Точно такъ же я долженъ буду рѣшать, что долженъ дѣлать съ ней? Но, что еще вѣроятнѣе и что несомнѣнно будетъ, я буду убитъ или раненъ. Я, невиноватый человѣкъ, жертва, убитъ или раненъ. Еще безсмысленнѣе. Но мало этого: вызовъ на дуэль съ моей стороны будетъ поступокъ нечестный. Развѣ я не знаю впередъ, что мои друзья никогда не допустятъ меня до дуэли, — не допустятъ того, чтобы жизнь государственнаго человѣка, нужнаго Россіи, подверглась опасности? Что же будетъ? Будетъ то, что я, зная впередъ то, что никогда дѣло не дойдетъ до опасности, захотѣлъ только придать себѣ этимъ вызовомъ нѣкоторый ложный блескъ. Это нечестно, это фальшиво, это обманъ другихъ и самого себя. Дуэль немыслима, и никто не ждетъ ея отъ меня. Цѣль моя состоитъ въ томъ, чтобъ обезпечить свою репутацію, нужную мнѣ для безпрепятственнаго продолженія своей дѣятельности“. Служебная дѣятельность, и прежде въ глазахъ Алексѣя Александровича имѣвшая большое значеніе, теперь представлялась ему особенно значительною.
Обсудивъ и отвергнувъ дуэль, Алексѣй Александровичъ обратился къ разводу — другому выходу, избранному нѣкоторыми изъ тѣхъ мужей, которыхъ онъ вспомнилъ. Перебирая въ воспоминаніи всѣ извѣстные случаи разводовъ (ихъ было очень много въ самомъ высшемъ, ему хорошо извѣстномъ обществѣ), Алексѣй Александровичъ не нашелъ ни одного, гдѣ бы цѣль развода была та, которую онъ имѣлъ въ виду. Во всѣхъ этихъ случаяхъ мужъ уступалъ или продавалъ невѣрную жену, и та самая сторона, которая за вину не имѣла права на вступленіе въ бракъ, вступала въ вымышленныя, мнимо узаконенныя отношенія съ мнимымъ супругомъ. Въ своемъ же случаѣ Алексѣй Александровичъ видѣлъ, что достиженіе законнаго, т.-е. такого развода, гдѣ была бы только отвергнута виновная жена, невозможно. Онъ видѣлъ, что сложныя условія жизни, въ которыхъ онъ находился, не допускали возможности тѣхъ грубыхъ доказательствъ, которыхъ требовалъ законъ для уличенія преступности жены; видѣлъ то, что извѣстная утонченность этой жизни
