нія, какъ одно состояніе души отъ другаго. Но въ тоже время знаніе дѣлитъ съ истиннымъ мнѣніемъ одно общее имъ содержаніе — истину. На этомъ основаніи тожества ихъ содержанія Платонъ и утверждаетъ, что правильное мнѣніе въ дѣлѣ добродѣтели ничѣмъ не хужеп одлиннаго знанія, т.-е. что подлинное знаніе въ отношеніи къ добродѣтели не имѣетъ никакого преимущества предъ истиннымъ или правильнымъ мнѣніемъ. Активность, отличающая его отъ мнѣнія, не увеличиваетъ и не усиливаетъ его содержанія такъ, чтобы считать его источникомъ высшихъ добродѣтелей, какъ хотѣлось бы это прежней критикѣ. Напротивъ, активность души въ состояніи знанія позволяетъ мыслить это ея состояніе тожественнымъ по формѣ съ тѣмъ состояніемъ, въ которомъ она находится подъ управленіемъ правильнаго мнѣнія, т.-е. съ состояніемъ добродѣтели. Такимъ образомъ знаніе оказывается добродѣтелью, не только по тожеству метафизическаго ихъ содержанія, но и по тожеству формальнаго состоянія души вѣ томъ и другомъ случаѣ. Такъ смотрѣли на это древніе, утверждая, что знаніе, мудрость, или вообще разумѣніе есть добродѣтель. Такъ разсуждаемъ объ этомъ и мы даже въ обыкновенномъ употребленіи этихъ понятій. Сообразно съ этимъ положеніе прежней критики, что правильное мнѣніе руководитъ только низшими добродѣтелями, должна измѣнить такимъ образомъ: правильное мнѣніе, по силѣ того что оно есть правильное, т.-е. по содержанію своему, одинаково можетъ быть источникомъ добродѣтельныхъ дѣйствій какъ и знаніе, но когда содержаніе его само получаетъ въ душѣ активный характеръ, т.-е. когда истина сознается какъ подлинно такая, или связывается размышленіемъ о сущности и причинѣ, тогда въ формѣ знанія оно есть само добродѣтель. И такъ мы видимъ, что изъ двухъ положеній — что добродѣтель есть знаніе и что знаніе есть добродѣтель, изъ которыхъ оба истинны — въ первомъ знаніе отожествляется съ добродѣтелью по метафизическому содержанію, а во второмъ — по психологическому ихъ смыслу, т.-е. какъ однородныя функціи души. Между тѣмъ правильное мнѣніе, не
9
ния, как одно состояние души от другого. Но в тоже время знание делит с истинным мнением одно общее им содержание — истину. На этом основании тожества их содержания Платон и утверждает, что правильное мнение в деле добродетели ничем не хужеп одлинного знания, т. е. что подлинное знание в отношении к добродетели не имеет никакого преимущества пред истинным или правильным мнением. Активность, отличающая его от мнения, не увеличивает и не усиливает его содержания так, чтобы считать его источником высших добродетелей, как хотелось бы это прежней критике. Напротив, активность души в состоянии знания позволяет мыслить это её состояние тожественным по форме с тем состоянием, в котором она находится под управлением правильного мнения, т. е. с состоянием добродетели. Таким образом знание оказывается добродетелью, не только по тожеству метафизического их содержания, но и по тожеству формального состояния души ве том и другом случае. Так смотрели на это древние, утверждая, что знание, мудрость, или вообще разумение есть добродетель. Так рассуждаем об этом и мы даже в обыкновенном употреблении этих понятий. Сообразно с этим положение прежней критики, что правильное мнение руководит только низшими добродетелями, должна изменить таким образом: правильное мнение, по силе того что оно есть правильное, т. е. по содержанию своему, одинаково может быть источником добродетельных действий как и знание, но когда содержание его само получает в душе активный характер, т. е. когда истина сознается как подлинно такая, или связывается размышлением о сущности и причине, тогда в форме знания оно есть само добродетель. И так мы видим, что из двух положений — что добродетель есть знание и что знание есть добродетель, из которых оба истинны — в первом знание отожествляется с добродетелью по метафизическому содержанию, а во втором — по психологическому их смыслу, т. е. как однородные функции души. Между тем правильное мнение, не
9
