бѣжала легкими пальцами по его лицу, скользнула по рукамъ и затѣмъ стала какъ-то торопливо ощупывать дудку. Вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ услышалъ возлѣ себя чье-то быстрое, взволнованное, короткое дыханіе.
— Цуръ тобі, пекъ тобі!—произнесъ онъ обычное заклинаніе и тутъ же прибавилъ вопросъ:—чортове, чи боже?—желая узнать, не имѣетъ ли онъ дѣла съ нечистою силой.
Но тотчасъ же скользнувшій въ открытыя ворота конюшни лучъ мѣсяца показалъ ему, что онъ ошибся. У его койки стоялъ слѣпой паничъ и жадно тянулся къ нему своими рученками.
Черезъ часъ мать, пожелавшая взглянуть на спящаго Петруся, не нашла его въ постели. Она испугалась сначала, но вскорѣ материнская сметка подсказала ей, гдѣ нужно искать пропавшаго мальчика. Іохимъ очень сконфузился, когда, остановившись, чтобы сдѣлать передышку, онъ неожиданно увидѣлъ въ дверяхъ конюшни „милостивую пани“. Она, повидимому, уже нѣсколько минутъ стояла на этомъ мѣстѣ, слушая его игру и глядя на своего мальчика, который сидѣлъ на койкѣ, укутанный въ полушубокъ Іохима, и все еще жадно прислушивался къ оборванной пѣснѣ.
Съ тѣхъ поръ каждый вечеръ мальчикъ являлся къ Іохиму въ конюшню. Ему не приходило и въ голову просить Іохима сыграть что-нибудь днемъ. Казалось, дневная суета и движеніе исключали въ его представленіи возможность этихъ тихихъ мелодій. Но какъ только на землю опускался вечеръ, Петрусь испытывалъ лихорадочное нетерпѣніе. Вечернія чая и ужинъ служили для него лишь указаніемъ, что желанная минута близка, и мать, которой какъ-то инстинктивно не нравились эти музыкальные сеансы, все же не могла запретить своему любимцу бѣжать къ дударю и просиживать у него въ конюшнѣ часа два передъ сномъ. Эти часы стали теперь для мальчика самымъ счастливымъ временемъ, и мать съ жгучею ревностью видѣла, что вечернія впечатлѣнія владѣютъ ребенкомъ даже въ теченіе слѣдующаго дня, что даже на ея ласки онъ не отвѣчаетъ съ прежнею безраздѣльностью, что, сидя у нея на рукахъ и обнимая ее, онъ съ задумчивымъ видомъ вспоминаетъ вчерашнюю пѣсню Іохима.
Тогда она вспомнила, что нѣсколько лѣтъ назадъ, обучаясь въ кіевскомъ пансіонѣ пани Радецкой, она, между прочими „пріятными искусствами“, изучала также и музыку. Правда, само по себѣ, это воспоминаніе было не изъ особенно слад-
