ПРИЛОЖЕНІЯ.
димой сторонѣ дѣла: именно, на его непосредственной безполезности. Понятно, до какой степени имъ казались наши стихи не только пустыми, но и возмутительными своей невозмутимостью и прискорбными отсутствіемъ гражданской скорби.
Но, справедливый читатель, вникните же и въ наше положеніе: мы, если припомните, постояно искали въ поэзіи единственнаго убѣжища отъ всяческихъ житейскихъ скорбей, въ томъ числѣ и гражданскихъ,—откуда же могли мы взять этой скорби тамъ, куда мы старались отъ нея уйти? Не все ли это равно, что обратиться къ человѣку, вынырнувшему изъ глубины рѣки, куда онъ бросился, чтобы потушить загорѣвшееся на немъ платье, съ требованіемъ: «давай огня!»
Понятно, что при такомъ исключительномъ положеніи стихотворенія наши не могли быть помѣщаемы на страницахъ журналовъ, въ которыхъ они возбуждали одно негодованіе. Единственное исключеніе представлялъ «Русскій Вѣстникъ», не ставившій тенденціозности непремѣннымъ условіемъ. Но когда въ 1885 г. мы сочли дальнѣйшее наше сотрудничество въ «Русскомъ Вѣстникѣ» невозможнымъ, то единственнымъ путемъ обнародованія остались для насъ выпуски небольшихъ сборниковъ.
Слова ненависти, въ теченіе столькихъ лѣтъ раздававшіяся вокругъ нашихъ стиховъ, и не снятый съ нихъ и понынѣ остракизмъ были бы понятны, если бы, среди единогласнаго тенденціознаго хора, они, подобно стихамъ Тютчева и Гр. Алексѣя Толстого, звучали порицаніемъ господствующаго направленія; но ничего подобнаго въ
