Акимъ чокнулся съ товарищемъ, залпомъ проглотилъ стаканъ джина и погрузился въ раздумье. Стаканъ этотъ былъ, такъ сказать, рѣшающимъ. Ему, что называется, ударило въ голову. Послѣ этого стакана Акимъ точно преобразился. На лицѣ его, доселѣ добродушномъ, появилась пьяная, вызывающая и дерзкая усмѣшка. Весь онъ какъ-то выпрямился, поднялъ голову и посматривалъ и на товарища и на сосѣдей, англійскихъ матросовъ, съ задорнымъ видомъ.
— А ты думалъ какъ? Я и не смѣй погулять!—вдругъ воскликнулъ онъ съ какимъ-то ожесточеніемъ.—Это по какому такому праву? Всю жизнь околачивайся да работай и не моги напиться? Шалишь, братъ! Почему господамъ можно, а мнѣ нельзя?.. Каковъ я матросъ, Вася?.. Сказывай, по совѣсти, каковъ я есть матросъ? Хорошій или нѣтъ?
— Хорошій…
— То-то оно и есть. Хорошій и живу по правдѣ, а почему боцманъ надо мною куражится? „Не пей, говоритъ, Акимка!“ И старшій офицеръ: „Не смѣй, говоритъ, а то запорю!“ И въ зубы: цокъ! цокъ! Что-жъ, бей! Ты—господинъ, а я въ родѣ быдто рабъ. Бей, Иродъ! А я, какъ захочу, все-таки погуляю на берегу! Пори, коли хочешь, сдѣлай ваше одолженіе, мнѣ наплевать! Никого я васъ, иродовъ, не боюсь. Никого!.. Одного Господа Бога боюсь и передъ нимъ отвѣчу… Спроситъ Господь: „зачѣмъ, Акимка, пьянствуешь?“ Не бойсь, знаю, что скажу.
Акимъ помолчалъ и, поглядывая на стойку, гдѣ красовались бутылки, неожиданно воскликнулъ, почему-то припоминая давно прошедшій эпизодъ изъ своей крѣпостной молодости:
— За что меня въ матросы сдали, а? По какимъ такимъ правамъ? Жена приглянулась барину. Это по правдѣ?
Онъ изо всей силы стукнулъ по столу и гаркнулъ:
— Джину!
Безстрастный китаецъ—„бой“ явился на зовъ.
— Акимъ… Акимка! Не безобразь, слово-то свое попомни!—старался успокоить товарища Василій, понимая, что теперь трудно будетъ остановить „взявшаго рифы“ Акима.
— Слово!? Я имъ покажу слово! Живи въ подневольѣ и не погуляй!? Не замай, Швецовъ!—оттолкнулъ Акимъ Василія.— Расшибу!
И несмотря на протесты Швецова, Акимъ выпилъ еще и
