— Это невѣроятно, даже невозможно, простите мою дерзость, но я хочу спросить васъ, на много ли вамъ больше сверхъ восемнадцати? Другими словами, скажите, пожалуйста, сколько вамъ лѣтъ?
— Мнѣ было какъ разъ девятнадцать въ день бури, о которой мы только-что говорили. Это случилось въ день моего рожденія.
Слова эти ничего мнѣ не объясняли, такъ какъ я не зналъ, когда была эта буря. Я напрягалъ свои силы, чтобы придумать, о чемъ бы мнѣ заговорить болѣе извѣстномъ, чтобы получше закончить этотъ разговоръ и по возможности затушевать свою слабость въ области воспоминаній, но ничего подходящаго на умъ мнѣ не приходило. Я собирался уже сказать ей: «А вы нисколько съ того времени не измѣнились», — но подумалъ, что это рискованно. Сказать ей развѣ: «Ахъ, какъ вы похорошѣли съ того времени», — но это уже и совсѣмъ не подходитъ къ дѣлу. Я уже хотѣлъ заговорить о погодѣ, чтобы хоть выиграть время, но дѣвушка предупредила меня, сказавъ:
— Какъ я счастлива поговорить о томъ старомъ, добромъ времени, неправда ли, и вамъ вѣдь пріятно?
— Никогда въ жизни не проводилъ я такъ времени, какъ въ теченіе этого получаса! — воскликнулъ я съ жаромъ и могъ бы прибавить, не погрѣшая противъ истины: «И хотѣлъ бы быть лучше оскальпированнымъ, чѣмъ провести такъ еще полчаса».
Я былъ въ величайшемъ восторгѣ, что выдержалъ это испытаніе и готовился уже распроститься и уйти, какъ вдругъ дѣвушка сказала:
— Но тутъ есть одно обстоятельство, которое меня удивляетъ.
— Что же такое?
— Имя умершаго ребенка. Какъ, говорите вы, его звали?
Оно было вторымъ для меня сюрпризомъ, я успѣлъ уже забыть, какъ звали ребенка; не могъ же предполагать, что это имя опять потребуется.
Однако же, я сдѣлалъ видъ, что знаю, и отвѣчалъ:
— Іосифъ Вильямъ.
Молодой человѣкъ, сидѣвшій рядомъ со мною, поправилъ меня, сказавъ:
— Нѣтъ, Томъ Генри.
Я поблагодарилъ его, горячо поблагодарилъ, и съ трепетомъ вказалъ:
— О, да, я думалъ о другомъ ребенкѣ, которому я тоже выбралъ имя; я многимъ давалъ имена и поэтому смѣшался, тотъ умершій дѣйствительно назывался Генри Томсонъ.
