роны) и посовѣтовалъ сказать его имя, и тогда все будетъ прекрасно.
— Но онъ тогда проработаетъ цѣлую ночь и разстроитъ свое здоровье, — сказалъ я, думая, что шучу.
— Пусть себѣ, — отвѣчалъ Роджерсъ, — я достаточно сдѣлалъ для него, чтобы онъ могъ выказать благодарность за это.
Легче было моей шуткой сбитъ съ толку мумію. Роджерсъ продолжалъ: «Я заказываю тамъ все свое платье, это единственное платье, въ которомъ можно показаться».
Я сдѣлалъ еще попытку.
— Мнѣ бы хотѣлось, — сказалъ я, — чтобы вы принесли съ собой хоть пару, мнѣ бы хотѣлось взглянуть…
— Богъ съ вами, развѣ вы не видите, что на мнѣ? Это вещь — работы Моргана.
Я осмотрѣлъ вещь. Платье безспорно было куплено готовымъ у еврея съ Чатгамской улицы въ 1848 году. Новое, оно, вѣроятно, стоило четыре доллара. Оно было обтрепано, зашаркано, изорвано и засалено. Я не могъ устоять противъ соблазна показать ему дыры. Онъ такъ огорчился, что я почти сожалѣлъ, что сдѣлалъ это. Сначала онъ казался погруженнымъ въ безысходное горе. Потомъ вдругъ всталъ, махнулъ рукой, какъ будто отгоняя отъ себя сожалѣніе къ цѣлому народу и сказалъ съ притворнымъ волненіемъ: «Все равно, все равно, не судите по мнѣ, не удивляйтесь. Я могу надѣть другое».
Когда онъ совсѣмъ оправился и могъ спокойно осмотрѣть дыры, онъ сказалъ: «Ахъ, — теперь онъ понимаетъ, — это его лакей сдѣлалъ это сегодня утромъ, одѣвая его».
Его лакей! Въ такомъ нахальствѣ было что-то внушающее уваженіе.
Почти каждый день онъ интересовался какою-нибудь частью моей одежды. Трудно было ожидать такой придирчивости отъ человѣка, всегда ходившаго въ одномъ и томъ же костюмѣ, да еще въ костюмѣ, казавшемся съ виду современнымъ Вильгельму Завоевателю.
Можетъ быть, это было недостойнымъ тщеславіемъ, но мнѣ непремѣнно хотѣлось заставить этого человѣка полюбоваться чѣмъ-нибудь моимъ или какимъ-нибудь моимъ дѣйствіемъ, вы бы, вѣроятно, почувствовали ту же самую потребность. Наконецъ, я нашелъ случай: я собирался возвратиться въ Лондонъ и записывалъ свое грязное бѣлье, отдавая его въ стирку. Оно представляло весьма импонирующую гору въ углу комнаты — пятьдесятъ четыре штуки. Я надѣялся, онъ вообразитъ, что все это набралось за одну только недѣлю. Я взялъ въ руки записку, какъ будто для того, чтобы удостовѣриться все ди вѣрно, и оставилъ
