Василій Ивановичъ, завернувшись въ халатъ, ергакъ и шушунъ, ежалъ навзничь, стараясь силой воли одолѣть толчки тарантаса и заснуть наперекоръ мостовой. Подлѣ него на корточкахъ сидѣлъ Иванъ Васильевичъ, въ тулупчикѣ на заячьемъ мѣху, заимствованномъ по необходимости у товарища. Съ неудовольствіемъ поглядывалъ онъ то на сѣрое небо, то на сѣрую даль, и тихо насвистывалъ «Nel furor della tempesta» apію, которую, какъ извѣстно, онъ въ особенности жаловалъ. Никогда время не идетъ такъ медленно, какъ въ дорогѣ, въ особенности на Руси, гдѣ, сказать правду, мало для взора развлеченья, но за то много безпокойства для боковъ. Напрасно Иванъ Васильевичъ старался отъискать малѣйшій предметъ для впечатльнія. Все кругомъ безлюдно и безжизненно. Прошелъ имъ на встрѣчу одинъ только мужикъ съ лаптями на спинѣ, да снялъ имъ шапку изъ учтивости, да двѣ клячи съ завязанными передними ногами привѣтствовали около плетня поѣздъ ихъ довольно странными прыжками. Иванъ Васильевичъ схватилъ-было уже свою книгу и хотѣлъ-было бросить ее съ негодованіемъ въ большую лужу, въ которой тарантасъ едва не остался, какъ вдругъ онъ разинулъ ротъ, вытаращилъ глаза и протянулъ руку. Вдали показался какой-то странный комъ, какъ черное пятно на коричневомъ грунтѣ. Иванъ Васильевичъ встрепенулся.
«Василій Ивановичъ, Василій Ивановичъ!»
— А?… Что, батюшка?…
«Вы спите ?…»
