«Ему какое дѣло! Онъ слышать о томъ не хочетъ.»
— Вотъ какъ-съ. Ну, а какъ оберетъ онъ крестьянъ своихъ, такъ тотчась и за границу?
«Тотчасъ.»
— На житье?…
«На житье…»
— Поросенокъ! промолвилъ вдругъ краснорѣчиво Василій Ивановичъ, и снова повалился на свой пуховикъ.
И снова потянулась мертвая окрестность; снова сырой туманъ облекъ путниковъ, и снова стали мелькать одинокія версты въ безбрежной пустынѣ.
Прошелъ часъ, другой. Путники, казалось, о чемъ-то думали. Вдругъ Василій Ивановичъ прервалъ молчаніе довольно страннымъ монологомъ.
— А въ-самомъ-дѣлѣ, чортъ знаетъ что это за народъ, русскіе дворяне… Много, изволишь ты видѣть, денегъ завелось, такъ надо съ Нѣмцами протранжирить, чтобъ русскому человѣку невзначай чего-нибудь не досталось. Ужь точно будто въ Россіи и жить нельзя, что всѣ они вонъ такъ и лѣзутъ. Видно, курьозъ тамъ большой, то-есть такой курьозъ, какого мы и представить не можемъ. Скажи-ка, братецъ, что за границей люди такъ же ходятъ на ногахъ, какъ и мы, дурни?
«Совершенно такъ.»
