долгу, а для выгодъ тщеславія, и хоть мы любимъ свою родину, но любимъ какъ-то молодо, неразсудительно-горячо. Общее благо у насъ пустое имя, котораго мы даже не понимаемъ. Съ чувствомъ гражданственности получимъ мы стремленіе къ вещественному и умственному усовершенствованію, поймемъ всю святость прочнаго воспитанія, всю высокую пользу наукъ и художествъ, все, что улучшаетъ и облагороживаетъ человѣка. Германія передастъ намъ свою семейственность, Франція свою пытливость въ наукахъ, Англія свои торговыя познанія и чувство государственныхъ обязанностей, Италія даже перенесетъ на морозную нашу почву свои божествениыя искусства.»
— Вотъ какъ! сказалъ Василій Ивановичъ. — А чего же намъ остерегаться?
«Того, что̀ губитъ Европу… Духа самонадѣянности, кичливости и гордости. Духа сомнѣнія и невѣрія, съ которыми движеніе впередъ дѣлается невозможнымъ. Духа раздора и безпокойства, который все уничтожаетъ. Остережемся надменности германской, англійскаго эгоизма, французскаго разврата и итальянской лѣни, и передъ нами откроется такой путь, какой никакому народу не открывался. Взгляните на неизмѣримое пространство нашей земли, на единство ея образованія, на гигантское ея построеніе, и на душѣ вашей станетъ страшно… И потомъ взгляните на народъ, населяющій эту землю, народъ правдивый, веселый, умный, духа непоколебимаго и силы исполинской, и вамъ станетъ легко
