редъ другомъ безчисленнымъ множествомъ флаговъ и мачтъ. Тутъ суда всѣхъ именованій, со всѣхъ концовъ Россіи, съ издѣліями далекаго Китая, съ собственнымъ обильнымъ хлѣбомъ, съ полнымъ грузомъ, ожидающія только размѣна, чтобъ снова идти или въ Каспійское-Море, или въ ненасытный Петербургъ.
Какая картина, и какая противоположность! Внизу — жизнь во всемъ разгулѣ страстей, на верху спокойствіе келліи; тамъ перемѣнчивость, опасенія, страхъ, буйство и страсти; здѣсь безмятежная совѣсть и слово прощенія на устахъ. И каждое утро и каждый вечеръ надъ шумнымъ торжищемъ вселенной мирный пастырь тихо творитъ молитву, и невольно думаетъ и задумывается о ничтожествѣ земной суеты.
А ночью, когда небо усѣяно звѣздами, когда въ Волгѣ отражается мѣсяцъ и кое-гдѣ мелькаетъ на берегу забытый огонекъ, а вдали звонко раздается заунывная пѣсня бурлака, какъ хорошо на этомъ мѣстѣ, какая душевная прохлада навѣвается тогда свыше, какое тихое, свѣтлое счастіе наполняетъ тогда цѣлое бытіе. Повѣрьте мнѣ: если вамъ прійдется быть въ Нижнемъ-Новгородѣ, сходите поклониться Печорскому-Монастырю.
Къ тому же, войдя въ него, вы какъ-то невольно переноситесь въ другое время, къ другимъ обычаямъ, къ другой жизни. Передъ вами воскресаетъ какой-то странный остовъ погибшей старины. Вамъ показываютъ древнюю ризницу, древнюю утварь, древніе синодики. Вы стоите посреди полуобрушившихся строеній; вы живете прошедшей жизнію, и рѣдкіе
