вляютъ. Жнитво на дворѣ. Староста Сидоръ хоть и толковый мужикъ, на него положиться бы и можно, да вдругъ запьетъ, мошенникъ; русскій человѣкъ не можетъ быть безъ присмотра. Авдотья Петровна хозяйство, правда, понимаетъ, ну, да иной разъ, извѣстно, надо и прикрикнуть и по зубамъ съѣздить, а для женщины все-таки это дѣло деликатное. Словомъ, садись, Иванъ Васильевичъ. Ступай не останавливаясь. Тарантасъ-то чужой. Да и везутъ-то тебя въ долгъ.
При такомъ грустномъ воспоминаніи, Иванъ Васильевичъ почелъ нужнымъ вступить съ Васильемъ Ивановичемъ въ дипломатическій разговоръ.
«Василій Ивановичъ!»
— Что, батюшка?
«Знаете ли, о чемъ я думаю?»
— Нѣтъ, батюшка, не знаю. «Я думаю, что вы славный хозяинъ.»
— И, батюшка, какой хозяинъ. Два года хлѣба не молотилъ.
«Въ-самомъ-дѣль, я думаю, Василій Ивановичъ, не легко сдѣлаться хорошимъ хозяиномъ?»
— Да, поживи-ка лѣтъ тридцать въ деревнѣ, авось сдѣлаешься. Коли есть способность, а не то, не прогнѣвайся.
«Спасибо за совѣтъ.»
— Изволишь видѣть, сударь ты мой, я тебѣ скажу правду такую, какую никакой Нѣмецъ не пойметъ. Дай русскому
