которые, подъ предлогомъ воспитанія, испортили на Руси едва-ли не цѣлое поколѣніе. Эгу жалкую саранчу не слѣдуетъ, однако, сравнивать съ эмигрантами, которые все-таки были получше, пообразованнѣе, хотя немногимъ и они отплатили за русское гостепріимство, укрывавшее ихъ отъ ужасовъ Французскаго возмущенія.
Къ счастію Ивана Васильевича, наставникъ его, monsieur Leprince, не былъ изъ числа самыхъ площадныхъ азбучныхъ ремесленниковъ. Онъ принадлежалъ къ какой-то политической партіи, и, какъ разсказывалъ, былъ жертвою важныхъ переворотовъ, лишившихъ его значительнаго состоянія, не объясняя, впрочемъ, никому, что состояніе это заключалось въ табачной лавочкѣ. Онъ былъ даже не совершенно безъ образованія, но, разумѣется, какъ Французъ, съ образованіемъ одностороннимъ и хвастливымъ; онъ ничего не понималъ и не признавалъ внѣ Франціи и всѣ открытія, всѣ усовершенствованія, всѣ успѣхи приписывалъ своевольно Французамъ. Такой образъ мыслей, разумѣется, можетъ быть весьма похваленъ для природнаго Парижанина, но, кажется, вовсе не нуженъ для казанскаго уроженца. Кромѣ того, monsieur Leprincе былъ весьма любезенъ съ дамами, писалъ довольно гладкіе стишки съ остротой или съ мадригаломъ при концѣ, говорилъ про все то, чего не зналъ, весьма бѣгло и красиво, любилъ иногда съ важностью замолвить глубокомысленное словечко о судьбахъ человѣчества и съ гордой откровенностью безпрестанно твердилъ, что онъ сдѣлался на-
