ставникомъ только по необходимости, но что онъ вовсе не рожденъ для подобнаго назначенія.
Мать Ивана Васильевича чрезвычайно радовалась такой прекрасной находкѣ. Злые языки даже распускали въ уѣздѣ на ея счетъ довольно неотрадные для супруга ея слухи. Впрочемъ, слухи эти были, можетъ-быть, не что иное, какъ клевета.
На тринадцатомъ году, Иванъ Васильевичъ зналъ, что Расинъ первый поэтъ въ мірѣ, а Вольтеръ такая тьма мудрости, что страшно подумать. Онъ зналъ, что былъ вѣкъ, озарившій цѣлый свѣтъ своей могучей литературой — вѣкъ Лудовика XIV-го; что послѣ этого вѣка былъ еще другой вѣкъ, вѣкъ Лудовика XV, немного по слабѣе, но тоже изумительный. Иванъ Васильевичъ зналъ на-перечетъ всѣхъ писакъ того времени. Надо отдать ему справедливость, что онъ нерѣдко зѣвалъ, читая ихъ образцовыя сочиненія, но monsieur Leprince, подсмѣиваясь надъ тупой его природой, предсказывалъ ему, что въ-послѣдствіи онъ постигнетъ, можетъ-быть, недоступныя ему красоты. Сверхъ-того, Иванъ Васильевичъ обучался латинскому языку по ломондовской грамматикѣ, хотя довольно неудачно; кое-что запомнилъ изъ «Всеобщей Исторіи Аббата Миллота», пѣлъ беранжеровскія пѣсни и описьвалъ довольно правильно на французскомъ языкѣ восхожденіе солнца. О неизвѣстныхъ же ему предметахъ, monsieur Leprince относился весьма легко, давая чув-
