«Съ восемьсотъ четвертаго года» отвѣчалъ старичокъ.
— А почему вы служите по выборамъ? — лукаво спросилъ Иванъ Васильевичъ.
«Что дѣлать, батюшка? Бѣдность!»
Иванъ Васильевичъ значительно улыбнулся. «Взяточникъ!» подумалъ онъ: «такъ и есть!» Старичокъ понялъ его мысль, но не оскорбился.
— Теперь, батюшка, сказалъ онъ: — не тѣ времена, когда на этихъ мѣстахъ наживались. Бывало, кого сдѣлаютъ исправникомъ, такъ уже и говорятъ, что онъ деревню душъ въ триста получилъ. Начальство теперь строгое, смотритъ за нашимъ братомъ. О—охъ, охъ, охъ! что годъ, то пять, шесть человѣкъ въ уголовную. Да, потомъ, продолжалъ шопотомъ старичокъ: — народъ-то, батюшка, ужь не таковъ. Рѣдко-рѣдко коль въ праздникъ фунтикъ чая или полголовцы сахара принесутъ на поклонъ. Сами, батюшка, знаете, съ этимъ не разживешься, не уйдешь далеко.
— За чѣмъ же вы служите? — спросилъ Иванъ Васильевичъ.
«Бѣдность, батюшка, дѣти: восемь человькъ, всего 11 душъ прокормить надо: со мной двѣ сестры живутъ, да братъ слѣпой. Ну, все думаешь, какъ бы для дѣтей сдѣлать получше. Авось въ кадетскій корпусъ или въ институтъ попадутъ, по милости начальства. Ну, слава Богу и батюшкѣ Царю, жалованье теперь намъ даютъ не то, что прежде, прокормиться можно.»
— А выгоды есть? спросилъ Василій Ивановичъ.
