шу везти на чемъ хочешь и какъ хочешь. Это твое ужь дѣло.
Туть Иванъ Васильевичъ схватился руками за огромную шею фантастическаго животнаго и, спустивъ ноги надъ крыльями по обѣ стороны, не безъ душевнаго волненія ожидалъ, что̀ изъ всего этого будетъ.
И вотъ странная птица, орелъ не орелъ, индѣйка не индѣйка, стала тихо приподыматься. Сперва выдвинула она шею, потомъ присѣла къ землѣ, отряхнулась и вдругъ, ударивъ крыльями, поднялась и полетѣла.
Иванъ Васильевичъ былъ очень недоволенъ.
— Наконецъ дождался я впечатльнія, думалъ онъ: — и въ самомъ пошломъ, въ самомъ глупомъ родѣ. Надо же быть такому несчастію. Ищу современнаго, народнаго, живаго, — и послѣ долгихъ, тщетныхъ ожиданій добиваюсь какой-то безтолковой фантастической исторіи, — я вообще этого подражательнаго, разогрѣтаго фантастическаго рода терпѣть не могу… Экая досада. Не-уже-ли суждено мнѣ вѣкъ искать истины и вѣкъ добиваться только вздора?
Между-тѣмъ, темнота была страшная, и все становилась непроницаемѣе. Воздухъ вдругъ сдѣлался удушливъ. Страшная гробовая сырость бросила Ивана Васильевича въ лихорадку. Мало-по-малу, началъ онъ чувствовать, что надъ нимъ сгущались тяжелые своды. Ему показалось, что онъ несется ужь не по воздуху, а въ какой-то душной пещерѣ. И въ-самомъ-дѣлѣ, онъ летѣлъ по узкой и мрачной пещерѣ
