тѣсненiю, но чувство глубокаго сожалѣнiя къ какимъ-бы то ни было жертвамъ насилія, о чемъ онъ впослѣдствіи вспоминалъ въ своемъ эпилогъ къ «Гайдамакамъ».
«Бывало, въ суботу, закрывши «Минеи»
И выпивъ по чаркѣ родной романеи,
Отецъ проситъ дѣда, чтобъ тотъ разсказалъ,
Какъ въ Умани встарь гайдамаки гуляли,
Какъ Гонта проклятыхъ поляковъ каралъ.
Столѣтнія очи, какъ звѣзды, сіяли
И лился, смѣялся ужасный разсказъ,
Какъ гибли поляки, какъ села горѣли.
Сосѣди, бывало, отъ страха нѣмѣли,
И мнѣ, бѣдняку, доводилось не разъ
Оплакивать ктитора злую судьбину.
Но, слушая дѣда, никто не видалъ,
Какъ малый ребенокъ за печкой рыдалъ».
Желая удалить изъ дома задорнаго Тараса, бывшаго причиною частыхъ семейныхъ ссоръ, отецъ отдалъ его «въ науку» къ мѣщанину Губекому, у котораго Шевченко скоро выучился грамотъ. Но у этого учителя, какъ и дома, Тарасъ былъ чрезвычайно шаловливъ и своеволенъ, вслѣдствие чего то-и-дѣло подвергался наказаніямъ, отъ которыхъ онъ, впрочемъ, нерѣдко спасался, убѣгая домой. Отецъ Тараса не очень-то преслѣдовалъ его строгостями, такъ-какъ предугадывалъ въ своемъ сынѣ что-то необыкновенное. Умирая (въ 1825 г.), онъ сказалъ: «сыну моему Тарасу изъ моего хозяйства ничего не нужно; онъ не будетъ кое-какимъ человѣкомъ: изъ него выйдетъ или что-нибудь очень хорошее, или ужасная дрянь, и для него мое наслѣдство или ничего не будетъ значить, или-же пойдетъ не въ прокъ». «Лишившись отца, разсказываетъ Шевченко въ своей автобіографіи, ― пріютился я въ школѣ у приходскаго дьячка, въ видѣ школяра-попихача. Эти школяры въ отношеніи къ дьячкамъ то-же самое, что мальчики, отданные родителями или иною властью на выучку къ ремесленникамъ. Права надъ ними мастера не имѣютъ никакихъ опредѣленныхъ границъ: они полные рабы его. Всѣ домашнія работы и выполненіе всевозможныхъ прихотей самого хозяина и его домашнихъ лежатъ на нихъ безусловно. Предоставляю вашему воображенію представить, чего могъ требовать отъ меня дьячекъ ― замѣтьте, горькій пьяница, ― и что я долженъ былъ исполнять съ рабской покорностью, не имѣя ни единаго существа въ мірѣ, которое заботилось-бы или могло позаботиться о моемъ положеніи. Какъ-бы то ни было, только втечении двухлѣтней тяжкой жизни въ такъ-
