совершенно отличного от данного в природе, которую он должен, тем не менее, рассматривать, как результат, или иероглиф этого иного порядка.
Как мало, вообще, приспособлен к философскому размышлению человеческий рассудок, сказывается между прочим и в том, что и в настоящее время, после всего сказанного на эту тему со времем Картезия, реализм все еще ничтоже сумняшеся выступает против идеализма, с наивным утверждением, что тела, как таковые, существуют действительно и поистине, а не только в нашем представлении. Но именно самая эта действительность, самый этот способ существования, вместе со всем, что в нем содержится, — это и есть то, что, согласно нашему утверждению, существует лишь в представлении и нигде, кроме него, не встречается; ибо действительность эта не что иное, как лишь известный необходимый порядок сочетания наших представлений. Несмотря на все то, чему учили прежние идеалисты, в особенности же Беркли, вполне обоснованное убеждение в этом мы имеем, лишь благодаря Канту; ибо он не отделывается от предмета в один присест, а вдается в подробности, выделяет априорный элемент и в то же время повсюду принимает в расчет и элемент эмпирический. Раз кто уже понял идеальность мира, тому, действительно, покажется бессмысленным утверждение, что мир существовал бы, как такой, даже и в том случае, если бы его никто не представлял, — так как утверждение это содержит в себе противоречие, ибо наличность мира означает лишь то, что он существует в представлении. Самое бытие его покоится в представлении субъекта. Такой же смысл имеет и выражение: „Мир — объект“[1]. Сообразно с этим и более благородные, древние и лучшие религии, т. е. браманизм и буддизм, самым решительным образом полагают в основу своих учений идеализм, внушая, следовательно, признание его даже и народу. Иудейство, напротив, — настоящая концентрация и консолидация реализма.
В выражении: „das Ich“ (я) кроется введенная Фихте и ставшая с тех пор обычною подтасовка. Именно, в нем нечто существенно и безусловно субъективное преображается в объект посредством части речи — существительного и прибавленного к нему члена. Ибо на самом деле „я“ обозначает субъективное, как такое, которое по-
- ↑ Если я, созерцая какой-либо предмет, например, ландшафт, воображу, что мне в это мгновение отрубят голову, то я знаю, что предмет останется неподвижно и непоколебимо на месте, — но в последнем основании своем это скрыто содержит в себе утверждение, что равным образом продолжал бы существовать и я. Это ясно для немногих, но для немногих и говорится.
