— 121 —
воскликнулъ онъ, — «развѣ у насъ не должно быть никакихъ законовъ? Развѣ каждый человѣкъ можетъ дѣлать то, что кажется ему правиль-нымъ? Знаете ли вы, сэръ, что вы проповѣдуете анархію?» Теперь наступилъ мой чередъ сдѣлать обходное движеніе. «Анархія — это слишкомъ сильно сказано», — сказалъ я, приводя въ исполненіе свой довольно вѣ-роломный планъ дѣйствій;—«все, что я хотѣлъ сказать, сводится къ тому, что чѣмъ менѣе государство вмѣшивается въ отношенія между людьми, тѣмъ лучше. Вы, конечно, согласитесь съ этимъ?» Но по нахмуреннымъ бровямъ и сжатымъ губамъ моего собесѣдника я видѣлъ, что съ его губъ готовъ сорваться отвѣтъ, который разстроитъ~всѣ мои лукавыя намѣре-нія. И я былъ правъ.—«Видите ли вы,—спросилъ онъ меня,—тотъ домъ, на крышѣ котораго развѣваются флаги, а надъ входомъ скульптурную группу, изображающую міръ, плоть и дьявола?» — «Я вижу домъ, — отвѣ-тилъ я,—но, простите, мнѣ кажется, что группа эта изображаетъ трехъ Грацій». Пасторъ метнулъ на меня гнѣвный взглядъ. Онъ очень хорошо зналъ, что означаютъ эти фигуры, но вѣдь и духовенство прибѣгаетъ къ юмору, правда, довольно мрачному. «Это входъ въ адъ, — продолжалъ онъ;—«а тамъ на углу зіяетъ самъ адъ. Правда, его обыкновенно назы-ваютъ «Старымъ театромъ Варьете» или <Зеленымъ Грифомъ», но мы предпочитаемъ называть вещи ихъ собственными именами». — «Ахъ, Господи!»—сказалъ я, нѣсколько смущенный серьезностью тона;—«неужели это дѣйствительно такія страшныя мѣста?» Мнѣ чудился уже запахъ сѣры, и колѣнки мои начали подгибаться. Но пасторъ продолжалъ свою рѣчь, не ■обративъ вниманія на мои слова.—«Неужели мы должны смотрѣть, сложа руки, какъ невинныя молодыя дѣвушки томятся въ этомъ вертепѣ грѣха, слушаютъ гнусныя и непристойныя пѣсни, присутствуютъ при безстыд-ныхъ танцахъ полу-обнаженныхъ тѣлъ, встрѣчаются съ распутными мужчинами, и въ заключеніе входятъ въ разверзтую пасть этого „Зеленаго Грифа", чтобы припасть къ потоку, приводящему душу въ изступленіе, умерщвляющему »совѣсть, распаляющему страсти?» Здѣсь мой ораторъ остановился, чтобы перевести духъ, и прибавилъ могильнымъ шопотомъ:— «И что за этимъ слѣдуетъ? Что слѣдуетъ?» Вопросъ этотъ онъ повторялъ лѣсколько разъ и все болѣе низкимъ голосомъ, не сводя въ то же время глазъ съ меня, словно на моемъ лбу былъ написанъ отвѣтъ на него.— «Я скажу вамъ, что за этимъ слѣдуетъ»,—заключилъ онъ, наконецъ, къ мо-ему великому облегченію;—«за этимъ слѣдуетъ судьба госпожи Флет-черъ». Въ этомъ выводѣ было столько комичнаго, что я неожиданно для самого себя прыснулъ со смѣху, который прозвучалъ въ воздухѣ, какъ трескъ электрической искры. Я не могъ удержаться отъ смѣха, и мнѣ было очень прискорбно, что я оказался такимъ грубымъ; но, чтобы избѣ-жать неловкаго положенія съ обѣихъ сторонъ, я пустился стрѣлою по улицѣ, оставивъ своего собесѣдника въ благочестивомъ ужасѣ. Очевидно, у обитателя деревни имя госпожи Флетчеръ издавна ассоциировалось съ представленіемъ о чемъ-то мрачномъ, подобно тому какъ противоположное выраженіе «благословенная Мессопотамія» издавна соединяется
-съ представленіемъ о чемъ-то свѣтломъ.