Женѣ, которая ударила мужа, надобно отрѣзать носъ и лишить ее всякаго права завѣдыванія домомъ.
Жену, которая выругаетъ мужа, если молодая, можно высѣчь розгами; если же стара и безобразна — сжечь.
Поэтому видимъ, что господствовало право взаимнаго возмездія: смерть за смерть, рана за рану. Родственники убитаго мстили убійцѣ; но если послѣдній успѣлъ бѣжать и спрятаться въ храмѣ боговъ—дѣлался свободнымъ,—обычай весьма древній и существовавши долгое время у разныхъ народовъ.
Вообще приведенные нами выше литовскіе законы относятся къ глубокой древности и невольно переносятъ мысль въ первобытную отчизну, въ Индію. Мы видимъ такую же печальную участь женщины, какая существовала и тамъ; такую же зависимость отъ Криве Кривейта, какая была и тамъ отъ брахмановъ, какъ насъ достаточно убѣждаютъ въ томъ гимны Ригъ-Веды. Вендійскій Индусъ смотрѣлъ на женщину, какъ на нечистый сосудъ всякихъ грѣховъ и чаръ. До извѣстной же степени литовскій законъ въ отношеніи женщины даже болѣе дикъ, нежели у Индусовъ. Тамъ, если умиралъ мужъ, жена переходила, какъ наслѣдство, къ его брату или деверу; даже еще при жизни мужа, братья его имѣли право на его жену, такъ какъ она была собственностью всей семьи; у Литовцевъ же, послѣ смерти мужа, жена его дѣлается какъ бы общимъ достояніемъ, ибо не смѣетъ отказать тому, кто захочетъ подарить ей потомство.
Надобно думать, что законы эти, ежели и были исполняемы, то развѣ только въ глубокой древности. Мы имѣемъ много другихъ доказательствъ, что Литовцы были добродушны, по этичны, гостепріимны, нравственны. Пѣсни Литовцевъ, эти знаменательные памятники прошедшаго, внутренней жизни народа, его страстей, пороковъ и добрыхъ качествъ,—относятся къ глубокой старинѣ. Народъ и до сихъ поръ поетъ такія пѣсни, въ которыхъ упоминается о языческихъ богахъ. Что же мы замѣчаемъ въ этихъ пѣсняхъ? Въ нихъ вѣютъ теплые вѣтры, поютъ прекрасныя дѣвы, цвѣтутъ луга, лиліи, розы; дѣти плачутъ на могилахъ родителей; братъ брату, сестра сестрѣ, мать дочери — подаютъ дружескія, родственныя руки и взаимно благословляютъ одинъ другаго. Ни одна пѣсня не оскорбляетъ цѣломудреннаго уха, нигдѣ любовь не обезображена циническимъ безстыдствомъ или прославленіемъ разврата. Не только пѣсни, но и вообще повѣрья, пословицы, народные обычаи убѣждаютъ положительнымъ образомъ, что если Литовецъ на войнѣ былъ храбръ, мужественъ, даже дикъ и жестокъ, зато дома, при семейномъ очагѣ онъ былъ кротокъ, добръ, даже поэтиченъ. Народные памятники нигдѣ вамъ не говорятъ, какъ напр, въ скандинавскихъ сагахъ, о жаждѣ крови, о мщеніи и тому подобное. Поэтому весьма основательно говоритъ знаменитый польскій писатель I. И. Крашевскій, что древніе лѣтописцы, говоря о Литвѣ, неправильно изображаютъ ея жителей дикими варварами, темною, безобразною толпою. Война не можетъ служить примѣромъ. Во время войны, даже и въ наше время, чуть ли не каждый народъ является дикимъ и жестокимъ.
Есть, однако, нѣсколько весьма древнихъ пѣсенъ, доказывающихъ, какъ глубоко, какъ страшно ненавидѣли Литовцы заклятыхъ враговъ своихъ — Нѣмцевъ, т. е. преимущественно рыцарей, кои съ самаго начала образованія орденовъ не давали покоя Литовцамъ, жгли ихъ села, имущества, проливали кровь неповинную дѣтей и старцевъ, разоряли и грабили.
До сего времени уцѣлѣла пѣсня, сопровождаемая пляскою, не лишенная даже юмора. Мы передаемъ ее въ переводѣ со словъ Юцевича: мужчины и женщины образуютъ кругъ, держась за руки, потомъ начинаютъ плясать живо и шумно подъ напѣвъ:
Плясалъ чортъ,
Засучивъ штаны,
Чертовскія подтяжки оборвались,
И штаны опали.
