Kozlovsky pervye pochty t1 1913/Глава 3/IV

Добавить ссылки
Материал из Викитеки — свободной библиотеки
[133]
IV
Столкновения Марселисов с частными и официальными лицами по почтовому делу. — Почта семьи ван Сведена. — Неудачная попытка учреждения Архангелогородской почты. — Ссоры Марселисов с переводчиками Посольского приказа. — Сношения с заграничными почтмейстерами. — Правительственные попытки устройства новых почт.

Всем известно, что А. Л. Ордин-Нащокин не ладил в Москве со многими влиятельными лицами, и эти последние очень часто вкладывали палки в колеса многих его предприятий. Почтовое дело не обошлось без таких трений. Но, подобно тому, как во многих иных своих огорчениях Ордин-Нащокин виноват сам, потому что имел несдержанный характер и постоянно задевал своих врагов, так в почтовом деле многие трения возникли благодаря непокладливости Марселисов. Нам кажется, что Ордин-Нащокин (вообще не мастер узнавать людей) на этот раз ошибся в своих избранниках. Марселисы были жадными предпринимателями, причем иногда не щадили даже свою братью, иноземцев. Отсюда выходили такие сплетения обстоятельств, что не обходилось без вмешательства власти, которое, впрочем, никогда не проявлялось в резкой форме. Одним только уважением царя к Ордину-Нащокину этого объяснить нельзя; даже после удаления последнего Марселисы ведали [134]почту, несмотря на то, что заведование это было далеко от идеала. Прочное положение Марселисов, нам кажется, объясняется иначе. Прежде, чем высказать свое мнение по этому вопросу, познакомимся с некоторыми фактами, в особенности — со столкновениями, которые пришлось пережить Марселисам.

28 октября 1669 года Леонтий Марселис явился в Посольский приказ и принес словесное челобитье, заключающееся в следующем.

Ему велено держать почту и пересылать всякие вестовые письма. При этом объявлено, что никто из иноземцев не имеет права ни посылать, ни принимать писем иным путем, кроме его почты. Теперь же до его сведения дошло, что торговые иноземцы посылают за рубеж всякие письма со своими нарочными гонцами. Марселис просил напомнить иноземцам о существующем указе. Приказ распорядился напомнить о существующем указе стряпчему голландской и гамбургской компании, иноземцу Григорью Николаеву. Но Марселису надо было определенно указать на лиц, нарушающих указ и притом надо было прибавить какие-нибудь обвинения посерьезнее, чтобы показать, что он хлопочет не только о своих, но и о государственных интересах. И вот на другой день, 29 октября, он выступил с более определенными заявлениями[1].

Он заявил, что иноземцы, отправляя письма с нарочными гонцами, могут провозить через границу всякие дорогие вещи (старое обвинение!), и таможенному сбору будет от этого убыток. Марселис определенно сообщил, что переводчики изо Пскова и Новгорода писали ему, будто ван Сведен, а после его смерти — его племянник, беспрестанно отпускали гонцов из Москвы с письмами. [135]

Вызвали племянника ван Сведена, Еремея Левкена. Тот заявил, что почту он держит по указу в. г-ря из Приказа Тайных дел, на основании договорной записи, заключенной его дядею в августе 1668 года. С этою почтою привозит он всякие ведомости; а русских дорогих товаров, жемчугу, каменья и дорогих заморских вещей и монеты, ему провозить невозможно, потому что его почтари ездят явно, а не тайно.

7 декабря торговые иноземцы через своего стряпчего подали челобитную[2], в которой заявляли, что ни в каких государствах торговых людей в посылке писем не стесняют, и потому они просят разрешить им посылать письма с почтою жены ван Сведена и с нарочными гонцами. При этом они объясняют, что посылка писем по почте Марселиса для них очень убыточна: почта ван Сведена берет с них по 2 алтына с золотника, а Марселисы — по гривне.

Удовлетворения челобитной иноземцев, по-видимому, не последовало. Впоследствии мы видим, что даже семья ван Сведенов пользуется услугами почты, состоящей при Посольском приказе. А иноземцы в конце концов поладили с Марселисом. Какою ценою куплено было их расположение, можно видеть из дела об учреждении Архангелогородской почты, неудачно поднятого при Марселисах.

Марселис заявлял, что еще во время его командировки в Курляндию, боярин Ордин-Нащокин писал царю о необходимости учреждения Архангелогородской почты. Помимо упоминовения об Архангельске в письме, полученном царем 29 августа 1668 г.[3], до нас дошло, действительно, еще одно письмо О.-Нащокина, к сожалению, без даты. Вот оно: [136]

„Г-рю (п. т.) холоп твой Афонка Ордин-Нащокин челом бьет. По твоему, в. г-ря, указу устроена почта от царствующего града Москвы до Вильны, а в другую сторону — до Риги и во все государства; а особо, г-рь, от тех проезжих мест город Архангельской, хотя и не во весь год приезды иноземские и торги бывают, а в лете в приход корабельной нужные случаютца письма для торговых дел Московских и иноземских посылок, а почта на то место не уставлена, а естли твой г-рев указ будет, и надобно, г-рь, для скорых посылок с Москвы твоих, в. г-ря, грамот и от города Архангельского и из иных городов, которые по той дороге к тебе, в. г-рю, отписок и всяких ведомостей о почте постановление также учинить; а когда, в. г-рь, построена будет почта к городу Архангельскому, на которые городы и места пристойно и твои, в. г-ря, грамоты с Москвы и из городов отписки и в приход корабельной всякие ведомости и посыльные торговые письма учнут доходить с поспешением, а ямщиком та летом еженедельная почта в гоньбе не тягостно, и торговым людем в посылке скорой их торговых писем великое вспомогательство будет, а какие, г-рь, из Посольского приказу на Марселиса о почте злости проходят - и ево перед фан-Сведеном не за что хвалить, — на почту росходу ныне в приказех нет, а дачи из Новгородцкой четверти Марселису за полковые запасы есть, и он в лицах отчет готов дати (а когда был откинут, и без него в железных заводах твоей же, в. г-ря, казне великие убытки в те годы учинились) почте и во тебе, в. г-ре, хотящим жити будут всеми гонимы и о том как тебе, в. г-рю, Бог известит“[4]. [137]

5 июня 1669 года Леонтий Марселис подал челобитную о том, чтобы ему разрешено было устроить почту от Москвы до Архангельска, которая ходила бы, по крайней мере с 1 мая до 1 октября, еженедельно. Просьбу эту Марселис мотивировал буквально теми же доводами, которые приведены в вышеупомянутом письме Орд.-Нащокина, а именно — важностью этой почты для правительственных и коммерческих надобностей. Почту Марселис предполагал устроить через Переславль, Ярославль, Вологду и другие города. Ссылался он и на мнение Орд.-Нащокина. Для ямщиков, уверял Марселис, почта эта тяжела не будет, потому что еженедельно придется посылать всего лишь по одной подводе[5].

Одновременно, как бы поддерживая ходатайство Марселиса, выступили с челобитьем об учреждении Архангелогородской почты торговые иноземцы. Собираясь ехать на ярмарку в Архангельск, они беспокоились, что письма, которые будут к ним приходить из-за границы, заляжут в Москве; а если им из Архангельска понадобится писать о приезде и отъезде кораблей и о нужных товарах, — то возможности писать не будет.

В приказе навели справку о пяти иноземцах, подписавших эту челобитную, и оказалось, что трое из них были раньше изобличены в попытке тайно получать из-за границы золотые. Можем догадываться, что Марселис, стремясь приобрести расположение иноземцев, сам позволял им те злоупотребления, в которых прежде уличал почту ван Сведена. [138]В ходатайстве Марселиса и пяти иноземцев было отказано: „в. г-рь к Городу почте по той дороге не указал быть“.

Теперь рассмотрим дело, возбужденное против Марселиса приказными дельцами. 28 и 29 октября 1669 года он являлся в Посольский приказ с жалобами на почту фан-Сведена, а 30-го уже ему самому пришлось давать ответ по очень серьезному делу.

Начали с пустяков. Задали ему вопрос: почему на этой неделе запоздала почта? Он ответил, что не знает. Тогда приступили к делу. Переводчики Посольского приказа, Ив. Мих. Чешкогорский и Леонтий Грос с товарищами заявили следующее. Леонтий Марселис приносит в Посольский приказ куранты распечатанными. Когда переводчики переведут их и пойдут из приказа, то из разговоров со встречными видят, что содержание курантов уже многим известно. В немецких государствах, прибавили переводчики, нигде не ведется того, чтобы почтарь распечатывал куранты: если он принесет куранты в канцелярию распечатанными, то его наказывают. Давая торговым иноземцам всякие вести из курантов прежде Посольского приказа, Марселис позволяет себе еще одну дерзость: отмечает в курантах те места, какие надо перевести. Это для них, переводчиков, обидно: они и без него знают, что надо переводить и чего не надо[6].

26 апреля в. г-рь указал сказать Петру Марселису, чтобы в Посольский приказ сумы доставлялись запечатанными, как это ведется во всех государствах. Для выслушания этого указа явился в приказ 27 апреля Леонтий Марселис. Он заявил, что его отец болен, а от себя дал разъяснение, что они [139]распечатываютъ письма (пакеты) потому, что им надо вынимать свои деловые грамотки. На это ему было сказано, что в Посольском приказе распечатают почтовые письма, и, если окажутся грамотки к ним, Марселисам, то эти грамотки будут им возвращены нераспечатанными.

Два дня спустя переводчики дали добавочные показания. Они заявили, что Марселисы не только приносят вестовые письма распечатанными, но даже осмеливаются подлинные письма оставлять у себя, а приносят списки. Заграницею, прибавляли переводчики, порядок совсем не такой. Там почтарей приводят к присяге, чтобы они всякие государственные письма, грамотки и вестовые листы приносили в канцелярию запечатанными; в канцелярии письма пересматривают, государственные оставляют, а прочие возвращают почтарю. Таким образом государственные и всякие тайные дела остаются почте неизвестными[7].

На следующий день в Посольском приказе появился Петр Марселис с запечатанными сумками и сказал следующее: получена им почта из Вильны. Ему велено приносить почту в приказ не распечатанною; он принес; но еще раз он и его сын Леонтий повторяют свою просьбу: разрешить им приносить сумки в приказ распечатанными. Если им приносить сумки нераспечатанными, — то это будет для них большим бесчестьем: все будут думать, что государь им не верит. Пусть допросят служилых иноземцев, докторов и торговых людей, — не правда ли, что заграницей в канцелярию сумки приносятся распечатанными? Он признает невозможным распечатывать сумки в приказе.

Сказавши это, Марселис ушел из приказа, захватив с собой и нераспечатанные сумки. [140]

Конца этого дела у нас нет. Но мы знаем, что по этому делу сочли нужным запросить самого Афанасья Лаврентьевича. Ему в посольский стан в Мигновичи в начале мая был послан указ ехать в Москву. Он отговорился, ссылаясь на важность данного ему поручения (Польские дела). Тогда ему прислали вопросные статьи, среди которых были следующие: „почта для чего не за крестным целованием? грамотки распечатывают, а Марселис сказал, что и впредь будет распечатывать; явно, что вести переписывает; в числах не сходится. И в золотых улика есть, что многие присылаются через почту, а он не все объявляет“.

На это Ордин-Нащокин отвечал: „Леонтий Марселис сам за себя ответ даст, как принимает; а присягал ли служить правдою — это приказное дело“. Тут же Аф. Лаврентьевич прибавлял, что немудрено-де, что Леонтия Марселиса ненавидят в приказе: ведь Марселиса считают его другом!

Карьера Ордина-Нащокина оканчивалась; но Марселисов не тронули. Общий характер их поведения, сколько можно судить из биографии их, таков, что они умели выходить из затруднений. Не помогло ли им обычное в то время средство — подарки властям? Кажется, мы не погрешим, если сделаем такое предположение.

В феврале 1671 года начальником Посольского приказа был уже Артамон Сергеевич Матвеев. К этому времени, очевидно, Марселисы уже научились ладить с приказом. Никаких выходок с их стороны с 1670 года уже не замечается, и к ним претензий со стороны властей не заявляется. Кильбургер писал, что „по приходе почты пакеты посылаются тотчас в Кремль, в Посольский приказ, и там распечатываются для того, чтобы ни один частный человек не узнал прежде правительства того, что происходит внутри государства и заграницею, а более для того, [141]чтобы каждый остерегался писать что-нибудь непозволительное и для государства вредное“[8]. Но сообщения Кильбургера относятся уже к 1674 г. и о них речь будет еще впереди.

Иногда почтмейстеру приходилось выходить за пределы своих прямых обязанностей. Об этом свидетельствует письмо Петра Марселиса к кенигсбергскому почтмейстеру, 14 июня 1670 года. В курантах, напечатанных в Кенигсберге, появились известия о религиозных убеждениях царя Алексея Михайловича, оскорбителъные для него. Марселис письмом уведомляет своего корреспондента, что царь очень раздражен этим и намерен по этому поводу вступить в сношения с курфирстом Бранденбургским. Поэтому почтмейстеру следует, по мнению Марселиса, тщательно хранить тот документ, на основании которого сделано было вышеупомянутое сообщение, на случай расследования. Если же почтмейстера это дело совсем не касается, то пусть он предупредит местного типографа, чтобы тот сохранил на всякий случай письмо, из которого получил оскорбительные для царя сведения. „Удивляюсь весьма“, прибавляет Марселис, „что есть такие безбожные и неосторожные в речах люди, что не боятся такого государя обвинять в таких неслыханных и недостоверных вещах! Его царское величество — такой богобоязливый государь и в своей христианской вере так тверд, что не уступит другим христианским государям“[9]. [142]

В 1672 году заграничным почтмейстерам посланы дары „за их службу“: в Данциг, Даниилу Брандесу соболей на 40 рублей; в Вильну, Рейнгольду Бисингу — на 30 рублей; в следующем году, по просьбе Московского дворянина Андрея Виниуса, вернувшегося из-за границы, Даниилу Брандесу за доставку всяких вестовых писем Арт. Серг. Матвееву и тому самому Виниусу — соболей на 20 рублей[10].

Учреждение почты прививалось всё прочнее и для правительства потребность в развитии почтового дела становилась всё ощутительнее. Марселису всё-таки не доверяли, заботиться о торговых интересах еще не научились, а необходимость почты для государственных целей становилась настолько серьезною, что правительство начало прибегать к попыткам поручать своим чиновникам заводить в разных местах почты, разумеется, только для казенных писем.

В „Глуховских договорных статьях“, заключенных Московским правительством с гетманом Многогрешным 6 марта 1669 г., читаем: „указал в. г-рь говорить гетману, чтоб учинить на местех почту, и чтоб на тое почту кто из Черкасских жителей нанялся, а давать ему заплату по уговору, а в тот договор вполы платить из поборов Малороссийских городов, а другую половину в. г-рь укажет дать из своей в. г-ря казны из Путивльских или из Севских доходов против договора, чтоб в тех подводах учинить помочь“. Гетман и вся старшина на эту статью отвечали, что станут на то сыскивать охотников[11].

В 1670 году к Киевскому воеводе, князю Гр. Аф. Козловскому была послана грамота, в которой ему предписывалось устроить в Киеве почту для скорых посылок и присылать в Москву всякие вестовые письма. [143]Почтарей было велено приглашать при помощи добровольного найма и выдавая им половину урядной цены из Великороссийских доходов. Дела этого, очевидно, как следует не сумели устроить, и в марте 1673 г. снова велено было для скорой гоньбы от Москвы до Калуги, Севска, Глухова и малороссийских городов учинить почту и росписать станы, первый — от Москвы на 20 — 30 верст, остальные — на расстоянии 30 — 40 верст друг от друга. Постановив почту, Ямской приказ должен был уведомить Приказ Малые России о том, сколько придется употребить на это на каждом стане людей, лошадей и „в каких местех кому почта поручена будет“. В царском указе по этому поводу говорится, чтобы этих людей и лошадей „в иную ни в какую гоньбу давать не велеть, а быть всегда наготове для его, в. г-ря, скорых дел“, гонять им днем и ночью „так же, что и Рижская и Виленская почты учинены; всякие письма принимать и отдавать безо всякие задержки, именно, и гоньбе б ни малого мотчания отнюдь у них не было нигде ничем, а гонять им... с великим береженьем, чтоб писем не помочить и утери б никакие не было“. Из Москвы для постановления этой почты был послан нарочный ямской приказчик Петр Чешихин. Ему велено учинить станы и поставить по 5 лошадей добрых и по 3 проводника на каждом стане. 14 апреля он писал из Калуги, что он устроил 5 станов, поставил на каждом по 5 лошадей и по 2 Московских ямщика; а в Калуге ямщиков не оказалось — все разбежались, вследствие чего ни подвод от Калуги до Болхова негде было взять, ни людей не хватило. К своей отписке он приложил роспись станов:

1) стан в вотчине окольн. Ив. Мих. Милославского, в дер. Похре, на дворе у крест. Софронка Павлова;

2) в деревне Исая Челищева — Васильевской, у крест. Алешки Иванова; [144]

3) в вотчине бояр. Кир. Полуэхт. Нарышкина, в с. Покровском, на дворе у попа Харлампия;

4) в вотчине Новодевичья мон. в с. Недельном, на дворе у крест. Федьки Сысоева:

5) в вотчине Данила Гурьева, в дер. Гурьеве, у крест. Ермошки Васильева.

А на Москве для той почтовой гоньбы он поставил 5 лошадей с проводниками в ямской Коломенской слободе[12].

В 1674 году новому Киевскому воеводе, кн. Ю. П. Трубецкому была опять послана грамота о возобновлении этой почты, успевшей, очевидно, остановиться[13]. Предписывалось через эту почту писать „о тамошних вестях наскоро, почасту“, а отписки и письма отдавать в Приказе Малой России. Таким образом уже третий приказ усиленно хлопотал о том, чтобы обзавестись почтою. Стали допускать на эту почту даже частную корреспонденцию: письма принимались в Киеве, Нежине, Батурине[14]. Почта от Москвы до Киева ходила 15—20 дней (900 килом.), а экстренная — даже 6—8 дней[15].

Надлежащей сноровки к учреждению почт у Московских чиновников и правительства не было. Последняя из упомянутых почт никак не могла сорганизоваться; позднее узнаем еще о нескольких попытках установить ее.


____________

  1. ↑ Т. II, № 29 (стр. 38).
  2. ↑ Т. II, № 30 (стр. 39).
  3. ↑ Т. II, стр. 8.
  4. ↑ Ордин-Нащокин заявляет, что в приказах уже нет расхода на почту, в чём Марселис готов дать отчет. На прогоны почтарям, как увидим, выходило довольно много денег из приказов; но за то правительственная корреспонденция доставлялась даром, прежде же на отдельных посыльщиков выходили большие суммы (это узнаем из позднейших документов, с которыми в свое время познакомимся).
  5. ↑ Т. II, № 20 (стр. 28).
  6. ↑ Т. II, № 31 (стр. 40).
  7. ↑ Т. II, № 16, стр. 24.
  8. ↑ „Краткое известие о русской торговле... в 1674 году“. Пер. с нем. Спб., 1820. Стр. 149.
  9. ↑ Т. II, № 22, стр. 30. На какие известия намекает Марселис, неизвестно; но в ноябре 1670 г. в заграничных курантах было напечатано: „бывший Московский патриарх, собравши великое число войска, хочет войною итти на царя за то, что царь, обесчестив его, от патриаршеского чина безо всякие вины отставил, не рассудя, что он, патриарх, премудрый и ученый человек и во всём лучше самого царя, а вина его заключается в том, что он лютеранам, кальвинистам и католикам позволил ходить в русские церкви“ (Соловьев).
  10. ↑ Т. II, № 40 (стр. 56).
  11. ↑ П. С. 3., т. I, № 447.
  12. ↑ Моск. Архив М. Юст., Белгор. стола Разр. столбцы, № 785, л. 191—193 и 524—526.
  13. ↑ Т. II, № 32, стр. 41.
  14. ↑ П. С. 3., т. I, 573. Закревский, Описание Киева, I, М. 1868. Стр. 61.
  15. ↑ Brückner, Europäisirung Russlands, 90.
Источник — https://ru.wikisource.org/w/index.php?title=Kozlovsky_pervye_pochty_t1_1913/Глава_3/IV&oldid=699290