АДМИНИСТРАТИВНЫЯ ПРЕОБРАЗОВАНІЯ ПЕТРА ВЕЛИКАГО И ПЕРВАЯ СЛУЖБА В. И. ТАТИЩЕВА
[править]Въ 1711 году, послѣ неудачной прутской кампаніи, Петръ встрѣтился съ Лейбницемъ, нарочно пріѣхавшимъ въ Торгау для свиданія, и выслушалъ его совѣты о необходимости распространить въ Россія полезныя науки и искусства. Сознавая, что война мѣшаетъ Петру предаться вполнѣ столь благому намѣренію Дейбницъ просилъ, однакожь, не откладывать исполненіе его въ даль и дѣятельно заняться устройствомъ школъ, библіотекъ, музеевъ, кабинетовъ, обсерваторій, ученыхъ обществъ и университетовъ. Въ послѣдствіи, познакомившись еще болѣе съ царемъ и его приближенными, узнавъ отъ нихъ о характерѣ государственнаго управленія, какое существовало тогда въ Россіи, Лейбницъ понялъ еще не меньшую потребность административныхъ реформъ и представилъ Петру проектъ объ устройствѣ коллегій. Главныя положенія этого проекта состояли въ слѣдующемъ:
1) Донынѣ опытъ достаточно показалъ, что государства и страны не иначе могутъ быть приводимы въ лучшее состояніе, какъ только посредствомъ учрежденія коллегій.
2) Такія коллегіи весьма справедливо могутъ быть подѣлены на главныя и второстепенныя.
3) Какъ въ часахъ одно колесо приводится въ движеніе другимъ, такъ въ большой государственной машинѣ одна коллегія должна возбуждать другую; и если все будетъ находиться въ надлежащей соразмѣрности и тѣсной гармоніи, то стрѣлка мудрости будетъ указывать странѣ часы благоденствія.
4) Но какъ часы различаются тѣмъ, что одни требуютъ болѣе, другіе менѣе колесъ; такъ точно различаются между собою и государства, и трудно опредѣлить непремѣнное число коллегій.
5) Для государства его царскаго величества можно сначала счесть необходимыми слѣдующія девять коллегій: политическую (états-collegium), военную, Финансовую, полицейскую, юстицъ-коллегію, коммерцъ-коллегію, ревизіонъ-коллегію, духовную и ученую.
6) Для каждой изъ этихъ коллегій необходимо особое описаніе и притомъ а) того, что касается членовъ каждой коллегіи, Ѣ) что должно быть предметомъ ихъ занятій, с) какую пользу получитъ изъ того его царское величество и страна его.
Къ проекту своему Лейбницъ приложилъ планъ только одной ученой коллегіи, но въ послѣдствіи представилъ общія соображенія о порядкѣ и экономіи Финансовъ, причемъ, говоря о причинахъ дурнаго состоянія государственныхъ доходовъ, упоминалъ уже о камеръ-коллегіи, бергъ-коллегіи и мануфактуръ-канцеляріи; наконецъ онъ составилъ еще инструкцію для конфискаціонной канцеляріи. Мысли, планы, проекты Лейбница не должны были остаться безъ вліянія на Петра: совѣты германскаго мыслителя должны были найдти сочувствіе въ преобразователѣ Россіи уже и потому, что они не были новостію для Петра, отвѣчали его собственнымъ намѣреніямъ. Съ другой стороны, если Лейбницу трудно было сойдтись съ Карломъ XII, во время ихъ свиданія въ Альтранштадтѣ, потому что между космополитомъ-философомъ, какимъ былъ первый, и молчаливымъ, упрямымъ кондотьери, какимъ былъ шведскій король, не могло быть никакой точки соприкосновенія, то къ русскому царю привлекали мысль Лейбница тотъ духъ реформы, которымъ проникнуты были всѣ дѣйствія Петра, и то страстное, безпокойное стремленіе, съ какимъ онъ хотѣлъ добиться лучшаго. Въ послѣднемъ свойствѣ человѣческой субстанціи Лейбницъ всегда находилъ источникъ совершенствованія и счастія людей. Unruhe, говорилъ онъ своимъ любимымъ языкомъ сравненій, есть нѣмецкое названіе часоваго маятника. Административныя реформы Петра предупредили до нѣкоторой степени совѣты Лейбница. Еще въ началѣ 1711 года, приступая къ войнѣ съ Турціей, онъ учредилъ сенатъ, обязанностію котораго между прочимъ было: «судъ имѣть нелицемѣрный и неправедныхъ судей наказывать отнятіемъ чести и всего имѣнія; то жь и ябедникамъ да послѣдуетъ; смотрѣть во всемъ государствѣ расходовъ, и ненужные, а особливо напрасные, отставить; денегъ какъ возможно собирать, понеже деньги суть артеріею войны;» заботиться о торговлѣ и другихъ отрасляхъ государственнаго хозяйства.
Сенату приданы были Фискалы, должность которыхъ состояла въ томъ, чтобы «надъ всѣми дѣлами надсматривать и провѣдывать про неправый судъ, такожъ въ сборѣ казны и прочаго, и кто неправду учинитъ, то долженъ Фискалъ позвать его предъ сенатъ (какой высокой степени ни есть) и тамо его уличать.» Но, при такомъ устройствѣ сената, положительная дѣятельность его не могла быть успѣшна по причинѣ обширности ея программы, а одна отрицательная, инквизиціонная дѣятельность Фискаловъ была недостаточна для истребленія зла. Необходимы были болѣе подробныя, частныя преобразованія, и Петръ сознавалъ эту потребность. Самыми рѣшительными въ этомъ отношеніи годами были 1717 и 1718.
Посѣтивъ въ іюнѣ 1717 года Сорбонну, Петръ выдалъ свою задушевную тайну при видѣ статуи кардинала Ришелье, съ именемъ котораго соединялась для современниковъ слава величайшаго государственнаго человѣка новой Европы. Обнявъ со слезами на глазахъ монументъ, взволнованный царь сказалъ: «Великій человѣкъ! я отдалъ бы половину моего царства генію, подобному тебѣ, чтобъ онъ помогъ мнѣ управить другою.» Правда, Петръ не былъ одинокъ и у себя дома, но, по выразительному изреченію Посошкова, если онъ самъ-десятъ тянулъ на гору, то милліоны тащили подъ гору; даже между этими десятью не всѣ одинаково смотрѣли на самый характеръ преобразованій. Вѣрно лишь одно, что потребность реформы по части государственнаго управленія сознавалась лучшими людьми даже той партіи, которая не вполнѣ одобряла перемѣну обычаевъ и нравовъ въ общественной и частной жизни. Такъ В. Н. Татищевъ сохранилъ изъ воспоминаній молодости извѣстный разговоръ царя съ знаменитымъ своею правдивостію княземъ Яковомъ Долгоруковымъ: «Въ 1717 году, будучи его величество на пиру за столомъ со многими знатными, разговаривалъ о дѣлахъ отца своего, бывшихъ въ Польшѣ, и о препятствіи великомъ отъ Никона патріарха; тогда графъ Мусинъ-Пушкинъ сталъ дѣла отца его уничтожать, а его выхвалять, изъясняя тѣмъ, что у отца его Морозовъ и другіе были великіе министры, которые болѣе нежели онъ дѣлали. Государь такъ тѣмъ огорчился, что, вставъ отъ стола, сказалъ: ты хулою дѣлъ отца моего, а лицемѣрною мнѣ похвалою болѣе меня бранишь, нежели я терпѣть могу; и пришедъ ко князю Долгорукову, ставъ у него за стуломъ, говорилъ: ты меня больше всѣхъ бранишь и такъ тяжко спорами досаждаешь, что я часто едва могу стерпѣть, но какъ разсужу, то вижу, что ты меня и государство вѣрно любишь и правду говоришь; для того я тебя внутренно благодарю, нынѣ же тебя спрошу, и вѣрю, что о дѣлахъ отца моего и моихъ нелицемѣрно правду скажешь. Оной отвѣтствовалъ: государь, изволь сѣсть, а я подумаю. И какъ государь подлѣ него сѣлъ, то не долго по повадкѣ великіе свои усы разглаживая и думая, на что всѣ смотрѣли и слышать желали, такъ началъ: Государь! сей вопросъ нельзя кратко изъяснить, для того что дѣла разныя; въ иномъ отецъ твой, въ иномъ ты больше хвалы и благодаренія достоинъ. Главныя дѣла государей три: первое, внутренняя расправа и главное дѣло ваше есть правосудіе. Въ семъ отецъ твой болѣе времени свободнаго имѣлъ, а тебѣ еще и думать времени о томъ не достало. Итакъ отецъ твой болѣе нежели ты сдѣлалъ; но когда и ты о семъ прилежати будешь, то можетъ превзойдешь, и пора тебѣ о томъ думать. Другое: военныя дѣла. Отецъ твой много чрезъ оныя хвалы удостоился и пользу велику государству принесъ, тебѣ устроеніемъ регулярныхъ войскъ путь показалъ, да по немъ несмысленные всѣ его учрежденія рзззорили, что ты почитай все вновь дѣлалъ и въ лучшее состояніе привелъ: однакожь, я, много думая о томъ, еще не знаю, кого болѣе похвалить; но конецъ войны твоей прямо покажетъ. Третье: въ устроеніи Флота, въ союзахъ и поступкахъ съ иностранными ты далеко большую пользу государству и себѣ честь пріобрѣлъ, нежели отецъ твой, и сіе все самъ, надѣюсь, за право примешь.»
«Пора тебѣ о томъ думать,» говорилъ Долгоруковъ Петру о внутреннемъ управленіи Россіей, и въ его словахъ лишь повторялась мысль, уже знакомая и преобразователю, и русскому обществу, и вотъ среди событій, имѣвшихъ огромное значеніе въ исторіи личныхъ отношеній Петра, положено было прочное основаніе давно задуманныхъ реформъ по части государственнаго управленія. 1718 годъ видѣлъ и начало этихъ нововведеній, и былъ свидѣтелемъ смерти царевича Алексѣя Петровича и Карла XII, съ паденіемъ которыхъ шире и свободнѣе становилось поле, выбранное Петромъ для своей дѣятельности.
Въ томъ же году Петръ долженъ былъ преслѣдовать тѣ страшныя злоупотребленія, которыя издавна вкрались въ государственное управленіе, подрывая правосудіе, поставленное Долгоруковымъ въ числѣ первыхъ обязанностей государей. Давнее зло, отчасти родившееся изъ системы кормленія, когда судъ и управленіе считались не столько обязанностію правителя, сколько частною собственностію его, дававшею средство кормиться, отчасти поддерживаемое самыми нравами общества, воспитаннаго старинною администраціей въ мысли о законности посуловъ, подарковъ, поминокъ, гостинцевъ и тому подобныхъ поборовъ, было такъ сильно, что не сдавалось ни передъ какими угрозами и наказаніями. Еще въ 1714году Петръ издалъ указъ, которымъ объявлялъ всенародно: «Понеже многія лихоимства умножились, между которыми и подряды вымышлены и прочія тому подобныя дѣла, которыя уже наружу вышли, о чемъ многіе, яко бы оправдая себя, говорятъ, что сіе не заказано было, не разсуждая того, что все то, что вредъ и убытокъ государству приключить можетъ, суть преступленія; и дабы впредь плутамъ (которые ни во что иное тщатся, точію мины подъ всякое добро дѣлать и несытость свою исполнять) невозможно было никакой отговорки сыскать: того ради запрещается всѣмъ чинамъ, которые у дѣлъ приставлены, великихъ и малыхъ, духовныхъ, военныхъ, гражданскихъ, политическихъ, купецкихъ, художественныхъ и прочихъ, какое званіе оные ни имѣютъ, дабы не дерзали никакихъ посуловъ казенныхъ и съ народа сбираемыхъ денегъ брать, торгомъ, подрядомъ и прочими вымыслы… А кто дерзнетъ сіе учинить, тотъ весьма жестоко на тѣлѣ наказанъ, всего имѣнія лишенъ, шельмованъ, и изъ числа добрыхъ людей изверженъ, или и смертію казненъ- будетъ.» Тогда же учрежденная коммиссія, подъ предсѣдательствомъ князя Василія Владиміровича Долгорукова, открыла взяточничество и казнокрадство, которое дозволяли себѣ многіе коммиссары, завѣдывавшіе снабженіемъ войска провіантомъ, судьи, секретари и дьяки разныхъ приказовъ, слѣдователи по рекрутскимъ наборамъ, кабацкіе и таможенные подъячіе, помѣщики и купчины, занимавшіеся подрядами, съ ихъ прикащиками, одинъ монастырскій казначей и пономарь; князь Меншиковъ, графъ Апраксинъ были замѣшаны въ этомъ дѣлѣ. Денежные штрафы, лишеніе чиновъ и имѣнія, ссылка въ Сибирь, торговая и смертная казнь были наказаніемъ для многихъ изъ виновныхъ: Меншиковъ и Апраксинъ вышли оправданными изъ-подъ слѣдствія, но президентъ адмиралтейства Кикинъ, извѣстный потомъ по своему участію въ дѣлѣ царевича Алексѣя Петровича, и московскій вицегубернаторъ Ершовъ не ушли отъ наказанія, и Татищевъ, составляя въ послѣдствіи примѣчанія къ Судебнику Грознаго, замѣтилъ, что въ 1714- году «многимъ знатнымъ по ихъ неистовствамъ наказанія чинены.» Несмотря на то, злоупотребленія, открытыя въ 1718 году, не уступали прежнимъ ни по своему значенію, ни по именамъ обвиненныхъ лицъ. Еще Петръ не вернулся изъ своего путешествія во Францію, какъ до него дошли слухи о враждѣ между сенаторами, о медленномъ исполненіи его повелѣній; онъ узналъ также, что въ амстердамскомъ банкѣ хранятся большія суммы денегъ Меншикова и другихъ вельможъ, пріобрѣтенныя не совсѣмъ чистыми средствами. Желая убѣдиться въ справедливости своихъ Ѣодозрѣній, онъ неожиданно захватилъ Соловьева, бывшаго повѣреннымъ у Меншикова, и, разсмотрѣвъ его книги по счетамъ съ банкомъ, нашелъ нужнымъ отослать его въ Петербургъ подъ надзоромъ Нарышкина, и въ сопровожденіи двадцати пяти прусскихъ гвардейцевъ. Едва Петръ успѣлъ пріѣхать въ Россію, гдѣ долгое его отсутствіе и бѣгство царевича въ Вѣну отозвались уже недовольствомъ во многихъ людяхъ всякихъ состояній, какъ офиціяльные доносы Фискаловъ и жалобы частныхъ лицъ дали знать еще о злоупотребленіяхъ судей и правителей. Если тайной канцеляріи предстояло много дѣлъ по суздальскому, кикинскому и царевичеву розыскамъ; то не мало печальныхъ открытій долженъ былъ сдѣлать судъ надъ лихоимцами, составленный изъ низшихъ военныхъ офицеровъ подъ предсѣдательствомъ генерала Вейде. Иностранцы, жившіе тогда въ Москвѣ, говорили: этотъ городъ кажется злосчастнымъ; приходится быть или обвинителемъ, или обвиненнымъ. Въ тотъ же самый день, какъ казнены были послѣдніе изъ важнѣйшихъ участниковъ въ дѣлѣ царевича, Петръ собралъ сенатъ и объявилъ, что, наказавъ оскорбителей величества, приступитъ къ наказанію піявицъ народа, корыстолюбцевъ, обогащающихся достояніемъ царя и его подданныхъ. Князю Меншикову, братьямъ Апраксинымъ, сибирскому губернатору, князю Гагарину, велѣно было явиться передъ судьями и отвѣчать на обвиненія доносителей. Подъ стражу отдано было болѣе двухъ сотъ обвиненныхъ въ различныхъ злоупотребленіяхъ. Суммы, которыми виновные во взяткахъ должны были поплатиться царю, могли составить, какъ носились тогда слухи, нѣсколько милліоновъ рублей. Приговоръ суда для знатныхъ преступниковъ состоялъ въ лишеніи чиновъ и отличій. Но Петръ еще разъ, ко всеобщему удивленію современниковъ, простилъ Меншикова и Апраксиныхъ; самая страшная казнь постигла сибирскаго губернатора. Окончивъ это слѣдствіе, Петръ повторилъ своимъ сотрудникамъ мысль Долгорукова: «Я не думаю, говорилъ онъ, чтобы между вами, изъ людей просвѣщенныхъ и свѣдущихъ въ гражданскихъ дѣлахъ, нашелся кто-нибудь не знающій, что двѣ и самыя главныя обязанности государя, которому Богъ опредѣлилъ управлять царствами и народами, — защищеніе своего государства отъ внѣшнихъ враговъ, водя лично войска въ битву, и сохраненіе между подданными внутренняго мира, являя скорое и доброе правосудіе всѣмъ, и наказывая зло въ лицахъ знатныхъ такъ же, какъ и въ послѣднемъ крестьянинѣ.»
Потребности государственныя привели Петра къ внѣшней войнѣ; событія приготовили ей благопріятный исходъ. Тѣ же потребности указывали на важность внутреннихъ реформъ; жизнь давно ставила это на степень вопроса, требующаго безотлагательнаго рѣшенія. Но однѣми карательными мѣрами нельзя было достичь благой цѣли; чтобы перевоспитать административные и общественные нравы, нужны были и лучшія средства и болѣе времени нежели имѣлъ Петръ. Оставалось идти путемъ положительнаго законодательства и правительственныхъ реформъ. А между тѣмъ попытка составить новый сводъ законовъ, который бы, имѣя въ своемъ основаніи Уложеніе царя Алексѣя Михайловича, давалъ и общія рѣшенія на вопросы, возникшіе вслѣдствіе новой жизни, не удалась. Сперва этимъ дѣломъ занимались бояре, окольничіе и думные люди, потомъ съ 1714 года сенатъ; но новое уложеніе не двигалось впередъ. Напрасно брали въ руководство шведское уложеніе, а для помѣстныхъ дѣлъ права лифляндскія и эстляндскія, и потомъ датское уложеніе; напрасно Посошковъ, въ минуту черезчуръ практическаго увлеченія правиломъ: брать отовсюду, лишь бы было хорошо да пригодно, совѣтовалъ позаимствоваться не только изъ нѣмецкихъ уставовъ, но и изъ турецкаго судебника, — другая, болѣе счастливая мысль его, о народномъ многосовѣтіи въ вопросахъ законодательныхъ, не была примѣнена къ дѣлу, и труды коммиссіи остались безуспѣшными. Значеніемъ дѣйствующаго законодательства пользовались только отдѣльные уставы да частныя узаконенія. Гораздо легче и доступнѣе были преобразованія въ системѣ государственнаго управленія: здѣсь возможнѣе было перенесеніе извнѣ административныхъ Формъ, которыя рано или поздно могли проникнуться содержаніемъ, взятымъ изъ русской жизни; гораздо труднѣе было заимствовать самые элементы чуждаго намъ быта. Петръ такъ и сдѣлалъ. Приказное управленіе, основанное на личномъ началѣ, — господствующая Форма въ административной жизни XVII столѣтія, — было замѣнено Формой коллегіальною; тутъ не было коренной перемѣны самыхъ принциповъ, изъ которыхъ сложилась политическая жизнь Россіи въ послѣдніе вѣка передъ Петромъ: и приказы, и коллегіи были органами все той же государственной власти, какъ и въ прежнее время. Но коллегіи имѣли то практическое преимущество предъ приказами, что, по словамъ духовнаго регламента, «извѣстнѣе взыскуется истина соборнымъ сословіемъ, нежели однимъ лицомъ; вяще ко увѣренію и повиновенію преклоняетъ приговоръ соборный, нежели единоличный указъ; въ единоличномъ правленіи часто бываетъ дѣлъ продолженіе и остановка за случающимися правителя необходимыми нуждами и за недугомъ и болѣзнію; въ коллегіумѣ таковомъ не обрѣтается мѣсто пристрастію, коварству, лихоимному суду; коллегіумъ свободнѣйшій духъ въ себѣ имѣетъ къ правосудію.» Наконецъ между коллегіями Петра существовало болѣе правильное раздѣленіе занятій по различнымъ отраслямъ государственнаго управленія нежели между многочисленными приказами его предшественниковъ; и въ то же время межь ними было болѣе внутренней связи чѣмъ между послѣдними; самыя отношенія ихъ къ сенату отличались большею опредѣленностію нежели отношенія приказовъ къ боярской думѣ. Въ числѣ коллегій, учрежденныхъ Петромъ, была бергъ-и мануфактуръ-коллегія, которая управляла «рудокопными заводами и всѣми прочими ремеслами и рукодѣліями и заводами оныхъ и размноженіемъ, притомъ же и артиллеріею;» потомъ горное дѣло и артиллерія были отдѣлены отъ мануфактуръ, и бергъ-коллегія получила самостоятельное существованіе. Такое заботливое вниманіе, обращенное на устройство Фабрикъ и заводовъ по всѣмъ частямъ промышленности, удовлетворяло самымъ пламеннымъ ожиданіямъ передовыхъ людей XVII столѣтія, постоянно жаловавшихся на бѣдность Россіи, и кромѣ того одной изъ существенныхъ потребностей своего времени: увеличеніе государственныхъ расходовъ, быстро поднявшихся вслѣдствіе новыхъ нуждъ, заставило Петра обратить вниманіе на развитіе производительныхъ силъ страны. Перенесеніе въ Россію горнаго искусства было однимъ изъ слѣдствій этихъ заботъ. "Наше Россійское государство, " говорилъ Петръ въ указѣ 10 декабря 1719 года, опредѣлявшемъ кругъ занятій бергъ-коллегіи, «предъ многими иными землями преизобилуетъ и потребными металлами и минералами благословенно есть, которые до нынѣшняго времени безъ всякаго прилежанія исканы; паче же не такъ употреблены были, какъ принадлежитъ…. сему пренебреженію главнѣйшая причина была, частію, что наши подданные рудокопнымъ дѣламъ и какъ оные въ пользу государственную произвести — не разумѣли, частію же иждивенія и трудовъ къ оному приложити отважиться не хотѣли, опасаяся, дабы нѣкогда тѣ заведенные рудокопные заводы, егда въ нихъ добрая прибыль будетъ, отъ нихъ заводчиковъ отняты бъ не были.» Въ этомъ случаѣ Петръ опять сходился съ практическимъ Лейбницемъ, который отъ занятій Философіей, юриспруденціей, исторіей и математикой, перешелъ, во время своего пребыванія во Франціи, къ знакомству съ Фабричною промышленностію; а во время службы у герцога брауншвейгъ-люнебургскаго Іоганна Фридриха — къ основательному изученію горнаго дѣла. Живя въ Парижѣ, Лейбницъ писалъ Гоббесу: «Я замѣтилъ, что здѣсь Фабрики и мануфактуры въ самомъ цвѣтущемъ положеніи, не мѣшало бы намъ кое-что позаимствовать у нихъ. Что касается меня, я здѣсь постоянно трусь между фабрикантами и, признаюсь, многому у нихъ научился;» а отправляясь въ Целлерфельдъ, увѣдомлялъ: «вчера я отправился въ рудники Гарца. Вы можете спросить: какое дѣло мнѣ, государственному человѣку, до рудниковъ? но я давно уже убѣдился, что государственное хозяйство едва ли не самая главная отрасль политическихъ наукъ. Германіи придется испытатьгорькую участь отъ незнанія этого дѣла и равнодушія къ нему.» Первому русскому историку также суждено было посвятить нѣсколько лѣтъ своей жизни теоретическому и практическому изученію горнаго искусства, и въ этомъ отношеніи онъ былъ счастливѣе обстановленъ, а потому и сдѣлалъ болѣе нежели знаменитый современникъ его Ломоносовъ. 9 марта 1720 года Татищевъ посланъ былъ на Уралъ для приведенія въ лучшее состояніе уже существовавшихъ тамъ заводовъ и открытія новыхъ. Законодательная часть по горному дѣлу осталась въ рукахъ бергъ-коллегіи; ей долженъ былъ давать отчетъ въ своихъ распоряженіяхъ и трудахъ Татищевъ, на долю котораго выпала самая тяжелая сторона дѣла. Но если онъ могъ быть хорошимъ артиллеристомъ, то это еще не ручалось за его опытность въ разыскиваніи рудъ и успѣшномъ устройствѣ заводовъ. Кромі того, въ самомъ мѣстѣ своей дѣятельности, онъ долженъ былъ встрѣтить не мало затрудненій. Недавно устроенные заводы были запущены отчасти по малому знакомству съ производствомъ горнаго дѣла ихъ прежнихъ управителей, а всего болѣе по недостатку рукъ; кромѣ того частные заводчики, какъ напримѣръ Демидовъ, лично смотрѣвшіе за своими рудокопами, подрывали казенные заводы, переманивая съ нихъ къ себѣ лучшихъ рабочихъ. Татищевъ пріѣхалъ въ Кунгуръ 31 іюля, а уже отъ 12 и 14 декабря посланы были къ нему изъ бергъколлегіи указы о разыскиваніи мѣдной руды въ окрестностяхъ кунгурскихъ, о недозволеыіи Демидову, подъ штрафомъ, копать мѣдную руду близь Уткинской слободы, равно и принимать шведскихъ плѣнныхъ, русскихъ мастеровыхъ и крестьянъ, бѣгающихъ съ Уктусскаго завода. Объѣзжая казенные заводы, Татищевъ побывалъ и въ Невьянскомъ заводѣ Демидова. Эта поѣздка была причиною ссоры между ними. Горячій ревнитель казенныхъ выгодъ, татищевъ немогъ видѣть равнодушно, съкакимъ усердіемъ пользовался богатый рудопромышленникъ всякими льготами, данными Петромъ заводчикамъ вообще. Кромѣ свободы отъ службы, отъ разныхъ пошлинъ и налоговъ, кромѣ привилегій по торговлѣ и суду, заводчики пользовались при Петрѣ правомъ не выдавать бѣглыхъ людей ихъ владѣльцамъ, и напротивъ отыскивать своихъ бѣглецовъ, правомъ покупать крестьянъ къ заводамъ и получать приписныхъ по указу государя, правомъ рубить лѣса. Правителямъ губерній и провинцій велѣно было во всей строгости соблюдать эти привилегіи и оказывать всякую помощь заводчикамъ, дабы и другіе, видя такую государеву милость, всякихъ чиновъ и народовъ люди, съ вящшею охотою и безопасно въ компаніи вступали. Кромѣ того Демидовъ, лично знакомый Петру и оказавшій ему большія услуги при началѣ шведской войны, пользовался особеннымъ расположеніемъ царя. И въ то же время, какъ мы уже видѣли, Демидовъ позволялъ себѣ дѣйствовать въ ущербъ казеннымъ заводамъ, вопреки строгимъ запрещеніямъ бергъ-коллегіи. Татищевъ не могъ допустить этого, но въ исходѣ 1731 года былъ позванъ въ Москву, по доносу Демидова.
Въ февралѣ слѣдующаго года онъ былъ уже въ Петербургѣ; а въ мартѣ Петръ назначилъ главнымъ начальникомъ сибирскихъ горныхъ заводовъ генерала де-Геннина, одного изъ отличнѣйшихъ знатоковъ горнаго дѣла въ свое время, ему же поручено было изслѣдовать ссору Татищева съ Демидовымъ. Де-Геннинъ принадлежалъ къ числу сотрудниковъ Петра, которые, идя по пути, указанному имъ преобразователемъ, усерднымъ исполненіемъ своихъ обязанностей принесли огромную пользу государству. Нассау-зигенскій урожденецъ, пріѣхавшій въ Россію по личному приглашенію царя въ 1698 году, онъ поступилъ въ службу простымъ Фейерверкеромъ съ 67 рублями въ годъ, училъ русскихъ дворянъ артиллеріи, во время войны съ Шведами дослужился до чина подполковника, въ 1712 году строилъ петербургскій литейный дворъ, въ исходѣ слѣдующаго года сдѣланъ былъ олонецкимъ комендантомъ и начальникомъ петровскихъ, повѣнецкихъ и кончеезерскихъ заводовъ, строилъ тамъ суда, лилъ пушки, ядра, заготовлялъ оружіе, якоря и балластъ для балтійскаго Флота, и наконецъ открылъ знаменитыя олонецкія марціальныя воды. Въ управленіи своемъ онъ не ограничивался только обязанностями, предписанными офиціальною инструкціей: такъ въ 1716 году онъ открылъ въ Олонцѣ школу, гдѣ бѣдные дворяне учились ариѳметикѣ, геометріи, рисованію, артиллеріи и инженерному дѣлу. Къ числу отличительныхъ чертъ его характера принадлежала нелюбовь къ приказнымъ и подъячимъ; а между тѣмъ, когда въ 1717 году разосланы были повсюду Фискалы, на олонецкіе заводы явился тамошній же житель Петръ Ижоринъ, дьячковъ сынъ и гуляка, не хотѣвшій прежде учиться въ открытой де-Генниномъ школѣ и отосланный за то, по царскому указу, скованнымъ въ Петербургъ. Теперь онъ сталъ мстить прежнему начальнику своему; Геннинъ жаловался Апраксину: «помилосердствуй, оборони меня отъ такихъ воровъ, — велѣлъ бы государь другого Фискала прислать, кого хочетъ, ежели мнѣ не вѣритъ.» Вскорѣ по учрежденіи бергъ-коллегіи, отправленъ онъ былъ Петромъ въ Пруссію, Саксонію, Голландію, Францію и Англію для обозрѣнія тамошнихъ горныхъ заводовъ, составленія моделей и плановъ; въ апрѣлѣ 1720 года вернулся де-Геннинъ изъ своего путешествія и писалъ изъ Риги графу Апраксину: «истинно данной мнѣ коммиссіи невозможно было скоро вершить и мастеровъ сыскать и собрать; и ежели бы его королевское величество прусское въ томъ дѣлѣ не радѣтельно вспомогалъ, то всей коммиссіи никоею мѣрою невозможно бы мнѣ было учинить.» Кромѣ управленія петрозаводскими и олонецкими рудниками, Петръ поручилъ въ это время де-Геннину и устройство сестрорѣцкихъ заводовъ; но, получивъ доносъ Демидова, послалъ его на мѣсто Татищева, которому также велѣно было ѣхать вмѣстѣ съ нимъ для очной ставки съ Демидовымъ.
Но отпуская Татищева для слѣдствія въ Сибирь, Петръ и самъ разспрашивалъ его въ верховномъ судѣ о ссорѣ съ Демидовымъ, особенно по обвиненію во взяткахъ. Татищевъ, на запросъ о нихъ, отвѣчалъ словами апостола Павла: «дѣлающему мзда не по благодати, но по долгу.» Петръ, въ глазахъ котораго взяточничество постоянно было самымъ больнымъ вопросомъ времени, потребовалъ объясненія; Татищевъ говорилъ, что лихоимство есть неправо взятое, а мзда принадлежитъ дѣлающему по должности. «Въ началѣ судія долженъ смотрѣть на состояніе дѣла; если я, и ничего не взявъ, противу закона сдѣлаю, — повиненъ; а если изо мзды къ законопреступленію присовокупится лихоимство, — и долженъ сугубаго наказанія; когда же право и порядочно сдѣлаю и отъ праваго возблагодаренія пріиму, ничѣмъ осужденъ быть не могу. Если мзду за трудъ причтешь во мздоимство, то конечно болѣе вреда государству и раззоренія подданнымъ послѣдуетъ, ибо я долженъ за получаемое жалованье работать только до полудни, въ которое мнѣ конечно времени на рѣшеніе всѣхъ нужныхъ просьбъ не достанетъ; а послѣ обѣда трудиться моей должности нѣтъ. Когда я вижу дѣло въ сомнительствѣ, то я, никогда внятно его изслѣдовать и о истинѣ прилежать причины не имѣя, буду день-ото-дня откладывать, а челобитчикъ принужденъ съ великимъ убыткомъ волочиться и всего лишиться; дѣла въ канцеляріяхъ должны рѣшиться по регистрамъ порядкомъ; и случается то, что нѣсколько дѣлъ весьма ненужныхъ впереди, а послѣднему по регистру такая нужда, что если ему дни два рѣшеніе продолжится, то можетъ нѣсколько тысячъ убытку понести, что купечеству не рѣдко случается: и такъ отъ праваго порядку можетъ болѣе вреда быть. Если я вижу, что мой трудъ не втунѣ будетъ, то я не токмо послѣ обѣда, и ночью потружусь; игры, карты, собаки и бесѣды или прочія увеселенія оставлю, и несмотря на регистръ, нужнѣйшія прежде ненужнаго рѣшу, чѣмъ какъ себѣ, такъ просителямъ пользу принесу, и за взятую мзду отъ Бога и вашего величества по правдѣ сужденъ быть не могу». Слова Татищева были полнымъ объясненіемъ тогдашней судейской практики, въ основѣ которой даже для лучшихъ людей эпохи лежало не нравственное сознаніе исполняемаго долга, а формальныя обязанности службы. Въ его словахъ указано было и одно изъ побужденій, заставлявшихъ смотрѣть на подарки, какъ на вознагражденіе за трудъ, потраченный для частнаго дѣла въ необязательное по закону время; этимъ побужденіемъ было крайне-ограниченное жалованье отъ казны. Петръ былъ знакомъ изъ жизни съ послѣднимъ обстоятельствомъ: еще въ 1713 году, по челобитью подъячихъ секретнаго стола сенатской канцеляріи, говорившихъ, что «жалованьемъ пропитаться имъ съ домашними своими невозможно, отъ чего пришли въ великое оскудѣніе и въ нищету, кромѣ помянутаго жалованья прибытка имъ нѣтъ никакого, и чтобъ за непрестанную ихъ безкорыстную заботу къ окладамъ ихъ государева жалованья прибавить», онъ самъ, вмѣсто жалованья имъ, опредѣлилъ вѣдать въ секретномъ столѣ всѣ иноземческія и строгановскія дѣла, кромѣ городскихъ товаровъ. Теперь, выслушавъ объясненіе Татищева, онъ только замѣтилъ: «сіе все правда, и для совѣстныхъ судей невинно, токмо не безъ опасности безсовѣстнымъ позволить, чтобъ подъ тѣмъ доброхотнымъ принужденнаго не было; и лучше виннаго и безсовѣстнаго закономъ помиловать, нежели многихъ невинныхъ онымъ отяготить.» Однакожь Петръ разстался съ Татищевымъ безъ гнѣва; даже, отправляясь въ персидскій походъ, взялъ у него муромскую лѣтопись, изобиловавшую баснями.
Прежде чѣмъ поѣхать на Уралъ, де-Геннинъ дважды просилъ у Петра подробной инструкціи для себя, указовъ губернаторамъ и воеводамъ объ исполненіи всѣхъ требованій его по заводскимъ дѣламъ, указовъ о томъ же сенату, бергъ-коллегіи и графу Брюсу, искусныхъ помощниковъ, мастеровъ, прибавки жалованья всѣмъ служащимъ на заводахъ и денегъ на чрезвычайные расходы; а Демидову повелѣнія, чтобъ онъ, въ случаѣ надобности на казенныхъ заводахъ въ мастерахъ или припасахъ, удовлетворялъ просьбы де-Геннина, и не подговаривалъ бы лучшихъ мастеровъ переходить къ себѣ. Требованія де-Геннина были исполнены. 22 іюля большимъ караваномъ отправился онъ вмѣстѣ съ Татищевымъ изъ Москвы, и 2 октября прибылъ въ Кунгуръ. Въ декабрѣ, взявъ съ собой бергмейстера Бліэра, директора Украинцова и плавильнаго мастера Циммермана, де-Геннинъ поѣхалъ къ Демидову для разбора его ссоры съ Татищевымъ.
«Демидова старые и новые заводы осмотрѣлъ, писалъ онъ отъ 17 декабря графу Апраксину, которые въ хорошемъ весьма порядкѣ и въ самыхъ лучшихъ мѣстахъ построены… А на государевы сожалительно смотрѣть, что оные здѣсь заранѣе въ доброй порядокъ не произведены; понеже удивительно, какъ здѣсь Богъ опредѣлилъ таковы мѣста, что рѣкъ, рудъ, лѣсовъ, гдѣ быть заводамъ, довольно и работники дешевы, также и харчъ не дорогъ; но оные весьма нынѣ въ худомъ порядкѣ: первое, въ неудобномъ мѣстѣ построены и за умаленіемъ воды много прогулу бываетъ; второе, припасовъ мало; третіе, мастера самые бездѣльные и необученые.» О ссорѣ же Демидова съ Татищевымъ увѣдомлялъ, что на вопросъ: какія ему отъ Татищева обиды и въ дѣлахъ помѣшательство или остановка была? — Демидовъ говорилъ: я де буду съ нимъ Татищевымъ мириться, а взять мнѣ съ него нечего. «И на то я ему сказалъ: такой мировой челобитной принимать не буду, и мирить ихъ не мое дѣло, понеже посланъ я для розыску, и велѣно учинить не маня никого; и его величество хочетъ вѣдать, праведно ль ты о томъ доносилъ. Но онъ о той жалобѣ на письмѣ дать не хотѣлъ и говорилъ: я де писать не могу и какъ писать — не знаю, и не ябедникъ.» Тогда де-Геннинъ, чтобы склонить Демидова къ изложенію на бумагѣ своихъ жалобъ на управленіе Татищева, послалъ къ нему Украинцова съ товарищи уговорить его не въ сердцѣ, но христіянскою любовію; а если жь о томъ письменно не подастъ, то всякій будетъ думать, что виноватъ онъ, а не Татищевъ. Демидовъ подалъ доношеніе, въ которомъ жаловался на Татищева и его коммиссара Бурцева только въ учиненіи заставъ, отъ которыхъ Демидову въ непривозѣ хлѣба на заводахъ была превеликая нужда, и въ отнятіи нѣкоторой части его пристани (курьинской) на рѣкѣ Чусовой; «а другія ему обиды были ль, также и о прочемъ Татищева дѣлѣ письменно мнѣ онъ не показалъ.» Де-Геннинъ, желая разъяснить дѣло согласно съ инструкціей, рѣшился этотъ процессъ слѣдоватьрозыскомъ: «только оному розыску, говорилъ онъ, вскорѣ окончиться не надѣюсь, понеже свидѣтели, которыми надлежитъ розыскивать, живутъ въ дальности, и не знаю гдѣ ихъ будетъ сыскать. Я истинно злобы ни на котораго изъ нихъ не имѣю и буду слѣдовать прямою дорогою, какъ намъ Богъ повелѣлъ, учиня присягу. Впрочемъ, въ заводскихъ дѣлахъ чтобъ остановки не учинилось, вспоможеніе чинить Демидову я радъ, ежели онъ самъ желаетъ, только въ томъ, чтобъ его императорскаго величества интересу было не противно, и о томъ я ему говорилъ любезно, не требуя съ него подарковъ.» Подробности этого розыска неизвѣстны; но о результатѣ его можно судить по письмамъ къ де-Геннину государева секретаря Алексѣя Макарова и самого Демидова. Первый говоритъ: «Письмо ваше отъ 5 Февраля (1723 г.), съ уктусскихъ заводовъ, писанное до его императорскаго величества, исправно дошло, купно и съ выпискою изъ розыскнаго дѣла между капитаномъ Татищевымъ и Демидовымъ, которую выписку его величество на сихъ дняхъ слушать намѣренъ. И надѣюсь, какъ о томъ дѣлѣ, такъ и объ опредѣленіи онаго капитана Татищева къ надсмотрѣнію и исправленію тамошнихъ мѣдныхъ ижелѣзныхъ заводовъ вскорѣ резолюція отъ его имеператорскаго величества учинена будетъ. А между тѣмъ капитана Татищева извольте къ тому дѣлу опредѣлить, ежели нынѣ нужда того требуетъ, и онъ въ помянутомъ дѣлѣ совершенно правъ.» А Демидовъ писалъ де-Геннину: «Да паси тебе Богъ за истинную твою, государь, правду, за что даждь Боже вашему превосходительству быть генералъ-обернаторомъ въ Сибири.» Самъ Татищевъ говоритъ о своей тяжбѣ такъ: «сіе слѣдствіе въ вышнемъ судѣ въ присутствіи его величества рѣшено и я оправданъ, и доправлено мнѣ съ него Демидова 6.000 рублевъ.»
Татищевъ остался служить при де-Геннинѣ, получая жалованья и на Фуражъ 348 рублей въ годъ. Оканчивая старые заводы, Геннинъ построилъ нѣсколько новыхъ: Верхнеуктусскій, Сысертскій, Синячижинскій, Лялинскій, Ягошихинскій, Пыскорекій. Постройка послѣдняго поручена была имъ Татищеву. Число горныхъ чиновниковъ и мастеровъ, служившихъ тогда на Уралѣ, значительно возрасло сравнительно съ прежнимъ временемъ; тутъ были: Саксонцы Блюэръ, Георги, Ваплеръ, Готфридъ Генель, Берентъ, Куперцъ, Циммерманъ, бергъ-совѣтникъ Михаэлисъ, жившій постоянно въ Соликамскѣ съ саксонскими штейгерами: Лангомъ, Корсомъ, Дрибелемъ, Беэромъ, Дервелемъ; Голландецъ Томасъ Миллеръ, двое Кейзеровъ изъ Ганновера, три артиллериста — капитанъ Берглинъ, пріѣхавшій еще съ Татищевымъ изъ Казани, капралы Клеопинъ и Гордѣевъ съ олонецкихъ заводовъ, не мало мастеровъ и учениковъ изъ Русскихъ; былъ тутъ и Ѳедоръ Эверлаковъ, сосланный послѣ розыска по дѣлу царевича Алексѣя Петровича, и теперь прощенный Петромъ по просьбѣ де-Геннина и принятый въ службу къ нему. Главною заботой де-Геннина было расширеніе Екатеринбурга, гдѣ онъ отстроилъ конторы, госпиталь, нѣсколько Фабрикъ и школу. Въ отстроенный такимъ образомъ Екатеринбургъ де-Геннинъ перенесъ изъ Тобольска главное управленіе сибирскими горными заводами, переименовавъ его въ оберъ-берѣ-амтъ. Для опредѣленія обязанностей служившихъ при немъ, людей, Геннинъ составилъ наказъ горнымъ чиновникамъ. Чего онъ требовалъ отъ подчиненныхъ, можно видѣть изъ послѣднихъ словъ наказа заводскому коммиссару Неклюдову: «сверхъ всего требуетъ отъ васъ польза государственная вѣрности, радѣнія, прилежности и безстрастныхъ поступковъ, за которое имѣете ожидать милостиваго награжденія, за противно же учиненныя сему коварства, лѣность, злость и собственную корысть, ничто иное, аки жестокое истязаніе, лишеніе имѣнія, чести или весьма живота.»
Впрочемъ, при обиліи руды въ Уральскихъ горахъ, которое обнаружилось тотчасъ же, лишь только принялись за дѣло съ знаніемъ его, число горныхъ чиновниковъ и мастеровъ постоянно оказывалось недостаточнымъ. Изъ дѣятельной переписки де-Геннина съ Петромъ можно получить ясное понятіе о тогдашнемъ состояніи горнаго дѣла на Уралѣ и о тѣхъ трудахъ, которые приходились на долю де-Геннина и его помощниковъ. «И хотя я въ трудахъ разорвуся, писалъ онъ царю, однако заводы новые желѣзные и мѣдные не могу скоро строить и умножить. Остановка истинно не отъ меня: то ты повѣрь мнѣ; но остановка есть, что у меня не много искусныхъ людей въ горномъ и заводскомъ дѣлѣ, и вездѣ самъ, для дальняго разстоянія, быть и указать не могу; а плотники здѣсь не такіе, какъ олонецкіе, но пачкуны.» Послѣднее выраженіе было любимымъ словомъ де-Геннинэ, когда онъ говорилъ о прежнихъ рудоискателяхъ: пачкунами называлъ онъ и Демидова съ сыномъ въ письмѣ къ Апраксину. Въ донесеніяхъ Петру говорилъ, что «въ старинные годы не знали что Флецъ, понеже выбирали только тонкіе слои богатую руду, а которые слои надъ тою богатою рудою, за незнаніемъ бросали; а всѣхъ слоевъ, едину Богу свѣдущу, на сколько лѣтъ будетъ и за такое Божіе милосердіе благодарить весьма должны и работать будетъ весело.» Видя успѣшную дѣятельность де-Геннина, стали обращаться къ нему за совѣтами и Демидовы, и Строгановы. «Строгановы, видя нынѣ, что Богъ открылъ много руды, а прежде сего жили они, какъ Танталусъ весь въ золотѣ, и огорожены золотомъ, а не могли достать, въ такомъ образѣ, что жили они въ мѣди, а голодны, и нынѣ просили меня, чтобъ я съ ними товарищъ былъ и указалъ имъ какъ плавить и строить. Такожна ихъ коштъ законъ отмежевать, и при Яйвѣ три мѣста рудь ныхъ: то я съ радостію радѣю и сдѣлаю, а ваши мѣста не отдамъ, понеже надобно прежде твой убытокъ, во что заводы стали, возвратить, такожде и что бергъ-коллегія беретъ жалованья, и они могутъ, ежели охотники, такожде довольно руды добывать: кромѣ твоего богатаго мѣста, другихъ такихъ мѣс^ъ довольно.» Болѣе всего жаловался де-Геннинъ Петру на плохое состояніе соляныхъ промысловъ: «Ты не вѣришь, какой напрасный расходъ дровамъ здѣсь отъ соляныхъ промышленниковъ, и они такъ дѣлаютъ, какъ дѣды и отцы ихъ дѣлали, и думаютъ, что на свѣтѣ, иного мастера лучше нѣтъ, какъ ихъ, и оттого дрова дорожатся и далеко становятся, и соль они по той цѣнѣ безъ раззоренія поставить не могутъ, для того — волочатъ ихъ за выдачей денежной, когда соль продается, тогда бываетъ платежъ, и то лоскутами.» Часто просилъ де-Геннинъ Петра понудить бергъ-коллегію, чтобъ она штейгеровъ побольше прислала для сыску и копанія мѣдныхъ и прочихъ рудъ; просилъ также выслать на заводы офицеровъ изъ Шведовъ, «а то здѣсь у заводовъ, прибавлялъ онъ, другихъ нѣтъ, кромѣ поротыхъ ноздрей, изъ которыхъ есть и дѣльные; однако непристойно такихъ людей подъ командой имѣть.» Кромѣ того Киргизъ-Кайсаки, Татары и Башкирцы грабили и жгли пограничныя селенія и заводы. «Хотя оные Казаки и Башкирцы тебѣ ничто, объяснялъ де-Геннинъ Петру, однако пакости могутъ сдѣлать; а во внутренней Сибири почитай все ноздри пороты, и на нихъ нечего надѣяться и съ ними обороняться. Поистинѣ Богъ держитъ Сибирь подъ своимъ храненіемъ, что рубежи Казаки и Башкирцы не всѣ раззорили! Того ради извольте губернатору хорошую инструкцію дать, какъ рубежъ хранить, и дать ему офицеровъ добрыхъ, для того что здѣсь выбрана дрянь, а ученія нѣтъ.» Де-Геннинъ понялъ также, что хорошее состояніе горнозаводства на Уралѣ вполнѣ зависитъ отъ общаго управленія Сибирью. Это золотое дно Россіи, какъ называли Сибирь въ прошломъ столѣтіи, раскрывшее со временъ Петра богатства своей природы, было управляемо не лучше чѣмъ въ XVII вѣкѣ. Если тогда, при всякой смѣнѣ воеводъ въ сибирскихъ городахъ, каждый новый воевода долженъ былъ говорить жителямъ по государеву наказу, что прежніе правители, дьяки и приказные дѣлали ими многія обиды, и продажи, и тѣсноты самовольствомъ, и нуждъ ихъ не разсматривали, и управы между ними прямой не чинили, а брали съ нихъ посулы и поминки, то и теперь, несмотря на страшную казнь сибирскаго, губернатора Гагарина въ 1721 году, административные безпорядки въ Сибири нисколько не уменьшились. Получивъ большое вспоможеніе отъ Черкасскаго при построеніи Екатеринбурга, де-Геннинъ писалъ Петру о немъ лично не безъ похвалъ, но дурно отзывался объ общемъ управленіи краемъ: «Я отъ сердца сожалѣю, что ты самъ здѣсь не бывалъ, и о здѣшнихъ сибирскихъ состояніяхъ обстоятельно не знаешь. Правда, что здѣсь губернаторъ Черкасскій человѣкъ добрый, да несмѣлъ, а способниковъ добрыхъ мало имѣетъ, а особенно въ судебныхъ и въ земскихъ дѣлахъ; отчего дѣла его не споры, и частію болѣе народу отягчительны, и ежели его пошлешь сюда, то для своей пользы дай ему мѣшочикъ смѣлости и судей добрыхъ людей, надворныхъ и въ городахъ управителей и въ слободахъ, да къ военнымъ дѣламъ оберъ-коменданта, и для купечества совѣтника отъ коммерцъ, а отъ камеръ-коллегій добраго камерира, такожъ секретаря, безъ которыхъ ему быть не можно; а ежели ему не быть, то не худо бы такимъ добрымъ людямъ быть, какъ Матюшкинъ или Ушаковъ; и такъ видна злая пакость, крестьянамъ бѣднымъ раззореніе отъ судей, и въ городѣхъ отъ земскихъ управителей, которые посланы отъ камерирства, и въ слободахъ зѣло тягостно и безъ охраненія; а купечество и весьма раззорилось, такъ что уже едва посадскаго капиталиста сыскать можно, отъ чего и пошлины умалились.» Де-Геннинъ указывалъ при этомъ и на одну изъ коренныхъ причинъ зла: «Ты, государь! не жалѣй здѣсь управителямъ дать довольное жалованье, для того что здѣсь деревень ни у кого нѣтъ, а ѣсть всякъ хочетъ, и хотя бъ и добрый человѣкъ, не имѣя пропитанія, принужденъ неправеднымъ питаться, и сперва возьметъ только для нужды, а потомъ и въ богатство; и такъ у тебя много пропадаетъ, а людямъ раззореніе, да и тѣ, собравъ, такожь не толстѣютъ.» Трудность получать даже положенное жалованье, проистекавшее оттуда безденежье со всѣми его послѣдствіями среди края, суроваго и скуднаго по природѣ, малонаселеннаго и удаленнаго отъ центровъ болѣе удобной жизни, де-Геннинъ испыталъ на себѣ и на своихъ подчиненныхъ: «Изъ начала бытія моего въ службѣ вашего величества, говоритъ онъ въ томъ же письмѣ, никогда я жалованья безъ злобы и спора, а фуража и весьма лѣтъ съ десять получить не могъ, которое, хотя и всегда не безъ тягости было, однакожь въ Петербургѣ для нужды до жалованья занять можно, здѣсь же не у кого; а наживать приносами не хочу: и хотя нужда мнѣ пришла, на росписки вашихъ денегъ брать я опасенъ; фуражъ, который мнѣ велѣно взять по твоему указу на Москвѣ на прошлый годъ, а за скоростію отъѣзда моего сюда выходить тамо не могъ, надѣясь на вашу высокую милость, взялъ здѣсь, потому что оное мнѣ весьма надлежитъ, а нынѣ жалованья и фуража на сей годъ брать мнѣ бергъ-коллегія воспрещаетъ, и который фуражъ взятъ на прошлый годъ, велятъ мнѣ платить и впредь ждать указа. Токмо имъ разсуждать о моемъ богатствѣ, сидя въ палатахъ, легко; а мнѣ, и не имѣя постороннихъ доходовъ, да жалованья не получа, на что хлѣбъ купить не знаю: или они думаютъ, что здѣсь безъ жалованья повоеводски жить можно? токмо этого дѣлать не умѣю. Покорно прошу ваше величество, дабы приказали о дачѣ моего и подчиненныхъ моихъ служителей жалованья и фуража указъ учинить; а ежели вы не пожалуете, то мнѣ и въ годъ не дождаться, или и весьма оное пропадетъ, какъ уже много мнѣ случалось; а подчиненнымъ горнымъ и заводскимъ, ежели вскорѣ указа не получу, велю жалованье дать, а нищенствовать или красть допустить не хочу.» Увѣдомляя о томъ же Макарова, де-Геннинъ говорилъ: «ты самъ знаешь, что здѣсь нажить не хочу, а занять не у кого; безъ хлѣба же жить, по-татарски, не привыкъ.» Въ то же время, будучи связанъ обязательствомъ содержать горныхъ чиновниковъ на прибыльныя деньги съ заводовъ, и мало полагаясь на благоразуміе бергъ-коллегіи, де-Геннинъ составилъ штатъ екатеринбургскаго оберъ-бергъ-амта, для того чтобы «бергъ-коллегія не ускорила подать свой, сочиня по представленію Михаэлиса, который безъ потребности много чиновъ написалъ, и по оному можетъ больше въ расходѣ на жалованье, нежели въ приходѣ прибыли быть.»
Заступаясь за своихъ и штрафуя межь ними бездѣльниковъ торговою казнію, разбойниковъ отсылая въ Уоу для слѣдствія, а иныхъ за убійства, грабежи и раззоренія селъ вѣшая живыхъ за ребра и колесуя, стало-быть не принадлежа къ разряду Черкасскихъ, де-Геннинъ не выносилъ, однакожь ябеды и криковъ: слово и дѣло государево! изъ-за которыхъ большая часть сибирскаго населенія жила въ постоянномъ страхѣ, а не рѣдко лучшіе люди были увозимы подъ карауломъ въ тайную канцелярію для страшныхъ розысковъ. Такъ въ ноябрѣ 1723 года онъ писалъ начальнику Преображенскаго приказа, ближнему стольнику, князю Ивану Ѳедоровичу Ромодановскому: «Хотя сіе дѣло не касается до моей коммиссіи, которая мнѣ вручена; но присяжная должность меня понуждаетъ, такожде. и кровь не терпитъ, чтобы вамъ, моему государю, не объявить, что я здѣсь вижу и слышу, что въ Сибири такая худоба явилась. Нѣкоторый командиръ, сіе жь государево дѣло хотя желаніе и есть управить съ грозою и порядочно (а нынѣ всякъ съ великимъ страхомъ живетъ), не смѣетъ никого и за вину наказать, опасается, чтобъ на его не кричали катор?кные и иные бездѣльники, которыхъ надлежитъ наказать за ихъ вину, — слово и дѣло государево, чтобъ имъ отъ висѣлицы или отъ кнута отбыть, и какъ бы имъ сбѣжать. И сіе слово они такъ нынѣ употребляютъ вмѣсто пресердечнаго лѣкарства отъ висѣлицы и кнута, какъ уже многіе образцы нынѣшняго года были; въ томъ числѣ иной доноситель сбѣжалъ. И хотя на добрыхъ людей отъ такихъ бездѣльниковъ слово и дѣло государево донесено и, по правдивому вашему суду, кто правъ, скоро освобождается, и тѣмъ неправдивымъ доносителямъ потачки отъ васъ нѣтъ; однако изволь благоразсудить, какая волокита имъ, и страхъ, и безчестье, и раззореніе, и прикажи справиться сколько тысячъ рублей въ одинъ годъ, изъ Сибири до Москвы, денегъ издержано въ переводахъ и мірскихъ подводахъ или наймахъ, и сколько доносителей есть изъ Сибири, которые правду доносили? Сколько отъ той волокиты тѣмъ командирамъ, на которыхъ напрасно донесено, или малое дѣло, и сколько о государевыхъ дѣлахъ въ управленіи остановки учинилось!… Еще объявляю, что такъ нынѣ шутя употребляютъ бездѣльники слово и дѣло государево на кабакахъ и на улицахъ, грозя добрымъ людямъ: ежели не дашь гривну на вино, то ты хочешь ли со мной ѣхать въ Преображенской? и уже добрые люди опасаются и въ городъ ѣздить отъ такихъ клеветниковъ.»
Не ограничиваясь подобными просьбами и указаніями Петру и его приближеннымъ на печальное состояніе Сибири и Уральскаго края, который тогда принадлежалъ къ ней, де-Геннинъ требовалъ въ то же время отъ князя Козловскаго, товарища тобольскаго губернатора, прекращенія злоупотребленій, чинимыхъ мѣстными правителями городскому и сельскому населенію. «По письмамъ моимъ объявлено вамъ о здѣшнихъ непорядкахъ, говорилъ де-Геннинъ, увѣдомляя тобольскаго начальника, и хотя всѣмъ извѣстенъ эксемпель, которой учиненъ князю Гагарину, однако здѣсь въ Сибири не унимаются бездѣльники, а именно отъ земскихъ коммиссаровъ лишніе сборы сбираются и народу обиды чинятся; также и судебные коммиссары, которые по слободамъ дѣлаютъ великія пакости и неправды. И хотя челобитныя и доношенія на нихъ отъ бѣдныхъ людей есть, но никакого розыску и рѣшенія не чинится, и на кого бьютъ челомъ, тѣ по волѣ ходятъ, и знатно, что потачка такимъ ворамъ отъ надворныхъ судей; также о учиненныхъ обидахъ отъ солдатъ и отъ прочихъ разсмотрѣнія и резолюцій вы не чините, и такихъ бездѣльниковъ не арестуете, отъ чего и большія пакости дѣлаются. А камериръ Барютинъ своимъ подчиненнымъ, также надворные суды и магистратъ своимъ же подчиненнымъ потакаютъ, и того ради я вамъ объявляю по своей присяжной должности, чтобъ вы, яко командиръ на мѣстѣ губернаторскомъ, бездѣльниковъ сковавъ, держали, и по челобитнымъ и доношеніямъ безволокитно слѣдовали, дабы бѣдный народъ не вовсе раззорился, и могли бъ свои подати платить на содержаніе Флота и арміи. А ежели вы думаете, что вы такой силы и власти не имѣете, то мнѣ письменно извольте отвѣтствовать, чтобы послѣ не отговариваться. Я не могъ оставить, чтобы вамъ письменно не объявить, дабы на мнѣ послѣ не спросилось, понеже мнѣ многіе и словесно доносили; также бы и на васъ оныя потачки не взыскались.»
Таково было состояніе администраціи въ той странѣ, къ которой принадлежали уральскіе заводы. Старинныя привычки нашли себѣ въ этомъ случаѣ противодѣйствіе въ новыхъ людяхъ, явившихся сюда съ спеціальною цѣлію разработки рудниковъ и встрѣтившихъ помѣху своему дѣлу отъ неудовлетворительнаго состоянія областнаго управленія краемъ. Не менѣе препятствій находили они и со стороны коллегіи, къ вѣдомству которой относилось горное дѣло. Мало довѣрія внушали къ себѣ губернаторъ съ его товарищами, небольшимъ сочувствіемъ пользовалась отъ своихъ подчиненныхъ и бергъ-коллегія. Приходилось дѣйствовать помимо мѣстнаго начальства и собственнаго вѣдомства, требовать отъ нихъ содѣйствія черезъ самого государя, отбиваться отъ притязаній коллегіи и безпрестанно напоминать Петру о своихъ крайнихъ нуждахъ: «Пожалуй, послушай меня, повторялъ Геннинъ въ своихъ письмахъ къ преобразователю, и не рѣши въ горныхъ здѣшнихъ дѣлахъ, а положись на меня: я тебѣ желаю добра, а не себѣ, и хочу прежде всѣ убытки тебѣ возвратить, чтобъ двадцать пять лѣтъ издержано на горное дѣло и во что заводское все строеніе стало, которое я строилъ, и что бергъ-коллегія беретъ жалованья… коли положить сіе дѣло на бергъ-коллегію разсмотрѣть, они истинно здѣшняго дѣла не знаютъ каково, и никто кромѣ самовидца и кто трудится здѣсь. Я нынѣ на истинномъ пути въ горныхъ дѣлахъ, и дай мнѣ волю… Пожалуй, государь, не изволь на меня гнѣваться, что я тебѣ дерзновенно сіе пишу: воистинну отъ всего моего сердца и крови вамъ въ правду сіе доношу и желаю тебѣ добраго; а что мое тебѣ радѣніе, коли доброе дѣло перемѣшается и передѣлается?»
Донесенія де-Геннина Петру были довольно часты, нерѣдко онъ отправлялъ ихъ съ кѣмъ-нибудь изъ служившихъ при немъ чиновниковъ. Въ концѣ 1723 года поѣхалъ съ его докладами Татищевъ, и въ іюнѣ слѣдующаго года сенатскимъ указамъ велѣно было штатсъ-конторѣ выдавать ежегодно надлежащую сумму на жалованье и на заводское всякое отправленіе по обстоятельнымъ вѣдомостямъ, которыя должны быть составляемы за четыре мѣсяца до начала года, дабы за дальностію въ пересылкахъ не происходило въ заводскихъ дѣлахъ остановки; Кунгуръ снова приписать къ Соликамской провинціи вмѣсто Вятской, отъ которой онъ отстоялъ на 600 верстъ; воеводѣ Соликамскому, князю Вадбольскому, за то, что многія противности кажетъ и тѣмъ вредъ размноженію заводовъ наноситъ, не быть воеводой, а вмѣсто его перевести изъ Тобольска князя Козловскаго; другіе пункты касались пользованія лѣсами для заводовъ, учрежденія ординарной почты изъ Сибири, земскихъ коммиссаровъ въ приписныхъ къ заводамъ слободахъ и проч.
Получивъ отъ сената удовлетворительное рѣшеніе пунктовъ, представленныхъ Геннинымъ, Татищевъ не остановился на этомъ и въ сентябрѣ подалъ отъ себя въ бергъ-коллегію вѣдомость о нуждахъ сибирскихъ рудныхъ заводовъ: «потребно, говорилъ онъ въ своей вѣдомости, послать въ Швецію молодыхъ людей для обученія, чтобъ они могли онымъ великимъ и древнимъ строеніямъ и множеству разныхъ рудъ въ дѣйствѣ примѣниться, дабы съ таковымъ основательнымъ ученіемъ достойную мзду государству воздать могли.» Бергъ-коллегія донесла о томъ сенату 21 сентября, а сенатъ послалъ 30-го указъ въ коллегію иностранныхъ дѣлъ, чтобы спросили русскаго посланника въ Стокгольмѣ, Бестужева, возможно ли то сдѣлать. Швеція въ то время славилась искусствомъ своихъ рудокоповъ наравнѣ съ Саксоніей, точно такъ же какъ Англія, Голландія, Венеція и Испанія, извѣстны были Петру по успѣхамъ въ морскомъ дѣлѣ. Не дожидаясь отвѣта Бестужева, Петръ произвелъ Татищева въ полковники, сдѣлалъ его бергъ-совѣтникомъ, и, переговоривъ съ шведскимъ посланникомъ, далъ 1-го октября указъ сенату послать въ Швецію бергъ-коллегіи совѣтника Татищева «для призыву мастеровъ потребныхъ къ горнымъ и минеральнымъ дѣламъ, ему жь выбрать изъ школъ адмиралтейской и артиллерійской 22 человѣка, и, по полученіи отъ него изъ Швеціи о пріемѣ ихъ извѣстія, отправить оныхъ безъ замедленія; а о вспоможеніи ему потребности къ министру Бестужеву послать указъ съ подтвержденіемъ, чтобъ у сената (шведскаго) требовалъ о позволеніи принять къ мастерствамъ учениковъ, и для проѣзда до Швеціи дать ему насъ изъ иностранной коллегіи.»
Кромѣ секретныхъ дѣлъ, миссія Татищева состояла изъ трехъ порученій: личнаго осмотра шведскихъ заводовъ, приглашенія шведскихъ горныхъ мастеровъ на службу въ Россію и помѣщенія русскихъ учениковъ на лучшіе заводы, для знакомства съ горнымъ дѣломъ. Передъ отъѣздомъ его изъ Петербурга, бергъ-коллегія обѣщала выдать ему самому по 1 1/2 червонца въ сутки, а учениковъ выслать въ послѣдствіи, назначивъ для ихъ содержанія особенную сумму; кромѣ того Бестужевъ долженъ былъ оказывать всякую помощь Татищеву. Но скорая смерть Петра значительно измѣнила положеніе дѣлъ. Самъ Татищевъ по пріѣздѣ въ Стокгольмъ заболѣлъ. Оказалось также, что забыли испросить у шведскаго правительства позволенія на вызовъ въ Россію горныхъ мастеровъ, что подлинное согласіе шведскаго сената на пріѣздъ русскихъ учениковъ не было такимъ подлиннымъ, какъ говорилъ Бестужевъ: надо было еще разъ хлопотать объ обоихъ пунктахъ; причиной тому была перемѣна царствующаго лица на русскомъ престолѣ, и на первыхъ порахъ о Татищевѣ забыли. Бестужеву не присылали изъ Петербурга повторительнаго указа о сношеніяхъ съ шведскими министрами по поводу коммиссіи, порученной Татищеву; и вотъ послѣдній долженъ былъ въ началѣ марта жаловаться бергъ-коллегіи: «говорилъ-де онъ обрѣтающемуся въ Стокгольмѣ россійскому посланнику Бестужеву, дабы онъ о вспомоществованіи ему въ принятіи въ Швеціи горныхъ мастеровыхъ людей подалъ тамъ меморіалъ, и оной Бестужевъ ему сказалъ и тамошнимъ министрамъ отвѣтствовалъ, что указу о томъ не имѣетъ.» Бергъ-коллегія, получивъ донесеніе Татищева, снеслась съ сенатомъ, и по ея приговору и по указу императрицы, велѣно было коллегіи иностранныхъ дѣлъ подтвердить Бестужеву указы Петра. Въ то же время посланъ былъ ему рескриптъ отъ имени Екатерины: «Нашъ любезновѣрный! Изъ приложенной при семъ копіи съ промеморіи бергъ-коллегіи нашей усмотришь ты, о чемъ на тебя жалобу приноситъ обрѣтающійся нынѣ въ Швеціи оной бергъ-коллегіи совѣтникъ Татищевъ. Мы же не уповаемъ, чтобы ты такъ поступилъ, какъ онъ доноситъ; ибо тебѣ, по отправленному съ нимъ Татищевымъ нашему указу, повелѣно во врученной ему коммиссіи надлежащее вспоможеніе чинить, еже тебѣ симъ паки подтверждается.» Бестужевъ отвѣчалъ 7-го мая: «и сіе его Татищева на меня доношеніе весьма неправдиво есть, въ чемъ ссылаюсь на шведскихъ министровъ, что я имъ такъ не отвѣтствовалъ, какъ онъ доносилъ, но объявилъ, что я указъ имѣю — ему Татищеву всякое въ дѣлѣ его вспоможеніе показывать, а болѣе о семъ г. баронъ Цедеркрейцъ, когда въ С.-Петербургъ прибудетъ, засвидѣтельствовать можетъ; и тотчасъ по прибытіи его Татищева сюда всякое ему въ его коммиссіи вспоможеніе чинить, а съ нимъ къ здѣшнимъ министрамъ, графу Горну, барону Цедергельму и барону Гепкину ѣздилъ, и, имъ представляя, требовали о позволеніи россійскихъ учениковъ ко обученію разныхъ мастерствъ на заводы принимать, и о позволеніи къ принятію въ Швеціи горныхъ мастеровыхъ людей, яко и осматриваніи ему Татищеву горныхъ дѣлъ. И тако, что до принятія на заводы россійскихъ учениковъ надлежитъ, и на то уже давно позволеніе дано. А между тѣмъ онъ, Татищевъ, занемогъ и два мѣсяца съ двора не выѣзжалъ, и по облегченіи своемъ тотчасъ на горные заводы для осматриванія оныхъ поѣхалъ, гдѣ ему по представленію моему всякое удовольство и учтивость и все то, чего онъ желалъ, показано было. Что же надлежитъ до поданія меморіала о принятіи въ Швеціи горныхъ мастеровыхъ людей, и о томъ онъ, Татищевъ, только по возвращеніи своемъ съ горныхъ заводовъ, которому отъ сего числа двѣ недѣли, говорилъ мнѣ, что онъ тамъ съ горными мастеровыми людьми договаривался, и хотя у нѣкоторыхъ склонность есть въ службу иттить, однакожь говорятъ, что безъ королевскаго указу того учинить не смѣютъ, того для просилъ меня, дабы я о томъ меморіалъ подалъ, что я ему и обѣщалъ, и требовалъ отъ него, Татищева, чтобъ онъ о всемъ своемъ желаніи мнѣ на письмѣ сообщилъ, дабы я по тому меморіалъ сочинить и подать могъ, которое онъ мнѣ только вчерашняго дня отдалъ; и тако я къ будущему понедѣльнику, въ которой день чужестранныя дѣла въ сенатѣ представляются, меморіалъ изготовя подамъ, и что мнѣ на то въ резолюцію учинено будетъ в. и. в-ству всеподданнѣйше доносить буду, яко и берграту Татищеву сообщеніе учиню.» Однако изъ промеморіи о рудокопныхъ дѣлахъ, которую Бестужевъ подалъ 10-го мая его к. в-ству и потомъ сообщилъ въ копіи въ Петербургъ, видно, что препятствія, встрѣченныя Татищевымъ въ исполненіи его коммиссіи, не могли быть устранены безъ особенныхъ распоряженій шведскаго правительства, которыхъ онъ и добивался: несмотря на сенатскій указъ обучить Русскихъ всѣмъ искусствамъ- и ухваткамъ, относящимся до горнаго дѣла, «нынѣ явилось, говоритъ промеморія, что рудокопные управители тотъ указъ зѣло прекрачаютъ и оной въ нужнѣйшія дѣла безъ спеціальнаго указу толковать не хотятъ, а особливо въ слѣдующихъ наинужнѣйшихъ пунктахъ: въ строеніи бергверковъ и въ содержаніи онаго, пухать и очищать, въ ростованіи, доспѣвать и очищать, коперъ ковать, искусство въ учрежденіи и содержаніи бергверковъ, маркшейдеры и прочіе до того касающіяся ухватки;» несмотря на то, что нашлись охотники ѣхать въ русскую службу, о которыхъ «рудокопные управители разсуждаютъ, что рудокопныя дѣла и безъ оныхъ людей со всякою исправностію поведены быть могли бы, однакоже за учиненнымъ въ томъ запрещеніемъ того предпріяти не дерзаютъ»; и хотя императрица «изъ любви ко всякимъ мастерскимъ искусствамъ чертежи бергверковъ изъ многихъ земель получила, и желаетъ оные чрезъ славные въ Европѣ шведскіе бергверки въ совершенство привесть, но безъ королевскаго указу рудокопные управители такіе чертежи сообщить не могутъ.» Въ отвѣтъ на эту промеморію Бестужевъ получилъ только обѣщаніе графа Горна, что желанія Татищева "по возможности будутъ удовольствовать: " болѣе положительнаго отвѣта онъ не могъ сообщить въ Петербургъ, а въ іюнѣ и самъ былъ отозванъ изъ Стокгольма: на его мѣсто назначенъ былъ Флота капитанъ, графъ Николай Головинъ.
Шведское правительство, какъ и въ XVII вѣкѣ, неохотно передавало русскимъ людямъ знанія и средства, которыя могли бы служить для увеличенія матеріяльныхъ силъ Россіи; Татищевъ долженъ былъ испытать это на себѣ: приходилось дѣйствовать секретно деньгами. А тутъ еще бергъ-коллегія, которой онъ былъ совѣтникомъ, не очень безпокоилась объ удовлетвореніи вовремя всѣхъ его требованій. Посѣтивъ Салбергскіе серебряные заводы, Аветафорекіе мѣдные, Берифорсъ, гдѣ дѣлаютъ мѣдь зеленою, Столгеймскіе, Невельскіе, Фалунскіе мѣдные и желѣзные, и увѣдомляя бергъ-коллегію о своихъ договорахъ съ тамошними бергмейетерами и маркшейдерами, онъ просилъ разрѣшенія на подарки имъ за призрѣніе надъ учениками, просилъ выслать, въ числѣ послѣднихъ, такихъ людей, которые бъ начало въ знаменованіи и механикѣ имѣли, или начало физики и математики знали, просилъ денегъ на чертежи заводскихъ строеній. "Хотя я здѣшнія строенія, писалъ онъ, прилежно осматриваю, и могу сказать, каждодневно смотрю, не могу всего высмотрѣть, ибо такое множество преизрядныхъ хитростныхъ и великихъ машинъ, что невозможно въ три или четыре мѣсяца внятно описать. Представляя всѣмъ своимъ расходамъ подробные счеты, онъ каждый разъ напоминалъ коллегіи о деньгахъ. Но, не получая обстоятельнаго рѣшенія ни на единое изъ своихъ донесеній и не желая безпутно жить въ Швеціи, обратился къ старому начальнику своему, дѣятельному де-Геннину. Написавъ ему въ Пермь, Татищевъ скоро узналъ, что де-Геннинъ въ Петербургѣ, и «онымъ порадовался, ибо во вспоможеніи мнѣ для пользы государственной, говоритъ онъ въ письмѣ своемъ, великую на васъ надежду имѣю, и прошу, дабы вы изволили въ коллегіи напамятовать, чтобъ не медлили рѣшеніемъ на мои доношенія. Напредь сего я о управителяхъ писалъ, но отповѣди не имѣю, и за тѣмъ желающимъ ѣхать принужденъ отказывать противъ моей должности. Я здѣсь у славныхъ механиковъ Полгейма, Дура и Нильсона такія искусныя и весьма государству полезныя машины видѣлъ, что дивиться міру надобно; потому я представлялъ, дабы прислать человѣка искуснаго въ механикѣ, а особливо токаря Андрея Константинова (т.-е. Нартова, извѣстнаго любимца Петрова), или изъ артиллерійскихъ офицеровъ, ежели прилежнаго къ механикѣ знаете, и съ нимъ искусныхъ кузнецовъ и столяровъ, дабы оные могли основательно понять, и сами такія сдѣлавъ здѣсь, къ великой корысти государственной въ Россіи употребить. Оныхъ за множествомъ не упоминаю, только весьма обнадеживаю, что великая польза государству быть можетъ; ежелибъ я имѣлъ деньги оныя купить, воистинно для пользы отечества и славы нашей государыни императрицы, которая для пользы отечества трудъ свой паче всѣхъ подданныхъ полагаетъ, — не жалѣлъ бы всего отеческаго имѣнія положить, ежелибъ возможность токмо имѣлъ.» Получивъ отвѣтъ де-Геннина, который между прочимъ совѣтовалъ ему постараться мастеровъ принять и машины внятно осмотрѣть, Татищевъ писалъ: «колико могу, о томъ стараюся, токмо мастеровъ здѣсь достать трудно явнымъ лицомъ; ибо издавна онымъ выѣздъ запрещенъ, и хотя бъ чрезъ постороннихъ людей учинить уповалъ, но не безъ довольныхъ подарковъ, какъ вы извѣстны: что такихъ дѣлъ трубкою табака не сдѣлаешь, а особливо здѣсь, гдѣ деньги паче лучшаго оратора желаніе и требованіе внушить могутъ; и безъ того едва что возможно ли сдѣлать. Машины внятно смотрю, и надѣюся нѣкоторыя упомнить, однакожь для оныхъ великихъ искусствъ, не вѣря себѣ всего упамятовать, договорился съ здѣшнимъ славнымъ оберъ-маркшейдеромъ Гейслеромъ чертежъ ямы Фалунской на 25 листахъ, да чертежи всѣхъ машинъ въ планѣ и профилѣ перспективически на 10 листахъ большой александрійской бумаги, т. е. imperial-papir, за 100 червонныхъ сдѣлать, которое французскій посланникъ за одинъ чертежъ токмо дать не жалѣлъ; но мнѣ коллегія запретила, такожъ подарки давать приняли, за непотребное; и симъ не томко охоту, но и возможность къ полезной отечеству услугѣ оставили въ сумнѣніи, для котораго ничего учинить не могу.» У Татищева была еще мысль съѣздить въ Саксонію, чтобы самому обстоятельнѣе видѣть разность между тамошнимъ и шведскимъ горнымъ искусствомъ, «а не слышанію только увѣряться.» Онъ писалъ о томъ и въ бергъ-коллегію и де-Геннину: «О потребности мнѣ ѣхать въ Саксонію, представляю въ прикладъ здѣшнее учрежденіе авскультантовъ при коллегіи, которые короннымъ иждивеніемъ въ прочія государства для науки ѣздятъ, чрезъ что здѣсь много людей искусныхъ въ горныхъ дѣлахъ обрѣтается; и суще не упоминая всѣхъ членовъ коллежскихъ безъ изъятія, здѣсь (т, -е. въ Фалунѣ) совѣтникъ Полгеймъ, ассесоръ, который здѣшній заводъ подъ властію имѣетъ, оберъ-маркшейдеръ Гейслеръ, и другіе многіе ѣздили по всей Европѣ, нѣкоторые въ Азію, Африку и Америку, куда нынѣ еще таковыхъ отправили… Какъ вижу, что здѣсь каждый горный начальникъ 3 или 4 года на коронномъ иждивеніи въ разныхъ государствахъ по заводамъ ѣздилъ, и непрестанно четыре человѣка ѣздятъ, какъ скоро одинъ прибудетъ, то паки иного пошлютъ, а пріѣхавшаго опредѣлятъ къ заводамъ, и тако искусства умножаются и корысть государственная растетъ. И ежели такъ малое и противъ Россіи убогое государство такое прилежаніе о наукахъ имѣетъ и денегъ на то полагать съ разсужденіемъ не жалѣетъ, то намъ сугубо надобно прилежать. О деньгахъ же на проѣздъ, не требую болѣе 300 червонныхъ.» Съѣздить въ Саксонію Татищеву не удалось, но онъ былъ въ Копенгагенѣ, гдѣ, равно какъ и въ Швеціи, имѣлъ случай «со многими учеными разговаривать и потребныя для исторіи и географіи книги достать.» Вообще онъ съ уваженіемъ смотрѣлъ на тѣ жертвы, которыя приносились въ Швеціи съ научными цѣлями. "Шведскій король Карлъ XI всея Швеціи по предѣламъ достаточно правильныя ландкарты сочинить велѣлъ, какъ я такія въ ихъ инженерной конторѣ хранимыя видѣлъ, " говоритъ онъ въ своей исторіи. «Да сіе не дивно, что самовластные государи столько въ томъ пользы показали, но паче всего въ авизіяхъ шведскихъ видимъ, что статы государственные на сеймѣ взявшемуся обстоятельную географію сочинить не малое награжденіе учинили.»
Наконецъ въ октябрѣ 1725 года присланы были изъ Россіи ученики къ Татищеву для отдачи ихъ на заводы. По надлежащемъ исполненіи этой послѣдней коммиссіи, ему приказывали возвратиться въ отечество, сдавъ присмотръ за ученіемъ посланнику Головину. Но лишь къ январю слѣдующаго года удалось Татищеву распредѣлить присланныхъ по разнымъ занятіямъ, одѣть ихъ приличнымъ образомъ, устроить содержаніе и присмотръ за ними; все это обошлось въ 2184 рубля. По окончаніи всего онъ обратился къ Головину, съ просьбою принять отъ него коммиссію по документамъ, снабдить деньгами на возвратный путь въ Россію, и для уплаты нѣкоторыхъ долговъ собственныхъ Татищева и по коммиссіи. Недостатокъ денегъ онъ объяснялъ тѣмъ, что коллегія, несмотря на его частыя просьбы, вмѣсто денегъ присылала одни отказы съ гнѣвомъ, какъ бы не вѣря его показаніямъ и считая его расходы самовольною и бездѣльною прихотью. Въ случаѣ, еслибы правительство отказалось заплатить Головину ту сумму, которую просилъ у него Татищевъ, послѣдній обезпечивалъ уплату ея всѣмъ своимъ имѣніемъ. Но Головинъ не соглашался не только на это, но еще болѣе на принятіе самой коммиссіи: онъ нашелъ бездну затрудненій при своей посольской обязанности брать еще новую. Особенно смущали его хлопоты, которыя были неизбѣжны съ поѣздками на заводы, съ присмотромъ за успѣхами и поведеніемъ учениковъ. Онъ уже зналъ по опыту, какъ жили русскіе, учившіеся тогда за границей. При русскомъ посольствѣ въ Стокгольмѣ еще прежде были два ученика для шведскаго языка; но одинъ изъ нихъ, Семенъ Мальцовъ, бѣжалъ невѣдомо куда; а другой, Ѳедоръ Нѣмчиновъ, къ наукѣ никакой охоты и прилежанія не показывалъ, наиболѣе употреблялъ себя къ гульбѣ и пьянству и другимъ непотребностямъ, и униманія въ томъ не слушалъ, за что и отданъ былъ въ курьеры (согласно указу 1723 года іюля 26). Ученики Татищева уже начинали жаловаться на скудость получаемаго ими содержанія, а иные хотѣли искать пропитанія инымъ способомъ, уйдти и записаться въ солдаты. Донося въ Петербургъ о такихъ препятствіяхъ къ принятію на себя коммиссіи Татищева, Головинъ ставилъ непремѣннымъ условіемъ для того немедленную высылку 2600 рублей, — суммы, которая была необходима, по словамъ Татищева, для окончательнаго разчета по всѣмъ контрактамъ и для его собственнаго отъѣзда. Высланы ли были эти деньги, неизвѣстно; но 22 апрѣля 1726 года Головину послали изъ Петербурга рескриптъ, въ которомъ говорилось: "Симъ тебѣ повелѣваемъ вышеупомянутую у совѣтника Татищева въ Швеціи коммиссію принять и надъ обрѣтающимися тамо россійскими учениками въ ихъ обученіи и въ протчемъ имѣть надлежащее надзираніе, " а въ іюлѣ Татищевъ былъ уже въ Россіи и подалъ въ бергъ-коллегію отчетъ о своей поѣздкѣ, гдѣ объяснялъ между прочимъ, что въ русскую службу принялъ только одного поручика Рефа, «понеже того чинить ему корона Шведская не допустила и мастерамъ къ нему тайно для такихъ договоровъ приходить воспретила; также купоросному и сѣрному и угольному мастерству отдать учениковъ не достало, однакожь угольному и непотребно, понеже не лучше нашего.» Ученики, оставленные имъ въ Швеціи, возвратились уже въ 4728 году и нѣкоторые изъ нихъ посланы были на Уралъ къ де-Геннину.
Татищева сначала, при Екатеринѣ I, хотѣли также назначить въ помощники де-Геннина; но въ царствованіе Петра II, указомъ 1727 года сентября 48, ему велѣно было вѣдать монетную контору вмѣстѣ съ московскимъ губернаторомъ Алексѣемъ Плещеевымъ и статскимъ совѣтникомъ Платономъ Мусинымъ-Пушкинымъ. Монетная служба требовала переѣзда изъ Петербурга въ Москву, куда въ началѣ слѣдующаго года переселился и дворъ, переведены были всѣ коллегіи, отъ которыхъ въ Петербургѣ оставлены только конторы, а отъ бергъ-коллегіи одинъ бергмейстеръ. Странническая дѣятельность, исполненная то военной тревоги, то дальнихъ переѣздовъ, борьбы съ различными лишеніями и столкновеній съ людьми, прерывалась для Татищева на нѣкоторое время.
Непродолжителенъ впрочемъ былъ этотъ періодъ жизни Татищева въ старой и новой столицахъ Россіи. Послѣ участія въ событіяхъ, сопровождавшихъ восшествіе Анны Іоанновны на престолъ, когда онъ составилъ отъ имени дворянства "произвольное и согласное разсужденіе и мнѣніе о правленіи государственномъ, " произнесъ предъ императрицей первую рѣчь въ знаменитый день паденія верховниковъ, и исполнилъ должность оберъ-церемоніймейстера во время коронаціи, причемъ его обошли наградами, — Татищевъ посланъ былъ опять для управленія горными заводами.
Въ тѣ девять лѣтъ (1724—1733), которыя Татищевъ провелъ въ Швеціи, Москвѣ и Петербургѣ, горное дѣло, благодаря знаніямъ и дѣятельности де-Геннина, льготамъ и богатству, которыми располагали Демидовы и Строгановы, развилось въ значительной степени. Рудоискатели перешли черту прежняго горнаго округа: Соликамскъ и Кунгуръ на западѣ, Верхотурье и Екатеринбургъ на востокѣ, перестали быть крайними предѣлами горнозаводской промышленности. Съ одной стороны сдѣланы были успѣшныя попытки разрабатывать руду въ Алтайскихъ горахъ, съ другой явились заводы близь Вятки и Казани; наконецъ промышленники пробовали идти далѣе на югъ отъ Екатеринбурга, заглядывать въ земли Башкирцевъ, и, несмотря на противодѣйствіе со стороны послѣднихъ, богатства средняго Урала болѣе и болѣе разоблачались передъ Русскими. Екатеринбургъ, построенный на удачно-выбранной мѣстности, служившей водораздѣломъ обской и камской системъ, сдѣлался вполнѣ центромъ горнаго управленія. Отъ его оберъ-бергъ-амта зависѣли всѣ сибирскіе, уральскіе и пермскіе заводы, ихъ управители, мастеровые люди и приписные крестьяне. Всѣхъ заводовъ къ 1734 году считалось: казенныхъ — одиннадцать, Демидовыхъ — четырнадцать, въ томъ числѣ Колывано-Воскресенскій, на которомъ добывалось серебро, одинъ Строгановыхъ, одинъ Осокиныхъ, въ Кунгурскомъ уѣздѣ, одинъ Турчаниновыхъ, въ Соликамскомъ, одинъ Тряпицына, въ Вятскомъ, и Соралинскій въ Казанскомъ. Увеличилось и самое населеніе края вновь переселенными въ него крестьянами и бѣжавшими изъ сосѣднихъ губерній людьми всякаго состоянія. Горы, какъ цѣль розысканій, потеряли свое прежнее значеніе преградъ между землями, прилегавшими къ нимъ; рѣки, издавна служившія почти единственными путями сообщенія, покрылись пристанями, къ которымъ свозилось металлическое богатство, и еще тѣснѣе связали Сибирь съ Россіей. Общій характеръ края сталъ знакомѣе его рабочему люду. Правда, рудоискатели мало обращали вниманія на природу, среди которой кипѣла ихъ дѣятельность. Они знали только, что горный кряжъ, идущій изнутри Башкиріи, до самаго Верхотурья состоитъ изъ горъ не очень дикихъ, прикрытыхъ черноземомъ, хорошими травами и лѣсомъ; что кряжъ, уходившій на сѣверъ отъ Верхотурья, гдѣ замѣтнѣе другихъ вершинъ были Косвинскій и Павдинскій камни, состоялъ изъ горъ чрезъ мѣру высокихъ, голыхъ и дикихъ, отчасти поросшихъ мхомъ, отчасти малымъ лѣсомъ; что всѣ рѣки, бѣгущія изъ Каменнаго Пояса въ полуденную сторону, прошли въ Сибирь, а текущія на полночь, ушли въ Русь; что въ первыхъ нѣтъ ни раковъ, ни Форели, а во вторыхъ и тѣ, и другія водятся. Но за то они хорошо знали мѣста, гдѣ находились рудныя гнѣзда, знали средства добывать и плавить руду. Кромѣ мѣди и желѣза, средній Уралъ давалъ известковый камень, который примѣшивали въ желѣзную руду для лучшей плавки изъ нея чугуна, и еще твердый камень, который употребляли на горны, доменныя и плавильныя печи; близь Екатеринбурга находили желтоватый и черноватый топазъ, черный мраморъ съ бѣлыми жилками, черный хрусталь съ краснымъ, лазоревымъ и желтымъ отливами, камень наждакъ, кровавикъ и каменную кудель; пробовали искать Мамонтовы и слоновьи кости, «куріозныя натураліи и разныя антиквитеты». Вообще горныя работы на всемъ пространствѣ, гдѣ открыты были рудники и при нихъ заводы, шли гораздо успѣшнѣе, чѣмъ административная часть; счетная сторона дѣла была еще слабѣе, нежели административная; а это послѣднее обстоятельство было одною изъ причинъ удаленія де-Геннина отъ управленія сибирскими заводами. Увлекаясь своими спеціальными занятіями, онъ не любилъ никакого административнаго стѣсненія, шло ли оно отъ коллегіи, отъ воеводъ, или отъ счетнаго контроля. Привыкнувъ къ непосредственнымъ сношеніямъ съ Петромъ Великимъ, у котораго просилъ себѣ воли въ горномъ дѣлѣ, де-Геннинъ не могъ потомъ помириться съ мыслію о подчиненности какой-нибудь коллегіи или конторѣ, члены которой, живя вдали отъ горнаго края, смотрѣли лишь на результаты заводской дѣятельности и ничего не хотѣли знать о препятствіяхъ, неизбѣжныхъ на первыхъ порахъ для всякой промышленности. А между тѣмъ очень немногіе изъ казенныхъ заводовъ могли покрывать издержки, которыхъ стоило ихъ построеніе и содержаніе. Петръ Великій умѣлъ въ этомъ случаѣ выжидать благихъ результатовъ; не такъ дѣйствовали его преемники. Уже при Екатеринѣ I явилась мысль отдать казенные заводы въ компанію; де-Геннинъ былъ противъ этой мысли, представлялъ сенату о причинахъ случавшейся иногда остановки работъ на заводахъ, приписывая ее то умаленію водъ, то сухому, жаркому лѣту, то недостатку рабочихъ рукъ. При каждой перемѣнѣ правительства, онъ спѣшилъ въ Петербургъ и получилъ всемилостивѣйшій указъ объ исправленіи и приведеніи въ вящшее состояніе казенныхъ заводовъ; но средства у него оставались тѣ же, или правильнѣе, даже убавились со смертію Петра: право принимать бѣглыхъ на заводы было значительно ограничено; съ приписныхъ крестьянъ наравнѣ съ другими стали брать рекрутъ; наконецъ винный откупъ проникъ въ земли горнаго вѣдомства, построилъ кабаки, которые отнимали у рабочихъ не мало времени. «Чрезъ 28 лѣтъ при заводахъ кабаковъ не было, говорилось въ промеморіи тобольской губернской канцеляріи, посланной въ оберъ-бергъ-амтъ въ августѣ 1731 года; а по вступленіи въ откупъ кабаковъ, Андрей Грекъ, екатеринбургскій обыватель, поставилъ кабаки. И отъ всегдашняго пьянства мастеровые люди въ совершенное безуміе приходятъ, и мастерства добраго лишаются, и дѣлать желѣза мягкаго противъ указныхъ сортовъ пьянство не допускаетъ; а на пристаняхъ, отъ поставки кабаковъ, во время отпуску струговаго съ желѣзомъ, не безъ поврежденія бываетъ, для того что работники, напившись пьяные, а паче струговые сплавщики, отъ быстроты рѣки Чусовой, въ пьянствѣ струга съ желѣзомъ разбиваютъ и между собой великія драки у пьяныхъ бываютъ, что другъ друга до смерти убиваютъ.» Несмотря однакожь на всѣ затрудненія, казенные заводы Дали къ 1726 году прибыли 113.808 руб. 63 коп., къ 1731 году 91.286 руб.; а для большаго увеличенія государственныхъ доходовъ, въ октябрѣ 1731 года, мануфактуръ и бергъ-коллегія были соединены съ коммерцъ-коллегіей, въ видѣ особыхъ экспедицій; отъ прежняго раздѣленія ихъ, сказано въ указѣ, никакой пользы не находилось, кромѣ казеннаго убытка и въ дѣлахъ затрудненія и излишнихъ переписокъ. Въ декабрѣ того же года назначенъ былъ въ канцелярію заводскихъ дѣлъ секретарь, вскорѣ сдѣланный ассессоромъ, Вильгельмъ Шульцъ, съ обязанностію «особливо смотрѣть надъ тѣми, которые у тамошняго приходу и расходу, дабы они свои приходныя и расходныя книги держали порядочно, дабы безъ великаго затрудненія всегда сочтены, и какъ приходъ, такъ и расходъ всегда явенъ быть могъ;» но въ октябрѣ слѣдующаго года Шульцъ умеръ. Де-Геннинъ велѣлъ всѣ канцелярскія дѣла въ оберъ-бергъ-амтѣ рѣшить и подписываться подъ рѣшеніями надзирателю лѣсныхъ дѣлъ, прапорщику Назарову; тогда подсекретарь Ѳеоктистъ Кузнецовъ билъ де-Геннину челомъ, что прапорщику Назарову, «за не, искусствомъ въ письмѣ и за непонятіемъ въ приказномъ дѣлѣ, у того дѣла быть невозможно, ибо онъ писать и читать не довольно умѣетъ, и оттого въ дѣлахъ чинится продолженіе и остановка; а другихъ членовъ въ оберъ-бергъ-амтѣ никого нынѣ нѣтъ, и затѣмъ канцелярскія, а паче что счетныя и юстицкія дѣла рѣшеніями остановилися, а оныя спрашиваются по указамъ съ принужденіемъ.» Де-Геннинъ опредѣлилъ на мѣсто Шульца гиттенфервальтера Константина Гордѣева, который слѣдовалъ тогда спорное о земляхъ дѣло между баронами Строгановыми и дворяниномъ Демидовымъ: «а рѣшить ему горныя и заводскія дѣла съ вѣдома моего, писалъ деГеннинъ, юстицкія же и счетныя мимо меня, какъ надлежитъ по указамъ.» А между тѣмъ сенатъ рѣшилъ посылать въ оберъ-бергъ-амтъ для порядковъ по одному совѣтнику изъ горной экспедиціи государственной коммерцъ-коллегіи, съ перемѣною черезъ два года. При этомъ совѣтникѣ, въ качествѣ презуса, присутственными членами были: одинъ оберъ-бергмейстеръ и одинъ оберъ-цегентнеръ; для присмотра въ дѣлахъ и произведенія въ члены на упалыя мѣста находился гиттенфервальтеръ; для разбора ссоръ между частными заводчиками, при межеваніи рудниковъ и лѣсовъ, и для посылокъ по казеннымъ заводамъ, когда нужда потребуетъ, служилъ бергешворенъ.
Для лучшаго порядка въ счетахъ, сенатъ велѣлъ коммерцъ-коллегіи послать въ Екатеринбургъ двухъ или трехъ искусныхъ бухгалтеровъ, съ тѣмъ чтобъ они научили и другихъ бухгалтерскому дѣлу; къ нимъ присоединены были и подъячіе изъ коллегіи. Аппелляція на неправильное рѣшеніе оберъ-бергъ-амта во всякихъ истцовыхъ, татебныхъ, разбойныхъ и убійственныхъ дѣлахъ могла быть подаваема сибирскому губернатору, такъ какъ въ подобныхъ же дѣлахъ подчинены губернаторамъ воеводы. Всѣ эти распоряженія мало поправляли дѣло; притомъ же оберъ-бергъ-амтъ никогда не видалъ въ полномъ составѣ всѣхъ своихъ членовъ. Наконецъ въ маѣ 1733 года составлена была коммиссія для разсмотрѣнія, какимъ образомъ къ лучшему интересу быть можетъ: на казенномъ ли коштѣ содержать горные заводы, или отдать ихъ партикулярнымъ людямъ, и то одному, или многимъ, и на какихъ кондиціяхъ? Членами этой коммиссіи назначены были: тайный совѣтникъ графъ Михайло Гавриловичъ Головкинъ, статскій совѣтникъ Онисимъ Масловъ, бергъ-совѣтникъ Томиловъ, служившій по горной части около тридцати лѣтъ и извѣстный своими путешествіями на Кавказъ, пріятель Байера и Миллера, полковникъ артиллеріи Гарберъ.
Труды членовъ этой коммиссіи неизвѣстны; но должно думать, что мнѣніе ихъ не было за отдачу горныхъ заводовъ въ аренду частнымъ промышленникамъ, потому что, вмѣсто передачи ихъ въ аренду, 17 марта 1734- года состоялся указъ, которымъ назначенъ былъ главнымъ начальникомъ всѣхъ горныхъ заводовъ въ Сибири и Перми В. Н. Татищевъ; съ нимъ посланъ былъ для совѣта и общаго правленія совѣтникъ экипажной конторы Андрей Хрущовъ. Кромѣ того изъ другихъ актовъ видно, что управленіе заводами и ихъ населеніемъ раздѣляли съ Татищевымъ: премьеръ-майоръ Михаилъ Миклашевскій, майоръ Угрюмовъ, ассессоръ Игнатій Рудаковскій, бергмейстеръ Никифоръ Клеопинъ, главный казначей Константинъ Гордѣевъ, заводскіе коммиссары Тимоѳей Бурцовъ и Яковъ Бекетовъ, полицеймейстеръ поручикъ Алексѣй Зубовъ, главный меженщикъ Игнатій Юдинъ и земскій судья Степанъ Неѣловъ. Словомъ, это была цѣлая бергъ-коллегія, перенесенная на самое мѣсто горной промышленности, но съ президентомъ, имѣвшимъ нѣсколько распространенную власть; такъ, онъ имѣлъ право производить въ чины до поручика. Подробная инструкція въ 22 пунктахъ, сообщенная Татищеву спустя шесть дней по его назначеніи, уполномочивала его на перестройку старыхъ заводовъ, закрытіе ихъ по недостатку земель или рабочихъ рукъ, перенесеніе въ другое мѣсто, разверстку между ними приписныхъ деревень. Во всѣхъ этихъ случаяхъ онъ долженъ былъ совѣщаться съ товарищами по управленію; а въ дѣлахъ важныхъ или сомнительныхъ — призывать къ совѣщанію частныхъ промышленниковъ и прикащиковъ; и только въ дѣлахъ крайне сомнительныхъ или опасныхъ долженъ былъ сноситься съ кабинетъ-министрами и сенатомъ. Въ обстоятельствахъ, касающихся губернскаго управленія, каковы: открытіе новыхъ рудниковъ близь владѣній степныхъ народовъ, учрежденіе новыхъ крѣпостей, торговъ или путей сообщенія, предписывалось сноситься съ сибирскимъ и казанскимъ воеводами, и приводить въ исполненіе общее рѣшеніе, не списываясь съ центральнымъ правительствомъ, за исключеніемъ сомнительныхъ и опасныхъ случаевъ. Указано было также возстановить канцелярскій порядокъ въ горныхъ дѣлахъ, сокращая по возможности излишнюю переписку, а главное — вести правильные и ясные счеты приходамъ и расходамъ: съ этою цѣлію позволено было взять въ Москвѣ изъ сената секретаря и бухгалтера, знающихъ свое дѣло. Сообщены были Татищеву разные проэты, присланные въ послѣдніе годы отъ де-Геннина, его требованія отъ коммерцъ-коллегіи, ландкарты, чертежи; но какъ послѣдніе оказались очень неудовлетворительными, то и велѣно сдѣлать обстоятельное географическое описаніе всего горнаго края, для чего подчинены были Татищеву всѣ геодезисты, находившіеся тогда въ Сибири, да изъ сената приданы еще два геодезиста и шесть учениковъ изъ адмиралтейской и артиллерійской школъ. Изъ частныхъ вопросовъ, касавшихся горныхъ заводовъ и быта промышленниковъ, инструкція обращала особенное вниманіе Татищева, между прочимъ, на очень важный вопросъ о сравнительныхъ выгодахъ обязательнаго и вольнаго труда: «хотя къ заводамъ (казеннымъ) многія слободы для работъ приписаны, говорилось въ четырнадцатомъ пунктѣ инструкціи, однакожь видно, что Демидовъ предъ оными ни четвертой части людей не имѣетъ, желѣза же вдвое противъ нашихъ заводовъ отпущаетъ, а слышно, что наиболѣе онъ вольными работниками и гораздо дешевле всѣ работы исправляетъ; того ради разсмотрѣть вамъ въ распорядкѣ расположенныхъ на приписныхъ крестьянъ работъ и въ заплатѣ за оныя, дабы они надъ потребность отягчены не были; а чтобъ имъ для дальнихъ проѣздовъ излишняго за работы-не платить и тѣмъ на сдѣланные товары цѣны не возвышать, стараться вамъ, чтобъ нѣкоторыя работы на заводахъ, обрѣтающихся въ тобольскихъ и верхотурскихъ слободахъ, исправлять вольнымъ наймомъ.» Велѣно было также разсмотрѣть, не выгоднѣе ли жестяныя, проволочныя, стальныя и т. п. Фабрики, заведенныя въ Екатеринбургѣ собственно для обученія мастеровыхъ, отдать частнымъ людямъ въ аренду; не полезно ли для удержанія при заводахъ надѣлить проживающихъ тамъ чиновниковъ вотчинами изъ дворцовыхъ деревень, съ обязательствомъ остаться и съ дѣтьми вѣчно въ горной службѣ? Приглашеніе новыхъ промышленниковъ, открытіе рудниковъ въ Башкиріи, Томскомъ, Кузнецкомъ, Нерчинскомъ, Иркутскомъ и другихъ дальнихъ уѣздахъ, помощь совѣтомъ и дѣломъ частнымъ заводчикамъ, оборона ихъ отъ обидъ, судъ и расправа въ случаѣ распрей между ними, надзоръ за откупомъ, кабаками и шинками, присмотръ за тѣмъ, чтобъ отъ горныхъ заводовъ солянымъ промысламъ ни въ коемъ обстоятельствѣ утѣсненія не было, составленіе горнозаводскаго устава и болѣе точное опредѣленіе пошлинъ, платимыхъ частными промышленниками въ казну, — вотъ тѣ задачи, на которыя указывала инструкція Татищеву, какъ на требовавшія неотложнаго вниманія его съ первыхъ же дней по вступленіи въ должность. Но-еще прежде своего отъѣзда изъ Москвы, Татищевъ просилъ разрѣшенія, чтобъ аппелляцію на неправыя рѣшенія особаго судьи, опредѣленнаго при горныхъ заводахъ отъ губерній, можно было подавать въ оберъ-бергь-амтѣ, а не въ Тобольскѣ; потому что «оное заводамъ вредительно: многіе управители, мастера и работники принуждены 700 верстъ ѣздить и по челобитью въ малыхъ дѣлахъ на долгое время отъ заводовъ отлучаться; а по мнѣнію его, той аппелляціи надлежитъ быть въ оберъ-бергъ-амтѣ, и только по великимъ дѣламъ посылать къ губернаторамъ.» Представлялъ также о томъ, чтобъ ирбитскую ярмарку (съ 6 января по 20) оставить на ея мѣстѣ, а въ Екатеринбургѣ открыть новую, назначивъ для нея двѣ недѣли въ концѣ марта и началѣ апрѣля. Сенатъ согласился съ обоими представленіями Татищева.
Въ началѣ октября Татищевъ принялъ отъ де-Геннина управленіе заводами и отправился въ объѣздъ для осмотра ихъ, велѣвъ съѣхаться къ 1 декабря въ Екатеринбургъ всѣмъ частнымъ промышленникамъ и прикащикамъ, для составленія горнаго устава; но только 12 декабря открылось первое засѣданіе. Секретарь Иванъ Зоринъ прочелъ рѣчь, написанную на этотъ случай Татищевымъ. Въ ней кратко излагалась исторія горнаго производства въ Россіи и потомъ причины, вызвавшія необходимость въ новомъ уставѣ: пока изъ частныхъ промышленниковъ былъ одинъ Демидовъ, такъ и законовъ на распри не требовалось, а теперь, «частію отъ проклятыхъ зависти и ненависти, или незнанія законовъ Божескаго и естественнаго, распри умножились, а къ тому и законамъ вскорѣ требуемымъ быть чаемо.» Затѣмъ, Татищевъ обращался къ своимъ сотрудникамъ съ просьбою трудиться для общаго дѣла со всякимъ прилежаніемъ, вести записки разнымъ судебнымъ случаямъ изъ заводскаго быта и объявлять въ общемъ собраніи свое мнѣніе, о нихъ. Онъ убѣдительно просилъ подавать мнѣнія безъ всякаго пристрастія, предложенныя доказывать и защищать свободно, возраженія и замѣчанія на нихъ не принимать себѣ въ обиду, не почитать за страхъ, и не отступать отъ своего праваго мнѣнія изъ почтенія къ спорящему: «всякъ имѣетъ волю свое мнѣніе объявить, колико ему Богъ въ томъ знанія удѣлилъ, и при томъ остаться, доколѣ или тотъ, или другой, познавъ лучшую истину, первое перемѣнитъ; я же вамъ всѣмъ, сказано было въ заключеніи рѣчи, по моей должности и по крайнему разумѣнію служить и моимъ совѣтомъ помогать желаю.»
Горнозаводскій уставъ имѣлъ въ виду отчетливое опредѣленіе обязанностей и предѣловъ власти членовъ оберъ-бергъ-амта или, какъ Татищевъ переменовалъ его, канцеляріи главнаго правленія сибирскихъ горныхъ заводовъ. Во многихъ своихъ статьяхъ горный уставъ былъ только развитіемъ тѣхъ двадцати пунктовъ, которые вошли въ инструкцію, данную Татищеву, и указовъ, полученныхъ имъ изъ кабинета министровъ и сената, уже по пріѣздѣ на мѣсто управленія; въ другихъ статьяхъ уставъ представлялъ извлеченія, сдѣланныя изъ регламентовъ и законовъ Петра, иногда съ перемѣнами, какихъ требовало примѣненіе ихъ къ горному дѣлу; и наконецъ немногія статьи заимствованы изъ горныхъ уставовъ другихъ государствъ. Кромѣ того, ссылаясь на Уложеніе царя Алексѣя Михайловича, на новоуказныя статьи, на воинскій и морской уставы Петра, на его наказы нѣкоторымъ чиновникамъ, управлявшимъ отдѣльными частями, уставъ Татищева указываетъ, какъ на общій источникъ всякаго законодательства, на законъ естественный, для познанія котораго рекомендуетъ Пуфендорфа Право естественное и народное, Гуго Гроція Право воины и мира. А если "случатся обстоятельства такія, которымъ никаковъ законъ точно не согласуетъ и рѣшить по законамъ учиненнымъ не можно, законовъ же вновь установлять, кромѣ насъ (говорится отъ имени императрицы), никто власти не имѣетъ, " то и главному правителю заводовъ никакого закона и устава вновь сочинить и за дѣйствительный употреблять не надлежитъ; и такимъ законамъ «безъ нашего утвержденія» никто повиноваться не долженъ. Словесные приказы накрѣпко запрещались, развѣ въ дѣлахъ малыхъ, требовавшихъ скораго рѣшенія и не представлявшихъ никакого «сумнительства»; да и тѣ слѣдовало вносить въ дневальную книгу за подписью отдавшаго приказъ. Въ случаѣ различныхъ толкованій, или неясности, или неудовлетворительности закона, спорнаго вопроса не рѣшать; но, созвавъ всѣхъ способныхъ къ разсужденію помощниковъ, нѣсколько ближнихъ по мѣсту своего жительства промышленниковъ и ихъ лучшихъ прикащиковъ не меньше двѣнадцати человѣкъ, составить на основаніи общаго мнѣнія новый законъ и послать его для разсмотрѣнія и утвержденія въ сенатъ. Вообще Татищевъ, получившій полную мочь и силу въ управленіи горными заводами, старался, согласно съ инструкціей, ввести въ уставъ самое широкое участіе въ административныхъ и судебныхъ дѣлахъ остальныхъ членовъ главнаго правленія; и потому въ статьѣ о подачѣ голосовъ прямо было указано на слабую сторону коллегіальнаго начала въ русскихъ учрежденіяхъ того времени: «а какъ въ нѣкоторыхъ тому подобныхъ собранныхъ правленіяхъ не весьма уставу слѣдуютъ, яко главные, прежде выслушанія нижнихъ голосовъ, свое мнѣніе объявляютъ, для котораго иногда нижніе за почтеніе, изъ маности или за страхъ, истинное свое мнѣніе и сущую надлежащность не объявя оставляютъ и оному неправильному согласуютъ и послѣдуютъ; а потомъ, когда къ суду позваны бываютъ, тѣмъ отговариваются, что не они большіе, другіе же коварно при даяніи голосовъ весьма молчатъ, и когда протоколъ къ закрѣпѣ придетъ, тогда, показывая себя, начинаютъ спорить и новые доводы показывать, чрезъ что въ дѣлахъ токмо дѣлаютъ продолженіе; нѣкоторые же по закрѣпѣ въ нѣсколько дерзаютъ противу порядка изъ домовъ своихъ протесты присылать или протоколисту отдаютъ, ища токмо другихъ невинно опорочить; того ради еще симъ накрѣпко подтверждается, чтобъ по уставу поступали.» Въ числѣ важнѣйшихъ обязанностей главнаго начальника горный уставъ полагалъ объѣзды заводовъ дальнихъ, однажды въ годъ, а ближнихъ такъ часто, какъ сила и возможность допустятъ; по призыву ^частныхъ промышленниковъ, онъ долженъ былъ ѣздить на ихъ заводы, для осмотра, совѣтовъ и всякой помощи, на счетъ просителя: во время такихъ поѣздокъ надо было вести обстоятельныя ежедневныя записки о всѣхъ приказахъ, дѣлахъ, и обо всемъ видѣнномъ, достойномъ памяти. Совѣтникъ и ассессоры, существенная обязанность которыхъ состояла въ управленіи канцеляріей главнаго правленія, также должны были дѣлать ежегодные объѣзды заводовъ. Судныя занятія раздѣлялъ съ главнымъ начальникомъ земскій судья заводовъ, должность и власть котораго опредѣлены были уставомъ съ замѣчательными для исторіи русскаго права и судопроизводства подробностями. Земскому судьѣ принадлежалъ судъ надъ всѣми, жителями заводовъ и приписныхъ къ нимъ слободъ въ дѣлахъ персональныхъ и земскихъ, то есть въ долгахъ, брани, увѣчьѣ, грабежѣ и тому подобныхъ распряхъ; разборъ дѣлъ, возникавшихъ изъ спеціальныхъ свойствъ горнаго производства, относился къ обязанностямъ главнаго судьи, котораго присылали въ правленіе изъ числа совѣтниковъ юстицъ-коллегіи: такъ при Татищевѣ это званіе носилъ князь Шаховской, до крайности радѣвшій о своей должности, какъ видно изъ челобитной находившагося тогда на заводахъ капитана Калачова, который приносилъ жалобу на совѣтника въ безвинномъ раззореніи своемъ и просился оттого домой. Горный уставъ, зная жестокія привычки тогдашнихъ слѣдователей, старался ограничить власть судей относительно пытки и казни: «хотя въ Уложеньи и процессѣ воинскаго суда о пыткѣ и казни, сказано въ 6-й стат. IV гл. устава, чтобъ напрасно крови не проливать и безъ довольнаго обличенія къ пыткѣ не приводить — въ пыткѣ, хотя кто и въ подозрѣніе впалъ, по состоянію дѣла и человѣка, умѣренно и благоразсудно поступать, наипаче же въ лишеніи чести и живота какъ себя отъ продерзости и бѣды охранять, довольно внятно и обстоятельно написано; однакожь съ немалымъ сожалѣніемъ принуждены мы слышать и изъ дѣлъ видѣть, что нѣкоторые судьи, забывъ страхъ Божій и вѣчную души своей погибель и презрѣвъ законы, многократно по злобѣ или кому дружа, а наипаче проклятымъ лихоимствомъ прельстяся или кто глупымъ и неразсуднымъ свирѣпствомъ преисполняся, людей не надлежаще на пытки осуждаютъ и безъ всякой надлежащей причины неумѣренно и понѣколику разъ пытаютъ, взявъ токмо изъ Уложенія, гдѣ написано: „въ перемѣнныхъ рѣчахъ и въ дѣлахъ великихъ, а паче въ несовершенной повинности, пытать трижды;“ нѣкоторые же, звѣрски въ томъ поступая, до смерти пытаютъ и на смерть или къ лишенію чести, безъ всякаго къ тому надлежащаго доказательства, осуждаютъ, за что нѣкоторые судіи, по обстоятельствамъ дѣлъ, лишеніемъ имѣнія, чести и другими тяжкими наказаніями наказаны: того ради оному (земскому) судьѣ, безъ извѣстія главнаго заводскаго правленія и общаго согласія, никакого человѣка не пытать… Къ смерти же осуждать въ канцеляріи главнаго правленія присутствіемъ всѣхъ членовъ, которыхъ имѣетъ быть къ тому не меньше семи персонъ, и сіе разумѣется о подлости, а шляхетства и заслужившихъ знатные ранги не пытать и чести не лишать; съ сущими же ворами, а наипаче съ ссыльными, которые, ежели хотя въ маломъ воровствѣ обличатся, въ истязаніи и наказаніи поступать по законамъ безъ всякаго послабленія.» Обязанность главнаго начальника смотрѣть за доходами и расходами заводскими раздѣлялъ главный казначей. Собственно ихъ надзору принадлежали: подушныя деньги, собираемыя по окладамъ съ приписныхъ къ заводамъ слободъ, за продажные при заводахъ припасы, десятинный сборъ съ частныхъ промышленниковъ, пошлины съ горныхъ судовъ, съ векселей и т. п.; ясачные же, раскольническіе, таможенные, кабацкіе, мельничные, банные, откупные и оброчные за земли и воды, крѣпостные съ земскихъ судовъ доходы, печатныя и тому подобныя пошлины, словомъ все, что не отъ заводовъ приходитъ, подлежало вѣдѣнію губернскаго управленія: земскій судья долженъ былъ всѣмъ этимъ приходамъ вести описи, имѣть, въ случаѣ займовъ изъ этихъ денегъ для заводовъ, счеты съ губерніей. Главнымъ доходомъ горнаго вѣдомства, кромѣ добычи металловъ и продажи подѣланныхъ изъ нихъ вещей, былъ десятинный сборъ съ заводовъ частныхъ промышленниковъ. Не удивительно, что ему въ уставѣ посвящено было нѣсколько статей. Въ объясненіи генеральныхъ причинъ его сказано, что во всѣхъ европейскихъ государствахъ собирается десятина съ добываемой на частныхъ заводахъ руды, въ Богеміи же и Саксоніи по пяти со ста; кромѣ того вездѣ взимаются особенныя пошлины въ казну съ плавиленныхъ заводовъ, платится тридцать-вторая часть вотчинникамъ, на чьей землѣ копается руда; берется пошлина съ покупки лѣсовъ, на церковь и богадѣльни отдѣляется также своя часть; горные начальники и управители, получая жалованье отъ казны, пользуются извѣстною платой и отъ частныхъ заводчиковъ. Въ Россіи же такихъ тягостей не было: земли, лѣса и угодья отводились даромъ, приписывались крестьяне; горные начальники довольствовались казеннымъ жалованьемъ и получили лишь небольшія акциденціи отъ суда и рѣшеній по доброхотнымъ просьбамъ; школы и богадѣльни содержались также отъ казны, кромѣ того давались увольнительные годы отъ десятины. Несмотря на то, промышленники старались не вносить въ казну и той небольшой части пошлинъ, которая оставалась за всѣми этими льготами, вслѣдствіе чего уставъ Татищева подробно опредѣлялъ подати, какія надо платить съ золотыхъ, серебряныхъ, мѣдныхъ, желѣзныхъ, свинцовыхъ и минеральныхъ заводовъ, съ ручныхъ доменъ и ремеслъ, съ продажи металловъ и пр.
Вообще горнозаводскій уставъ Татищева, какъ первая попытка въ этомъ родѣ, былъ удовлетворителенъ вдвойнѣ: онъ отличался знаніемъ тогдашнихъ административныхъ порядковъ и не ставилъ спеціяльную цѣль горныхъ занятій въ подчиненныя отношенія къ регламентарной системѣ; до нѣкоторой степени былъ внимателенъ къ мѣстнымъ особенностямъ края и временному состоянію его населенія. Несмотря на то, въ немъ была одна черта, которая повредила ему въ глазахъ правителей, окружавшихъ императрицу. Развивая элементъ полномочія, какимъ надѣляла главнаго начальника горныхъ заводовъ отчасти самая инструкція, данная Татищеву изъ сената, преобразовывая оберъ-бергъ-амтъ въ канцелярію главнаго правителя, съ коллегіальнымъ характеромъ, уставъ дѣйствовалъ болѣе въ духѣ петровской эпохи, нежели бироновской; а давая просторъ мѣстнымъ условіямъ, еще стремился замѣнить нѣмецкую терминологію горныхъ чиновъ и работъ русскими названіями. Это была очень понятная слабость со стороны самого Татищева, хотя собственно горное дѣло нисколько не выигрывало отъ того: «усмотря, что отъ бывшихъ нѣкоторыхъ Саксонцевъ въ строеніи заводовъ всѣ чины и работы, яко же и снасти, по-нѣмецки называли, которыхъ многіе не знали и правильно выговорить или написать не умѣли, Татищевъ, какъ онъ самъ говоритъ, сожалѣя, чтобы слава и честь отечества, а его трудъ тѣми именами нѣмецкими утѣснены не были, ибо по онымъ Нѣмцы могли себѣ не надлежаще въ размноженіи заводовъ честь привлекать, еще же изъ того и вредъ усмотря, что незнающіе тѣхъ словъ впадали въ невинное преступленіе, а дѣла во упущеніе, яко полномочный, всѣ такія званія отставилъ, а велѣлъ писать русскими.» О переименованіи горныхъ чиновъ на русскій языкъ, онъ представилъ въ кабинетъ; представленіе его уже было апробовано императрицей, но герцогъ курляндскій «такъ сіе за зло принялъ, что не однажды говаривалъ, якобы Татищевъ главный злодѣй Нѣмцевъ», и уставъ, сочиненный подъ редакціей Татищева, остался безъ утвержденія.
Не останавливаясь на исполненіи того пункта инструкціи, въ которомъ говорилось объ уставѣ, Татищевъ занялся и остальными. Заботясь о распространеніи предѣловъ горной промышленности, объ умноженіи заводовъ, объ увеличеніи населенія ихъ, Татищевъ не разъ представлялъ въ кабинетъ министровъ о томъ, что «въ Сибири и тамошнихъ мѣстахъ, въ разныхъ городахъ, къ строенію заводовъ въ удобныхъ мѣстахъ обрѣтено рудъ множество, и ежели заводы заводить, то можно хотя тридцать построить, и утѣшенія отъ того не будетъ», но что и безъ того число рабочихъ рукъ даже на существующихъ заводахъ очень недостаточно, что слѣдовательно надо вызывать для устройства новыхъ заводовъ охотниковъ особливыми указами. Чтобъ устранить великій недостатокъ въ людяхъ, Татищевъ совѣтовалъ не пренебрегать поротыми ноздрями, какъ это дѣлалъ де-Геннинъ, и просилъ всѣхъ опредѣляемыхъ въ ссылку посылать отовсюду, изо всѣхъ коллегій и канцелярій, изъ губерній и провинцій, въ которыхъ будутъ колодники, на сибирскіе казенные заводы въ работу; сенатъ, по сообщенію кабинетъ-министровъ, удовлетворилъ эти требованія Татищева.
На частные заводы, которыхъ считалось тогда двадцать шесть, Татищевъ, согласно съ инструкціей, послалъ двѣнадцать шихтмейстеровъ, давъ имъ наказъ въ одиннадцати статьяхъ. Но богатые промышленники, дворяне Демидовы и бароны Строгановы, смотрѣли не очень дружелюбно на распоряженія Татищева, касавшіяся ихъ заводовъ. Они считали такія распоряженія произвольными, и били на нихъ челомъ въ Петербургъ. Кабинетъ-министры рѣшили: такъ такъ опредѣленные въ шихтмейстеры сами ариѳметики не знаютъ, и къ содержанію бухгалтерскихъ книгъ не обыкновенны; то ихъ отставить, ограничиваясь подтвержденіемъ частнымъ заводчикамъ, чтобъ они счетныя книги содержали порядочно и правильно. Счетныя книги важны были для опредѣленія десятиннаго сбора; для составленія ихъ необходимы были люди, знакомые съ бухгалтерскимъ дѣломъ: соглашаясь на просьбы Демидовыхъ и Строгановыхъ удалить съ ихъ заводовъ казенныхъ шихтмейстеровъ, кабинетъ рекомендовалъ имъ посылать своихъ людей для обученія въ екатеринбургскую школу. Но Татищевъ и самъ о томъ думалъ: онъ заставлялъ обывательскихъ дѣтей, съ заводовъ частныхъ промышленниковъ, учиться въ школѣ отъ 6 до 12 лѣтъ. Заводчики говорили, что дѣти такого возраста уже отправляютъ у нихъ многія работы при добычѣ желѣзныхъ и мѣдныхъ рудъ, обучаются мастерству и послѣ отцовъ заводское мастерство на себя перенимаютъ; кабинетъ отвѣчалъ приказаніемъ не принуждать къ ученью неволею, учить письму и чтенію на партикулярныхъ заводахъ, а въ казенную школу брать только желающихъ знакомиться и съ прочими науками, Всѣ эти распоряженія не устраняли однакожь возможности другихъ столкновеній между Татищевымъ и частными промышленниками: инструкція дала ему право широкаго вмѣшательства въ ихъ дѣла, и Татищевъ не пренебрегалъ этимъ правомъ. Такъ однажды онъ взялъ съ заводовъ Демидова на казенные двухъ иностранцевъ, плавильныхъ и рудоискательныхъ штейгеровъ, которыхъ тотъ сыскалъ и нанялъ для себя въ Петербургѣ; кабинетъ велѣлъ возвратить ихъ Демидову. Татищевъ не хотѣлъ оставить въ покоѣ даже отношенія заводчиковъ къ ихъ мастеровымъ, не хотѣлъ выдать послѣднихъ на всю волю первымъ, и усердно слѣдилъ за бытомъ приписанныхъ къ заводамъ; ему не нравился обычай промышленниковъ не платить жалованья больнымъ рабочимъ и за прогульные дни; кабинетъ, по жалобѣ Демидова, опредѣлилъ: «когда отъ мастеровыхъ людей о томъ жалобы не происходятъ, то въ оное и вступаться не надлежало, но оставить ихъ заводчиковъ волѣ съ оными мастеровыми людьми поступать какъ они сами съ ними согласятся.» Несмотря на то, взаимныя столкновенія и неудовольствія не прекращались, и въ началѣ 1736 года бароны Строгановы и дворянинъ Акинѳій Демидовъ подали въ одно время новую жалобу на Татищева въ разныхъ нападкахъ на нихъ. Нападки эти, по словамъ челобитчиковъ, состояли въ томъ, что «Татищевъ грозитъ прикащикамъ Строгановыхъ кнутьемъ и приметывается розысками за то, будто они запрещаютъ крестьянамъ Зырянской и Лезвинской волостей пріискивать руду; велитъ прокладывать дороги, и сквозь лѣса просѣкать, и по дорогамъ черезъ рѣчки мосты мостить, а черезъ оныя перевозы содержать, въ чемъ до сего времени никакой нужды не бывало, ибо лѣтомъ водою, а зимою льдомъ свободный проѣздъ имѣется; у Демидова забираетъ много припасовъ и матеріаловъ къ строенію казенныхъ заводовъ, требуетъ анбаровъ для складки казеннаго желѣза, и въ то же время запрещаетъ ему рыть въ Точильной горѣ жерновый камень.» Императрица приказала, вслѣдствіе такихъ нападокъ отъ Татищева, впредь прикащиковъ и крестьянъ Демидова и Строгоновыхъ не вѣдать ему, а вѣдать ихъ по горнымъ дѣламъ въ коммерцъ-коллегіи, а по солянымъ въ соляной конторѣ. Лишь однажды Татищевъ не поссорился съ частными промышленниками, именно когда вопросъ зашелъ о раскольникахъ, сбѣжавшихся изъ разныхъ мѣстъ въ горнозаводскій край и болѣе всего селившихся въ земляхъ Демидова. Приливъ ихъ особенно усилился съ 1727 года, до котораго, по словамъ донесенія сибирской губернской канцеляріи въ раскольничью контору, при заводахъ раскольниковъ не было. Но Татищевъ насчиталъ ихъ въ 1735 году уже до 1250 душъ мужескаго пола и 611 женскаго, съ которыхъ и положилъ взыскать по указамъ раскольничій платежъ въ 2540 рублей. Когда пришло отъ него представленіе о томъ въ кабинетъ, то послѣдній опредѣлилъ: «раскольниковъ, живущихъ въ селахъ Черноисточинскаго Демидова завода, монаховъ и монахинь развесть подъ карауломъ по разнымъ монастырямъ внутрь Сибири, въ каждый монастырь человѣка по два или по три, и содержать ихъ въ тѣхъ мѣстахъ въ особливыхъ кельяхъ въ мірскомъ, а не въ монашескомъ платьѣ, и увѣщевать, и которые обратятся, постригать вновь, а далѣе церкви за монастыри ихъ не выпускать, а не обратившихся употреблять въ работу въ тѣхъ монастыряхъ; а бѣльцовъ со всякими ихъ пожитками, а именно: посадскихъ, дворцовыхъ, государственныхъ и монастырскихъ крестьянъ, вывесть изъ лѣсовъ и поселить при заводахъ для заводскихъ работъ, въ такихъ мѣстахъ, гдѣ бъ они сообщенія съ правовѣрными и свою ересь распространять случая не имѣли.» Жившихъ на заводахъ до указа велѣно было также оставить при горныхъ работахъ. Въ октябрѣ слѣдующаго года Татищевъ опять доносилъ, что число раскольниковъ еще болѣе увеличилось, особенно на заводахъ Демидовыхъ и Осокиныхъ, гдѣ едва ли не всѣ прикащики, да и сами промышленники нѣкоторые — раскольники; что на казенныхъ фабрикахъ жестяной, проволочной, укладной, стальной, также всѣ торгующіе харчами и прочими потребностями были Олончане, Туляне и Керженцы; что у Демидова въ лѣсу есть пустыня, гдѣ скрывается корень суевѣрія. Но сносясь объ искорененіи раскола съ кабинетомъ и сибирскимъ архіереемъ, Татищевъ понималъ, какой подрывъ горному промыслу могло сдѣлать черезчуръ усердное преслѣдованіе и неумѣстная высылка раскольниковъ; а потому, оставляя ихъ жить на Уралѣ, онъ просилъ только искуснаго священника, который бы могъ «ученіемъ отъ суевѣрія отвратить и на путь истины наставить, поучая какъ въ церкви старыхъ, такъ въ школахъ младенцевъ, дабы отъ младенчества безумію вкореняться не допускать.» Но тѣхъ раскольниковъ, которыхъ велѣно было держать въ тюремныхъ острогахъ екатеринбургскаго вѣдомства подъ крѣпкимъ карауломъ, выводя ихъ оттуда на самыя тяжкія работы, пока не обратятся, Татищевъ разослалъ по монастырямъ Тобольской епархіи, безъ согласія даже архіерея; сосланные разбѣжались изъ монастырей, и въ 1737 году пріѣзжалъ изъ Москвы въ Тобольскъ для слѣдствія статскій совѣтникъ Григорій Батуринъ. Неизвѣстно, что заставило Татищева рѣшиться на такой поступокъ, хотя его точно такъ же нетрудно понять, какъ и защиту мастеровыхъ въ ихъ разчетахъ съ заводчиками, или напоминаніе въ горномъ уставѣ земскому судьѣ о неупотребленіи во зло пытки и казни.
Что касается бѣглыхъ вообще, то инструкція, данная Татищеву, приказывала крестьянъ, о которыхъ будутъ бить челомъ помѣщики, отдавать послѣднимъ по освидѣтельствованіи ихъ крѣпостей; на основаніи такого приказа, Татищевъ отдавалъ всѣхъ, которые пришли на заводы послѣ подушной переписи. Гораздо труднѣе было удовлетворить требованія помѣщиковъ относительно крестьянъ, явившихся на Уралъ и приписавшихся къ заводамъ еще до переписи: отдать ихъ прежнимъ владѣльцами или тѣмъ, кто билъ челомъ объ отдачѣ, значило лишить заводы значительной части населенія; къ тому же давнее позволеніе Петра удерживать бѣглыхъ при заводахъ освящало ихъ принадлежность горному вѣдомству, несмотря на позднѣйшія отмѣны петровскаго указа. Татищевъ не зналъ сперва, какъ поступать въ этихъ случаяхъ; но челобитчики сами пошли на сдѣлку: они стали брать съ бѣжавшихъ своихъ крестьянъ по 50 рублей за дворъ; а которые сами заплатить той суммы не могли, тѣхъ они продавали заводчикамъ за малую цѣну. На казенные же заводы велѣно было указомъ 1722 года покупать за 50 рублей только тѣхъ, которые какому-нибудь ремеслу обучались, а что надо было платить за крестьянъ и простыхъ работниковъ, о томъ не упоминалось. На запросъ Татищева, кабинетъ просилъ подробной вѣдомости о числѣ такихъ приписныхъ людей, съ обозначеніемъ ихъ прежнихъ владѣльцевъ; Татищевъ, не вдаваясь въ дальнѣйшую переписку, отвѣчалъ просто, что пришлыхъ помѣoиковыхъ крестьянъ всѣхъ выслать, а сколько именно, не упомнитъ; при заводахъ же осталось самое малое число, да и то все дворцовые и монастырскіе крестьяне и раскольники. Кабинетъ повторилъ и на это свой запросъ о присылкѣ вѣдомости; но Татищевъ не отвѣчалъ, быть-можетъ надѣясь на утвержденіе императрицей горнаго устава, гдѣ вопросъ о бѣглыхъ былъ разсмотрѣнъ подробно. Гораздо успѣшнѣе рѣшенъ былъ имъ вопросъ о дачѣ шляхетству, находившемуся въ горной службѣ, вотчинъ изъ дворцовыхъ деревень, приписанныхъ къ заводамъ: для этой цѣли онъ указалъ на дворцовыя деревни Осинскаго уѣзда. Кромѣ того онъ заботился о проведеніи дорогъ, о снятіи топографическихъ картъ, объ устройствѣ городовъ, селеній и форпостовъ: для всѣхъ этихъ работъ онъ требовалъ чрезъ кабинетъ архитектора изъ академіи наукъ, десять человѣкъ, знающихъ ариѳметику и геометрію, изъ адмиралтейской школы, и семь кадетъ для шихтмейстерской должности. Онъ поднялъ старый вопросъ о почтѣ между Сибирью и Казанью: писалъ въ обѣ губернскія канцеляріи, чтобъ учредили еженедѣльную почту, и вмѣстѣ съ сибирскимъ губернаторомъ представлялъ о томъ въ началѣ 1735 года: «а нынѣ, говорилось въ представленіи, непрестанно курьеры посылаются, и денегъ исходитъ вдвое нежели на почтѣ, къ тому жь и крестьяне весьма скучаютъ, что курьеры лошадей портятъ, и для того отъ дорогъ бѣгутъ.»
При всей кратковременности своей, пребываніе Татищева на Уралѣ принесло несомнѣнную пользу горному промыслу. Дѣятельность его, нѣсколько стѣсняемая съ административной стороны, пользовалась большею свободою относительно открытія рудниковъ, устройства заводовъ, распоряженія техническими работами: тутъ Татищевъ былъ неутомимъ. Екатеринбургъ, средоточіе всего управленія, отъ котораго зависѣли начальства даурское, томское и кузнецкое, верхотурское, пермское, кунгурское и другія, сталъ большимъ городомъ съ особымъ посадомъ для купечества, имѣвшаго свою ратушу, выборныхъ бурмистровъ и совѣтныхъ мужей. По уставу Татищева, при окончаніи года, каждый совѣтникъ ратуши долженъ былъ вмѣсто себя представить двухъ или одного изъ тутошнихъ посадскихъ, между которыми дѣлалъ выборъ уже главный начальникъ всѣхъ заводовъ. Школа, устроенная еще де-Геннинымъ, гдѣ учили чтенію и письму русскому, ариѳметикѣ и геометріи, закону Божію и гражданскому, языкамъ нѣмецкому и латинскому, перестала быть единственною; подобныя же, хотя и въ меньшихъ размѣрахъ, Татищевъ старался открыть при всѣхъ казенныхъ заводахъ; бѣднымъ ученикамъ давалось достаточное пропитаніе, обучившимся оказывалось преимущество предъ остальными, «дабы, на то взирая, другіе охотнѣе о наукахъ прилежали.» Развѣдки новыхъ рудниковъ шли все дальше отъ Екатеринбурга; производились измѣреніе и описи земель и лѣсовъ по Турѣ, Селенгѣ и другимъ рѣкамъ, въ Уфимской провинціи; вновь строились форпосты по границамъ съ степными безпокойными народами, въ селеніяхъ воздвигались церкви. Число заводовъ увеличилось; нѣкоторые изъ нихъ строились въ 600 и болѣе верстахъ отъ Екатеринбурга, и Татищевъ пріѣзжалъ каждый разъ самъ для осмотра мѣста, назначеннаго подъ новый заводъ. По его штату, въ 1737 году считалось всѣхъ заводовъ болѣе 40, да предположено было вновь устроить 36, изъ которыхъ 15 открыты въ царствованіе Елизаветы Петровны, а остальные только при Екатеринѣ II. Штатъ подробно опредѣлялъ, сколько на каждый заводъ должно быть доставляемо ежегодно руды изъ близь-лежавшихъ рудниковъ, сколько добыто изъ нея чистаго металла, сколько израсходовано лѣсу, угля и другихъ матеріяловъ, необходимыхъ для горнаго дѣла. Для новыхъ заводовъ понадобилось увеличить число пристаней, по Чусовой и ея притокамъ, гдѣ строились однолѣтнія и двухлѣтнія коломенки, на которыхъ возили желѣзо и чугунъ въ разные города и заводы. Но полезная дѣятельность Татищева была внезапно прервана рукою всесильнаго тогда Бирона. Татищевъ вздумалъ однажды, посредствомъ новой отправки за границу уральскихъ мастеровыхъ, усилить техническую сторону горнаго дѣла на ввѣренныхъ ему заводахъ, и назначилъ для этой цѣли гинтмейстера Улиха съ нѣсколькими учениками; но получилъ отказъ изъ кабинета. Посланные были возвращены на Уралъ, ибо, говорилось въ указѣ, "принадлежащіе къ заводамъ мастера изъ Саксоніи особые выписаны будутъ, при которыхъ и оные ученики обучаться могутъ, " На самомъ же дѣлѣ, причина отказа была иная. Биронъ въ это время вызывалъ изъ Саксоніи оберъ-берггауптмана барона Шемберга для горнаго управленія въ Россіи; Шембергъ, съ набранными имъ мастерами, отправился изъ Саксоніи 1 марта 1736 года, а 4 сентября обнародованъ былъ указъ объ учрежденіи генералъ-бергъ-директоріума съ правами прежней бергыколлегіи, но съ характеромъ бюрократическимъ и непосредственною зависимостію отъ повелѣній императрицы. Подъ громкою Фирмой новаго учрежденія и подъ именемъ вызваннаго имъ изъ Саксоніи ученаго барона, курляндскій герцогъ думалъ стать въ такія же отношенія къ горнымъ промысламъ, въ какихъ потомъ при Елизаветѣ Петровнѣ стояли графы Шуваловы къ откупной монополіи и рыбнымъ промысламъ Бѣлаго моря. Татищеву велѣно было находиться подъ вѣдомствомъ Шемберга; его горнозаводскій уставъ не получилъ утвержденія; а 30 октября генералъ-бергъ-директоръ разослалъ по всѣмъ губерніямъ, провинціямъ и воеводствамъ, 17 пунктовъ «о присылкѣ изо всѣхъ мѣстъ описанія имѣющимся въ оныхъ горамъ и являющихся къ рудокопному строенію знакахъ и способностяхъ.» Изъ этихъ вопросовъ, назначенныхъ «къ приращенію горныхъ и рудокопныхъ заводовъ», можно видѣть, какъ свысока смотрѣлъ ученый баронъ на тогдашнее состояніе горнаго промысла въ Россіи: онъ и не подозрѣвалъ сколько уже затрачено было капиталовъ на это дѣло, начиная съ царствованія Петра Великаго, сколько рукъ трудилось надъ добываніемъ металла на одномъ Уралѣ, сколько знающихъ людей управляло этими работами. Вопросы Шемберга предполагали младенческое состояніе горнаго искусства у насъ; повидимому, ему неизвѣстно было, что только на одномъ Екатеринбургскомъ казенномъ заводѣ съ 1724 по 1737 годъ добыто было 1.906.900 пудъ 5 3/4 ф. чугуна, 2.210.422 пуда 5 ф. желѣза полосоваго, 62.549пудъ 36 3/8 ф. колотаго, 235.565 пудъ 17 3/4 ф. плющильнаго, 32.855 п. 5 1/4 ф. дощатаго, 70.267 п. 38 1/2 ф. укладу, 29.318 п. 12 ф. стали; что въ Нерчинскихъ горахъ добыто было съ 1704 года не менѣе 160 пудовъ серебра; казалось, онъ ничего не зналъ о тѣхъ новыхъ заводахъ, которые предполагалъ устроить Татищевъ по присланному имъ въ кабинетъ штату. Притомъ въ пунктахъ Шемберга говорилось болѣе объ озерахъ, рѣкахъ, болотахъ, удольяхъ, равнинахъ, парахъ, туманахъ, колодезяхъ, ключахъ, росѣ, инеѣ, снѣгѣ, восхожденіи и захожденіи солнца, дикихъ звѣряхъ и тому подобныхъ статистическихъ данныхъ для изученія разныхъ мѣстностей Россіи, нежели о рудникахъ. На этихъ вопросахъ и остановилась правительственная дѣятельность Шемберга; вскорѣ онъ принялся за болѣе-выгодную сторону, взялъ на себя въ компаніи олонецкіе заводы и лапландскіе рудники, за которые потомъ жестоко поплатился въ первый же годъ царствованія Елизаветы Петровны… Кромѣ того, вслѣдствіе безпрестанныхъ представленій и меморіаловъ генералъ-бергъ-директора, по ходатайству Бирона, опять учреждена была коммиссія для разрѣшенія вопроса: какъ выгоднѣе содержать горные заводы, казною или частными людьми? Членами этой коммиссіи назначены были: баронъ Шафировъ, оберъ-шталмейстеръ князь Куракинъ, графы Головкинъ и Мусинъ-Пушкинъ. Коммиссія рѣшила, что полезнѣе казенные, какъ старые, такъ и новые заводы отдать охочимъ людямъ въ компаніи; кабинетъ-министры и Шембергъ исключили изъ этого опредѣленія сибирскіе желѣзные и лапландскіе мѣдные; 3 марта 1739 года изданъ былъ бергъ-регламентъ, въ которомъ объявлялось, что «казенные заводы, для многихъ околичностей и излишнихъ иждивеній, не толь прибыточны и государству полезны, какъ оные, которые на иждивеніи партикулярныхъ людей содержатся; ибо партикулярные люди, имѣя заводы и фабрики въ своемъ собственномъ владѣніи, для лучшей своей пользы стараніе прилагаютъ всякимъ удобовозможнымъ образомъ тѣ заводы и фабрики распространять, и на заводахъ заводятъ разныя фабрики и дѣлаютъ всякія вещи ко употребленію домашнему, отъ чего тѣ фабрики въ государствѣ размножаются и въ лучшее состояніе приходятъ.» Но не эту справедливую мысль имѣлъ въ виду курляндскій герцогъ, а собственныя выгоды; не она была причиною удаленія Татищева отъ управленія горными заводами въ Сибири. Татищевъ въ одномъ изъ своихъ сочиненій говоритъ, что Биронъ и Шембергъ, забравъ въ свои руки казенные заводы, ежегодно удерживали у себя до 200.000 рублей изъ доходовъ съ нихъ. Разумѣется, при такой обстановкѣ Татищеву трудно было ужиться съ планами Бирона и распоряженіями Шемберга, и еще въ маѣ 1737 года его перевели, въ чинѣ тайнаго совѣтника, изъ Екатеринбурга въ оренбургскую экспедицію для устройства Башкирскаго края, оставивъ за нимъ право присмотра и за горными заводами, которое, безъ сомнѣнія, прекратилось само собой съ изданіемъ бергъ-регламента, хотя онъ никогда не былъ приведенъ въ дѣйствіе, вслѣдствіе скорой смерти Анны Іоанновны.
Такія мытарства испытало горное дѣло у насъ со временъ Петра и учрежденной ямъ бергъ-коллегіи до воцаренія его дочери. Эти невзгоды отражались и на управленіи, и на самыхъ горныхъ заводахъ, и на людяхъ занимавшихся ими. Туго принимались на русской почвѣ коллегіи Петра; не безъ препятствій шло впередъ развитіе столь важнаго источника государственнаго богатства, какъ горное дѣло. Лейбницъ подалъ мысль о первыхъ; Биронъ чуть не убилъ послѣдняго.