АКВАРЕЛЬ.[править]
Скиталецъ.[править]
Стояли мрачные, невыносимо скучные дни. Солнце давно уже не ласкало землю двоими привѣтливыми лучами, а небеса давно уже не очищались отъ сѣрыхъ облаковъ… Изрѣдка, правда, когда вѣтеръ разрывалъ облачное покрывало, тамъ и сямъ проглядывали небольшіе клочки небесной синевы, но едва только глазъ успѣвалъ поймать такой синій островокъ, какъ уже заволакивался и пропадалъ безслѣдно…
Моросилъ мелкій, какъ пыль, дождикъ, моросилъ безостановочно и днемъ, и ночью… Все смотрѣло угрюмо и вяло, все казалось грязнымъ, будничнымъ, апатичнымъ.
И широкое пустынное поле, и придорожныя покачивающіяся былинки, и печально опустившія вѣтви березки, и хмурый лѣсъ, что чернѣлъ впереди и терялся, убѣгая далеко-далеко, — все смотрѣло вяло, апатично и, казалось, говорило: «пусть безконечно долго мороситъ надоѣдливый дождикъ, пусть небо навсегда останется такимъ грязнымъ, пусть даже солнце не показывается надъ землею, — намъ все равно!»
Давно уже окрестности не слыхали соловья, что когда-то свободно и смѣло распѣвалъ дивныя пѣсни, къ которымъ, съ замираніемъ сердца, прислушивались и хмурый лѣсъ, и придорожные кусточки, и каждая травка, и, заслыша которыя, даже глупый быкъ переставалъ пережевывать свою жвачку и тупо смотрѣлъ на міръ Божій…
Куда дѣвался чудный пѣвецъ?.. Покинулъ ли онъ навсегда свою любимую лощину, или только спрятался и пережидалъ, когда снова выглянетъ солнце, и все опять улыбнется и заживетъ прежнею полною жизнью?!.
Замолкли и всѣ другія мелкія птички.
Одинъ воронъ надменно кружился надъ полями и, подлетая къ лѣсу, садился на высокій засохшій дубъ и зловѣще каркалъ и чистилъ свой острый клювъ.
По дорогѣ шелъ путникъ…
Изнемогая отъ усталости, онъ съ трудомъ передвигалъ ноги. Дождь промочилъ его до костей; вѣтеръ, хотя и не сильный, казался такимъ холоднымъ; руки повисли, какъ плети, и казались чужими и ненужными…
Давно уже шагаетъ онъ, усталый, по безконечной дорогѣ…
Онъ двинулся въ путь, когда были еще веселые солнечные дни, и когда вся природа ликовала и радовалась. У него были товарищи — спутники. Всѣ они шли къ одной общей цѣли — отыскать для братьевъ-людей счастіе. Никто изъ нихъ не зналъ его мѣстопребыванія, но всѣ были твердо увѣрены, что знаютъ. Дорога казалась тогда совсѣмъ нетрудной, время шло незамѣтно, и всѣмъ было такъ хорошо, легко и весело… Долго они шли вмѣстѣ, рука объ руку, но потомъ разстались: одинъ изъ путниковъ усталъ, захотѣлъ отдохнуть и отпустилъ впередъ товарищей… А когда онъ очнулся отъ сладкаго забытья и пошелъ, чтобы нагнать друзей, — было уже поздно… Друзья исчезли…
Гдѣ они, и что сталось съ ними? Нашли ли они то, что искали? — путникъ не знаетъ. А онъ, онъ исколесилъ не одну тысячу верстъ, но напрасно. И вотъ теперь онъ одинъ, усталый, продрогшій, измученный. Какъ дологъ и тяжелъ путь! Хоть бы крупный, проливной дождь, хоть бы страшная буря съ громовыми раскатами и огненными зміями молній!…
Но нѣтъ, не видно черныхъ тучъ, не слышно отдаленнаго громового раската; небосклонъ не вспыхиваетъ заревомъ грозового пожара…
Все вяло, монотонно, сѣро… Видно, что не скоро меленькій дождикъ прекратитъ свое назойливое шуршаніе, не скоро небеса покажутъ свою синеву, и не скоро солнышко весело улыбнется землѣ и людямъ…
Дневной свѣтъ померкъ, и мгла упала на землю. Всѣ предметы стали терять свои контуры, расплываться и прятаться въ темнотѣ надвигавшихся сумерекъ. Обширная равнина полей превратилась въ безлюдную, безграничную пустыню, и только одинъ лѣсъ вставалъ впереди плотною черною стѣною. Кругомъ было мертво, безжизненно; ни одного живого, звука не было теперь слышно, и лишь журчаніе дождевыхъ капель да отдаленный глухой ропотъ хмураго лѣса нарушали этотъ страшный, мертвящій, покой…
Жутко становилось путнику, и сердце его то било тревогу, то вдругъ замирало, точно боялось, чтобы кто-нибудь не услышалъ его біенія…
Упала и ночь, темная-темная ночь.
Глухо шумящій лѣсъ закишѣлъ страшными призраками и безобразными чудовищами: они протягивали впередъ свои мохнатыя, карявыя лапы, то присѣдали, превращаясь въ карликовъ, то выпрямлялись во весь ростъ, дѣлаясь гигантами, то прятались, то внезапно выходили впередъ и заграждали дорогу. Дикія совы, ястреба и другіе хищники съ шумомъ и гиканьемъ шарахались въ стороны…
Гдѣ-то захохоталъ лѣшій, и хмурый лѣсъ привѣтствовалъ его цѣлымъ взрывомъ раскатистаго хохота… Гдѣ-то жалобно заплакало и заскрипѣло сломавшееся дерево… Чудища перешептывались между собою и, прыгая, обливали бѣднаго человѣка, цѣлымъ каскадомъ холодныхъ водяныхъ капель, а лапами царапали ему до крови и лицо, и шею, и руки… То и дѣло онъ наступалъ на ползающихъ подъ ногами гадовъ, — тѣ пищали, шипѣли и старались его язвить, кусать и жалить…
Лѣшій «обошелъ» человѣка, и онъ потерялъ дорогу, — заблудился…
Густая чаща лѣсныхъ зарослей стояла непроходимыми дебрями всюду, куда онъ ни пытался направиться. Страшныя чудовища тянули его къ себѣ, разрывая въ клочки легкую ткань одежды… А кровожадный волкъ уже давно почуялъ присутствіе человѣка и давно уже шелъ по слѣдамъ его…
Скоро путникъ замѣтилъ опасность: онъ увидѣлъ, какъ въ темной чащѣ сверкнули два волчьихъ глаза.. Вздрогнувъ всѣмъ тѣломъ, онъ собралъ послѣднія силы и стремительно кинулся впередъ. Раздвигая сплетшіяся вѣтви и ломая сухіе колючіе сучья, онъ не шелъ, а почти бѣжалъ… Ничто не могло остановить его энергіи, ничто не могло противостоять этому послѣднему приливу силъ… Трещалъ и ломался подъ ногами валежникъ, сторонились безобразныя чудовища… Подбирая лапы, онѣ прятались подъ покровомъ ночи и уступали дорогу страшному своимъ отчаяніемъ человѣку…
Вотъ порѣдѣла лѣсная чаща. На мгновеніе блеснулъ серебряный серпъ мѣсяца, освѣтилъ широкую поляну, и опять спрятался въ ползущихъ по небу тучахъ… Словно что-то тяжелое, давившее, со всѣхъ сторонъ выпустило вдругъ путника на волю, — грудь вздохнула свободнѣе, и сердце забилось ровнѣе… А впереди… О, какая радость! — впереди привѣтливо мигнулъ огонекъ…
— Тамъ мое спасеніе… Скорѣй къ нимъ къ братьямъ-людямъ!..
И въ головѣ измученнаго человѣка нарисовалась заманчивая картинка: теплая, уютная хатка, чистенькія выбѣленныя стѣны; въ печи весело потрескиваютъ горящія дрова; въ чугунномъ котелкѣ что-то бурлитъ и пѣнится…
Въ хаткѣ живутъ простые, добрые люди.. Они радостно встрѣчаютъ несчастнаго скитальца, ободряютъ его словомъ привѣта и радушія… И такъ хорошо путнику съ этими простыми, безхитростными, добрыми людьми!..
— Останься съ нами! — просятъ добрые люди, — будь нашимъ братомъ и другомъ, станемъ жить и трудиться вмѣстѣ!..
— А вы счастливы? — тихо спрашиваетъ путникъ.
— Да, живемъ слава Богу, всѣмъ довольны…
— А волки?..
— Насъ они не трогаютъ… Развѣ рѣдко когда овечку зарѣжутъ…
«Останусь, останусь! — шепчутъ губы изуставшаго путника, — вѣрно, здѣсь-то и живетъ то счастіе, котораго я ищу и не нахожу нигдѣ…»
И путникъ бѣжитъ на мигающій впереди огонекъ…
На пути попадается мелкій березнякъ и кочкарникъ. Подъ ногами вдругъ булькнула вода, зашуршала осока… Болото, топкое болото…
Но ничто теперь не можетъ уже остановить человѣка: онъ смѣло идетъ по болоту, спотыкается о кочки, падаетъ, но опять вскакиваетъ на ноги, и опять стремится впередъ, жадно слѣдя за свѣтящимся впереди огонькомъ.
А огонекъ, то ярко вспыхнетъ, то вдругъ мигнетъ и потухнетъ… Далеко этотъ огонекъ… Но человѣкъ не падаетъ духомъ и не останавливается…
Впереди опять черный лѣсъ…
Вѣрно, хатка спряталась въ кустьяхъ и оттуда такъ привѣтливо выглядываетъ своимъ свѣтлымъ окошечкомъ… Впередъ же, впередъ!..
И путникъ напрягаетъ послѣднія силы.
Вотъ уже близко… всего въ нѣсколькихъ шагахъ… Но что это?! — огонекъ вдругъ пропалъ, и не появляется… Путникъ широко раскрываетъ глаза, вперяя ихъ въ темноту ночи, но напрасно…
Гдѣ же ты, тихое пристанище, гдѣ желанное счастіе?..
О, какая злая, безчеловѣчно-злая насмѣшка! — подъ ногами бѣднаго скитальца лежала гнилушка…
Человѣкъ наклонился, поднялъ гнилушку и нѣсколько мгновеній смотрѣлъ на нее неподвижно… Потомъ глубоко вздохнулъ и безжизненно опустилъ руки…
Пальцы руки разналисъ, — и гнилушка выпала…
Постоявъ еще нѣсколько минутъ въ тупомъ раздумье, несчастный скиталецъ опустился на влажную, усыпанную гніющей листвою, почву…
— Усталъ я! — слабо прошептали его губы.
Голова откинулась назадъ, руки безпомощно упали на земь, усталыя вѣки, стряхнувши двѣ крупныя слезинки, смежились…
Надъ лѣсомъ взвился и закаркалъ воронъ… Его крикъ пробудилъ спавшій лѣсъ: гдѣ-то опять взвизгнула сова, и опять захохоталъ лѣшій… Змѣя, извиваясь стально-синимъ кольцомъ, подползла къ изголовью скитальца, а изъ-за ближайшаго куста жадно смотрѣли уже на свою жертву два волчьихъ глаза…
Погибъ человѣкъ въ поискахъ за другомъ людей — счастіемъ, и некому поставить крестъ надъ могилою павшаго страдальца…