1880[править]
Въ ложѣ втораго яруса егеревскаго «Фоли-Бержера» сидитъ толстая дама въ черномъ шелковомъ платьѣ. На шеѣ массивная часовая цѣпь съ брилліантовой задвижкой; мясистые пальцы унизаны кольцами, а на кистяхъ рукъ браслеты. Рядомъ съ дамой молоденькая и свѣженькая дѣвушка — полненькая блондинка, съ хорошенькимъ личикомъ и большими сѣро-голубыми глазами. Сзади женщинъ виднѣется довольно потертый пиджакъ въ пестромъ галстухѣ, съ опухшимъ лицомъ и косматыми волосами. Дѣвушка декольтирована черезъ-чуръ открытымъ вырѣзомъ въ лифѣ роскошнаго, но совсѣмъ не дѣвичьяго платья и какъ-то странно озирается по сторонамъ.
— Ну, чего ты боялась ѣхать? говоритъ дѣвушкѣ дама. — Ужъ я въ худое мѣсто не повезу. Видишь, какъ хорошо! Да и публика-то аристократъ на аристократѣ. Ты думала, что это что-нибудь на манеръ Марцинкевича? Нѣтъ, братъ, подымай выше!
— Какъ я могла что-нибудь думать, коли я даже не знаю, что такое и Марцинкевичъ, отвѣчаетъ дѣвушка.
— Ну, такъ Зимній Садъ какой-нибудь.
— И въ Зимнемъ Саду никогда не была.
— Не была, такъ отъ другихъ слышала. А что не была, такъ это даже хорошо. Черезъ это ты цѣннѣе. Да чего ты идоломъ-то сидишь? Гляди повеселѣе. Подражай вонъ подъ французинекъ. Видишь, какъ онѣ орлами смотрятъ, а ты словно мокрая курица. Смотри, какъ-вонъ на тебя во всѣ зрительныя трубки уставились.
— Это-то, Ульяна Ивановна, меня и конфузитъ.
— А ты, милая, конфузъ-то бы дома оставила. Чего тутъ?.. Здѣсь ты можешь большое счастіе себѣ найти. Вонъ старичковъ-то сколько! А старички прочный народъ.
Дѣвушка вздрогнула.
— Когда вы это говорите, мнѣ даже страшно дѣлается, — сказала она.
— Страшнаго тутъ ничего нѣтъ. Когда-же нибудь надо дѣвушкѣ свой предѣлъ перейти. Вотъ ежели-бы ты замужъ сбиралась и у тебя женихъ былъ-бы — ну, другое дѣло. А тебя кто замужъ возьметъ? Развѣ мастеровой бѣдный да пьющій, такъ за мастероваго ты не пойдешь. Я тебѣ, Танечка, добра желаю. Коли-бы не желала — не нарядила-бы такъ. Вѣдь платье-то на тебѣ триста рублей стоитъ.
— Да вѣдь я не просила.
— Мало-ли что не просила. Безъ хорошаго платья и счастья не получишь. Тоже вотъ и шубка. Да я и не жалѣю. Отдашь за все, когда свое счастье получишь.
— Богъ знаетъ, что такое вы говорите! конфузливо отвѣчала дѣвушка и прибавила: — Можно мнѣ изъ ложи выдти и по галлереѣ пройтись? Все одно и одно, такъ устала смотрѣть.
— Пройдись. Только приходи скорѣй обратно, а то кто изъ хорошихъ людей тамъ увидитъ? отвѣчала дама. — Евгеша, походи съ ней по галдареѣ, обратилась она къ пиджаку.
Дѣвушка и пиджакъ вышли изъ ложи, а на ихъ мѣсто тотчасъ-же вошелъ коренастый бородачъ съ просѣдью въ волосахъ и выпялившимся животомъ.
— Великая грѣшница, здравствуй! сказалъ онъ, садясь и не протягивая ей руки.
— Здравствуй, великій грѣшникъ! отвѣтила дама. — Ребятишки твои здоровы-ли, внуки?
— Что ты мнѣ ребятами да внуками въ глаза-то всякій разъ тычешь! Какое тебѣ до нихъ дѣло! Слышишь, кто это у тебя? — кивнулъ онъ на прогуливающуюся мимо ложи дѣвушку. — Новенькая?
— Ага! Разгорѣлись глаза-то у стараго чорта. Замѣтилъ. Конечно, новенькая. Я подержанныхъ не вожу. Ну, что, какова? Разсупе-деликатесъ!
— Вовсе даже и не очень, а такъ свѣжесть… Что бутониста, то это вѣрно.
— Ну, ужъ это ты врешь. Такую красоту изъ трехъ-сотъ штукъ не выберешь. Ты посмотри походка-то какая! А глаза-то видалъ? Что твои яблоки на выкатѣ!
— А ты не очень расхваливай, а говори толкомъ: гдѣ подцѣпила?
— Пріѣзжая изъ провинціи. Да не то, чтобы откуда нибудь изъ темнаго лѣса, а при всемъ своемъ образованіи и по французски говоритъ…
— Можетъ быть два слова: «тре бье» да и «санжулье?»
— Нѣтъ, такъ и садитъ французскимъ языкомъ. Словно каленые орѣхи на тарелку сыплетъ. И по паспорту барышня. Въ институтѣ курзу-то покончила.
— Не въ бѣлошвейномъ-ли?
— Да ты погляди ее на ходу-то. Нешто съ такой складкой изъ бѣлошвейнаго института бываютъ? А ужъ какъ на фортепьянахъ играетъ, такъ умрешь.
— Однимъ перстомъ чижика, что-ли?
— Чижика! Возьметъ какую нибудь увертюру да отъ начала до конца и отмахаетъ безъ запинки. И что это у тебя, Иванъ Иванычъ, за манера товаръ расхаивать!
— Да вѣдь повѣрить тебѣ во всемъ, такъ ты тоже турусы-то на колесахъ наскажешь! Ты вонъ въ прошломъ году Крамольникову одесскую жидовку за французинку выдала!
— Врешь, врешь. Онъ самъ ради хвастовства въ французинку ее переименовалъ, а я на чести дѣйствовала. Да и чѣмъ я отъ него пользовалась-то? Нешто отъ французинки такъ пользуются, ежели она бутонъ? Выдалъ вексель да и по сейчасъ каждые три мѣсяца переписываетъ. А деньгами-то мнѣ отъ него пустяки перепало. Ну, да что тутъ толковать! Нравится тебѣ мой новый сюжетъ?
— Ничего. Субтильности немножко мало.
— Полнота-то лучше. А ужъ какое имячко-то: Танечка!
— Да можетъ быть она Домна, а ты нарочно ее Танечкой назвала?
— Паспортъ покажу. Ты посмотри, застѣнчивости-то въ ней сколько! Всего робѣетъ.
— Это мы любимъ. Ну, что-же барину какому нибудь ее прочишь?
— Намъ что баринъ, что купецъ — все равно. Заплотитъ мнѣ за нее да сговорится съ ней — ну и владѣй Фадѣй нашей Маланьей.
— Купецъ-то лучше. Купецъ икрянѣй и съ нимъ слободнѣе разговаривать.
— Ну, какой купецъ. Вотъ ежели въ родѣ тебя, напримѣръ, такъ такой и изъ меня-то всѣ кишки вымотаетъ. А вотъ она мнѣ уже больше тысячи рублей должна.
— А пятьсотъ рублей вмѣсто тысячи-то не возьмешь?
— Ну, вотъ и началъ.
— Отчего-же не поторговаться? Мнѣ-то и спустить цѣну можно. Сколько я у тебя въ разное время денегъ-то прокутилъ. Да тебѣ и пятьсотъ рублей — барыша барка. Вѣдь у тебя каждый гривенникъ ейнаго долга въ полтину обращался.
— Чудакъ человѣкъ, наше дѣло такое. Безъ процентовъ какъ же? Безъ процентовъ невозможно. Только по совѣсти говоря, никогда я ей тебя не посовѣтую. Дѣвушку жалко. Человѣкъ ты во хмѣлю буйный да и не прочный. Мнѣ ей старичка хочется отрекомендовать да чтобъ на ейное имя тысченку другую въ обезпеченіе положилъ. Я къ хорошимъ дѣвушкамъ всегда чувства чувствую, за то меня потомъ и цѣнятъ. Вонъ Леночка. Я ее въ ходъ пустила. Такъ какъ благодарна. Какіе у ней благодѣтели то все были. Купецъ съ Калашниковой пристани богатый, графъ, полковникъ… И по сейчасъ она меня нѣтъ — нѣтъ да подарочкомъ и отдаритъ.
— А почемъ ты знаешь, можетъ быть и я твой новый товаръ обезпечу? — сказалъ бородачъ и улыбнулся.
— Что-то трудно вѣрится. Ну, и обезпечишь, насулишь горы золотыя, а потомъ и бросишь мѣсяца черезъ три. Сколько у тебя ихней сестры перебывало! Съ одной Бертой только и ужился ты около года да и то потому, что она нѣмка хитрая и въ рукахъ тебя держала. Нѣтъ, ты отчаливай. У меня есть для нея хорошій человѣкъ!
— Ужъ и отчаливай. Чѣмъ-же мы хуже другихъ? А ты вотъ что: ты торги назначь. Который повыгоднѣе, за тѣмъ пусть и останется.
— Нѣтъ, этого нельзя. Она дѣвушка деликатная. Пускай кого сама выберетъ…
— Деликатная! Это что съ ней за пристяжка ходитъ? Деликатная, а ужъ туда-же кавалеровъ заводить начала.
— Не бойся. Этотъ кавалеръ не опасенъ. Это нашъ музыкантъ.
— Ну, зови ее сюда да знакомь со мной. Или постой, погоди. Я прежде за бонбоньеркой сбѣгаю.
— За бомбоньеркой музыканта пошлешь. Танечка, Танечка! — поманила дама дѣвушку. — Вотъ рекомендую тебѣ именитаго коммерсанта Ивана Ивановича Завсегдаева.
— Очень пріятно, — отвѣчала дѣвушка, вспыхнувъ, хотѣла улыбнуться, но только какъ-то искривила ротъ и изъ прекрасныхъ глазъ выронила двѣ крупныя слезы.