АЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ
ЮБИЛЕЙНОЕ ИЗДАНІЕ.
[править]1899.
[править]А. С. Пушкинъ.
[править]Сто лѣтъ тому назадъ, 26 мая 1799 года, въ день Вознесенья, въ Москвѣ родился ребенокъ, которому суждено было стать величайшей славой и гордостью русскаго словеснаго художества, геніальнымъ поэтомъ, чье имя знакомо всякому грамотному русскому, и который былъ пророкомъ, когда сказалъ о себѣ:
«Слухъ обо мнѣ пройдетъ по всей Руси великой,
И назоветъ меня всякъ сущій въ ней языкъ —
И гордый внукъ славянъ, и финнъ, и нынѣ дикій
Тунгузъ и другъ степей калмыкъ»…
Отецъ поэта, Сергѣй Львовичъ Пушкинъ, происходилъ изъ стариннаго дворянскаго рода, о которомъ въ русской исторіи упоминается еще во времена царя Ивана Грознаго. Многіе Пушкины занимали при нашихъ царяхъ разныя важныя должности, служили послами, воеводами и царскими намѣстниками. Мать Александра Сергѣевича — Надежда Осиповна, до замужества Ганнибалъ, была внучкой одного изъ любимцевъ Петра Великаго, Абрама Петровича Ганнибала. Этотъ Ганнибалъ, родомъ изъ Африки, попалъ какъ плѣнникъ, въ Константинополь, къ турецкому султану, а оттуда былъ привезенъ нашимъ посланникомъ въ Россію и взятъ къ царскому двору. Петръ-Великій очень полюбилъ маленькаго арапа, крестилъ его, держалъ все время при себѣ, а когда тотъ выросъ, отправилъ его для дальнѣйшаго обученія наукамъ (главнымъ образомъ инженерному искусству) во Францію. До самой своей кончины Петръ не забывалъ крестника и оказывалъ ему большое вниманіе. Пушкинъ, у котораго и въ наружности, и въ огненномъ, вспыльчивомъ характерѣ видны были слѣды его африканскаго происхожденія, не разъ упоминалъ о своемъ прадѣдѣ въ стихотвореніяхъ и описалъ его въ романѣ «Арапъ Петра Великаго».
Въ дѣтскіе годы Пушкинъ представлялъ изъ себя толстаго, неповоротливаго ребенка, и заставить его играть или бѣгать было очень трудно. Если къ нему начинали ужь очень сильно приставать, онъ убѣгалъ къ бабушкѣ и пря-
!!!!!!Пропущены страницы 4-5
Отъ ужаса не шелохнусь, бывало;
Едва дышу, прижмусь подъ одѣяло,
Не чувствуя ни ногъ, ни головы."
Послѣ смерти Арины Родіоновны Пушкинъ не разъ вспоминалъ о ней:
«Вотъ домикъ,
Гдѣ жилъ я съ бѣдной нянею моей.
Уже старушки нѣтъ, ужь за стѣною
Не слышу я шаговъ ея тяжелыхъ,
Ни утреннихъ ея дозоровъ…
А вечеромъ, при завываньи бури,
Ея разсказовъ, мною затверженныхъ
Отъ малыхъ лѣтъ, но никогда не скучныхъ».
Семи лѣтъ съ Пушкинымъ произошолъ крутой переворотъ — изъ вялаго, неповоротливаго мальчика онъ внезапно сдѣлался рѣзвымъ, бойкимъ, шаловливымъ и началъ всѣхъ поражать своими способностями. Въ это время его стали учить, но ученье шло не особенно хорошо. Учителя попались плохіе: они не умѣли пріохотить увлекающагося, но лѣниваго ребенка къ наукамъ, и маленькій Пушкинъ лѣнился напропалую. Обладая прекрасной памятью, онъ выучивалъ уроки только слушая, какъ ихъ отвѣчала его сестра, но если его спрашивали первымъ, то ему нерѣдко приходилось отдѣлываться однимъ молчаніемъ. Единственное, чему Пушкинъ отлично научился, былъ французскій языкъ, на которомъ постоянно говорили въ домѣ его родителей, какъ и почти во всѣхъ зажиточныхъ дворянскихъ домахъ того времени.
Но если Пушкинъ не любилъ учиться, за то любовь къ чтенію развивалась въ немъ не по днямъ, а по часамъ. У Сергѣя Львовича была прекрасная библіотека, составленная изъ произведеній лучшихъ иностранныхъ и русскихъ писателей, и маленькій Александръ съ жадностью читалъ одну книгу за другою. Лишеніе чтенія было для мальчика самымъ большимъ наказаніемъ. Отецъ Пушкина былъ образованнымъ человѣкомъ, а братъ отца, Василій Львовичъ, считался однимъ изъ лучшихъ тогдашнихъ стихотворцевъ. Въ домѣ Пушкиныхъ часто бывали извѣстные писатели — Дмитріевъ, Жуковскій, Батюшковъ. Мальчикъ всегда вертѣлся около большихъ, вслушивался въ ихъ разговоры, и это, вмѣстѣ съ чтеніемъ, не могло не отозваться на быстромъ развитіи дарованныхъ ему природой замѣчательныхъ способностей.
Десяти лѣтъ, онъ уже писалъ стихи, а затѣмъ цѣлыя комедіи, которыя самъ же и разыгрывалъ передъ своей сестрой, бывшей единственной его слушательницей, такъ какъ онъ терпѣть не могъ, чтобы кто нибудь изъ постороннихъ узнавалъ про его сочинительство. Произошло это отъ того, что когда въ домѣ узнали, что маленькій Александръ пишетъ стихи, то его начали сильно этимъ дразнить и доводили вспыльчиваго мальчика чуть не до бѣшенства. Такъ разъ онъ написалъ шуточный разсказъ въ стихахъ, гдѣ описывалась война между карликами и карлицами. Стихи эти (написанные по французски, какъ и всѣ первыя произведенія Пушкина) попались въ руки француза-учителя, который, прочтя первыя строчки, не могъ удержаться отъ смѣха. Маленькій поэтъ до того на это обидѣлся, что вырвалъ тетрадку изъ рукъ француза и тутъ же бросилъ ее въ топившуюся печку.
Мало по малу. Пушкинъ дѣлался все шаловливѣе и своенравнѣе. Учителя и воспитатели всячески старались обуздать несдержаннаго ребенка, но не умѣли за это дѣло взяться. Вмѣсто того, чтобы дѣйствовать на мальчика лаской и уговорами, имѣвшими всегда громадное вліяніе на горячій, но любящій и впечатлительный его характеръ, они прибѣгали къ строгостямъ, хотѣли усмирить его наказаніями и этимъ заставляли его поступать, какъ разъ наоборотъ тому, къ чему его хотѣли принудить силой. Родители также не могли справиться съ сыномъ и поэтому рѣшили отдать его въ какое нибудь учебное заведеніе, гдѣ бы онъ постоянно жилъ, и гдѣ, какъ они надѣялись, характеръ его, подъ вліяніемъ товарищей и опытныхъ наставниковъ, измѣнится къ лучшему.
Какъ разъ въ это время императоръ Александръ I рѣшилъ основать такое заведеніе, куда бы воспитанниковъ принимали съ большимъ разборомъ, и гдѣ бы они, слушая науки у лучшихъ и ученѣйшихъ профессоровъ, приготовлялись съ честью и умѣньемъ служить своему отечеству. Въ это то заведеніе, названное Лицеемъ, въ числѣ другихъ мальчиковъ (всего ихъ набралось тридцать человѣкъ) былъ принятъ и Пушкинъ. Для поступленія въ Лицей нужно было сначала выдержать довольно трудный экзаменъ, между тѣмъ Пушкинъ, какъ мы уже знаемъ, не отличался прилежаніемъ и не много вынесъ изъ уроковъ своихъ учителей, и поэтому ему трудно было разсчитывать попасть въ число лицеистовъ. Но выдающіяся способности и тутъ сослужили ему вѣрную службу. Познанія его были не изъ блестящихъ: по математикѣ, напримѣръ, онъ отвѣчалъ совсѣмъ плохо, но вмѣстѣ съ тѣмъ во всѣхъ отвѣтахъ мальчика видно было столько ума, онъ такъ быстро схватывалъ и понималъ все, что ему говорили, такъ мастерски читалъ наизусть большіе отрывки изъ произведеній лучшихъ русскихъ и французскихъ писателей, что присутствовавшій на экзаменѣ министръ народнаго просвѣщенія, графъ Разумовскій, велѣлъ его принять въ число воспитанниковъ Лицея. Императоръ Александръ, принимавшій близко къ сердцу все, что касалось Лицея и безпрерывно о немъ заботившійся, велѣлъ отвести для этого заведенія часть своего собственнаго дворца въ Царскомъ Селѣ (около Петербурга) и обставить во всемъ какъ можно лучше. Каждому лицеисту была отведена особая комната, гдѣ онъ спалъ и подготавливалъ уроки; преподавателями были назначены лучшіе профессора, а свободное отъ занятій время воспитанники могли гулять по великолѣпному царскосельскому парку, гдѣ было много прекрасныхъ памятниковъ, поставленныхъ тамъ императрицей Екатериной Великой и императоромъ Александромъ Первымъ.
Открытіе Лицея произошло съ большимъ торжествомъ, въ присутствіи государя и царской фамилій, 19 октября 1811 года. Пушкинъ провелъ безвыѣздно шесть лѣтъ въ стѣнахъ этого заведенія, которое горячо любилъ до самой своей смерти.
Въ отношеніи товарищей Пушкину посчастливилось — очень многіе изъ воспитанниковъ перваго выпуска Лицея отличались выдающимися способностями, и въ ихъ обществѣ способности и талантъ самого Пушкина могли только развиваться и совершенствоваться. Среди школьныхъ товарищей великаго нашего поэта было много такихъ, которые потомъ сдѣлались важными государственными дѣятелями (какъ, напримѣръ, государственный канцлеръ князь Горчаковъ, графъ Корфъ), другіе получили извѣстность какъ писатели (баронъ Дельвигъ, Кюхельбекеръ). Первое время товарищи не особенно дружелюбно относились къ Пушкину, такъ какъ чувствовали его превосходство по уму и по развитію и видѣли, что онъ прочелъ много такихъ книгъ, о которыхъ они даже не слыхали, и все, что прочелъ, отлично помнитъ (память Пушкина была такъ велика, что онъ съ одного раза запоминалъ очень длинные отрывки). Почти всѣ лицеисты имѣли какія нибудь шуточныя прозвища, и Пушкина, за его превосходное знаніе французскаго языка, прозвали французомъ. Дѣло происходило во время отечественной войны 1812 года, когда все французское стало въ Россіи ненавистно, и поэтому такое прозвище казалось очень обиднымъ впечатлительному мальчику. Товарищи, видя, что прозвище не. нравится Пушкину, стали еще больше дразнить его и продолжали звать «французомъ» до самаго выпуска изъ Лицея. Сначала товарищей немало отталкивала отъ Пушкина любовь его къ насмѣшкамъ. Будучи очень наблюдательнымъ, онъ въ каждомъ подмѣчалъ слабыя или смѣшныя стороны и потомъ очень зло и остроумно вышучивалъ товарища, доводя того иногда просто до слезъ. Но вмѣстѣ съ тѣмъ сердце у Пушкина было такое доброе и отходчивое, что если онъ, бывало, разсердится на кого нибудь и. отомститъ за обиду своимъ злымъ языкомъ, то сейчасъ же начнетъ просить прощенья у обиженнаго имъ товарища и затѣмъ прилагать всѣ усилія, чтобы загладить свою выходку. Видя, такимъ образомъ, что, при всей своей вспыльчивости и горячности, Пушкинъ обладаетъ золотымъ сердцемъ, и замѣтивъ его скромность, заставлявшую его не только не важничать и не кичиться передъ другими своими способностями и познаніями, а даже бѣжать отъ всякой заслуженной похвалы, товарищи скоро перемѣнили свое мнѣніе о Пушкинѣ и сердечно его полюбили. Эта любовь не окончилась въ Лицеѣ, и Пушкинъ до конца жизни оставался въ близкихъ и сердечныхъ отношеніяхъ почти со всѣми своими товарищами.
Учился Пушкинъ въ Лицеѣ, какъ и дома, очень неровно. Онъ поражалъ учителей своей памятью, способностью необыкновенно быстро все понимать, своимъ умѣньемъ разсказывать, но вмѣстѣ съ тѣмъ часто бывало, что онъ не зналъ даже содержанія того урока, который у него спрашивали. Вообще кажущаяся лѣнь его не покинула, какъ не покинула и любовь къ чтенію. Императоръ Александръ подарилъ Лицею большую и отличную библіотеку, изъ которой лицеисты имѣли право брать всѣ книги, какія имъ, нравились. Пушкинъ широко пользовался % этимъ правомъ. Дни и ночи, забросивъ уроки, проводилъ онъ за чтеніемъ, и если потомъ онъ поражалъ своей начитанностью, то этимъ во многомъ былъ обязанъ лицейской библіотекѣ. На ряду съ развитіемъ его умственныхъ способностей шло и развитіе способностей поэтическихъ, и скоро стало видно, что изъ вѣтреннаго и лѣниваго лицеиста выработается знаменитый писатель. Преподаватель русскаго языка, Кошанскій, чтобы развить у своихъ учениковъ любовь къ литературѣ и научить ихъ правильно и красиво писать, началъ заставлять лицеистовъ писать сочиненія, какъ въ прозѣ, такъ и въ стихахъ. Занятіе это понравилось юношамъ, и они стали заниматься сочинительствомъ не только на урокахъ Кошанскаго, но и въ свободное отъ занятій время. Когда Кошанскій въ первый разъ сказалъ своимъ ученикамъ, что заставитъ ихъ писать стихи, и спросилъ, не занимался ли кто нибудь изъ нихъ этимъ раньше, Пушкинъ признался, что уже давно писалъ французскіе стихи и комедіи. Чтобы не увеличить самонадѣянность и безъ того самолюбиваго мальчика, Кошанскій первое время очень строго относился къ стихамъ Пушкина и рѣдко хвалилъ ихъ, хотя они этого вполнѣ заслуживали. Но потомъ, увидя, что его ученикъ обладаетъ настоящимъ поэтическимъ талантомъ, Кошанскій всѣми силами сталъ самъ содѣйствовать развитію этого таланта, исправляя Пушкинскіе стихи, указывая ихъ недостатки и знакомя молодого сочинителя съ правилами писанія стиховъ и съ произведеніями тѣхъ древнихъ поэтовъ, изученіе которыхъ могло приносить ему пользу. Подъ вліяніемъ уроковъ Кошанскаго среди лицеистовъ образовался кружокъ или общество, дѣятельнымъ членомъ, а потомъ и душою котораго сдѣлался Пушкинъ и которое усиленно занималось развитіемъ писательскихъ способностей своихъ членовъ. Этотъ кружокъ почти каждый день собирался въ одной изъ комнатъ Лицея, и всякій изъ участвовавшихъ долженъ былъ что нибудь разсказать. Пушкинъ также принималъ дѣятельное участіе въ этихъ собраніяхъ и разсказалъ на нихъ нѣсколько повѣстей, которыя впослѣдствіи, передѣлавъ, напечаталъ.
Но лицеисты не удовольствовались одной устной передачей своихъ разсказовъ: скоро они рѣшили издавать рукописный журналъ, въ которомъ помѣщались бы стихи, разсказы и всевозможныя другія ихъ произведенія. Такихъ журналовъ въ Лицеѣ со временемъ возникло нѣсколько, и въ числѣ ихъ главныхъ сотрудниковъ всегда былъ Пушкинъ. Талантъ его все болѣе и болѣе разцвѣталъ и скоро онъ началъ писать такъ хорошо, что друзья стали его уговаривать послать свои стихи въ какой нибудь журналъ, гдѣ, по ихъ увѣреніямъ, такіе стихи непремѣнно напечатаютъ. Но Пушкинъ, по своей скромности, боялся, что похвалы преувеличены, и наотрѣзъ отказался послать стихи. Тогда друзья поэта, видя, что съ нимъ не сговоришься, взяли нѣсколько стихотвореній и тайкомъ отъ самого Пушкина послали ихъ въ одинъ изъ лучшихъ тогдашнихъ журналовъ, гдѣ ихъ, дѣйствительно, и напечатали. Это было въ 1814 году когда автору стиховъ минуло только пятнадцать лѣтъ. Но эти первыя напечатанныя стихотворенія Пушкина не были подписаны полнымъ именемъ автора. Имя молодого поэта стало извѣстно только съ слѣдующаго, 1815 года. Въ этомъ году въ Лицеѣ былъ назначенъ первый экзаменъ, на которомъ должны были присутствовать посторонніе; на него пріѣхало изъ Петербурга много важныхъ государственныхъ людей и въ ихъ числѣ самый извѣстный поэтъ того времени, воспѣвавшій еще Екатерину Великую — Гавріилъ Романовичъ Державинъ. Пушкинъ давно восторгался его стихами, многіе изъ нихъ зналъ наизусть, и потому съ нетерпѣніемъ ждалъ случая увидѣть поближе знаменитаго поэта. Вотъ какъ онъ самъ послѣ вспоминалъ объ этомъ экзаменѣ. — «Наконецъ меня вызвали. Я прочелъ мои „Воспоминанія въ Царскомъ Селѣ“, стоя въ двухъ шагахъ отъ Державина; голосъ мой отроческій зазвенѣлъ, а сердце забилось съ упоительнымъ восторгомъ… Не помню, какъ я кончилъ чтеніе; не помню, куда убѣжалъ. Державинъ былъ въ восхищеніи, онъ меня требовалъ, хотѣлъ обнять… Меня искали, но не нашли»… Въ одномъ изъ своихъ стихотвореній Пушкинъ также вспоминаетъ объ этомъ памятномъ для него днѣ:
«Успѣхъ насъ первый окрылилъ:
Старикъ Державинъ насъ замѣтилъ,
И, въ гробъ сходя, благословилъ».
Послѣ этого слухъ о новомъ поэтѣ, написавшемъ въ шестнадцать лѣтъ такіе стихи, отъ которыхъ пришелъ въ восторгъ самъ Державинъ, распространился по всему Петербургу, ч и съ этого времени извѣстность Пушкина начала возрастать не по днямъ, а по часамъ. Лучшіе тогдашніе писатели — Жуковскій, Карамзинъ, Батюшковъ, Дмитріевъ — сблизились въ это время съ Пушкинымъ и, не смотря на разницу лѣтъ, относились къ нему, какъ къ равному, — такъ великъ былъ его талантъ. Жуковскій, слава о которомъ гремѣла въ то время по всей Россіи, до того полюбилъ Пушкина и такъ цѣнилъ его, какъ поэта, что читалъ ему всѣ свои новыя стихотворенія, и если они не нравились молодому лицеисту, то самъ признавалъ ихъ неудачными и уничтожалъ. Жуковскій всю жизнь оставался искреннѣйшимъ другомъ Пушкина, поддерживалъ его въ трудныя минуты и, вмѣстѣ съ Карамзинымъ, принесъ ему очень много пользы. Александръ Сергѣевичъ не даромъ впослѣдствіи называлъ его своимъ ангеломъ-хранителемъ.
Такіе ранніе и быстрые успѣхи побудили Пушкина еще съ большимъ рвеніемъ приняться за развитіе своего поэтическаго таланта. Отдѣлываясь кое-какъ отъ лицейскихъ уроковъ, пропуская ихъ и не заглядывая по цѣлымъ недѣлямъ въ учебныя книги, онъ въ тоже время проводилъ дни и ночи надъ сочинительствомъ. До окончанія курса онъ напиралъ такимъ образомъ около ста двадцати стихотвореній и началъ первое свое большое произведеніе — «Русланъ и Людмила». Но напечаталъ молодой поэтъ лишь очень немногія изъ этихъ стихотвореній, такъ какъ по своей скромности продолжалъ считать, что пишетъ не настолько хорошо, чтобы печатать, и посылалъ въ журналы только то, что, послѣ долгой работы, признавалъ достойнымъ этого. Лицейскіе наставники Пушкина могли, конечно, ставить ему въ упрекъ его небрежное отношеніе къ урокамъ и приписывать это лѣности: кому изъ нихъ пришло бы въ голову, что имя этого «лѣнивца» черезъ сто лѣтъ будетъ на устахъ у каждаго русскаго человѣка, какъ имя одного изъ самыхъ великихъ, самыхъ дорогихъ сыновъ Россіи! Но мы уже не имѣемъ права обвинять Пушкина въ лѣности, зная, какъ всю свою недолгую жизнь онъ неустанно трудился надъ тѣмъ, что было его высокимъ, даннымъ ему отъ Бога призваніемъ.
Въ іюнѣ 1817 года, Пушкинъ окончилъ Лицей и поступилъ на службу въ министерство иностранныхъ дѣлъ. Служба брала у поэта немного времени и онъ со всѣмъ пыломъ своей горячей натуры отдался веселой жизни, которую вела въ то время петербургская молодежь. Но призванія своего, даже въ это время кипучей юности, онъ не забывалъ. Онъ продолжалъ много писать, и стихи его были такъ хороши, что Жуковскій, подаривъ ему свой портретъ, написалъ на немъ: «Ученику отъ. побѣжденнаго учителя». Тогда же Пушкинъ окончилъ свою большую поэму (повѣсть въ стихахъ) «Русланъ и Людмила». Но тѣмъ временемъ, какъ слава юнаго поэта все больше и больше росла и распространялась по всей Россіи, надъ нимъ самимъ чуть не стряслась большая бѣда. По молодости и. вслѣдствіе своей неисправимой горячности Александръ Сергѣевичъ надѣлалъ много необдуманныхъ поступковъ, написалъ нѣсколько стихотвореній, въ которыхъ насмѣхался надъ нѣкоторыми важными сановниками, и государь рѣшилъ выслать его въ наказанье на нѣкоторое время изъ Петербурга. Сначала Пушкина хотѣли сослать куда нибудь подальше — говорили даже про Соловецкій монастырь — но заступничество Карамзина и бывшаго наставника поэта, директора Лицея Энгельгардта, котораго очень любилъ императоръ Александръ, спасли Пушкина, и его только перевели на службу на югъ Россіи, сначала въ Екатеринославъ, а потомъ въ Бессарабію.
Изъ Екатеринослава онъ ѣздилъ на Кавказъ и Крымъ, и великолѣпныя эти мѣстности, не имѣющія по красотѣ равныхъ себѣ во всей Россіи, произвели на молодого поэта очень сильное впечатлѣніе. Подъ вліяніемъ этихъ поѣздокъ онъ написалъ двѣ поэмы: «Кавказскій Плѣнникъ», и «Бахчисарайскій Фонтанъ» и нѣсколько небольшихъ стихотвореній. Изъ Крыма Пушкинъ поѣхалъ въ Бессарабію, въ городъ Кишиневъ, гдѣ началъ служить подъ начальствомъ генерала Инзова. Жизнь въ Кишиневѣ вполнѣ соотвѣтствовала горячему и общительному характеру Пушкина. Въ это время населеніе Кишинева было очень смѣшаннымъ: на каждомъ шагу встрѣчались евреи, болгары, турки, французы, итальянцы, греки, молдаване. Вслѣдствіе этого городъ носилъ полу-восточный, полу-европейскій характеръ, жили въ немъ весело, шумно, — и Пушкинъ его полюбилъ. Въ Кишиневѣ* Пушкинъ повелъ шумную жизнь, полную всевозможныхъ развлеченій, шалостей и приключеній. Не было большого собранія или пирушки, гдѣ бы онъ не появлялся въ одеждѣ, которую самъ выдумывалъ и которою рѣзко выдѣлялся среди другихъ кишиневскихъ жителей, напримѣръ: въ молдаванской шапкѣ (фескѣ) на головѣ, архалукѣ, бархатныхъ шароварахъ и съ желѣзною дубинкою въ рукахъ. Изъ за своей безпощадной насмѣшливости, вспыльчивости и готовности каждую минуту выйти изъ себя, Пушкинъ нажилъ себѣ въ Кишиневѣ много враговъ, и жалобы на него такъ и сыпались Инзову. Но генералъ, добрый по природѣ, и къ тому же искренно полюбившій поэта, относился къ нему по отечески и только журилъ за постоянныя шалости. Не смотря однако на такой шумный образъ жизни Александръ Сергѣевичъ не переставалъ заботиться объ увеличеніи своего образованія и развитіи своихъ поэтическихъ способностей. По прежнему, какъ и въ Лицеѣ, онъ съ жаромъ читалъ всѣ книги, какія только могъ достать у знакомыхъ, или какія ему присылали изъ Петербурга. Въ тоже время онъ собиралъ народныя пѣсни, преданія, изучалъ нравы и обычаи мѣстныхъ жителей и совершилъ нѣсколько поѣздокъ по Бессарабіи. Во время этихъ поѣздокъ Пушкинъ осмотрѣлъ мѣста, съ которыми связаны историческія воспоминанія: Измаилъ, поле Кагульской битвы, Бендеры, Варницы, гдѣ находился лагерь шведскаго короля Карла XII во время прутскаго похода Петра Великаго. Писалъ онъ очень много и кромѣ цѣлаго ряда небольшихъ стихотвореній и поэмъ «Кавказскій Плѣнникъ» и «Бахчисарайскій Фонтанъ», о которыхъ мы уже говорили, написалъ въ Кишиневѣ поэму «Цыгане», поводомъ къ которой послужила его встрѣча съ цыганскимъ таборомъ, гдѣ онъ прожилъ нѣсколько дней. Въ это же время началъ онъ одно изъ лучшихъ своихъ произведеній — романъ въ стихахъ «Евгеній Онѣгинъ».
Изъ Кишинева Пушкинъ переѣхалъ въ Одессу и поступилъ въ канцелярію новороссійскаго генералъ-губернатора, которымъ тогда былъ извѣстный впослѣдствіи намѣстникъ Кавказа, графъ, а потомъ свѣтлѣйшій князь, Михаилъ Семеновичъ Воронцовъ. Сначала Александръ Сергѣевичъ былъ очень радъ своему перемѣщенію: его привлекала богатая Одесса, съ прекраснымъ театромъ, обширнымъ и образованнымъ обществомъ. Онъ впослѣдствіи описалъ этотъ городъ въ слѣдующихъ стихахъ:
«Тамъ долго ясны небеса,
Тамъ хлопотливо торгъ обильный
Свои подъемлетъ паруса;
Тамъ все Европой дышетъ, вѣетъ,
Все блещетъ югомъ и пестрѣетъ
Разнообразностью живой.
Языкъ Италіи златой
Звучитъ по улицѣ веселой,
Гдѣ ходитъ гордый славянинъ,
Французъ, испанецъ, армянинъ,
И грекъ и молдаванъ тяжелый».
Но скоро Пушкинъ увидѣлъ, что въ Одессѣ ему нельзя жить такъ безпечно и подчиняясь лишь своимъ прихотямъ, какъ въ Кишиневѣ, и что хотя графъ Воронцовъ и очень къ нему благоволилъ, но все же это уже не было отеческое обращеніе старика генерала Инзова. Поэтому Пушкинъ не особенно жалѣлъ, когда ему пришлось покинуть Одессу. Послѣ четырехлѣтняго пребыванія на югѣ, лѣтомъ 1824 года, онъ поѣхалъ въ Псковскую губернію, въ деревню своей матери, село Михайловское. Александръ Сергѣевичъ очень любилъ Михайловское и съ радостью туда ѣздилъ, но на: этотъ разъ, подъ вліяніемъ разныхъ неудачъ и непріятностей, пріѣздъ въ деревню былъ для него нерадостенъ.
Мало-по-малу тяжелое настроеніе, въ какомъ находился Пушкинъ по пріѣздѣ своемъ изъ Одессы въ Михайловское, разсѣялось и два года, проведенные имъ въ деревнѣ, принадлежали къ лучшимъ годамъ его творчества. Онъ велъ совершенно деревенскій образъ жизни, описанный имъ въ «Евгеніи Онѣгинѣ». Вставалъ онъ рано и сейчасъ же отправлялся къ протекавшей недалеко отъ дома, подъ горою, рѣчкѣ купаться, а затѣмъ возвращался домой и работалъ — писалъ, подготовлялся къ писанію чтеніемъ книгъ, дѣлалъ нужныя выписки и размышлялъ о томъ, что слагалось у него въ головѣ. Пушкинъ всю жизнь очень тщательно отдѣлывалъ всѣ свои произведенія, какъ стихи, такъ и прозу, онъ былъ самъ для себя самымъ строгимъ критикомъ и выпускалъ свой трудъ въ свѣтъ только тогда, когда былъ имъ доволенъ. Поэтому всѣ его произведенія такъ чудно законченны, такъ совершенны по формѣ и отдѣлкѣ.
Работалъ Пушкинъ больше всего осенью и въ два-три мѣсяца приводилъ въ исполненіе все то, что задумывалось имъ въ теченіе остального года. Осенью онъ по цѣлымъ днямъ работалъ безустанно и, какъ только просыпался утромъ, то тутъ же, въ постели, бралъ карандашъ и бумагу и начиналъ писать, причемъ иногда увлекался до того, что вставалъ съ постели только къ обѣду. Въ остальное время онъ много гулялъ пѣшкомъ или ѣздилъ верхомъ, но и среди этихъ прогулокъ поэзія не оставляла его:
«Бродя надъ озеромъ моимъ,
Пугаю стадо дикихъ утокъ, —
Внявъ пѣнью сладкозвучныхъ строфъ,
Онѣ слетаютъ съ береговъ»…
писалъ онъ. Если ему случалось оставаться дома и безъ гостей (Пушкина часто навѣшалъ братъ и нѣкоторые лицейскіе товарищи), то онъ игралъ самъ съ собой на билліардѣ, а вечера проводилъ въ бесѣдахъ съ няней Ариной Родіоновной. Вотъ какъ писалъ онъ объ этомъ брату: «Знаешь ли мои занятія? До обѣда пишу записки, обѣдаю поздно, послѣ обѣда ѣзжу верхомъ, вечеромъ слушаю сказки и вознаграждаю тѣмъ недостатки своего воспитанія. Что за прелесть эти сказки! Каждая есть поэма». Въ двухъ верстахъ отъ Михайловскаго лежитъ село Тригорское, принадлежавшее П. А. Осиповой, у которой было много дѣтей, и въ домѣ которой вообще бывало всегда много народа, и царило оживленіе и веселіе. Пушкинъ близко сошелся съ этимъ семействомъ, бывая у нихъ почти каждый день, и это знакомство имѣло на него большое вліяніе, такъ какъ сердечное и дружеское отношеніе всего семейства Осиповыхъ оказывало поддержку поэту въ минуты нападавшихъ на него тоски и унынія.
Между тѣмъ императоръ Александръ I скончался, а императоръ Николай Павловичъ, пріѣхавъ въ Москву на коронацію, вспомнилъ о Пушкинѣ и велѣлъ его вызвать. Александръ Сергѣевичъ быстро собрался и, не успѣвъ никого предупредить, даже Осиповыхъ, уѣхалъ въ Москву. По пріѣздѣ туда онъ тотчасъ отправился въ Кремлевскій дворецъ къ государю, который отдалъ приказаніе, чтобы Пушкина представили ему тотчасъ по его пріѣздѣ. Государь обошелся съ Александромъ Сергѣевичемъ очень милостиво. «Довольно ты подурачился, сказалъ онъ поэту, надѣюсь, теперь будешь разсудителенъ, и мы больше ссориться не будемъ». Къ этому государь прибавилъ, что съ этихъ поръ онъ самъ будетъ для Пушкина цензоромъ, т. е. будетъ рѣшать, можно ли напечатать то или другое его произведеніе. Вѣсть о пріѣздѣ Пушкина и о милостивомъ пріемѣ его государемъ быстро распространилась по Москвѣ, и онъ былъ радостно всѣми встрѣченъ. Вездѣ Александръ Сергѣевичъ былъ первымъ гостемъ, вездѣ его встрѣчали восторженными похвалами и поклоненіемъ. Послѣ двухлѣтняго пребыванія въ деревнѣ Пушкинъ съ радостью окунулся въ веселую столичную жизнь и началъ принимать дѣятельное участіе во всѣхъ празднествахъ и торжествахъ, сопровождавшихъ коронацію. Въ одномъ домѣ, въ присутствіи многочисленнаго собранія ученыхъ и литераторовъ Пушкинъ прочелъ законченную имъ незадолго до отъѣзда изъ Михайловскаго, историческую драму «Борисъ Годуновъ». Вотъ какъ вспоминаетъ объ этомъ чтеніи извѣстный писатель Погодинъ: «По окончаніи чтенія мы долго смотрѣли другъ на друга, а потомъ бросились къ Пушкину; начались объятія, поднялся шумъ, раздался смѣхъ, полились слезы, поздравленія. Пушкинъ одушевился, видя такое дѣйствіе своего чтенія, ему было пріятно наше волненіе. Онъ началъ намъ, поддавая жару, читать пѣсню о Стенькѣ Разинѣ, какъ онъ выплывалъ ночью на Волгу на востроносой своей лодкѣ; предисловіе къ „Руслану и Людмилѣ“; началъ разсказывать о; другой пьесѣ, которую хотѣлъ написать о „Дмитріи Самозванцѣ“. О, какое удивительное то было утро, оставившее слѣды на всю жизнь! Не помню, какъ мы разошлись, какъ докончили день, какъ улеглись спать. Да едва ли кто и спалъ изъ насъ въ эту ночь. Такъ были мы всѣ потрясены!»
Изъ Москвы Пушкинъ вернулся на короткое время въ Михайловское, а оттуда поѣхалъ въ Петербургъ, гдѣ съ тѣхъ поръ и жилъ до самой своей смерти, уѣзжая изъ него только на сравнительно короткое время. Сначала веселая столичная жизнь увлекла Пушкина, но скоро онъ сталъ съ сожалѣніемъ вспоминать о своемъ тихомъ уединеніи въ Михайловскомъ, что видно изъ одного письма его къ П. А. Осиповой, гдѣ онъ пишетъ: «Для меня шумъ и суета петербургской жизни дѣлаются все болѣе и болѣе несносными, и я съ трудомъ ихъ переношу. Вашъ прекрасный садъ и прелестный берегъ Сороти я съ удовольствіемъ промѣнялъ бы на Петербургъ».
Весной 1829 года Пушкинъ уѣхалъ на Кавказъ, гдѣ у насъ велась въ то время война съ турками, и пробылъ нѣкоторое время въ дѣйствующей арміи, принявъ участіе въ нѣсколькихъ сраженіяхъ. Онъ описалъ эту поѣздку въ разсказѣ, озаглавленномъ «Путешествіе въ Арзрумъ». Кромѣ того видъ Кавказа снова внушилъ поэту рядъ прекрасныхъ стихотвореній. Съ Кавказа Пушкинъ вернулся въ Петербургъ, а оттуда скоро уѣхалъ въ Москву. Въ это время онъ задумалъ жениться. Въ Москвѣ онъ познакомился съ Наталіей Николаевной Гончаровой, восемнадцатилѣтней дѣвушкой, отличавшейся замѣчательной красотой, и въ самый день Свѣтлаго Воскресенья 21 апрѣля 1830 г. сдѣлалъ ей предложеніе, которое и было принято. По случаю женитьбы сына, Сергѣй Львовичъ выдѣлилъ ему часть своего имѣнія, Болдина, въ Нижегородской губерніи, и Александръ Сергѣевичъ долженъ былъ туда поѣхать. Уѣзжая, онъ думалъ, что разстается съ своей красавицей-невѣстой на самое короткое время, но судьба судила иначе: Пушкинъ провелъ въ Болдинѣ всю осень и часть зимы. Дѣло въ томъ, что въ это время въ Россіи появилась холера. Москва была оцѣплена, со всѣхъ сторонъ карантинами, чрезъ которые никого не пропускали. Какъ ни рвался поэтъ въ Москву, но никакъ не могъ туда попасть, и долженъ былъ оставаться въ деревнѣ, тревожась все время за жизнь близкихъ ему людей. Эта тревога была тѣмъ болѣе велика, что письма тогда шли очень медленно, засылались, по ошибкѣ, совсѣмъ не въ тѣ мѣста, куда они были адресованы, и Пушкинъ по недѣлямъ не имѣлъ ни о комъ никакихъ извѣстій. Находясь въ такомъ тяжеломъ состояніи духа, онъ спасался одной работой, за которой проводилъ цѣлые дни. Въ два-три мѣсяца онъ написалъ около тридцати стихотвореній, пять повѣстей, окончилъ «Евгенія Онѣгина», написалъ нѣсколько поэмъ, принадлежащихъ къ числу лучшихъ его произведеній (напримѣръ, «Домикъ въ Коломнѣ», «Моцартъ и Сальери», «Скупой Рыцарь», «Каменный Гость»).
Вернувшись, наконецъ, въ декабрѣ въ Москву, онъ дѣятельно занялся приготовленіями къ свадьбѣ, которая и состоялась въ февралѣ 1881 года. Проживъ до весны въ Москвѣ, молодые переѣхали затѣмъ въ Петербургъ, около котораго, въ Царскомъ Селѣ, и поселились на лѣто. Въ это время въ Петербургѣ тоже была холера. Пушкинъ все лѣто безвыѣздно прожилъ въ Царскомъ, среди небольшого кружка друзей (между прочимъ, тамъ это лѣто жилъ Жуковскій), и могъ, гуляя по царскосельскому парку, предаваться воспоминаніямъ о годахъ своей юности, проведенныхъ среди деревьевъ и памятниковъ этого же парка.
«Воспоминаньями смущенный,
Исполненъ сладкою тоской,
Сады прекрасные, подъ сумракъ вашъ священный,
Вхожу съ поникшей головой!
Такъ отрокъ Библіи, безумный расточитель,
До капли истощивъ раскаянья фіалъ,
Увидѣвъ, наконецъ, родимую обитель,
Главой поникъ и зарыдалъ!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я думалъ о тебѣ, пріютъ благословенный,
Воображалъ сіи сады…
Воображалъ сей день счастливый,
Когда средь нихъ возникъ Лицей,
И слышалъ снова шумъ игривый,
И видѣлъ вновь семью друзей!»…
Во время своего пребыванія въ Царскомъ Селѣ Пушкинъ написалъ прекрасныя, дышащія любовью къ родинѣ, стихотворенія: «Клеветникамъ Россіи» и «Бородинская годовщина», а также нѣкоторыя изъ своихъ сказокъ: «О царѣ Салтанѣ», «О мертвой царевнѣ», «О золотомъ пѣтушкѣ» и другія. По возвращеніи въ Петербургъ Александръ Сергѣевичъ рѣшилъ писать исторію Петра Великаго, къ памяти котораго всегда чувствовалъ особое уваженіе и любовь, и просилъ у государя разрѣшить ему для этого входъ въ государственные архивы, гдѣ хранятся всѣ государственныя бумаги. Разрѣшеніе это было ему дано, и Пушкинъ съ жаромъ принялся за работу. Но исторію Петра Великаго ему такъ и не удалось написать. Въ архивахъ ему случайно попалось подъ руку нѣсколько бумагъ, относившихся къ Пугачевскому бунту, онъ быстро увлекся изученіемъ этого событія и весь ушелъ въ него. Начавъ писать «Исторію Пугачевскаго бунта», Пушкинъ не удовольствовался одной работой въ архивѣ, а рѣшилъ поѣхать и лично осмотрѣть всѣ тѣ мѣста, гдѣ злодѣйствовали шайки Пугачева. Поэтому осенью 1833 года онъ объѣхалъ губерніи Казанскую, Оренбургскую, Симбирскую и Пензенскую. Плодомъ этой поѣздки были «Исторія Пугачевскаго бунта» и романъ «Капитанская дочка», дѣйствіе котораго происходитъ во времена Пугачева.
По возвращеніи въ Петербургъ, Пушкинъ представилъ Исторію Пугачевскаго бунта государю, который остался ею очень доволенъ и приказалъ выдать автору въ долгъ 20000 рублей для ея напечатанія, такъ какъ на свои средства Пушкинъ ея издать не могъ. Кромѣ того, въ видѣ награды, Александру Сергѣевичу было пожаловано придворное званіе камеръ-юнкера. Но, не смотря на милость къ нему императора Николая Павловича, не смотря на то, что уже никто не отрицалъ у него чести быть первымъ русскимъ поэтомъ, положеніе Пушкина было тяжелое. Какъ у всякаго замѣчательнаго человѣка, у него было множество враговъ, число которыхъ онъ самъ постоянно увеличивалъ; такъ какъ его перо бывало очень остро и не давало пощады глупости и порокамъ. Эти враги, среди которыхъ было нѣсколько важныхъ въ то время лицъ, старались дѣлать поэту какія только было возможно непріятности, распространяли про него разные неблаговидные слухи и прямо отравляли его жизнь. Онъ могъ бы найти отраду и забвеніе всѣхъ бѣдъ у своего домашняго очага; но и въ семьѣ нашему великому поэту было не легче, чѣмъ въ свѣтѣ: близкіе родные причиняли ему большія непріятности и хлопоты, а страстно любимая имъ жена не въ состояніи была въ должной мѣрѣ понять его прекрасную душу и его геній. Какъ ни скрывалъ Пупікинъ это всѣхъ свои страданія, но все же въ многочисленныхъ его письмахъ мы можемъ прочесть и понять печальную повѣсть сердца, которое уже предчувствовало роковую судьбу свою.
О душевномъ настроеніи поэта можно судить по слѣдующему письму, написанному имъ, за полтора года до его смерти, П. А. Осиповой: «… Я ошеломленъ и нахожусь въ сильнѣйшемъ раздраженіи. Повѣрьте мнѣ, жизнь, какая она ни на есть пріятная привычка, все же заключаетъ въ себѣ горечь, которая дѣлаетъ ее подъ конецъ отвратительной. Свѣтъ — это гадкая лужа грязи». Благодаря своему горячему и впечатлительному характеру Пушкинъ принималъ слишкомъ близко къ сердцу всѣ непріятности, которыя ему дѣлали, раздражался, и по этому самъ попадалъ въ западни, поставленныя его врагами. Зимой 1836 года въ Петербургѣ была распущена гнуснѣйшая сплетня, касавшаяся семейной жизни нашего великаго поэта. Не смотря на явную ея вымышленность, сплетня эта вызвала ссору Пушкина съ однимъ блестящимъ гвардейскимъ офицеромъ, незадолго передъ тѣмъ перешедшимъ въ русское подданство (онъ самъ былъ французъ) барономъ Дантесъ. Разжигаемая недоброжелателями,, ссора дошла до того, что Александръ Сергѣевичъ вызвалъ Дантеса на поединокъ. 27 января 1887 года, въ 5 часовъ дня, противники встрѣтились за Черной рѣчкой (около Петербурга), и Пушкинъ былъ смертельно раненъ въ верхнюю часть бедра, причемъ пуля, пробивъ кость, глубоко задѣла въ животъ. Дантесъ тоже былъ раненъ, но легко.
Александръ Сергѣевичъ два дня боролся со смертью, испытывая ужасныя мученія. Между тѣмъ вѣсть о несчастной дуэли и опасномъ положеніи Пушкина быстро распространилась по городу. Уже рано утромъ, на слѣдующій день послѣ поединка, подъѣздъ его квартиры былъ до того полонъ посѣтителей, что секундантъ Пушкина, его лицейскій товарищъ Данзасъ, долженъ былъ обратиться въ расположенный по близости Преображенскій полкъ, съ просьбой поставить у крыльца часовыхъ, чтобы возстановить хоть какой нибудь порядокъ. Толпы народа и экипажи весь день загораживали улицу передъ домомъ, гдѣ умиралъ поэтъ; извощиковъ нанимали, говоря: «къ Пушкину», — и извощики везли прямо туда.
Когда объ опасномъ положеніи раненаго поэта узналъ императоръ Николай Павловичъ, то онъ прислалъ ему собственноручную записку, гдѣ значилось: «Если Богъ не приведетъ намъ свидѣться въ здѣшнемъ свѣтѣ, посылаю тебѣ мое прощеніе и послѣдній совѣтъ умереть христіаниномъ. О женѣ и дѣтяхъ не безпокойся, я беру ихъ на свои руки». Ходившему за умирающимъ придворному доктору Арендту государь велѣлъ сказать, что онъ не ляжетъ, пока не получитъ извѣстія о положеніи Пушкина. За нѣсколько часовъ до кончины поэта государь вызвалъ къ себѣ Жуковскаго, распросилъ его о здоровьѣ Александра Сергѣевича и еще разъ велѣлъ ему передать, что беретъ на свое попеченіе его семью. «Вотъ какъ я утѣшенъ!» — воскликнулъ Пушкинъ, когда Жуковскій передалъ ему царскія слова. «Скажи государю, что я желаю ему долгаго, долгаго царствія, что я желаю ему счастія въ его семьѣ, что я желаю ему счастія въ его Россіи».
Утромъ 29 января нашего великаго поэта не стало. Когда вѣсть о кончинѣ Пушкина распространилась по городу, то все петербургское населеніе, начиная отъ вельможъ, и кончая простолюдинами, считало какъ бы своей обязанностью, своимъ долгомъ, поклониться тѣлу поэта. Стихи молодого, тогда, еще неизвѣстнаго, поэта Лермонтова «На смерть Пушкина» переписывались въ тысячахъ экземплярахъ, перечитывались и заучивались наизусть. Послѣ отпѣванія тѣло усопшаго было отвезено въ Псковскую губернію и тамъ похоронено въ Святогорскомъ Успенскомъ монастырѣ, вблизи такъ любимаго покойнымъ Михайловскаго, въ той могилѣ, которую онъ самъ приготовилъ для себя за годъ до смерти. Теперь надъ этой могилой возвышается памятникъ изъ бѣлаго мрамора, и на немъ написано только три слова: «Александръ Сергѣевичъ Пушкинъ». Этой скромной надписи вполнѣ достаточно, потому что мало, очень мало найдется въ Россіи людей, которые бы не знали, кто такой Александръ Пушкинъ, и не гордились бы его дорогимъ именемъ.