I.
Въ башнѣ древняго аббатства, члены рыцарскаго братства,
Мы сидѣли и молчали возлѣ Круглаго стола.
Надъ окрестностью суровой разливался свѣтъ багровый
Сквозь узорчатыя грани красноватаго стекла;
Свѣтъ багровый разливался, шорохъ странный раздавался…
Мы сидѣли и молчали возлѣ Круглаго стола.
II.
Въ тускломъ свѣтѣ ветхой залы рдѣли въ кубкахъ, какъ кристаллы,
Драгоцѣнные напитки монастырскихъ погребовъ.
Рядомъ съ нами въ тѣсномъ кругѣ наши милыя подруги
Робко ждали нѣжныхъ взглядовъ, нѣжныхъ словъ отъ жениховъ,
Но сурово мы молчали; было тихо въ мрачной залѣ
И не видно было взглядовъ, и не слышно было словъ…
III.
Мы смотрѣли на Артура, на красавца трубадура,
Съ боязливымъ подозрѣньемъ мы смотрѣли на него.
Сжавъ чело свое руками, сумасшедшими глазами
Онъ смотрѣлъ передъ собою и не видѣлъ ничего;
Онъ, казалось, былъ въ испугѣ, безъ красавицы подруги
Онъ покинулъ древній замокъ, замокъ дѣда своего…
IV.
И воскликнулъ я, блѣднѣя: "Гдѣ-жъ прекрасная Алтея,
"Наша радость, наше солнце, солнце Круглаго стола?
"Гдѣ, Артуръ, твоя невѣста? Отчего свободно мѣсто
«Въ башнѣ славнаго аббатства возлѣ Круглаго стола?» —
И отвѣтилъ онъ, блѣднѣя: "Я не знаю, гдѣ Алтея,
"Я не знаю, гдѣ Алтея, солнце Круглаго стола!…
V.
"Мнѣ однако говорили, что лежитъ она въ могилѣ,
"Пораженная коварно вѣроломною рукой;
"Въ древнемъ замкѣ, въ темномъ склепѣ, вся закованная въ цѣпи,
"Вся завернутая въ саванъ, въ блѣдный саванъ гробовой,
"Цѣпенѣя, холодѣя, спитъ прекрасная Алтея,
«Плачетъ жалобно и стонетъ, и качаетъ головой»…
VI.
И свѣркая гнѣвнымъ взоромъ, мы воскликнули съ укоромъ:
«Ты убилъ, убилъ, безумецъ, это нѣжное дитя!» —
Посмотрѣвши съ удивленьемъ, онъ отвѣтилъ намъ съ презрѣньемъ:
"Да, товарищи, убито это нѣжное дитя.
"Я убилъ свою Алтею, но невиненъ я предъ нею, —
«Не убійца вѣроломный, а суровый мститель я!…»
VII.
Онъ замолкъ; полны печали, мы чего-то ожидали,
Въ ветхой башнѣ замирали горделивыя слова;
Пламя свѣчекъ трепетало; ночь томительно молчала;
Только гдѣ-то, какъ ребенокъ, тихо плакала сова…
Вдругъ толпа пошевельнулась, занавѣска колыхнулась,
Дверь качнулась, изъ-за двери показалась голова,
Съ мертвой блѣдностью камеи, съ нѣжнымъ профилемъ Алтеи,
Показалась изъ-за двери роковая голова!
VIII.
И отъ ужаса блѣднѣя, мы сидѣли, цѣпенѣя
И вошла сама Алтея, въ бѣломъ саванѣ своемъ,
Оставляя слѣдъ кровавый, обвитая цѣпью ржавой,
И сказала: «Ты — убійца!… но простила я!… Пойдемъ!…»
И, шатаясь, тихо всталъ онъ, тихо вышелъ и пропалъ онъ,
И таинственно пропалъ онъ въ блѣдномъ сумракѣ ночномъ…
IX.
Въ башнѣ стараго аббатства, члены рыцарскаго братства,
Часто, часто мы пируемъ возлѣ Круглаго стола;
Надъ окрестностью суровой тускло льется свѣтъ багровый
Сквозь узорчатыя грани красноватаго стекла;
Свѣтъ багровый тускло льется, шорохъ странный раздается…
Мы сидимъ и ждемъ Артура возлѣ Круглаго стола.
X.
Но напрасно,— нѣтъ Артура, нѣтъ красавца трубадура!
Не придетъ онъ въ нашу башню съ тихой пѣсней о быломъ…
Въ древнемъ замкѣ, въ темномъ склепѣ, обхвативъ руками цѣпи,
На колѣняхъ предъ Алтеей спитъ Артуръ тяжелымъ сномъ…
Тѣни ихъ надъ нами вѣютъ, и печально сиротѣютъ
Два незанятыя мѣста за покинутымъ столомъ.
