Юлий Словацкий[править]
Ангелли[править]
в память встречи в Святой Земле
Глава I[править]
Пришли изгнанники в землю Сибирскую и, избравши просторное место, построили дом деревянный, чтобы зажить вместе в согласии и в братской любви; а было их около тысячи людей разного сословия.
И правитель прислал им женщин, чтобы они женились, ибо указ гласил, что посланы они для заселения края.
И некоторое время был среди них большой порядок и большая печаль, ибо не могли они забыть, что они изгнанники, и уже не увидят отчизны, разве Бог захочет…
А когда они построили дом и каждый занялся своей работой, кроме людей, которые хотели, чтобы их называли мудрыми, и сидели сложа руки, говоря: «мы думаем о спасении отчизны», увидели они однажды большую стаю черных птиц, летевших с севера.
А за птицами показался ряд возов и сани, запряженные собаками, и стадо оленей с ветвистыми рогами, и люди на лыжах с рогатинами; это был весь народ сибирский.
Во главе шел царь народа, он же и жрец, одетый по обычаю в меха и кораллы, а на голове его был венец из мертвых змей, вместо короны.
И вот властитель этот, приблизившись к толпе изгнанников, заговорил языком земли их: «здравствуйте! Я знал отцов ваших, столь же несчастных, и видел я, что жили они богобоязненно и умирали со словами: Отчизна, Отчизна!
И вот, я хочу быть другом вашим и заключить союз между вами и народом моим, чтобы вы были в земле гостеприимной и в стране доброжелателей. А из отцов ваших никого уже нет в живых, кроме одного, который уже стар и друг мне, а живет он далеко отсюда в одиноком жилище.
Если хотите вы, чтобы друг отцов ваших был наставником вашим, то я останусь с вами и народ свой покину, ибо вы несчастнее».
И еще говорил этот старец, и они почтили его и пригласили его войти к ним. Так заключен был союз с народом сибирским, который разбрелся и зажил в своих снежных селах, а царь его остался с изгнанниками, чтобы давать им утешение.
И удивлялись они его мудрости, говоря: верно он заимствовал ее от отцов наших, и от предков наших слова его. Звали же его Шаманом, ибо так зовет народ сибирский царей и жрецов своих — волшебников.
Глава II[править]
И сказал себе Шаман, изведав сердца этих изгнанников: «воистину, не нашел я, чего искал, вот сердца их слабы и дадут они печали поработить себя.
Добрые были бы они люди в счастии, но невзгода создает из них людей озлобленных и враждующих. Что сделал Ты, Боже!
Разве не даешь Ты каждому цветку доцветать там, где и земля и жизнь привычны ему? Почему же эти люди должны гибнуть?
И вот изберу я одного из них, и возлюблю его, как сына<,> и умирая передам ему бремя мое, и большее бремя, нежели могут нести иные, чтобы в нем было искупление.
И покажу ему все скорби этой земли, а потом оставлю его одиноким во мраке великом с тяжестью мысли и тоскою на сердце».
Сказав это, подозвал он к себе юношу по имени Ангелли и, возложив на него руки, влил в сердце его любовь к людям и сострадание.
И обратившись к толпе<,> он сказал: «я уйду с этим юношей, чтобы показать ему многие скорби, а вы останетесь одни учиться, как переносить голод, нужду и печаль. Но храните надежду, ибо от вас перейдет к будущим поколениям эта надежда и даст им жизнь, но если в вас она умрет, то поколения грядущие будут из людей мертвых.
А то, о чем вы будете думать, исполнится, и великая радость будет на земле в день тот восстания из мертвых.
Вы же будете в гробах и покрывала на вас истлеют, но святы будут могилы ваши, и не позволит Бог червю коснуться тел ваших, и оденет вас в гордое величие мертвых… вы будете прекрасны.
Прекрасны, как отцы ваши, которые лежат в могилах; ибо взгляните на череп каждого из них, они не скрежещут и не страждут, но пребывают в покое, и кажется, что говорит каждый: я сделал благо.
Бодрствуйте над собою, ибо вы — как люди<,> стоящие на возвышении, и те, которые придут, будут вас видеть.
Вот я поведал бы вам ту тайну, что души одних идут на солнце, а души других удаляются от солнца на темные звезды, но вы не поймете меня.
Я сказал бы вам, для чего вы живете, и для чего рождаются миллионы новых душ, и для чего дано тело, но вы не уразумеете меня. Но говорю вам: будете спокойны не о завтрашнем дне, но о дне, который будет завтрашним днем смерти вашей.
Ведь хуже завтра для живого, чем завтра для мертвого. Хотя не так думают люди презренные и ничтожные сердцем».
И сказала Шаману толпа: «Кто дал тебе власть учить о жизни и смерти? Вот среди нас есть священники, им надлежит вещать слово Божие».
И ответил им на это Шаман: «слышали вы о Моисее и о чудесах, которые он творил? Я Моисей среди народа сибирского, и чудеса сотворил я более страшные<,> нежели он во время оно.
Разве не вышел Ангел из зари полночной, когда я вызвал его из пламени? Спросите народ мой.
По слову моему снег этот стал кровью и солнце это почернело как уголь, ибо много Бога во мне. Но не искушайте меня творить чудеса, ибо вы народ давний и воскресить вас — чудо. Об этом просите Бога.
Чтобы он воскресил вас, говорю я, и поднял из могилы, и сделал вас народом, который снова положен в колыбель и увит пеленами, чтобы вырос он с телом прямым и стройным».
Так сказал Шаман, и не дерзали изгнанники отвечать ему, но обещали хранить союз с народом сибирским.
Глава III[править]
И вот, однажды ночью, Шаман разбудил Ангелли, говоря ему: «не спи, но иди со мной, ибо важные вещи совершаются в пустыне».
И надевши белую одежду, пошел Ангелли за старцем, и шли они при свете звезд.
И пройдя немного, увидели они у огня на привале целый табор малых детей и подростков, которых гнали в Сибирь.
А среди толпы детей сидел поп верхом на татарской лошади, имея у седла две корзины с хлебом.
И начал он обучать этих детей новой вере русской и новому закону Божию.
И вопрошал их о вещах недостойных, и подростки отвечали ему, заискивая, ибо у седла его были корзины с хлебом и мог он накормить их, а они были голодны.
И вот молвил Шаман, обратившись к Ангелли: «Скажи, не вышел ли из пределов всякой меры этот священник, сея семя злое и засоряя чистоту душ малых сих.
Вот уже позабыли они плакать о матерях своих и льстятся на хлеб, как малые щенята, и тявкают слова негодные и противные вере.
<…>
Вот призову я огонь небесный на священника этого, чтобы сжечь его, и спалю его на глазах младенцев этих».
И только изрек Шаман слово проклятия, как загорелся этот поп на коне, и вышли из груди его языки пламени и сомкнулись в воздухе над головою.
И испуганный конь понес его пылающего по степи, а потом, содрогнувшись, он сбросил с себя уголь, сидящий на седле.
И по истлевшему пеплу того человека пробегали искры… как те искорки, что рдеют на спаленной бумаге, блуждающие и перебегающие в разные стороны.
<…>
Глава IV[править]
И проходил Шаман с Ангелли пустынными дорогами Сибири туда, где стояли остроги. И видели они лица некоторых заключенных, глядящих в небо сквозь решетки, печальных и бледных.
А около одного из этих острогов встретили они людей, несших гробы, и остановил их Шаман, призывая отворить.
И вот когда сняли с гробов кровли, содрогнулся Ангелли, видя<,> что умершие были еще в цепях<,> и сказал: «О Шаман! боюсь я<,> что воскреснут эти замученные.
Пробуди кого-нибудь из них, ибо ты имеешь силу чудес, пробуди этого старца с седою бородою и белыми волосами, ибо мне кажется, что я знал его в детстве».
А Шаман, взглянувши сурово, сказал: «Что же? Вот я снова воскрешу его, а ты его снова убьешь. Воистину! и дважды воскрешу его и дважды он примет смерть от тебя. Но пусть будет так, как ты просишь, чтобы знал ты, что смерть хранит нас от печалей, которые уже шли к нам, но застали нас мертвыми».
И, говоря так, посмотрел Шаман на старца в гробу и сказал: «встань!» И тело в цепях поднялось и село, и взглянуло на людей, как человек еще не вполне пробудившийся.
<…>
Глава VII[править]
И сказал Шаман: «вот мы уже не будем являть ни чудес, ни силы Божией, которая есть в нас, но плакать будем, ибо пришли мы к людям, не видящим солнца.
И поучать их мы не должны, ибо несчастие научило их более; и надежд не будем им подавать, ибо не поверят они. В указе, решившем судьбу их, написано было: „навеки“.
Вот рудники Сибири.
Ступай здесь осторожно, ибо земля эта вымощена спящими людьми. Слышишь? Вот они внятно дышат, иные стонут и говорят во сне.
Один о матери своей, другой о сестрах и братьях, а третий о доме своем, и о той, которую любил сердцем, и о нивах, где ему кланялась рожь, как господину своему; и счастливы они теперь во сне… но они проснутся. В иных рудниках воют преступники, но этот рудник есть лишь могила сынов отчизны и полон тишины. Цепи, бряцающие здесь, имеют грустный голос, а под сводами раздается разное эхо; и одно эхо, которое говорит: „мне жаль вас“».
И когда так предавался жалости Шаман, вошли сторожа и солдаты с лампами будить спящих на работу. И вот все поднялись с земли и проснулись и пошли, как овцы, понурив головы, кроме одного, который не встал, ибо умер во сне. И подойдя к тем, которые шли с молотами на работу, Ангелли спросил одного из них тихим голосом: «кто был тот умерший и от какой болезни он умер?»
И ответил ему на это бледный человек, закованный в цепи: «Тот, о ком ты спрашиваешь, был священник, я знал его, он исповедовал жену мою и детей на родине.
И когда настала война, он сел на коня с крестом в руке и с босыми ногами; когда же засверкал огонь перед рядами, он стал кричать: „за отчизну … за отчизну!“
И призвал его епископ, и отдал его в руки палачей, но перед этим снял с него священство на площади городской, и выпустил из рук посох архиерейский, и упал без чувств.
А палачи схватили человека Божьего и втиснули его в тесную сермягу, а потом его в ней застегнули с трудом, ибо был тучен этот человек; и стоял он без движения, как мертвая вещь.
И вот привезли его в рудники; и делал он вид, что хорошо у него на сердце, но я видел, что он был бледен и печален.
И поддался он унынию, и сох как старое дерево. И подошедши к нему однажды, я сказал: „побойся Бога! зачем ты грызешь себя?“ И сказал он мне очень таинственно, как человек<,> потерявший рассудок: „я забыл слова Молитвы Господней…“ И погрозил мне пальцем, чтобы я молчал, и отошел. И увидел я однажды, как брал он сгнивший свинец в темноте и ел эту отраву.
А через несколько дней кирпичный румянец появился у него на лице, и тело обвисло на костях, как намокшее полотно шатра, а глаза его заблестели.
А нынче, не знаю, как он умер, ибо я спал около него, но не слышал даже его вздоха.
И если есть в вас сердце, пожалейте о нем, ибо он был человек достойный».
И вот Ангелли, обратившись к Шаману, сказал: «это самоубийца!»
Но Шаман закрыл глаза рукою и, поднявши кусок свинца с земли, сказал: "этот свинец — убийца и злой советник, ибо он говорил: возьми меня и ешь, я конец и успокоение. Этот свинец обманщик, ибо он выдал себя перед человеком за Бога, Который Один только прекращает страдания навеки и дает успокоение сердцу.
Проклят тот, кто от малейшего ветра падает на землю и разбивается, подобный раздробившейся колонне. Но под сильными вихрями позволено и вам падать… вы будете пощажены. Ведь что же! откажут вам в освященном кладбищ<е>. Кто знает, какой сон в неосвященной могиле?
<…>
Глава VIII[править]
И проходя далее, увидели они много людей бледных и измученных, имена которых известны в отчизне.
И пришли они к подземному озеру и подвигались вперед по берегам темной воды, которая была неподвижна, но была кое-где золотою от света светильников.
И сказал Шаман: «не есть ли это море Генисаретское Поляков? А люди те, не есть ли рыбаки несчастия?»
И вот один из тех, которые сидели печальными на берегах черной воды с лицом, погруженным в думы, отвечал: «нам позволено отдыхать, ибо сегодня именины царя и день отдыха.
И вот садимся мы здесь над темной водой предаваться думам, размышлять и отдыхать; ибо сердца наши утомлены горше, чем тела. Вот недавно лишились мы нашего пророка, этот утес был его любимым местом и эти воды были ему любезны.
Это был человек бледный, с голубыми глазами, исхудалый, но полный огня.
И вот семь лет тому назад объял его однажды ночью дух пророчества и почувствовал он потрясающее событие, случившееся в отчизне, и всю ночь напролет рассказывал он нам то, что видел, смеясь и плача.
И только к утру стал он печален и воскликнул: „они восстали из мертвых, но не могут отвалить могильного камня!“ И сказав это, он пал мертвым.
А мы здесь поставили ему этот деревянный крест.
И двумя годами позже поведали нам новые изгнанники о том, что случилось<,> и, рассчитавши ночи, узнали мы, что этот пророк говорил нам правду, и захотели мы почтить его, но он уже был в земле.
И вот мы чтим этот крест, не говоря более, что человек, который лежит под ним, был безумцем, лишенным рассудка и достойным посмеяния. Что же вы скажете на это?»
И, обратившись к Ангелли, Шаман сказал: «о чем думаешь ты так над этой черной водой, которая возникла из слез людских? О пророке ли этом ты думаешь, о себе ли?»
Когда он говорил, раздалось гулкое эхо от взрыва шахты и повторилось над головами словно удары подземного колокола. И сказал Шаман: «вот звон по умершем пророке! Вот колокол господний для тех, кто не видит солнца. Будем молиться».
И, поднявши очи, сказал: «Боже! Боже! Просим тебя, чтобы наша мука была искуплением.
И не будем уже молиться Тебе о том, чтобы Ты возвратил солнце глазам нашим и воздух груди нашей, ибо знаем, что Твой приговор над нами бесповоротный, но новорожденные невинны. Смилуйся, Боже!
И прости нам, что с печалью несем крест наш и не веселимся, как мученики; ибо Ты не сказал нам, будет ли наша мука принята, как жертва: но скажи<,> и мы возрадуемся. Ибо что есть жизнь, чтобы жалеть о ней? Разве это добрый ангел, покидающий нас в час смерти?
Жар крови есть огонь жертвы, а жертва есть то, к чему мы стремимся. Счастливы те, кто может за народ принести себя в жертву».
И сказали эти несчастные: «правду говорит этот человек; ибо несчастнее нас та женщина, которая пришла сюда за мужем своим и страдает за сердце человека.
Идите с нами — мы покажем вам сырую яму, где живет эта мученица с супругом своим. Была она знатною госпожею и княгинею, а стала она — как прислужница нищего.
Но не достоин страдания тот, кого она полюбила; ибо, пав на колени перед царем, она умоляла о жизни, и дали ему жизнь, презирая его».
Говоря так, подошли они к стене и сквозь решетку увидели этих двух супругов.
Молодая женщина стояла на коленях перед мужем и в чаше с водою обмывала ноги его; и был он, как поденщик, вернувшийся с работы. И вода в сосуде закраснела кровью его, а женщина не чувствовала отвращения к мужу и к крови его, и была она молода и прекрасна, как ангелы небесные.
Эти двое людей были подданные царя.
<…>
Глава XVI[править]
И оставшись один, воскликнул Ангелли печальным голосом: «и вот уже конец.
Что делал я на земле, или то был сон?»
И когда думал Ангелли о тайнах грядущих, зарделось небо и вспыхнуло великолепное солнце, и став на черте земли, оно не поднялось, червонное, как огонь.
Пользовались днем коротким небесные птицы; и белые чайки, которым Бог повелел скрыться перед наступлением тьмы, летели большими стаями с криком.
И взглянул на них Ангелли и воскликнул: «куда летите вы, о чайки?»
И показалось ему, что в стенании птиц услышал он голос, отвечающий ему: «летим в отчизну твою!
Что же ты нам велишь? Повелишь ли нам поклониться кому-нибудь? Над каким милым домом велишь опуститься нам и запеть ночью песнь несчастия?
Чтобы проснулась твоя мать или родные твои и стали плакать в темноте от ужаса, думая о сыне, которого поглотила страна могил, и о брате, которого сразило несчастие.»
Так кричали птицы; и разбилось сердце Ангелли, и упал он.
А солнце утонуло под землею и исчезло, и только всего выше летящие птицы светились на сапфировом небе, как гирлянды белых роз, улетающие к югу. Ангелли был мертв.
Глава XVII[править]
Во мраке, который потом настал, загоралась великая полуденная заря и пожар облаков.
И усталый месяц спускался в лучи небес, как белый голубь, слетающий вечером на хижину, озаренную солнцем заката.
Элоэ сидела над телом умершего с печальной звездою в расплетенных волосах.
И вот внезапно из огнистой зари выступил рыцарь на коне, вооруженный с головы до ног, и понесся со страшным топотом.
Снег расступался перед ним, перед грудью коня и шел, как волна, вспененная перед ладьей, а в руке рыцаря была хоругвь, и на ней пылали три огненные буквы.
И, прилетев к останкам Ангелли, воскликнул рыцарь громовым голосом: «здесь был воин, пусть он встанет!
Пусть сядет он на коня, я помчу его быстрее бури туда, где развеселится он в огне.
Вот восстают из мертвых народы! Вот трупы вымостили улицы городов! Вот народ побеждает!
Над кровавыми реками и на балконах дворцов стоят бледные короли, пурпурныя одежды сжимая на груди, чтобы укрыть грудь от свистящих пуль и от вихря мести народной.
Короны их улетают с голов, как орлы небесные, и черепа королей открыты.
Бог низвергает молнии на седые головы и на чело их, лишенное короны.
Кто имеет душу, пусть встанет! Пусть живет! Ибо настало время жизни для людей сильных.»
Так говорил рыцарь, а Элоэ, вставши и отойдя от останков, сказала: «не буди его, рыцарь, — он спит. Он был избран на жертву и на жертву сердца… Лети дальше, рыцарь! Не буди его.
И я виновна, что сердце его не было так чисто, как алмазный родник, и благоуханно<,> как лилия весенняя.
Мне принадлежат эти останки, и это сердце было моим. Рыцарь, конь твой бьет копытом, лети дальше!»
И полетел тот огненный рыцарь с шумом<,> подобным шуму великой бури; а Элоэ села над телом усопшего.
И возрадовалась она, что сердце Ангелли не пробудилось на зов рыцаря и он уже покоится сном.
Источник текста: Ю. Словацкий Ангелли. Поэма, перев. А. Виноградова. — М., 1913.