Англичанка (Кондурушкин)/ДО
Текст содержит фрагменты на иностранных языках. Вы можете помочь развитию Викитеки, добавив в примечаниях их перевод на русский язык.
|
Англичанка |
Источникъ: Кондурушкинъ С. С. Сирійскіе разсказы. — СПб.: Товарищество «Знаніе», 1908. — С. 49. |
Въ Бейрутѣ, въ консульствѣ я случайно встрѣтилъ своего стараго знакомаго, инженера Петра Сергѣича Сычова. Кто-то внушилъ ему мысль проѣхаться въ Сирію и Палестину.
— Удивительная, интересная страна! — восклицалъ Сычовъ. — Точно я на Марсъ пріѣхалъ. Вотъ радъ, что васъ встрѣтилъ! Вы, вѣдь, стали совсѣмъ арабомъ, обжились здѣсь… Возьмите меня подъ свое покровительство. Я ѣду въ Баальбекъ, хочу осмотрѣть чудо древняго строительства.
Петръ Сергѣичъ былъ человѣкъ не глупый, образованный; въ женскомъ обществѣ очень вѣжливый и деликатный, но въ мужскомъ — пошловатъ и грязноватъ. Я былъ радъ возможности поговорить о русской жизни и согласился проѣхать съ Сычовымъ въ Баальбекъ, хотя бывалъ тамъ раньше не однократно.
На-утро мы сидѣли въ вагонѣ французской желѣзной дороги и поднимались на Ливанъ. Поѣздъ метался между апельсинными и лимонными садами, среди виноградниковъ и красноватыхъ скалъ Ливана. Чѣмъ выше мы поднимались, тѣмъ шире развертывалось передъ нашими глазами синее полотно Средиземнаго моря.
— Вы не повѣрите, какое это наслажденіе путешествовать тамъ, гдѣ тебя никто не знаетъ и гдѣ съ тебя не спрашивается никакого этикета. Точно вновь родился. Вы, поди, здѣсь изъ себя грансиньеровъ[1] разыгрываете. Какъ же! Всѣ васъ знаютъ. Вы — такая шишка… Ну, а мнѣ здѣсь одно удовольствіе. Никакихъ условностей, никакой этой лжи, что надоѣла до-смерти на родинѣ. А что главное, — говоришь ты вслухъ на своемъ родномъ языкѣ, и никто тебя не понимаетъ. Что хочешь говори. И мыслей таить не нужно… Вотъ наслажденье!
Сначала мы съ Петромъ Сергѣичемъ сидѣли въ купэ вдвоемъ, но на одной станціи, недалеко отъ Бейрута, къ намъ сѣла какая-то барышня. Длинное, сдавленное съ боковъ, лошадиное лицо, съ длинными, крупными, выдающимися впередъ, какъ у грызуна, зубами. Глаза близорукіе, выпуклые, тусклые. Станъ сухой, деревянный.
Сычовъ сразу призналъ въ ней англичанку.
— Ну, вотъ! Чортъ англичанку къ намъ принесъ. И рожа же, я вамъ скажу. Вотъ несчастье! А зубы, зубы!..
Англичанка усѣлась напротивъ, подобрала скромно юбки и посмотрѣла на насъ внимательно, спокойно.
— Ну, вотъ, ужъ и уставилась. На васъ глядитъ, къ вамъ на колѣни прыгнуть хочетъ…
— Уймитесь, пожалуйста, Петръ Сергѣичъ. Почему вы знаете, кто она такая и какія у ней намѣренія…
— Да я ужъ вижу. Чего — уймитесь! Вы ей, видимо, сразу понравились… Англичанки любятъ русскихъ. Смотрите, она за вами увяжется. Только не велико вамъ счастье. Рожа у ней — поискать. А зубами, я думаю, она можетъ перекусить въ припадкѣ страсти…
— Перестаньте же, какъ вамъ не стыдно.
— Вотъ и не стыдно. Стыдно тому, у кого видно, а не видно, такъ и не стыдно… Тоже заступается, рыцарь…
Станція. Инженеръ вышелъ. Англичанка смотрѣла на меня спокойными выпуклыми глазами. Потомъ раскрыла сакъ, вынула книжку и стала читать. Инженеръ возвратился съ корзинкой винограду и вѣткой банановъ.
— Ужъ она и книжку читаетъ! Совсѣмъ дѣло ваше дрянь. Не довѣряю я женщинамъ, кои книжки въ дорогѣ читаютъ.
Сычовъ ѣлъ виноградъ, бананы и долго болталъ про англичанку всякій вздоръ, иногда совсѣмъ неприличный. Онъ даже вообразилъ и разсказалъ, какое у ней должно быть тощее тѣло, ноги и плечи… Если я унималъ его, то онъ надо мной смѣялся. Поэтому я замолчалъ.
Поѣздъ поднялся уже на значительную высоту. Петръ Сергѣичъ высунулся въ окно вагона и любовался разстилавшейся внизу картиной. Дома разбросаны по горамъ въ безпорядкѣ, точно игральныя кости; ихъ красныя черепичатыя крыши ясно вырисовываются на зелени деревьевъ и сѣрыхъ скалахъ. Въ бейрутской гавани, точно черные жуки и мухи по стеклу, ползаютъ морскіе пароходы и лодки. На сѣверѣ высятся скалистыя хмурыя вершины Ливана: одна за другой, одна выше другой. Въ африканскомъ углу блещетъ подъ лучами солнца, какъ расплавленное серебро, Средиземное море. Съ горныхъ вершинъ тянетъ холодомъ.
Петръ Сергѣичъ смотрѣлъ въ окно, изрѣдка издавалъ звуки восторга передъ красотами природы, но, взглядывая на англичанку, непремѣнно говорилъ:
— Ну, и рожу, однако, намъ Богъ послалъ. Послѣ такихъ красотъ природы смотрѣть на нее тошно.
Мы перевалили Ливанъ, стали спускаться въ долину Целесиріи, по которой пролегаетъ желѣзнодорожная вѣтка на Баальбекъ и дальше къ сѣверу. Передъ узловой станціей Раякъ кондукторъ ходилъ собирать билеты. Оказалось, англичанка ѣдетъ въ Баальбекъ, какъ и мы.
Сычовъ снова началъ издѣваться.
— Вотъ счастье! Чортъ ее до Баальбека несетъ. Я увѣренъ, что она заберется съ нами въ одно купэ и на той дорогѣ. И въ Баальбекѣ она не оставитъ насъ въ покоѣ… Я знаю англичанокъ.
Пріѣхали на пересадочную станцію. Всѣ вышли. Сычовъ убѣжалъ въ буфетъ, а я остался на платформѣ въ ожиданіи поѣзда. Наша спутница, видимо, совсѣмъ не понимала по-арабски, стояла въ туземной толпѣ съ ручнымъ сакомъ въ рукахъ и растерянно оглядывалась по сторонамъ, точно кого-то искала.
Я подошелъ къ ней и, обращаясь по-французски, спросилъ, не могу ли въ чемъ помочь.
Дѣвушка довѣрчиво обернулась ко мнѣ и чистымъ русскимъ языкомъ сказала:
— Пожалуйста. Мнѣ бы мой багажъ передать здѣсь на Дамаскъ, а я поѣду въ Баальбекъ.
Меня точно кипяткомъ обварило, такъ мнѣ стало стыдно за разговоръ въ вагонѣ. Однако, я передалъ кондуктору квитанцію и попросилъ его сдѣлать, что нужно. Мы пошли вмѣстѣ съ ней по платформѣ.
— Трудно, конечно, просить у васъ извиненія за нашъ разговоръ въ вагонѣ…
— Оставьте объ этомъ, пожалуйста, — замахала она руками. — Вѣдь мы часто думаемъ о своихъ ближнихъ худо и гадко, да не высказываемъ этого, а вашъ компаніонъ высказалъ. Я не обидѣлась. Меня даже не волновали его слова. Мнѣ только было пріятно, что вы меня защищаете.
— Помилуйте… Но отчего же вы не сказали намъ, что вы — русская, — сказалъ я съ искреннимъ упрекомъ.
— Да я сначала какъ-то не рѣшилась, а потомъ мнѣ было жалко вашего знакомаго. Ему было бы, вѣроятно, очень стыдно. А слушать о себѣ, вотъ въ такихъ случаяхъ, дурное мнѣніе гораздо легче, чѣмъ знать, что это мнѣніе дошло по принадлежности. Я и молчала.
Въ это время сзади я услышалъ голосъ Петра Сергѣича. Въ тѣ минуты голосъ его казался мнѣ до того противнымъ, какимъ не казался никогда никакой человѣческій голосъ. Онъ говорилъ, догоняя насъ:
— Ну вотъ! Я такъ и зналъ. Ужъ познакомились. Значитъ, сегодня же и въ номеръ вмѣстѣ…
Если бы инженеръ стрѣлялъ мнѣ въ спину, я, вѣроятно, перенесъ бы выстрѣлы спокойнѣе, чѣмъ его дикія слова. Я дѣлалъ ему за спиной разные знаки, но онъ въ эти минуты былъ неумолимо-глупъ и самодовольно-недогадливъ.
— Да вы не вертите пальцами за… спиной-то; я знаю эти штуки…
Боясь услыхать что-нибудь еще хуже, я остановился и, обращаясь къ спутницѣ, сказалъ коснѣющимъ языкомъ:
— Позвольте вамъ представить. Мой спутникъ, Петръ Сергѣичъ Сычовъ.
Она протянула руку, посмотрѣла на него своими выпуклыми любопытными глазами и сказала не безъ смущенія:
— Очень рада… Вотъ, значитъ, вмѣстѣ въ Баальбекъ поѣдемъ…
На мгновеніе Сычовъ замеръ, точно провѣрялъ себя: не ослышался ли онъ. Потомъ вдругъ съежился, уменьшился и забормоталъ что-то непонятное:
— Конечно… по-русски… знаете ли… пріятно… иногда…
Потомъ въ отчаяніи метнулся отъ насъ со словами:
— Ахъ, у меня тамъ багажъ!..
И побѣжалъ куда-то бокомъ, бокомъ, точно подстрѣленный заяцъ.
Я едва отыскалъ его на станціи. Онъ забился въ дальній уголъ и не хотѣлъ оттуда выходить.
— Она въ Баальбекъ ѣдетъ?
— Да…
— Я туда не поѣду. Поѣдемте, голубчикъ, въ Дамаскъ. Ради Бога.
Я проводилъ «англичанку», а съ инженеромъ мы поѣхали въ Дамаскъ.
Весь день Петръ Сергѣичъ чувствовалъ себя скверно, бранился, не ѣлъ и все волновался.
Вечеромъ въ Дамаскѣ въ моемъ домѣ мы лежали въ постеляхъ. Сычовъ, казалось, уснулъ. Я тоже сталъ засыпать. Но вдругъ онъ вскочилъ на кровати и схватилъ себя за волосы.
— Всѣ — англичанки, чортъ возьми! Всѣ вы, женщины, такія же англичанки… Притворяетесь только, что не понимаете…
— А вы! — набросился онъ на меня. — Смотрите, какой святой… Съ виду-то всѣ приличны, благородны, честны… И спятъ… Да-съ, и спятъ спокойно. А выверни каждаго изъ насъ въ любой моментъ — сгоритъ со стыда…
И онъ покатился на кровати, точно отъ сильной боли въ животѣ.
Примѣчанія
[править]- ↑ исп.