Я перехожу теперь къ рубрикѣ фактовъ, считаемыхъ мною за абсолютное доказательство сообщенія не только внѣ умственнаго уровня медіума, но и исходящаго изъ источника, внѣ его находящагося. Г. Гартманъ далъ явленіямъ этого рода опредѣленіе, несоотвѣтствующее дѣйствительности; онъ говоритъ: «Такъ называемый „ударъ языковъ“ есть ничто иное, какъ безсознательная рѣчь въ религіозномъ экстазѣ» (стр. 29 нѣмец. подлин.) То же самое слѣдуетъ разумѣть, когда онъ говоритъ: «Нѣкоторые медіумы при своихъ мимическихъ трансфигураціяхъ обнаруживаютъ особый даръ языковъ» (стр. 109 рус. перев.). Не смотря на всѣ магическія способности, которыми г. Гартманъ наградилъ сомнамбулическое познаніе, онъ не рѣшился одарить его даромъ языковъ, идущимъ далѣе того, «какъ передавать звуки, слова и фразы на чужихъ, непонятныхъ нарѣчіяхъ, которыя задолго до того медіумъ слышалъ случайно, не обративъ на то вниманія» (стр. 75); въ другомъ мѣстѣ онъ говоритъ: «Сомнамбулы въ состояніи повторять письменно и устно слова и фразы на непонятныхъ языкахъ, когда эти слова и фразы внутренно произносятся магнетизеромъ или лицомъ, поставленнымъ въ сношеніе съ ними; сомнамбулы понимаютъ даже ихъ смыслъ, насколько понимаетъ его передающій и насколько онъ его себѣ представляетъ, произнося слова громко или мысленно. Доказательствомъ служитъ здѣсь то, что на вопросы, дѣлаемые сомнамбулу на незнакомыхъ языкахъ, онъ отвѣчаетъ осмысленно на языкахъ ему доступныхъ, но отвѣта не получается, если вопросъ ставится на такомъ языкѣ, который непонятенъ для самого спрашивающаго» (стр. 82). Итакъ, въ сущности, это ничто иное, какъ чтеніе мыслей, или, какъ выражается самъ г. Гартманъ, это только самый «одухотворенный случай передачи мысли» (тамъ-же). И въ этомъ г. Гартманъ совершенно правъ: никогда еще сомнамбулъ не говорилъ на языкѣ ему неизвѣстномъ. Эннемозеръ, въ своемъ сочиненіи «Магнетизмъ» (Штутгардъ 1853 г.), утверждаетъ то же самое; вмѣстѣ съ Эшенмайеромъ онъ считаетъ подобную способность у сомнамбуловъ за «химеру» (стр. 29); далѣе онъ поясняетъ даже почему это такъ:
«Если даже допустить, — говоритъ онъ, — что ясновидящій подобно тому, какъ онъ проникаетъ въ мысли другихъ людей, могъ бы проникать и въ чуждый для него языкъ, то во всякомъ случаѣ подобной способности можно было бы приписать только знаніе содержанія или смысла рѣчи, но не способа выраженія, ибо этотъ способъ только условный, установленный путемъ предварительнаго соглашенія, которому надо напередъ научиться. Способность говорить есть искусство техническое, подобно тому, какъ и игра на какомъ-нибудь инструментѣ; и кто на какомъ-нибудь языкѣ не упражнялся, хотя по крайней мѣрѣ элементарно, тотъ не можетъ даже повторить такую рѣчь, а еще менѣе тотчасъ же заговорить на этомъ языкѣ; точно также, какъ онъ не можетъ повторить сыгранную музыкальную пьесу, если не пріобрѣлъ упражненіемъ этой способности. Музыкальный геній будетъ создавать новыя произведенія, запоминать сыгранное другими, хотя бы разъ только имъ слышанное, но онъ въ состояніи повторить это лишь на своемъ инструментѣ, а никакъ не на другомъ, ему незнакомомъ. То же самое и съ языкомъ. Органы рѣчи суть инструменты, которые для рѣчи вообще и для каждаго языка въ особенности должны быть напередъ подготовлены упражненіемъ. Что же касается до смысла или содержанія, то, каковъ бы онъ ни былъ, ясновидящіе всегда будутъ передавать его на своемъ родномъ, или имъ извѣстномъ языкѣ, или такомъ, котораго по крайней мѣрѣ элементы имъ знакомы» (стр. 451-52).
Итакъ, по теоріи Гартмана, невозможность какъ для сомнамбула, такъ и для медіума говорить на языкѣ, котораго онъ не знаетъ, или играть на инструментѣ, не учившись музыкѣ, твердо установлена. Тѣмъ не менѣе такіе факты въ спиритизмѣ хорошо извѣстны.
Здѣсь на первомъ мѣстѣ мы имѣемъ свидѣтельство, на которое можно вполнѣ положиться — судьи Эдмондса, наблюдавшаго это явленіе въ собственномъ семействѣ, въ лицѣ дочери своей Лауры[1]). Въ предисловіи ко II-му тому своего сочиненія «Спиритуализмъ», 1855 года, мы находимъ интересныя подробности о развитіи медіумическихъ способностей его дочери, которую онъ тогда еще не называетъ:
«Она была молодая дѣвушка, получившая порядочное воспитаніе, и ревностная католичка. Ея церковь учила ее не вѣрить спиритуализму и она отказывалась присутствовать при его явленіяхъ, какъ ни были они часты въ окружавшей ее средѣ. Наконецъ, домъ, въ которомъ она жила, обратился въ то, что въ былыя времена называли „непокойнымъ“. Такъ продолжалось около полугода: она почти постоянно слышала странные звуки и видѣла не менѣе странныя явленія, которыя, какъ она въ этомъ удостовѣрилась, происходили безъ человѣческаго участія, и вмѣстѣ съ тѣмъ, носили отпечатокъ разумности. Любопытство ея возбудилось и она стала посѣщать сеансы. Вскорѣ она увидѣла достаточно, чтобы убѣдиться въ присутствіи духовнаго дѣятеля, а вслѣдъ затѣмъ и сама сдѣлалась медіумомъ. Этому прошло теперь около года и медіумизмъ ея за это время переходилъ различныя фазы. За всѣмъ этимъ я слѣдилъ съ живѣйшимъ интересомъ.
«Вначалѣ ее судорожно сильно подергивало; вскорѣ она стала механически писать, т. е. безъ всякаго участія воли со своей стороны и безъ всякаго сознанія того, что она писала. Обладая сильною волею, она была въ состояніи во всякую минуту остановить явленія. Затѣмъ она сдѣлалась говорящимъ медіумомъ. Она не впадала въ трансъ, какъ многіе другіе, т. е. въ безсознательное состояніе, но вполнѣ сознавала все, что говорила, и все вокругъ нея происходившее… Послѣ того она начала говорить на разныхъ языкахъ. Она не знаетъ никакого языка, кромѣ своего природнаго и французскаго, насколько ему можно выучиться въ школѣ; тѣмъ не менѣе она говорила на девяти или десяти различныхъ языкахъ, иногда по цѣлому часу, съ легкостью и скоростью природной рѣчи. Нерѣдко случалось, что иностранцы бесѣдовали черезъ нее съ своими отшедшими друзьями на своемъ природномъ языкѣ. Недавно былъ такой случай: одинъ изъ нашихъ посѣтителей, родомъ грекъ, имѣлъ съ ней нѣсколько свиданій, во время которыхъ, иногда по цѣлымъ часамъ, онъ велъ разговоръ на греческомъ языкѣ и получалъ черезъ нее отвѣты иногда на этомъ языкѣ, иногда на англійскомъ; между тѣмъ, дотолѣ, она никогда но слыхала ни одного слова на ново-греческомъ языкѣ.
„Около того же времени развились ея музыкальныя способности. Она неоднократно пѣла на различныхъ языкахъ — на итальянскомъ, индійскомъ, нѣмецкомъ, польскомъ и нерѣдко, въ настоящее время, поетъ на родномъ языкѣ, импровизируя слова и музыку, причемъ мелодія замѣчательно хороша и оригинальна, а смыслъ словъ глубоко возвышенный“ (стр. 44-45).
Позднѣе, въ 1858 году, Эдмондсъ напечаталъ серію „Спиритическихъ трактатовъ“, изъ коихъ 6-ой подъ спеціальнымъ заглавіемъ: „Рѣчь на неизвѣстныхъ языкахъ“, гдѣ онъ сообщаетъ еще большія подробности объ этомъ видѣ медіумизма своей дочери, не скрывая болѣе, что рѣчь идетъ о ней, называетъ ее но имени и указываетъ на многіе другіе подобные случаи.
„Спиритическій трактатъ № 10-й“ заключаетъ въ себѣ письма, напечатанныя Эдмондсомъ въ 1859 году въ газетѣ „Нью-Іоркская Трибуна“, изъ коихъ VIII-ое озаглавлено: „Медіумическая рѣчь на неизвѣстныхъ медіуму языкахъ“. Въ этомъ письмѣ собрано болѣе пятидесяти подобныхъ случаевъ. Всѣ эти письма были изданы мною по-нѣмецки въ 1873 г. въ особой брошюрѣ подъ заглавіемъ: „Американскій спиритизмъ, изслѣдованія судьи Эдмондса“; тамъ можно найти всѣ подробности, здѣсь же я воспроизведу самые замѣчательные случаи, ибо придаю этого рода явленіямъ особенное значеніе; г. Гартманъ игнорировалъ ихъ, равно какъ и парафиновыя формы съ матеріализованныхъ рукъ и ногъ.
Прежде всего вотъ тѣ случаи, которые наблюдалъ самъ Эдмондсъ:
«Однажды вечеромъ, — говоритъ онъ, — пришла ко мнѣ въ домъ молодая дѣвушка изъ восточныхъ штатовъ. Она явилась въ Нью-Іоркъ, чтобы искать счастья. Воспитаніе ея ограничивалось тѣмъ, которое получается въ обыкновенной сельской школѣ. Она была медіумъ, и черезъ нее очень часто проявлялся какой-то французъ, который не давалъ ей покою. Онъ могъ говорить чрезъ нее, но только по-французски. Болѣе часу продолжался разговоръ между моей дочерью и этой дѣвушкой — миссъ Доудъ. Онѣ обѣ говорили только по-французски и такъ быстро и свободно, какъ природные французы. Языкъ г-жи Доудъ былъ какой-то patois южныхъ французскихъ провинцій, а дочери моей — чисто парижскій. Это происходило въ моей библіотекѣ, въ присутствіи пяти или шести человѣкъ, и г-жа Доудъ и теперь еще находится въ городѣ.
«Въ другой разъ, нѣсколько польскихъ джентльменовъ просили свиданія съ дочерью моей; она ихъ вовсе не знала; во время этого свиданія она нѣсколько разъ говорила на ихъ языкѣ слова и рѣчи, которыхъ сама не понимала, но они понимали; большую часть разговора они вели на польскомъ языкѣ, и получали черезъ нее отвѣты иногда на англійскомъ, а иногда на польскомъ языкѣ. Этотъ случай можетъ быть удостовѣренъ только свидѣтельствомъ самой Лауры, ибо никто при этомъ не присутствовалъ, кромѣ ея и тѣхъ двухъ джентльменовъ, которые именъ своихъ не сообщили.
«Случай съ грекомъ произошелъ такъ: однажды вечеромъ, когда у меня въ гостиной было отъ двѣнадцати до пятнадцати человѣкъ посѣтителей, пришелъ г. Гринъ, здѣшній артистъ, въ сопровожденіи джентльмена, котораго онъ представилъ какъ г. Эвангелидеса, изъ Греціи.
«Онъ говорилъ по-англійски плохо, но по-гречески свободно. Вскорѣ черезъ мою дочь проявилась какая-то личность, которая заговорила съ нимъ по-англійски; по всему тому, что она сказала ему, онъ призналъ въ ней пріятеля своего, нѣсколько лѣтъ тому назадъ скончавшагося въ его домѣ, но о которомъ никто изъ насъ никогда не слыхалъ. Иногда дочь моя выговаривала слова или цѣлую фразу по-гречески, вслѣдствіе чего г. Э. спросилъ — не можетъ ли онъ и самъ говорить по-гречески? Остальная часть разговора продолжалась, въ теченіе болѣе часа, съ его стороны по-гречески, съ ея же — то на греческомъ, то на англійскомъ. Иногда дочь моя не понимала, что говорилось ею или имъ; а иногда понимала, хотя въ это время и она и онъ говорили по-гречески. По временамъ онъ былъ такъ взволнованъ, что обращалъ на себя вниманіе общества: мы спросили его, что могло быть тому причиной; но онъ уклонился отъ отвѣта. По окончаніи разговора, онъ сказалъ намъ, что до этого никогда не видалъ никакихъ спиритическихъ явленій, и что онъ во время разговора дѣлалъ разные опыты, чтобы провѣрить то, что было для него такъ ново. Эти опыты состояли въ томъ, что онъ разговаривалъ о предметахъ, о которыхъ дочь моя — онъ былъ вполнѣ увѣренъ — ничего не знала, и часто и внезапно мѣнялъ предметъ разговора, переходя отъ частныхъ дѣлъ къ политическимъ, отъ философскихъ вопросовъ къ богословскимъ и т. д. Въ отвѣтъ на разспросы наши —- такъ какъ никто изъ насъ по-гречески не зналъ — онъ завѣрилъ насъ, что медіумъ его греческую рѣчь понималъ и самъ говорилъ по-гречески правильно.
«При этомъ присутствовали: г. Гринъ, г. Алленъ — предсѣдатель бостонскаго банка, два джентльмена — извѣстные желѣзнодорожные подрядчики одного изъ восточныхъ штатовъ, дочь моя Лаура, племянница моя Дженни Киэсъ, я самъ, и многіе другіе, которыхъ не помню. Послѣ того г. Эвангелидесъ имѣлъ съ дочерью моей еще нѣсколько свиданій, на которыхъ разговоръ происходилъ по-гречески.
«Упомянутая племянница моя, также медіумъ, часто пѣла по-итальянски, импровизируя и слова и мелодію, между тѣмъ какъ она вовсе не знаетъ этого языка. Такихъ случаевъ множество.
«Однажды дочь моя и племянница пришли ко мнѣ въ библіотеку и начали со мной разговоръ по-испански, — одна изъ нихъ начинала фразу, другая ее оканчивала. Онѣ оказались подъ вліяніемъ одной личности, которую я при жизни зналъ въ Центральной Америкѣ, и было упомянуто о многихъ вещахъ, случившихся тамъ со мною, и имъ обѣимъ, какъ я это твердо знаю, точно также неизвѣстныхъ, какъ и испанскій языкъ. Засвидѣтельствовать это можемъ только мы трое.
«Дочь говорила со мной и по-индѣйски, на нарѣчіяхъ Чиппева и Маномони. Я зналъ ихъ, потому что жилъ два года среди индѣйцевъ.
„Такимъ образомъ я указалъ на случаи, когда дочь моя говорила на индѣйскомъ, испанскомъ, французскомъ, польскомъ и греческомъ; я также слышалъ, какъ она говорила на итальянскомъ, португальскомъ, венгерскомъ, латинскомъ и другихъ языкахъ, которыхъ я не зналъ. Случаи были слишкомъ многочисленны, чтобы припомнить имена присутствовавшихъ лицъ“.
«Теперь я приведу подобные же случаи съ посторонними лицами, бывшіе въ моемъ присутствіи.
«Г-жа Елена Лидсъ, живущая въ Бостонѣ, 45 Carver Street, довольно извѣстный медіумъ въ той мѣстности, очень часто говорила по-китайски. Она очень ограниченнаго образованія и никогда нѳ слыхала слова на этомъ языкѣ; это случалось съ ней такъ часто въ одну пору ея медіумизма, что я не ошибусь, если скажу, что тысячи лицъ были свидѣтелями этого. Я самъ видѣлъ это по крайней мѣрѣ сотню разъ.
«Я очень хорошо помню, что г-жа Свитъ, одинъ изъ здѣшнихъ медіумовъ, весьма мало образованная, очень часто говорила по-французски, а впослѣдствіи также на итальянскомъ и еврейскомъ.
«Мнѣ случалось очень часто присутствовать при сродномъ явленіи, когда сообщенія происходили черезъ стуки и давались на иностранномъ языкѣ, тогда какъ медіумъ зналъ только по-англійски.
«Я также слышалъ у себя въ домѣ, какъ дочь губернатора Тольмэджа говорила по-нѣмецки въ присутствіи многихъ лицъ.
„Таковъ мой личный опытъ по этому вопросу; между тѣмъ онъ обнимаетъ весьма малую часть того, что происходило въ этомъ родѣ, и, если не ошибаюсь, еще меньшую долю того, что уже было опубликовано“ (Tract. № 6).
Судья Эдмондсъ, проникнутый важностью явленій этого рода, обнародовалъ въ спиритическомъ журналѣ „Banner of Light“ воззваніе съ просьбой сообщать ему подобные факты. Не прошло мѣсяца, какъ онъ получилъ до двадцати писемъ съ. описаніемъ подобныхъ же случаевъ; ихъ содержаніе составляетъ приложеніе къ его „Спиритическому трактату“ № 10. Заимствую оттуда нѣсколько наиболѣе удостовѣренныхъ случаевъ:
«Г. редакторъ! Прочитавъ въ „Banner“’ѣ воззваніе судьи Эдмондса о сообщеніи ему медіумическихъ случаевъ рѣчи на неизвѣстномъ языкѣ, я желаю передать вамъ о случившемся въ нашемъ кружкѣ два года тому назадъ. Въ продолженіе трехъ мѣсяцевъ мы имѣли сеансы каждое воскресенье по вечерамъ. Медіумами были два молодыхъ человѣка — одинъ зять мой, а другой мой пріятель. Однажды на сеансѣ, на которомъ при- сутствовалъ одинъ изъ этихъ медіумовъ, онъ впалъ въ трансъ и въ скоромъ времени началъ говорить на всѣмъ намъ непонятномъ языкѣ, но въ которомъ отецъ мои и братъ признали китайскій, такъ какъ, будучи въ Калифорніи, встрѣчали немало китайцевъ, но говорить на ихъ языкѣ не могли. На слѣдующемъ сеансѣ оба медіума заговорили на томъ же языкѣ и, поговоривъ нѣсколько минутъ, повидимому, узнали другъ въ другѣ пріятелей, и взаимныя привѣтствія ихъ сдѣлались столь бурны, что жилецъ, помѣщавшійся въ другой части дома и не вѣрившій въ спиритуализмъ, пришелъ посмотрѣть, не было ли у насъ въ гостяхъ кого изъ китайцевъ, ибо, ведя съ ними торговлю въ Калифорніи, онъ былъ нѣсколько знакомъ съ ихъ обычаями. Послѣ этого оба медіума нерѣдко подпадали подъ это вліяніе; иногда одинъ изъ нихъ пѣлъ по-китайски, а другой переводилъ содержаніе его пѣсенъ. Никто изъ присутствующихъ не могъ говорить по-китайски, а медіумы никогда китайцевъ не видали. Кружокъ нашъ былъ открытъ для всѣхъ желающихъ, и комната часто наполнялась любопытствующими. Всѣ одинаково признавали, что слышали разговоръ на иностранномъ языкѣ и, зная медіумовъ за честныхъ юношей, никто не заподозрѣвалъ ихъ въ поддѣлкѣ, равно какъ и другимъ путемъ не умѣлъ объяснить это загадочное явленіе.
«М. г.! Я прочиталъ о вашемъ желаніи узнать о лицахъ, говорившихъ на незнакомомъ языкѣ. Я слышалъ Сусанну Гойтъ, говорившую итальянскую патріотическую рѣчь, которая, по мѣрѣ произношенія, переводилась американцемъ, понимавшимъ по-итальянски. Я изучалъ итальянскій языкъ и могу вполнѣ быть увѣренъ, что она говорила по-итальянски. Есть человѣкъ, живущій около Хемпстеда, близъ Ньютоуна, которому 35 лѣтъ; его зовутъ, если не ошибаюсь, Шмидтомъ, но Гойты могутъ вамъ узнать о немъ; его я нѣсколько разъ слышалъ декламирующимъ рѣчи на итальянскомъ языкѣ, и бываетъ это съ нимъ нерѣдко. Онъ часто навѣщаетъ Гейтовъ, и когда я въ первый разъ услышалъ его, то спрашивалъ другихъ, ужъ говоритъ ли онъ хотя одно слово по-англійски! Когда онъ пришелъ въ себя, онъ мнѣ сказалъ, кто онъ и что никогда не читалъ ии одного слова ни на одномъ языкѣ, кромѣ англійскаго.
„М. г.! Прочитавъ ваше заявленіе, считаю долгомъ сообщить вамъ слѣдующее. Въ февралѣ 1858 года я жилъ у Джона Пэйна въ городѣ Лэйстсрѣ. Г-жа Сара Пэйнъ, его невѣстка — медіумъ. Въ это время туда прибылъ французъ для изслѣдованія спиритуализма. Будучи католикомъ, онъ не вѣрилъ въ него и сильно противъ него возставалъ. Черезъ нѣсколько минутъ медіумъ впалъ въ трансъ и началъ говорить съ нимъ на его родномъ языкѣ, такъ что французъ вполнѣ понималъ его; проговорили между собой довольно долго; изъ присутствующихъ никто ихъ не понималъ, кромѣ ихъ самихъ. Затѣмъ французъ попросилъ медіума написать его имя по- французски. Г-жа Пэйнъ исполнила это и, кромѣ того, такимъ же образомъ написала имя его отца и матери. Онъ сказалъ, что его отецъ и мать померли и что не было человѣка въ Соединенныхъ Штатахъ, кто бы зналъ ихъ имена. Г-жа Пэйнъ никогда до этого не видала его. Никакого языка, кромѣ своего родного англійскаго, она не знаетъ. При этомъ были многочисленные свидѣтели. Я не могу припомнить всѣхъ ихъ именъ, но назову слѣдующихъ: Іосифъ Морзъ, Д. С. Смисъ, Исаакъ Морзъ, Джонъ Пэйнъ, Эдуардъ Пэйнъ, — всѣ изъ Лэйстера; Наѳанаилъ Чӧрчиль и жена его изъ Брандона, и вашъ покорный слуга“.
«Г. редакторъ, прочитавъ воззваніе судьи Эдмондса, я могу сообщить слѣдующее:
„Г-жа Джонъ Гарди — медіумъ, безсознательно говорящій въ трансѣ, — вовсе не знаетъ ни французскаго, ни индѣйскаго языковъ, никогда имъ не учившись. Черезъ нее говоритъ индѣйскій духъ подъ именемъ Сахми, черезъ нее же онъ произвелъ многія исцѣленія. Онъ говоритъ по-индѣйски и затѣмъ передаетъ сказанное имъ по-англійски, насколько умѣетъ. Этотъ случай весьма доказателенъ. Черезъ г-жу Гарди говоритъ также французскій духъ, — молодая дѣвушка по имени Луиза Дюпонъ — актриса, мнѣ кажется. Она говорила въ присутствіи учителя языковъ и ея выговоръ и рѣчь были найдены правильными. Учитель сдѣлалъ ей по-французски неприличный вопросъ, какъ онъ самъ сознался, и получилъ отвѣтъ, который такъ его сконфузилъ, что онъ схватилъ шапку и ушелъ. Французская дѣвушка говорила передъ слѣдующими лицами, имена которыхъ я прилагаю, но не для печати. Судья Эдмондсъ можетъ, если сочтетъ нужнымъ, адресоваться къ нимъ для справки по этому дѣлу“.
«М. Г.! Прочитавъ въ „Banner of Light“ о вашемъ желаніи, имѣю честь сообщить слѣдующее:
«Въ февралѣ 1857 г. я былъ вмѣстѣ съ г-жею Уарнеръ въ домѣ г. Льюиса, въ Троѣ. Однажды вечеромъ, когда г-жѣ Уарнеръ нездоровилось, черезъ нее проявился какой-то индѣецъ, который и занялся ея врачеваніемъ. Въ это время одинъ нѣмецъ — въ семействѣ его называли Мильтономъ — вошелъ въ комнату. Онъ страдалъ сильною головною болью, но ничего не сказалъ объ этомъ въ присутствіи г-жи Уарнеръ; она подошла къ нему и въ нѣсколько минутъ, простымъ наложеніемъ рукъ, избавила его отъ головной боли. Затѣмъ, она сказала ему, на ломаномъ, индѣйцамъ обычномъ, англійскомъ языкѣ, что тутъ находится „блѣдный духъ“, который покинулъ тѣло по ту сторону „великихъ водъ“ и который желаетъ говорить съ нимъ. Немного погодя, она заговорила по-нѣмецки и, между прочимъ, повторила молодому человѣку, какъ онъ передалъ намъ, послѣднія слова, сказанныя ему матерью его на смертномъ одрѣ. Молодой человѣкъ, бывшій до того упорнымъ скептикомъ, прослезился и сказалъ, что „сдается“. На разспросы членовъ семейства г. Льюиса, онъ повторилъ намъ эти слова и перевелъ ихъ; послѣднія были: „милый сынъ мой, не могу болѣе дать тебѣ хлѣба“. Г-жа Уарнеръ никогда ничего не слыхала о семействѣ этого молодого человѣка, и никакого языка, кромѣ англійскаго, не знаетъ…
«М-ръ Понъ, одинъ изъ наиболѣе уважаемыхъ гражданъ въ Троѣ, многочисленные члены его семьи, со включеніемъ и молодого нѣмца, подтвердятъ истину мною разсказаннаго. Почтовый адресъ ихъ: «Уэльшфильдъ, Огайо…
«Въ сентябрѣ 1857 г. г-жа Уарнеръ посѣтила Миланъ для публичныхъ чтеній. По окончаніи послѣдняго, она сказала небольшую рѣчь на индѣйскомъ языкѣ, и потомъ дала ея переводъ; это было убѣдительное воззваніе въ пользу остающихся индѣйскихъ племенъ. Житель Милана, по имени Мериллъ, принадлежавшій къ пресвитеріанской церкви, присутствовалъ при этомъ, и такъ остался доволенъ подлинностью индѣйской рѣчи, что призналъ себя убѣжденнымъ. Съ самаго дѣтства своего и до восемнадцатаго года онъ жилъ среди индѣйцевъ и говорилъ на ихъ языкѣ совершенно свободно, поэтому онъ и могъ судить о подлинности слышанной имъ индѣйской рѣчи. Прилагаю его свидѣтельство:
«Симъ свидѣтельствую, что факты, изложенные г. И. Уарнеромъ, совершенно вѣрны, а также, что изъ личныхъ сношеній моихъ съ г-жею Уарнеръ я вполнѣ убѣдился, что она, въ своемъ нормальномъ состояніи, нисколько не понимаетъ по- индѣйски; вмѣстѣ съ тѣмъ я убѣжденъ, что когда она находится подъ такъ называемымъ „вліяніемъ духа“, она, дѣйствительно, можетъ говорить по-индѣйски.
«М. г.! Прочитавъ ваше заявленіе въ „Banner of Light“, я могу сообщить, вамъ слѣдующее:
«Четыре года тому назадъ я сталъ устраивать сеансы у себя на дому съ цѣлью изслѣдованія „современнаго спиритуализма“, и вскорѣ убѣдился, что жена моя медіумъ. Такое открытіе настолько ее огорчило и раздосадовало, что она готова была дать все на свѣтѣ, чтобы этого не было; долгое время она боролась съ тою силою, которая повергала ее въ трансъ и говорила посредствомъ ея организма, но предубѣжденіе ея было наконецъ осилено… Подобно многимъ, принадлежащимъ къ рабочему классу, она не получила никакого образованія, кромѣ пріобрѣтаемаго въ народныхъ школахъ.
«Вотъ, между прочимъ, чему я былъ свидѣтелемъ:
„На сеансѣ у д-ра Родда, на которомъ присутствовали гг. Миллеръ, Кимбаль, Кильбёрнъ и др., намъ былъ заданъ концертъ на испанскомъ языкѣ, который продолжался болѣе двухъ часовъ. Вскорѣ послѣ того, какъ мы соединили руки, жена моя, молодая дама (миссъ Сконгаль) и молодой человѣкъ, котораго онѣ видѣли въ первый разъ, подпали одновременно вліянію, и начали бѣгло говорить между собою по-испански. Послѣ пятнадцатиминутнаго разговора, тріо встало на ноги и начало пѣть какую-то трудную пьесу по-испански; всѣ трое участвовали и пѣли въ полной гармоніи; такимъ образомъ было превосходно пропѣто до двѣнадцати пьесъ. Между каждой пьесой они оживленно разговаривали и обсуждали, какую слѣдующую пьесу имъ пѣть… Закончивъ пѣніе, всѣ три медіума одновременно пришли въ себя и были крайне удивлены, узнавъ о томъ, что происходило. Вскорѣ послѣ того молодой человѣкъ впалъ въ трансъ подъ другимъ вліяніемъ и объяснилъ все видѣнное нами. Давшіе намъ чрезъ медіумовъ концертъ были испанцы, братъ и двѣ сестры, бывшіе во время земной жизни своей по профессіи пѣвцами, и этимъ заработывавшіе себѣ хлѣбъ; въ этотъ вечеръ они явились къ намъ не только ради удовольствія и назиданія, а также и для того, чтобы доказать, что дни Пятидесятницы еще не миновали. Долженъ присовокупить здѣсь, что легко удостовѣрить самымъ положительнымъ образомъ, что ни одинъ изъ помянутыхъ медіумовъ не можетъ, въ нормальномъ состояніи своемъ, говорить на какомъ-либо другомъ языкѣ, кромѣ своего родного.
„Однажды жена моя находилась подъ вліяніемъ, повидимому, нѣмецкихъ „духовъ“, говорила и пѣла на этомъ языкѣ въ теченіе нѣсколькихъ вечеровъ; но никто изъ нашего кружка но зналъ этого языка. Желая хорошенько провѣрить это явленіе, я зашелъ къ доктору-нѣмцу, по имени Эйлеръ, и просилъ его зайти ко мнѣ и обстоятельно изслѣдовать это дѣло. Онъ приходилъ два раза и говорилъ съ медіумомъ по цѣлому часу на своемъ родномъ языкѣ. Удивленіе его было велико, но радость еще больше. Кромѣ нѣмецкаго, жена моя говорила неоднократно и на итальянскомъ языкѣ, который, разумѣется, ей точно также неизвѣстенъ“.
„М. Г.! Прочитавъ о вашемъ желаніи имѣть свѣдѣнія о медіумахъ, говорящихъ на неизвѣстныхъ имъ языкахъ, я могу сообщить вамъ, что я иногда говорю въ трансѣ отъ имени индѣйскаго духа. Я не понимаю этого языка и не могу знать, насколько правильно я говорю на немъ. Но на дняхъ я встрѣтила одного господина, заявившаго себя скептикомъ, не вѣрящимъ сношенію съ духовнымъ міромъ. Мой индѣйскій духъ заговорилъ съ нимъ по-индѣйски, я же, впавъ въ состояніе ясновидѣнія, описала ему одного индѣйскаго вождя, умершаго, по его словамъ, дня за три до отъѣзда этого господина изъ Іова. Мой руководитель узналъ названнаго духа и далъ много убѣдительныхъ доказательствъ упомянутому господину, знавшему языкъ этого племени, которое онъ назвалъ Пауни. Прилагаю частное письмо, написанное мнѣ этимъ господиномъ, по его возвращеніи въ Іова, можете извлечь изъ него все, что сочтете полезнымъ для успѣха нашего дѣла“.
Изъ этого письма я приведу слѣдующія, наиболѣе интересныя строки:
„Многоуважаемая миссъ! Какъ вы знаете, я не вѣрю въ спиритическое ученіе; я остаюсь при томъ убѣжденіи, что это ничто иное, какъ проявленіе вліянія человѣческаго духа на другой, таковой же. Такъ какъ я еще немного занимался этимъ предметомъ, то не знаю, къ какому заключенію я бы пришелъ, еслибъ имѣлъ возможность вполнѣ его изслѣдовать. Но есть одно обстоятельство, которое я теперь вспоминаю и никакъ не могу понять, это то, что вы говорили на индѣйскомъ нарѣчіи совершенно правильно, со всѣми особенностями рѣчи, употребляемой въ индѣйскихъ вигвамахъ (хижинахъ)“.
О другихъ случахъ, попавшихъ мнѣ подъ руки, я ограничусь краткими замѣтками.
Въ первомъ спиритическомъ журналѣ — „Spiritual Telegraph“, издававшемся въ Нью-Іоркѣ Партриджемъ, я нахожу въ томѣ III, 1854 года, на стр. 62, слѣдующее:
„Уильямъ Бриттингамъ, будучи у насъ нѣсколько дней тому назадъ въ конторѣ, разсказалъ интересный фактъ. Г. Уальденъ, говорящій медіумъ изъ Элликотвиля, недавно посѣтилъ Спрингзъ, принадлежащій г. Чэзу. Тотчасъ по пріѣздѣ своемъ, когда онъ стоялъ еще на крыльцѣ, къ нему на встрѣчу вышла изъ дома горничная, шведка, съ которой г. Уальденъ заговорилъ. Никто изъ присутствующихъ не понималъ его языка, не понималъ и самъ медіумъ, что онъ говорилъ. Дѣвушка, видя, что къ ней обратились на родномъ языкѣ, пустилась въ разговоръ, она оказалась весьма заинтересованной и вскорѣ тронутой до слезъ. Г. Бриттингамъ спросилъ, что съ нею? Она отвѣтила приблизительно слѣдующее: „Этотъ человѣкъ знаетъ все про моихъ отца и мать, изъ коихъ первый умеръ шесть мѣсяцевъ, а вторая восемь лѣтъ тому назадъ, мнѣ сказали, что это они говорятъ со мною черезъ него и могутъ говорить также и черезъ другихъ медіумовъ“. Дѣвушка, никогда не видавшая ничего подобнаго, была поражена и, разумѣется, не могла понять, какъ г. Уальденъ, американецъ, совершенно не знавшій ни ея семейства, ни шведскаго языка, могъ говорить съ ней столь загадочнымъ образомъ“.
Въ 1873 году Алленъ Путнамъ издалъ біографію м-съ Коннантъ, бывшей когда-то очень извѣстнымъ въ Америкѣ говорящимъ медіумомъ, чрезъ уста которой получались въ редакціи „Banner of Light“ тѣ сотни сообщеній, которыя печатались въ каждомъ его номерѣ. М-съ Коннантъ сама первая сомнѣвалась въ сообщеніяхъ, высказываемыхъ ею въ трансѣ. Она часто находилась подъ вліяніемъ индѣйскихъ духовъ, давшихъ ей имя „Тулуларъ“, т. о. „нѣчто, черезъ что смотрѣть“. — „Какъ могу я знать, что слова и выраженія, употребляемыя Спрингфлоуеръ, моей обычной внушительницей-индѣянкой и другими, вѣрны и правильны, — говорила она, — я не сознаю того, что говорю, и никто изъ присутствующихъ не можетъ рѣшить, если ли какой-нибудь смыслъ въ томъ, что говорится черезъ меня этими индѣйскими духами?..“ Желая выяснить, насколько въ этомъ было правды, она пользовалась всякимъ случаемъ для провѣрки сообщеній… Однажды посѣтилъ ее полковникъ Таполь, членъ сѣверо-американской комиссіи умиротворенія индѣйцевъ, вмѣстѣ съ нѣкоторыми джентльменами, среди которыхъ находился одинъ господинъ, бывшій въ продолженіе пятнадцати лѣтъ правительственнымъ агентомъ по индѣйскимъ дѣламъ, вслѣдствіе чего ему пришлось ознакомиться съ большинствомъ нарѣчій, употребляемыхъ туземцами; это былъ отличный случай для провѣрки. „Спрингфлоуеръ“ тотчасъ же проявилась и свободно заговорила съ агентомъ, даже не разъ брала надъ нимъ верхъ, ибо ему нерѣдко приходилось отыскивать въ памяти требуемое слово, тогда какъ его невидимая собесѣдница казалась вполнѣ въ своемъ элементѣ… Г-жа Коннантъ спросила его: „Какъ онъ думаетъ, еслибъ ей пришлось быть среди индѣйцевъ того племени, къ которому принадлежала „Спрингфлоуеръ“, и тамъ заговорить въ трансѣ отъ ея имени, то поняли бы ее или нѣтъ?“ Онъ отвѣтилъ, что въ этомъ не могло быть никакого сомнѣнія“ (стр. 152-54).
Я прохожу молчаніемъ всѣ писанныя сообщенія, полученныя медіумами на неизвѣстныхъ имъ языкахъ. Хотя эти случаи весьма многочисленны, но большою частью это цитаты изъ авторовъ или отрывочныя слова, о которыхъ всегда можно сказать, что они были подслушаны или выучены наизусть, или списаны — сознательно или безсознательно; а не то это короткія фразы, происхожденіе которыхъ всегда оставляетъ мѣсто подозрѣнію. Есть много случаевъ, гдѣ, по личному убѣжденію присутствующихъ, медіумъ никакъ не могъ знать языка, на которомъ писалъ, — въ моемъ личномъ опытѣ есть нѣсколько подобныхъ фактовъ, — но такія убѣжденія не передаются. Вотъ почему сообщенія этого рода не имѣютъ почти никакого значенія въ сравненіи съ фактами живой рѣчи, примѣры которой были мною приведены выше.
Я долженъ упомянуть въ этой рубрикѣ и о случаяхъ сообщеній, полученныхъ телеграфическими знаками, медіуму неизвѣстными, что равносильно неизвѣстному языку (См. „Wolfe. Startling facts“, стр. 247-55). Интересный случай разсказанъ въ біографіи м-съ Коннантъ, который я здѣсь и приведу:
„Однажды, въ то время, когда м-съ Коннантъ жила въ Cummings House’ѣ въ Бостонѣ, къ ней зашелъ незнакомый господинъ, заявившій, что, занимаясь изслѣдованіемъ спиритизма, онъ желалъ бы получить особенное доказательство самоличности отъ своего пріятеля; это до сихъ поръ ему не удавалось; но онъ только-что былъ у одного медіума, на другомъ концѣ города, гдѣ ему сказали, что если онъ будетъ имѣть сеансъ съ м-съ Коннантъ, то, быть можетъ, ему удастся получить желаемое, почему онъ и явился къ м-съ Коннантъ. Они усѣлись. Вдругъ ея рука начала подниматься и опускаться какимъ-то страннымъ, порывистымъ образомъ и карандашъ въ продолженіи нѣсколькихъ минутъ производилъ по бумагѣ какіе-то частые удары; медіумъ не могъ понять, что все это означало. Наконецъ, отчаявшись въ результатѣ и весьма смущенная видимой неудачей, м-съ Коннантъ сказала своему посѣтителю: „Безполезно продолжать; повидимому, никого нѣтъ изъ вашихъ знакомыхъ, кто желалъ бы теперь сообщиться съ вами. Кто-то есть, но, очевидно, онъ не умѣетъ проявиться“. Она была очень удивлена, когда посѣтитель ей отвѣтилъ, что онъ, напротивъ, совершенію доволенъ, что сеансъ былъ вполнѣ удаченъ, что онъ получилъ отъ своего пріятеля желаемое доказательство и даже незамѣтно для нея записалъ его. Изъ дальнѣйшаго объясненія оказалось, что посѣтитель былъ телеграфистъ, и что пріятель, отъ котораго онъ ждалъ сообщенія, былъ также телеграфистъ; для доказательства своей самоличности онъ долженъ былъ сообщиться посредствомъ телеграфныхъ знаковъ, что и было исполнено механически при помощи карандаша м-съ Коннантъ, въ то время какъ она, находясь въ нормальномъ состояніи и нисколько не понимая телеграфнаго алфавита, удивлялась неудачнымъ попыткамъ написать что- нибудь понятное. Такимъ образомъ совершенное незнакомство орудія сообщенія, т. е. медіума, съ его содержаніемъ было вполнѣ и наглядно доказано посѣтителю“ (стр. 199—201).
Замѣчательный случай разсказанъ Круксомъ: „На сеансѣ съ Юмомъ маленькая дощечка подошла ко мнѣ но столу при свѣтѣ и дала мнѣ сообщеніе, ударяя меня по рукѣ: я говорилъ азбуку, а она ударяла меня при требуемыхъ буквахъ. Другой конецъ дощечки опирался о столъ, въ небольшомъ разстояніи отъ рукъ Юма. Похлопыванія были столь рѣзки и отчетливы и дощечка, повидимому, находилась въ такомъ полномъ распоряженіи невидимой силы, заправлявшей ея движеніями, что я сказалъ: „Можетъ ли разумная сила, управляющая движеніями дощечки, измѣнить характеръ движеній и дать мнѣ телеграфическое сообщеніе посредствомъ Морзовскаго алфавита, ударами но моей рукѣ?“ (Я имѣю полное основаніе думать, что Морзовскіе сигналы никому другому изъ присутствующихъ не были извѣстны и мнѣ самому они извѣстны только отчасти). Едва я сказалъ это, характеръ похлопываній измѣнился и сообщеніе продолжалось указаннымъ мною способомъ. Буквы указывались для меня слишкомъ быстро, такъ что я только тутъ и тамъ схватывалъ слово, и поэтому смыслъ сообщенія утратился; но съ меня было достаточно, чтобъ убѣдиться, что хорошій телеграфистъ находился на томъ концѣ линіи, гдѣ бы онъ ни былъ“ (см. Круксъ, Researchs, стр. 95).
Заканчиваю эту рубрику случаемъ музыкальнаго исполненія ребенкомъ, никогда не учившимся музыкѣ, о которомъ свидѣтельствуетъ бывшій сенаторъ и губернаторъ Висконсинскаго штата (въ С. Америкѣ), Толмэджъ, причемъ медіумомъ была его дочь. Въ предисловіи къ изданному имъ сочиненію The Healing of the nations, by Linton, New-York, 1858 года онъ говоритъ:
«Въ іюнѣ 1853 года, возвратившись изъ Нью-Іорка, гдѣ я видѣлъ разныя медіумическія явленія, я зашелъ къ одному пишущему медіуму, живущему въ моемъ сосѣдствѣ, и получилъ сообщеніе, въ которомъ мнѣ совѣтовали составить у себя дома кружокъ и обѣщали, что у меня разовьется медіумъ, имѣющій превзойти всѣ мои ожиданія. Я спросилъ, кто это будетъ? Мнѣ отвѣтили, что моя дочь. Я спросилъ, которая? такъ какъ у меня ихъ было четыре. Мнѣ сказали: Эмилія; затѣмъ прибавили, чтобъ я, когда кружокъ у меня дома составится, посадилъ Эмилію за фортепіано. Я спросилъ: „Вы будете учить ее играть?“ — „А вы увидите“, былъ отвѣтъ. Эмилія была моя младшая, въ то время тринадцатилѣтняя, дочь. Здѣсь слѣдуетъ замѣтить, что она отроду не знала ни единой ноты и никогда въ своей жизни никакой мелодіи не наигрывала. Ибо, когда мы сюда переѣхали, страна была еще мало населенная, такъ что имѣть для нея учителя музыки не было никакой возможности. Остальнымъ предметамъ я обучалъ ее самъ, или кто- либо изъ семейства. Вскорѣ мнѣ удалось составить у себя дома кружокъ. Я далъ Эмиліи бумагу и карандашъ. Рука ея начала проводить прямыя линіи и начертила, наконецъ, пять нотныхъ линеекъ. На этомъ она написала ноты; потомъ поставила всѣ различные музыкальные злаки, о которыхъ не имѣла никакого понятія. Тутъ она бросила карандашъ и стала стучать по столу такъ, какъ еслибъ ударяла по клавишамъ. Тогда я вспомнилъ, что мнѣ было сказано посадить ее за фортепіано, я и предложилъ это; хотя и съ нѣкоторымъ недоумѣніемъ, но она тотчасъ послушалась и сѣла къ инструменту со спокойствіемъ и самоувѣренностью опытнаго исполнителя. Она смѣло ударила по клавишамъ и сыграла „Большой вальсъ Бетховена“ съ такимъ стилемъ, который сдѣлалъ бы честь хорошему музыканту. Затѣмъ сыграла нѣсколько извѣстныхъ мелодій, „какъ то: „Sweet Home“, „Bonnie Doon“, „Last Rose of Summer“, „Hail to the Chief“, „Lilly Dale“, и пр. Потомъ она сыграла какую то совершенно новую арію и пропѣла ее съ импровизованными, или внушенными на этотъ случай словами“ (стр. 61).
Что скажетъ г. Гартманъ на это? Ясно, что явленія, совершающіяся противъ воли и убѣжденій медіума и особенно разговоръ на языкѣ ему неизвѣстномъ, не имѣютъ положительно ничего общаго ни съ гиперэстезіей памяти, ни съ передачей мыслей, ни съ ясновидѣніемъ, образующими источникъ содержанія сомнамбулическаго сознанія. Эта послѣдняя рубрика пріобрѣтаетъ особенное значеніе въ виду категорическаго вердикта г. Гартмана относительно невозможности подобныхъ явленій. Вотъ тотъ Рубиконъ въ области умственныхъ фактовъ, который г. Гартманъ не будетъ въ состояніи перейти и передъ которымъ, подобно тому, какъ и передъ физическимъ фактомъ проникновенія матеріи, онъ долженъ будетъ еще разъ сложить оружіе. Такъ какъ эти явленія не могутъ объясниться никакою дѣятельностью нормальнаго сознанія медіума и никакою дѣятельностью сознанія сомнамбулическаго, то приходится по необходимости допустить проявленіе иного фактора — третьяго; а какъ въ самомъ медіумѣ мы найти его не можемъ, то мы, естественно, должны заключить, что этотъ третій факторъ находится внѣ медіума.
Примечания[править]
- ↑ Судья Эдмондсъ пользовался въ свое время большою извѣстностью въ Соединенныхъ Штатахъ по занимаемымъ имъ высокимъ должностямъ, сперва предсѣдательствующаго сенатора, а потомъ члена верховнаго апелляціоннаго суда въ Нью-Іоркѣ. Когда вниманіе его было обращено на спиритуализмъ, какъ на предметъ общественнаго значенія, онъ отнесся къ нему со всею подозрительностью и умѣлостыо человѣка опытнаго въ дѣлѣ оцѣнки человѣческихъ показаній. Послѣ обстоятельнаго изслѣдованія, онъ имѣлъ мужество не только печатію признать факты, но и придаваемое имъ духовное значеніе. Взрывъ общественнаго удивленія и негодованія былъ такъ великъ, что онъ тотчасъ же сложилъ съ себя званіе судьи и сталъ на сторонѣ того, что почиталъ за истину. Его голосъ далъ спиритуализму въ Америкѣ огромный толчокъ и пользуется тамъ заслуженною авторитетностью.