Воззримъ на Грецію въ тѣ прекрасные вѣки, когда съ общею любовію къ свободѣ народѣ ея отражалъ властолюбіе Персовъ чудесными подвигами добродѣтели и мужества.
Въ сію епоху великихъ происшествій и великихъ мужей представляется герой и мудрецъ, который, не бывъ первымъ изъ своихъ современниковъ, былъ человѣкѣ лучшій и полезнѣйшій въ своемъ вѣкѣ. По вліянію его добродѣтелей, кажется, что онѣ были въ Греціи главнымъ источникомъ всего, что происходило тогда прекраснаго и знаменитаго: сей мужъ былъ справедливый Аристидъ.
Исторія съ перваго начала представляетъ его трудящагося для отечества. Но въ ревностномъ усердіи служа ему, онъ пользуется не всѣми способами; его духѣ и правила независимы отъ крамолѣ и междоусобій; ибо онѣ страшится имѣть враговъ, или друзей, ко вреду общаго блага. Никогда личная польза, ни личная вражда не омрачали его чистаго и великодушнаго сердца.
Его обносятъ предъ согражданами: его оправданіе покрываетъ стыдомъ обвинителя. Раздраженный народѣ готовъ отмстить за добродѣтельнаго мужа; но добродѣтельный мужѣ не позволяетъ гнѣвной страсти подвигнуться на его отмщеніе противъ строгаго правосудія. Онъ защищаетъ врага своего, приводитъ его передъ судей и молилъ ихъ принять его оправданіе.
Однажды предсѣдящему въ судѣ ему гражданинѣ говоритъ: Аристидъ! тяжущійся со мною сдѣлалъ тебѣ много зла. — «Говори, какое зло сдѣлалъ онъ тебѣ; ибо мнѣ дѣло творить судъ не для себя, а для другихъ.»
Его кроткое краснорѣчіе предложило канонъ, на который народѣ изъявилъ свое согласіе; но вдругъ убѣжденный истиною возраженіи нѣкоторыхъ своихъ противниковъ, онъ восклицаетъ: "нѣтъ, граждане, нѣтъ; «я отступаюсь. Вѣрьте тому, кто совѣтуетъ вамъ добро, а не тому, кто ошибается.»
Ѳемистоклъ, его соперникъ и противоборникъ, имѣетъ добродѣтели и таланты; но сей мужъ, не рѣдко полезный, бываетъ иногда вредный гражданинъ. Въ народныхъ совѣтахъ Аристидъ есть бдительный для него стражъ; въ станѣ воинскомъ онъ служитъ воиномъ рядовымъ, всегда ему вѣрнымъ. О! какое прекрасное зрѣлище, когда Аристидъ на канунѣ Саламинскаго сраженія вступаетъ ночью въ ставку полководца съ извѣстіемъ и совѣтомъ, которымъ надлежало увѣнчать врага его лаврами побѣдителя?
Всегда ли будетъ народная неблагодарность постигать мужей великихъ? Аристидъ осужденъ на изгнаніе. Тогда видимъ въ одно время все что есть, порочнаго и все что есть благороднѣйшаго въ сердцѣ человѣческомъ. Къ нему подходитъ Аттическій поселянинъ, прося написать за него имя обреченное на изгнаніе; имя было Аристидово. Другъ моя, какое зло сдѣлалъ тебѣ Аристидъ? — «Никакого; но мнѣ досадно, что твердятъ безпрестанно о его справедливости». Справедливый выполнилъ молча волю безвѣстнаго врага добродѣтели, и возведя очи на небо, произнесъ съ горестію: «Молю боговъ, да не принудятъ Аѳинянъ растроенныя дѣла ихъ обратно призвать Аристида.»
О! сколько добродѣтель величественна въ сихъ великихъ движеніяхъ души, въ сихъ открытыхъ и пылкихъ поступкахъ, которыми украшаются древніе нравы! Представимъ себѣ Аристида, когда военачальникомъ Аѳинскимъ избранный онъ имѣетъ долгѣ сражаться съ тѣми Греками, которые предали свое отечество. Сердце его ужасается братской вражды и битвы. Сей вождь выступаетъ на средину обоихъ воинствъ, и съ лицемъ омоченнымъ слезами, съ руками простертыми къ небесамъ, гласомъ священнымъ взываетъ: «О Греки! воспомяните ваше отечество. На кого стремитесь въ брани? Хотите ли вашею собственною кровію обагрить поля Греціи въ присутствіи боговъ ея?» —
Прекрасные дни Мароѳона, Саламины, Платеи! въ лѣтописяхъ вашихъ читаю добродѣтельную покорность Аѳинянъ волѣ и совѣтамъ справедливаго Аристида. Персидскій Царь вызываетъ Аѳинянъ отстать отъ другихъ Грековъ, обѣщая имъ царство Греціи, Спарта въ сомнѣніи молитъ ихъ чрезъ посланниковъ не разрывать общаго союза. Они отвѣчаютъ чрезъ Аристида: Аѳиняне не удивляются, что варварскій Царь вѣритъ возможности подкупить добродѣтель; но жалуются на Спартанцевъ, которые имѣя только въ памяти настоящее бѣдствіе своихъ союзниковъ, усомнились въ ихъ мужествѣ и вѣрности.
Ѳемистоклъ объявляетъ Аѳинянамъ, что имѣетъ важное намѣреніе, котораго не льзя изъяснишь всенародно. Кто достойнѣе Аристида быть посредникомъ между Аѳинянами и Саламинскимъ героемъ? Онъ выслушиваетъ тайную потомъ, обратясь въ народу, говоритъ: нѣтъ ничего полезнѣе, но и нѣтъ ничего несправедливѣе Ѳемистоклова намѣренія. Всѣ единогласно повелѣваютъ сему послѣднему отступиться отъ его намѣренія. Такъ цѣлый народѣ, вѣря совѣсти единаго мужа, отрекается отъ великихъ для себя выгодѣ; и, подобно мудрому и добродѣтельному судіи, внимаетъ только гласу строгаго правосудія.
Имѣютъ ли народы достойные вѣнцы и награды для увѣнчанія такихъ добродѣтелей? Онъ приѳмлетъ по крайней мѣрѣ самое лестное для его сердца возмездіе. На тѣхъ играхъ, на тѣхъ позорищахъ, на которыя стекалась вся Греція, представляютъ лице истинно добродѣтельнаго мужа, не по одной наружности, но по дѣламъ и мыслямъ. Дѣйствіе перерывается, и въ безмолвномъ умиленіи всѣ взоры обращаются на Аристида.
Правда, что онъ терпѣлъ изгнаніе; но въ его отечествѣ изгнаніе было для великихъ мужей бѣдствіемъ и славою, опредѣленными закономъ. И то истина, что великій жидъ и умеръ въ бѣдности; но бѣдность служила для него оградою и украшеніемъ добродѣтели, и мы должны о томъ мыслишь, какъ его сограждане. У него былъ богатый родственникѣ, обвиненный и судимый за то, что не извлекалъ изъ крайней бѣдности безкорыстнѣйшаго мужа въ Аѳинахъ. Самъ Аристидъ предсталъ въ судъ съ вѣрнымъ за себя свидѣтельствомъ, что отвергалъ обогащеніе, и Аѳиняне прекратили дѣло, говоря: лучше бытъ какъ Ариситдъ бѣднымъ, нежели какъ Калліасъ богатымъ. Смиренный кровѣ и бѣдное одѣяніе довольствовали Аристида; и онъ оставилъ отечеству великую честь заплатить издержки его погребенія и выдать приданое за его дочерью.
По сему случаю представляются мнѣ размышленія. Вѣкъ и отечество изображеннаго мною мужа отличались твердою простотою нравовъ и великодушною откровенностію мыслей. Но крѣпость право въ мѣшалась тогда съ первобытною упругостію народовъ, которые не смирялись предъ обязанностями гражданскаго общежитія; благородная возвышенность духа почерпалась болѣе изъ порывистыхъ но здравыхъ склонностей природы, нежели изъ правилѣ нравоученія, еще слабаго и неопредѣленнаго. Духѣ Аристида сотворенъ былъ на то, чтобы дѣйствовать счастливѣйшимъ образомъ на строптивость народа, и на ходѣ просвѣщенія. Изъ его крошкой души, изъ его нравственнаго совершенства проистекала нѣкоторымъ образомъ небесная благость, которая очищала и возвеличивала добродѣтели того вѣка, подобно какъ святость учрежденій Нумы смягчала свирѣпый духѣ грубыхъ Римлянъ.
Но добродѣтели великихъ мужей приобрѣтаютъ право на владычество только въ младенчествѣ народовъ. Когда сіи народы достигли до крайняго предѣла гражданскаго образованія; то вкорененные силою времени пороки и безпорядки входятъ въ составъ государственнаго тѣла, и какъ нравственный, такъ и политическій порядокъ испровергаетъ намѣренія мудрыхъ. Тогда добродѣтель идетъ къ цѣли съ величавой горделивостію и не рѣдко оставляетъ только народамъ память великаго примѣра.
Въ послѣднія времена Римской республики явился смертный, котораго Небо низпослало, казалось, на землю, чтобы возвысишь достоинство человѣческой природы и показать единожды, какъ далеко можетъ простираться добродѣтель. Сей вѣрный Римлянинъ, сынѣ отечества и гражданинѣ міра, напитанный стоическими правилами, которыя никогда не превышали его душевной крѣпости, увидѣлъ, что жребіи народовъ зависитъ отъ судьбы его Отечества, и что его отечество лишается свободы и добродѣтелей: и во всю жизнь свою, трудясь для блага обитаго, болѣе нежели Кесарь для своего счастія, Опровергая въ Сенатѣ зловредныя мысли, среди мятежей народныхъ не измѣнялся въ спокойствіи духа; добиваясь чиновъ и мѣстѣ, чтобы удалить Отъ нихъ злодѣевъ недостойныхъ, онѣ дерзнулъ, единый мужѣ въ мірѣ, стоять противъ Преклонности нравовъ и стремленія происшествій, которыя увлекали вселенную. Ему предназначена была другая слава, оправдать строгую добродѣтель, неискусную, по Мнѣнію несправедливыхъ клеветниковъ, въ управленіи государствѣ и людей. Кто другой изъ Римлянъ его времени зналъ лучше пользу своего отечества? Катонъ не мыслилъ совокупить древнее равенство гражданъ съ владычествомъ цѣлаго міра. Чтобы утвердить въ отечествѣ свободу, онъ старался возвратить свободу другимъ народамъ. И кто другой предупреждалъ скорѣе настоящее зло, предусматривалъ далѣе грозившее бѣдствіе? Онъ шелъ противъ излишней власти, присвоенной Помпеемъ, противъ народолюбивыхъ ласкательствъ хитраго Кесаря; между ими обоими поставлялъ Прасса, сильнаго Соперника, и не столько ихъ раздора, сколько ихъ согласія ужасался. Ни одно намѣреніе искуснѣйшаго изъ враговъ его и враговъ народа не укрывается отъ сего истиннаго сына отечества; онъ остерегаетъ народѣ, Сенатѣ, другихъ совмѣстниковъ, и вездѣ отрѣзываешь ему пути къ славѣ, какъ сильнѣйшіе способы для его честолюбія. Кажется, въ лицѣ двухъ Римлянъ сражаются въ послѣдній разъ духъ добрый и духѣ злый республики. Никто не вѣрилъ тому, и Римская свобода погибла; но Сенатѣ отдалъ ему справедливость, что одни его совѣты всегда клонились ко благу отечества: безъ сана и достоинства, у него отнятаго, безъ успѣха въ дѣлахъ, предпринятыхъ съ чистою любовію къ отечеству, не для суетной славы, сей мужѣ, кажется, всего лишился до послѣднихъ почестей, воздаваемыхъ добродѣтели; взгляните же, какъ его добродѣтель торжествуетъ во Римѣ, въ семъ великомъ и развратномъ градѣ, куда стекалися всѣ пороки со всѣми богатствами покоренныхъ народовъ; не льзя опровергнуть его свидѣтельства въ судѣ, и мнѣніяхъ, не обличивъ себя въ несправедливости; его нечаянное явленіе прерываетъ безстыдныя позорища Римлянъ; и предстоящіе свидѣтели объявляютъ его мудрымъ и непобѣдимымъ, въ ту минуту когда онъ бѣжитъ передъ Фарсальскимъ побѣдителемъ. Не устрашимѣйшій мужъ есть и самый чувствительный, и самый кроткій, когда можетъ быть кроткимъ, не измѣняя своему долгу и не уклоняясь отъ пути, на которой указано ему богами. Никогда во дни юности онѣ не вкушалъ обѣденной пищи безъ своего брата; во время брани междоусобной одѣвался во всегдашній траурѣ; вознамѣрившись умереть, занимается судьбою друзей своихъ; вмѣстѣ съ нѣжною о нихъ заботливостію ему представляются мысли о вѣчности и безмертіи добродѣтельныхъ въ тишинѣ послѣдней ночи; наконецъ онъ отходитъ отъ жизни подобно человѣку, который совершилъ послѣднее дѣло свое, и спокойно къ пославшему его возвращается.