А. Х. ВОСТОКОВЪ.
ЕГО УЧЕНАЯ И ЛИТЕРАТУРНАЯ ДѢЯТЕЛЬНОСТЬ.[править]
Больше полустолѣтія Александръ Христофовичъ Востоковъ усердно служитъ искусству и наукѣ. Какъ поэтъ въ началѣ своего поприща, онъ пользовался извѣстностью въ нашей литературѣ, но весьма-немногіе даже изъ образованныхъ людей знаютъ услуги, оказанныя имъ наукѣ. Истинное служеніе наукѣ всегда исполнено и смиренія, и нашъ скромный ученый никогда не говорилъ о своихъ услугахъ. Другіе говорили про него, но словамъ ихъ могли внимать немногочисленные члены ученыхъ обществъ; другіе могли бы говорить, но не говорятъ, потому-что, по словамъ Ѳукидида (lib. II, cap. 35), «съ похвалами, которыя говорятся другимъ, соглашаются только тогда, когда каждый самъ считаетъ себя въ-состояніи сдѣлать то, что онъ слышитъ о другихъ».
(Обозрѣніе наше мы раздѣлимъ на двѣ главы: первую составитъ объясненіе дѣятельности А. X. Востокова, какъ литератора; вторую — изложеніе его заслугъ, какъ ученаго. Но, принимая это раздѣленіе, мы вовсе не думаемъ подтверждать господствующій въ сознаніи общества предразсудокъ, будто поэзія и наука что-то другъ друга исключающіе, что-то несовмѣстимое въ сознаніи одного человѣка: раздѣленіе наше чисто-внѣшнее. Напротивъ, мы думаемъ, что человѣкъ, развитый всесторонне, не долженъ чуждаться ни одного изъ явленій міра дѣйствительнаго, которое способно затронуть въ немъ ту или другую струну его разумности. Это понималъ еще и древній философъ, прекрасное выраженіе котораго homo sum etc. слишкомъ-извѣстно каждому. Вы скажете: это разнообразіе развлекаетъ силы человѣка, лишаетъ ихъ сосредоточенности. Если вы скажете это, это будетъ значить, что для васъ вовсе непонятны законы человѣческаго развитія: всестороннее развитіе не развлекаетъ человѣческія силы, а приводитъ ихъ въ гармонію, дѣлаетъ человѣка способнымъ возвышаться надъ разнообразіемъ явленій, созерцать идеи вещей. Достигнувъ этой степени, онъ можетъ обратиться къ какой — у годно сферѣ дѣятельности, къ какимъ-угодно мелочнымъ изслѣдованіямъ въ наукѣ: идея покажетъ значеніе этихъ мелочей въ общемъ просвѣщеніи человѣчества, и согрѣтому сочувствіемъ человѣку не покажутся трудными всѣ усилія, которыя нужно будетъ сдѣлать для достиженія разумной цѣли научнаго изслѣдованія предмета.
I. Литературная дѣятельность.[править]
I Конецъ прошедшаго и начало нынѣшняго столѣтія составляютъ замѣчательную эпоху въ исторіи нашей словесности. Вспомнимъ, что въ это время у насъ явился Карамзинъ, Жуковскій, Озеровъ, Батюшковъ, Гнѣдичъ, Крыловъ. Вспомнимъ (хорошее и вспоминать пріятно), что литературное направленіе не ограничивалось этими представителями-Корифеями: около нихъ сосредоточивалось множество другихъ дѣятелей, не одинаково-даровитыхъ, но одинаково проникнутыхъ любовью къ просвѣщенію.
Въ такую-то эпоху началась литературная дѣятельность Востокова. Пансіонеръ Академіи Художествъ, молодой Востоковъ живо сочувствовалъ всему его окружавшему — и природѣ, и искусству, и людямъ. Первое стихотвореніе его Зима, ода къ другу, написанное еще въ 1799 году, служитъ какъ-бы программою направленія, по которому шелъ онъ неуклонно на литературномъ поприщѣ. Начало этого стихотворенія и нѣкоторые мотивы въ другихъ напоминаютъ тонъ Державина; нѣкоторыя черты, которыми обрисована «Зима», заставляютъ вспомнить «Оду на рожденіе на сѣверѣ порфиророднаго отрока». Но это не болѣе какъ увлеченіе юноши великимъ образцомъ. Строй лиры Востокова нѣжнѣе: граціозное въ природѣ и жизни — вотъ предметы, возбуждающіе его сочувствіе. У Востокова нѣтъ тѣхъ величественныхъ образовъ, которые создала творческая сила Державина; за-то нѣтъ и тѣхъ паденій генія, слѣды которыхъ мы видимъ въ нѣкоторыхъ произведеніяхъ пѣвца Фелицы и которыя происходили отъ недостатка развитія тонкаго вкуса при первоначальномъ образованіи. Сравните стихотворенія Державина, называемыя анакреонтическими и обыкновенно печатавшіяся въ прежнихъ изданіяхъ въ третьемъ томѣ его сочиненій, съ такого же рода стихотвореніями Востокова — и вы убѣдитесь въ этомъ.
Приведемъ отрывки изъ перваго названнаго нами стихотворенія Востокова «Зима»:
Зима, печальна старость года,
Пришла по осени златой;
Осиротѣла вся природа,
Ивановъ, другъ любезный мой!
Ахъ, скоро вѣчности пучина
Сего времянъ поглотитъ сына,
И сей уже не будетъ годъ!
Къ Лапландцамъ мразъ уйдетъ суровый,
Какъ Фениксъ, годъ родится новый
И узритъ вновь весны приходъ.
И нашихъ дней зима наступитъ
И чувствъ огонь погаситъ въ насъ;
Ослабитъ память, умъ иступитъ,
И разольетъ по жиламъ мразъ,
Доколѣ смерть насъ не изыметъ
Изъ узъ тѣлесныхъ, и подыметъ
Предъ нами вѣчности покровъ:
Мы тамъ въ странахъ святыхъ вселимся,
Гдѣ съ бѣдствомъ, съ нуждой разлучимся,
Но прежде протечемъ покорно
Начертанный судьбами кругъ;
Потщимся съ пользой, непозорно
И жить и умереть, мой другъ!
Прямую изберемъ дорогу,
Вождю надежнѣйшему — Богу,
Предавъ себя въ святый покровъ;
Окажемъ къ слабымъ снисхожденье,
Къ порочнымъ жалость, къ злымъ — презрѣнье,
А къ добрымъ — пламенну любовь.
Мой другъ! ни предъ какимъ кумиромъ
Не станемъ ползать мы змѣей,
Но въ мирѣ уживемся съ міромъ
Въ спокойной хижинѣ своей.
Когда же гнѣвными судьбами
Польется чаша золъ надъ нами,
Сносить съ терпѣньемъ будемъ то:
Изъ сердца изженемъ роптанье,
И изложимъ твердо упованье
На всеблагое Божество.
Теперь, Ивановъ, можемъ зваться
Весенними сынами мы:
Еще не скоро прикасаться
Къ намъ хладу жизненной зимы.
И такъ, прилежно ниву вспашемъ,
Чтобъ въ юношескомъ сердцѣ нашемъ
Привязанность къ добру росла;
Чтобъ въ жаркую годину лѣта
Огнемъ благихъ страстей нагрѣта,
Плоды намъ въ осень принесла.
Тѣ же чувствованія найдете вы и въ другихъ стихотвореніяхъ Востокова. Предѣлы статьи не позволяютъ намъ дѣлать выписокъ для доказательства этого; пусть читатели сами обратятся къ указаннымъ ниже въ библіографическомъ прибавленіи изданіямъ, и прочтутъ: Къ фантазіи, Пѣснь лунѣ, Письмо о счастіи, Парнасъ, или гора изящности, Весенняя пѣснь и др., и они убѣдятся въ справедливости словъ нашихъ. Приведемъ развѣ одну картину изъ стихотворенія: Піитическое созерцаніе природы, поразившую насъ своею граціозностью.
Какъ утромъ душенька младая
Отъ Лелева одра вставая,
Горитъ стыдливостью полна,
Такъ нѣжная заря пылаетъ….
Но мы остались бы виноваты передъ читателями, еслибъ не познакомили ихъ съ стихотвореніемъ Полинька. Теплота чувства, разлитаго въ этой пьесѣ, придала такую жизненность и силу выраженію, что чувство поэта переходитъ въ читателя. Предоставляя другимъ воспѣвать большія рѣки, поэтъ говоритъ, что ему
Всѣхъ пріятнѣе Нева рѣка:
На брегахъ ея живетъ Полинька…
Рядъ образовъ, полныхъ граціи, заключается слѣдующимъ:
— На травку сѣла Полинька,
Устремила, воздохнувъ, на Неву свой взоръ.
Ахъ, по комъ вздыхаешь, милая?
Отчего сія слеза въ воду канула? —
Не о суженомъ ли думаешь,
Не гадаешь ли уже о златомъ кольцѣ?..
Еслибъ мнѣ судьба позволила
Сцѣловать съ твоихъ ланитъ слезы дѣвичьи,
И, прижавъ мое ретивое
Сердце къ сердцу твоему, перенять твои вздохъ.
Сочувствующая душа поэта стремилась оттискивать вездѣ предметы сочувствія: выборъ пьесъ для перевода изъ поэтовъ Французскихъ и нѣмецкихъ не случайный: содержаніе ихъ гармонировало съ настроеніемъ души Востокова. Напоминаемъ читателямъ, что Востоковъ перевелъ, между-прочимъ, шиллерово разсужденіе «о высокомъ», въ которомъ такъ прекрасно понято и изображено нравственное могущество человѣка. Особенно-важно въ этомъ отношеніи, что Востоковъ обратился къ классическимъ литературамъ. Множество прекраснѣйшихъ книгъ на греческомъ и латинскомъ языкахъ образуютъ вкусъ читателя, подавая ему вмѣстѣ и правила и примѣры^ Ученые и художники находятъ въ нихъ обильную пищу для ума и воображенія.
Но сочувствуя классическимъ литературамъ, поэтъ нашъ не чуждъ и народности русской. Изъ его «Опыта о стихосложеніи» видно, что онъ въ самое первое время своей молодости весьма-тщательно изучалъ памятники нашей народной словесности и понималъ неприкосновенность ихъ языка, что было для того времени явленіемъ рѣдкимъ. Вслѣдствіе этого, онъ нетолько вводилъ въ свои стихотворенія размѣры народные («Полинька», «Россійскія рѣки», «Изреченія Конфуція»; послѣднее написано съ цѣлью доказать возможность писать народными стихами даже о предметахъ ненародныхъ), но и содержаніе народное. Свѣтлана и Мстиславъ, Пѣвиславъ и Зора, Поламъ и Сіяла — три поэмы въ народномъ духѣ представляютъ удачный опытъ созданія образовъ изъ чертъ народности. Правда, тутъ больше народныхъ словъ и оборотовъ, нежели характеровъ, но это дань вѣку…)Притомъ же, и Карамзинскій «Илья Муромецъ» развѣ не то же самое? Спустя нѣсколько лѣтъ, въ 1827 году, вѣрный себѣ, поэтъ нашъ откликнулся пѣснямъ сербскимъ. Пользуемся случаемъ передать читателямъ взглядъ на произведенія народной поэзіи, существовавшій у насъ за сорокъ лѣтъ; не будемъ сравнивать его съ нынѣшнимъ, ко признаемся, въ немъ есть много вѣрнаго и вовсе нѣтъ исключительности., столь вредной въ наукѣ. "Издавая въ свѣтъ собраніе пѣсенъ или народныхъ ска’зокъ, не должно черезъ мѣру выхвалять ихъ, подобно книгопродавцамъ, объявляющимъ о новомъ романѣ. Утверждать, что выраженія: «на груди его красное солнце, во лбу свѣтелъ мѣсяцъ, въ затылкѣ частыя звѣзды» показываютъ больше, нежели гомерово исполинское воображеніе переходить отъ сего поразительнаго мечтанія къ удивительной нѣжности въ описаніи красавицы, у которой «видно, какъ изъ косточки въ косточку мозжечекъ переливается», и потомъ говорить о тонкости, съ какою древніе наши писатели умѣли представлять себѣ красоту женскую, значитъ насмѣхаться надъ читателями и отвращать ихъ отъ чтенія[1]. Этимъ нисколько не отвергается значеніе изученія народной поэзіи, какъ лучшаго проявленія народнаго воззрѣнія на вещи; но историкъ не долженъ быть сантименталенъ, не долженъ прибѣгать къ преувеличеніямъ.
Великое народное событіе двѣнадцатаго года не могло не произвести сильнаго впечатлѣнія на душу поэта. Отраженіемъ этого впечатлѣнія служитъ рядъ стихотвореній[2]. Лучшимъ изъ нихъ намъ кажется напечатанный въ 4 No «Сына Отечества» за 1812 годъ диѳирамбъ къ россіянамъ, въ октябрѣ 1812 года.) Призывая русскихъ къ отпору на врага, поэтъ пророчески говоритъ:
И угнетенной днесь Европы племенамъ
Со смертью изверга свободу подарите:
Свой мстительный перунъ вручаетъ Небо вамъ.
Изобразивъ въ рѣзкихъ чертахъ коварство непріятеля, Востоковъ противопоставляетъ ему образъ Александра и рядъ подвиговъ, совершенныхъ русскими.) Вотъ торжественное заключеніе:
Мы оскверненную отъ нихъ очистимъ землю,
И возвратимъ себѣ и всѣмъ народамъ миръ.
Трясыйся, хощетъ пасть страшившій ихъ кумиръ.
Я звукъ его паденья внемлю,
Для слуха моего сладчайшій пиръ!
Съ паденіемъ подъемлется Россія,
Вѣнчанна славою. Какъ солнце, послѣ бурь
Яснѣе озаривъ небесную лазурь,
Простретъ на все свои вліянія благія:
Растенья нову жизнь въ лучахъ его піютъ,
Стада выходятъ въ лугъ и птички вновь поютъ:
Такъ оживемъ мы всѣ, гремя побѣдны пѣсни,
И прославляя миръ. благое Божество.
Тогда раздѣлятъ всѣ Россіянъ торжество.
Тогда и ты, Москва, священный градъ, воскресни,
Какъ Фениксъ златокрылъ изъ праха своего!
Какой же выводъ можно сдѣлать изъ этого обозрѣнія? Разнообразіе сердечныхъ движеній и теплота чувства, проникающая всѣ эти стихотворенія, обнаруживаютъ въ писателѣ всестороннее развитіе началъ, необходимыхъ для дѣятельности на какомъ-угодно поприщѣ. Это тѣмъ болѣе должно удивлять насъ, что сама природа лишила нашего почтеннаго писателя возможности легко и быстро объясняться. Много усилій нужно было сдѣлать длятого, чтобъ услышать отъ Музы такое утѣшеніе:
Хотя же строгая судьба отъемлетъ
Отъ устъ твоихъ витійства даръ,
Создавъ тебя косноязычнымъ;
Но чувствъ сердечныхъ жаръ
Тѣмъ съ большей силою да вокресаетъ
Въ размѣрѣ сладостныхъ стиховъ:
Языкъ тебѣ не доданъ смертныхъ,
Но данъ языкъ боговъ («Откровеніе Музы». 1804).
«Къ Гарпократу, ода нѣмаго» (1811) — полная исповѣдь поэта. Какою теплотою отзывается каждое слово! сколько искренности, и какъ трудно человѣку возвыситься до этой искренности! Мы думали-было познакомить читателей съ нѣсколькими стихами изъ этой оды, по, перечитывая ее въ двадцатый разъ, убѣдились въ необходимости переписать все стихотвореніе:
Священный богъ молчанья,
Которому, увы! невольно я служу.
Несчастливъ я и счастливъ,
Что на устахъ моихъ твою печать держу:
Несчастливъ, коль безмолвенъ
Въ бесѣдѣ съ добрымъ я и съ умнымъ. Ни излить
Предъ нимъ совѣтно мысли,
Ни время съ нимъ могу пріятно раздѣлить!
Языкъ имѣя связанъ,
Истолкователя сердечныхъ чувствъ и нуждъ,
Я долженъ, сжавши сердце,
Полезныхъ многихъ дѣлъ и радостей быть чуждъ,
Которыми владѣетъ
Послѣдній изъ людей, когда онъ получилъ,
Божественный даръ слова —
Сего слугу ума и движителя силъ.
Но мнѣ, его лишенну,
Роптать ли и другихъ завидовать судьбѣ?
Нѣтъ; я не менѣ счастливъ,
Что скрыться иногда могу въ самомъ себѣ,
Съ тобою, богъ молчанья
Когда злословіемъ бываю оглушенъ,
И дикимъ пустословьемъ,
О радость! отвѣчать я имъ не принужденъ.
Могу лишь помаваньемъ
Главы, иль знаками отдѣлаться отъ нихъ,
Ни въ спорахъ безполезныхъ,
Ниже часы губя въ учтивостяхъ пустыхъ.
И отъ пороковъ многихъ,
Молчанья строгій богъ, меня ты оградилъ;
Я по неволѣ скроменъ,
Смиренъ и терпѣливъ. Во мнѣ ты притупилъ
Сей обоюду острый,
Опасный мечъ — языкъ. Ахъ! можетъ быть во зло
Онъ былъ бы мнѣ и ближнимъ?
Твое храненіе меня отъ бѣдъ спасло.
Изъ сѣти искушенья.
Не ты ли отрока меня еще извлекъ,
И въ сѣнь уединенья
Пронесъ и чистыхъ Музъ служенію обрекъ?
Священный богъ молчанья,
Которому, увы! невольно я служу,
Несчастливъ я и счастливъ,
Что на устахъ моихъ твою печать держу!
Перейдемъ теперь къ литературнымъ понятіямъ Востокова. Онѣ выразились въ его рецензіяхъ, напечатанныхъ имъ для «Санктпетербургскаго Вѣстника» 1812 года.
Соглашаясь съ тогдашнимъ опредѣленіемъ поэзіи и прозы, — поэзіи, какъ подражанія изящному въ природѣ, выражаемаго рѣчью, а прозы или витійства, какъ изображенія природы, какова она есть — рѣчью, Востоковъ дѣлаетъ замѣчаніе, что рѣчь размѣрная, т. е. стихосложеніе, есть условная принадлежность поэзіи, а не главная и непремѣнная, и потому исключаетъ это слово размѣрная изъ опредѣленія поэзіи; да и самое опредѣленіе относитъ только къ поэзіи драматической и эпической, которая, по словамъ его, одна и заслуживаетъ быть названа въ собственномъ смыслѣ поэзіею, т. е. творчествомъ. «Лирическая же поэзія принадлежитъ къ витійству, ибо выражаетъ только чувство пѣснопѣвца, возбуждаемое въ немъ предметами: она есть витійство, которое для сильнѣйшаго, пріятнѣйшаго выраженія сочетавается съ музыкою и размѣряетъ по ней свою рѣчь»[3]. Подъ это опредѣленіе подходятъ лирическія произведенія самого Востокова.) Замѣчателенъ также взглядъ Востокова на различіе эпопеи и трагедіи. Разбирая «Науку стихотворства» Рижскаго, онъ говоритъ:
"Въ § 107 авторъ, справедливо замѣтивъ, что развязка эпической поэмы всегда состоитъ въ достиженіи героемъ своего предпріятія, присовокупляетъ: «въ противномъ случаѣ великія, но неудачныя его добродѣтели возбудили бы въ насъ вмѣсто удивленія сожалѣніе о немъ, и слѣдственно, вмѣсто того, чтобъ усилить, ослабили бы въ насъ высокія понятія и чувствованія. Сіе послѣднее утвержденіе требуетъ объясненія и поправки: сожалѣніе о великихъ, но неудачныхъ добродѣтеляхъ героя, не ослабляетъ, а также питаетъ въ насъ высокія понятія и чувствованія, только не такого рода, каковы суть тѣ, кои проистекаютъ отъ пріятнаго удивленія торжеству героя и благополучному достиженію имъ желаемаго. Возбужденіе сихъ послѣднихъ есть собственно средство эпопеи, возбужденіе первыхъ — средство трагедіи, чрезъ которыя та и другая достигаютъ до нравственной своей цѣли — облагородствованія человѣка. Эпопея развеселяетъ и воскриляетъ самолюбіе наше, повѣтствуя намъ о славныхъ дѣлахъ человѣка, представляя намъ блестящую сторону человѣчества, счастливую онаго борьбу съ препятствіями, союзъ его съ небесами; дѣйствіе ея на душу есть одобрительное. Трагедія, напротивъ того, укрощаетъ наше самолюбіе, показывая намъ безуспѣшную борьбу героя съ рокомъ, ненадежность силы, зыбкость добродѣтели и чрезъ то служитъ къ остереженію насъ отъ вредной дремоты самонадѣянія. Дѣйствіе трагедіи на душу есть въ собственномъ смыслѣ врачевательное; чувствованія, возбуждаемыя ею, еще возвышеннѣе тѣхъ, кои возбуждаются эпопеею[4]». Сравните это воззрѣніе, очевидно-навѣянное эстетическими воззрѣніями Шиллера, съ господствовавшими въ то время и даже послѣ взглядами на поэзію и ея виды, и вы убѣдитесь, что эта теорія у насъ предупредила вѣкъ.
Отвергая понятіе о поэзіи, какъ стихотворствѣ, Востоковъ говоритъ, что піитика никого не дѣлаетъ поэтомъ[5], по вмѣстѣ съ тѣмъ признаетъ необходимымъ даже для природнаго поэта учиться многому и даже теоріи поэтическаго творчества. Воодушевленіе онъ ставитъ выше исполненія правилъ реторики. Такъ, разбирая похвальное слово императору Петру-Великому, сочиненное гатчинскимъ купцомъ Зубчаниновымъ[6], говоритъ: «Новый сей панегиристъ не можетъ конечно сравниться съ Ломоносовымъ въ правильности расположенія рѣчи и въ искусствѣ размѣщенія фигуръ риторическихъ. Но въ замѣну того можно найти у него то, чего у Ломоносова нѣтъ; а именно болѣе разнообразія въ предметѣ, болѣе истинности въ чувствахъ». Дарованіе — тоже необходимое условіе писателя[7]. Внѣшнюю отдѣлку языка, въ особенности относительно точности и ясности Востоковъ считаетъ дѣломъ первой важности; это видно изъ рецензій «Санктпетербургскаго Вѣстника» и изъ того обстоятельства, что большую часть своихъ поэтическихъ произведеній подвергалъ онъ тщательному исправленію. Употребленіе словъ иностранныхъ въ языкѣ считаетъ онъ щегольствомъ[8], конечно, не въ смыслѣ достоинства, и потому, при разборѣ книгъ указываетъ на удачный или неудачный переводъ иностранныхъ словъ; такъ, въ рецензіи на книгу Рижскаго, онъ приводитъ переведенныя тамъ слова rythm — ладъ, individuum — умонераздѣльное, images — выразительныя мысли, episodes — отступленія или введенія, литераторъ — словолюбецъ[9].
Въ заключеніе приведемъ взглядъ, который имѣли на Востокова современники процвѣтанія его поэтической дѣятельности. Въ журналѣ "Любитель Словесности, " ежемѣсячномъ изданіи Николая Остолопова, издававшемся въ 1806 году, по поводу выхода въ свѣтъ лирическихъ произведеній Востокова напечатаны двѣ рецензіи. Въ первой изъ нихъ читаемъ: «Г. Востоковъ изданіемъ сочиненій своихъ сдѣлалъ пріятный подарокъ россійской словесности. Читая ихъ, можно чувствовать, что онъ родился поэтомъ.) Нигдѣ не увидите той принужденности, столь свойственной нѣкоторымъ нашимъ стихотворцамъ и прозаикамъ, сдѣлавшимся писателями противъ воли природы. Восторгъ его вездѣ натураленъ; онъ возвышается постепенно и, восхитивши съ собою читателя, спускается съ нимъ нечувствительно»[10]. Разбирая оду «фантазія», рецензентъ говоритъ: «Тутъ нѣтъ ни Пегаса, ни Парнаса, ни перстовъ багряной зари, однакожъ читатель восхищается»[11]. (Замѣчанія рецензента касаются немногихъ неточныхъ словъ, а главное — размѣровъ, вновь-введенныхъ Востоковымъ въ наше стихосложеніе[12]. Въ доказательство, какъ скромно писатели того времени внимали совѣтамъ критики, приведемъ два факта: въ послѣднемъ изданіи своихъ стихотвореній Востоковъ совершенію не помѣстилъ «Пѣсни о Лунѣ», подвергшейся замѣчаніямъ рецензента; въ переводѣ стихотворенія «Темиса и Макаръ» о стихахъ
Отнынѣ, милая, живи со мной спокойно
И если хочешь ты достойно
Всегда особою моею обладать,
То за мечтою не гоняйся,
рецензентъ сказалъ: «Мы замѣтили, что непристойно было Макару называть себя особою, и притомъ въ разговорѣ съ своею любовницею. Хотя въ подлинникѣ и сказано:
Et, si vous voulez posséder
Ma tendresse avec ma personne,
но тутъ personne можно было бы перевести какъ-нибудь иначе»[13]. Въ послѣднемъ изданіи Востоковъ эти стихи передалъ такъ:
А чтобъ тебѣ достойно
Вѣкъ мною обладать и пр.
За изданные въ 1805—6 году «Опыты Лирическіе» Востоковъ получилъ отъ Государя Императора Александра Павловича брильянтовый перстень; президентъ Россійской Академіи, А. С. Шишковъ, предлагая избрать Востокова въ члены Академіи, говорилъ: «Стихотворенія г. Востокова, а особливо похвальныя упражненія его по части отечественнаго языка, обращаютъ на труды его вниманіе любителей словесности[14]».
II. Ученая дѣятельность.[править]
Разсмотрѣвъ дѣятельность Востокова, какъ поэта, его литературно-художественныя понятія и взглядъ на него современниковъ, приходимъ къ убѣжденію, что Востоковъ въ исторіи словесности нашей долженъ занять почетное мѣсто между тѣми умными и просвѣщенными писателями, которые, не прокладывая новыхъ путей въ искусствѣ, шли по слѣдамъ другихъ и совокупными силами имѣли благодѣтельное вліяніе на умы и сердца современниковъ. Переходя къ обозрѣнію ученой дѣятельности Востокова, вступаемъ на поприще пауки европейской. Филологическія изслѣдованія Востокова о строѣ языка старо-славянскаго положили прочное основаніе новой наукѣ — славянской филологіи, такъ что исторія изслѣдованій о языкѣ славянскомъ, съ появленіемъ изслѣдованій Востокова раздѣляется на два періода) Какимъ образомъ совершилось это и какое вліяніе изслѣдованія Востокова имѣли на науку — вотъ чѣмъ займемся теперь.
Такъ-какъ въ обработываніи науки идея науки, т. е. общія понятія о ея предметѣ, непремѣнно должны предшествовать отдѣльнымъ изслѣдованіямъ (идеею опредѣляется методъ изслѣдованія; безъ нея ученый не въ-состояніи возвыситься надъ разнообразіемъ частностей), то мы изложимъ прежде всего понятія А. X. Востокова о языкѣ, какъ о предметѣ научнаго обработыванія.
Въ статьѣ «Сапктпетербургскаго Вѣстника» на 1812 годъ: «Задача любителямъ этимологіи» находимъ довольно-полный взглядъ на значеніе Филологическихъ изслѣдованій. Этотъ взглядъ тѣмъ болѣе замѣчателенъ, что, будучи высказанъ за сорокъ слишкомъ лѣтъ, какъ-бы предупредилъ современныя понятія, потому-что и въ настоящее время онъ истиненъ, какъ и все, что высказывалъ въ наукѣ Востоковъ. Вотъ эти замѣчательныя страницы:
"Изслѣдованіе и сравненіе языковъ нерѣдко употреблялось для "поясненія исторіи генеалогіи народовъ: потому-что изъ всѣхъ признаковъ соплеменности или сродства между народами, языкъ сохраняется всего долѣе: онъ не зависитъ отъ климата, такъ какъ другіе признаки, напр. одежда, образъ жизни и даже складъ тѣла. Сіи перемѣняются иногда совершенно съ преселеніемъ народа изъ теплаго края въ холодный, изъ гористаго въ приморскій и т. д., но языкъ, не смотря на всѣ перемѣны, необходимо въ немъ производимыя вѣками и мѣстными сношеніями, ежели только не будетъ истребленъ какимъ нибудь насильственнымъ средствомъ, не теряетъ еще и по прошествіи тысячелѣтіи, въ самыхъ отдаленнѣйшихъ и противоположнѣйшихъ климатахъ, общаго своего сходства мы тожества корней, въ разсужденіи ихъ звука и значенія. Сіе доказывается сличеніемъ древнихъ языковъ съ новѣйшими, ежели отъ первыхъ сохранились письменные памятники. По симъ памятникамъ съ достовѣрностью утверждать можно о сродствѣ арабскаго языка съ еврейскимъ, греческаго же, латинскаго, нѣмецкаго и славянскаго съ персидскимъ и санскритскимъ[15]. Мы бы могли также съ большею противъ теперешняго вѣрностію рѣшить сей спорный вопросъ, соплеменны ли или разнородны съ нами Скиѳы, Сарматы, Геты и другіе древніе обитатели Сѣвера, ежели бы имѣли какое-нибудь свѣдѣніе о языкахъ, коими говорили сіи на"роды. Но письменныхъ тому памятниковъ никакихъ не осталось, развѣ только почитать ими нѣсколько собственныхъ писемъ, Скиѳскихъ или Сарматскихъ, сохраненныхъ намъ Греческими и Латински"мы историками, и конечно уже исковерканныхъ ими по своему какъ "они дѣлали съ варварскими, т. е. иностранными словами. Сіи показанія словъ, коихъ и значеніе не всегда истолковано — весьма скудны и невѣроятны, чтобы можно было по нимъ сдѣлать какое нибудь сравненіе и заключеніе. Но есть другіе, достовѣрнѣйшіе, можетъ быть, "памятники, кои сохранены купно изустнымъ преданіемъ и свидѣтельствомъ историковъ, а именно названія земель, городовъ и естественныхъ урочищъ, т. е. рѣкъ, озеръ и пр. Примѣчанія достойно, сколь "вообще долговѣчны таковыя положенныя мѣстамъ названія; они нерѣдко многими тысячами лѣтъ переживаютъ существованіе того народа, отъ кого первоначально изречены были. Напр. сколь многія земли и города удержали еще и понынѣ, съ небольшими токмо отмѣнами — имена, данныя имъ за двѣ и за три тысячи лѣтъ Египтанами, Финикіянами и Греками, между тѣмъ какъ они перемѣнили уже двадцать разъ и видъ свой и мѣсто, и служили поперемѣнно жительствомъ двадцати разнымъ племенамъ.
"Въ сѣверной Европѣ мы не можемъ указать столь древнихъ памятниковъ какого нибудь языка, потому что сія часть земнаго шара, въ сравненіи съ южною Европою есть край новозаселенный, куда и "гражданственность и употребленіе письма достигли уже гораздо позже.
"Древнѣйшіе города въ Россіи, Кіевъ, Новгородъ, Смоленскъ, Полотскъ, Ростовъ и проч. построены, кажется, уже Славянскими пришельцами, и отъ нихъ получили имена свои, еще и теперь неизмѣнившіяся. Также и наименованіе страны Руси или земли Русской (изъ которой въ послѣдствіи сдѣлали Россію) произошло уже какъ извѣстно со времени Рюрика, послѣ соединенія Славянъ съ "Чудью и Варягами въ одинъ государственный составъ. Прежде того страна сія, извѣстная у Грековъ подъ неопредѣленными названіями Сармаціи, Скиѳіи и пр., у Норманновъ подъ таковыми-же названіями Гардарика, Голмгарда и пр. — имѣла ли собственное какое либо общее названіе или твердое раздѣленіе на области: сомнительно.
"Но названія рѣкъ, озеръ и другихъ естественныхъ урочищъ должны быть во всякой странѣ гораздо древнѣе названія городовъ и областей; потому что около ихъ селятся первобытные каждой земли жители, кочевьями или разсѣянными деревушками, задолго до построенія городовъ и до соединенія въ большія общества. Такъ и въ Россіи.
«А посему нельзя ли по названіямъ естественныхъ урочищъ сдѣлать какія нибудь вѣроятныя заключенія или догадки о томъ, какія племена въ Россіи первобытно жительствовали: разумѣется, ежели только въ устахъ какого нибудь народа остались слѣды того нарѣчія, на коемъ даны были сіи древнія названія рѣкамъ и озерамъ? Самая малая часть изъ нихъ носитъ на себѣ признаки Славянскаго словопроизводства? Прочія изъ какого языка заимствованы? Изъ Кельтскаго, Финскаго или Татарскаго?»[16].
Изъ этой выписки видно, что 1) Востоковъ смотритъ на филологію, какъ на науку, дополняющую исторію тамъ, гдѣ историческіе памятники рѣшительно молчатъ; 2) вѣрное орудіе филологіи есть этимологія: сходство начальныхъ или окончательныхъ буквъ въ именахъ собственныхъ урочищъ не можетъ быть случайное, а соединено съ какимъ-нибудь общимъ значеніемъ[17]. Изъ этой идеи проистекаетъ и ею объясняется вся дѣятельность нашего ученаго филолога. Тщательное опредѣленіе значенія и сродства элементовъ языка — звуковъ, законовъ образованія и въ-особенности измѣненія словъ — дѣло, кажущееся съ перваго раза и въ-особенности людямъ, непосвященнымъ въ таинства науки, чѣмъ-то мелочнымъ, является у Востокова великимъ дѣломъ, ведущимъ къ важной цѣли.
Люди, неуглублявшіеся въ науку, съ понятіемъ объ этимологія привыкли соединять произвольныя заключенія о сходствѣ словъ но сходству нѣсколькихъ звуковъ, даже отдаленному: предъ ихъ глазами возникаетъ тѣнь Тредьяковскаго съ его Игривымъ — Игоремъ и Этрусками — Хитрушками; доведенные до нелѣпости выводы нѣкоторыхъ изъ новѣйшихъ послѣдователей ученаго профессора элоквенціи и необстоятельныя нападки критиковъ на эти выводы были причиною такого тусклаго пониманія значенія этимологіи. Критикѣ легче было издѣваться надъ смѣшнымъ, чѣмъ учить общество, показывая надлежащее значеніе вещей. Эти люди не знаютъ, что этимологія — то же, что сравнительная анатомія и физіологія, и что какъ въ природѣ эти пауки открыли общіе законы въ явленіяхъ, повидимому, несходныхъ, такъ и филологія открыла эти законы въ языкахъ и объяснила ихъ общую сущность. Мы имѣемъ статью А. X. Востокова, которая, надѣемся, лучше нашихъ словъ убѣдитъ предубѣжденныхъ въ значеніи этимологіи. Россійская Академія поручила нашему ученому, вмѣстѣ съ другимъ сочленомъ Академіи, составить мнѣніе о книгѣ Данковскаго, профессора Познаньскаго Университета: «Matris slavicж fil іа erudita, vulgo lingua graeca». Книга дѣйствительно-нелѣпая! Въ ней доказывается серьезно то, что доказывалъ когда-то ученый редакторъ «Библіотеки для Чтенія» — въ родѣ того, что Гомеръ изъ Бѣлоруссіи. Отвергнувъ и общую идею и невѣрно-представленныя частности, академики излагаютъ краткую, по обстоятельную теорію этимологіи. Вотъ ея заключеніе:
"Мы полагаемъ, что надлежитъ изслѣдовать во всѣхъ языкахъ, во первыхъ, что такое въ самихъ себѣ окончанія въ падежахъ и лицахъ, временахъ и наклоненіяхъ; во вторыхъ, по какимъ законамъ склоненія и спряженія совершаются; въ третьихъ, какія буквы при склоненіяхъ и спряженіяхъ, при производствѣ и сложеніи словъ измѣняются, на какія другія, какія изъ нихъ вставляются и отбрасываются и по какимъ причинамъ? Замѣченныя сходства и различія во всѣхъ языкахъ и выведенныя изъ нихъ общія заключенія показали бы намъ, какъ являлись, распространялись и измѣнялись во всѣхъ языкахъ склоненія и спряженія, слова производныя и сложныя.
"Сіи правила, не многія, но основанныя на самой сущности языка человѣческаго и общія всѣмъ языкамъ безъ исключенія, должны-быть, если мы не ошибаемся, краеугольными камнями для всеобщей грамматики и освѣщать всѣ филологическія изслѣдованія. Когда предполагаемые нами огромные труды будутъ кончены, тогда ученіе о производствѣ словъ представится во всей своей важности: тогда узнаютъ сходство и различіе языковъ и происхожденіе ихъ, раздѣлятъ ихъ на классы, «составятъ совершенныя грамматики и словопроизводные словари; тогда проникнутъ до рожденія и разселенія народовъ и будутъ имѣть истинное, ясное понятіе вообще о словѣ, сей способности, отличающей человѣка отъ скота, доселѣ непостижимой и удивительной»[18].
Съ насъ довольно и этихъ общихъ, возвышенныхъ взглядовъ ученаго на свой предметъ, чтобъ приступить съ уваженіемъ къ обзору и опредѣленію значенія его трудовъ.
Объемъ филологическихъ изслѣдованій А. X. Востокова ограничивается въ кругу нарѣчій славянскихъ. «Slownik jezyka Polskiego», первая часть котораго была издана Линде еще въ 1807 году, обратилъ на себя пытливое вниманіе вашего ученаго; 1808 годъ составляетъ такъ-сказать, эпоху перехода отъ поэзіи къ наукѣ. Въ этомъ году Востоковъ началъ заниматься сравненіемъ нарѣчій славянскихъ; въ этомъ же году вышли и его первыя статьи о языкѣ русскомъ: это — примѣчанія къ курсу словесности Борна, касающіяся строя русскаго языка современнаго. Изъ этихъ примѣчаній видно, что уже въ это время Востоковъ былъ знакомъ, кромѣ нѣмецкаго и французскаго языковъ, съ языками классическими. Изложеніе филологическихъ трудовъ Востокова мы раздѣлимъ на два отдѣла: 1) труды по славянской филологіи, преимущественно касавшіеся строя и исторіи языка старославянскаго; 2) труды по паукообразному обработыванію языка русскаго.
I.[править]
1815 годъ чрезвычайно-важенъ въ ученой дѣятельности Востокова. Подготовленный предварительными трудами, въ этомъ году онъ получилъ возможность ближе познакомиться съ древнѣйшими въ то время извѣстными письменными славянскими памятниками; въ этомъ году онъ вступилъ на службу въ Императорскую Публичную Библіотеку въ званіи помощника хранителя рукописей. Плодомъ пятилѣтнихъ его трудовъ было знаменитое «Разсужденіе о славянскомъ языкѣ, служащее введеніемъ къ грамматикѣ сего языка, составляемой по древнѣйшимъ онаго письменнымъ памятникамъ», посланное при письмѣ[19] отъ 12 января 1820 года на имя М. Т. Каченовскаго въ Общество Любителей Россійской Словесности при Императорскомъ Московскомъ Университетѣ и напечатанное въ 17-ой части «Трудовъ Общества» (5—61). Это разсужденіе имѣетъ такое важное значеніе въ наукѣ,)что сказать о немъ нѣсколько словъ болѣе — необходимо. «Я поторопился отправить къ вамъ сіи безпорядочно набросанныя мысли и замѣчанія (пишетъ Востоковъ). Чувствую, что они не привлекательны, исполнены скучныхъ подробностей, но утѣшаюсь тѣмъ, что я писалъ для небольшаго числа ученыхъ, которые не отвращаются сухостію матеріи и изъ необработанной руды умѣютъ извлекать золото». Это золото такъ ярко блеснуло въ глаза людей, понимавшихъ дѣло, что знаменитый аббатъ Добровскій, приготовившій въ это время къ изданію свои Institutiones linguae slavicae veteris dialecti, хотѣлъ истребить отпечатанные листы своего труда — такъ преобразовала его взглядъ, образовавшійся многолѣтнимъ изученіемъ, статья Востокова. Только внимая усиленной просьбѣ Копитара, Добровскій рѣшился продолжать печатаніе. Что же такое въ статьѣ Востокова особеннаго? скажутъ иные. Дѣйствительно: главы объ употребленіи полугласныхъ ъ и ь, о юсахъ большомъ и маломъ, какъ носовыхъ звукахъ, о переходѣ гортанныхъ въ шипящія и свистящія, объ особенностяхъ склоненія прилагательныхъ простыхъ и сложныхъ, о неупотребленіи дѣепричастія, о двоякомъ окончаніи неопредѣленнаго наклоненія — всѣ эти главы непривлекательны не для филолога. А значеніе этихъ замѣчаній, этихъ вновь-открытыхъ свойствъ языка старославянскаго, въ изслѣдованіи строя нарѣчій славянскихъ, такое же, какое имѣло въ исторіи химіи разложеніе стихій на элементы, ихъ составлявшіе. Востоковъ является во всеоружіи учености; доводы его неотразимы, положенія непоколебимы, такъ непоколебимы, что до настоящей минуты ни одно не опровергнуто наукою, несмотря на множество вновь-открытыхъ памятниковъ и на обширныя изслѣдованія другихъ ученыхъ. Пониманіе началъ, высказанныхъ Востоковымъ, у всѣхъ филологовъ считается мѣриломъ современности или отсталости во взглядѣ на науку, истинной учености или дилеттантизма. Шафарикъ, Копитаръ, Миклошичъ — ученики Востокова! Рѣдкій ученый умѣлъ такъ остеречься, какъ Востоковъ, отъ увлеченій въ пользу любимой идеи, отъ уклоненій съ прямаго пути. Вотъ почему всякое слово Востокова съ нетерпѣніемъ ожидается и съ уваженіемъ читается всѣми филологами. Мы не нашли бы словъ, еслибъ намъ нужно было высказывать это общее убѣжденіе не передъ просвѣщенною публикою.
Какъ же у насъ принята была статья Востокова? Какое вліяніе имѣла она на наши собственные труды? Ужели отъ Копитара и Шафарика узнали мы про Востокова?.. Не скажу ни слова въ отвѣтъ на эти замысловатые вопросы, укажу только факты. Черезъ пять лѣтъ послѣ появленія на свѣтъ статьи Востокова, явилась въ Петербургѣ книга «Славянская Грамматика», заимствованная преимущественно изъ грамматики, г. Добровскаго Иваномъ Пенинскимъ. Здѣсь буквально ни одно замѣчаніе Востокова не принято къ свѣдѣнію. Мы имѣемъ превосходную рецензію этой книги, напечатанную Востоковымъ въ 25 No «Библіографическихъ Листковъ» Кеппена. Служа прекраснымъ дополненіемъ къ «Разсужденію», эта рецензія, какъ и всѣ ученыя рецензіи Востокова, должна служить образцомъ по топу и направленію[20]. Спустя 13 лѣтъ, гг. М. Погодинъ и С. Шевыревъ перевели съ латинскаго «Institutiones» Добровскаго, посвятили ихъ Шишкову, и ни слова не сказали ни про Востокова, ни про статью его. Приведу разсказъ одного изъ русскихъ ученыхъ, бывшаго въ началѣ тридцатыхъ годовъ въ Вѣнѣ: "Когда я былъ въ Вѣнской Императорской Библіотекѣ, ко мнѣ подошелъ какой-то весьма-почтенный человѣкъ; узнавъ, что я русскій, онъ прежде всего спросилъ меня: какъ живетъ Востоковъ? Не зная, тогда, къ стыду моему, какое значеніе имѣлъ въ наукѣ Востоковъ, я невольно выразилъ удивленіе; спрашивавшій, повидимому, еще больше удивился моему незнанію. «Vostokow est creator philologiae slavicae» — сказалъ онъ, оканчивая разговоръ. Это былъ покойный Копитаръ. Въ самомъ-дѣлѣ, едва ли кто такъ восторженно отзывался о заслугахъ Востокова, какъ Копитаръ: lumen, creator philologiae slavicae, Ostromiri Aristarchus — вотъ какими именами называетъ Копитаръ Востокова въ своихъ сочиненіяхъ.
Постановивъ незыблемыя основанія славянской этимологіи, статья Востокова естественно поколебала многіе научные предразсудки: такъ раздѣленіе нарѣчій славянскихъ на два класса, придуманное Добровскимъ, сокрушилось о русскій языкъ, вмѣщавшій въ себѣ свойства обоихъ классовъ. Дальнѣйшая, дѣятельность Востокова служила такъ-сказать развитіемъ содержанію этой статьи. Читая, издавая или описывая папамятники, Востоковъ и самъ знакомился и другихъ знакомилъ съ строемъ и составомъ языка старославянскаго въ разныя эпохи. Описаніе словъ Григорія Назіанзина и Супрасльской Рукописи въ «Библіографическихъ Листкахъ» Кеппена (1823 года № 7, 14, 36) — прекрасные опыты примѣненія началъ этимологическихъ къ опредѣленію вѣка рукописей изданіе и грамматическое объясненіе фрейзингенскихъ статей въ Кеппена же «Собраніи славянскихъ памятниковъ» есть образецъ монографическаго обозрѣнія памятника письменности, образецъ, долго — остававшійся безъ подражанія. Изданіе Остромирова Евангелія — подробнѣйшая монографія памятника обширнаго. Остромирово Евангеліе былъ первый большій памятникъ старославянскаго языка, напечатанный цѣликомъ: Востоковъ, издавъ его, далъ всѣмъ ученымъ возможность заниматься изученіемъ старославянскаго языка: понятно, что это изданіе сдѣлалось настольною книгою у всякаго филолога, вмѣстѣ съ изданіемъ Texte du Sacre, съ изданіями Копитара и Миклошича.) Составленіе словаря и грамматики въ настоящее время почти приведено къ окончанію. Вотъ что писалъ объ этихъ трудахъ Востокова И. И. Срезневскій еще въ 1850 году:
"Словарь составляется исключительно по источникамъ, то-есть по древнимъ рукописямъ. Для объясненія словъ, замѣченныхъ въ сочиненіяхъ оригинально славянскихъ, принятъ способъ сравнительный: смыслъ опредѣляется при помощи сличенія нѣсколькихъ мѣстъ изъ разныхъ сочиненій; что жь касается до словъ, замѣченныхъ въ сочиненіяхъ, переведенныхъ съ греческаго, то они объяснены помощью греческихъ подлинниковъ. Въ томъ и въ другомъ случаѣ въ словарь "внесены выписки изъ памятниковъ.
"Грамматика въ чернѣ уже совсѣмъ окончена, такъ-что въ непродолжительномъ времени можно будетъ приступить къ печатанію. Она "также составлена по источникамъ. При всѣхъ сколько-нибудь замѣчательныхъ формахъ помѣщены въ ней указанія на памятники, гдѣ они находятся, съ выписками изъ нихъ тамъ, гдѣ это необходимо. Сличеніе памятниковъ разнаго времени и разныхъ мѣстъ проливаетъ яркій свѣтъ и на характеръ старославянскаго нарѣчія, и на языкъ всего славянскаго племени, и на исторію его. Очень важныя новыя свѣдѣнія представляетъ этотъ трудъ въ отношеніи къ начертанію и употребленію буквъ, равно и въ-отношеніи къ склоненіямъ и спряженіямъ. Новыми доказательствами подтверждены прежнія открытія автора, касательно гласныхъ звуковъ носовыхъ и глухихъ и ихъ превращенія въ другіе звуки, касательно склоненій именъ прилагательныхъ неопредѣленныхъ, прилагательныхъ сравнительной степени и причастій, касательно спряженія прошедшаго времени краткой формы, касательно раздѣленія сложныхъ словъ вставкою союзовъ, нарѣчій и предлоговъ, касательно перевода греческихъ сложныхъ словъ не однимъ, а двумя словами, и т. п. Кромѣ этого, представлены новыя розысканія о причастіяхъ дѣйствительныхъ на яе, о причастіяхъ будущаго времени, о прилагательныхъ несклоняемыхъ и пр. Въ числѣ «приложеній къ концу грамматики есть важныя замѣчанія объ именахъ „собственныхъ“[21].
Изъ упомянутаго «Разсужденія» Востокова исходитъ и другое направленіе его дѣятельности — описаніе памятниковъ. На 29 стр. читаемъ: «Сокровища Московской Синодальной и другихъ знатныхъ библіотекъ содержатъ, вѣроятно, множество матеріаловъ для повѣрки и для пополненія выставленныхъ мною здѣсь грамматическихъ положеній. Ученые, имѣющіе случай пользоваться помянутыми сокровищами, оказали бы величайшую услугу словесности россійской и славянской вообще, отмѣтивъ грамматическія особенности и правописаніе древнѣйшихъ рукописей славянскихъ, съ показаніемъ, если извѣстно, когда и гдѣ они писаны и съ начертаніемъ самой формы буквъ (fac simile) въ сравнительныхъ таблицахъ, наподобіе той, какая приложена при письмѣ А. Н. Оленина къ графу Пушкину о камнѣ Тмутараканскомъ. Когда мы будемъ имѣть передъ собою такую палеографію славянскую, тогда, конечно, съ большею достовѣрностью можно рѣшитъ, которому племени славянскому принадлежалъ собственно языкъ церковныхъ книгъ». Послѣдними словами опредѣляется источникъ и цѣль обширныхъ палеографическихъ работъ Востокова. Изъ рецензіи «Опыта въ старинной русской дипломатикѣ»[22] очевидны обширныя свѣдѣнія Востокова въ палеографіи и теоретическія и практическія. Примѣненіе этихъ свѣдѣній находится въ «Описаніи рукописей Румянцовскаго Музеума», которое Востоковъ началъ въ 1824 году, по приглашенію графа Николая Петровича Румянцова. Описаніе это заключаетъ въ себѣ 473 рукописи. Правила, которыми руководствовался Востоковъ при составленіи каталога, замѣчательны простотою и вѣрностію взгляда. «Палеографъ (говоритъ онъ) долженъ передавать описываемую имъ старину въ подлинномъ видѣ, безъ всякихъ прикрасъ и поновленій. Главное здѣсь точность». Вѣрное указаніе примѣтъ правописанія, возможное только такому опытному знатоку, какъ Востоковъ, выписки, болѣе или менѣе подробныя, но всегда важныя для филолога и для историка, дѣлаютъ книгу Востокова драгоцѣнною. Мы не будемъ утверждать, какъ намъ случалось слышать, будто это описаніе рукописей замѣняетъ самый музей: никакое описаніе не замѣнитъ воззрѣнія; по мы всегда съ увѣренностью можемъ опираться на данныя, сообщаемыя въ книгѣ[23]. Притомъ это описаніе приготовитъ всякаго начинающаго къ чтенію рукописей вообще, а упоминаемыхъ въ описаніи — въ-особенности. Нельзя не пожалѣть при этомъ, что описаніе не снабжено палеографическими снимками и таблицами. Существующія у насъ собранія снимковъ гг. Иванова и Погодина и отдѣльныя fac simile въ разныхъ изданіяхъ — необработанный матеріалъ палеографіи, ожидающій дѣятелей.
II.[править]
Въ 1808 году напечатаны первыя статьи Востокова о русскомъ языкѣ, въ видѣ примѣчаній къ «Краткому Руководству къ Россійской Словесности», Борна[24]. Изъ этихъ примѣчаній видны, вопервыхъ, этимологическое направленіе обработки языка; законъ, открытый имъ въ произношеніи е какъ е и ё, обнаруживаетъ тонкій тактъ филолога; тоже надобно сказать о различіи въ произношеніи звуковъ нѣмецкихъ и русскихъ относительно широты звука; вовторыхъ, пониманіе оттѣнковъ выразительности языка, зависящихъ отъ этимологическаго состава словъ. Вотъ его статья объ уменьшительныхъ прилагательныхъ: изъ нея читатель увидитъ, что, составляя грамматику, Востоковъ обращался не только къ языку писателей, правильность котораго условна, но и къ живому разговорному языку, созданному живою силою народа и заключающему въ себѣ рѣзкія особенности, исчезающія иногда подъ перомъ писателей:
"Енькій и усѣченное енекъ, которое всѣ называли уменьшительнымъ, назвать должно иначе.
Маловатъ малъ малешенекъ.
Бѣловатъ бѣлъ бѣлехонекъ.
Красноватъ красенъ краснехонекъ.
Худоватъ худъ худешенекъ.
"Вотъ три степени. Первое значитъ недостатокъ качества; второе самое качество, третье превосходство, излишекъ качества. Но Русскіе въ общежитейскихъ разговорахъ изъ учтивства не говорятъ о комъ нибудь на отрѣзъ: малъ, бѣлъ, худъ, старъ; но чтобъ умягчить нѣкоторымъ образомъ таковыя приписываемыя ему качества, говорятъ: маленекъ, худенекъ, старёнекъ. Напримѣръ, ребенку говоритъ отецъ строго: ты еще малъ, тебѣ это рано дѣлать — и объ немъ же мать говоритъ умягчительно: онъ еще маленекъ; ему это и простить можно. — Исхудавшему человѣку запросто говоримъ: какъ ты худъ братецъ! но ему же потомъ помягче скажемъ: худёнекъ же ты! — или объ себѣ спрашиваемъ кого нибудь, когда у насъ лице разгорѣлось: красенъ ли я? въ отвѣтъ получимъ красненекъ, батюшка.
"Изъ сего заключаю я, что енекъ есть равнозначащее простому качеству, и клонится только въ прикрасѣ или умягченію онаго въ вѣжливомъ разговорѣ.
"Что касается до неусѣченныхъ: чистенькой, бѣленькой, красненькой, и проч., ихъ можно назвать уменьшительными; но не въ такомъ смыслѣ, "чтобъ они значили уменьшеніе качества чистоты, бѣлизны и красноты, "какъ думалъ Ломоносовъ (Лом. грам. § 250. Умалительныя кончатся на ватъ и некъ: красенъ — красноватъ, красненекъ, плохъ — плохосватъ, плохонекъ, сыръ — сыроватъ, сыренекъ, сыровата, сыросвато, плохонька, плохонько, всѣ значатъ нѣкоторую малую часть тѣхъ свойствъ, которыя сами имена изображаютъ). Они значатъ только уменьшеніе мѣста или предмета, въ которомъ представляется намъ впечатлѣніе бѣлизны, красноты и проч. Чистенькая комнатка, бѣленькой платочикъ, красненькое яичко. Уменьшеніе ихъ зависитъ отъ соединеннаго съ ними существительнаго имени. Неловко сказать: бѣлой платочикъ; надобно, чтобы прилагательное во всемъ соглашено было съ существительнымъ.
"Ломоносовъ (§ 252) говоритъ, что увеличительныя прилагательныя имена: бѣлехонекъ, чернехонекъ и проч., подходятъ близко къ «знаменованію степени превосходнаго. Россійская же Академія въ грамматикѣ своей вотъ что говоритъ: имена прилагательныя, кончащіяся на ехонекъ или ешенекъ, каковы суть бѣлехонекъ и бѣлешенекъ, „зеленехонекъ и зеленешенекъ и проч., будучи приложены къ творительному падежу кореннаго или положительнаго своего имени, получаютъ силу увеличительныхъ и проч.“? — (они и безъ того имѣютъ силу увеличительныхъ; но тогда получаютъ силу превосходнаго степени)»; "напротивъ того, будучи употреблены безъ помянутаго приложенія, "имѣютъ среднее знаменованіе между положительнымъ и увеличительнымъ "(надлежало сказать между положительнымъ и превосходнымъ) и проч.
"Но правда ли это? — спрошу у каждаго знающаго языкъ русской. Не значатъ ли ехонекъ и ешенекъ иногда сами по себѣ превосходный «степень? — напримѣръ: онъ пьянехонекъ — голехонекъ — радехонекъ. Прибавляется же творительный падежъ иногда и къ положительному степени: полнымъ-полна и въ такомъ случаѣ тоже выражаетъ, что полнехонька; а полнымъ-полнехонька будетъ уже лишнее напряженіе, такъ-какъ: наилюбезнѣйшій, наинысочайшій[25].
Плодомъ такого рода наблюденій была Русская Грамматика, изданная въ первый разъ въ сокращенномъ видѣ въ 1830, а въ полномъ въ 1831 году, и служащая до настоящаго времени руководствомъ къ преподаванію во всѣхъ русскихъ низшихъ и среднихъ учебныхъ заведеніяхъ, подвѣдомственныхъ Министерству Народнаго Просвѣщенія. Если разсматривать эту книгу съ точки зрѣнія преподаванія языка, по нынѣшнимъ объ этомъ понятіямъ, то она удобопримѣнима къ преподаванію отечественнаго языка на столько же, на сколько и всѣ другіе, даже въ самое послѣднее время изданные учебники, то-есть можетъ имѣть значеніе тогда только, когда ученики практически ознакомились съ строемъ языка и нуждаются въ книгѣ для повторенія пройденнаго. Но не съ этой точки зрѣнія надобно разсматривать книгу Востокова: на нее надо смотрѣть, какъ на наукообразное изложеніе строя русскаго языка, въ-особенности же этимологіи. Въ этомъ отношеніи ни одно руководство не можетъ сравниться съ грамматикою Востокова. Его система склоненій и спряженій можетъ показаться сложною, но за-то это — система, а не наборъ коротенькихъ правилъ съ длинными списками исключеній, составленный какъ-бы въ подкрѣпленіе схоластико-педагогическаго положенія: нѣтъ правила безъ исключенія; система эта по своей сложности трудна для ученика; но что жъ изъ этого слѣдуетъ? То, что грамматика, какъ и всякая наука, существуетъ не для дѣтей…
Будущія изслѣдованія улучшатъ, измѣнятъ, упростятъ систему Востокова; но пока этого еще не сдѣлано. Въ синтаксисѣ превосходно обработана глава объ управленіи предлоговъ падежами, занимающая половину синтаксиса; она совершенно исчерпываетъ предметъ и всегда будетъ служить образцомъ обработыванія частей пауки по строгой системѣ. Глава о правописаніи почти цѣликомъ вошла въ изданный Академіею „Опытъ Общесравнительной Грамматики“. Стало-быть и на этомъ поприщѣ Востоковъ совершилъ такое же важное дѣло, какъ и на поприщѣ обработки языка старославянскаго.
Излѣдованія Востокова о русскомъ стихосложеніи, напечатанныя сначала въ „С. Петербургскомъ Вѣстникѣ“, а потомъ отдѣльною книгою — то же первое сочиненіе объ этомъ предметѣ, по своей полнотѣ до-сихъ-поръ незамѣнимое. Здѣсь впервые разъяснено строеніе стиха нашихъ народныхъ пѣсенъ и сказокъ: онъ открылъ въ нихъ просодическіе періоды, въ которыхъ около слога съ удареніемъ стоитъ нѣсколько слоговъ безъ ударенія. Замѣчательна для исторіи литературы глава объ употреблявшихся у насъ различныхъ метрахъ тоническаго стихосложенія: на всякій метръ приведены примѣры изъ писателей прошлаго и начала нынѣшняго вѣка. Интересны въ высшей степени разсужденія о гекзаметрѣ. Извѣстно, что въ это время у насъ шелъ споръ о введеніи гекзаметра, по образцу греческаго: С. С. Уваровъ (впослѣдствіи графъ), и Гнѣдичъ съ одной стороны и Капнистъ съ другой были главными двигателями этого спора. Востоковъ признаетъ гекзаметръ, но не соглашается на предпочтеніе дактилей предъ хореями[26]. Замѣчательно, что еще въ 1802 году въ „Свиткѣ Музѣ“ напечатаны были первые опыты дактилохореическаго гекзаметра, принадлежащіе Востокову. Вотъ первые четыре стиха изъ его перевода пятой главы клопштоковои „Мессіады“:
Превознесенъ сѣдѣлъ на вѣчномъ тронѣ Эгова!
Сталъ же Элоа предъ нимъ и рекъ: колико ужасенъ
Ты, Всевышній! како изъ ока святаго блистаетъ
Грозный судъ твой днесь! и како глаголютъ громы! (1).
(1) „Любитель Словесности“. Ч. I, стр. 82.
Вообще Востоковъ стремился къ введенію разнообразія въ метрахъ; это ему не всегда удавалось; непривычные размѣры не удовлетворяли уху, о чемъ говорилъ, какъ мы-видѣли, и критикъ журнала „Любитель Словесности“.)
Не считаемъ нужнымъ ни слова прибавлять къ нашему обозрѣнію литературной и ученой дѣятельности глубоко-уважаемаго нами Александра Христофоровича. Все, что было и есть образованнаго, высказывало и высказываетъ за насъ это слово. Санктпетербургское Общество Любителей Словесности, Наукъ и Художествъ, Московское Общество Любителей Словесности и Общество Исторіи и Древностей включили его въ число своихъ достойныхъ сочленовъ. Россійская Академія, какъ мы видѣли уже, избрала его въ дѣйствительные члены еще въ 1820 году. При преобразованіи этой Академіи во 2-е Отдѣленіе Академіи Наукъ вступилъ онъ въ число 16-ти ординарныхъ академиковъ. Профессоръ Дерптскаго Университета Клоссіусъ, занимавшійся въ Петербургѣ, въ 1825 году, обозрѣніемъ рукописей, при этомъ такъ высоко понялъ значеніе Востокова, что, по его предложенію, Тюбингенскій Университетъ 1 декабря 1825 года наименовалъ Востокова докторомъ-философіи. Наконецъ первый Славянскій Университетъ, Пражскій, 28 августа 1848 года, въ день празднованія пятисотлѣтняго юбилея своего существованія наименовалъ творца новой славянской филологіи докторомъ свободныхъ искусствъ и философіи.
Но нигдѣ и никогда уваженіе къ великимъ заслугамъ Востокова не высказывалось такъ торжественно, какъ оно высказалось въ публичномъ годовомъ собраніи Императорской Академіи Наукъ, происходившемъ въ большой университетской залѣ, въ среду, 29-го декабря 1854 года. Въ годичномъ отчетѣ о дѣятельности Втораго Отдѣленія, академикъ П. А. Плетневъ, говоря о трудахъ членовъ этого Отдѣленія, упомянулъ, между-прочимъ, потомъ, что въ нынѣшнемъ году исполнилось пятидесятилѣтіе литературной жизни Александра Христофоровича Востокова. При этихъ словахъ господинъ министръ народнаго просвѣщенія подошелъ къ маститому академику и, поздравивъ его, объявилъ, что, во вниманіе къ ученымъ трудамъ его, Государь Императоръ всемилостивѣйше изволилъ пожаловать ему орденъ св. Станислава первой степени[27]. Мы были свидѣтелями единодушнаго восторга и умиленія, выражавшагося на лицахъ всѣхъ присутствовавшихъ на этомъ скромномъ, вполнѣ-достойномъ науки торжествѣ глубоко-почитаемаго всѣми, ученаго изслѣдователя нашего языка, который такимъ-образомъ неожиданно праздновалъ пятидесятилѣтій юбилей своей ученой и литературной дѣятельности посреди всей Академіи, среди многочисленнаго собранія ученыхъ и литераторовъ, облагодѣтельствованный высокою милостью Монарха. Это былъ юбилей дѣйствительнаго ученаго, оживленный сочувствіемъ избраннаго общества: и дѣятели науки, ужь много совершившіе на пути, проложенномъ Востоковымъ, и дѣятели, только-что вступающіе на этотъ путь, были проникнуты однимъ общимъ чувствомъ благодарности къ ихъ учителю, да и всѣ, понимающіе истинное значеніе ученыхъ заслугъ, сошлись въ тепломъ чувствѣ благоговѣнія къ правительству, всегда покровительствовавшему истинному просвѣщенію и его полезнымъ дѣятелямъ.)
Счастливъ писатель, прошедшій свое поприще такъ, какъ прошелъ Востоковъ. Оглянувшись на это поприще, много увидитъ онъ тамъ свѣтлаго и отраднаго.
III. Библіографическія извѣстія о сочиненіяхъ А. X. Востокова.[править]
Поэтическія стихотворенія А. X. Востокова были печатаны въ слѣдующихъ изданіяхъ:
1) Свитокъ Музъ, изданный отъ Вольнаго Общества Любителей Словесности, Наукъ и Художествъ, съ эпиграфомъ: Summa paulatim petemus. — Книжка Первая. Съ дозволенія ценсуры. Спб. въ типографіи Шнора. 1802 года. 151 стр. кромѣ оглавленія. Книжка вторая. Спб. при Императорской Академіи Наукъ 1803 года. Съ дозволенія гражданскаго губернатора Сергѣя Кушникова. 144 стр. (безъ оглавленія). — При первой книжкѣ приложена гравюра H. И. Уткина съ рисунка Ф. Рѣпнина: Музы вводятъ въ храмъ свой дѣтей и посвящаютъ ихъ служенію искусства; россійская Минерва смотритъ съ облаковъ. Подъ гравюрою подпись: Phoebe fave! — Въ „Свиткѣ Музъ“, кромѣ 22 стихотвореній Востокова, помѣщено 18 стихотвореній Вмк. (Волкова), 12 В. Попугаева, 10 И. Борна, 4 Красовскаго, 2 М. Михайлова, 2 Олешева, 1 Бринкена, 1 — Вань --, 1 Н. Остолонова.
2) Періодическое изданіе того же Общества. Въ Спб. При морской типографіи 1804. I часть 175 стр. кромѣ 8 стихотвореній Востокова (въ числѣ ихъ „Пѣвиславъ и Зора“, древняя повѣсть въ четырехъ идилліяхъ). Здѣсь напечатаны стихотворенія Остолонова (2), Красовскаго (1), Попугаева (1), Радищева (2), Измайлова (5), Каменева (3, въ томъ же числѣ Громвалъ) и княжны Катерины K. (1), и прозаическія статьи Попугаева, Бринкена, Крюковскаго, Д. Языкова, Борна и Каменева.
3) Опыты лирическіе и другія мелкія сочиненія въ стихахъ. А. Востокова. Въ Сиб. въ морской типографіи 1805 и 1806 годовъ. Двѣ части. 104 и 129. Печатано по одобренію Санктпетербургскаго Вольнаго Общества Любителей Словесности, Наукъ и Художествъ (33 стихотворенія).
4) Цвѣтникъ, журналъ, издававшійся въ 1809 г. Измайловымъ и Бенитскимъ, и въ 1810 г. Измайловымъ и Никольскимъ (4 стихотворенія).
5) Санктпетербургскій Вѣстникъ, издаваемый Обществомъ Любителей Словесности, Паукъ и Художествъ въ 1812 году (6 стихотвореній).
6) Сынъ Отечества 1812, 1813 и 1814 годовъ (7 стихотвореній).
7) Стихотворенія Александра Востокова, въ трехъ книгахъ. Изданіе исправленное и умноженное. Спб. въ типографіи Императорской Россійской Академіи, 1821 года, 263 стр. Съ тремя гравюрами: 1) фантазія; 2) поэзія засвѣчаетъ у огня небеснаго два свѣтильника, чтобъ удѣлить одинъ изъ нихъ генію живописи; 3) Немезида и Правосудіе (рисунки И. Иванова, гравированіе М. Иванова), (67 стихотвореній).
8) Сѣверные Цвѣты на /827 годъ, изданы барономъ Дельвигомъ. Сиб. 1827. (Переводъ четырехъ сербскихъ пѣсенъ).
Такъ-какъ многія изъ стихотвореній Востокова не вошли въ послѣднее собраніе ихъ (1821), а многія вошли съ значительными исправленіями, то будущимъ библіографамъ и историкамъ литературы мы надѣемся оказать услугу, составивъ подробный списокъ стихотвореній Востокова съ обозначеніемъ всѣхъ изданій каждаго стихотворенія. Стихотворенія эти мы расположимъ въ порядкѣ хронологическомъ. Сокращенія: Св. М. — Свитокъ Музъ; період. періодическое изданіе (см. выше); Оп. — опыты лирическіе 1805 и 1806; Спб. Вѣстникъ — Санктпетербургскій Вѣстникъ»; С. О. — «Сынъ Отечества»; Стих. — Стихотворенія 1821 года; Сѣс. Цвѣты — «Сѣверные Цвѣты».
1) 1799. Зима, ода къ Другу. Св. М I, 68. Оп. I, 12. Стих. 8.
2) 1800. Осеннее утро. Св. 1, 24. Оп. I, 25. Стцх. 17.
3) Къ богинѣ души моей. Св. I, 76. Оп. I, 32. Стих. 11.
4) Тлѣнность, поэма вольными стихами. Св. I, 127. Оп. 1, 16. Стих. 20.
5) При извѣстіи о кончинѣ Ея Императорскаго Высочества Госуд. Великой Княгини Александры Павловны. Оп. 11, 9.
6) Парнасъ или гора изящности. Оп. I, 34. Стих. 50.
7) 1801. Къ Теону въ осень 1801 года. Св. II, 99. Оп. I, 46. Стих. 63.
8) Ода достойнымъ. Св. I, 5. On, 1, 44. Стих. 61.
9) 1802. Ода фантазія. Св. 12. Оп. I, 1. Стих. 1, 1.
10) Къ Борею въ 1 день мая 1802 года. Св. II, 83. Оп. I, 52. Стих. 71.
11) Восторгь желаній (желанія). Св. II, 54. Оп. I, 54.
12) Къ Солнцу. 1802 г. Авг. 25 во время болѣзни. Оп. 1, 57.
13) Къ другу гъ сентябрѣ 1802 года. Оп. I, 55.
14) Пѣснь къ лупѣ (кантата къ Лунѣ). Св. I, 43—50. Qn. 1, 7.
15) Поэтическій восторгь при созерцаніи природы. Ода, подражаніе Французскому. Св. 95. Оп. I, 73. Стих. 28.
16) Къ А. Г. Волкову въ декабрѣ 1802 года. Період. 28. Оп. II, 10. Стих. 103.
17) Къ трехмѣсячной дѣвочкѣ, когда она на рукахъ матери спада. Оп. II, 14. Стих. 104.
18) Ибраимъ. Съ нѣмецкаго, изъ Пфефеля. Св. 1, 28. Оп. I, 67.
19) Сіона, Клопштокова ода. Оп. I, 32.
20) Цирцея, Капгата Ж. Б. Руссо. Св. I, 57. Оп. 1, 78.
21) Похвала баснословію, изъ Вольтера. Св. I, 85. Оп. I, 65. Стих. I, 13.
22) Ночь, изъ романа Le forêt, соч. Редклиффъ. Св. I, 105. Оп. I, 70.
23) 1803. Царство очарованій. Св. И, 6. Оп. I, 28. Стих. 41.
24) Благодѣяніе, изъ Гёллерта. Св. 11, 16.
25) Телема и Макаръ, или желаніе и счастіе, изъ Вольтера. Св. II, 25. Оп. I, 59. Стих. 34.
26) Амимона, 5 кантата Ж. Б. Руссо. Си II, 56. Оп. 1, 81.
27) Видѣніе въ Майскую ночь (явленіе усопніаго). Стихи къ Флору. Св. II, 64—68. Оп. I, 50.
28) Похвала Вакху, Гор. кн. 2. Од. 19. Св. II, 86. Оп. 1, 84. Стих. 73.
29) Мессіада Клопштока. Пѣснь 5 отъ 1 ст. до 148. Оп. II.
30) Седьмая ода Сафы, по французскому переводу. Оп. II, 62.
31) Весенняя пѣснь. Період. 19. Оп. II, 1. Стих. 112.
32) Услажденіе зимняго вечера. Період. 7. Оп. II, 20. Стих. 115.
33) Исторія и баснь къ Ф. Ф. Репнину. Період. 22. Оп. II, 5. Стих. 97.
34) Къ строителямъ храма познаній. Період. 30. Оп. II, 4.
35) Шишакъ, подражаніе Дорату. Идиллія. Оп. II, 36. Стих. 47.
36) Плѣнники, идиллія. Оп. II, 12. Стих. 106.
37) Полинька, элегія. Оп. II, 16. Стих. 110.
38) Утро. Эклога (Весеннее утро). Оп. II, 23. Стих. 117.
39) Къ Венерѣ, Горація. О Venus regina. Період. 7. Оп. I, 86.
40) Къ Аполлону, Гор. кн. 1. Од. XXI. Оп. II, 54. Стих. 121.
41) Къ Калліопѣ, Гор. кн. 3. Од. IV. Оп. II, 50. Стих. 133.
42) Похвала Меркурію, Гор. кн. 1. Од. X. Оп. II, 53.
43) Къ Лицинію, о средственности, Гор. кн. 2. Од. X. Оп. II, 56. Стих. 123.
44) Къ Меценату, о спокойствіи духа. Оп. II, 58. Стих. 124.
45) Къ Іулу Антонію, о Пиндарѣ, Оп. II, 60.
46) Пряслица, Ѳеокритова 28 Идиллія. Період. 17.
47) 1804. Пѣвиславъ и Вора. Древняя повѣсть въ 4 идилліяхъ. Період. 145; (въ пяти идилліяхъ) Оп. II, 100.
48) Свѣтлана и Мстиславъ, древній романъ въ 4 пѣсняхъ. Оп. II, 81 — богатырская повѣсть. Стих. 73.
49) Листопадъ и Цвѣтень. Оп. II, 128. Стих. 18.
50) Откровеніе Музы. Оп. II, 128. Стих. 126.
51) Сяфо. Оп. 11, 47. Стих. 130.
52) 1805. Хрисаноу. Оп. II, 26. Стих. 138.
53) Письмо о счастіи къ И. А. Иванову. Оп. II, 29. Стих. 141.
54) При извѣстіи о смерти Шиллера. Оп. II, 33. Стих. 167.
55) Эпитафія Михаилу Ивановичу Козловскому. Оп. II, 22. Стих. 156.
56) Проглоченный Леля (изъ Антологіи). Оп. II, 38. Стих. 157.
57) Три царства природы, подражаніе Лессингу. Оп. II, 39. Стих. 157.
58; Ахелай, Вакхъ и Вершуленъ, подражаніе Рамлеру. Оп. II, 41.
59) Брату и сестрѣ отмѣнно пригожимъ, но кривымъ; съ латинскаго, Іеронима Амальтея. Оп. II, 45.
60) Изящнѣйшіе феномены (изъ Шиллера), Оп. II, 46.
61) На смерть воробья (изъ Катулла). Оп. 11, 62. Стих. 144.
62) Пиръ Александра или могущество музыки, Драйденова кантата. Оп. II, 63. Стих. 145.
63) Цвѣтокъ и дѣвица. Стихи на заданныя риѳмы. Стих. 159.
64) Ода времени. 1805. Стих. 164. Цвѣтникъ. 1809, № 2.
65) 1806. Третья грація (изъ Гердера). Стих. 167.
66) Эпиталамъ Клеонту и Деліи. Стих. 173.
67) 1807. Похвала Россіянамъ въ 1807 году. Стих. 183.
68) Взоръ на Европу 186.
69) 1808. Къ зимѣ въ ноябрѣ 1808 г. Стих. 204. Цвѣти. 1809 г. № 11.
70) 1809. Гимнъ услажденію. Изъ Лафонтеновой Amours de Psyché. Цвѣтн. 1810, № 3. Стих. 170.
71) Богъ въ нравственномъ мірѣ. Цвѣт. 1810, № 4. Стих. 188.
72) Мысли при чтеніи молитвы Господней, подражаніе Клопштоку. Стих. 198.
73) Три слова (изъ Шиллера). Стих. 201.
74) Стихи въ Альбомъ. Стих. 203.
75) 1811. Къ Гарпократу, ода Нѣмаго. Спб. Вѣстн. № 1, стр. 49—51 Стих. 209.
76) Полинъ и Сіяна, новгородская баснь. Сгіб. Вѣсти., № 2, стр. 167. Стих. 211.
77) 1812. Надежда (изъ Гёте). Спб. Вѣстн., № 3, стр. 286.
78) Гимнъ негодованію, съ греческаго. Спб. Вѣстн. No. 6, стр. 256. Сынъ Отеч. 1814. № 1. Стих. 181.
79) Любовь и мудрость, подражаніе. Спб. Вѣстн., № 8, стр. 158.
80) Неразрѣшимый узелъ (изъ сочиненій Якова Больде, латинскаго стихотворца XVII вѣка Спб. Вѣстн., № 6, стр. 261. Стих. 232.
81) Изреченія Конфуція, изъ Шиллера, русскимъ сказочнымъ размѣромъ. Стих. стр. 234. Кромѣ-того, опытъ стихосложенія, изд. 1817 г., стр. 165.
82) Къ Россіянамъ, въ октябрѣ 1812 года. Сынъ. Отеч. 1812 № 4. Стих. 236.
83) Прощаніе съ 1812 годомъ, декабря 12, во всерадостный день рожденія Его Императорскаго Величества. Сынъ Отеч. 1812, № 10. Стих. 243.
84) 1813. Россійскія рѣки въ 1813 году. Сыпь Отеч. 1813, № 1. Стих. 243.
85) Ода на день восшествія на Всероссійскій Престолъ Е. II. В. Государя Императора Александра І-го, 1813 года марта 12 и на истеченіе II-го столѣтія по воцареніи въ Россіи дома Романовыхъ, воспослѣдовавшемъ 1613 года марта 14 дня. Сынъ Отеч. 1813, № 11. Стих. стр. 244.
86) На пораженіе Наполеона и бѣгство его отъ Лейпцига въ 1813 году. Стих 253.
87) Пѣснь русскому Царю, съ нѣмецкаго: Heil dir im Sieger kranz. На голосъ God save the King. Стих. 255.
88) Къ дщерямъ Премудрости. Сынъ Отеч. 1814. № 9. Стих. 257.
89) Государю Императору на возвращеніе Е. В. въ Россію по заключеніи всеобщаго мира. Сынъ Отеч. 1814, № 29, стр. 260.
1827 Сербскія пѣсни:
90) Яня Мизиница. Сѣв. Цвѣты. 1827, стр. 269.
91 Сестра девяти братьевъ. Ibid., стр. 271.
92) Дѣвица и Солнце. Ibid., стр. 276.
93) Жалобная пѣсня благородной Асанъ-Агиницы.
1) Въ «Краткомъ руководствѣ къ Россійской Словесности», изданномъ
Иваномъ Борномъ въ 1808 году, помѣщено съ надписью: «Остенекъ-Востоковъ» нѣсколько примѣчаній, касающихся строя языка русскаго: 1) о законѣ, произношенія буквы е (стр. 3); 2) о дебеломъ и топкомъ произношенія буквъ (стр. 9); 3) объ уменьшительныхъ прилагательныхъ (стр. 37); 4) о неупотребительности сравнительной степени причастія (стр. 46); 5) объ употребленія мѣстоименія что вм. который (стр. 66), 6) о стихотворныхъ размѣрахъ (стр. 118) и одно касательно слога (стр. 132).
2) Въ «Санктпетербургскомъ Вѣстникѣ», издававшемся Обществомъ Любителей Словесности, Наукъ и Художествъ, въ 1812 году помѣщены слѣдующія статьи А. X. Востокова:
а) Задача любителямъ этимологіи. Часть I (№ 2), стр. 204—215. Показавъ значеніе именъ урочищъ для опредѣленія народовъ, прежде населявшихъ страну, Востоковъ приводитъ имена русскихъ рѣкъ и озеръ, кончающіяся на га, за, ма, к-лъ и г-лъ, и предлагаетъ «ученѣйшимъ людямъ» рѣшить эту задачу.
b) Рецензія на книгу: «Наука стихотворства», сочиненная Иваномъ Рижскимъ 1811 года. Ч. I (№ 3), стр. 344—352.
c) Опытъ о русскомъ стихосложеніи. Ч. II (№ 4, 5 и 6), стр. 39— 68, 168—206, 271—288.
d) Рецензія на книгу: «Введеніе въ пауку стихотворства, или разсужденіе о началѣ поэзіи вообще и краткое повѣствованіе восточнаго, еврейскаго, греческаго, римскаго, древняго и средняго россійскаго стихотворства». Спб., 1811 (соч. Язвицкаго). Ч. II (№ 5 и 6), стр. 229—239, 293—306.
e) Переводъ Шиллерова разсужденія о Высокомъ. Ч. II (№ 8 и 9), стр. 161—179, 266—284.
f) Рецензія на похвальное слово Императору Потру Великому, Отцу Отечества, мудрому преобразователю Россіи, сочиненное гатчинскимъ первой гильдіи купцомъ Гр. Зубчаншювымъ 1811 года. Ч. II (№ 8), стр. 180—193/
3) Въ 1817 году Востоковъ издалъ вторымъ изданіемъ свой «Опыта, о русскомъ стихосложеніи», дополнивъ его замѣчаніями объ употребительныхъ у насъ размѣрахъ и о гекзаметрѣ.
4) Въ 1820, въ 17-й части «Трудовъ Общества Любителей Россійской Словесности при Московскомъ Университетѣ» напечатано знаменитое «Разсужденіе о славянскомъ языкѣ, служащее введеніемъ къ грамматикѣ сего языка, составляемой по древнѣйшимъ онаго памятникамъ», стр. 5—61.
5) Въ 1824 году, при изданіи «Лѣтописи Нестора по Лаврентьевскому списку» помѣщено описаніе этого списка, составленное Востоковымъ.
6) Въ «Библіографическихъ листахъ» Кеппена, издававшихся въ 1825 году при «постоянномъ и совершенно безкорыстномъ участіи» А. X. Востокова, помѣщены слѣдующія его статьи:
а) О словенской рукописи ХІ-го вѣка, содержащей переводъ твореній св. Григорія Богослова, № 7, стр. 86—91.
b) Рецензія сочиненія вологодскаго купца Ивана Лаптева: «Опытъ въ старинной русской дипломатикѣ» или способъ узнавать на бумагѣ время, въ которое писаны старинныя рукописи, № 10, стр. 132—136.
c) Извѣстіе о вновь открытыхъ древнихъ словенскихъ рукописяхъ (о Супрасльской рукописи), № 14, стр. 189—200. Дополненія и поправки къ этому извѣстію, № 36, стр. 533—537. Обѣ статьи цѣликомъ перепечатаны въ книгѣ г. Перевлѣсскаго: «Памятники старословенскаго языка» 1854 См. «Отеч. Заи». 1854, декабрь.
d) Ближайшія свѣдѣнія о словенскомъ палимисестѣ въ Римѣ, № 17, стр. 230—232.
е) Рецензія «Славянской Грамматики» Пенпискаго, № 25, стр. 349—359. Эта статья можетъ служить прекраснымъ дополненіемъ къ знаменитому «Разсужденію».
7) Въ 1827 году А. X. Востоковъ напечаталъ въ кеппеновомъ «Собраніи словенскихъ памятниковъ, находящихся внѣ Россіи» грамматическія объясненія на три статьи Фрейзингенской рукописи (стр. 21 — 86). Эта статья — такъ-сказать, первообразъ изданія Остромирова Евангелія.
8) Въ февралѣ этого же года, но порученію Комитета разсмотрѣнія учебныхъ руководствъ, приступилъ къ составленію «Русской Грамматики» пространной и краткой. Первая была издана въ 1830, а вторая въ 1831 году; первая имѣла 6, а вторая 7 изданій.
9) Въ 1837 году окончено составленіемъ, а въ 1842 году напечатано «Описаніе русскихъ и словенскихъ рукописей Румянцовскаго Музеума», начатое еще въ 1824 году, 899 стр., in-4°, въ два столбца.
10) Изъ статей Востокова, какъ члена Россійской Академіи, извѣстно только напечатанное въ IV кн. «Трудовъ Россійской Академіи» 1841 г., составленное имъ, вмѣстѣ съ В. М. Перевощиковымъ, мнѣніе о сочиненіи Данковскаго: «Matris slavicoe filia erudita, vulgo lingua grдeca».
11) Въ 1843 году издано было «Остромирово Евангеліе» съ греческимъ текстомъ и грамматическими примѣчаніями. Это — плодъ многолѣтнихъ трудовъ ученаго. Всякій, сколько-нибудь знакомый съ славянскою филологіею, знаетъ это изданіе и его значеніе въ наукѣ, и потому подробное описаніе его было бы излишне.
Какъ членъ Втораго Отдѣленія Академіи Наукъ, онъ завѣдывалъ редакціею вгораго тома «Словаря Церковно-славянскаго и Русскаго языка», и «Опыта областнаго великорусскаго словаря»; писалъ рецензіи на книги, представляемыя на демидовскій конкурсъ (особенно важна для науки его рецензія на разсужденіе «О Реймскомъ Евангеліи» г-на Билярскаго (17-е присужденіе, стр. 103—106)[28]. Въ издаваемыхъ Вторымъ Отдѣленіемъ «Извѣстіяхъ» напечатаны слѣдующія статьи Востокова: T. I. Разборъ сочиненій Миклошича: «Laut und Formen lehre der altslovenischen Spräche», стр. 13—18 и «Lexicon linguae Sloveiiicдe», стр. 22—23; дополнительныя примѣчанія къ статьѣ г. профессора Григоровича «О древнѣйшихъ памятникахъ старославянскихъ», стр. 100—102; замѣчанія на статью г. Лавровскаго «О Реймскомъ Евангеліи», стр. 116—118; «О хорватской лѣтописи», 188—189; о «Грамматикѣ» г. Перевлѣсскаго, стр. 234—235; «Объ Октоихѣ XIII-го вѣка» (А. С. Уварова). Составленіе «Грамматики старо-славянскаго языка и Старо-славянскаго Словаря», начатое А. X. Востоковымъ еще въ 1808 году, а въ-особенности же успѣшно подвигавшееся впередъ со времени опредѣленія Востокова въ Публичную Библіотеку, съ 1815 года, приводится къ окончанію.
- ↑ «Спб. Вѣсти.» 1812. № 1, стр. 14.
- ↑ См. Библіографическія извѣстія въ концѣ статьи.
- ↑ «Спб. Вѣстникъ». 1812. Ч. II, стр. 230. Стихотвореніе не составляетъ существенной принадлежности поэзіи. Ibid. стр. 233.
- ↑ „Спб. Вѣстникъ“ T. I, 349—361.
- ↑ Тамъ же, стр 144.
- ↑ Купецъ-литераторъ — рѣдкое явленіе не только въ Россіи, но и даже въ тѣхъ странахъ, гдѣ ученость давно процвѣтаетъ и на ближайшія состоянія распространяется. Тамъ же, Ч. III, стр. 180.
- ↑ Тамъ же, Ч. II, стр. 36.
- ↑ Борна «Руководство къ Россійской Слов.» 1808, стр. 132.
- ↑ «Санктпет. Вѣстникъ» 1812, Ч. I, стр. 348.
- ↑ «Любитель Словесности», 1806, Ч. I, стр. 71.
- ↑ Тамъ же, Ч. III. Очевиденъ намёкъ на «Чужой толкъ».
- ↑ Тамъ же, Ч. I, стр. 82. Ч. III, стр. 81, 82.
- ↑ «Люб. Слов.», Ч. I, стр. 80.
- ↑ „Извѣстія Россійской Академіи“, книжка IX, протоколъ 5 іюня 1820 года.
- ↑ Та же мысль о сходствѣ народовъ выражена въ предисловіи къ «Опыту Русскаго Стихосложенія». Поэзія «сущность имѣетъ одинаковую у всѣхъ народовъ; форму же (складъ) или одежду, столь различествующую, сколько есть на землѣ различныхъ языковъ». «Санктпет. Вѣст.» 1812, II, 39. Мысль замѣчательная!
- ↑ «Санктпет. Вѣстникъ», 1812, Ч. I, стр. 204—208. См. Библіографическія извѣстія въ концѣ статьи.
- ↑ Тамъ же.
- ↑ «Труды Россійской Академіи» кн. IV, 1841, стр. 146.
- ↑ "Труды Общ. Люб. Слов. Ч. XX, стр. 64.
- ↑ И эти замѣчанія не были приняты г. Пенинскимъ; его книга имѣла нѣсколько изданій; въ послѣднемъ она украсилась юсами, но чрезъ это нисколько не улучшилась. Такой же характеръ носятъ рецензіи Востокова на сочиненія Миклошича, на грамматику Перевлѣсскаго и другія книги и статьи. См. Библіограф. свѣдѣніе — Извѣстія Академіи T. I.
- ↑ Отчетъ Академіи Наукъ по Отдѣленію Русскаго языка и Словесности за 1850 годъ», стр. 43.
- ↑ Библіографіи. листы Кеппена № 10.
- ↑ Такою же вѣрностью отличаются и другія описанія рукописей, составленныя Востоковымъ у Кеппена, въ I томѣ «Извѣстій» Академіи, описаніе Лаврентьевской Лѣтописи. См. «Библіографическое прибавленіе».
- ↑ См. ниже — «Библіографич. Извѣстія».
- ↑ Краткое руководство къ Россійской Словесности 1808, стр. 37.
- ↑ „Свитокъ Музъ“ II, 106.
- ↑ „Спб. Вѣдомости“ 1854 г., № 290.
- ↑ Сравни Строева «Описаніе памятник. слав.-русск. литературы», находящихся въ публичныхъ библіотека хъ Германіи и Франціи 1841 года. Примѣчаніе А. X. Востокова, стр. 150.