БѢДНОСТЬ, КАКЪ ЭКОНОМИЧЕСКІЙ ПРИНЦИПЪ (*).
[править]- ) Въ третьемъ году, въ Брюсселѣ, вышла, книга извѣстнаго французскаго экономическаго писателя Прудона: La guerre et la paix, recherches sur le principes et la constitution du droit des gens., 2 т. въ ней, какъ извѣстно, авторъ разсматриваетъ причины войнъ, преимущественно исторически, и старается доказать ихъ необходимость при извѣстномъ складѣ международныхъ отношеній. Вся первая часть и нѣсколько главъ второй посвящены изложенію политическихъ причинъ войны. Но авторъ съ самаго начала своего сочиненія не могъ не замѣтить, что кромѣ этихъ, болѣе внѣшнихъ, политическихъ причинъ, каждая война, при болѣе глубокомъ ея изученіи, раскроетъ намъ свое гораздо важнѣйшее, внутреннее основаніе, съ чисто-экономическимъ характеромъ, общее для всѣхъ войнъ во всевозможныя историческія эпохи. Эта общая, глубокая причина — пауперизмъ. Во II и III главахъ IV книги II тома, переводъ которыхъ мы предлагаемъ читателямъ, Прудонъ, со свойственной ему горячей и увлекательной діалектикой, излагаетъ законы происхожденія пауперизма въ обществѣ и средства устранить его, разсматривая этотъ настоятельный современный вопросъ съ экономической, и преимущественно съ психологической точки зрѣнія. Эти главы, представляя въ книгѣ отдѣльное, самостоятельное цѣлое, еще замѣчательнѣе и тѣмъ, что сосредоточиваютъ въ себѣ всю экономическую теорію Прудона, о которой у насъ такъ часто упоминаютъ, къ сожалѣнію, не зная ея хорошенько и часто смѣшивая съ теоріями другихъ соціалистовъ. Поэтому мы полагали нелишнимъ познакомить русскую публику съ главными основаніями системы Прудона. Что же касается его книги О войнѣ и мирѣ вообще, то, какъ извѣстно, она гораздо слабѣе прежнихъ его сочиненій, полна нерѣдко странныхъ парадоксовъ, софизмовъ и противорѣчій, непріятно поражаетъ многословіемъ и скудостью фактическихъ данныхъ. Объ этомъ у насъ было много говорено.
I.
Основныя начала политической экономіи, законы бѣдности и равновѣсія.
[править]Первая, всеобщая и всегда настоятельная причина войны, какимъ бы образомъ и для чего бы она ни возгаралась — та же, которая побуждаетъ народы роиться, основывать отдаленныя поселенія, искать для излишка своего населенія земель и средствъ разселиться, это — недостатокъ продовольствія, говоря научнымъ языкомъ, нарушеніе экономическаго равновѣсія.
Цѣль и предметъ войны, съ этой новой точки зрѣнія, были бы для нападающаго — восполнить добычею мучительную бѣдность; для подвергшагося нападенію — защитить то, что онъ считаетъ своею собственностію, каковъ бы ни былъ способъ ея пріобрѣтенія. Наконецъ, пауперизмъ — тутъ причина всякой войны. Вотъ изъ лучезарныхъ высотъ права мы низвержены въ бездну голода и зависти! Высокая по признанному за ней призванію творить правый судъ, война является безславной по тайной причинѣ своего происхожденія. Выставляй, сколько угодно, свои трофеи, основанныя ею царства, освобожденные народы, эманцинированную совѣсть, завоеванныя льготы: дочь паутеризма, она имѣетъ мачихой сребролюбіе, а братомъ — преступленіе. Отгадываете ли теперь, почему война не можетъ осуществить своего идеала?
Тезисъ, который я предполагаю здѣсь развить, заключаетъ въ себѣ три вопроса:
1) Пауперизмъ, который я обвиняю во всѣхъ несчастныхъ послѣдствіяхъ войны, дѣйствительно ли можетъ быть по справедливости обвиненъ въ нихъ?
2) Въ чемъ и какъ обнаруживается вліяніе пауперизма на политику правительствъ?
3) Какая его роль въ международныхъ отношеніяхъ?
Я воздержусь отъ экономическихъ соображеній: понятно, что настоящія подтвержденія моего тезиса заключаются въ фактахъ, принадлежатъ исторіи.
Пусть не ослѣпляютъ насъ тщеславіе нашей роскошью и горячка нашихъ наслажденій: пауперизмъ столько же свирѣпствуетъ среди цивилизованныхъ народовъ, сколько и между полчищами варваровъ, а можетъ быть и сильнѣе. Благосостояніе въ данномъ обществѣ не столько зависитъ отъ абсолютнаго количества накопленнаго богатства, всегда меньшаго, чѣмъ думаютъ, сколько отъ отношенія производства къ потребленію, а въ особенности — отъ распредѣленія продуктовъ. Теперь, такъ-какъ, по множеству причинъ, вычисленіе которыхъ здѣсь безполезно, ни у какого народа сила производства не можетъ сравниться съ силой потребленія, и такъ-какъ распредѣленіе продуктовъ производится еще гораздо неправильнѣе ихъ произведенія и потребленія, то слѣдуетъ изъ этого всего, что неблагосостояніе повсемѣстно и постоянно; что общество, повидимому богатое, на самомъ дѣлѣ бѣдно; словомъ, что всѣ страдаютъ отъ пауперизма: собственникъ, живущій рентою, такъ же какъ и пролетарій, который перебивается только трудомъ своихъ рукъ.
Это положеніе можетъ показаться парадоксальнымъ, и потому прошу позволенія еще на нѣсколько времени на немъ остановиться.
Изъ всѣхъ потребностей нашей природы, самая настоятельная — потребность въ пищѣ. Говорятъ, что есть нѣкоторые виды бабочекъ, непитающіеся: но онѣ напитались въ состояніи личинки, да и ихъ существованіе недолговѣчно. Стоитъ ли брать ихъ символами жизни ангельской, свободной отъ ига тѣлеснаго? Пусть разрѣшатъ это, если угодно, любители аналогій.
Какъ бы то ни было, человѣкъ раздѣляетъ общую участь животныхъ: онъ долженъ ѣсть, т. е. потреблять, говоря экономически.
Вотъ нашъ первый законъ въ сферѣ экономической — грозный законъ, какъ Фурія преслѣдующій насъ, если мы не съумѣемъ съ умомъ выполнить его, точно такъ же, какъ если мы дѣлаемся его рабами, жертвуя ему всѣми нашими прочими обязанностями. Этой-то необходимостью кормиться мы ближе всего подходимъ къ скоту; подъ ея вліяніемъ мы дѣлаемся хуже скота, когда погрязаемъ въ развратѣ, или, застигнутые голодомъ, не боимся для его насыщенія прибѣгнуть къ обману, насилію, убійству. Однакожь, творецъ, избравшій для насъ этотъ образъ жизни, имѣлъ свои цѣли. Необходимость поддержанія жизни побуждаетъ насъ къ промышлености и труду: вотъ нашъ второй законъ. Но что же такое промышленость и трудъ? Дѣятельность, и физическая и умственная, существа, состоящаго изъ тѣла и духа. Не только трудъ нуженъ для сохраненія нашего тѣла, онъ еще необходимъ для развитія нашего духа. Все, чѣмъ владѣемъ мы, все что знаемъ, происходитъ отъ труда; ему обязаны мы всякой наукой, всякимъ искусствомъ, равно какъ и всякимъ богатствомъ. Философія есть только средство обобщать и возводить въ отвлеченность результаты нашего опыта, т. е. труда.
Сколько, повидимому, унижалъ насъ законъ потребленія, столько облагороживаетъ насъ законъ труда. Мы не живемъ исключительно жизнью духовною, потому что мы не исключительно существа духовныя; но трудомъ мы болѣе и болѣе одухотворяемъ (спиритуализируемъ) наше существованіе.
Здѣсь возникаетъ вопросъ, одинъ изъ самыхъ важныхъ — вопросъ, отъ разрѣшенія котораго зависитъ и наше теперешнее благосостояніе и, если вѣрить древнимъ миѳѳамъ — будущее.
Что нужно человѣку для потребленія? Слѣдовательно, сколько онъ долженъ, сколько можетъ производить? Сколько приходится ему трудиться?
Отвѣтъ на этотъ вопросъ будетъ нашимъ третьимъ закономъ.
Сперва замѣтимъ, что у человѣка способность потребленія безгранична, между тѣмъ, какъ произведенія — небезгранична. Это — въ природѣ вещей: потреблять, пожирать, разрушать — способность отрицательная, хаотическая, неопредѣленная; производить, создавать, организовать, давать бытіе или форму — способность положительная, которой законъ — число и мѣра, т. е. ограниченіе.
Осмотримся вокругъ: все имѣетъ свои предѣлы въ созданной природѣ, я хочу сказать — въ надѣленной формами. Обитаемый нами земной шаръ имѣетъ въ окружности 9,000 миль; вокругъ оси онъ вращается въ 24 часа, а вокругъ солнца — въ 365 дней съ четвертью. Вращаясь вокругъ своей оси, онъ поперемѣнно направляется обоими полюсами къ центральному свѣтилу. Его атмосфера не выше 20 миль; океанъ, покрывающій 4/5 его поверхности, не достигаетъ, среднимъ числомъ, и 3,000 метровъ глубины. Свѣтъ, теплота, воздухъ и дождь отпускаются намъ въ достаточной!, количествѣ, безъ сомнѣнія, по безъ излишка, даже скорѣе какъ будто ст, нѣкоторою бережливостью. Въ экономіи земнаго шара малѣйшее уклоненіе, въ ту или другую сторону, причиняетъ безпорядокъ. Такой же законъ управляетъ растеніями и животными. Обыкновенная продолжительность человѣческой жизни — не болѣе 70 лѣтъ. Быкъ ростетъ 6 лѣтъ, баранъ — два, устрица — три. Тополь 35 сантиметровъ въ діаметрѣ бываетъ только въ 25 лѣтъ; дубъ такой же толщины — во сто лѣтъ. Хлѣбъ и большая часть воздѣлываемыхъ нами, идущихъ въ пищу, растеній, зрѣютъ въ одно время года. Во всемъ умѣренномъ поясѣ, наилучшемъ на земномъ шарѣ, бываетъ ежегодно одна только жатва; а сколько пространствъ, на безводной части нашей планеты, недопускающихъ обработки, необитаемыхъ!
У человѣка же, пользующагося и распоряжающагося этими владѣніями, сила мускуловъ не достигаетъ, среднимъ числомъ, и десятой части одной паровой силы. Онъ не можетъ безъ истощенія себя дать въ день болѣе десяти часовъ полезнаго труда, а въ годъ болѣе 300 дней. Онъ дня не можетъ провести безъ пищи; онъ немогъ бы ограничиться половиной своего обыкновеннаго продовольствія. Въ началѣ, когда родъ человѣческій рѣдко населялъ землю, природа безъ труда удовлетворяла его нужды. Это былъ золотой вѣкъ, вѣкъ изобилія и мира, оплакиваемый поэтами съ тѣхъ поръ, какъ, вслѣдствіе размноженія человѣчества, стала болѣе и болѣе чувствоваться необходимость труда и бѣдность произвела раздоры. Теперь населенность во всѣхъ климатахъ сильно превышаетъ естественныя произведенія природы, и вполнѣ справедливо можно сказать, что въ вѣкѣ цивилизаціи, котораго достигъ человѣкъ съ незапамятныхъ временъ, онъ (т. е. человѣкъ) живетъ только тѣмъ, что удастся ему вырвать у земли упорнымъ трудомъ, in sudore vultus lui vesceris pane tuo (въ потѣ лица снѣси хлѣбъ твой). Вотъ это-то онъ называетъ производить, создавать богатство, такъ-какъ потребляемые имъ предметы имѣютъ для него цѣнность только но доставляемой ими пользѣ и по затраченному на нихъ труду. Такъ что, въ этомъ развитіи условій благосостоянія изобиліе и богатство являются двумя противоположными полюсами, такъ-какъ изобиліе очень хорошо можетъ существовать безъ богатства, а богатство безъ изобилія, и такъ-какъ, слѣдовательно, оба эти условія выражаютъ именно противное тому, что они, повидимому, значатъ.
Стало быть, человѣкъ, въ состояніи цивилизаціи, получаетъ трудомъ то, что требуется для поддержанія его тѣла и развитія души, ни болѣе ни менѣе. Это строгое взаимоограниченіе нашего производства и потребленія есть то, что я называю бѣдностію, третій нашъ органическій законъ, данный природою и который не слѣдуетъ смѣшивать съ пауперизмомъ, о которомъ скажемъ ниже.
Здѣсь, я не долженъ скрывать, возстаетъ противъ меня общій предразсудокъ.
Природа, говорятъ, неисчерпаема; трудъ — все болѣе и болѣе производителенъ. Мы далеко еще не можемъ получить отъ земли, нашей старой кормилицы, всего, что она можетъ дать. Настанетъ день, когда изобиліе, ничего не теряя изъ своей цѣны, будетъ имѣть возможность назваться богатствомъ, слѣдовательно, когда богатство будетъ изобильно. Тогда у насъ будетъ разливанное море всякаго добра и мы будемъ жить въ мирѣ и радости.
Значитъ, вашъ законъ о бѣдности ложенъ.
Человѣкъ любитъ обольщаться словами. Въ его философіи всего труднѣе будетъ ему всегда понимать собственный языкъ. Природа неисчерпаема въ томъ смыслѣ, что мы въ ней безпрерывно открываемъ новыя полезности, но подъ условіемъ также безпрерывнаго возрастанія труда, что не противорѣчитъ правилу. Народы, самые промышленные, самые богатые — тѣ, которые всего больше работаютъ.
Въ то же время, у нихъ же, по причинамъ, изложеннымъ ниже, нищета всего болѣе свирѣпствуетъ. Примѣръ этихъ народовъ нетолько не опровергаетъ закона, но именно подтверждаетъ его. Прогресъ же промышлености особенно явствененъ въ предметахъ непервой необходимости, для которыхъ намъ менѣе нужно прямое содѣйствіе природы. Но стоитъ только хоть чуть-чуть дойти до излишка этой категоріи произведеній, противъ пропорціи, опредѣленной для нихъ полученнымъ количествомъ продовольствій, тотчасъ они надаютъ въ цѣнѣ, весь излишекъ считаемся за ничто. Здравый смыслъ, который сейчасъ, повидимому, гнался за богатствомъ, теперь противится тому, чтобы производство выходило за предѣлы бѣдности.
Изъ всего этого слѣдуетъ, что, въ видахъ безграничной силы потребленія и силы производства волею-неволею ограниченной, съ насъ требуется самая строгая экономія. Умѣренность, отсутствіе роскоши, хлѣбъ насущный, полученный насущнымъ же трудомъ, нищета, быстро наказывающая неумѣренность и лѣность — вотъ первый нашъ нравственный законъ.
Такимъ образомъ Творецъ, подчиняя насъ необходимости ѣсть, чтобы жить, нетолько не позволяетъ намъ чревоугодія, какъ предполагаютъ гастрософы и эпикурейцы, но хотѣлъ довести насъ шагъ за шагомъ до жизни аскетической и духовной; онъ учитъ насъ умѣренности и порядку и заставляетъ любить ихъ. Наша участь — не наслажденіе, что бы ни говорилъ Аристиннъ: мы не получили отъ природы, да и не можемъ сами всѣмъ доставить ни промышленостью, ни искусствомъ, чѣмъ бы наслаждаться, въ той всеобъемлемости значенія, которую этому слову даетъ чувственная философія, полагающая въ наслажденіи наше высшее благо и конечную цѣль. У насъ нѣтъ другаго призванія, кромѣ развитія нашего ума и сердца, и, чтобы въ этомъ помочь намъ, а въ случаѣ необходимости, принудить, Провидѣніе предписало намъ законъ о бѣдности: Beati imaperes spiritu (блаженни нищіе духомъ). И вотъ также почему, по мнѣнію древнихъ, умѣренность есть первая изъ четырехъ основныхъ добродѣтелей; почему, въ вѣкѣ Августа, поэты и философы новаго духа времени, Горацій, Виргилій, Сенека прославляли золотую средину и проповѣдывали пренебреженіе роскоши; почему Христосъ, рѣчью еще болѣе трогательной, учитъ насъ просить у Бога, вмѣсто всякихъ богатствъ, хлѣбъ нашъ насущный.
Всѣ они поняли, что бѣдность есть принципъ общественнаго порядка и наше единственное земное счастье.
Фактъ, часто приводимый, но котораго настоящаго смысла, повидимому, не поняли, это — средній доходъ, на день и на человѣка, въ странѣ, напримѣръ, какъ Франція, находящейся въ самыхъ благопріятныхъ условіяхъ на землѣ. Лѣтъ тридцать тому назадъ, этотъ доходъ былъ опредѣленъ одними — въ 56 сант., другими — въ 69. Очень недавно одинъ изъ членовъ законодательнаго собранія, Авг. Шевалье, въ рѣчи о бюджетѣ, опредѣлялъ весь доходъ народный въ 13 мильярдовъ, то-есть въ 98 сант. на день и человѣка. Но въ этомъ вычисленіи указали на ошибки въ разсчетѣ и крупныя преувеличенія; такъ-что, повидимому, эту цифру 13 мильярдовъ нужно уменьшить, по крайней мѣрѣ, на 1,500,000, что дастъ, на день и на человѣка, 87 сант. 5, а на семейство изъ 4-хъ лицъ 3 фр. 50 сант.
Допустимъ эту цифру. Семейство, состоящее изъ четырехъ лицъ, можетъ Лить на 3 фр. 50 сант. ежедневнаго дохода. Но, очевидно, роскоши не будетъ; мать и дочери не будутъ носить шелковыхъ платьевъ, отецъ не станетъ посѣщать трактировъ; въ случаѣ недостатка работы, болѣзней, несчастныхъ случаевъ, въ случаѣ если порокъ вкрадется въ семейную жизнь, окажется недочетъ и вскорѣ нищета. Таковъ законъ, законъ строгій, котораго избѣгнуть никто, за исключеніемъ рѣдкихъ случаевъ, не въ силахъ иначе, какъ на счетъ другихъ — законъ, котораго приложеніе есть въ платѣ солдатамъ, морякамъ и вообще ремесленникамъ, и который, наконецъ, сдѣлалъ насъ тѣмъ, что мы теперь и что стоимъ. Бѣдность есть истинное провидѣніе человѣческаго рода.
Значитъ, доказано статистикой, что народъ, подобный французскому, поставленный въ самыя лучшія обстоятельства, производитъ, среднимъ числомъ, только то, что ему нужно. Можно сдѣлать тѣ же выводы и для всякой другой страны: вездѣ дойдемъ до заключенія, которымъ желательно было бы, чтобы всѣ прониклись, что условія существованія человѣка на землѣ — это трудъ и бѣдность; его призваніе — наука и справедливость; первая его добродѣтель — умѣренность. Жить немногимъ, работая много и безпрерывно учась — вотъ правило, примѣръ котораго подавать гражданамъ лежитъ на государствѣ.
Не станутъ ли повторять, что этотъ доходъ 87 сант. 5 въ день и на человѣка не послѣднее вѣдь слово промышлености и что производство можетъ быть удвоено? Я возражу, что если производство удвоится, то и населеніе въ свою очередь не замедлитъ тоже удвоиться, что нисколько не измѣнитъ результата. Но разсмотримъ дѣло ближе.
Производство обусловливается и оправдывается потребностью. Слѣдовательно, есть естественное отношеніе между запросомъ на произведеніе и потребностью производителя. Чуть только уменьшись потребность — и трудъ уменьшится, и мы увидимъ, что уменьшится богатство: это неизбѣжно. Въ самомъ дѣлѣ предположимъ, что при уменьшеніи потребности, производство останется то же: такъ-какъ тогда произведенія отъ меньшаго спроса понизятся въ цѣнѣ, то выйдетъ, какъ будто часть этихъ продуктовъ вовсе не была произведена.
Потребности бываютъ двоякаго рода: первой необходимости и роскоши. Хотя невозможно провести между этими двумя категоріями потребностей никакого точнаго разграниченія, хотя ихъ границы не одинаковы для всѣхъ лицъ, все же разница между ними существенна; она узнается при сличеніи крайностей. Нѣтъ никого, кто бы, размышляя надъ обычнымъ ходомъ своей жизни, не могъ сказать, которыя изъ его потребностей составляютъ первую необходимость, а которыя роскошь.
Теперь, разсматривая существованіе, привычки и склонности, воспитаніе огромнаго большинства работниковъ, легко видѣть, что у нихъ трудъ бываетъ въ высшей степени напряженія, пока у него побудительной причиной служитъ необходимость; онъ быстро уменьшается и вскорѣ совершенно прекращается, какъ только, удовлетворивъ требованіямъ первой необходимости, долженъ производить только для роскоши. Вообще, человѣкъ любитъ трудиться только надъ тѣмъ, что ему настоятельно полезно. Въ этомъ отношеніи онъ можетъ назваться представителемъ природы, которая ничего въ излишкѣ не производитъ. Лаццарони, отказывающій во всякой услугѣ послѣ обѣда, представляетъ этому примѣръ. Черный, освобожденія котораго требуютъ, такъ же поступаетъ. Получивши необходимое, человѣкъ стремится къ покою, къ этому результату роскоши, первому и наиболѣе старательно оттискиваемому. Чтобы получить отъ него излишекъ труда, нужно бы удвоить, утроить его плату, платить ему за трудъ болѣе, чѣмъ онъ стоитъ, что противно даннымъ прибыльнаго производства, т. е. самимъ законамъ производства. И здѣсь тоже практика подтверждаетъ теорію. Производство развивается только тамъ, гдѣ, вслѣдствіе увеличенія населенія, есть настоятельная потребность въ продовольствіи и, значитъ, постоянный запросъ на трудъ. Тогда плата за трудъ стремится больше понизиться, чѣмъ возвыситься, рабочій день удлинниться, чѣмъ укоротиться. Еслибы совершилось обратное движеніе, производство бы скоро остановилось.
Для увеличенія богатства, въ данномъ обществѣ, при той же цифрѣ населенія, нужны три вещи: 1) дать массамъ работниковъ новыя потребности, чего можно достигнуть только развитіемъ вкуса и ума, иначе сказать — высшимъ образованіемъ, которое заставляетъ нечувствительно выйдти изъ положенія пролетарія; 2) болѣе и болѣе разумною организаціею труда и промышлености сберечь ихъ время и силы, и 3) съ той же цѣлью, прекратить паразитизмъ. Эти три условія развитія богатства приводятся къ слѣдующей формулѣ: болѣе и болѣе равномѣрное распредѣленіе знанія, услугъ и произведеній. Это — законъ равновѣсія, наиважнѣйшій, можно сказать, единственный законъ политической экономіи, потому что всѣ другіе — только различныя его выраженія, и даже самый законъ бѣдности не болѣе, какъ его простое слѣдствіе.
Наука говоритъ, что въ этомъ планѣ нѣтъ ничего неисполнимаго; напротивъ, только совокупному дѣйствію, хоть еще очень слабому, этихъ трехъ причинъ, воспитанія народа, совершенствованія промышлености и искорененія паразитизма, мы обязаны небольшимъ прогресомъ, совершившимся теченіе тридцати вѣковъ въ экономическомъ положеніи человѣчества.
Но кто же не видитъ, что если образованіемъ толпа рабочихъ поднимается на одну ступень въ цивилизаціи, въ томъ, что я назову умственною жизнію; если ея чувствительность дѣлается впечатлительнѣе, воображеніе утонченнѣе, нужды многочисленнѣе, нѣжнѣе и живѣе (такъ-какъ потребленіе должно поставить себя въ соотношеніе съ этими новыми требованіями, слѣдовательно и трудъ на столько же увеличиться), положеніе дѣлъ остается то же, т. е. человѣчество, развиваясь въ умѣ, добродѣтели и благодати, какъ говоритъ евангеліе, но всегда пріобрѣтая только насущный хлѣбъ тѣла и духа, остается матеріально всегда бѣднымъ? Что происходитъ теперь во Франціи — служитъ этому доказательствомъ. Нѣтъ сомнѣнія, что въ эти сорокъ лѣтъ производство очень усилилось; можетъ быть, оно относительно больше теперь, чѣмъ въ 1820. А между тѣмъ несомнѣнно для всѣхъ, кто жилъ во время реставраціи, что всѣ сословія находятся въ гораздо большемъ матеріальномъ затрудненіи, чѣмъ при Лудовикѣ XVIII. Отчего же это? Это оттого, что, какъ я сейчасъ сказалъ, нравы въ среднемъ и низшемъ сословіи утончились, и въ то же время, но причинамъ, которыя приведу ниже, вслѣдствіе большаго и большаго забвенія и нарушенія законовъ равновѣсія, пренебреженія законовъ умѣренности, бѣдность сдѣлалась обременительнѣе и изъ благодѣтельной по природѣ своей сдѣлалась мучительной. Мы преувеличили излишекъ, теперь не имѣемъ и необходимаго. Еслибы нужно было подкрѣпить этотъ фактъ нѣкоторыми подробностями, я привелъ бы, въ паралель съ 60,000 патентами на изобрѣтенія и усовершенствованія, выданными со времени изданія закона 1791, съ размноженіемъ паровыхъ машинъ, съ постройкой желѣзныхъ дорогъ, съ развитіемъ финансовой спекуляціи, удвоившійся государственный долгъ, бюджетъ государственный, дошедшій отъ одного мильярда до двухъ, цѣну квартиръ и всѣхъ предметовъ потребленія, отъ 50 процентовъ дошедшую до 100, стремленіе всего къ несомнѣнной сухоткѣ и къ вѣчному кризису.
Такимъ образомъ, по опредѣленію природы, всякій народъ, варварскій или цивилизованный, какія бы ни были его учрежденія и его правительство, бѣденъ и бѣденъ тѣмъ болѣе, чѣмъ болѣе удалился онъ отъ первобытнаго состоянія, то-есть изобилія, и подвинулся впередъ, посредствомъ труда, въ богатствѣ. По мѣрѣ того, какъ населеніе Соединенныхъ Штатовъ, въ настоящее время самое богатое землею, размножается и овладѣваетъ землей, при уменьшеніи естественныхъ произведеній, законъ труда дѣлается болѣе настоятельнымъ и (безошибочный признакъ бѣдности) то, что давалось прежде даромъ, или почти даромъ, получаетъ цѣнность все болѣе и болѣе возвышенную, вслѣдствіе чего исчезаетъ первобытная безмездность, принципъ цѣнности беретъ верхъ, и уже начинаетъ образовываться пролетаріатъ… Подобное явленіе происходитъ въ Испаніи. Послѣ нѣсколькихъ вѣковъ оцѣпененія, Испанія вдругъ пробуждается на зовъ труда и свободы. Она принимается извлекать выгоды изъ своей земли; тотчасъ богатство бьетъ ключомъ отовсюду и для всѣхъ. Заработная плата возвышается очень просто, потому что платятъ земля и иностранцы. Но дайте населенію стать въ уровень съ этимъ богатствомъ — что можетъ случиться меньше, чѣмъ въ полвѣка — Испанія предстанетъ предъ вами, конечно, надо надѣяться, въ высшихъ условіяхъ нравственности, тѣмъ, чѣмъ она была отъ времени Изабеллы I до Изабеллы II, въ равновѣсіи, то-есть бѣдной.
Такимъ образомъ — замѣтитъ мнѣ сейчасъ какой нибудь фанатическій поклонникъ Маммона — всякіе наши труды безполезны. Эти національныя предпріятія, эти исполинскія работы, эти дивныя машины, эти плодотворныя изобрѣтенія, эта слава промышлености — все это служитъ только къ обнаруженію нашего безсилія, и мы умно сдѣлаемъ, если отъ нихъ откажемся.
Орудія нищеты, чистый обманъ! Къ чему потѣть и изъ кожи лѣзть, если мы нашимъ трудомъ можемъ достигнуть только необходимаго?
Мудрость заключается въ пошлости средствъ, въ узкости замысловъ, въ мелочной жизни, въ маленькомъ хозяйствѣ. Право, благородно же ваше призваніе: отнимать бодрость духа, опошливать умы, охлаждать увлеченія, дѣлать безплодными геніевъ — вотъ ваша нравственность, вотъ ваша цивилизація, вашъ миръ! А, если такимъ-то образомъ вы предполагаете освободить насъ отъ воины, мы лучше согласимся тысячу разъ подвергнуться ея невзгодамъ. Заплатимъ, если нужно, еще мильярдъ на бюджетъ, только бы намъ оставили очарованіе нашей промышлености, иллюзіи нашихъ предпріятій.
Тому, кто бы мнѣ высказалъ подобныя вещи, я бы возразить: долой маску! Узнаютъ васъ по вашей реторикѣ, шарлатанъ промышлености, биржевой пиратъ, финансовая язва, низкій тунеядецъ. Да, убирайтесь, освободите трудъ отъ вашего гнуснаго присутствія. Поэтому что вашему царствованію приходитъ конецъ, и если вы не умѣете ударить палецъ-о-палецъ, вы рискуете умереть съ голоду.
Простодушнымъ же, которыхъ всегда соблазняетъ краснорѣчіе протеста, я скажу: какъ же вы не понимаете, что если было время, когда земледѣлецъ требовалъ отъ заступа все ему необходимое, позже, когда человѣчество размножилось, онъ долженъ былъ съ тѣмъ же требованіемъ обратиться уже къ плугу и что, вслѣдствіе того же развитія, онъ въ наши дни поставленъ въ необходимость того же требовать отъ механики, кораблей и локомотивовъ? Разсчитали ли вы, сколько нужно богатства, чтобы содержать на поверхности 28,000 кв. миль 37 мильйоновъ людей? Работайте же, потому что чуть только залѣнитесь, впадете въ нищету, и вмѣсто мечтательной роскоши, не получите даже крайне необходимаго. Работайте, увеличивайте, развивайте ваши средства; изобрѣтайте машины, отъискивайте удобреніе, аклиматизируйте животныхъ, воздѣлывайте новыя питательныя растенія, вводите дренажъ, разводите лѣса, обработывайте нови, поливайте, очищайте; разводите рыбу въ вашихъ рѣкахъ, ручьяхъ, прудахъ и даже болотахъ; открывайте копи каменнаго угля; очищайте золото, серебро, платину; плавьте желѣзо, мѣдь, сталь, свинецъ, олово, цинкъ; пеките, прядите, шейте, дѣлайте мебель, посуду, въ-особенности бумагу, перестроивайте дома; открывайте новые рынки, производите обмѣны и революціи въ байкахъ. Все это вамъ нипочемъ. Но производить — это еще не все: нужно, какъ я уже указывалъ вамъ, чтобы услуги были распредѣлены между всѣми, смотря по способностямъ каждаго, и плата каждому работнику пропорціональна его производству. Безъ этого равновѣсія, вы останетесь въ нищетѣ и ваша промышленость станетъ бѣдствіемъ. Вотъ, когда вы все сдѣлаете, и энергіей вашего производства и правильностью вашего распредѣленія, чтобы разбогатѣть, вы къ удивленію увидите, что въ дѣйствительности трудомъ только едва можете поддержать жизнь и что вамъ нечѣмъ даже отпраздновать двухдненую масляницу. Вы спрашиваете, не обусловливаетъ ли этотъ промышленный прогресъ, всегда подчиненный закону необходимости, рядомъ съ заботой о доставленіи продовольствія болѣе многочисленному населенію, улучшенія въ бытѣ отдѣльныхъ личностей? Безъ сомнѣнія, есть улучшеніе въ индивидуальной жизни: но въ чемъ оно состоитъ? Со стороны ума — въ развитіи знанія, справедливости, идеала; со стороны плоти — въ болѣе изысканномъ потребленіи, въ соотношеніи съ образованіемъ, даннымъ уму.
Лошадь ѣстъ свой овесъ, волъ — свое сѣно, свинья — свои желуди, курица — свои зернышки. Они не мѣняютъ пищи и это ихъ нимало не безпокоитъ. Я видѣлъ, какъ деревенскій работникъ питался ежедневно все однимъ чернымъ хлѣбомъ, все тѣмъ же картофелемъ, тою ш полентою, не страдая, повидимому, отъ этого: онъ худѣлъ только отъ излишка труда. Но цивилизованный работникъ, первый получившій лучъ озаряющаго слова, нуждается въ разнообразіи пищи. Онъ потребляетъ хлѣбъ, рисъ, маисъ, овощи, говядину, рыбу, яица, плоды, молоко; иногда вино, пиво, квасъ, медъ, чай, кофе; солитъ свои питательныя вещества, приправляетъ ихъ, разнообразно приготовляетъ. Вмѣсто того, чтобы просто одѣваться въ баранью шкуру, или медвѣжью, высушенную на солнцѣ, онъ употребляетъ одежду, вытканную изъ льна, пеньки, или бумаги; употребляетъ бѣлье и фланель, одѣвается лѣтомъ такъ, а зимой иначе. Его тѣло, не менѣе крѣпкое, но образованное болѣе чистой кровью, выраженіемъ высшаго развитія его духа, требуетъ заботъ, безъ которыхъ обходится дикарь. Вотъ прогресъ: но это не мѣшаетъ человѣчеству оставаться бѣднымъ, потому что у него всегда есть только необходимое, и не имѣть возможности дня прогулять, безъ того, чтобы тотчасъ же не почувствовался голодъ.
Можете ли, стало быть, сдѣлать такъ, чтобы человѣкъ далъ среднимъ числомъ болѣе 10 или 12 часовъ работы въ сутки? Можете ли сдѣлать, чтобы 80 человѣкъ замѣнили 100, или чтобы семейство, получающее 3 фр. 50 сантимовъ дохода, издерживало 5 фр.? Вотъ вы точно такъ же не можете сдѣлать, чтобы ваши магазины, складочныя мѣста, доки, содержали товаровъ больше, чѣмъ сколько у нихъ спрашиваютъ, больше, чѣмъ могутъ купить 9 мил. семействъ, пользующихся среднимъ доходомъ отъ 11 до 12 мильярдовъ, произведеніемъ ихъ рукъ. Данте полдюжины рубашекъ, суконный кафтанъ, платье на перемѣну, пару башмаковъ всѣмъ нуждающимся, и увидите — много ли у васъ останется. Тогда вы мнѣ скажете, пользуетесь ли изобиліемъ, плаваете ли въ богатствѣ. Это городское щегольство, эти колоссальныя имущества, эти государственныя великолѣпія, этотъ бюджетъ ренты, войска, публичныхъ работъ; эти доходы поземельные, этотъ «liste civile», этотъ шумъ и трескъ банковъ, биржи, мильйоновъ и мильярдовъ; эти упоительныя наслажденія, разсказы о которыхъ порою и до васъ доходятъ — все это васъ ослѣпляетъ, и заставляя васъ вѣровать въ богатство, печалитъ васъ вашей собственной бѣдностью. Но подумайте же, что это великолѣпіе есть вычетъ изъ скудной средней величины 3 фр. 50 сант. дохода семейства изъ 4-хъ лицъ въ день, что это — поборъ изъ произведенія работника, еще до опредѣленія заработанной платы. Бюджетъ арміи — поборъ съ труда; бюджетъ ренты — поборъ съ труда; бюджетъ собственности — поборъ съ труда; бюджета банкира, предпринимателя, негоціанта, чиновника — поборы съ труда; слѣдовательно: бюджета роскоши — поборъ съ необходимаго. Значитъ, не жалѣйте же; принимайте, какъ подобаетъ мужу, данное вамъ положеніе и скажите себѣ, что счастливѣйшій человѣкъ тотъ, который умѣетъ лучше всего быть бѣднымъ. Древняя мудрость предвидѣла эти истины. Христіанство опредѣлило первое, положительнымъ образомъ, законъ бѣдности, приводя его, однакожь, какъ вообще свойственно всякому религіозному ученію, въ соотношеніе съ духомъ своей теологіи. Противодѣйствуя языческимъ наслажденіямъ, оно не могло взглянуть на бѣдность съ настоящей точки зрѣнія; оно представило ее страдающею въ воздержаніи и постахъ, грязною въ монахахъ, проклятую небомъ въ покаяніяхъ. За исключеніемъ этого, бѣдность, превознесенная евангеліемъ, есть величайшая истина, которую проповѣдывалъ людямъ Христосъ.
Бѣдность прилична; ея одежда не изодрана, какъ плащъ циника; ея жилище чисто, здорово и покойно, уютно; она мѣняетъ бѣлье покрайней мѣрѣ разъ въ недѣлю; она ни блѣдна, ни проголодавшаяся. Подобно товарищамъ Даніила, она здорова, питаясь овощами; у нея есть насущный хлѣбъ, она счастлива.
Бѣдность не есть довольство: это было бы уже для работника порчею. Не годится человѣку наслаждаться довольствомъ; напротивъ, нужно, чтобъ онъ всегда чувствовалъ жало нужды. Довольство было бы болѣе, чѣмъ порчею: оно было бы рабствомъ; а важно, чтобы человѣкъ могъ, на всякій случай, стать выше нужды и даже, такъ сказать, обойтись безъ необходимаго. Но, несмотря на это, бѣдность имѣетъ таки и свои задушевныя радости, свои невинные праздники, свою семейную роскошь, роскошь трогательную, которую ярче обрисовываетъ обыкновенная умѣренность и простота въ хозяйствѣ.
Ясно, что и думать нечего избѣгнуть этой бѣдности, закона нашей природы и нашего общества. Бѣдность есть добро, и мы должны разсматривать ее, какъ принципъ нашихъ радостей. Разсудокъ повелѣваетъ намъ соображать съ ней нашу жизнь, простотою нравовъ, умѣренностью въ наслажденіяхъ, прилежаніемъ въ трудѣ, безусловнымъ подчиненіемъ нашихъ наклонностей и желаній справедливости.
Какъ же теперь случается, что эта же бѣдность, которой предметъ — возбужденіе въ насъ добродѣтели и упроченіе всеобщаго равновѣсія, возстановляетъ насъ другъ противъ друга и возжигаетъ войну между народами? Это мы постараемся раскрыть въ слѣдующей главѣ.
II.
Иллюзія богатства. Начало и всеобщность пауперизма.
[править]Назначеніе человѣка на землѣ совершенно духовное и нравственное; это назначеніе требуетъ отъ него умѣреннаго образа жизни. Относительно силы потребленія, безконечности желаній, роскоши и великолѣпія идеала, средства человѣчества очень ограничены; оно бѣдно и должно быть бѣднымъ, потому-что безъ этого оно впадаетъ, вслѣдствіе обмана чувства^ и соблазна ума, въ животность, развращается тѣлесно и душевно, и теряетъ, вслѣдствіе самаго наслажденія, сокровища своей добродѣтели и своего генія. Вотъ законъ, который предписывается намъ нашимъ земнымъ положеніемъ, и который доказывается и политической экономіей, и статистикой, и исторіей, и нравственностью. Народы, преслѣдующіе, какъ высшее благо, матеріальное богатство и доставляемыя имъ наслажденія, принадлежатъ къ падающимъ народамъ. Прогресъ, или совершенствованіе нашего рода весь заключается въ справедливости и философіи.* "Увеличеніе благосостоянія занимаетъ въ немъ мѣсто не столько, какъ награда и средство къ счастью, сколько какъ выраженіе пріобрѣтенной нами науки и символъ нашей добродѣтели. Предъ этой дѣйствительностью вещей навсегда распадается теорія сенсуалистовъ, уличенная въ противорѣчіи съ общественнымъ назначеніемъ.
Если бы мы жили, какъ совѣтуетъ евангеліе, въ духѣ радостной бѣдности, самый совершенный порядокъ царствовалъ бы на землѣ. Не было бы ни порока, ни преступленія; трудомъ, разумомъ и добродѣтелью люди образовали бы общество мудрецовъ; они наслаждались бы всѣмъ благоденствіемъ, на какое только способна ихъ природа. Но этого не можетъ быть въ настоящее время, этого не видно было ни въ какія времена, и именно вслѣдствіе нарушенія двухъ нашихъ величайшихъ законовъ — бѣдности и умѣренности.
Вышедшій изъ изобилія первыхъ временъ, принужденный работать, научившись опредѣлять цѣнность вещей потраченнымъ на нихъ трудомъ, человѣкъ поддался горячкѣ богатствъ; это значило съ перваго же шагу сбиться съ дороги.
Человѣкъ вѣруетъ въ то, что онъ называетъ богатствомъ, также какъ онъ вѣруетъ въ наслажденіе и во всѣ иллюзіи идеала. Именно вслѣдствіе того, что онъ обязанъ производить то, что потребляетъ, онъ смотритъ на накопленіе богатствъ и на вытекающее изъ него наслажденіе, какъ на свою цѣль. Эту-то цѣль онъ преслѣдуетъ съ жаромъ: примѣръ нѣкоторыхъ обогатившихся увѣряетъ его, что доступное нѣкоторымъ, доступно всѣмъ; если бы это было иначе, онъ бы счелъ это противорѣчіемъ въ природѣ, ложью провидѣнія. Сильный этимъ заключеніемъ своего ума, онъ воображаетъ, что на сколько угодно можетъ увеличивать свое имущество и отъискать, посредствомъ закона цѣнностей, первобытное изобиліе. Онъ копитъ, собираетъ, наживается; его душа насыщается, упивается въ идеѣ. Настоящій вѣкъ проникнутъ этимъ вѣрованіемъ безумнѣе всѣхъ тѣхъ, которыя оно имѣетъ притязаніе замѣнить. Изученіе политической экономіи, науки самой новой и еще очень мало понятой, доводитъ до него умы; школы соціалистовъ другъ передъ другомъ щеголяли въ этой оргіи сенсуализма; правительства, сколько могутъ, благопріятствуютъ полету и служенію матеріальнымъ интересамъ; сама религія, столь суровая нѣкогда въ своемъ языкѣ, какъ будто тоже ихъ поддерживаетъ. Создавать богатство, копить деньги, обогащаться, окружать себя роскошью — сдѣлалось вездѣ главнымъ правиломъ нравственности и правительства. Дошли до заявленія, что лучшее средство сдѣлать людей добродѣтельными, прекратить пороки и преступленіе — распространить вездѣ комфортъ, утроить или учетверить богатство; тому, кто разсчитываетъ на бумагѣ — и мильйоны ни но чемъ! Наконецъ, этой покой этикой пріучились разжигать сребролюбіе, вопреки тому, что гласили древніе нравоучители, а именно: что прежде нужно сдѣлать людей умѣренными, цѣломудренными, скромными, научить ихъ жить немногимъ и довольствоваться своей долею и что уже тогда все пойдетъ хорошо въ обществѣ и государствѣ. Можно сказать, что въ этомъ отношеніи общественное сознаніе было, такъ сказать, опрокинуто вверхъ дномъ: каждый теперь можетъ видѣть, какой получился результатъ отъ этого страннаго переворота. Между тѣмъ очевидно всякому, кто когда нибудь размышлялъ хоть немного надъ законами экономическаго порядка, что богатство, такъ же какъ и цѣнность, не столько означаетъ дѣйствительность, сколько отношеніе: отношеніе производства къ потребленію, предложенія къ спросу, труда къ капиталу, продукта къ заработной платѣ, нужды къ дѣйствію и пр. — отношеніе, имѣющее родовымъ, типическимъ выраженіемъ средній день работника, разсматриваемый съ двухъ сторонъ, издержекъ и продукта. Рабочій день — вотъ въ двухъ словахъ торговая книга общественнаго имущества, измѣняющаяся noвременамъ, но въ гораздо болѣе узкихъ предѣлахъ, чѣмъ обыкновенно думаютъ, въ активѣ открытіями и слѣдствіями промышленности, торговли, добыванія сырыхъ матеріаловъ, земледѣлія, колонизаціи и побѣды; въ пассивѣ же повальными болѣзнями, дурными жатвами, революціями и войнами.
Изъ этого понятія о рабочемъ днѣ слѣдуетъ, что общее производство, выраженіе вмѣстѣ взятаго, общаго труда, ни въ какомъ случаѣ не можетъ сколько нибудь замѣтно превзойти общую необходимую потребность, то, что мы назвали хлѣбомь насущнымъ. Мысль удвоить, утроить производство страны, какъ удвоиваютъ и утроиваютъ заказъ у фабриканта холста или сукна, не обращая вниманія и не принимая въ разсчетъ пропорціональнаго увеличенія труда, капитала, населенія и рынка, въ особенности не принимая въ разсчетъ рука-объ-руку идущаго развитія ума и нравовъ, что требуетъ наиболѣе заботъ и всего дороже стоитъ — эта мысль, говорю, еще безразсуднѣе квадратуры круга: это — противорѣчіе, безсмыслица. Но вотъ это именно массы отказываются понять, экономисты разъяснить, и объ этомъ правительства весьма благоразумно умалчиваютъ. Производите, обработывайте дѣла, обогащайтесь — это ваше единственное прибѣжище, теперь, когда вы не вѣрите ни въ Бога, ни въ человѣчество.
Слѣдствія этой иллюзіи, и неотразимо слѣдующаго за ней горька, то разочарованія — раздраженіе желаній, пробужденіе въ бѣдномъ и въ богатомъ, въ работникѣ и въ тунеядцѣ, неумѣренности и алчности; потомъ, когда прійдетъ разочарованіе — возбужденіе въ немъ негодованія на свою злую долю, ненависти къ обществу и, наконецъ, доведеніе его до преступленія и войны. Но что доводитъ безпорядокъ до высочайшей степени, это — чрезмѣрное неравенство въ распредѣленіи продуктовъ.
Въ предъидущей главѣ мы видѣли, что по всей вѣроятности весь доходъ Франціи не превышаетъ 87½ сантимовъ въ день на человѣка. Восемьдесятъ-семь съ половиной сантимовъ въ день на человѣка — вотъ что ныньче позволительно считать доходомъ, то-есть среднимъ продуктомъ, слѣдовательно и среднимъ потребленіемъ Франціи, выраженіемъ ея точной потребности.
Еслибы этотъ доходъ, какъ онъ ни кажется незначительнымъ, былъ упроченъ за каждымъ гражданиномъ; другими словами — еслибы каждое французское семейство, состоящее изъ отца, матери и двухъ дѣтей, пользовалось доходомъ въ 3 фр. 50 сан.; еслибы, по крайней мѣрѣ, minimum не доходилъ, для бѣдныхъ семействъ, всегда очень многочисленныхъ, далѣе 1 фр. 75 сан., половины 3 фр. 50 с., и maximum не возвышался для богатыхъ, всегда гораздо малочисленнѣйшихъ, далѣе 15-ти или 20-ти фр., предполагая, что всякое семейство произвело то, что нужно для потребленія — нищеты нигдѣ бы не было; народъ наслаждался бы неслыханнымъ благосостояніемъ; его богатство, совершенно правильно распредѣленное, было бы несравненно, и правительство имѣло бы полное право хвалиться постоянно возрастающимъ благосостояніемъ страны.
Но разница между имуществами въ дѣйствительности далеко не такъ мала; самыя бѣдныя семейства далеко не могутъ добиться до дохода даже въ 1 фр. 75 с., а самыя богатыя рѣшительно не желаютъ получать только вдесятеро столько. Но новѣйшимъ вычисленіямъ одного ученаго и добросовѣстнаго экономиста, большая часть бретонскаго населенія не можетъ издержать ежедневно и на человѣка болѣе 25 сант.; а это населеніе, прибавляетъ онъ — не считается недостаточнымъ. Съ другой стороны извѣстно, что многія состоянія возвышаются нетолько до 10-ти, или до 15-ти фр. дохода на день и на семейство, но до 50-ти, 100, 200, 500, 1000; говорятъ и о такихъ, которыя имѣютъ дохода 10,000 въ день. Интересный фактъ, что со времени необыкновеннаго толчка, даннаго предпріятіямъ, нѣкоторые антрепренёры, вѣроятно считая богатство для насъ всѣхъ уже упроченнымъ, и желая заранѣе заплатить себѣ за свою иниціативу, начали присуждать себѣ кто одинъ мильйонъ, кто два, десять, двадцать, тридцать, пятьдесятъ и восемьдесятъ. Это значитъ, что суля намъ на будущее время золотыя горы навѣки вѣчные, они взимаютъ съ общества поборъ отъ ста до тысячи процентовъ. Что же касается до страны, безмолвно переносящей эти насилія, истощеніе финансовъ, застой въ дѣлахъ, постоянное возрастаніе долговъ — все это показываетъ ей ясно, чего она должна ждать отъ этихъ мечтаній о золотыхъ горахъ.
Теперь, откуда же это столь поразительное неравенство?
Въ немъ можно бы обвинить алчность, которая не останавливается ни предъ какимъ мошенничествомъ; невѣжество въ законахъ цѣнности; торговый произволъ, и прочее. Конечно, и эти причины не безъ вліянія; но, въ нихъ нѣтъ ничего органическаго и онѣ не могли бы долго противостоять общему порицанію, еслибы всѣ онѣ не коренились въ одномъ принципѣ, болѣе глубокомъ, болѣе почтенномъ, приложеніе котораго и производитъ все зло.
Этотъ принципъ тотъ же, что побуждаетъ насъ искать богатства и роскоши и развиваетъ въ насъ славолюбіе; тотъ же, который порождаетъ право силы, впослѣдствіи право ума, и напослѣдокъ даже право труда: это — чувство нашего личнаго достоинства и значенія — чувство, производящее уваженіе къ ближнему и къ цѣлому человѣчеству и составляющее справедливость.
Слѣдствіе этого принципа человѣческаго достоинства, исходной точки всякой справедливости, но принципа, который даетъ дѣйствительно настоящую справедливость только при продолжительномъ изученіи совѣсти и разума — и такъ слѣдствіе его то, что прежде всего мы нетолько во всемъ предпочитаемъ себя другимъ: мы еще распространяемъ это произвольное предпочтеніе на тѣхъ, кто намъ нравится. и которыхъ мы называемъ своими друзьями.
У самаго справедливаго человѣка есть расположеніе цѣнить ближняго и помогать ему, не по его достоинствамъ, а по сочувствію, которое внушаетъ его личность. Это-то сочувствіе порождаетъ дружбу — дѣло такое святое; оно-то снискиваетъ намъ покровительственное расположеніе — дѣло по своей природѣ столь же свободное, какъ и довѣріе, и въ которомъ еще нѣтъ ничего несправедливаго, но которое вскорѣ порождаетъ послабленія, лицепріятія, шарлатанство, общественныя различія и касты. Прогресъ труда и развитіе общественныхъ отношеній одни могли намъ указать, что во всемъ этомъ справедливо, а что — нѣтъ; одинъ жизненный опытъ могъ намъ показать, что если въ нашихъ отношеніяхъ къ ближнимъ можетъ быть допущено нѣкоторое значеніе дружественнаго сочувствія, то всякое лицепріятіе должно исчезнуть предъ экономической справедливостью; и что, если гдѣ нибудь имѣетъ значеніе равенство предъ закономъ, такъ это — когда дѣло идетъ о вознагражденіи за трудъ, такъ это — въ распредѣленіи услугъ и продуктовъ.
Преувеличенно-высокое мнѣніе о насъ самихъ, злоупотребленіе личныхъ отношеній — вотъ отчего мы нарушаемъ законъ экономическаго распредѣленія, и это-то нарушеніе, соединяясь въ насъ съ стремленіемъ къ роскоши, порождаетъ пауперизмъ — явленіе еще плохо изслѣдованное, но котораго разрушительное вліяніе на общества и государства признаютъ всѣ экономисты.
Постараемся отдать себѣ въ немъ отчетъ.
Бѣдность есть законъ нашей природы, который, заставляя насъ производить то, что мы должны потребить, однакожь не даетъ намъ за трудъ ничего болѣе самаго необходимаго. Въ странѣ, подобной Франціи, это необходимое выражается среднимъ числомъ, по новѣйшимъ даннымъ, тремя фр. пятидесятью сан. на семейство и на день, причемъ можно предположить minimum въ 1 фр. 75 с., а maximum въ 15 фр. Понятно, что по мѣстностямъ и обстоятельствамъ эти величины могутъ измѣняться.
Отсюда слѣдующее положеніе, столько же вѣрное, сколько и парадоксальное: нормальное состояніе человѣка, въ цивилизаціи, есть бѣдность. Сама но себѣ, бѣдность — не несчастье: можно бы назвать ее, по примѣру древнихъ, безбѣднымъ существованіемъ, еслибы подъ нимъ въ обыкновенномъ языкѣ не понимали состояніе имущества, хотя и недоходящее до богатства, но тѣмъ не менѣе позволяющее воздерживаться отъ производительнаго труда.
Пауперизмъ есть бѣдность ненормальная, дѣйствующая разрушительно. Какой бы ни былъ частный случай, производящій его, онъ всегда состоитъ въ недостаткѣ равновѣсія между продуктомъ человѣка и его доходомъ, между его издержками и потребностями, между мечтами его честолюбія и силою его способностей, стало быть, между положеніями гражданъ. Будь онъ ошибкой со стороны отдѣльныхъ лицъ, или учрежденій, порабощенія или предразсудка, онъ все-таки есть нарушеніе экономическаго закона, который, съ одной стороны, обязуетъ человѣка работать для поддержанія жизни, съ другой — соразмѣряетъ производство съ потребностями. Напримѣръ, работникъ, неполучающій въ обмѣнъ на свой трудъ наименьшаго общаго средняго дохода, положимъ, 1 фр. 75 сант. въ день для него и семейства, принадлежитъ къ пауперизму. Онъ не можетъ, съ помощью своей недостаточной платы, возстановить свои силы, поддержать свое хозяйство, воспитать своихъ дѣтей, а еще меньше — развить свои умственныя способности. Нечувствительно онъ впадаетъ въ сухотку, въ деморализацію, въ нищету. И это нарушеніе, повторяю, есть фактъ существенно-психологическій; оно имѣетъ источникъ, съ одной стороны, въ идеализмѣ нашихъ желаній, съ другой — въ преувеличенномъ чувствѣ нашего собственнаго достоинства и въ малой оцѣнкѣ нами достоинства другихъ. Этотъ-то духъ роскоши и аристократизма, вѣчно живущій еще въ нашемъ такъ-называемомъ демократическомъ обществѣ, и дѣлаетъ обмѣнъ продуктовъ и услугъ обманчивымъ, вводя въ него лицепріятіе; онъ, вопреки закону цѣнностей, даже вопреки праву силы, безпрерывно своей всеобщностью замышляетъ увеличить богатства своихъ избранниковъ безчисленными частичками, похищенными отъ платы всѣмъ.
Факты, которыми въ общей экономіи проявляется это ложное распредѣленіе, разнообразны, смотря но мѣстностямъ и обстоятельствамъ; но всегда они выражаются недостаточностью задѣльной платы, въ сравненіи съ потребностями работника. Упомянемъ только о главнѣйшихъ:
а) Развитіе тунеядства, размноженіе должностей и промысловъ роскоши. Это — состояніе, къ которому мы всѣ стремимся, всею силою нашей гордости и нашей чувственности. Каждый хочетъ жить на счетъ всѣхъ, занимать синекюру, не предаваться никакой промышлености, или получать за свои услуги вознагражденіе, несоразмѣрное съ общественною пользою, только такое, какое можетъ дать фантазія, преувеличенное мнѣніе о талантѣ и прочее. Эти тунеядцы, работники роскоши, считаются сотнями тысячъ.
b) Непроизводительныя предпріятія, несущественныя, безъ отношенія къ сбереженію. Чѣмъ являются граждане въ частной жизни, необходимо, чтобы тѣмъ же было въ свою очередь и государство: это доказываетъ примѣръ древней Греціи, императорскаго Рима, Италіи послѣ возрожденія. Въ особенности слѣдуетъ здѣсь замѣтить, что расходы растутъ съ уменьшеніемъ доходовъ — что возбуждаетъ сѣтованія моралистовъ на искусства, которыя принимаются ими за причины роскоши, между тѣмъ, какъ въ нихъ нужно видѣть только ея орудія.
c) Излишекъ правительственнаго элемента, въ свою очередь происшедшій отъ всѣхъ этихъ причинъ. Во Франціи бюджетъ, опредѣленный на 1862 годъ, достигаетъ 1,929 мильйоновъ. Это значитъ, что народъ, не умѣя управлять собою, платитъ за то, чтобъ имъ управляли, около шестой части своего дохода. Такъ-какъ жилище такъ же дорого стоитъ, какъ и управленіе, остаются только двѣ трети дохода на домашнюю утварь, одежду, отопленіе, воспитаніе и продовольствіе.
сі) Поглощеніе столицами и большими городами, которые, съ какой стороны ихъ не разсматривать, даже какъ центры производства, но въ особенности производства роскоши, никогда не возвращаютъ туземному труду всего, что у него похищаютъ, и работаютъ только для забавы праздныхъ и обогащенія нѣкоторыхъ мѣщанъ.
e) Преувеличеніе капитализма, который приводитъ все къ финансовымъ вопросамъ и доходитъ до преобразованія общественныхъ работъ въ коммерческія товарищества на вѣру, какъ банки, желѣзныя дороги, каналы и проч. Но этому случаю сдѣлаю замѣчаніе. Почтенный членъ законодательнаго корпуса говорилъ недавно, что есть въ нашихъ кредитныхъ установленіяхъ 500 мильйоновъ свободныхъ капиталовъ, ждущихъ только упроченія мира, чтобы начать обращеніе. Многіе склонны заключить изъ этой неисчерпаемой массы монеты, что такъ же неисчерпаемы и средства страны. Но не обращаютъ на то вниманія, что путемъ налоговъ, -банковъ, желѣзныхъ дорогъ, поземельной ренты и пр., монета совершаетъ круговращеніе, только проходя чрезъ руки рабочихъ, но всегда возвращаясь къ исходной своей точкѣ, то-есть къ сундукамъ капиталиста. Хотя бы Франція десять разъ съѣла свои основные капиталы всевозможныхъ сортовъ, все-таки то же явленіе повторится. Относительно фабриканта и банкира деньги могутъ назваться капиталомъ, потому что они представляютъ извѣстное количество сырыхъ матеріаловъ; въ обмѣнѣ же, гдѣ деньги служатъ только орудіемъ мѣны, и развѣ только залогомъ банковымъ билетамъ, и не потребляются, они — капиталъ воображаемый, мнимый: только произведенія труда — дѣйствительные капиталы.
f) Измѣненія цѣнности монеты, происходящія или отъ дороговизны, или отъ дешевизны металловъ, или отъ вывоза денегъ, или отъ порчи монеты. Отъ этого происходитъ огромный ажіотажъ, въ убытокъ и производителямъ и потребителямъ. Такимъ образомъ, напримѣръ, открытіе калифорнскихъ рудниковъ произвело замѣшательство на рынкахъ и скрыло серебряную монету. Кромѣ этого ажіотажа, который законъ имѣлъ право наказывать, пониженіе цѣнности золота, причиненное изобиліемъ его, было бы столько же причиною обнищанія, сколько, напримѣръ, пониженіе цѣны сахара, или хлопчатой бумаги, вслѣдствіе удвоеннаго производства этихъ товаровъ.
g) Наконецъ, вздорожаніе квартиръ и почти всѣхъ предметовъ потребленія. Оно показываетъ, что, вслѣдствіе развитія тунеядства и непроизводительныхъ предпріятій, увеличенія числа правительственныхъ лицъ, поглощенія столицами и большими городами силъ страны, финансовыхъ операцій, роскоши частныхъ лицъ и государства, полезному работнику остается только ¾, ⅓ или половина того, что онъ потреблялъ прежде, другими словами — его задѣльная плата, хоть оставаясь тою же въ монетѣ, уменьшилась на 50, 60 или 80 %.
Изложенные факты, дѣйствуя потомъ другъ на друга, увеличиваются своимъ взаимодѣйствіемъ. Такъ, напримѣръ, одна изъ побудительныхъ причинъ огромныхъ работъ, предпринятыхъ французскимъ правительствомъ — помочь рабочему классу. Намѣреніе превосходное: къ несчастно, результаты не могутъ ему соотвѣтствовать. Въ самомъ дѣлѣ, изъ всего сказаннаго слѣдуетъ, что, желая побѣдить пауперизмъ искусственными средствами, правительство только его увеличиваетъ: изъ этого круга нѣтъ для него выхода. Капиталисты затѣмъ довершаютъ дѣйствіе. Когда страна не даетъ имъ болѣе приложеній для капиталовъ, они выселяются: они переносятъ въ другую сторону свою промышленость и свою нищету.
Стоитъ только разъ пауперизму, вслѣдствіе нарушенія равновѣсія въ распредѣленіи, разразиться надъ рабочимъ классомъ — онъ не замедлитъ вездѣ распространиться, восходя отъ низшихъ сословій къ высшимъ, къ тѣмъ даже, которыя живутъ въ богатствѣ.
У бѣдняковъ пауперизмъ характеризуется медленнымъ голодомъ, о которомъ говорилъ Фурье — голодомъ во всѣ мгновенія, круглый годъ, всю жизнь — голодомъ, неубивающимъ въ одинъ день, но слагающимся изъ всѣхъ лишеній и изъ всѣхъ сожалѣній, который безпрерывно разрушаетъ тѣло, притупляетъ умъ, развращаетъ совѣсть, уродуетъ поколѣнія, порождаетъ всѣ болѣзни и всѣ пороки, между прочимъ пьянство и зависть, отвращеніе отъ труда и бережливости, подлость души, грубость совѣсти и нравовъ, лѣность, нищенство, блудъ и воровство. Этотъ-то медленный голодъ поддерживаетъ глухую ненависть рабочаго класса къ классу достаточному, проявляющуюся во времена революцій порывами свирѣпости, надолго пугающими мирныя сословія — ненависть, возбуждающую тиранію, а въ обыкновенное время безпрерывно угрожающую существующей власти.
У тунеядца — иное проявленіе: уже не голодъ, а, напротивъ, ненасытная прожорливость. Дознано на опытѣ, что чѣмъ больше непроизводительный членъ общества потребляетъ, тѣмъ больше, вслѣдствіе возбужденія въ немъ апетита и бездѣйствія его членовъ и ума, онъ стремится потреблять. Басня объ Эрезихтонѣ, въ Превращеніяхъ, есть эмблема этой истины. Овидій, вмѣсто миѳологическаго Эрезихтона, могъ представить благородныхъ римлянъ своего времени, съѣдающихъ за однимъ пиромъ доходъ съ цѣлой провинціи. По мѣрѣ того, какъ богачъ поддается сожигающему его пламени наслажденія, пауперизмъ его сильнѣе захватываетъ, что дѣлаетъ его разомъ расточительнымъ, корыстолюбивымъ и скупымъ. А что вѣрно для обжорства, вѣрно для всѣхъ родовъ наслажденій; они дѣлаются требовательнѣе по мѣрѣ насыщенія. Роскошь стола есть только частица непроизводительныхъ издержекъ. Вскорѣ, какъ только примѣшаются прихоть и тщеславіе, никакія сокровища не достанутъ; среди наслажденій чувствуется нищета. Такой потребитель долженъ наполнить пустѣющіе сундуки: тогда-то пауперизмъ совершенно имъ овладѣваетъ, влечетъ его къ рискованымъ предпріятіямъ, шаткимъ спекуляціямъ, къ игрѣ, плутнямъ, и наконецъ мститъ самымъ постыднымъ разореніемъ за оскорбленную умѣренность, справедливость, природу.
Вотъ насчетъ крайностей пауперизма. Но не слѣдуетъ воображать, что между этими крайностями, въ томъ среднемъ положеніи, гдѣ трудъ и потребленіе правильнѣе уравновѣшиваются, семейства находятся внѣ этого бича. Тонъ данъ богатымъ сословіемъ и всѣ силятся подражать ему. Предразсудокъ богатства, иллюзія, имъ навѣянная, тревожитъ души. Тревожимый въ своемъ духѣ искусственными потребностями, отецъ семейства мечтаетъ, какъ онъ говоритъ, объ улучшеніи своего положенія, что всего чаще обозначаетъ — объ увеличеніи своей роскоши и издержекъ. Пресыщаясь постоянно этимъ мысленно, доходятъ до пользованія насчетъ будущаго; тогда возвышается цѣна на продукты и услуги, слабѣетъ трудъ, сбереженія производятся не такъ строго, издержки самыхъ акуратныхъ непримѣтно для нихъ самихъ возрастаютъ, но примѣру вельможъ и государства и вслѣдствіе всего этого, вездѣ доходятъ до дефицита, что сейчасъ обнаруживается въ запутанности въ дѣлахъ, въ торговыхъ и финансовыхъ кризисахъ, банкротствахъ, въ увеличеніи налоговъ и долговъ.
Понимаете теперь, почему умѣренность, простота жизни, скромность во всемъ, для насъ нетолько добродѣтели такъ сказать сверхкомплектныя, но самыя положительно-необходимыя?
Таковъ ходъ пауперизма, общій всему человѣчеству и всѣмъ общественнымъ слоямъ. Въ нѣкоторыхъ странахъ, какъ напримѣръ, Россіи, Австріи, гдѣ большая часть семейства, живутъ земледѣліемъ, производя почти все сами для себя, и имѣя только незначительныя внѣшнія сношенія — это зло менѣе чувствительно. Тутъ страдаютъ преимущественно отъ обѣднѣнія правительство безт, денегъ и кредита, и высшія сословія, которымъ земля даетъ только незначительную ренту, часто уплачиваемую натурой. Тутъ можно сказать относительно массъ народа, что обезпеченность ихъ жизни и всего необходимаго для нихъ находятся въ прямомъ отношеніи къ ихъ торговой и промышленной неразвитости.
Напротивъ у народовъ у которыхъ трудъ раздѣленъ и правильно сочленяется, само земледѣліе подчинено промышлености, всѣ имущества солидарны другъ за друга, задѣльная плата зависитъ отъ тысячи причинъ, неподчиненныхъ ея волѣ; малѣйшая случайность путаетъ эти шаткія отношенія, и въ одно мгновеніе можетъ разрушитъ существованіе мильйоновъ людей. Страшно, когда подумаешь, отъ какихъ пустяковъ зависитъ ежедневная жизнь народовъ, и какая бездна причинъ можетъ ее разрушить! Тогда-то замѣчаешь, что на сколько это прекрасное общественное устройство обѣщало служить благосостоянію массъ, на столько же, при первомъ потрясеніи, оно можетъ повлечь % за собою бѣдствій.
Но вотъ что слѣдуетъ замѣтить и что подтверждаетъ всю эту теорію: въ этой цѣпи недочетовъ, доводящей народы до враждебнаго столкновенія, не пауперизмъ толпы является самымъ нетерпѣливымъ. Первое мѣсто тутъ занимаетъ обѣднѣніе государей; за нимъ слѣдуетъ обнищаніе вельможъ и богачей. Здѣсь, какъ и во всемъ, массы народа стоятъ на послѣднемъ планѣ. Бѣднякъ, въ общемъ нищенствѣ, не имѣетъ даже почетнаго мѣста.
Богачи, большіе потребители, походятъ — если мнѣ позволятъ это сравненіе — на огромныхъ четвероногихъ, подверженныхъ по своему росту и силѣ гораздо болѣе, чѣмъ кроликъ, бѣлка, мышь, голодной смерти. Главная причина прекращенія подобныхъ родовъ — та, что имъ нечѣмъ жить. Это зло случается съ аристократическими сословіями, съ богатыми и зажиточными родами. Всегда нуждающіеся, среди черни, еще болѣе высасывающей изъ нихъ сокъ, чѣмъ имъ служащей, погрязшіе въ долгахъ, осажденные заимодавцами, обанкрутившіеся, они, изъ всѣхъ жертвъ пауперизма, если не самыя занимательныя, то, конечно, самыя раздраженныя…
Природа, во всемъ своемъ твореніи, приняла за правило: ничего лишняго, Ne quid nimis. Экономія средствъ, говорилъ Фурье — одинъ изъ ея главныхъ законовъ. Поэтому-то, не довольствуясь приговоромъ насъ къ труду, она намъ даетъ только необходимое, quod sufficit, и бѣдность намъ возводитъ въ законъ, опережая такимъ образомъ наставленія евангелія и всѣ уставы монашескіе. И если мы противимся ея закону, если соблазнъ идеала влечетъ насъ къ роскоши и наслажденіямъ, если преувеличенное самоуваженіе побуждаетъ за наши услуги требовать больше, чѣмъ сколько слѣдуетъ но экономическимъ соображеніямъ, природа, быстрая въ наказаніи насъ, обрекаетъ насъ на нищенство.
Всѣ, сколько насъ живетъ — подданные и цари, отдѣльныя личности и народы, семейства и сословія, ученые, артисты, промышленники, чиновники, получающіе ренту и задѣльную плату — мы всѣ, значитъ, подчинены закону бѣдности. Этого требуетъ наше совершенствованіе, самый законъ нашего труда. Не говоря о неравенствѣ труда и способностей, которое можетъ произвести различіе въ доходѣ — различіе, незамѣтное въ общей сложности, мы вообще производимъ только то, что намъ нужно для существованія. Если нѣкоторые изъ насъ получаютъ больше, или меньше, чѣмъ слѣдуетъ но правилу — наша общая вина: требуется реформа.
Пауперизмъ, разсмотрѣнный въ своихъ психологическихъ основаніяхъ, вытекаетъ изъ тѣхъ же источниковъ, что и война, т. е. изъ значенія человѣческой личности, не обращая вниманія на внутреннюю стоимость услугъ и продуктовъ. Это врожденное боготвореніе богатства и славы, эта плохо понятая вѣра въ неравенство, могли обольщать нѣкоторое время: они должны исчезнутъ предъ тѣмъ выводомъ изъ прямаго опыта, и что человѣкъ, обреченный на ежедневный трудъ, на строгую умѣренность, долженъ искать достоинства своего существа и славы своей жизни гдѣ нибудь въ другомъ мѣстѣ, чѣмъ въ удовлетвореніи роскошью и въ тщеславіи повелѣній.
Но, такъ-какъ мы противодѣйствуемъ ученію о бѣдности и умѣренности, такъ-какъ мы нарушаемъ законъ распредѣленія, который не что иное, какъ сама справедливость — пауперизмъ поглощаетъ насъ всѣхъ, а вслѣдствіе пауперизма — раздоръ и война.