О критикѣ и критикахъ. Статьи.
Изд. «Заря», 1909
И. М. Василевскій.
[править]Бей его. Я его знаю.
[править]I.
[править]— Вотъ поди-жь ты: молодой, холостой и красивый, а гляди, какими словами ругается… Слушать жалко.
Жилъ нѣкогда такой странный молодой человѣкъ, который былъ подверженъ горькой привычкѣ весьма непрелично ругаться. Духъ его былъ бодръ, но плоть немощна, и хотя онъ разумомъ сознавалъ всю нежелательность употребленія такъ-называемыхъ «предпослѣднихъ словъ», но бороться съ собой былъ не въ силахъ и отъ этого страдалъ.
И сказалъ въ сердцѣ своемъ молодой человѣкъ:
— Будь она трижды проклята эта подлая привычка, сто чертей и одна лысая вѣдьма!.. Баста!
И рѣшилъ онъ съ привычкой своей бороться и, памятуя, что самое чувствительное самолюбіе — это именно карманное самолюбіе, составилъ для себя цѣлую табличку штрафовъ:
— За кислое слово — 5 коп. Тоже при мотивировкѣ — 8 коп. Мотивировка съ поминовеніемъ родителей трехъэтажно — 11 коп. и т. п.
И совершилось чудо: нашъ герой излѣчился отъ своего порока, а на штрафныя деньги соорудилъ себѣ совершенно новый клѣтчатый галстухъ, что немедленно покорило ему цѣлую массу женскихъ сердецъ. На остатки штрафныхъ суммъ была куплена вилла и два автомобиля.
Благословеніе наше да почіетъ на излѣчившемся молодомъ человѣкѣ, но…
Нельзя ли по этому образцу составить табличку штрафовъ за «кислыя слова» и для критиковъ россійской литературы?
Ибо, собственно говоря, критическая статья сама по себѣ, а «поминовеніе родителей трехъэтажно» тоже само по себѣ. Критика — критикой, но зачѣмъ же «мотивировать»?..
II.
[править]— Всѣ эти жалкія всероссійскія бездарности Купринъ и Горькій, Чириковъ и Юшкевичъ…
Откуда эта дикая фраза, какъ вы думаете, читатель? Это «Вѣсы» — такой умный, тонкій и исключительно культурный журналъ.
Здѣсь же, въ «Вѣсахъ», вы найдете статью объ «обозной сволочи» — современныхъ символистахъ. Здѣсь вы прочтете разносъ «позорныхъ и пошлогрубыхъ» произведеній Леонида Андреева и дикія обвиненія Сергѣева-Ценскаго въ, грабительствѣ и плагіатѣ". Здѣсь же цѣлый рядъ «оскорбленій дѣйствіемъ» по адресу «ухарскаго и передергивающаго» Хлестакова — Бальмонта, «опошляющаго все, къ чему онъ прикоснется», и «сапожника, пекущаго пироги», Н.Минскаго, пишущаго «безъ знаній, безъ дарованія»…
— Бей его. Я его знаю. Онъ на нашей улицѣ живетъ.
А dei minores, о тѣхъ и говорить нечего. Тутъ другой критики, кромѣ какъ «по первое число», и не полагается.
Вонъ въ тѣхъ же «Вѣсахъ», напр., молодыхъ поэтовъ анализируютъ: А. Рославлевъ — это «рыжій бродяга изъ „Бездны“, кричащій и я, и я!..», апологетъ «хамскаго, цирюльничьяго ницшеанства», а Г. Чулковъ и Вл. Ленскій не болѣе и не менѣе какъ «онанисты»… Впрочемъ не довольно ли цитатъ?
До нихъ ли, когда вонъ въ выходящей къ 10-лѣтію литературной дѣятельности Леонида Андреева книжкѣ, содержащей между прочимъ сводку отзывовъ о произведеніяхъ писателя, будетъ помѣщенъ, оказывается, чрезвычайно любопытный «словарь эпитетовъ»[1] Словарь содержитъ всѣ критическіе перлы, созданные по поводу отдѣльныхъ произведеній и самой личности писателя. Среди эпитетовъ попадаются выраженія: «блудливый котъ», «прохвостъ», «болванъ», «мерзавецъ» и т. п. Какъ это ни странно, но словарь составленъ не только по произведеніямъ Буренина, но и по статьямъ Д. Мережковскаго, В. Розанова, Валерія Брюсова, З. Гиппіусъ, и многихъ, многихъ другихъ.
Это уже не случайность, эта «критика по первое число».
— Бей его! Я его знаю. Онъ на нашей улицѣ живетъ, — это лозунгъ, это теченіе.
И вотъ бьютъ. Отъ вѣры въ авторитеты излѣчились, даже до чрезвычайности, и бьютъ поэтому всѣхъ, бьютъ весело и старательно, норовя попасть именно «по сопаткѣ».
III.
[править]Отчего это? Отъ всеобщаго у насъ 64 всероссійскаго отсутствія зубной щетки? Отъ отсутствія прочной и уютной культуры?
Можетъ быть. Но, конечно же, не только отъ этого. Ибо великолѣпныя зубныя щетки у сотрудниковъ «Вѣсовъ», но вотъ они и критикуютъ все «по сопаткѣ», и критико-библіографическій отдѣлъ «Вѣсовъ», даже болѣе чѣмъ въ иныхъ журналахъ похожъ на какое-то лобное мѣсто. И все громче слышится разудалое «поддержись, ожгу!», и все больше и больше похожи авторы, присылающій въ редакціи «для отзыва» свои произведенія, на мужиковъ, пользующихся праздничнымъ днемъ для поѣздки въ волость.
— Куда ѣдете, братцы?
— Сѣчься, братъ, ѣдемъ. Праздникъ потому. Такъ по-свободному оно лучше.
До искусства ли, до любовнаго ли отношенія къ творчеству и творцу? Что дѣлать художнику въ деревнѣ «Голодаевкѣ, Дырявинѣ, Заплатовѣ Неурожайкѣ тожъ»?…
Былъ вонъ такой художникъ, поѣхавшій въ эту самую деревню. Ha этюды пріѣхалъ этотъ художницъ. Солнышко это, травка опять же, — душа радуется. Вышелъ въ поле, мольбертъ поставилъ, стульчикъ складной приладилъ, — такъ все на холстъ и просится.
Сидитъ художникъ, рисуетъ, а дѣло праздничное: парни подошли, сзади стали, смотрятъ, сѣмечки лущатъ, шелуху на палитру въ краски бросаютъ. Молчитъ художникъ, знай рисуетъ.
— Ты, что это, баринъ, планъ снимаешь?
— Планъ, — говоритъ. Богъ съ ними, думаетъ, лучше не спорить.
— Такъ. Ишь ты, ладно какъ выходитъ! — говорятъ.
Постояли, посмотрѣли. Еще сѣмечекъ полущили. Потянулся одинъ, плечи размялъ. На, — говоритъ, — Митька, подержи сѣмечки, а я пока этому самому плантщику въ ухо заѣду.
И заѣхалъ. И, надо правду сказать, чрезвычайно удачно, талантливо заѣхалъ. Становой даже пріѣзжалъ.
IV.
[править]Если вдуматься, дѣлается страшно. Умерла, умираетъ старая гвардія въ нашей литературѣ, писатели-учители, тѣ всѣ вверху стоящіе, что городъ на горѣ. Вмѣсто писателя-учителя, писателя-пророка пришелъ на смѣну писатель-братъ. Онъ не учитъ читателя, а учится вмѣстѣ съ нимъ, онъ ничего не нашелъ, онъ ищетъ… Но, воспользовавшись этой замѣной, приходомъ писателя-брата, нахлынула цѣлая армія пишущихъ обывателей Сѣверцовыхъ-Полиловыхъ и С. А--чей. Эти не только не учатъ, но и не учатся, не только не нашли ничего, но и не ищутъ. Они просто пишутъ и довольно выгодно торгуютъ своимъ орудіемъ производства — перомъ.
И эта «критика по сопаткѣ», «критика по первое число», — какъ нивеллируетъ она позиціи пишущихъ и, затрудняя путь писателю, какъ облегчаетъ она и безъ того веселую долю пишущаго обывателя.
Ибо если Бальмонтъ — Хлестаковъ, а Андреевъ — прохвостъ и Сергѣевъ-Ценскій — плагіаторъ, и Арцыбашевъ — «сукинъ сынъ, взобравшійся на каланчу», то какъ легко и пріятно чувствуютъ себя отъ такой критики всамдѣлишные Хлестаковы, и прохвосты, и «сукины дѣти», и плагіаторы!
И если слово «бездарность» использовать для Горькаго, то что въ самомъ дѣлѣ останется у насъ для Владиміра Гордина?
И до какой же степени ругани дошла наша критика! Вѣдь вотъ и Антонъ Крайній (Зинаида Гиппіусъ), и К. Чуковскій, и Д. Философовъ, и Мережковскій, и Валерій Брюсовъ, и Петръ Пильскій, и В. Розановъ, — всѣ они, отъ большихъ до малыхъ, чувствуютъ себя въ своей сферѣ чуть ли не только тогда, когда учиняютъ разносъ.
Добрый (о, несомнѣнно же добрый!) парень, передавшій сѣмечки Митькѣ для того, чтобы освободить руки и «этому самому плантщику въ ухо заѣхать», — онъ въ конечномъ счетѣ сдѣлалъ это потому, что и ему такъ часто и такъ больно заѣзжали въ ухо и дѣлали это тоже весело и здорово живешь.
V.
[править]И еще: сколько злости накопилось у всѣхъ! Ну хотя бы потому, что такъ хочется ругать Думбадзе, а это такъ дорого и поэтому невозможно. Ибо сколько же разъ можно платить штрафы по три тысячи? И злость растетъ, и устремляется по линіи наименьшаго сопротивленія. Это вѣдь такъ естественно. Помните станового пристава у Чехова: и проигрался, и на душѣ грустно, и погода отвратительная.
— Ваня! Иди сюда я тебя высѣку: зачѣмъ ты вчера стекло разбилъ?
Рабство вѣдь такъ часто перерождается въ хамство.
И страдаетъ, — это самое главное, — не только авторъ, но. и книга.
Что еще цѣнить намъ, кромѣ книги?
Вѣдь, правда же, единственное, что есть у насъ, — это книга, и цѣнна она только при наличности уваженія, благоговѣнія къ ней. И если бы нужно было придумать способъ разрушить, свести къ нулю это святое уваженіе, уцѣлѣвшее еще кое-гдѣ въ читательской массѣ, наилучшимъ средствомъ оказалась бы именно эта атмосфера всесторонняго критическаго заушенія, эта всеохватывающая смазь вселенская.
Трудно представить себѣ, до какихъ предѣловъ дошла эта «критика по сопаткѣ», какъ теченіе. Вонъ на этихъ дняхъ я прочелъ библіографическую замѣтку въ газетѣ «Послѣднія Новости» о новомъ сборникѣ стиховъ. Книжка называется здѣсь (не читайте этого мѣста, прелестная читательница! Пропустите эти нѣсколько строчекъ въ моей статьѣ) чѣмъ-то въ родѣ «пачки пипифакса», а самые стихи характеризуются не болѣе и не менѣе какъ… «гнойныя сопли». Правда, рѣчь идетъ о Кузминѣ, но «пипифаксъ», но «гнойныя сопли», — какая странная манера веселиться у этого критика!
И виноватъ не онъ одинъ. Это — общій тонъ, то верхнее «до», какое умѣютъ брать теперь чуть ли не всѣ пишущіе о литературѣ, и не умѣть достичь такой хлесткости это значитъ почти проявить бездарность.
VI.
[править]Тутъ не только азартъ отдѣльнаго критика.
Тутъ еще и извѣстная необходимость: разъ создалась атмосфера всеобщаго заушенія, то отдѣльному критику трудно и даже невозможно писать иначе. Если, напр., для выраженія того, что молодой авторъ находится подъ вліяніемъ Метерлинка, принято говорить: авторъ пользуется тѣмъ, что Метерлинкъ за дальностью разстоянія не сумѣетъ крикнуть: караулъ грабятъ! («Вѣсы» о С. Н. Сергѣевѣ-Ценскомъ), — то самую формулу «находится подъ вліяніемъ» приходится за непригодностью оставить. Формула эта слишкомъ слаба для окружающихъ, привыкшихъ къ иному. Каждому хочется быть правильно понятымъ, и если «каждый человѣкъ любитъ ветчину», то каждый критикъ хочетъ быть опредѣленнымъ не менѣе иныхъ.
И вмѣсто «находится подъ вліяніемъ» пишутъ поэтому: «этотъ жалкій клептоманъ снова стибрилъ тему, а также сперъ основную идею».
— На, — говоритъ, — Митька, подержи сѣмечки, а я этому самому плантщику въ ухо заѣду!
Ужасно странно звучитъ: «Давайте уважать книгу». Но вѣдь странно звучитъ увѣреніе, что Волга впадаетъ въ Каспійское море, а она вѣдь все-таки впадаетъ.
— Мы вѣдь вотъ умремъ, — говорилъ мнѣ какъ-то лучшій изъ современныхъ редакторовъ, B. С. Миролюбовъ, редакторъ окончательно задушеннаго теперь «журнала для всѣхъ», сумѣвшій, благодаря своей изумительной любви къ литературѣ и чуткости найти и «открыть» чуть ли не всѣхъ «молодыхъ», дѣйствующихъ теперь на литературной аренѣ. — Мы вотъ умремъ, а книга она вѣдь… она живетъ… Къ читателю идетъ, отъ одного къ другому. Маленькая она, большое дѣло дѣлаетъ…
Не было нужды, конечно, сыпаться на авторитетъ B. С. Миролюбова для доказательства такой простой истины. Но такъ изумительно трогательно звучали, помню, эти простыя слова въ устахъ этого человѣка, оказавшаго такъ много еще не оцѣненныхъ услугъ русской литературѣ, что я не могу не вспомнить этихъ словъ.
— Книга, она вѣдь большое дѣло дѣлаетъ!
VII.
[править]Давайте уважать книгу.
Если нельзя ругать Думбадзе, а ругать кого-нибудь надо, давайте условимся ругать трамвай, Государственную Думу, городское самоуправленіе. А книга пусть… Что-жъ ее, книгу-то, безъ нужды обижать?
И вмѣсто надуманной фразы: «Жалкій плагіаторъ снова сперъ идею и по привычкѣ стибрилъ тему» давайте вспомнимъ добрую, старую и правдивую, непреувеличенную формулу: «авторъ находится подъ вліяніемъ».
Читателю оно куда полезнѣе будетъ. А опять же о писателѣ подумать надо.
Вонъ въ «Посл. Нов.» анкета «о критикѣ» появилась:
— Критики у насъ нѣтъ! — такъ и Купринъ, и Каменскій увѣряютъ.
Можетъ быть, они это… отъ разсѣянности, что ли, написали. Былъ же вонъ такой нѣмецкій ученый, который трубку выколачивалъ, по столу стучалъ, а самъ къ двери оборачивался. «Можно, войдите»! — говорилъ.
Нѣкоторой «разсѣянностью» вѣетъ, по-моему, отъ увѣренія, что у насъ теперь нѣтъ критики.
Можетъ быть, впрочемъ, это торжественное мнѣніе высказывается писателями и не по разсѣянности.
Можетъ быть, у нихъ и есть причины быть недовольными. Бей его. Я его знаю, — это вѣдь очень скучно для «плантщиковъ».
И писатели, отрицающіе критику, имѣютъ нѣкоторыя основанія. Ибо имѣлъ основанія нѣкій испанецъ, который на приглашеніе: «Пожалуйте сюда, гидальго! Я дамъ вамъ по физіономіи» — гордо отвѣтилъ: «Если вы, гидальго, пообѣщаете мнѣ даже двадцать разъ дать по физіономіи, я все равно не пойду».
(Не-Буква.)
- ↑ См. «Маленькій фельетонъ» К. Чуковскаго въ «Своб. Мысляхъ».