1880
[править]Въ самомъ лучшемъ номерѣ гостинницы «Европа», помѣщающейся на Дворянской улицѣ губернскаго города Бублинска, сидитъ на диванѣ, поджавъ подъ себя ножки, драматическая актриса Звонцовская, пріѣхавшая на гастроли, и покуриваетъ тоненькую папироску. Лѣта — подъ тридцать, глаза подведены, брови тоже, и на лицѣ толстый слой пудры. Она въ капотѣ изъ турецкой шали. Роскошные ея волосы сложены на темени какимъ-то тюрьбаномъ и въ нихъ воткнута громадная булавка, изображающая золотую шпагу. Плюгавый молодой человѣкъ, причесанный Капулемъ, въ золотомъ пенсне на прыщавомъ носѣ, въ кургузомъ пиджакѣ и воротничкахъ декольте, помѣщается за письменнымъ столомъ и въ раздумьѣ грызетъ ручку пера.
— Ну, что-же? Придумали, кому еще можно послать ложи? спросила его актриса.
— Божество мое, я ужъ и такъ перебралъ всѣхъ нашихъ театраловъ, отвѣчаетъ онъ, прикладывая руку къ сердцу.
— Сколько разъ я вамъ говорила, чтобы вы не смѣли меня называть божествомъ! У меня имя есть. Знаете, что я не люблю приторности. И наконецъ, зачѣмъ мнѣ театраловъ? Посылайте и не театраламъ, но только такимъ, чтобы они деньги заплатили. Понимаете-ли, я желаю, чтобъ театръ во время моего бенефиса былъ полонъ.
— Да онъ и будетъ полонъ, блистательная Ольга Петровна! Поклонники вашего таланта ждутъ не дождутся воздать вамъ должное.
— Подите вы! А интриги вашей премьерши Затворовской? Она здѣсь всю зиму играетъ, а я пріѣхала на гастроли. Я для нея — ножъ вострый. Она видитъ мой успѣхъ и это ее бѣситъ до болѣзни. Мы вѣдь даже теперь и не кланяемся. Знаете что она хочетъ сдѣлать? Она хочетъ устроить въ день моего бенефиса у себя вечеръ и пригласить всѣхъ театраловъ.
— Я первый не пойду, хотя, какъ театралъ, и бываю у ней. Зачѣмъ я буду около маленькой звѣздочки, когда я могу взирать на лучезарную звѣзду первой величины?
— Пошли, поѣхали! Теперь ужъ васъ и не остановить. Вы лучше придумайте-ка мнѣ еще пятокъ мѣстъ, куда можно ложи послать и деньги получить.
— Купцамъ развѣ?.. Но нашъ городъ дикъ, Ольга Петровна, здѣсь среди купечества все папуасы. Они юродивому, который ихъ ругаетъ и плюетъ имъ въ бороды, и новый тулупъ купятъ, и десятирублевку дадутъ, а таланту актрисы они и рубля жалѣютъ. Ежели вы хороши съ полиціймейстеромъ, то обратитесь къ нему: онъ на купцовъ имѣетъ вліяніе.
Актриса иронически улыбнулась.
— Ахъ, Боже мой, какой вы еще ребенокъ! воскликнула она. — Полиціймейстеръ сидмя-сидитъ у Затворовской, и естественное дѣло, что она уже ему напѣла!
— Но полиціймейстеръ еще вчера млѣлъ передъ вами отъ восторга…
— Всѣ вы млѣете, а какъ до дѣла коснется — и насъ. Вотъ и теперь: ни за что я никогда не повѣрю, чтобы у васъ не было ни одного знакомаго купца, которому-бы можно было послать ложу.
— Извольте, я пошлю двоимъ. Но вдругъ они ложи возьмутъ, а деньги не пришлютъ?
— Возьмите ложи, свезите имъ ихъ сами и получите деньги. Ну, постращайте ихъ чѣмъ-нибудь, ежели они будутъ упрямиться. Вѣдь вы здѣсь въ городѣ что-то и для чего-то.
— Для васъ — лечу! Давайте билеты!
— Ну, вотъ, за это мерсишеньки. Вотъ вамъ лѣвая рука. Прикладывайтесь, пока не тѣсно. А вернетесь съ деньгами — правую дамъ поцѣловать. Ахъ, да! Не можете-ли вы раздать штукъ двадцать билетовъ въ галлерею? Хоть даромъ отдайте, но только надежнымъ лицамъ, чтобъ они меня поддерживали аплодисментами. А то, представьте себѣ: носится слухи, что Затворовская наняла архіерейскихъ пѣвчихъ, чтобы мнѣ шикать.
— Не можетъ быть. Она до этой низости не дойдетъ
— А я вамъ говорю, что можеѣ быть. Нт, первый же день, какъ только началась продажа билетовъ на мой бенефисъ — тридцать мѣстъ въ галлерею какъ не бывало! Ну, да благословитъ васъ Богъ! Вотъ вамъ двадцать мѣстъ въ раекъ и три ложи. Да съ непроданными ложами прошу не возвращаться, а то я васъ и не приму. Мѣста въ раекъ передайте хоть сторожамъ изъ окружнаго суда, что-ли…
— Зачѣмъ-же сторожамъ? Мы лучше передадимъ слесарямъ изъ паровозныхъ сараевъ на желѣзной дорогѣ. Слесаря, заклятые враги архіерейскихъ пѣвчихъ.
— Ну, вотъ, и чудесно! Прощайте!
Плюгавенькій молодой человѣкъ чмокнулъ рукавъ капота актрисы и выскочилъ изъ комнаты въ корридоръ.
— Даша! крикнула актриса горничную. — Покажи мнѣ коробку съ букетомъ искуственныхъ цвѣтовъ который мнѣ поднесли въ Полтавѣ на ярмаркѣ. Я хочу посмотрѣть не измялся ли онъ.
— Нисколько, сударыня Извольте посмотрѣть, отвѣчала горничная. — Вотъ только сбоку бутончика не хватаетъ, но тогда вы сами-же его отдали на память этому старенькому графу.
— Сбоку, такъ это будетъ и незамѣтно. Прикрѣпи къ нему самую широкую ленту и найди надежнаго человѣка, чтобы онъ могъ его завтра отнести въ оркестръ для передачи мнѣ на сцену. Сама не носи, а пусть другой кто-нибудь.
— Я слышала, сударыня, что вамъ и безъ того уже Павелъ Павловичъ поднесетъ вѣнокъ и букетъ и даже изъ живыхъ цвѣтовъ. Цвѣты гдѣ-то за тридцать верстъ въ помѣстьи заказаны у оранжерейнаго садовника, а надписи на лентахъ бѣлошвейки-мѣтильщицы вышиваютъ. И будутъ по голубому фону такія слова: «таланту отъ города Бублинска»; а потомъ ваши имя и фамилія.
— Чудакъ! Какъ онъ меня балуетъ! Ну, да все равно, чѣмъ больше поднесеній, тѣмъ лучше.
— И вѣдь, сударыня, безо всякой подписки. Предложилъ, говорятъ, подписаться одному, другому — никто денегъ не далъ; махнулъ рукой и заказалъ все на свои деньги. Вотъ-бы вамъ въ муженьки его себѣ поймать.
— Да онъ женатъ, но только съ женой не живетъ.
— Ну, такъ какъ-нибудь… Должно быть онъ очень богатъ. Вчера мнѣ далъ трехрублевую бумажку…
— Напротивъ. Онъ въ долгу, какъ въ шелку. У него гроша своего за душой нѣтъ, но кредитъ кой-какой есть. У него сестра богатая въ чахоткѣ и на ладонъ дышетъ. Вотъ онъ и нанялъ у кого-нибудь на вѣнокъ и на букетъ за жидовскіе проценты. Какая ты, Даша, дура, посмотрю я на тебя! Ничего то ты не знаешь. Человѣкъ сто рублей занимаетъ и въ триста рублей вексель выдаетъ, а она: богатъ!
— А тотъ серебряный вѣнокъ не будете себѣ подносить, гдѣ у васъ написано: «отъ студентовъ»? снова спросила горничная.
— Даша! Да ты даже глупѣе, чѣмъ я думала! всплеснула руками актриса. — Развѣ въ здѣшнемъ городѣ университетъ есть? Вѣдь тутъ не Кіевъ, не Харьковъ. Какіе-же мнѣ студенты будутъ вѣнокъ подносить!
— Да вѣдь и въ Одессѣ-же вамъ не студенты этотъ вѣнокъ подносили, а инженеръ съ желѣзной дороги…
— Но въ Одессѣ все-таки есть университетъ… И тамъ могли поднести студенты. А здѣсь съ этимъ вѣнкомъ можно такъ влопаться, что ой-ой! Вотъ ежели-бы тотъ кубокъ поднести. который мнѣ поднесли въ Николаевѣ братья Купоросовы съ надписью: «отъ учащейся молодежи», то можно бы еще подумать, что отъ здѣшнихъ гимназистовъ или семинаристовъ, но тамъ годъ и число, къ несчастію, вырѣзаны. Нѣтъ, подарковъ довольно! Въ клубѣ идетъ подписка на браслетъ.
— Купецъ Банкинъ пришелъ и желаетъ билетъ на вашъ бенефисъ купить, доложилъ корридорный.
— Проси, проси.
Въ дверяхъ показался молодой купецъ съ проборомъ по серединѣ и въ пестромъ жилетѣ. Въ правой рукѣ онъ держалъ бобровую шапку, а лѣвой приглаживалъ волосы, то и дѣло мусля ее слюнями.
— Наслышаны мы отъ господина губернаторскаго чиновника Лещова, что вы изволите- сами собственноручно билеты продавать, и такъ какъ мы васъ цѣнимъ и почитаемъ, то и пожелали навѣстить храмъ вашей славы, дабы узрѣть самою богиню въ ея натуральномъ видѣ, проговорилъ онъ.
— Храмъ славы на площади, а здѣсь только скромное убѣжище артистки, сказала актриса. — Прошу покорно садиться.
— Ничего-съ, постоимъ. Въ лавкѣ-то цѣлый день на дыбахъ, такъ ужъ что четверть часа больше, что меньше — все едино. Окромѣ того, передъ такимъ прекраснымъ талантомъ и постоять вмѣсто свѣчки не грѣхъ.
— Боже, какіе комплименты! Какой-же вамъ билетъ прикажете?
— А какой ваши ручки выберутъ, тотъ и будетъ чудесенъ. Само-собой первый сортъ пожалуйте. Мы въ силѣ…
— Вотъ вамъ кресло перваго ряда.
— Въ самый разъ будетъ-съ. Можетъ быть желаете парочку намъ продать? Мы купимъ-съ.
— А вы вотъ лучше купите ложу для вашихъ знакомыхъ или родственниковъ.
— И ложу намъ все равно что наплевать. Пожалуйте-съ!
— Раздайте-ка вотъ кому-нибудь десятокъ билетиковъ въ галлерею. Только чтобы мнѣ хлопали.
— И это можемъ-съ. Мы приказчикамъ изъ гостинаго раздадимъ. Да ежели еще водкой ихъ въ буфетѣ подпоить, такъ всѣ ладоши у себя отобьютъ. Пару креселъ, ложа, десятокъ галерокъ… Сколько это составляетъ?.. Ну, да что считать! черезъ это люди сохнутъ. Извольте получить, не смотря. Довольны останетесь, сказалъ купецъ, полѣзъ въ бумажникъ, вынулъ оттуда деньги и спряталъ ихъ подъ подсвѣчникъ на столѣ. — Только ежели въ нашей лавкѣ вамъ случится быть, вы нашему папашенькѣ ни гу-гу насчетъ того, что я у васъ свое существованіе имѣлъ. Къ театральнымъ идеямъ у насъ большое сочувствіе, но отъ папашеньки-то ужъ очень велика пронзительность. «Для театра, говоритъ, масляница показана, а въ иное время туда болтаться не смѣй». Прощенья просимъ-съ, Ольга Петровна. Видите, мы и имя ваше знаемъ. Только ужъ позвольте и напредки быть знакомымъ.
— Милости просимъ. Я всегда рада васъ видѣть у себя, сказала актриса и протянула ему руку.
— Поцѣловать ручку можно?
— Цѣлуйте.
— Отдай все серебро и всѣ мѣдныя да и то за этотъ скусъ мало! проговорилъ купецъ, чмокая руку. — Ну-съ, прощенья просимъ! прибавилъ онъ еще разъ и скрылся за дверью.
Актриса подняла подсвѣчникъ. Тамъ лежала радужная бумажка.
— Вотъ дуракъ-то! Сто рублей положилъ! воскликнула она и даже захлопала отъ радости въ ладоши.