Бисмаркъ и Персиньи. Въ «Revue de Paris» находимъ извлеченія изъ неизданныхъ мемуаровъ извѣстнаго сподвижника Наполеона III, герцога де-Персиньи. Въ напечатанномъ отрывкѣ рѣчь идетъ о сношеніяхъ Персиньи съ Бисмаркомъ. Первое ихъ знакомство относится къ 1850 году, когда герцогъ былъ полномочнымъ министромъ французскимъ въ Берлинѣ. Въ то время Бисмаркъ былъ однимъ изъ вліятельнѣйшихъ членовъ редакціи «Kreuzzeitung», органа феодально-консервативнаго. За нѣсколько лѣтъ передъ тѣмъ онъ женился на очень красивой женщинѣ, которая пользовалась среди Берлинскаго свѣта большимъ успѣхомъ, любовью и уваженіемъ. Самъ Бисмаркъ былъ еще молодымъ человѣкомъ высокаго роста прекрасно сложеннымъ, красивымъ. Впрочемъ, въ Берлинѣ Персиньи не приходилъ съ нимъ въ ближайшее соприкосновеніе, такъ какъ партія, къ которой принадлежалъ Бисмаркъ, враждебно относилась ко всѣмъ чужеземцамъ, и въ особенности къ французамъ. Ближе они познакомились лишь въ 1862 году, когда Бисмаркъ былъ прусскимъ посланникомъ въ Парижѣ, Персиньи, — французскимъ министромъ внутреннихъ дѣлъ. Въ одинъ прекрасный день будущій объединитель Германіи явился въ кабинетъ герцога и завелъ съ нимъ разговоръ о прусскихъ дѣлахъ.
— Я знаю, — началъ онъ, — какую роль играли вы въ исторіи второй имперіи, знаю, что если бонапартизмъ восторжествовалъ, то этимъ въ значительной степени обязанъ вамъ. Я вспоминаю предсказанія, которыя вы дѣлали намъ въ Берлинѣ и которыя изумительно оправдались. Наконецъ, вы знаете Пруссію и тамошнее положеніе дѣлъ. Въ виду всего этого, мнѣ хотѣлось бы спросить у васъ, — какимъ образомъ, по вашему мнѣнію, можно выпутаться изъ затруднительнаго положенія, въ которомъ мы теперь находимся. Въ самомъ дѣлѣ, наше положеніе довольно критическое, — продолжалъ онъ, — подавляющее большинство въ палатѣ депутатовъ принадлежитъ къ либеральной партіи, но неопытность этой партіи также велика и, слѣдовательно, также опасна, какъ и неумѣлость вашего Національнаго Собранія въ 1789 г. Въ своемъ задорѣ либералы грозятъ не только прерогативамъ власти, но стремятся дезорганизовать армію, эту живую силу всякаго государства. Если мы уступимъ палатѣ, то нетрудно предвидѣть послѣдствія этой побѣды либераловъ: они сначала сотрутъ съ лица земли консерваторовъ, сведутъ къ нулю королевскую власть, дезорганизуютъ и обезсилятъ армію, а потомъ сами распадутся на отдѣльныя фракціи. Честные и благонамѣренные либералы скоро будутъ задушены господами, склонными ко всякому насилію и стремящимися къ личнымъ цѣлямъ; мало по малу мы попадемъ въ руки демагоговъ, и тогда все будетъ потеряно. Если, наоборотъ, мы будемъ настаивать на своемъ, тогда грозитъ другая опасность: либеральная партія сильна въ Пруссіи и во всей Германіи, составъ ея многочисленъ, розни въ ея средѣ пока нѣтъ, наконецъ, общественное мнѣніе энергично высказывается въ пользу либеральнаго большинства палаты, такъ что мы рискуемъ натолкнуться на протестъ съ оружіемъ въ рукахъ. Что дѣлать въ такихъ запутанныхъ обстоятельствахъ? Въ какую сторону направиться?
Легко угадать, что могъ отвѣтить министръ Наполеона III: на палату не стоитъ обращать никакого вниманія, надо только держать на готовѣ хорошую армію; тогда нечего опасаться революціи и можно спокойно гнуть свою линію, не слушая протестовъ націи.
Такой совѣтъ пришелся по душѣ Бисмарку, который и самъ всегда предпочиталъ кулакъ разумному убѣжденію. Вскорѣ онъ сталъ министромъ-президентомъ въ Берлинѣ и началъ на практикѣ примѣнять свои принципы. Снова Персиньи встрѣтился съ Бисмаркомъ въ 1867 году, въ Тюльери, гдѣ императоръ давалъ обѣдъ въ честь прусскаго короля и его спутниковъ, прибывшихъ на парижскую всемірную выставку. Послѣ обѣда Бисмаркъ подошелъ къ герцогу и со смѣхомъ спросилъ его:
— Что скажете? Развѣ плохо я воспользовался вашими уроками?
— Превосходно, — отвѣчалъ Персиньи, — но долженъ сознаться, что ученикъ пошелъ гораздо дальше учителя.
Черезъ два дня Бисмаркъ посѣтилъ герцога въ его дворцѣ на Елисейской улицѣ, и тутъ между ними произошелъ длинный и крайне любопытный разговоръ. Прусскій политикъ какъ бы задался цѣлью поиздѣваться надъ французскимъ собратомъ и захотѣлъ подробно истолковать ему, сколько глупостей надѣлала императорская дипломатія за послѣднее время и какъ ловко ея ошибками воспользовалась Пруссія.
— Передъ австро-прусской войной, — говорилъ Бисмаркъ, — я никакъ не могъ понять политики императора, я не улавливалъ въ его поступкахъ никакой опредѣленной идеи. Чтобы избавить Пруссію отъ ложнаго положенія, въ какомъ находились ея внутреннія и внѣшнія дѣла, я готовъ былъ на большія жертвы. Я отважился бы на самыя неожиданныя мѣры и отъ всей души желалъ согласія съ императоромъ во всѣхъ пунктахъ. Но его поведеніе парализовало всѣ мои намѣренія и заставило отказаться отъ франко-прусскаго соглашенія.
Персиньи удивился.
— Какъ? — спросилъ онъ, — развѣ въ Біаррицѣ не было заключено никакого договора? Вѣдь вся Европа была въ этомъ увѣрена.
— Ничего подобнаго, — отвѣчалъ Бисмаркъ, — наоборотъ, я тщетно старался проникнуть въ образъ мыслей императора и опредѣлить, какой политики надо придерживаться намъ самимъ. Въ разговорахъ онъ всегда выражался темно и неопредѣленно, такъ что разгадать его тайну не было возможности. Только разъ императоръ заговорилъ было о политическихъ комбинаціяхъ, именно о прирейнской пограничной полосѣ, но тутъ же прибавилъ, что Германія, безъ сомнѣнія, не согласится на границу, которая желательна для Франціи, и что при томъ же французамъ трудно будетъ управлять нѣмецкими провинціями. Словомъ, этотъ разговоръ никакъ нельзя было принять въ серьезъ. Вообще, императоръ выказывалъ полное равнодушіе къ прусскимъ дѣламъ, но я этому никакъ не могъ повѣрить. Между тѣмъ нельзя было допустить, чтобы у такого человѣка, какъ императоръ за подобными поступками скрывалось отсутствіе опредѣленныхъ взглядовъ или плановъ. Его поведеніе можно было, поэтому, объяснить только секретной идеей, которую онъ таилъ въ глубинѣ души, и которая, по моему мнѣнію, сводилась къ слѣдующему: пусть между Пруссіей и Австріей вспыхнетъ борьба; чѣмъ бы эта борьба ни кончилась, во всякомъ случаѣ она поможетъ освобожденію Италіи, а, съ другой стороны, свяжетъ Пруссію по рукамъ и по ногамъ, и тогда передъ императоромъ развертывается цѣлый міръ блестящихъ перспективъ. Само собою разумѣется, что подобная идея не могла подѣйствовать на насъ успокоивающимъ образомъ. Я былъ смущенъ и, въ виду такого необычайнаго поведенія императора, чувствовалъ себя въ положеніи укротителя дикихъ звѣрей, который каждый вечеръ задавалъ спектакль передъ безстрашнымъ англичаниномъ, терпѣливо выжидавшимъ, пока, наконецъ, львы растерзаютъ своего повелителя. Тѣмъ временемъ событія двигались впередъ съ страшной быстротой, а тюльерійскій сфинксъ все оставался неразгаданнымъ, не смотря на всѣ усилія прусской дипломатіи въ Парижѣ, Эта неизвѣстность все болѣе и болѣе волновала меня, и я рѣшилъ, во что бы то ни стало, покончить съ ней. Нашъ парижскій посланникъ, фонъ-Гольцъ, получилъ предписаніе вызвать его величество на откровенность. Но снова послѣдовала неудача: фонъ-Гольцъ сознался, что добиться опредѣленнаго отвѣта отъ императора абсолютно невозможно. Что было тутъ дѣлать? Я долго размышлялъ и рѣшилъ сначала, остановиться на слѣдующемъ рискованномъ планѣ: надо было на фактахъ доказать Австріи, что императоръ одинаково обманываетъ и ее и Пруссію, что онъ истинный врагъ Германіи, что, подобно ворону, питающемуся трупами, онъ выжидаетъ момента, когда кровь потечетъ въ Германіи, и тогда бросится на свою добычу; все это сводилось къ тому, что, въ виду подобной опасности, для обѣихъ державъ вступить въ союзъ въ тысячу разъ выгоднѣе, чѣмъ воевать. Я думалъ предложить Австріи оборонительный и наступательный союзъ съ Пруссіей, подѣлить между собой Германію, уступить Венеціанскую область Италіи, а затѣмъ, составивъ союзъ изъ трехъ державъ, обратиться на общаго врага и рѣшительно аттаковать его, выставивъ въ поле милліонъ двѣсти тысячъ штыковъ.
«Этотъ планъ имѣлъ то неудобство, что, принимая его, Пруссіи пришлось бы уступить Австріи часть пріобрѣтеній, которыя, при другихъ условіяхъ, она получила бы цѣликомъ. Но обойтись безъ союза съ австрійцами можно было лишь въ томъ случаѣ, когда выяснилось бы, что Франція не имѣетъ на готовѣ достаточнаго количества военныхъ силъ, чтобы впутаться въ австро-прусскую войну. Но какъ разъ этотъ-то пунктъ, не смотря на всѣ старанія нашего посольства въ Парижѣ, оставался долгое время невыясненнымъ. Чтобы покончить съ тягостной неизвѣстностью, мы послали въ Парижъ одного офицера, обладавшаго рѣдкостнымъ пониманіемъ въ дѣлахъ такого рода, и черезъ восемь дней онъ пришелъ къ заключенію, что въ настоящее время французская армія совершенно не готова къ военнымъ дѣйствіямъ и что ранѣе, чѣмъ черезъ четыре мѣсяца, она не въ состояніи будетъ выставить въ поле сколько-нибудь значительныя силы Иными словами, Франція могла собраться съ силами лишь много времени спустя послѣ того, какъ споръ между воюющими державами будетъ поконченъ, и когда побѣдитель и побѣжденный будутъ въ состояніи соединиться противъ общаго врага. Получивъ такія свѣдѣнія, я не опасался уже за нашъ тылъ и побудилъ короля начать борьбу съ Австріей».
Эти откровенныя признанія Бисмарка съ убійственной ясностью показывали всю близорукость французской внѣшней политики при Наполеонѣ III. Безпощадный пруссакъ рельефно выставлялъ на видъ Персиньи, какіе благопріятные моменты упустила вторая имперія, какъ опрометчиво поступала она, оставаясь праздной зрительницей великихъ переворотовъ, совершившихся за Рейномъ. Будь Персиньи и его сотоварищи, стоявшіе у кормила правленія, но опытнѣе, они, несомнѣнно, извлекли бы хорошій урокъ изъ этого хвастливаго самовосхваленія Бисмарка, но, увы, трудно было вразумить ихъ, и будущій канцлеръ безнаказанно продолжалъ свои глумленія.
— Что касается до вашего посредничества послѣ войны, — говорилъ онъ, — то я признаюсь, что не понялъ, какой мыслью руководствовались вы во время тогдашнихъ переговоровъ. Я ставлю себя на ваше мѣсто и задаюсь вопросомъ, что сталъ бы я дѣлать въ вашемъ положеніи? Ужь, конечно, совсѣмъ не то, что дѣлали вы. Прежде всего я смотрѣлъ бы на ростъ Пруссіи, какъ на опасность для Франціи, и если бы не посмѣлъ или не былъ бы въ состояніи отнять у ней кое-что, то по крайней мѣрѣ постарался бы посѣять сѣмена глубокаго раздора между двумя великими нѣмецкими государствами. А вы поступили какъ разъ наоборотъ. Король хотѣлъ оставить за собой австрійскую Силезію; она была бы причиной постоянной ненависти между обѣими державами, но вы стали противъ этого. Такъ какъ теперь между Пруссіей и Австріей не осталось никакой конкретной причины для враждебности, то, при первомъ удобномъ случаѣ, онѣ могутъ снова соединиться по прежнему. Такъ же дѣло обстоитъ и по отношенію къ остальнымъ нѣмецкимъ государствамъ. На вашемъ мѣстѣ, я прежде всего не пожертвовалъ бы съ такой легкостью Ганноверомъ, Гессеномъ и Саксоніей. Затѣмъ, я и тутъ постарался бы устроить поводы для постояннаго разлада между Пруссіей и второстепенными государствами, а вы, опять-таки совершенно наоборотъ, сами бросили въ наши объятія всѣхъ нѣмецкихъ владѣтелей. Вотъ, напримѣръ, что вы сдѣлали для Баваріи. Прусскій король очень желалъ завладѣть баварскимъ округомъ на правомъ берегу Манна. А вы пренаивно взяли сторону Баваріи. Что же вышло изъ этого? Получивъ вѣсть о вашемъ протестѣ, я призвалъ къ себѣ баварскаго министра и сказалъ ему, что король отказывается отъ спорной территоріи, но ставитъ условіемъ, чтобы взамѣнъ этого Баварія заключила съ Пруссіей наступательный и оборонительный союзъ и подписала новый актъ о Германской федераціи. Баварскій король согласился на эти условія. Въ самомъ дѣлѣ, — закончилъ Бисмаркъ свою рѣчь, — я не могу себѣ объяснить, какимъ образомъ правительство, которое всегда казалось такимъ искуснымъ и рѣшительнымъ, въ этомъ пунктѣ позволило такъ обойти себя.
Вполнѣ понятно, что Персиньи, выслушивая вещи, столь непріятныя для французскихъ дипломатовъ, почувствовалъ желаніе поддержать честь своего правительства передъ издѣвающимся пруссакомъ. Ему захотѣлось доказать, что французы тоже не лишены геніальности и способны создавать планы, которые по грандіозности и искусству отнюдь не уступаютъ построеніямъ ихъ гордаго противника. И вотъ онъ сталъ развивать свою идею, которую, будто бы собирался не такъ давно осуществить на практикѣ. Онъ замышлялъ произвести въ Германіи такую перестановку, которая не оскорбляла бы національнаго чувства нѣмцевъ и въ то же время обезопашивала бы Францію отъ возможности придти въ непосредственное столкновеніе съ Пруссіей. Для этой цѣли стоило только передвинуть съ мѣста на мѣсто нѣкоторыхъ гермаи"кихъ владѣтельныхъ князей. Именно, Пруссія получала всѣ мелкія государства, которыя находятся въ Сѣверной Германіи, по Балтійскому морю и на Майнѣ, а владѣтели этихъ государствъ, въ видѣ вознагражденія, должны были получить надѣлы изъ прусскихъ владѣній по лѣвую сторону Рейна. Такимъ образомъ, въ общемъ, территорія Германіи не уменьшалась, владѣнія отдѣльныхъ линій не измѣнялись ни по размѣрамъ, ни по качествамъ, и въ тоже время между Франціей и Пруссіей создавалась нейтральная полоса, занятая мелкими князьками. Персиньи увѣряетъ, что этотъ проектъ произвелъ на Бисмарка глубокое впечатлѣніе и поразилъ его своей удобовыполнимостью и простотой, но для посторонняго наблюдателя представляется очевиднымъ, что подобныя дѣтскія измышленія никакъ не могли удивить прозорливаго желѣзнаго канцлера. Надо думать, что либо Бисмаркъ, въ самомъ дѣлѣ, выказалъ изумленіе передъ планомъ Персиньи, по тогда въ этомъ изумленіи скрывалась глубокая иронія, либо Персиньи самъ нѣсколько прикрасилъ дѣйствительность, чтобы сгладить непріятное чувство, которое должно было проснуться въ душѣ каждаго француза при видѣ издѣвательствъ пруссака надъ немощностью наполеоновской дипломатіи.
— Но отчего же этотъ превосходный планъ до сихъ поръ не появлялся на свѣтъ Божій? — спросилъ Бисмаркъ у своего собесѣдника.
— Ахъ, — отвѣчалъ съ грустью Персиньи, — у меня масса враговъ въ высшихъ сферахъ; они настолько слѣпы, настолько неразборчивы въ средствахъ, что всякая моя идея дискредитируется прежде, чѣмъ я успѣю завести рѣчь о ней.