Благородный бѣднякъ, или счастіе трудолюбивыхъ.[править]
Въ одинъ теплый весенній день, прогуливаясь съ другомъ моимъ по великолѣпной набережной Невы, мы захотѣли привѣтствовать пышную рѣку на собственной ея стихіи. На пристани у Эрмитажа было нѣсколько яликовъ, и лишь только мы изъявили свое желаніе прогуляться, удалые гребцы встрепенулись и замахали веслами, какъ водяныя птицы своими крыльями. Только одинъ гребецъ не шевелился въ своей лодкѣ; онъ сидѣлъ спокойно на скамьѣ, улыбался, смотря на заботливость своихъ товарищей, и когда взоры наши встрѣтились, снялъ шляпу и вѣжливо поклонился. При первомъ знакомствѣ съ людьми, я вообще руководствуюсь первымъ впечатлѣніемъ физіономіи незнакомца, и его пріемами; терпѣть не могу этихъ сахарныхъ человѣчковъ, навязывающихся всякому встрѣчному съ дружбою и услугами, низкопоклонныхъ, сладкорѣчивыхъ, обольстительныхъ съ перваго взгляда: благородная простота одна только привлекаетъ и очаровываетъ меня, иногда даже слишкомъ много. Напротивъ того, излишняя гибкость характера, прельстительная вѣжливость, изъясняющаяся всегда и со всѣми одинакимъ образомъ, и всемірное предложеніе услугъ кажутся мнѣ лакомъ, которымъ покрываются старые экипажи.
— Вотъ почему я предпочелъ лодку скромнаго гребца, и потащилъ за собою друга моего, который, въ то время, какъ я выбиралъ яликъ, глядѣлъ въ задумчивости на небо, подобно мореплавателю, восхищающемуся издали родимымъ берегомъ.
Вообразите наше удивленіе, когда мы увидѣли, что нашъ гребецъ, принявшись за весла, уперся въ противолежащую скамью колѣнами, къ которымъ подвязаны были деревянные желобы, устланные войлокомъ. Видъ человѣка, который заживо схоронила")же въ землю часть земнаго своего бытія, произвелъ въ насъ горестное ощущеніе! — "Ты недавно ропталъ на судьбу, " сказалъ мнѣ другъ мой: «вспомни теперь притчу Восточнаго мудреца, Локмапа, о человѣкѣ, который, будучи въ отчаяніи отъ того, что не имѣлъ обуви, раскаялся въ своемъ заблужденія, увидѣвъ человѣка безъ ногъ. Ты имѣешь передъ глазами живой примѣръ терпѣнія и даже утѣшенія въ несчастій: лице этого человѣка показываетъ, что онъ не почитаетъ себя несчастнымъ.» — "Кто знаетъ, любезный другъ, " отвѣчалъ я: «можетъ быть, онъ слишкомъ чувствуетъ свое положеніе; поговоримъ съ нимъ.» — Надобно было начать съ чего нибудь, и я сказалъ: «Бѣда безъ ногъ, дружокъ!» — «Полъ-бѣды, ваше благородіе!» отвѣчалъ гребецъ; «были бы руки, да голова на плечахъ — то еще можно работать.» — "Вотъ этотъ человѣкъ знаетъ настоящее употребленіе своихъ членовъ, " сказалъ я моему другу: «а сколько есть на свѣтѣ головъ, которыя, кажется, живутъ только для шляпы и прически! Сколько на свѣтѣ здоровыхъ ногъ, которыя не знаютъ другой работы, кромѣ шарканья! Сколько рукъ, которыя движутся единственно для привѣтствій и поднимаются только для уловленія мыльныхъ пузырей, пускаемыхъ насмѣшливою фортуною!» — «Изъ какого ты званія, и но какому случаю лишился ногъ?» спросилъ другъ мой. «Я изъ солдатскихъ дѣтей, ваше благородіе; служилъ бъ карабинерномъ полку, и потерялъ ноги отъ болѣзни, десять лѣтъ тому назадъ. Богу угодно было сохранить меня для моихъ дѣтокъ, и онъ послалъ мнѣ Доктора Буша: ему я обязанъ жизнью и здоровьемъ.» — «И такъ у тебя есть семейство?» — «жена и четверо дѣтей.» — «Большая тяжесть для бѣднаго колѣки!» сказалъ я невольно. — "Утѣха, а не тяжесть, ваше благородіе, " отвѣчалъ гребецъ: «Вотъ тамъ!» продолжалъ онъ съ улыбкою, указавъ пальцемъ на Петербургскую сторону: «вотъ тамъ ждетъ меня добрая моя хозяйка съ дѣтками. По закатѣ солнца, они встрѣтитъ меня на берегу, помогутъ мнѣ вылѣзть изъ ялика, снесутъ домой весла и багоръ, и посадятъ за столъ, который никогда не бывалъ безъ хлѣба соли, по милости Бога, Государя и добрыхъ людей. — Мнѣ грѣшно жаловаться: всѣ мы сыты, одѣты и живемъ весело, припѣваючи. Когда бъ вы, ваше благородіе, посмотрѣли въ праздникъ, у обѣдни, на семейство безногаго бѣдняка, то подумали бы, что оно какого нибудь цеховаго или посадскаго: у меня сердце прыгаетъ, когда я только вспомню объ этомъ! — Нѣтъ, ваше благородіе, семья радость, а не тягость!» При сихъ словахъ, гребецъ сильнѣе уперся въ весла, и слезы блеснули въ его глазахъ, сверкающихъ удовольствіемъ. "Много ли ты начтешь здоровыхъ и тучныхъ богачей, " сказалъ мнѣ другъ мой: «которые бы съ такимъ восторгомъ помышляли о семейственномъ счастіи? Много ли найдешь людей, облагодѣтельствованныхъ судьбою, которые бы столь довольны были своею участью? Много ли знаешь людей, снискивающихъ различными способами свое пропитаніе, которые бы не старались возбуждать наше состраданіе или вниманіе своею нуждою и тяжкими трудами, по напротивъ того успокаивали сердце картиною довольства и счастіи? — Другъ мой! я уважаю нашего гребца, и увѣренъ, что его положеніе въ нравственномъ отношеніи, возбудило бы зависть во многихъ, которыхъ участь кажется имъ завидною по наружности!» — "Согласенъ во многомъ, " отвѣчалъ я: «но одно слово въ его повѣствованіи омрачило мое воображеніе и легло, какъ камень, на сердце. Онъ упомянулъ о милости добрыхъ людей; не значитъ ли это подаяніе, а это средство въ жизни есть самое тягостное для души благородной.» — Другъ мой, не отвѣчая мнѣ, обратился къ гребцу. «Счастливъ ты, пріятель, что въ твоемъ положенія, ты не дошелъ до того, чтобы просишь милостыни, подобно другимъ несчастнымъ колѣкамъ.» — "Милостыни! " воскликнулъ гребецъ, какъ бы вскочивъ отъ сна: "Нѣтъ, ваше благородіе, у меня не поднялась бы рука для милостыни, " сказалъ онъ, наморщивъ лобъ: «Только трудовой кусокъ сладокъ. По мнѣ солдатская душа, ваше благородіе. Спина, которая была подъ царскимъ ранцемъ, не легко согнется предъ прихожими, и руьш, въ которыхъ было ружье, не протянутся для подаянія. Государь, дай Богъ Ему вѣчную память и царство небесное, Батюшка нашъ Александръ Павловичъ, пожаловалъ мнѣ пансіонъ, сто двадцать рублей въ годъ, за вѣрную ною службу; мнѣ было бы стыдно глядѣть на бѣлый свѣтъ, когда бъ я, послѣ этого, просилъ милостыню! Служба научила меня сапожному мастерству, и я зимою обуваю все сосѣдство, не имѣя самъ нужды въ сапогахъ.» — При сихъ словахъ онъ улыбнулся и, казалось, позабылъ первое непріятное впечатлѣніе. — «Придетъ лѣто, и я, на яликъ! — Перевожу, катаю веселый народъ, самъ веселюсь и зарабатываю деньги. Жена занимается мытьемъ, шитьемъ, стряпаньемъ, и слава Богу, мы всѣхъ довольны!» — «Но почему же ты упомянулъ о благодарности добрымъ людямъ за ихъ милость къ тебѣ?» — «Какъ же не быть благодарнымъ, ваше благородіе, когда они любятъ и жалуютъ меня, Вотъ и вы, незваные, но милости своей, сѣли ко мнѣ въ лодку, да еще и такіе ласковые. Такихъ господъ встрѣчается много, благодаря Богу. Зимою, я также заваленъ работой — и все по милости добрыхъ людей. Даже за пристань откупщикъ не беретъ съ меня денегъ, уважая мое увѣчье. Вотъ видите, ваше благородіе, что добрые люди ко мнѣ милостивы: они даютъ мнѣ работу, а мнѣ только этого и надобно!»
Послѣ этого, я замолчалъ и погрузился въ размышленія. Мысль моя обратилась въ шумъ большаго свѣта, и при взглядѣ на моего честнаго гребца, какъ мнѣ показались ничтожны эти неугомонные хлопотуны, которые, для удовлетворенія своего корыстолюбія, всю жизнь ползаютъ, прыгаютъ и ныряютъ, чтобы только добраться до чужихъ кармановъ! Какъ мелки представились мнѣ эти пустоголовые питомцы роскоши, которые угнетаютъ бѣдныхъ и вязнутъ въ долгахъ, чтобъ раздѣлять съ обезьянами и попугаями право, обращать на себя вниманіе любопытныхъ новостью и пестротою! Какъ жалки казались мнѣ эти честолюбцы, которые, подъ видомъ общаго блага, не заслугами, а пронырствомъ добиваются почестей и низвергаютъ въ пропасть неопытныя жертвы! — Если бъ эти люди знали удовольствіе труда, который сдружаетъ насъ съ единственною зрячею спутницею жизни, чистою совѣстью, и водворяетъ въ душѣ утѣшительное чувство собственнаго достоинства, тогда бъ они познали цѣну истинныхъ наслажденіи, порождаемыхъ трудомъ: тихое спокойное отдохновеніе въ нѣдрахъ осчастливленнаго семейства, или на лонѣ дружбы, наслажденіе, неизвѣстное людямъ, увлеченнымъ порывами бурныхъ страстей, возжигаемыхъ бездѣйствіемъ и роскошью. Я бы желалъ, чтобы недовольные въ довольствіи, праздполюбивые въ недостаткѣ, пришли поучиться мудрости у моего гребца, и увѣренъ, что они перестали бы жаловаться на судьбу.
Яликъ причалилъ къ берегу, и мы, прощаясь съ почтеннымъ гребцомъ, отдали ему, что имѣли при себѣ изъ мелкаго серебра. Онъ посмотрѣлъ на насъ пристально, и не хотѣлъ дотронуться до денегъ. «Этого будетъ много» — сказалъ онъ, потупивъ глаза, полагая, что мы послѣ этихъ словъ уменьшимъ плату. — "Мы не торговались съ тобою, " сказалъ мой другъ: «и ты не имѣешь права принуждать насъ платишь, сколько тебѣ модно.» — "Понимаю, " отвѣчалъ гребецъ, улыбаясь, «вы по сердцу цѣните мою работу; благодарю васъ покорно именемъ моихъ малютокъ; я на праздникъ подарю имъ отъ васъ гостинецъ. Желаю всякаго благополучіи!» Яликъ отчалилъ, и мы пошли къ своей работѣ веселѣе обыкновеннаго, помышляя о счастіи трудолюбивыхъ. Ѳ. Б.