Важнѣйшіе моменты въ исторіи средневѣковаго папства *).[править]
V.[править]
Вторая половина IX вѣка, весь X и половина XI составляютъ позорнѣйшія страницы въ исторіи «непогрѣшимыхъ» намѣстниковъ Христа. Это было время такого паденія папства, какого оно еще никогда не переживало. Ужасы варварскихъ нашествій, бѣдствія византійскаго господства были только внѣшними несчастіями, отъ которыхъ страдали римскіе епископы, но росло и крѣпло папство. Теперь при недостойныхъ папахъ на краю гибели находилось самое учрежденіе. Съ Григорія I до Николая I геройская защита папскихъ принциповъ была традиціей св. Престола; въ эту эпоху одичалый развратъ римскихъ епископовъ подрывалъ авторитетъ самой церкви. Благочестивые католики называютъ ее такимъ именемъ, которое нельзя употребить въ печати, и это названіе въ историческихъ изслѣдованіяхъ прилагалось иногда ко всему періоду[1]. Причины такого ужаснаго паденія заключались въ томъ, что были расшатаны обѣ главныя основы папства: свѣтская власть римскаго епископа и нравственная сила аскетическаго идеала.
Знаменитый даръ Пипина, внесшій такъ много противорѣчій въ понятіе о церкви, поставилъ преемниковъ св. Петра въ чрезвычайно затруднительное положеніе передъ преемниками цезарей.
Отношеніе папъ къ средневѣковой имперіи двоилось: они признавали ее однимъ только принципомъ, простою фикціей, когда дѣло шло о ея правахъ на Римъ и церковныя владѣнія; они хотѣли видѣть ее могучею реальною силой, когда дѣло шло объ обязанности императоровъ защищать патримоніи св. Петра. Могущественный глава политическаго міра, въ одно и то же время, и опасенъ, и необходимъ для церковной независимости. Поэтому папы борятся съ сильными императорами и поддерживаютъ слабыхъ, потому что сознаютъ, что пораженіе имперіи повлечетъ за собою и паденіе независимости св. Престола. Николай I искусно вышелъ изъ этого противорѣчія: пусть императоръ будетъ силенъ по отношенію ко всему міру, но пусть онъ употребляетъ свою силу на служеніе церкви въ зависиноста отъ ея главы. Политическій владыка міра долженъ получать свою власть отъ папы и быть его послушнымъ орудіемъ. На эту точку зрѣнія и удалось римскимъ епископамъ поставить послѣднихъ Каролинговъ. Людовикъ И прямо выводилъ свою власть изъ «помазанія и возложенія рукъ папы»; его преемники были еще послушнѣе; но римскіе епископы не могли извлечь изъ этого никакой пользы: ихъ защитники сами нуждались въ защитѣ. Папа Іоаннъ VIII короновалъ Карла Лысаго императоромъ и прямо объявилъ его своимъ созданіемъ. Дѣйствительно, жалкій король западныхъ франковъ, который дома дрожалъ и передъ норманами, и передъ вассалами, давалъ всевозможныя обѣщанія папѣ. Іоаннъ VIII сознавалъ необходимость апостольскимъ авторитетомъ помочь своей креатурѣ. На торжественномъ соборѣ онъ провозгласилъ, что избраніе Карла Лысаго было предопредѣлено Богомъ ранѣе сотворенія міра, что новый императоръ спасетъ все человѣчество, какъ нѣкогда Іосифъ спасъ отъ голода Египетъ. Но въ это время распространился слухъ, что приближается другой претендентъ на императорскую корону. Спаситель міра постыдно бѣжалъ, а папа былъ захваченъ въ плѣнъ и цѣлый мѣсяцъ находился подъ арестомъ. Послѣдующіе императоры были еще ничтожнѣе; корона Карла Великаго сдѣлалась игрушкой въ рукахъ мелкихъ честолюбцевъ, да и тѣ цѣнили ее не особенно высоко. Въ первой четверти X вѣка маркграфиня Иврейская безъ малѣйшаго сопротивленія сняла ее съ головы одного изъ своихъ обожателей и отдала сводному брату. Современники называли веселую красавицу и Еленой, и Клеопатрой; но ея любовь была куплена недорогою цѣной, потому что вслѣдъ за этимъ цѣлыхъ 37 лѣтъ не находилось ни одного претендента на императорскій престолъ. Историческая дѣйствительность свела къ нулю грандіозный замыселъ Карла Великаго. Съ паденіемъ имперіи папамъ представлялась, повидимому, полная возможность не только осуществить теократическую монархію въ церковныхъ владѣніяхъ, но и объединить подъ своею властью около Рима всю Италію. Свѣтская власть не встрѣчала теперь ограниченія со стороны императора; ближайшіе сосѣди не представляли вы малѣйшей опасности, потому что сѣверъ и югъ Италіи принадлежали мелкимъ владѣтелямъ, которые вели между собою непрерывныя войны. Нѣкогда страшный врагъ, арабы ограничивались грабежомъ и, наконецъ, были совсѣмъ вытѣснены изъ Италіи. Казалось, все благопріятствовала усиленію власти римскаго епископа; между тѣмъ, въ дѣйствительности имперія увлекла въ своемъ паденіи и папство.
Процессъ феодализаціи, подрывавшій власть королей, сохранилъ свою силу и во владѣніяхъ св. Петра. Какъ свѣтскіе владѣтели, папы раздѣляли участь тогдашнихъ государей. Происходя по большей части изъ среды римской знати, они раздавали въ наслѣдственную аренду обширныя церковныя патримоніи своимъ родственникамъ и друзьямъ, которые становились потомъ ихъ феодальными владѣльцами съ весьма слабою и чистономинальною зависимостью отъ св. Престола. При Каролингахъ сдѣлалось обычаемъ отдавать монастыри и церкви въ ленное владѣніе не только епископамъ, но также графамъ и знатнымъ женщинамъ. Позже такая политика становилась неизбѣжной: на Италію начали дѣлать почти непрерывные разбойничьи набѣги то арабы, то венгры, и папы должны были отдавать въ феодальное владѣніе церковную собственность, чтобы обезпечить ей болѣе надежную защиту со стороны сильныхъ бароновъ. Феодализація проникаетъ въ церковь все глубже и глубже. Архіепископы и епископы въ свою очередь вынуждены раздавать съ этою же цѣлью воинственному дворянству замки и помѣстья, которые становятся постепенно ихъ наслѣдственнымъ владѣніемъ. Такимъ образомъ, свѣтская власть св. Престола была окончательно обезсилена феодальнымъ раздробленіемъ. Въ концѣ X в. архіепископъ Равенны, столь долго и тщетно стремившійся къ независимости, безъ особеннаго труда сдѣлался почти самостоятельнымъ государемъ: получилъ право чеканить монету, собирать подати, а также высшую юрисдикцію. Такія права розданы были и еще нѣкоторымъ прелатамъ, такъ что преемнику св. Петра остался почти только Римъ, но и здѣсь онъ утратилъ прежнее значеніе.
Какъ ни слабы были короли этой эпохи, положеніе римской теократіи было несравненно хуже. Престолъ св. Петра не могъ сдѣлаться наслѣдственнымъ, и его замѣщали по выбору. Такая система ставила римскаго епископа въ полную зависимость отъ избирателей, интересы которыхъ не совпадали болѣе съ интересами папства. Въ Римѣ давно уже развилась сильная знать, которая хотѣла такъ же хозяйничать въ священномъ городѣ, какъ другіе бароны хозяйничали въ прочихъ городахъ Италіи. Забота объ усиленіи св. Престола не соотвѣтствовала такимъ стремленіямъ, и знать безъ особеннаго труда сдѣлала преемниковъ св. Петра жалкою игрушкой въ своихъ рукахъ, простымъ орудіемъ своихъ личныхъ стремленій. На папскій престолъ возводили только неопасныхъ для знати людей, т.-е. или совершенныхъ ничтожностей, или лицъ, лишенныхъ всякаго нравственнаго авторитета. Если выборъ почему-нибудь оказывался неудачнымъ, то папу свергали, а еще чаще лишали жизни. Со стороны низшихъ классовъ городскаго населенія пока незамѣтно никакого протеста: независимая отъ знати толпа не чувствовала уваженія къ дворянскимъ креатурамъ на св. Престолѣ, а, кромѣ того, при смерти каждаго папы ей отдавали на разграбленіе его дворецъ. Поэтому смерть преемника св. Петра встрѣчалась съ необычайною радостью и сопровождалась народнымъ праздникомъ вродѣ карнавала. Римская теократія грозила перейти въ аристократическую олигархію; но этому помѣшали непрерывные раздоры среди знатныхъ фамилій, которые чрезвычайно гибельно отзывались на папствѣ. Побѣдителя непремѣнно желали имѣть на св. Престолѣ своего сторонника, а такъ какъ побѣды быстро смѣнялись пораженіями, то и каѳедра св. Петра чрезвычайно часто дѣлалась вакантной. Въ началѣ X в., наприм., въ теченіе 8 лѣтъ было 8 папъ, изъ которыхъ большая часть подверглась задушенію. Иногда среди дикой анархіи свирѣпыхъ бароновъ выдѣлялась какая-нибудь личность, которая на болѣе или менѣе продолжительное время захватывала власть въ Римѣ; тогда папы изъ игрушки олигархіи дѣлались орудіемъ тираніи. Такъ, въ X вѣкѣ три женщины — Ѳеодора и ея дочери Марозія и тоже Ѳеодора, благодаря родственнымъ и другимъ связямъ, пріобрѣтаютъ огромное вліяніе въ Римѣ. Это были безграмотныя красавицы, не скрывавшія своего легкомыслія, что не мѣшало имъ произвольно распоряжаться престоломъ св. Петра. Папа Сергій III принадлежалъ къ числу поклонниковъ Марозіи, а послѣ его смерти старшая Ѳеодора возвела въ Христовы намѣстники 20-ти лѣтняго красавца Іоанна X. По этому фавориту не посчастливилось: Марозія приказала его задушить и сдѣлала папой своего сына отъ Сергія III, которому тогда было тоже только 20 лѣтъ. Новый преемникъ св. Петра во всемъ слушался своей матери, и западною церковью открыто управляла недостойная женщина. Дальнѣйшій ходъ дѣла мало измѣнилъ положеніе св. Престола. Другой сынъ Марозіи, Альберихъ, захвативши въ свои руки господство надъ Римомъ, посадилъ въ тюрьму мать и лишилъ свѣтской власти своего брата-папу. Около 20 лѣтъ римскій епископъ оставался только духовнымъ главой церкви, потому что Альберихъ былъ настоящимъ государемъ Рима и правилъ отъ своего имени. Папство вернулось къ тому состоянію, въ которомъ оно находилось до половины VIII столѣтія, и это было не въ ущербъ св. Престолу. Правда, преемники св. Петра были креатурами тирана; но Альберихъ въ нравственномъ отношеніи стоялъ нѣсколько выше моральнаго уровня римской знати, и на апостольской каѳедрѣ прекращаются на нѣкоторое время вопіющія безобразія. Передъ смертью Альберихъ посадилъ на папскій престолъ своего 16-ти лѣтняго сына, который унаслѣдовалъ отъ отца и свѣтскую власть. Св. Престолъ снова сталъ играть печальную роль пассивнаго орудія тираническихъ и олигархическихъ вожделѣній. Независимость выборовъ, къ которой такъ пламенно стремились римскіе епископы, сдѣлалась одною изъ причинъ паденія ихъ авторитета, и не только политическаго, но и моральнаго.
Тѣсная связь папъ съ одичавшими баронами повела къ одичанію и преемниковъ св. Петра. Чтобы составить себѣ представленіе, до какой грубости доходили политическія страсти на св. Престолѣ, достаточно слѣдующей сцены. Папа Стефанъ VI чувствовалъ непримиримую злобу къ одному изъ своихъ предшественниковъ — Формозу, который уже 9 мѣсяцевъ лежалъ въ могилѣ. Тѣмъ не менѣе, онъ назначилъ судъ надъ покойникомъ за узурпацію св. Престола. Былъ созванъ торжественный соборъ, въ составъ котораго входили самыя выдающіяся духовныя лица Рима и его окрестностей. Уже загнившій трупъ Формоза вытащили изъ могилы, одѣли въ папское облаченіе и посадили на тронъ въ залѣ соборныхъ засѣданій. Начался формальный судъ; мертвецу назначили адвоката, и представитель папы предъявилъ свои обвиненія, заключавшіяся въ томъ, что Формозъ, вопреки каноническимъ постановленіямъ, перешелъ съ епископской каѳедры въ Порто на престолъ св. Петра. Трепещущій защитникъ не рѣшился привести въ оправданіе своего мертваго кліента примѣръ самого Стефана VI, который тоже прежде былъ епископомъ въ Ананьи и даже получилъ посвященіе отъ подсудимаго. Мертвеца осудили, сорвали съ него папскія одежды, отрубили три пальца правой руки, которыми онъ раздавалъ благословеніе, съ каннибальскими воплями ногами вытолкали искалѣченный трупъ изъ залы засѣданія, протащили его по улицамъ Рима и бросили въ Тибръ. И современникамъ было ясно, что для спасенія папства необходимо, прежде всего, устранить отъ св. Престола гибельное вліяніе бароновъ. Папскіе выборы нуждались въ коренной реформѣ; но одного этого было недостаточно. Крайній нравственный упадокъ римскихъ епископовъ зависѣлъ отъ болѣе глубокой причины, которая непосредственно дѣйствовала и на преемника св. Петра, и на его свѣтскихъ и духовныхъ избирателей. Расшатались аскетическіе идеалы и временно утратили свое вліяніе на общественное настроеніе'
Идеалы аскетическаго подвижничества только въ исключительныя эпохи глубоко захватывали общество. Когда наружный блескъ и внѣшняя сутолока отживающихъ культурныхъ формъ, уже утратившихъ жизненную силу, создавали пресыщеніе неглубоко захватывающими наслажденіями, то появлялось стремленіе къ отреченію отъ міра съ его утомительнымъ, надоѣвшимъ шумомъ, обнаруживалось тяготѣніе къ спокойному, созерцательному уединенію. Когда съ такимъ настроеніемъ совпадаетъ появленіе новой религіи, оно вызываетъ глубокое одушевленіе, настоящій религіозный энтузіазмъ. Такое же вліяніе имѣли общественныя несчастія, которыя происходили отъ внѣшнихъ враговъ или отъ внутреннихъ безпорядковъ. Реальныя бѣдствія, которыя и въ будущемъ обѣщали одни безъисходныя страданія, вызывали отвращеніе къ міру, заставляли искать утѣшенія въ надеждахъ на загробное блаженство, которое, по общему вѣрованію, легче всего достигалось аскетическими подвигами. Неувѣренный въ завтрашнемъ днѣ человѣкъ страстно хотѣлъ обезпечить себѣ прочное будущее въ безконечной жизни за гробовою доской. Спасительное «memento шог!» тогда чрезвычайно ясно держалось въ сознаніи, потому что на эту мысль наталкивала повседневная дѣйствительность. Для Рима и Италіи IX и X столѣтій такое настроеніе было уже пережитымъ состояніемъ. По крайней мѣрѣ, феодальная знать и тѣсно связанное съ нею высшее духовенство чувствовали себя господами положенія среди довольно хаотическаго состоянія тогдашняго общества. Набѣги арабовъ и мадьяръ не представляли и сотой доли той опасности, какою грозило нѣкогда нашествіе варваровъ, а изъ анархіи сильные бароны и епископы извлекали только выгоды. Религіозное одушевленіе ослабѣло, и аскетическое движеніе не могло извлекать болѣе питательныхъ соковъ изъ общественнаго настроенія. Наступила реакція, которая въ духовенствѣ получила крайне рѣзкія формы, благодаря особенностямъ самаго идеала. Монахъ и подражавшій ему епископъ должны были не только подчинять плоть духу, но подавлять въ себѣ всѣ потребности нашей природы. Въ моменты крайняго религіознаго энтузіазма возможно такое напряженіе, когда одна идея, одно стремленіе цѣликомъ поглощаетъ человѣка, заставляетъ умолкать самыя основныя требованія нашего существа. Но въ обычное время подобная борьба непосильна и аскетъ по обязанности начинаетъ уклоняться отъ своего формальнаго идеала. Безсиліе примирить жизнь съ моральными требованіями, рѣзкое противорѣчіе между идеаломъ и дѣйствительностью толкали страстныя натуры среди тогдашняго духовенства въ противуположныя аскетизму крайности, и тѣ люди, которые въ эпоху религіознаго энтузіазма увлекали бы другихъ къ подвижничеству, теперь развращали монашество. Невозможность выполнить суровыя требованія аскетической морали дѣлали ее пустымъ звукомъ, пріучали игнорировать ее въ жизни, и духовенство и монашество забывали свои обѣты и пользовались своимъ положеніемъ для болѣе удобнаго наслажденія тѣми удовольствіями, отъ которыхъ формально отрекались. Вслѣдствіе этого, въ образѣ жизни между епископами и баронами не было никакой разницы. Ратерій, веронскій епископъ X вѣка, хорошо знавшій своихъ сотоварищей, живо рисуетъ ихъ жизнь. Прелаты, — по его словамъ, — живутъ въ княжескихъ дворцахъ, которые блестятъ золотомъ, шелкомъ и пурпуромъ. Они наслаждаются изысканными кушаньями на золотыхъ блюдахъ и цѣнными винами въ дорогихъ кубкахъ. Во время пировъ ихъ слухъ ласкаютъ музыкальныя «симфоніи», ихъ зрѣніе услаждаютъ очаровательныя танцовщицы. Ночи проходятъ въ разгулѣ, а поздно начинающіеся дни прелаты проводятъ на охотѣ, Со шпорами на ногахъ и съ кинжаломъ за поясомъ служатъ они на скорую руку обѣдню, чтобы, не теряя времени, отправиться верхомъ на конѣ на соколиную или псовую охоту. Еще въ худшемъ состояніи находились монастыри. Огромныя богатства, составленныя изъ благочестивыхъ пожертвованій государей и частныхъ лицъ, давали монахамъ полную возможность коротать праздное время необузданнымъ разгуломъ, и нѣкогда святыя обители сдѣлались вертепами невообразимыхъ преступленій. Поражающимъ примѣромъ глубочайшаго паденія монашества можетъ служить исторія монастыря Фарфа, находившагося въ средней Италіи. Это была старинная и богатая обитель, пользовавшаяся обширными привилегіями. Въ половинѣ X вѣка два монаха отравили своего аббата и захватили въ свои руки монастырь. По одинъ изъ нихъ вынужденъ былъ бѣжать, а другой, по имени Кампо, сдѣлался аббатомъ Фарфы. Тогда началась своеобразная секуляризація иноческой обители. Кампо женился; его примѣру послѣдовали и другіе монахи. Монастырь опустѣлъ. Его прежніе обитатели поселились съ семьями въ сосѣднихъ деревняхъ и только по воскресеньямъ собирались въ обитель, чтобы похитить что-нибудь изъ ея драгоцѣнностей. Начался настоящій грабежъ церковной собственности. Постарѣвшій Кампо формально роздалъ монастырскія помѣстья своему многочисленному потомству, а простые монахи расхищали дорогія облаченія и священные сосуды, чтобы сдѣлать изъ нихъ дамскіе наряды и украшенія… Такъ дѣло тянулось десятки лѣтъ, пока, наконецъ, явился съ войскомъ Альберихъ и разогналъ хищниковъ.
Современники увѣряютъ, что глубокое нравственное паденіе представителей западной церкви X рѣка сопровождалось невѣріемъ и что даже на св. Престолѣ возсѣдали язычники, какъ, наприм., Іоаннъ XII, сынъ Альбериха. Дѣйствительно, поведеніе этого папы могло дать поводъ къ такимъ подозрѣніямъ. Шестпадцатилѣтній преемникъ св. Петра былъ страстный охотникъ и азартный игрокъ. Для игры нужно было много денегъ, и у римскаго епископа было все продажно: наприм., за приличное вознагражденіе Іоаннъ XII посвятилъ въ епископы 10-ти лѣтняго ребенка. Къ церковнымъ дѣламъ онъ чувствовалъ глубокое равнодушіе, почти презрѣніе: посвятить дьякона въ конюшнѣ ему не казалось непозволительнымъ, а во время игры въ кости онъ любилъ взывать о помощи къ Юпитеру и Венерѣ. Изъ этого не слѣдуетъ, чтобы Іоаннъ XII былъ убѣжденнымъ язычникомъ, но едва ли можетъ подлежать сомнѣнію, что папа относился къ религіи съ полнымъ индифферентизмомъ, а, можетъ быть, и съ открытымъ невѣріемъ. Такое настроеніе возможно для тогдашней Италіи и вытекало изъ современныхъ нравовъ. Аскетическій идеалъ тогда понимался какъ сущность христіанскаго ученія, и его практическое отрицаніе естественно влекло за собою религіозный индифферентизмъ и уничтожало живую вѣру. Но это не былъ скептицизмъ развитаго ума, который путемъ философской работы пришелъ къ религіознымъ сомнѣніямъ и отрицанію. Невѣріе X вѣка было результатомъ торжествующей чувственности, неумѣнья и безсилія замѣнить аскетизмъ идеалами иной морали, результатомъ полной неспособности къ отвлеченной мысли. Это невѣріе было порождено мракомъ глубочайшаго невѣжества и отлично уживалось съ самыми грубыми суевѣріями.
Въ Италіи и Римѣ давно уже перестало развиваться то церковное просвѣщеніе, основаніе которому положили Левъ I и Григорій I. Но традиціи великихъ папъ еще въ IX столѣтіи находили продолжателей въ Британіи и во Франціи; въ X вѣкѣ такой глубокій мракъ распространяется по всему Западу, что церковная наука не можетъ назвать ни одного выдающагося имени. Твердо усвоено только отвращеніе Григорія I къ языческимъ писателямъ, но оно распространено теперь и на всякое просвѣщеніе. Проповѣдь невѣжества является открытою доктриной св. Престола. «Намѣстники Петра и его ученики, — говорилъ одинъ папскій легатъ на соборѣ, — не хотятъ имѣть своими учителями ни Платона, ни Виргинія, ни Теренція, ни прочихъ скотовъ-философовъ» (neque ceteros pecudes philosophorum). Апостолъ Петръ — непросвѣщенный человѣкъ, но это не мѣшаетъ ему быть небеснымъ привратникомъ. Вообще, по мнѣнію легата, «Богъ отъ начала міра предъизбралъ не философовъ и ораторовъ, но безграмотныхъ и необразованныхъ». При такомъ отношеніи къ просвѣщенію религія легко извращалась въ самое грубое суевѣріе. Въ Веронѣ, по словамъ современника, распространился однажды слухъ, что въ ближайшія понедѣльникъ самъ архангелъ Михаилъ будетъ служить обѣдню въ одной изъ мѣстныхъ церквей, и нелѣпая басня привлекла на богомолье весь городъ. Опасность крайне матеріальнаго пониманія христіанской святыни, заключавшаяся въ чрезмѣрно развитомъ культѣ реликвій, съ полною наглядностью обнаружилась въ эту эпоху. Такъ, когда св. Ромуальдъ, еще при жизни пользовавшійся репутаціей несомнѣннаго праведника, грозилъ удалиться за Альпы, то имѣли въ виду подослать къ нему убійцъ, чтобы такимъ образомъ сохранить для Италіи его святыя мощи. Болѣе грубое искаженіе высокаго ученія Христа едва ли можно себѣ и представить.
По среди этого непроницаемаго умственнаго мрака обнаруживаются первыя чрезвычайно слабыя, едва замѣтныя начала того могущественнаго движенія, которое 400 лѣтъ спустя нанесло первый роковой ударъ папству. Пробуждается интересъ къ классической литературѣ и появляются первые признаки раціонализма. Ратерій веронскій и его благочестивые современники утверждаютъ, что многіе епископы стыдились читать житія святыхъ, не хотѣли знать священнаго писанія и церковной литературы, а упивались языческими писателями, считали Виргинія, Горація и Ювенала боговдохновенными поэтами. Къ сожалѣнію, эти извѣстія не вполнѣ надежны и недостаточно ясны. Популярность языческихъ писателей, по всей вѣроятности, сильно преувеличена съ полемическими цѣлями; а кромѣ того, изъ этихъ показаній не видно, какъ относились и чего искали грѣховные читатели античной литературы. Забавляли ли ихъ языческіе поэты занимательною фабулой и живымъ изображеніемъ подходящихъ чувствъ и настроеній, или они думали найти въ древней литературѣ опору для сознательной борьбы противъ неудовлетворявшихъ ихъ аскетическихъ идеаловъ, какъ это было позже, въ эпоху Ренесанса. Во всякомъ случаѣ, движеніе было очень слабо и захватило весьма немногихъ, потому что никогда не истреблялось столько манускриптовъ древнихъ писателей, какъ въ эту эпоху. Съ покореніемъ арабами Египта, доставлявшаго папирусъ, въ Европѣ наступила скудость въ письменномъ матеріалѣ, и невѣжественные монахи усердно стирали сочиненія классиковъ съ стараго пергамента, чтобы писать на немъ молитвы и легенды. Интересъ къ античной литетатурѣ не имѣлъ замѣтныхъ результатовъ; то же самое можно сказать и о раціонализмѣ, возникшемъ на почвѣ богословской литературы. Его единственнымъ представителемъ былъ писатель второй половины IX вѣка Іоаннъ Скоттъ Эригена. Культурное значеніе философіи Эригены заключается въ его ученіи о взаимномъ отношеніи разума и религіознаго авторитета. «Истинный авторитетъ, — говоритъ онъ, — не противорѣчивъ истинному разуму, и наоборотъ. Оба они проистекаютъ изъ одного и того же источника — божественной мудрости». По воззрѣнію Эригены, разумъ даже выше авторитета, потому что всякій авторитетъ нуждается въ его подтвержденіи. Такимъ образомъ, разумъ является критеріемъ религіозной истины. Эти воззрѣнія, въ самомъ корнѣ подрывавшія папство и выходившія даже далеко за предѣлы христіанства, не представляли никакой-опасности для тогдашней церкви. Эригена не имѣлъ ни послѣдователей, ни противниковъ, такъ какъ его ученіе, весьма сложное и не чуждое противорѣчій, было недоступно современникамъ. Философъ остался непонятымъ, и это избавило его отъ осужденія, потому что онъ проповѣдывалъ несомнѣнную ересь.
Паденіе аскетическаго идеала въ Италіи, сопровождавшееся глубокимъ невѣжествомъ и грубымъ суевѣріемъ, отразилось чрезвычайно гибельно на положеніи папства, грозило окончательно подорвать его авторитетъ. На каѳедрѣ св. Петра за эту эпоху не только не встрѣчается ни одного свѣтлаго образа, но даже почти совсѣмъ не было и просто нравственно-порядочныхъ людей. Самые вопіющіе пороки сдѣлались обычнымъ явленіемъ на св. Престолѣ и далеко не всегда прикрывались даже лицемѣріемъ. До какого глубокаго паденія доходили тогда римскіе епископы, лучше всего показываетъ примѣръ Бенедикта IX. Бенедиктъ сдѣлался Христовымъ намѣстникомъ 12 лѣтъ отъ роду. Это былъ ребенокъ, богато одаренный порочными наклонностями, которыя съ годами все усиливались. Не говоря уже о томъ, что при папскомъ дворѣ все было продажно, не было ни одного порока, ни одного преступленія, не исключая убійства, которымъ не загрязнилъ бы себя папа. Наконецъ, онъ задумалъ неслыханное дѣло, о которомъ разсказываетъ, однако, почтенный епископъ, одинъ изъ ревностнѣйшихъ защитниковъ папства. Бедениктъ IX влюбился въ свою кузину и порѣшилъ вступить съ ней въ законный бракъ. Формальное препятствіе къ женитьбѣ съ церковной стороны устранялось очень легко: папа далъ самому себѣ, въ силу своей власти, нужное разрѣшеніе, такъ называемую диспенсацію, какія щедро раздавались тогда св. Престоломъ за соотвѣтствующее вознагражденіе. Но отецъ невѣсты не хотѣлъ сдѣлаться тестемъ папы и поставилъ условіемъ свадьбы отреченіе жениха отъ своего сана. Венедиктъ согласился, продалъ по формальному контракту апостольскую каѳедру и самъ посвятилъ покупателя въ преемники св. Петра. Спустя нѣсколько времени послѣ свадьбы бывшій папа раскаялся въ своемъ поступкѣ и снова предъявилъ притязаніе на св. Престолъ. Болѣе глубокаго нравственнаго паденія римскихъ епископовъ еще не знала тогда исторія папства, и одинъ изъ преемниковъ пылкаго папы, Дезидерій, былъ вполнѣ убѣжденъ, что на каѳедрѣ св. Петра въ образѣ Бенедикта IX возсѣдалъ самъ дьяволъ. Подозрѣніе неосновательное, потому что Бенедиктъ, несмотря на всѣ свои пороки, не былъ лишенъ своеобразнаго благочестія въ тогдашнемъ духѣ: онъ безплатно причислилъ къ лику святыхъ одного благочестиваго монаха изъ Трира.
Непрерывные и грандіозные скандалы на каѳедрѣ св. Петра вызывали опасное броженіе за предѣлами Италіи. Церковный сепаратизмъ, побѣжденный Николаемъ I, получаетъ новую силу подъ вліяніемъ поведенія римскихъ епископовъ. Такъ, соборъ въ Реймсѣ 991 года называетъ папу Іоанна XII «антихристомъ, который сидитъ въ Божьемъ храмѣ и изображаетъ изъ себя бога». Предпославши соборнымъ рѣшеніямъ краткое обозрѣніе позорной исторіи современныхъ папъ, французскіе епископы восклицаютъ: «Развѣ существуетъ установленіе, чтобы безчисленные Божіи священники на всей землѣ, знаменитые своею ученостью и достойною жизнью, подчинялись такимъ позорнымъ чудовищамъ, которыя лишены всякихъ свѣдѣній о божественныхъ и человѣческихъ дѣлахъ?!» Паденіе папства казалось неизбѣжнымъ; но ближайшее будущее еще разъ засвидѣтельствовало самымъ несомнѣннымъ образомъ его жизненность.
Настроеніе Италіи этой эпохи не заразило всего христіанскаго Запада. Во время политическаго упадка папства изъ Германіи выходитъ новая имперія, которая ставитъ своею задачей реформу св. Престола. Въ моментъ глубочайшаго моральнаго паденія преемниковъ св. Петра во Франціи впервые обнаруживаются начала могущественнаго религіознаго движенія, которое съ необычайною силой охватило весь Западъ. Новыя теченія не только спасли св. Престолъ, но и подняли его на еще небывалую высоту. Въ слѣдующія столѣтія папство становится могущественною, міровою силой.
- ↑ Löscher такъ озаглавилъ книгу объ этомъ періодѣ: Historie des römischen Hurenregiments. Leipzig, 1707.