Вальнек-Вальновский (Гарин-Михайловский)/ДО
| Вальнекъ-Вальновскій |
| Источникъ: Гаринъ-Михайловскій Н. Г. Собраніе сочиненій. Томъ V. Разсказы. — СПб.: «Трудъ», 1908. — С. 263. |
I[править]
Вальнекъ-Вальновскій былъ…
Кѣмъ не былъ на своемъ вѣку Вальнекъ-Вальновскій? Все его прошлое представляло собой пеструю груду какого-то хлама. Да вы встрѣчали Вальнека-Вальновскаго не разъ въ своей жизни.
Встрѣчали молодымъ въ блестящей формѣ беззаботно спѣшащимъ, не желающимъ чувствовать гнета жизни на своихъ 20-лѣтнихъ плечахъ.
Позднѣе вы его видѣли въ свадебной каретѣ своего богатаго тестя.
Вы, можетъ быть, слыхали потомъ о какой-то непріятной исторіи въ полку изъ-за картъ.
Теперь вы не узнаете Вальнека въ этомъ сутуловатомъ, истасканномъ, съ брюшкомъ, господинѣ, въ пыльныхъ дырявыхъ сапогахъ, въ истасканной крылаткѣ, въ бѣлой, грязной отъ пальцевъ фуражкѣ.
Его носъ сдѣлался мясистымъ и краснымъ, появилась колючая щетина; его голубые глаза полиняли и жадно бѣгаютъ по лицамъ прохожихъ. Но память сохранила воспоминаніе о быломъ, сохранилась ненавистная жажда жизни.
И свой послѣдній рубль онъ спускаетъ такъ же, какъ нѣкогда спустилъ все.
Сколько было этого всего?
100… 200… 700 тысячъ, — больше или меньше, — право давности и наростающихъ процентовъ за Вальнекомъ и всѣ онѣ его, и чѣмъ больше ихъ было, тѣмъ меньше цѣны послѣднему рублю…
Есть еще что-то молодое и сильное во всей этой потасканной фигурѣ.
Всмотритесь въ эту массу подвижныхъ складокъ на лбу, — онѣ движутся, шевелятся, онѣ — откликъ мыслей Вальнека, придающія всему лицу его какую-то неопредѣленную, но живучую подвижность. Всмотритесь въ его густую щетину, грязную, рыжую. Всѣ онѣ, эти щетины, каждая отдѣльно, торчатъ, лѣзутъ впередъ, точно также хотятъ говорить, энергично говорить… о чемъ? Все о томъ же, о сохранившейся силѣ своего хозяина…
Да, сила есть, и съ ней надо считаться… Она сама сочтется.
II[править]
На сорокъ шестомъ году жизни Вальнека, капризная судьба пожелала испытать свою закабаленную жертву въ новой спеціальности, — желѣзнодорожной, въ скромной роли десятника по изысканіямъ.
III[править]
Мѣсто въ 60 рублей въ мѣсяцъ на нѣсколько мѣсяцевъ обезпечено, 100 рублей подъемныхъ получены и уже съѣдены. Изъ нихъ ни копѣйки не отправлено женѣ и 7 дѣтямъ, изъ которой старшей 16, а младшій еще ползаетъ въ грязи немытаго пола.
Въ гостиницѣ за три недѣли съѣдено и выпито… Вальнекъ не считалъ сколько, — сочтутъ и безъ него.
Надо еще доѣхать до мѣста работъ на эти же деньги. На какія деньги? Вальнекъ рѣшительно ничего не понималъ. Это мѣсто, о которомъ онъ мечталъ, какъ о какомъ-то недосягаемомъ блаженствѣ, хуже чѣмъ ничего!
Тамъ хоть поймалъ кусокъ, съѣлъ и мыслей нѣтъ. А здѣсь эти мысли шевелятся, жгутъ и не даютъ покоя.
Но сколько же надо Вальнеку денегъ?! Много, очень много… Сперва для себя… Завтра тоже для себя… а для семьи? Нѣтъ, еще для себя…
Сколько же?! Нѣтъ дна въ алчныхъ глазахъ Вальнека, нѣтъ счета его щетинамъ, и каждая торчитъ, каждая шевелится, каждая хочетъ — эта стомилліонная жадная гидра.
Чтобъ выѣхать къ мѣсту работъ и расплатиться, надо сейчасъ же еще 100 рублей. Гдѣ ихъ взять?
Есть выходъ. Техникъ получаетъ 100 рублей въ мѣсяцъ. Лишнихъ 40 рублей не много… Лишнихъ 500 было бы лучше, конечно, эти 500 больше принадлежатъ Вальнеку, ему, на всѣ руки способному Вальнеку, чѣмъ кому бы то ни было; но что дѣлать?
Было время, и онъ сидѣлъ за роскошнымъ столомъ, думалъ вѣкъ сидѣть… Теперь приходится хоть крохи отъ роскошнаго стола подбирать. А здѣсь ли еще не столъ, когда милліоны собираются посыпаться, какъ изъ дыряваго мѣшка.
Только умѣть подставить руки, знать, гдѣ стать.
О, Вальнекъ спокоенъ за себя! Отъ него не спрячутся, онъ сыщетъ и накроетъ всѣхъ этихъ грѣющихъ руки и они раздвинутся, должны будутъ волей-неволей раздвинуться и дать мѣсто за этимъ столомъ Вальнеку.
Все придетъ и никуда не дѣнется! Теперь пока ступенька за ступенькой надо перейти изъ десятниковъ въ техники.
Для этого нужно знать, какъ ему сказали, нивелировку.
Что такое нивелировка?
Вальнекъ не зналъ, что такое нивелировка, но, судя по плюгавой физіономіи техника, сообщавшаго ему о ней, Вальнекъ не высокаго мнѣнія былъ объ этой нивелировкѣ, — настолько не высокаго, что онъ уже заявилъ на всякій случай своему инженеру:
— Я не имѣю обыкновенія кричать о себѣ; господинъ начальникъ самъ увидитъ на дѣлѣ и не захочетъ обидѣть и безъ того обиженнаго жизнью человѣка.
— Я предложилъ вамъ все, что могъ предложить человѣку, знающему только пекитажъ. Если бъ вы умѣли нивелировать…
— Я умѣю, — скромно отвѣтилъ Вальнекъ.
— Если окажется, что вы умѣете…
— Я надѣюсь на себя и твердо вѣрю, что оправдаю довѣріе.
Было, конечно, рискованно такъ обнадеживать свое начальство; но Вальнекъ зналъ правило: кто не рискуетъ, тотъ не выигрываетъ; а чего другого желалъ Вальнекъ, какъ не выиграть?
Что выиграть? Все, все… весь міръ. Да и что такое вся жизнь, какъ не одинъ сплошной рискъ?
IV[править]
Свѣтъ не безъ добрыхъ людей, — изъ нихъ первый Вальнекъ, — но кто другой, который къ тому же подѣлился бы съ нимъ своими свѣдѣніями по нивелировкѣ?
Плюгавый техникъ?
О, какъ наивно и легкомысленно было бы со стороны Вальнека ввѣрить свою тайну этимъ потнымъ рукамъ, этому ничтожеству, сытому ошибками и промахами другихъ. Нѣтъ, гордый Вальнекъ не унизитъ себя! Да и глупость это была бы и большая глупость. Вся сила Вальнека въ своихъ надеждахъ на мѣсто техника кроется прежде всего въ соблюденіи строжайшей тайны о томъ, что Вальнекъ не техникъ. Пока эта тайна въ надежныхъ рукахъ. И ужъ, конечно, не онъ, Вальнекъ, ее выболтаетъ. Другое дѣло тамъ на мѣстѣ, что будетъ…
Шелъ разъ по улицѣ Вальнекъ, заложивъ руки назадъ, и думалъ, гдѣ бы найти добрую душу, которая бы выучила его нивелировкѣ.
Поднялъ глаза Вальнекъ и видитъ въ окнахъ чертежные столы, а у самаго окна стоитъ маленькій человѣчекъ точно съ заспанными глазами и смотритъ на Вальнека. Подумалъ Вальнекъ, повернулъ къ подъѣзду и позвонилъ.
Дверь отворилась, и передъ Вальнекомъ стоялъ тотъ самый маленькій человѣчекъ, котораго онъ видѣлъ въ окно.
Маленькій человѣчекъ, какъ-то нехотя, посторонился и тихо проговорилъ, пропуская Вальнека:
— Прошу.
Вальнекъ не заставилъ себя просить два раза.
Снять свою крылатку, шапку и, держа ее въ одной рукѣ, другой оправить свою щетину, прійти сразу въ самодовольное настроеніе, проговорить вторично, шаркнувъ ногой какъ старому знакомому, такъ свое «Вальнекъ-Вальновскій», чтобы хозяинъ пригласилъ его, Вальнека, въ свой кабинетъ, — было дѣломъ привычнымъ для Вальнека. И хозяинъ не успѣлъ оглянуться, какъ Вальнекъ сидѣлъ уже въ креслѣ передъ хозяиномъ и жадно осматривалъ его, какъ цѣлящійся охотникъ, отыскивая болѣе вѣрное мѣсто своей жертвы, — жертвы потому, что все и ничего было девизомъ Вальнека — ничего и все; и гдѣ это все, тамъ или здѣсь, — въ этомъ хозяинѣ, въ этомъ, можетъ быть, ужъ ему принадлежащемъ кабинетѣ…
Хозяинъ только непріятно морщился отъ этой грязной, сутуловатой фигуры своего неожиданнаго гостя.
Вальнекъ началъ-было издалека, но хозяинъ, очевидно, зналъ хорошо этотъ сортъ людей и повтореннымъ вопросомъ о цѣли прихода поставилъ Вальнека въ необходимость приступить къ дѣлу.
Вальнекъ огорченно съ упрекомъ на мгновеніе уставился въ человѣка, который не хочетъ ничего знать, кромѣ того, что касается лично его. Но тутъ же Вальнекъ подумалъ: «не хочешь, и чортъ съ тобой», и приступилъ къ дѣлу.
Онъ, Вальнекъ, приглашенъ на предстоящія изысканія. Онъ имѣлъ основаніе отдать предпочтеніе именно этому приглашенію, хотя не можетъ не признаться, что теперь раскаивается немного. Но что дѣлать? слово дано…
Меньше всего, конечно, Вальнекъ думалъ въ эту минуту, что разговариваетъ онъ съ лицомъ, тоже прикосновеннымъ къ дѣлу предстоящихъ изысканій.
По словамъ Вальнека выходило, что онъ приглашенъ на какую-то должность, очень большую.
— Вы собственно на какую должность приглашены?
Вальнекъ уклонился отъ прямого отвѣта и опять принялся путать.
Хозяинъ послушалъ еще и поставилъ болѣе опредѣленный вопросъ.
— Кто васъ пригласилъ?
Вальнеку ничего не оставалось, какъ назвать фамилію одного изъ начальниковъ партій.
Этимъ отвѣтомъ рѣшалось все.
— Вы десятникъ? — спросилъ хозяинъ, опуская глаза.
Вальнекъ остановился такъ, какъ останавливается вдругъ съ разбѣгу человѣкъ. Онъ широко раскрылъ глаза и, вздохнувъ тихо, покорно проговорилъ:
— Десятникъ…
Вальнекъ опять заговорилъ, и на этотъ разъ голосъ его звучалъ скромно той искренностью, какою говоритъ паціентъ своему доктору, когда тотъ докопался, наконецъ, до причины, которая упорно не хотѣла сходить съ языка паціента. Фигура Вальнека потеряла свою напыщенность, грязная щетина опустилась, тѣло осунулось и, всматриваясь своими мутными глазами, которые уже ничего не искали въ собесѣдникѣ, кромѣ жалости къ нему — Вальнеку, онъ разсказалъ весь ужасъ своего положенія.
Онъ — семейный человѣкъ. У него жена и семь душъ дѣтей. Дѣти безъ воспитанія. Онъ бросилъ ихъ и жену въ Кіевѣ, и какъ они тамъ живутъ, — онъ и представить себѣ не можетъ. Онъ былъ богатъ, теперь нищій. Нѣтъ ужаснѣе этого перехода отъ роскоши къ неумолимой нуждѣ, когда неспособныя голова и руки отказываются отъ непривычной работы, а тѣло привыкло къ нѣгѣ и удобствамъ. Жить такой жизнью и не видѣть выхода, — что можетъ быть ужаснѣе? Умереть, лишить семью послѣдней поддержки? Легче умереть, чѣмъ жить, переживши самого себя. Вальнекъ смахнулъ слезу, которая появилась на его рѣсницѣ.
— Я не могу понять, чѣмъ я могу быть полезенъ…
Вальнекъ на мгновеніе остановился. «Ты можешь понять, какъ засунуть въ свое сытое брюхо еще одинъ лишній кусокъ, но человѣка въ несчастьѣ ты, конечно, не можешь понять, сытое быдло!»
Но Вальнекъ громко ничего этого не сказалъ и, вздохнувъ, заговорилъ равнодушнымъ упавшимъ голосомъ:
— Я могъ бы быть техникомъ, если бъ зналъ нивелировку… Я знаю ее, — жадно и поспѣшно проговорилъ онъ, видя вытянувшееся лицо хозяина, — но я забылъ… Это давно было… Я никогда не думалъ, что мнѣ опять придется возвратиться… Мнѣ надо освѣжить въ памяти… Я увидѣлъ въ окнѣ чертежные столы, васъ и подумалъ, что добраго человѣка посылаетъ мнѣ Господь на моемъ ужасномъ пути… и вотъ, отдавшись своему порыву, я вошелъ къ вамъ просить указать мнѣ лицо, которое могло бы помочь мнѣ вспомнить…
Хозяинъ внимательно всматривался въ гостя. Вальнекъ понялъ, что опять не убѣдилъ хозяина. Онъ почувствовалъ вдругъ всю горечь своего обнаженнаго униженія, обнаженнаго для того, чтобы въ добавокъ не повѣрили…
Сердце Вальнека закипѣло и въ какой-то безсильной тоскѣ, онъ уставился въ полъ.
— Подождите немного…
Хозяинъ всталъ и вышелъ въ сосѣднюю комнату.
Немного погодя, онъ возвратился съ молодымъ конфузливымъ человѣкомъ, который, быстро пожавъ руку Вальнеку, проговорилъ съ польскимъ акцентомъ…
— Я могу вамъ дать нужныя объясненія, но у меня нѣтъ нивелира.
— Нивелиръ я могу достать, — радостно отвѣтилъ Вальнекъ.
— Въ такомъ случаѣ завтра въ 11 часовъ утра…
— Ахъ, я не могу передать вамъ…
И воспрявшій Вальнекъ, разсыпавшись въ благодарностяхъ, радостно выскочилъ на улицу и быстро зашагалъ въ квартиру своего начальника. Надо достать нивелиръ. У Вальнека сложился по этому поводу цѣлый планъ… Онъ пойдетъ къ начальству и попроситъ нивелиръ съ цѣлью сдѣлать будто бы одну работу въ сосѣдствѣ… Это была очень ловкая мысль. Вальнекъ, не говоря ни слова, такимъ образомъ, уже превращался въ глазахъ начальства въ техника.
Но начальникъ Вальнека, выйдя къ нему въ переднюю, какъ только узналъ, зачѣмъ пришелъ Вальнекъ, какъ замахалъ руками и, проговоривъ: «у меня правило казенныхъ вещей не давать никому», ушелъ совсѣмъ изъ передней, оставивъ Вальнека одного.
Вальнекъ только растерянно развелъ руками и вышелъ на улицу.
— Ну, чортъ его знаетъ, что за человѣкъ?! Ну, что это за люди?! Ну, ну, ну… Тьфу!
Вальнекъ плюнулъ отъ всего сердца и, совсѣмъ напыжившись, красный какъ ракъ, поползъ по улицѣ.
— Пся кревъ![1] Тьфу! — и Вальнекъ опять плюнулъ.
— Ну, что ему?! Ну, ну, ну…
Горькая обида, досада коробили, возмущали и волновали Вальнека — его, Вальнека-Вальновскаго, Вальнека, который въ свое время не пустилъ бы на порогъ къ себѣ этого хама! Сколько тебѣ? 5, 10, 15 тысячъ! — Дай и гони въ шею!
Вальнекъ бросилъ взглядъ въ сторону. Взглядъ попалъ на далекую спокойную рѣку, освѣщенную яснымъ лѣтнимъ закатомъ и въ мозгу Вальнека шевельнулось воспоминаніе о деревенскомъ домѣ тестя. Такой же былъ веселый вечеръ… — «Прочь!» — Вальнекъ прибавилъ шагу, уходя отъ тяжелыхъ непріятныхъ воспоминаній. Онъ пришелъ въ свою гостиницу, отперъ номеръ и нажалъ электрическій звонокъ. Вошелъ номерной.
— Никто не спрашивалъ?
— Никто.
Кто могъ его спрашивать? Вальнекъ угрюмо посмотрѣлъ въ окно, подумалъ, сбросилъ крылатку и спустился въ буфетъ.
Буфетчикъ вопросительно взялся за англійскую, Вальнекъ молча кивнулъ головой. Буфетчикъ налилъ. Вальнекъ залпомъ выпилъ и началъ закусывать, жадно ловя вилкой какую-то гущу и набивая ею свой ротъ. Онъ выпилъ вторую, чѣмъ-то другимъ закусилъ и, сѣвъ за столъ, потребовалъ карточку. Съѣвъ два блюда и запивъ ихъ двумя бутылками пива, Вальнекъ, задумавшись, молча, сосредоточенно ковырялъ въ зубахъ.
Мимо окна прошла женщина улицы, остановилась и внимательно осматривала фигуру Вальнека. Вальнекъ, встрѣтившись съ ней глазами, тоже сосредоточенно опершись о локоть, съ видомъ знатока уставился въ нее. Одинъ глазъ Вальнека прищурился и голова склонилась на бокъ. Затѣмъ Вальнекъ всталъ и, кивнувъ головой въ знакъ согласія на вопросъ записать на номеръ, вышелъ въ прихожую, куда съ улицы въ то же время уже входила женщина, приглашенная имъ.
Ничего не говоря другъ съ другомъ, они молча стали подниматься по лѣстницѣ.
V[править]
— Вальнеку вы приказали отпустить нивелиръ? — спрашивалъ въ конторѣ главный техникъ у своего начальника.
— Какъ приказалъ? Я запретилъ ему.
— Онъ взялъ его.
— Ну, слава Богу, я сегодня эту дрянь выгоню, я рѣшительно не въ силахъ больше выносить его. Вы знаете, онъ затѣялъ торговлю казенными инструментами. Инженеръ разсказалъ всѣмъ, для чего Вальнеку понадобился нивелиръ.
Вальнекъ только-что возвратился съ урока нивелировки и веселый вошелъ въ пріемную.
Въ комнатѣ толпилось много разнаго народа.
— Нивелиръ?!
Глаза инженера впились въ Вальнека.
— Тамъ нивелиръ, — и Вальнекъ показалъ пальцемъ на переднюю.
— Вы позволили себѣ моимъ именемъ взять его изъ кладовой?!
Вальнекъ развязно, съ своей обычной манерой, собрался-было что-то отвѣчать.
— Вы совершенно достаточно обнаружили, что вы за личность! Вы больше не служите у меня!! Я васъ выгоняю вонъ…
— Пхе! — сдѣлалъ только Вальнекъ и, растерянно разведя руками, медленно пошелъ изъ комнаты.
— Гадость!! — кричалъ въ догонку инженеръ. — Не успѣлъ вступить, уже развелъ мерзость!
Вальнекъ быстро повернулся.
— Ну, пропалъ техникъ, ну, выгонятъ совсѣмъ, но онъ ничего не сдѣлалъ такого, за что его можно такъ съ грязью мѣшать.
— Али[2] же я прошу снисхожденія у пана…
Началъ было Вальнекъ, но инженеръ такъ раскричался, что Вальнекъ мгновенно опять повернулся къ двери и еще мгновеннѣе скрылся за нею.
— О тожь пся кревъ![3] — проговорилъ Вальнекъ, захлопнувъ за собою дверь и въ недоумѣніи разводя руками, — что теперь дѣлать.
Маленькій господинъ съ сонными глазами, случайный свидѣтель всей этой сцены, разсказалъ инженеру о своемъ знакомствѣ съ Вальновскимъ и для чего нуженъ былъ ему нивелиръ.
— Здѣсь, — кончилъ маленькій господинъ: — здѣсь вовсе не нажива, какъ видите… Тамъ, въ Кіевѣ, семь человѣкъ, — во, во, во… и способная только любить женщина. Нѣтъ, ужъ строгость вашу бросьте.
Инженеръ не былъ человѣкомъ злымъ. Это былъ просто влюбленный въ себя, въ свою аккуратность, въ свою точность, человѣкъ, видящій только себя, очень чуткій ко всему тому, что могло оскорбить или задѣть его ненасытное я. Теперь ему стало жаль Вальнека.
— Послушайте, почему вы не сказали прямо, чего вы хотите? — выскочилъ инженеръ въ переднюю, гдѣ уныло сидѣлъ Вальнекъ и тупо смотрѣлъ передъ собою. Вальнекъ всталъ и, сдвинувъ брови, молча слушалъ длинную рѣчь инженера о томъ, что первое и основное правило въ ихъ дѣлѣ не стараться быть больше того, что на самомъ дѣлѣ представляешь изъ себя. Это и безполезно, и опасно для живого дѣла, въ которомъ каждая ошибка неминуемо откроется и повлечетъ за собой крупныя траты.
— У насъ бьютъ не за незнаніе, а за скрываніе своего незнанія, — кончилъ инженеръ.
Вальнекъ слушалъ и понялъ только одно, что его простили.
Когда, кончивъ занятія, инженеръ одѣлся и вышелъ на улицу, Вальнекъ пошелъ за нимъ, смотрѣлъ ему вслѣдъ и всѣ складки его подвижного лба устремлялись за инженеромъ.
— Господинъ начальникъ, — нагналъ его Вальнекъ у самаго его дома: — я васъ покорнѣйше прошу — позвольте мнѣ денегъ…
— Я не могу… вы уже все взяли…
И инженеръ, прибавивъ шагу, быстро ушелъ отъ Вальнека.
— Тьфу! — плюнулъ въ догонку ему Вальнекъ и угрюмо повернулъ назадъ.
VI[править]
— Господинъ начальникъ! — пришелъ къ инженеру передъ самымъ отъѣздомъ Вальнекъ. — Я не могу ѣхать безъ денегъ.
— Вы останетесь.
— Но я не могу возвратить вамъ взятые уже 100 рублей.
— Что жъ дѣлать? я заплачу ихъ изъ своего кармана за науку.
Наступило молчаніе.
— Все, что я могу вамъ сдѣлать, — проговорилъ инженеръ: — это приказать взять вамъ билетъ третьяго класса.
— Изъ гостиницы не выпускаютъ.
— Ну ужъ я тутъ ничего не могу.
— Если я дамъ имъ росписку и попрошу вашу контору высылать имъ деньги изъ моего жалованья.
— Вы хозяинъ вашихъ денегъ.
— Я хотѣлъ просить васъ поручиться.
— Нѣтъ.
— Семьѣ хоть что-нибудь выслать…
— Изъ жалованья за этотъ мѣсяцъ, если вы дадите адресъ, контора вышлетъ.
— За этотъ мѣсяцъ… чѣмъ же я жить буду? Чѣмъ заплачу за проѣздъ?
— Я ничего больше не могу сдѣлать.
— Господинъ начальникъ! ну, хоть вотъ что… Вамъ люди въ контору нужны — у меня есть племянница… здѣсь… возьмите ее чертежницей.
Инженеръ уже слышалъ объ этой племянницѣ, найденной на улицѣ, и быстро возмущенно отвѣтилъ:
— Ни въ какомъ случаѣ.
Вальнекъ отъ инженера отправился въ контору.
Тамъ уже шла предъотъѣздная сутолока: закупоривали инструменты, заколачивали ящики. Младшій инженеръ съ большими ногами бѣгалъ по комнатѣ, кричалъ и ругался.
Техники и десятники, разсѣвшись на стульяхъ и ящикахъ въ пріемной, вели веселые разговоры людей, которые завтра, послѣзавтра бросятъ этотъ, чуждый для нихъ, городъ съ тѣмъ, чтобъ никогда, вѣроятно, больше не возвратиться въ него.
Что-то сбродное, цыганское, безшабашное, а съ нимъ и веселое чувствовалось во всей этой группѣ случайно столкнувшихся между собою людей.
Вальнекъ, потерявъ надежду на то, чтобъ урвать денегъ у инженера, поднялся на новую комбинацію. У кого 5, у кого 10, у кого и рубль — Вальнекъ насобиралъ около 50 рублей у своихъ товарищей съ клятвеннымъ обѣщаніемъ возвратить ихъ немедленно послѣ первой получки.
VII[править]
Наконецъ, все было уложено и свезено на пароходъ, и инженеры, и техники, и десятники — всѣ поѣхали, и въ моментъ отъѣзда всѣ сбились въ одну кучу на палубѣ и всѣ замахали шапками провожавшей ихъ толпѣ.
Махалъ и Вальнекъ, хотя единственный знакомый ему человѣкъ въ этомъ городѣ, отысканная имъ племянница, ѣхала съ нимъ. Но ужъ таковъ обычай и Вальнекъ не хотѣлъ отступать отъ него.
Послѣ первой минуты общаго какъ будто сближенія, наступило быстрое разобщеніе.
Инженеры ушли въ первый классъ, гдѣ играли въ карты, ухаживали за дамами и рѣдко, развѣ посмотрѣть на закатъ, показывались на палубѣ.
Техники почти все время сидѣли на палубѣ 2-го класса, разговаривали, курили и сообщали другъ другу разные случаи изъ своей жизни.
Десятники ѣхали въ третьемъ классѣ, пили, курили, плевались, играли въ карты, заводили постоянныя ссоры съ пассажирами и врали имъ всякую ерунду о томъ, кто они.
Высокій, въ большой студенческой шляпѣ, въ высокихъ сапогахъ, нахальный молодой десятникъ толковалъ десятнику Еремину о порядочности и воспитанности.
— Я по крайней мѣрѣ такъ думаю.
Низкаго роста, съ прямыми волосами, безцвѣтный десятникъ Ереминъ ничего не имѣлъ противъ, и усиленно угощалъ своего воспитаннаго товарища. Но однажды напившись, онъ устроилъ такую неприличность, что воспитанный десятникъ надавалъ ему пощечинъ, и пошелъ еще съ жалобой къ хозяину Еремина — молодому инженеру съ большими ногами.
Онъ нашелъ инженера на палубѣ.
— Я имѣлъ удовольствіе познакомиться съ вашимъ десятникомъ Ереминымъ, — такъ началъ десятникъ, подходя къ инженеру.
— Съ чѣмъ васъ и поздравляю, — фыркнулъ молодой инженеръ.
— Не съ чѣмъ… Я имѣлъ удовольствіе нахлестать ему морду-съ…
— Удовольствіе небольшое…
— За невоспитанность…
— Именно за что же?
— Это ужъ его спросите.
И, поднявъ свою студенческую шляпу, воспитанный десятникъ величественно поклонился инженеру и проговорилъ:
— Еще одна негодная тварь затесалась къ намъ… Господинъ Вальнекъ со своей племянницей… Онъ тоже не минуетъ пощечины… Вы его предупредите: если онъ не желаетъ…
— Я предупрежу вашего инженера, чтобъ онъ вамъ внушилъ держать себя прилично, — вспыхнулъ молодой инженеръ. — Ступайте въ третій классъ!
Долговязый десятникъ озадаченно посмотрѣлъ на инженера и зашагалъ внизъ по трапу.
На другой день, сверхъ всякаго ожиданія, вышло совершенно обратное: Вальнекъ далъ пощечину долговязому, о чемъ долговязый съ воемъ пришелъ доложить уже своему инженеру.
— Помилуйте, здѣсь бьютъ-съ… здѣсь нельзя ѣхать… здѣсь люди ѣдутъ, Богъ знаетъ, съ какими женщинами… Я лучше уѣду совсѣмъ…
— Ну и уѣзжайте, куда хотите, только убирайтесь вонъ, — проговорилъ презрительно «его» инженеръ, занятый въ это время шахматнымъ ходомъ.
Когда десятникъ ушелъ, инженеръ, его хозяинъ, обратился къ товарищамъ и сказалъ:
— Положительно разбойничья банда… А вашъ Ереминъ это ужъ совсѣмъ что-то невозможное…
— А вы вотъ посмотрите этого Еремина на работѣ…
— Господа, кто избавитъ меня отъ Вальнека? — спросилъ начальникъ.
Всѣ разсмѣялись и никому не хотѣлось его брать въ свою партію.
— Я не буду стѣснять… не годится, — хоть въ первый день гоните…
— Брать не стоило, — проговорилъ, помолчавъ, пожилой инженеръ, заглянувъ въ окно.
— Давайте мнѣ, — согласился младшій съ большими ногами инженеръ… — У меня разговоръ короткій…
Инженеръ разсмѣялся.
— Слушайте, батюшка, только вы ужъ его хоть немного…
— Э, нѣтъ!.. не вмѣшиваться, такъ уже не вмѣшиваться… Да и нельзя же: можетъ, такъ можетъ; а не можетъ, кто жъ за него будетъ работать?
Всѣ энергично поддержали младшаго инженера.
На другой день Вальнекъ узналъ свой приговоръ и не обрадовался.
Не хорошо было вообще на душѣ у Вальнека.
Даже десятники, и тѣ сторонились. Техники еще больше драли носъ, а инженеры даже издали не подпускали къ себѣ.
Вальнекъ, стоя у борта съ своей племянницей, возмущался этой лѣстницей человѣческаго тщеславія, даже здѣсь, въ этой скромной каплѣ жизни, и разсказывалъ ей о томъ времени, когда всю эту «сволочь» онъ купилъ бы за 5, за 10, за 15 тысячъ, и дальше порога не пустилъ бы къ себѣ.
VIII[править]
Пріѣхавъ на мѣсто, инженеры день-два походили по новому городу, пока техники разбирали инструменты, а на третій день уже всѣ выѣхали къ мѣстамъ своихъ назначеній.
Линія младшаго инженера съ большими ногами начиналась тутъ же, по ту сторону рѣки.
Въ пять часовъ утра инженеръ, техникъ, Вальнекъ, Ереминъ и 15 рабочихъ усѣлись въ лодку и поѣхали на противоположный берегъ рѣки къ синѣвшему тамъ сосновому бору.
Весла мѣрно рѣзали свѣжую воду, свѣжія капли искрились на утреннемъ солнцѣ, туманъ таялъ и исчезалъ въ голубой дали пепельнаго неба.
Вальнекъ ежился отъ холода, смотрѣлъ въ бѣгущія струйки и уныло искалъ въ нихъ близкаго рѣшенія своей участи.
Лодка пристала къ берегу.
Инженеръ выскочилъ и, увязая своими большими ногами въ тяжелыхъ юхтовыхъ сапогахъ, зашагалъ по берегу.
Пройдясь нѣсколько разъ взадъ и впередъ, онъ остановился на выбранномъ мѣстѣ и крикнулъ:
— Вешку!
Неопытный народъ продолжалъ смотрѣть, сбившись въ кучу, и только Ереминъ, не спѣша взявъ нѣсколько вешекъ, подошелъ къ инженеру.
Схвативъ одну, инженеръ воткнулъ вешку, поправилъ ее и тяжело зашагалъ къ лѣсу. Пройдя шаговъ тридцать, онъ опять остановился, взялъ новую вешку у слѣдовавшаго за нимъ Еремина и, еще разъ прицѣлившись на блиставшій издали городъ, воткнулъ ее въ землю.
— Вешки дальше, — обратился онъ къ Еремину.
Ереминъ, не спѣша, пошелъ впередъ и, отойдя саженей десять, поставилъ, быстро прицѣлившись, по направленію первыхъ двухъ, третью веху.
— Руби, — проговорилъ онъ, ударивъ по дорогѣ дерево.
Топоры застучали въ лѣсу.
— А, проклятый! — схватился рукой инженеръ, растирая на шеѣ перваго присѣвшаго комара. — Вальнекъ, ступайте искитаремъ… Начальный пунктъ у воды…
Инженеръ покосился въ сторону техника, но тотъ и самъ зналъ свое дѣло и уже устанавливалъ нивелиръ, давая въ то же время нужныя объясненія неопытнымъ носильщикамъ реекъ.
— Живѣй, ребята, живѣй! — тихо раздавалась уже въ лѣсу собранная ласковая команда Еремина. — Ты что, — съ укоромъ обратился онъ къ одному изъ рубщиковъ: — бабу гладишь?
Ереминъ взялъ у него топоръ и, не спѣша, началъ ловко работать имъ. Рабочіе, убѣдившись, что онъ знаетъ свое дѣло, оживились и топоры весело заговорили въ лѣсу.
— Вотъ это работа, — проговорилъ, подходя, инженеръ, съ удовольствіемъ втягивая въ себя свѣжій смолистый воздухъ утра.
— За день-то помаешься этакъ, что и руки не подымешь, — отвѣтилъ ему одинъ изъ рабочихъ.
— Я вотъ тебѣ разскажу, какъ стрѣлки и колеса въ часахъ между собой перессорились…
И инженеръ разсказывалъ, а время незамѣтно шло, работа быстро подвигалась впередъ и только останавливалась, когда инженеръ, дѣлая поворотъ, устанавливалъ инструментъ и снималъ уголъ.
Рабочіе въ это время стояли, вытирали потъ, били комаровъ и говорили тихо другъ другу:
— Ай-ай! ушли!
— Ай-ай? — насмѣшливо отзывался инженеръ. — Посмотрите вы, какъ пойдете у меня дальше.
— Неужто не настоящая еще работа?
— А вотъ я васъ съ версты съ завтрака поставлю… Какъ въ день-то придется рублика по два на человѣка, тогда, небось, интереснѣе будетъ.
— Неужто по два придется?
— Неужли врать стану? Въ нашемъ дѣлѣ хоть лопатой греби деньги: только умѣй…
— Это ничего бы…
Прибѣжалъ техникъ и тихо сообщилъ инженеру, что Вальнекъ и вретъ немилосердно, да и вообще никакого представленія о дѣлѣ не имѣетъ.
— Ереминъ, веди линію такъ примѣрно на сотенный подъемъ, на поворотахъ я потомъ сниму углы.
— Да чего же? и я сниму, — угрюмо отвѣтилъ Ереминъ.
— Только не наври…
Ереминъ не удостоилъ отвѣтомъ уходившаго инженера.
Вальнекъ совершенно растерянно шелъ за цѣпью, кричалъ до хрипоты, былъ весь въ поту, отмахивался руками и книжкой отъ комаровъ, смотрѣлъ съ ужасомъ на свои окровавленныя руки отъ раздавленныхъ, напившихся его же кровью комаровъ, щупалъ волдыри и путалъ, путалъ и путалъ.
— Стойте! — грубо остановилъ его инженеръ.
Голосъ Вальнека, оравшаго на рабочаго, оборвался на полу-нотѣ.
Рабочіе съ любопытствомъ положили цѣпь, бросили колья, смотрѣли на инженера и вполголоса, такъ, чтобъ онъ слышалъ, дѣлились впечатлѣніями о безтолковыхъ распоряженіяхъ Вальнека.
— Зѣваетъ, зѣваетъ, а ничего по дѣлу не растолкуетъ… Точно съ цѣпи сорвался.
— Сбилъ на вовсе… Вишь народъ точно не свой сталъ…
— Розыскалъ же этакого…
И рабочій равнодушно сплюнулъ.
Вальнекъ озабоченно ласково, съ затаеннымъ страхомъ смотрѣлъ на инженера.
— Послушайте! Что жъ это у васъ такое, — говорилъ инженеръ, всматриваясь въ линію зигзагами набитыхъ кольевъ: — это по вашему прямая?
Вальнекъ всталъ около инженера, внимательно уставился въ линію и проговорилъ:
— Вотъ тотъ колъ надо вправо подвинуть.
— Кой чортъ тотъ, — заоралъ инженеръ. — Тутъ ни одного кола нѣтъ вѣрнаго!
Вальнекъ мрачно смотрѣлъ на ряды своихъ кольевъ.
— Да вы даже не понимаете, что такое прямая линія?!
— Господинъ инженеръ, я понимаю, что такое прямая линія, но я не вижу… у меня глаза плохи стали.
— Такъ на что же вы надѣялись?! Я вамъ что ли свои глаза дамъ?!
— Али[2] не вы, но я разумѣлъ…
— Что вы разумѣли?! Что вамъ позволятъ здѣсь валять дурака?!
Вальнекъ усердно давилъ насѣдавшихъ на него комаровъ.
— Вы не можете работать…
— Господинъ инженеръ, — взмолился Вальнекъ.
— Послушайте, г. Вальнекъ, идіотъ вы окончательный, или что-нибудь, наконецъ, понимаете?! Вы понимаете, что то, что вы дѣлаете — ерунда, безсмысленная ерунда, бол-ва-нъ вы!
— Али-то[2] зачѣмъ же такъ панъ инженеръ передъ рабочими…
— Да какъ же тебя не ругать?! Вѣдь ты ѣдешь за три тысячи верстъ и врешь, что знаешь свое дѣло. Мало того, что ты денегъ стоишь, ты время отнялъ, понимаешь ли ты, глупая твоя мо-о-рда, понимаешь?!
Инженеръ дрожалъ отъ бѣшенства и совалъ свои кулаки Вальнеку подъ самый носъ.
— Животное! Гдѣ я теперь здѣсь въ трущобѣ буду искать вмѣсто тебя человѣка?!
Вальнекъ быстро отошелъ и сѣлъ на срубленный пень.
Инженеръ постоялъ нѣсколько мгновеній и проговорилъ упавшимъ голосомъ технику:
— Ведите пекитажъ, — я пойду съ нивелиромъ.
— Съ начала?
— Да, конечно.
Рабочіе, техникъ и инженеръ возвратились назадъ.
Работа быстро закипѣла въ искусныхъ рукахъ.
Техникъ съ своимъ отрядомъ уже прошелъ мимо все сидѣвшаго Вальнека.
Показался и инженеръ.
— Господинъ инженеръ… простите… не сердитесь… Я самъ вижу, что дѣйствительно… Ну, я думалъ, что мои глаза еще могутъ… ну, что же, ну я самъ вижу, что ослѣпъ… ну, что жъ? ну, несчастье… Позвольте мнѣ нивелировать…
— Да вѣдь вы не умѣете же.
— Умѣю, господинъ инженеръ…
Инженеръ, установивъ нивелиръ, навелъ его на рейку и проговорилъ, обращаясь къ Вальнеку:
— Прочтите.
Вальнекъ прочелъ.
Инженеръ повернулъ трубу къ другой рейкѣ. Вальнекъ опять прочелъ.
— Десять лѣтъ нивелировалъ.
— Не совсѣмъ вѣрно, — сморщился инженеръ, повѣряя чтеніе Вальнека, но, подумавъ, проговорилъ, пожимая плечами:
— Попробуйте.
Инженеръ ушелъ, крикнувъ:
— Завтракать!
Совершенно разбитый и усталостью, и комарами, и нравственнымъ потрясеніемъ, Вальнекъ съ наслажденіемъ пошелъ къ своей корзинѣ, въ которую племянница уложила ему хлѣбъ, жареный кусокъ говядины, соль и бутылочку съ водкой.
Но каковъ былъ ужасъ Вальнека, когда на говядинѣ, къ которой онъ наклонился съ такимъ аппетитомъ и чуть было не схватилъ ужъ ее руками, онъ вдругъ разглядѣлъ свернувшуюся гадюку.
Отскочить, толкнуть ногой корзину съ проклятой гадюкой, разсыпать оскверненную провизію по землѣ — было дѣломъ одного мгновенія, конечно, со стороны Вальнека, но завтракъ пропалъ и Вальнекъ въ угрюмомъ молчаніи, вмѣсто завтрака, все время просидѣлъ на пнѣ, ни на мгновеніе не переставая хлопать на себѣ назойливыхъ комаровъ.
Три оставшихся при немъ рабочихъ молча ѣли хлѣбъ свой и лукаво переглядывались.
Наконецъ, гнѣвъ Вальнека прошелъ, аппетитъ заговорилъ громче прежняго и Вальнекъ, скрѣпя сердце, потянулся за хлѣбомъ, на которомъ не лежала гадюка. Водка разбилась отъ неосторожнаго толчка и Вальнекъ, жуя хлѣбъ и посыпая его солью, съ сожалѣніемъ смотрѣлъ на валявшіеся осколки.
Переднія партіи позавтракали и ужъ давно затихъ въ отдаленіи и говоръ ихъ, и стукъ топоровъ, а Вальнекъ все еще не подымался, потому что его всего разломало отъ непривычной работы, да и хотѣлось ему быть какъ можно подальше отъ проклятыхъ инженера и его прислужника техника.
Наконецъ, Вальнекъ всталъ и разбито, тяжело зашагалъ къ инструменту. Каждый шагъ въ неприспособленныхъ тяжелыхъ сапогахъ въ этомъ лѣсу, въ этомъ царствѣ комаровъ былъ тяжелою пыткою для Вальнека. Онъ, гнавшійся только за деньгами, ненавидѣлъ ужъ всю эту каторжную должность свою.
Установивъ кое-какъ инструментъ, Вальнекъ навелъ трубу на рейку, крикнулъ: «держи», приказалъ рабочимъ отмахивать вѣткой комаровъ и нагнулся къ трубѣ.
Вальнекъ смотрѣлъ, рабочій махалъ, махалъ… Рабочему надоѣло уже махать, когда, совершенно красный, Вальнекъ поднялся, растерянно оглянулся и опять сейчасъ же снова прильнулъ къ трубѣ…
Произошла какая-то непонятная исторія: волоски въ трубѣ, безъ которыхъ невозможно чтеніе дѣленій рейки, исчезли куда-то.
Все еще не вѣря исчезновенію волосковъ, Вальнекъ пригласилъ и рабочаго убѣдиться въ томъ же.
Рабочій присѣлъ, прицѣлилъ свой глазъ и съ нѣкоторымъ страхомъ заглянулъ въ трубу, а Вальнекъ замахалъ надъ нимъ.
— Ну, что, видишь волоски?
— Ничего не вижу.
— Не видишь потому, что инженеръ порвалъ ихъ.
— Порвалъ? — спросилъ рабочій и хлопнулъ руками себѣ по ляшкамъ.
— Порвалъ, потому что молокососъ, — проговорилъ авторитетно Вальнекъ. — Кричать умѣетъ, али самъ съ инструментомъ обращаться не умѣетъ.
— Что за оказія, — проговорилъ рабочій и разсмѣялся. — Тотъ тебя коритъ, а теперь ты его. Кто же васъ разсудитъ?
— Старшій разсудитъ. Вечеромъ разборъ будетъ. Ты слышалъ, какъ онъ меня ругалъ?
— Всѣ, чать, слышали!
— Вечеромъ разберутъ.
— Та-а-къ. А теперь, что дѣлать станемъ?
— Да что жъ теперь? За нимъ бѣжать, онъ вѣдь тоже волосковъ не придѣлаетъ.
— Знамо не придѣлаетъ… Эй-эй! Клади рей-й-ку! Машина изгадилась.
Реешники положили рейки и пришли къ инструменту. Еще разъ заглянули.
— Да нѣту, нѣту, — проговорилъ авторитетно Вальнекъ. — Хоть всѣ глаза просмотри.
— Что за оказія? — удивились рабочіе. — Теперь чего жъ ему за это будетъ?
— Будетъ доволенъ. За все будетъ… Я вдвое противъ него старше и то смолчалъ, чтобъ примѣръ не подавать дурной, а онъ не можетъ? Ему надо ругаться?
— Неловко-то неловко, — ужъ и мы поняли.
— Вы вѣдь слышали?
— Когда не слышали. Эхе-хе! Вотъ они дѣла-то какія. Чего жъ теперь дѣлать станемъ?
— Да чего жъ? — развелъ руками Вальнекъ: — спать.
— Ну?!
— Ну, а чего жъ?
— Да ничего, конечно, — согласился рабочій. — Хоть смотри, хоть не смотри. Нѣтъ, такъ нѣтъ. Эко дѣло-то…
— А какъ ёнъ-то придетъ, — проговорилъ другой рабочій: — да увидитъ, что мы спимъ, да вмѣсто денегъ въ зашей насъ?
— Это мой отвѣтъ, — важно отвѣтилъ Вальнекъ.
— Знамо его, — поддержалъ Вальнека первый рабочій: — намъ что? Что велитъ, то и дѣлай. Что ёнъ, что хоть ему прикажетъ, — хоть палку поставь, — велитъ слушать, — чего жъ тутъ? Слушай…
— Извѣстно, — согласился другой рабочій, — какъ ни зови, только корми… Такъ чего же? Спать, такъ спать…
IX[править]
Уже солнце книзу пошло, когда возвратившійся за 6 верстъ назадъ инженеръ, напрасно поджидавшій Вальнека, наткнулся на мирно почившую группу. Часовой, поставленный Вальнекомъ отмахивать комаровъ и тотъ, свалившись на плечо Вальнека, укрывъ и его, и себя вѣткой, заснулъ богатырскимъ сномъ.
Грубо растолкавъ ногами спящую «сволочь», инженеръ молча наблюдалъ, какъ подымался ошалѣвшій Вальнекъ, весь вздувшійся отъ сплошныхъ волдырей, съ лицомъ и затылкомъ, покрытымъ насосавшимися кровью, прилипшими и застывшими комарами, торчавшими грязно-кровяными пупырышками на вздутой поверхности.
Ничего не понимавшій, все забывшій, Вальнекъ сперва вытянулъ отекшія руки въ воздухъ, точно хотѣлъ поддержать какую-то навалившуюся на него тяжесть, потомъ быстро провелъ ими по чесавшемуся немилосердно лицу, безсмысленно уставился на полосы крови, появившіяся на рукахъ, тупо осмотрѣлся, остановился на инженерѣ и, наконецъ, все вспомнилъ и окончательно пришелъ въ себя отъ крика инженера съ большими ногами.
— Вонъ, мерзавецъ!
Вальнекъ со сна такъ равнодушно сдвинулъ брови, какъ будто ругали не его, а кого-то другого.
— Да ругаться вы умѣете, али же и волоски рвать умѣете…
— Какіе волоски?
Вальнекъ только величественнымъ жестомъ показалъ на нивелиръ и принялся равнодушно растирать новыхъ насѣвшихъ на шею комаровъ.
— Да какъ я могъ порвать волоски, когда ихъ нѣтъ… когда они на стеклѣ нарисованы…
— Пхе! ну такъ стекло разбили…
Рабочіе даже наклонились впередъ, когда инженеръ прильнулъ къ трубѣ.
Вальнекъ и тотъ не могъ отказать себѣ въ удовольствіи и въ полъ-оборота съ накипѣвшимъ злорадствомъ слѣдилъ за инженеромъ.
Рука инженера поднялась и что-то тронула у трубы.
— Пожалуйте, — проговорилъ инженеръ, обращаясь къ Вальнеку.
Вальнекъ лѣниво и нехотя подошелъ къ трубѣ и нагнулся.
Вальнекъ смотрѣлъ, смотрѣлъ…
— Ну?!
Вальнекъ поднялся, наконецъ, растерянно оглянулся, развелъ руками, сдѣлалъ свое «пхе!» и ничего не понялъ: вертикальный и горизонтальный волоски были на своемъ мѣстѣ.
— Десять лѣтъ нивелировали?! — спросилъ инженеръ съ непередаваемой интонаціей.
У Вальнека воздухъ захватило въ груди.
Все это вмѣстѣ, — и полное фіаско, и комары, и кошмарный сонъ, и разбитое тѣло, и болящія ноги, и весь этотъ проклятый лѣсъ, и воздухъ, точно пропитанный тонкими, колючими иглами, и, наконецъ, этотъ взглядъ, пронизывающій и рѣжущій безъ ножа, — все сразу раздавило ослабѣвшую волю Вальнека.
— Не мучьте… отпустите меня…
— Вечеромъ въ контору… Отвезите его на тотъ берегъ…
О, съ какимъ наслажденіемъ зашагалъ Вальнекъ за рабочими изъ этого ада…
X[править]
Вальнеку выдали на обратный проѣздъ 100 рублей и 60 жалованья за текущій мѣсяцъ, взявъ съ него росписку, что разсчетомъ онъ доволенъ и претензій онъ имѣть не будетъ.
— Нѣтъ, не будетъ! Будьте вы всѣ прокляты.
Вальнекъ вышелъ на улицу и вздохнулъ полною грудью.
— Ситецъ, полотно голландское, носки, — такъ обратился приказчикъ, останавливая лакомые взгляды на желѣзнодорожникѣ Вальнекѣ.
Единственное непріятное чувство, которое испытывалъ Вальнекъ — это была мысль о племянницѣ, которой надо еще объяснить неожиданную перемѣну, постигшую его, а, слѣдовательно, и ее. Вальнеку жаль было огорчать эту племянницу съ улицы, уже успѣвшую укрѣпиться въ мысли, что завтрашній день ея обезпеченъ.
Вальнекъ вошелъ въ магазинъ и съ достоинствомъ, ему присущимъ, набралъ разныхъ утѣшеній своей спутницѣ на 150 рублей.
— Деньги двадцатаго… Росписку…
— Очень хорошо-съ…
Приказчикъ быстро написалъ счетъ и ловко положилъ его передъ невозмутимо сидѣвшимъ Вальнекомъ.
Вальнекъ отстранился, сдвинулъ брови и спросилъ оторванно-равнодушно:
— Гдѣ?
Приказчикъ указалъ пальцемъ.
Вальнекъ обмакнулъ перо, посмотрѣлъ на него на свѣтъ и росписался: Инженеръ-технологъ Вальнекъ-Вальновскій.
— Кстати, у васъ кокарда и знакъ на шапку есть?
— Пожалуйте…
— Это ужъ такъ запомнимъ, — проговорилъ Вальнекъ, выходя къ нагруженному извозчику въ шапкѣ съ кокардой и знакомъ.
— Пожалуйста не безпокойтесь…
Въ тотъ же день, подъ вечеръ, маленькій пароходъ отвалилъ отъ берега. Единственныхъ три пасажира: Вальнекъ, племянница и какой-то молодой господинъ сидѣли на палубѣ.
Пріятная прохлада потянула съ рѣки отъ задвигавшагося парохода.
На душѣ у Вальнека было легко и спокойно.
Его племянница суетилась около чая, сервированнаго на чистой скатерти.
Вальнекъ давно уже не ощущалъ того удовлетворенія отъ семейной обстановки, такого отдыха души и тѣла, какой испытывалъ теперь.
И впереди пять, шесть дней и всѣ такіе же, всѣ съ правомъ забыть вся и все и чувствовать полное удовлетвореніе сытой довольной жизни. А тамъ…
Вальнекъ отогналъ мрачныя мысли и оглянулся на свою спутницу. А какое удовлетвореніе у нея?!
Какъ преобразилась она и какъ стала похожа и она на счастливую, довольную женщину.
И Вальнекъ съ удовольствіемъ смотрѣлъ на свою племянницу: судьба уже слѣпила эти два оторванныхъ листка своей мастикой.
А тамъ въ Кіевѣ?! — мелькнуло въ головѣ Вальнека.
«Все будетъ хорошо!» — подумалъ строго вдохновенно Вальнекъ и перевелъ глаза на молодого человѣка.
Молодой человѣкъ почтительно смотрѣлъ на племянницу.
«О, люди, люди!» — подумалъ Вальнекъ. — «Давно ли съ этой самой племянницей не хотѣли говорить, а теперь этотъ, вѣроятно, будетъ счастливъ, если я представлю его»…
Вальнекъ встрѣтился глазами съ молодымъ человѣкомъ и, сдѣлавъ нерѣшительное движеніе, подошелъ къ нему.
— Инженеръ, графъ Вальнекъ-Вальновскій, — прошу пана…
Вальнекъ величественно пожалъ руку и жестомъ пригласилъ къ чайному столу молодого человѣка.
— Графиня Вальнекъ-Вальновская — племянница… Прошу пана…
Хорошо засыпалъ Вальнекъ въ этотъ вечеръ подъ убаюкивающій говоръ воды и однообразный стукъ машины…
Не хорошіе сны только снились Вальнеку.
Снилось ему, что сидитъ у него на колѣняхъ оборванный десятилѣтній, грязный сынъ его Владекъ. Сидитъ и плачетъ, такъ плачетъ, и такъ болитъ его, Вальнека, сердце.
Ахъ, Боже мой, его ли то сынъ, его ли то Владекъ, котораго когда-то чистаго, въ шелковыхъ башмачкахъ, держалъ онъ на своихъ колѣняхъ и цѣловалъ его маленькія, нѣжныя ножки… Э-эхъ, какіе грязные, дырявые, вонючіе сапоги теперь на тѣхъ ножкахъ…
Ахъ, какъ плачетъ Владекъ, какъ сжимается сердце Вальнека.
— Не плачь, Владекъ, не плачь, мой сынъ любимый… Сжалится надъ нами Господь… выростешь какъ-нибудь… Матка Бозка[4] пошлетъ тебѣ богатую невѣсту…
Ахъ, плачетъ маленькій Владекъ, плачетъ потому, что ѣсть хочетъ. И тяжело такъ Вальнеку: знаетъ онъ, какъ накормить сына, знаетъ, что есть у него, Вальнека, на груди завѣтный мѣшечекъ, куда зашилъ онъ свои деньги.
Уже не Владекъ, самъ Вальнекъ плачетъ, и воетъ и бьется его тѣло подъ гнетущимъ кошмаромъ.
Проснулся молодой человѣкъ и смотритъ на Вальнека сквозь просвѣтъ свѣтлой ночи. Всталъ тихо, подошелъ и опять смотритъ и видитъ, какъ выбился мѣшечекъ съ деньгами изъ-подъ рубахи и танцуетъ на бьющейся груди у Вальнека.
Подумалъ молодой человѣкъ, вынулъ ножъ и, отрѣзавъ осторожно шнурочекъ, положилъ деньги Вальнека въ свой карманъ.
Приснилось Вальнеку, что отдалъ-таки сыну онъ деньги — отдалъ, хоть и жаль было. И опять заснулъ Вальнекъ такъ крѣпко, точно въ бездну какую провалился.
Тихо кругомъ, стала машина и вода не говоритъ больше: ночуетъ пароходъ у пристани.
Неясная тѣнь молодого человѣка скользнула по трапу и скрылась на берегу въ селѣ въ предразсвѣтномъ туманѣ.
Вотъ звякнулъ почтовый колокольчикъ, залился и потонулъ въ сонномъ воздухѣ: на лошадяхъ поѣхалъ дальше молодой человѣкъ.
Все спитъ: и вода, и берегъ, и пароходъ, и другой пароходъ тамъ въ неясномъ отраженіи воды, и Вальнекъ.
Такъ хорошо тянетъ свѣжій воздухъ изъ отворенной двери, такой прохладой обдаетъ его истрепавшееся тѣло…