Дж. Г. Байронъ
[править]Вальсъ.
Хвалебный гимнъ, сочиненный эсквайромъ Горасомъ Горнэмъ.
[править]Впервые перевелъ на рус. яз. Н. Холодковскій
Байронъ. Библіотека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. III, 1905.
Vergilins, Aeneis, 1, 502.
Письмо къ издателю.
[править]Я — помѣщикъ изъ средней Англіи. Я могъ бы засѣдать въ парламентѣ, какъ представитель нашего округа, такъ какъ получилъ на общихъ выборахъ въ 1812 г. столько же голосовъ, какъ генералъ Т.[1] Но я всегда стремился къ тихому семейному счастью; и вотъ, 15 лѣтъ тому назадъ, посѣтивъ Лондонъ, я женился на дѣвицѣ среднихъ лѣтъ изъ хорошаго семейства. Мы счастливо жили въ Горнэмъ-Голлѣ до послѣдняго сезона, когда жена моя и я были приглашены графинею Вальсъ-Вертись (дальняя родственница моей супруги) провести зиму въ городѣ. Такъ какъ я не видѣлъ въ этомъ ничего дурного и такъ какъ наши дочери достигли такого возраста, что онѣ, какъ говорится, на выданьи; такъ какъ кромѣ того, я имѣю въ городѣ давнишнее судебное дѣло по нашему фамильному имѣнію, то мы и пріѣхали къ нашей старинной коляскѣ (къ слову сказать, черезъ недѣлю жена моя стала такъ стыдиться этого экипажа, что пришлось купить подержанный кабріолетъ; жена говоритъ, что я могу сидѣть на козлахъ, если желаю править, но никогда не долженъ садиться рядомъ съ нею, такъ какъ это мѣсто предназначено для господина Августа Цыпочкина, ея постояннаго кавалера, который сопровождаетъ ее въ оперу). Будучи много наслышанъ объ искусствѣ мистриссъ Горнэмъ въ танцахъ (она особенно отличалась въ святочныхъ минуэтахъ въ концѣ прошлаго столѣтія), я нарядился и прибылъ на балъ къ графинѣ, ожидая увидѣть контрдансы, и въ крайнемъ случаѣ, котильоны, риль и другіе извѣстные старые танцы подъ новую музыку. Но представьте себѣ мое изумленіе, когда я увидѣлъ, что моя бѣдная, милая мистриссъ Горнэмъ на половину обняла какого-то гусара огромнаго роста, господина, котораго я до тѣхъ поръ ни разу не выдалъ; а онъ — я говорю правду — обхватилъ ее почти вокругъ всей таліи, — и давай вертѣть, вертѣть, вертѣть, причемъ они раскачивались подъ звуки какого-то чертовскаго мотива, напоминающаго одну изъ нашихъ деревенскихъ пѣсенекъ, но болѣе «affettuoso», такъ что у меня сдѣлалось головокруженіе и я только удивлялся, какъ это и у нихъ голова не закружится. Затѣмъ они пріостановились и я думалъ, что они сядутъ или упадутъ, — но нѣтъ; мистриссъ Горнэмъ положила руку на его плечо, «quam familiariter» (какъ говорилъ Теренцій, когда я былъ въ училищѣ[2], — и они около минуты гуляли, а затѣмъ опять начали вертѣться, какъ два майскіе жука на одной булавкѣ. Я спросилъ, что все это значитъ, и дѣвочка, не старше нашей Вильгельмины (я нигдѣ не встрѣчалъ этого имени, кромѣ «Векфильдскаго священника», но жена увѣряетъ, что мать назвала ее по имени принцессы Шваппенбахъ), отвѣтила мнѣ съ громкимъ смѣхомъ: «Боже мой, не ужели вы не видите, что они вальсируютъ?» (или вальсуютъ, — я забылъ, какъ она сказала); затѣмъ она, ея мать и сестры отошли и разсказывали это окружающимъ до самаго ужина. Теперь я знаю, что это такое, и полюбилъ вальсъ болѣе всего на свѣтѣ, какъ и мистриссъ Горнэмъ (хотя я, практикуясь какъ-то утромъ, четыре раза уронилъ служанку моей жены и сломалъ себѣ ногу). Въ самомъ дѣлѣ, вальсъ мнѣ такъ понравился, что, имѣя даръ писать стихи и испытавъ свои силы въ нѣсколькихъ избранныхъ балладахъ и въ пѣсняхъ въ честь нашихъ побѣдъ (въ послѣднемъ отношеніи я, впрочемъ, имѣлъ мало практики), — я засѣлъ за писанье и, съ помощью эсквайра Вильяма Фицъ-Джеральда и нѣсколькихъ указаній доктора Бесби (я очень люблю слушать его декламацію и ужасно одобряю тотъ способъ, который онъ примѣнилъ для чтенія рѣчи своего отца въ Дрюри-Лэнскомъ театрѣ съ огромнымъ успѣхомъ) — я сочинилъ нижеслѣдующій гимнъ, чтобы довести мои чувства до свѣдѣнія публики, которую я, впрочемъ, отъ души презираю, равно какъ и всѣхъ критиковъ.
Горасъ-Горнэмъ.
О Терпсихора, муза быстрыхъ ногъ!
(Положимъ, нынѣ свѣтъ нашелъ предлогъ,
Чтобъ руки, какъ и ноги, принимали
Участье въ чарахъ танцевъ). Ты всегда
Дѣвицею считалась, хоть едва-ли
Не по ошибкѣ (сущая бѣда —
Дѣвицей называться: какъ нарочно,
Названье это черезчуръ непрочно);
Такъ или нѣтъ, — безстыдствомъ съ давнихъ поръ,
Какъ и красой, сіяешь ты спокойно
И имени весталки ты достойна
Всѣхъ менѣе изъ Девяти Сестеръ.
Къ чему тебѣ и пляски легкимъ жрицамъ
Жеманиться, быть строгимъ, какъ дѣвицамъ?
Пусть васъ бранятъ: всѣхъ побѣдите вы;
Пускай смѣются: что вамъ до молвы?
Порхай смѣлѣй: весь міръ тебѣ награда, —
Укороти лишь юбки, сколько надо;
На грудь твою тебѣ не нуженъ щитъ:
Лишь былъ бы лифъ достаточно открытъ!
Танцуй! Почти предъ всѣми непреклонна,
Снимай «доспѣхи», выходя на бой;
Усынови и въ свѣтъ введи съ собой
Твой «вальсъ», рожденный не совсѣмъ законно.
Тебѣ, воздушной нимфѣ, мой привѣтъ!
Тебѣ въ угоду, несмотря на шпоры,
Воители и рьяные танцоры,
Всю ночь гусары мчатся въ вальсѣ! Свѣтъ
Такихъ чудесъ не видѣлъ, безъ сомнѣнья,
Отъ древнихъ тѣхъ временъ, когда Орфей
Своею лирой укрощалъ звѣрей.
О вальсъ, будь славенъ! Ты до помраченья
Доводишь умъ! Подъ властію твоей
Герой новѣйшій, ради новой моды,
Въ Гонслоускихъ рощахъ совершалъ походъ
И, славу Вэльсли взявъ за идеалъ,
Куражился, стрѣлялъ, — и не лопалъ,
Но цѣли все жъ достигъ. О Муза страсти!
Красавица, твоихъ исполнясь чаръ,
Что можетъ, все тебѣ приноситъ въ даръ,
А прочее — вручаетъ нашей власти.
Во имя вашихъ выспреннихъ рѣчей,
О Фицъ и Бесби, — вѣрности твоей,
Нашъ Фицъ, твоихъ остротъ, нашъ Бесби славный, —
Хвалю тебя, о Беліалъ державный,
И танецъ твой хвалю еще сильнѣй!
Вальсъ царственный! Къ намъ завезенъ ты съ Рейна,
Изъ края винъ и родословныхъ древъ.
Являйся къ намъ, страною завладѣвъ,
Безпошлинно; ты намъ важнѣй рейнвейна!
Кой въ чемъ, однако, сходствуете вы:
Рейнвейнъ хорошій — погребъ прославляетъ,
А вальсъ — породу нашу исправляетъ;
Вино — опасный ядъ для головы,
Тебѣ жъ, напротивъ, головы не надо:
Ты льешь струю изысканнаго яда
Намъ въ сердце; вдоль по жиламъ онъ течетъ
И тѣло все къ безумію влечетъ.
Германія! Ты многимъ насъ снабдила;
Тому самъ Питтъ свидѣтель, неба сынъ.
Но вотъ въ союзъ проклятый ты вступила, —
И Франція теперь твой властелинъ,
А намъ остались отъ тебя въ наслѣдство
Долги да танцы. Даромъ наши средства
Потративъ на субсидіи тебѣ,
Въ Ганноверѣ лишились мы владѣнья;
Но мы за то обязаны судьбѣ
Георгомъ Третьимъ: лучшій, безъ сомнѣнья,
Изъ королей, онъ тѣмъ уже намъ милъ,
Что скоро насъ .Четвертымъ" наградилъ!
Германскія высочества мильоновъ
Намъ стоили, — но развѣ не отъ нихъ
Мы получаемъ королевъ своихъ?
Иль мало мы беремъ съ нѣмецкихъ троновъ?
Изъ Брауншвейга и изъ прочихъ мѣстъ
Пришло къ намъ мало-ль принцевъ и невѣстъ?
За кровь простую кровью ихъ породы
Не платятъ ли германскіе заводы?
Германія! Ты дюжину дала
Намъ герцоговъ, и королей не мало,
И королеву даже намъ прислала,
Чтобъ грѣхъ покрыть, — и вальсъ намъ принесла!
Богъ съ нею, впрочемъ! Съ ней и съ ними будетъ,
Конечно, такъ, какъ Бонапартъ разсудитъ.
Вернуться къ темѣ долженъ я скорѣй.
Скажи мнѣ, Муза страсти и движенья:
Какъ этотъ вальсъ, дитя любви твоей,
Проникъ сюда въ британскія владѣнья?
Гиперборейскій вихрь его примчалъ
Изъ Гамбурга (оттуда приходила
Въ то время почта, и не нужно было
Молвѣ ползти межъ Готенбургскихъ скалъ
И засыпать среди снѣговъ, иль съ дрожью
Внезапно пробудившись, рынокъ твой,
О Гельголандъ, снабжать пустою ложью;
Намъ присылались вѣсти и Москвой,
Которая еще не погорала
Отъ своего же друга генерала;
И вотъ пришла къ намъ истины молва,
И съ нею вальсъ, и полная кошница
Депешъ; газетъ правдивыя слова
И радостная вѣсть изъ Аустерлица:
Ни Moniteur, ни Morning Post вѣстей
Во вѣкъ не приносили равныхъ ей!
Подъ тяжестью столь славныхъ извѣщеній
Пришли, едва влача свою судьбу,
Десятки пьесъ и сказокъ Коцебу,
Шесть музыкальныхъ разныхъ сочиненій,
Затѣмъ посольскихъ писемъ цѣлый рядъ
И все, чѣмъ Франкфуртъ съ Лейпцигомъ дарятъ
Насъ каждый годъ, какъ это всѣмъ знакомо;
Трудъ Мейнера, — четыре толстыхъ тома
О женщинахъ (служа не для того-ль,
Чтобъ разыграть лапландской вѣдьмы роль,
Попутный вѣтеръ судну сообщая?);
Творенья Брунка, — тоже вещь большая, —
Пошли въ балластъ, и Гейне къ нимъ примкнулъ, —
Настолько, чтобъ корабль не потонулъ.
Такъ нагруженъ (и въ грузѣ томъ, не скрою,
Красавецъ вальсъ всего цѣннѣе былъ),
Корабль къ родному берегу приплылъ
И встрѣченъ былъ прелестныхъ дамъ толпою.
Ни самъ Давидъ, когда онъ ликовалъ
И предъ ковчегомъ соло танцовалъ, —
Ни донъ-Кихотъ, въ фанданго пылъ чрезмѣрный
Явившій, какъ замѣтилъ Санчо вѣрный, —
Ни ты, Иродіада, хоть, увы,
Твой дивный танецъ стоилъ головы, —
Ни Клеопатра на своей галерѣ,
То ногу въ большей или меньшей мѣрѣ,
То шею оголяя на показъ, —
Никто не сталъ такъ славенъ, всѣмъ на диво,
Какъ ты, сладчайшій вальсъ, когда у насъ
Ты закружился мѣрно и красиво
Подъ музыку нѣмецкаго мотива!
Къ вамъ, о мужья, чьей свадьбѣ — десять лѣтъ,
Чьи лбы болятъ, давно уже рогаты;
Къ вамъ, новички, которые женаты
Едва лишь годъ и у которыхъ нѣтъ
Большихъ роговъ, а только ихъ начала,
Какъ украшенья мѣднаго металла
Лбовъ вашихъ (хоть дополненъ тотъ металлъ
Тѣмъ, что законъ въ приданое вамъ далъ);
Къ вамъ, о матроны, чьей души стремленья
Въ томъ, чтобъ судьбу устроить дочерямъ,
А сыновьямъ испортить; также къ вамъ,
О барышни, — всегда произведенья
Своихъ мамашъ и рѣдко ихъ мужей;
Къ вамъ, женихи, которымъ Гименей
Дней на семь радость, на всю жизнь — мученья
Сулитъ, когда способствуетъ своихъ
Невѣстъ ловить иль отбивать чужихъ, —
Къ вамъ въ гости, къ вамъ явился вальсъ прелестный,
На всѣхъ балахъ владыка повсемѣстный!
О нѣжный вальсъ! Совсѣмъ затмилъ твой тонъ
Ирландскій джигъ и древній ригодонъ;
Шотландскій риль и модныя кадрили, —
Всѣ, всѣ тебѣ, пришельцу, уступили;
Вальсъ, вальсъ одинъ привлечь искусно могъ
Къ участью въ танцахъ руки, кромѣ ногъ;
Ногамъ дана изрядная свобода,
А волѣ рукъ — предѣла вовсе нѣтъ;
Рука заходитъ, на глазахъ народа,
Куда захочетъ. Поубавьте свѣтъ:
Онъ слишкомъ ярокъ для такого риска!
Иль, можетъ быть, стою я слишкомъ близко?
Нѣтъ, нѣтъ, я слышу, — вальсъ намъ шепчетъ такъ:
Во тьмѣ всего вѣрнѣй мой скользкій шагъ!"
Краснѣя, муза это замѣчаетъ
И вальсу юбку длинную вручаетъ.
Вы, зоркіе туристы всѣхъ временъ!
Вы, разныхъ странъ in quarto описанья!
Скажите мнѣ, мои расширивъ знанья:
Съ чѣмъ вальсъ прекрасный можетъ быть сравненъ?
Ромайки знойной скучное круженье,
Прыжки болеро съ юркостью своей,
Фанданго ли крутящійся, какъ змѣй,
Иль танцы группъ египетскихъ альмей,
Для зрителя прямое искушенье, —
Иль колумбійцевъ танецъ боевой
Подъ дикій и воинственный ихъ вой, —
Отъ береговъ. Камчатки до Капъ-Горна
Все, что изъ танцевъ разныхъ странъ отборно, —
Съ тобою, вальсъ, сравнится ли? Ахъ, нѣтъ!
Всѣ, кто объѣздилъ этотъ бѣлый свѣтъ,
Морейръ, и Гальтъ, и всѣ туристы въ мірѣ, —
О вальсѣ пишутъ, какъ объ ихъ кумирѣ!
Красавицы дней прежнихъ, чей расцвѣтъ
Пришелъ съ Георгомъ Третьимъ или ранѣй,
Чьи внучки ужъ достигли взрослыхъ лѣтъ, —
Изъ гроба вставъ, войдите въ залъ собраній!
Пусть ваши души видятъ на балахъ,
Что самый рай въ сравненьи съ баломъ — прахъ!
Фальшиво пудра дамъ не украшаетъ
И любопытнымъ пальцамъ не мѣшаетъ
Лифъ, туго накрахмаленный, дѣвицъ;
Ни париковъ нѣтъ больше, ни косицъ,
А вмѣсто нихъ — мужчинъ женоподобныхъ
Козлиныя бородки; никогда
У насъ не дурно дамѣ отъ стыда
Въ тискахъ объятій не совсѣмъ удобныхъ:
Чѣмъ больше ласкъ, тѣмъ дамѣ веселѣй!
Не нужно намъ ни капель, ни солей
Для укрѣпленья нервовъ: превосходно
Всесильный вальсъ все лѣчитъ, что угодно.
О вальсъ! Хотя на родинѣ твоей
Тебя самъ Вертеръ звалъ полу-развратнымъ,
Но Вертеръ самъ считалъ развратъ пріятнымъ,
Хоть былъ свободенъ отъ его цѣпей
(Не слѣпъ, хоть и не чуждъ былъ ослѣпленья);
Хоть о тебѣ былъ жаркій споръ, и пренья
Жестокія и страстныя велись
Межъ бойкой Сталь и скромницей Жанлисъ,
Которая изгнать тебя хотѣла
Съ баловъ парижскихъ, — мода одолѣла,
И, всюду бальной залой овладѣвъ,
Ты отъ графинь дошелъ до королевъ,
А за дверьми, усвоивъ баръ затѣи,
Танцуютъ вальсъ служанки и лакеи;
Раздвинувъ кругъ своихъ волшебныхъ силъ,
Всѣмъ вертишь ты, всѣмъ головы вскружилъ!
Въ кругу мѣщанскомъ, какъ ни неуклюже,
Любитель танцевъ тянется къ тому же;
Среди бродягъ — и тамъ охота есть
Къ тому, чье имя имъ не произнесть;
А я? Я такъ увлекся въ этомъ гимнѣ,
Что риѳмы такъ и просятся въ стихи мнѣ!
Въ удачный мигъ вальсъ сдѣлалъ свой дебютъ:
Дворъ, регентъ, вальсъ, — всѣ сразу были новы:
Рядъ новыхъ формъ гвардейцамъ дали тутъ,
Среди друзей явился новый людъ,
Рядъ новыхъ мѣръ возсталъ на вражьи ковы;
И новые законы, чтобъ бродягъ,
Просящихъ хлѣба, вѣшать навѣрнякъ,
И новыя монеты, на замѣну
Исчезнувшихъ иль потерявшихъ цѣну,
И новыя побѣды, — рядъ утѣхъ, —
Хоть Дженки самъ не вѣритъ въ свой успѣхъ, —
Явились войны новыя на сцену,
Хотя и въ прежнихъ войнахъ мы удачъ
Имѣли столько, что отъ нихъ хоть плачь,
Завидуя попавшимъ подъ удары;
И новыя метрессы (хоть и стары
Онѣ, но ново, что мы знаемъ ихъ), —
Все ново, ново, кромѣ кой-какихъ *
Старинныхъ плутней: новы офицеры,
Жезлы, чины и метлы, кавалеры
И ленты ихъ; новъ конницы нарядъ
И ренегатовъ свѣжихъ цѣлый рядъ;
Такъ шепчетъ Муза на ухо поэта;
Другъ: — что сказалъ бы ты на это?
Да, славно выбрать время вальсъ съумѣлъ
И воцарился сразу, гордъ и смѣлъ!
Златое время! Всѣ на моду падки,
Нѣтъ больше фижмъ, отъ юбокъ — лишь остатки;
Долой мораль и чинный менуэтъ!
Вашъ вѣкъ прошелъ, о пудра и корсетъ!
Вотъ балъ открытъ: при входѣ въ двери зала
Привѣтствуетъ гостей хозяйка бала
Иль дочь ея. Принявъ веселый видъ,
Какъ Кентъ, иль видъ задумчиво-серьезный,
Какъ Глостеръ, — вотъ съ манерой граціозной
За талію взять дамочку спѣшитъ
Сіятельство иль свѣтлость; смотришь: танецъ
На щечкахъ дамы вызвалъ ужъ румянецъ
(Будь это встарь, — сказали бъ, что она
Стыдится); грудь у ней обнажена, —
И вотъ — отъ мѣста, гдѣ въ былые годы
Велѣлъ бы сердцу быть законъ природы,
До таліи, ища себѣ утѣхъ,
Рука мужчины бродитъ безъ помѣхъ,
А дама нѣжной ручкой, — мягче пуха, —
Гуляетъ вдоль сіятельнаго брюха.
Блаженствуя, скользятъ они вдвоемъ,
Одна рука — на таліи, другая
Вверхъ, на плечо взошла и, возлегая,
Плѣнительна въ довѣріи своемъ;
Лицомъ къ лицу, кружась, они несутся —
И вдругъ замрутъ, — и ноги остаются
На мигъ въ покоѣ, но не руки: имъ
Покою нѣтъ во время остановки.
Такъ, tour â tour, несутся быстры, ловки
Графъ Звѣздочка и лэди Псевдонимъ,
И сэръ Такой-то, — словомъ, знатныхъ стая,
Чьи имена находимъ мы, читая
Газету «Morning Post»; а если тамъ
Не суждено явиться именамъ,
То, мѣсяцевъ чрезъ шесть отъ этой даты,
Навѣрно ихъ намъ скажутъ адвокаты.
За парой пара, то замедливъ ходъ,
То вновь ускоривъ, мимо насъ плыветъ,
И женщина съ мужчиною, взаимно
Соприкасаясь тѣсно и интимно,
Невольно возбуждаютъ въ насъ вопросъ,
Который какъ то слышать довелось
Отъ турка: «танецъ этимъ, вѣроятно,
Не кончится?» Такъ, честный мой Мирза!
Всегда скажу и повторю стократно:
Ты правъ, сказалъ ты правду намъ въ глаза!
Повѣрь поэту: будетъ продолженье,
Когда придетъ удобное мгновенье!
Чья грудь готова быть обнажена,
Предъ кѣмъ угодно, въ залѣ иль въ гостиной, —
Та женщина ужели такъ сильна,
Чтобъ устоять наединѣ съ мужчиной?
О вы, Фицъ-Патрикъ, Шериданъ и всѣ
Любимцы нашихъ бабушекъ въ дни оны!
И ты, мой принцъ, кому въ своей красѣ
По вкусу были старыя матроны, —
Духъ Квинсбери! Всѣ знаютъ, какъ и я,
Какой въ дѣлахъ разврата ты судья!
Пусть сатана твои избавитъ очи
Отъ зрѣлища нераздѣленной ночи!
Скажите мнѣ: въ расцвѣтѣ вашихъ дней
Такой успѣхъ имѣлъ ли Асмодей?
Умѣлъ ли онъ распутныхъ думъ уроки
Въ румянцѣ нѣжномъ вызывать на щеки,
Высказывать во взорѣ томныхъ глазъ,
Чтобъ сердце млѣло, тѣло на показъ
Сквозило бы восторгомъ вожделѣнья,
Едва скрывая грѣшныя стремленья,
Пока природа верха не возьметъ,
Осиливъ волю, сбросивъ всякій гнетъ?
Когда такъ сильно чувство въ насъ задѣто,
Кто скажетъ намъ, чѣмъ кончится все это?
А вы, кому стыдливость не нужна,
А чистота и нравственность смѣшна,
Кто радъ сорвать лишь плодъ, упасть готовый;
Прельщаться ль вамъ побѣдой столь дешевой?
Та, кто готова каждому свой станъ,
Который пыломъ страсти обуянъ,
Для жаркаго подставить обниманья, —
Ужель для васъ полна очарованья?
Работѣ рукъ приличныхъ гдѣ предѣлъ
При неприличной близости двухъ тѣлъ?
Да, если такъ, — откажемся навѣчно
Отъ той любви, которой прелесть — въ томъ,
Что рукъ пожатье, нѣжно и сердечно,
Дается намъ безъ мысли о другомъ,
А милый взоръ всегда съ обидой встрѣтитъ
Взоръ глазъ чужихъ, когда въ немъ страсть замѣтитъ;
Пусть, если такъ, намъ будетъ суждено
Лобзать уста, которыя давно
Осквернены, — быть можетъ, не лобзаньемъ, .
Но близостью преступной! Если ты
Доступенъ чарамъ этой красоты,
То не люби, — веди съ такимъ созданьемъ
Счетъ денежный! Души въ ней больше нѣтъ,
Достоинства исчезъ въ ней всякій слѣдъ!
Вальсъ сладостный! Какъ смѣлъ слова укора
Я произнесть? Вѣдь ты мнѣ тему далъ
Не для упрековъ, только для похвалъ!
Прости меня, прости, о, Терпсихора!
На всѣхъ балахъ теперь моя жена
Танцуетъ вальсъ, и дочь плясать должна;
Мой сынъ (иль нѣтъ, — молчокъ на этомъ мѣстѣ:
Не надо вдругъ распространять всѣ вѣсти;
Когда нибудь и онъ, какъ я, свой плодъ
Для родословной нашей принесетъ), —
Танцуя вальсъ, онъ внуковъ, безъ сомнѣнья
Мнѣ дастъ, друзьямъ наслѣдниковъ имѣнья!
Байронъ провелъ осень 1812 г. на водахъ въ Чельтенгемѣ, Тамъ онъ написалъ адресъ на открытіе Друри-Лэнскаго театра и сатиру на вальсъ, только что начинавшій тогда входить въ моду въ широкихъ кругахъ англійскаго общества. Слѣдующей весной это произведеніе было издано безъ имени автора, но публика отнеслась къ нему холодно, и поэтъ говорилъ Муррею: «Опровергайте слухъ, будто я — авторъ какой то злокозненной сатиры на вальсъ». Муръ въ своихъ воспоминаніяхъ говоритъ, что Байронъ «ненавидѣлъ вальсъ», и вспоминаетъ о размолвкѣ «хромого мальчика» съ Мери Чавортъ изъ-за того, что «она танцовала съ какимъ-то незнакомымъ ей человѣкомъ? Конечно, эта антипатія къ вальсу отчасти объясняется личнымъ физическимъ недостаткомъ поэта, который лишенъ былъ возможности принимать участіе въ танцахъ; но не слѣдуетъ также забывать, что первое впечатлѣніе новаго танца, по отзывамъ многихъ современниковъ, было далеко не благопріятно; нѣкоторые изъ англійскихъ писателей, какъ, напр., Кольриджъ, Робинсонъ и др. находили вальсъ прямо-таки непристойнымъ. Но мода, занесенная въ Англію изъ Германіи, мало-по-малу взяла свое, и около 1812 г. даже самое „фэшіонэбельное“ общество стало увлекаться вальсомъ, какъ четверть вѣка спустя полькой. „Ни одно событіе“, — говоритъ одинъ писатель, — „не произвело въ англійскомъ обществѣ такой сенсаціи, какъ введеніе нѣмецкаго вальса“. Старые и молодые начали учиться новому танцу, и всѣ по утрамъ стали вальсировать по комнатамъ со стуломъ въ рукахъ, изучая па и кадансъ вальса. Противники вальса забили тревогу, стали громко вопіять противъ него; матери запрещали дочерямъ вальсировать, и всякій балъ вызывалъ сцены споровъ и браня… Но ко времени выхода сатиры Байрона новый танецъ успѣлъ уже одержать полную побѣду. Когда увидѣли императора Александра, въ его узкомъ мундирѣ, усѣянномъ орденами, вальсирующимъ въ Альмакъ-гоувѣ, и лорда Пальмерстона — дѣлающимъ безконечное количество туровъ съ графиней Ливенъ, — тогда предразсудки островитянъ разсѣялись, и вальсъ получилъ общее признаніе».
Стр. 544.
…столько же голосовъ, какъ генералъ Т*.
Тарльтонъ, неудачный соперникъ Каннинга и Гаскойна на выборахъ въ Ливерпулѣ.
Стр. 545.
О Терпсихора, муза быстрыхъ ногъ!
Сверкните строемъ вашихъ ногъ" (Грей),
Славу Вельсли взявъ за идеалъ…
«Славу лорда Вельсли или его племянника, — какъ угодно читателю: одинъ изъ нихъ завоевалъ красивую женщину, которой онъ былъ достоинъ, а другой долгое время сражался на Пиренейскомъ полуостровѣ, но ничего не завоеванъ, кромѣ титула great Lord, что отдаетъ богохульствомъ, такъ какъ выраженіе это приложимо только къ высшему Существу, воспѣваніе которому гимна Te-Deum ради рѣзни является грубѣйшею хулою. Слѣдуетъ думать, что генералъ въ одинъ прекрасный день вернется на свою Сабинскую ферму, чтобы тамъ покорить упрямую землю почти такъ же скоро, какъ онъ покорилъ Испанію». Лордъ Питерборо завоевалъ материки въ одно лѣто; мы дѣлаемъ больше: и завоевываемъ, и теряемъ ихъ въ еще болѣе короткій срокъ. Если Цинцинатовскіе успѣхи нашего «великаго лорда» въ земледѣліи будутъ не быстрѣе, чѣмъ сказано въ только что приведенной цитатѣ изъ Попа, то ему придется, по фермерской пословицѣ, «пахать на собакахъ». Кстати, одинъ изъ титуловъ этой знаменитой особы пришелъ въ забвеніе, но его стоитъ вспомнить: «Salvador del mundo!» Credite, posteri! Если это имя дано обитателями полуострова человѣку, который не спасъ ихъ, то спрашивается, достойны ли они спасенія, хотя бы въ этомъ мірѣ? Вѣдь, если слѣдовать самымъ мягкимъ видоизмѣненіямъ христіанскаго вѣроученія, то въ иномъ мірѣ имъ придется сильно отвѣчать за это. «Спаситель міра», — каково? Можно было бы пожелать, чтобы онъ или кто-нибудь другой могъ спасти хоть одинъ уголокъ міра, — свою страну. Но это глупое злоупотребленіе именемъ, свидѣтельствующее о томъ, насколько суевѣріе близко къ нечестію, хорошо въ томъ смыслѣ, что оно показываетъ, какъ мало страшнаго въ этихъ католикахъ(они же и инквизиторы), если они могли дать такое названіе протестанту. Я думаю, что въ слѣдующемъ году его назовутъ «богородицей»; въ такомъ случаѣ самъ лордъ Джорджъ Гордонъ не найдетъ ничего возразить противъ такихъ незаконныхъ дѣтей нашей вавилонской жены". (Байронъ).
Рѣчь идетъ о лордѣ Уильямѣ Полъ-Вэльсли, племянникѣ Веллингтона, женившемся въ 1812 г. на дочери сэра Тельни-Лонга. Между нимъ и лордомъ Кильвортомъ произошла дуэль близъ города Гонсло (Hounslow), на которую намекаетъ Байронъ.
Стр. 546.
Но вотъ съ союзъ проклятый ты вступила.
"Рейнскій Союзъ? (1803—1818), по которому значительная часть германскихъ государствъ признала протекторомъ Наполеона I.
Гиперборейскій вихрь его примчалъ
Изъ Гамбурга.
Со времени занятія Гамбурга французскими войсками (1810) почта приходила въ Англію черезъ Ангальтъ, Готенбургъ "Швеція) и Гельголандъ, сдѣлавшійся, послѣ захвата его въ 1817 году англичанами, важнымъ торговымъ городомъ
Намъ присылались вѣсти и Москвой.
Байронъ намекаетъ на донесеніе лорда Кэткарта въ 1812 году о томъ, что русскій полковникъ Чернышевъ въ пять дней прошелъ съ войскомъ 700 верстъ, переправившись при этомъ черезъ нѣсколько рѣкъ (см. ниже).
Москвой,
Которая еще не погорала.
«Патріотическіе поджоги нашихъ милыхъ союзниковъ заслуживаютъ величайшей похвалы и обильнѣйшей подписки въ ихъ пользу. Сообщая разнообразныя подробности, нашъ краснорѣчивый посланникъ забылъ сообщить (будучи занятъ подвигомъ полковника Ч., который переплывалъ замерзшія рѣки и галопировалъ по непроходимымъ дорогамъ, что цѣлая провинція погибла отъ голода самымъ жалкимъ образомъ. Дѣло вотъ въ чемъ: когда генералъ Растопчинъ устроилъ свое всесожженіе, то потребовалось столько сала и ворвани, что 143.000 человѣкъ умерли съ голоду! Тогда лондонскіе ламповщики пожертвовали каждый по пинтѣ масла, а свѣчники единогласно вотировали множество лучшихъ свѣчей (по четыре на фунтъ) для спасенія уцѣлѣвшихъ скиѳовъ; благодаря такому усердію и тому обстоятельству, что количество провизіи важнѣе ея качества, нужда скоро прекратится. Говорятъ, что въ благодарность на это незатронутая войною Украйна пожертвовала нашимъ пострадавшимъ коммерсантамъ 60.000 быковъ для угощенія (на одинъ день)». (Байронъ).
Трудъ Мейнера четыре толстыхъ тома
О женщинахъ.
Переводъ четырехтомной «Исторія женскаго пола» Христофа Мейнера появился въ Лондонѣ въ 1808 г.
Чтобъ разыграть лапландской вѣдьмы роль.
Есть повѣрье, что лапландскіе колдуны вызываютъ бурю, завязавъ узломъ веревку и выставивъ ее на вѣтеръ.
Творенья Брунка — тоже вещь большая.
Рихардъ Брункъ (1729—1803) — издатель греческой Антологіи и трагиковъ.
…и Гейне къ нимъ примкнулъ.
Христіанъ-Готтлибъ Гейне (1729—1812), ученый филологъ, издатель Виргилія, Пиндара и др.
Стр. 547.
Ромайки знойной скучное круженье.
Современный греческій танецъ съ платкомъ.
Иль танцы группъ египетскихъ альмей.
«Альмеи танцовщицы, которыя даютъ за деньги то, что вальсъ даетъ даромъ». (Байронъ).
Стр. 548.
…мужчинъ женоподобныхъ
Козлиныя бородки.
«Въ настоящее время уже нельзя жалѣть, какъ жалѣла г-жа Боссьеръ о „Sieur de la Croix“, что „нѣтъ болѣе усовъ“; но насколько усы являются доказательствомъ воинскихъ или иныхъ доблестей, это еще подвержено сомнѣнію. Многое можно принести и въ пользу усовъ, и противъ нихъ. Въ древности философы имѣли усы, а воины не имѣли ихъ. Самъ Сципіонъ брился; Ганнибалъ находилъ, что его единственный глазъ достаточно красивъ безъ бороды; но императоръ Адріанъ носилъ бороду (у него были бородавки на подбородкѣ, которыхъ ни императрица Сабина, ни даже придворные не могли выносить). Тюрень имѣлъ усы, а Мальбругъ не имѣлъ ихъ; Бонапарте не носитъ, а регентъ носитъ. Величіе ума и величина усовъ могутъ и совпадать, и не совпадать между собою; во всякомъ случаѣ отдѣльные примѣры роста усовъ сильнѣе говорятъ въ пользу ихъ, чѣмъ проклятіе Ансельма въ царствованіе Генриха I говорило противъ длинныхъ волосъ Въ прежнее время рыжій цвѣтъ былъ наиболѣе излюбленнымъ. См. объ этомъ Lodowick Barrey, Ram Aller, 1661, дѣйствіе I, сцена I:
Таффета. Побьемся объ закладъ, какого цвѣта борода покажется сейчасъ въ окно!
Адріана. Брюнетъ, я думаю.
Таффета. А я думаю, нѣтъ; рыжій цвѣтъ самый модный.
Ничто не ново подъ луною; но рыжій цвѣтъ, бывшій тогда фаворитомъ въ глазахъ общества, въ настоящее время замѣненъ цвѣтомъ фаворита». (Байронъ).
Послѣднія строки намекаютъ на лорда Ярмута, который былъ извѣстенъ своими большими рыжими усами.
Въ удачный мигъ вальсъ сдѣлалъ свой дебютъ.
«Это — анахронизмъ: выше сказано, что вальсъ и сраженіе при Аустерлицѣ явились одновременно Поэтъ подразумѣваетъ (если онъ вообще подразумѣваетъ что нибудь), что вальсъ не получилъ большого распространенія, пока регентъ не достигъ верха своей популярности.
Вальсъ, комета, усы и новое правительство, — большая иллюминація на небѣ и на землѣ, — все это пришлось въ одно и то же время; изъ всѣхъ этихъ явленій — только комета исчезла, а прочія продолжаютъ еще удивлять насъ». (Байронъ).
И новыя монеты на замѣну
Исчезнувшихъ иль потерявшихъ цѣну.
«Между прочимъ, новая монета въ 9 пенсовъ, недавно появившаяся; по самому вѣрному исчисленію она стоитъ столько же, сколько бумажный фунтъ стерлинговъ». (Байронъ).
Хоть Дженки самъ не вѣритъ съ свой успѣхъ.
Робертъ Дженкинсонъ, графъ Ливерпульскій, былъ министромъ военнымъ и колоній въ 180J 1812 гг. я въ особенности поддерживалъ экспедицію Веллингтона на Пиренейскомъ полуостровѣ.
«О если бы право могло такъ господствовать надъ силою!» Кто не вспомнитъ «деликатнаго розыска: въ „Виндзорскихъ кумушкахъ“ Шекспира (дѣйствіе VI, сцена 3).
Фордъ: Поближе, пожалуйста; я тутъ кое-что подозрѣваю, и если я ошибаюсь, то можете смѣяться и издѣваться надо мною, сколько угодно: я тогда заслуживаю этого. Что вы тутъ несете?
Мистрисъ Фордъ. Что тебѣ за дѣло до того, что они тамъ тащатъ? Недостаетъ еще, чтобы ты сталъ рыться въ грязномъ бѣльѣ». (Байронъ).
Другъ …. что сказалъ бы ты на это?
«Благосклонный или сердитый читатель» можетъ заполнить этотъ пробѣлъ, какъ ему угодно: для этого годится любое двусложное слово (напр., слово «регентъ»). Неудобно было ставить какіе нибудь иниціалы, прибавляя букву къ алфавитному списку счастливыхъ игроковъ, выходящему каждый мѣсяцъ; извѣстныя согласныя считаются за излюбленныя, большею частью противъ желанія знающихъ эти буквы" (Байронъ).
Комментаторы полагаютъ, что на мѣстѣ пробѣла слѣдуетъ поставить имя Мойрэ. Въ одномъ изъ своихъ писемъ Байронъ разсказываетъ, что однажды въ засѣданіи парламента лордъ Мойрэ, сидѣвшій впереди поэта, безпрестанно обращался къ нему во время рѣчи Грея, спрашивая: «что вы скажете на это?»
Отъ мѣста, гдѣ въ былые годы
Велѣлъ бы сердцу быть законъ природы.
«Nous avons changé' tout cela», говоритъ у Мольера «докторъ поневолѣ». Все ушло куда-то, — а куда это знаетъ только Асмодей. Впрочемъ, не особенно важно, гдѣ и какъ расположено у женщинъ сердце: онѣ пользуются отъ природы привилегіею распредѣлять свои сердца самымъ нелѣпымъ образомъ. Но бываютъ также и мужчины съ такими скверными сердцами, которыя напоминаютъ разсказы изъ естественной исторія; напр., мы находимъ крѣпкій камень, который разбить можно только съ трудомъ; а когда его разобьютъ, то внутри оказывается живая жаба и, какъ говорятъ, очень ядовитая". (Байронъ).
Стр. 549.
«Танецъ этимъ, вѣроятно,
Не кончится?» Такъ, честный мой Мирза.
«Въ Турціи это приличный вопросъ, — только у насъ онъ является неумѣстнымъ и излишнимъ. Буквально такой вопросъ былъ заданъ собесѣднику однимъ персомъ, когда онъ смотрѣлъ на вальсъ на балу въ Перѣ. (См. Morier, А journey through Persia, 1812, p. 365)». (Байронъ).
Духъ Квинсбери! Всѣ знаютъ, какъ и я,
Какой съ дѣлахъ разврата ты судья.
Вильямъ Дугласъ, герцогъ Квинсбери — богатый англійскій аристократъ конца XVIII столѣтія, широко извѣстный своею роскошью и распутствомъ.
- ↑ Именно Б.
- ↑ Я совсѣмъ позабылъ латынь (если можно забыть то, чего никогда не помнилъ). Эпиграфъ къ своему гимну я заимствовалъ у одного католическаго священника за бумажку въ три шиллинга, послѣ того, какъ я долго упрашивалъ его уступить мнѣ эти строчки за полшиллинга. Я неохотно отдалъ деньги паписту, хорошо помня Персеваля и его «Долой папства» и очень сожалѣя о паденія папы, такъ какъ мы уже не можемъ сжечь его.