ИСТОРИЧЕСКІЕ ОЧЕРКИ К. ШАЙНОХИ.
[править]I.
Вѣкъ Казиміра Великаго.
[править]Въ исторіи всякаго народа встрѣчаются необыкновенно важныя событія безъ видимой связи съ событіями ближайшаго прошедшаго и будущаго, — великіе историческіе образы, которые не состоятъ въ родствѣ съ предыдущими и будущими поколѣніями. Такимъ, отчасти необъяснимъ образомъ является Казиміръ Великій. Незабвенный организаторъ своего государства (награжденный за то титуломъ Великаго), онъ извѣстенъ еще и подъ именемъ «мужицкаго короля». Какъ организаторъ, онъ имѣлъ еще въ своихъ предшественникахъ и преемникахъ мощныхъ сотрудниковъ, но, какъ у «короля мужиковъ», мы не видимъ у него ни предшественника, ни преемника. Отсюда его тяготѣніе къ народу и стремленіе основать государство на этомъ сословіи многимъ кажутся дѣломъ его личной симпатіи. Но, вглядѣвшись внимательнѣе, мы увидимъ совсѣмъ иное. Обращая особое вниманіе на народъ, Казиміръ Великій ясно видѣлъ, что творилось тогда въ Европѣ. Главная причина тогдашняго броженіе на Западѣ исходила отъ такъ называемаго третьяго сословія, которое въ прочихъ краяхъ дѣлилось на горожанъ и сельчанъ, а въ Польшѣ состояло исключительно изъ мужиковъ Казиміра Великаго. Чтобы яснѣе понять смыслъ его мѣропріятій, обратимся къ исторіи тогдашняго времени.
То было (какъ говорятъ нынѣ) переходное время, время всеобщаго волненія всѣхъ элементовъ общества, время помраченія свѣта религіи, упадка средневѣковаго владычества Рима, возникновенія новой европейской цивилизаціи и роста новыхъ европейскихъ монархій.
Тридцать лѣтъ минуло съ тѣхъ поръ, какъ апостольская столица, сокрушивъ Гогенштауфеновъ (1268 г.), достигла верха своего могущества. Теперь по развалинамъ покоренной имперіи блуждали только призраки двухъ императоровъ, избранныхъ гдѣ-то въ Англіи и Испаніи, но совершенно незнакомыхъ Германіи Альфонса Кастильскаго и Ричарда Корнуэльскаго. Оставленныя ими бразды правленія принялъ скромный, дѣятельный графъ Габсбургъ, тщательно избѣгавшій ссоръ съ врагами своихъ предшественниковъ, съ папами, другъ мира, предвѣстникъ новой эпохи. Торжествующій папа тѣмъ временемъ своей властью рѣшаетъ споры враждующихъ королевствъ Франціи и Англіи, Англіи и Шотландіи, Неаполя и Аррагоніи и, какъ бы для санкціонированія своей побѣды надъ всякою свѣтскою властью, созываетъ всѣхъ вѣрующихъ въ Римъ на юбилей (1300 г.).
Весь католическій правовѣрный людъ потекъ на этотъ новый призывъ къ подножію св. Петра. Со всѣхъ сторонъ стекались толпы пилигримовъ; ихъ считали тысячами, сотнями тысячъ, до тѣхъ поръ, пока счета не хватило. Римъ сталъ тѣсенъ для помѣщенія всего міра. Каждый домъ, каждая церковь были переполнены народомъ. Располагались на улицахъ, на рынкахъ, въ разбитыхъ на скоро палаткахъ, а то и просто подъ кровомъ небесъ. Можно было подумать, что пришли послѣднія времена и весь родъ человѣческій предсталъ передъ своимъ судьею въ долинѣ Іосафата. И предъ этимъ-то моремъ колѣнопреклоненныхъ выступилъ восмидесяти лѣтній старецъ, папа Бонифацій VIII, въ торжественной процессіи, съ эмблемами императорской власти, предшествуемый герольдомъ, провозглашавшимъ: «Св. Петръ! вотъ твой преемникъ! Христосъ, се твой намѣстникъ!» Папа благословлялъ собравшихся и въ томъ числѣ крохотнаго пилигримма съ сѣвера, изъ-за Карпатъ, изъ Польши, изгнаннаго изъ своей отчизны, искавшаго здѣсь, въ Римѣ, утѣшенія и помощи и вскорѣ, дѣйствительно, благодаря отеческому заступничеству апостольской столицы, вновь взошедшаго на тронъ предковъ, — отца Казиміра Великаго, — Владислава Локетка.
Въ концѣ-концовъ, отъ неслыханнаго наплыва народа въ Римѣ появился страшный голодъ; бѣдствіе, порожденное величіемъ Рима, какъ бы предсказывало близкій конецъ его всемірнаго владычества.
Три года спустя, тотъ же самый восьмидесятилѣтній старикъ, предъ которымъ преклонялись всѣ католическіе народы, — старикъ, отпускавшій всѣ грѣхи пилигриммамъ и обѣщавшій имъ вѣчное спасеніе, теперь самъ подвергся гоненіямъ. Захваченный людьми францускаго короля Филиппа въ стѣнахъ своего роднаго города Ананьи, связанный въ собственномъ домѣ, поруганный, изморенный голодомъ, избитый и, наконецъ, послѣ долгихъ мученій выпущенный за волю, онъ долженъ былъ просить подаянія на улицахъ и взывать: «Я нищъ и убогъ, какъ Іовъ, и, клянусь вамъ, добрые люди, вотъ ужь нѣсколько дней, какъ не ѣлъ и не пилъ ничего. Если какая-нибудь благочестивая женщина подастъ мнѣ милостыню — хлѣба и вина, а если нѣтъ вина, то хоть воды, — я обѣщаю ей за то благословеніе Божіе и свое». Жители Ананьи хоромъ отвѣчали ему: «Живи для насъ, святой отецъ, живи!» И женщины нанесли въ его дворецъ вина, воды и хлѣба.
То было 10 сентября 1303 года, а черезъ мѣсяцъ послѣ смерти Бонифація папскій престолъ занялъ Климентъ V, выбранный по волѣ короля Филиппа. Новый папа вполнѣ подчинился власти Капетинга и даже перенесъ свою столицу во Францію, въ Авиньонъ. Римъ опустѣлъ, ладья св. Петра лишилась парусовъ и міръ остался безъ кормчаго.
Прочтите тогдашнія жалобы католическаго міра, эти «божественные вопли Данта и Петрарки» и вы поймете, какъ относилась вся Европа къ этимъ событіямъ.
Началось всеобщее владычество мрака. Оно проявилось въ тысячѣ уродливыхъ ночныхъ видѣніяхъ, словно въ ббразахъ адскаго пиршества волшебницъ, упырей и дьяволовъ, которые теперь достигли высшей степени своей власти надъ людскимъ умомъ. Вмѣстѣ съ усиленіемъ вѣры въ Дьявола, волшебство и волшебниковъ, наступила невиданная до тѣхъ поръ разнузданность страстей, открыто совершались безпримѣрныя злодѣянія. Прошло немного лѣтъ послѣ страшной ночи въ Ананьѣ и король Филиппъ обратилъ свой жадный взоръ на громадныя богатства тампліеровъ. Несчастный орденъ падаетъ подъ ударами ужасной кары, загораются костры, на которыхъ гибнутъ сначала 55, потомъ 9, наконецъ, еще 2 рыцаря. Они могли бы сохранить свою жизнь, еслибъ вновь подтвердили вырванное пытками признанія въ какихъ-то несуществующихъ проступкахъ, но они предпочли смерть безславію. За два года передъ этимъ огненнымъ знаменіемъ новаго времени (1308 г.) римскій король Альбрехтъ, пораженный рукой своего племянника Іоанна Швабскаго, умираетъ на дорогѣ, у ногъ женщины, просящей милостыню. Черезъ пять лѣтъ послѣ этого безжалостнаго убійства (1313 г.) прошелъ слухъ, что римскій король Генрихъ VII отравленъ въ Тосканѣ и, притомъ, отравленъ св. дарами. Три французскихъ королевы, жены Людовика X, Филиппа V и Карла IV, Маргарита, Іоанна и Бланка, по подозрѣнію въ невѣрности, подвергаются публичному обвиненію и заключенію въ тюрьму; предполагаемые ихъ соблазнители, вмѣстѣ съ многочисленной свитой, или не выносятъ пытокъ, или гибнутъ подъ ножемъ тайныхъ убійцъ. Одна изъ этихъ королевъ, Маргарита, по приказанію мужа была удушена (1315 г.), другая, еще болѣе несчастная, Бланка, умерла отъ позора въ тюрьмѣ; лишь Іоанна, и то благодаря только тому, что ея мужъ, Филиппъ V, въ случаѣ ея смерти долженъ былъ бы отдать обратно ея приданое, графство Франшъ-Конте, изъ тюрьмы возвратилась на тронъ. Прошло всего два года и шведскій король Биргеръ заставляетъ умереть голодною смертью въ темницѣ своихъ братьевъ Эриха и Вальдемара (1317 г.). Десять лѣтъ спустя (1327 г.) англійскій король Эдвардъ II, благодаря своей женѣ, французской принцессѣ Изабеллѣ, умеръ среди неслыханныхъ мукъ, истерзанный раскаленнымъ желѣзомъ. Еще черезъ три года (1330 г.) погибъ великій магистръ крестоносцевъ, властитель обширныхъ областей на Балтійскомъ поморьѣ, пораженный тайно рыцаремъ того же ордена. Въ томъ же году венгръ, нѣкто Фелиціанъ Заагъ, бросился на своего короля Карла, съ цѣлью убить его, и отрубилъ четыре пальца у королевы Елизаветы, сестры Казиміра Великаго. Точно также въ началѣ того же вѣка (1306 г.) погибъ послѣдній потомокъ Премыслава, чешскій король Вацлавъ II, убитый неизвѣстно кѣмъ во время ночлега въ Ольмюцѣ. Еще горшей смертью скончался сынъ венгерскаго короля Карла, король неаполитанскій Андрей: онъ былъ пораженъ у дверей спальни жены своей, Іоанны, на глазахъ и съ согласія послѣдней. Впрочемъ, и она вскорѣ была задушена. Смерть рождала смерть. Но нигдѣ убійства такъ не свирѣпствовали, какъ въ Италіи, гдѣ, напр., герцогъ миланскій Галеаццо Висконти, зять французскаго короля Іоанна Добраго, приказалъ (1354 г.) бросить въ раскаленную печь своихъ священниковъ; въ Испаніи же царствовали одновременно: Карлосъ Злой, король наваррскій, обвиняемый въ отравленіи королевы французской, кбролевы наваррской и въ тысячѣ подобныхъ преступленій; кастильскій король Педро Ужасный (1360 г.), повелѣвшій, вмѣстѣ съ прочими, сжечь монаха, предсказавшаго ему смерть отъ руки брата; аррагонскій король Педро, повѣсившій за ноги папскаго легата, прибывшаго къ нему съ объявленіемъ отлученія отъ церкви; наконецъ, португальскій король Альфонсъ VI, убійца своей невѣстки Инесъ де-Кастро (1355 г.). Всѣ эти убійства совершились въ теченіе небольшаго количества 50-ти лѣтъ, небольшаго для столькихъ ужасовъ. Но этимъ не исчерпывается полный списокъ жертвъ того времени: мы выбрали только нѣкоторыхъ, наиболѣе выдающихся, и прошли молчаніемъ тысячи другихъ, какъ, напр., казни англійскихъ судей Гавестона (1312 г.), Томаса Ланкастера (1322 г.) и Мортимера (1330 г.,) весьма подозрительную смерть папы Бенедикта XI (1303 г.), наконецъ, убійства французскихъ министровъ, какъ, напр., Зигеррана де-Мариньи, послѣ смерти Филиппа IV (1314 г.), Жерара Гекте, послѣ смерти Филиппа V (1322 г.), государственнаго казначея Петро Ремо, послѣ смерти Карла IV (1328 г.)., Наконецъ, эти тайныя и явныя убійства, эти варварскія отравленія стали такимъ обычнымъ явленіемъ, что каждая скоропостижная смерть стала считаться за4 тайное убійство; въ каждомъ блюдѣ, въ каждомъ кубкѣ вина, въ корзинѣ свѣжихъ фигъ, поданныхъ папѣ Бенедикту XI, въ св. дарахъ, принятыхъ германскимъ королемъ Генрихомъ Люксембургскимъ, видѣли отраву. Распространились слухи, что жиды и прокаженные (а прокаженные въ то время составляли особый классъ общества и жили совершенно отдѣльно отъ другихъ) отравили сразу всѣ колодцы, вслѣдствіе чего во многихъ селеніяхъ колодцы были засыпаны. Примѣромъ всеобщаго опасенія за свою жизнь и, вмѣстѣ съ тѣмъ, необдуманнаго каранія ужасными муками и смертью за малѣйшую тѣнѣ подозрѣнія могутъ служить слѣдующія слова императора Карла IV. Вотъ что онъ говоритъ въ своей автобіографіи: «На Свѣтлую Пасху, то-есть на другой день моего пріѣзда въ Павію (1331 г.) отравили мою свиту, а я (по великой милости Божіей) уцѣлѣлъ, ибо церковная служба длилась очень долго, а я принималъ за обѣдней св. причастіе и передъ тѣмъ ѣсть ничего не хотѣлъ. А когда я пришелъ къ обѣду, мнѣ дали знать, что дворяне моей свиты захворали и именно тѣ, которые ѣли обѣдъ. Я же, сидя за столомъ, ѣсть ничего не хотѣлъ и были мы всѣ весьма встревожены. А смотря передъ собою, я увидалъ хорошо одѣтаго и ловкаго мужчину, котораго я совершенно не зналъ и который расхаживалъ около стола, притворяясь нѣмымъ. Мнѣ онъ показался подозрительнымъ и я приказалъ его схватить. Послѣ долгой пытки онъ на третій день заговорилъ и признался, что подсыпалъ отраву въ кушанья…» И больше ни слова о томъ «хорошо одѣтомъ, ловкомъ мужчинѣ», который на третій день пытокъ заговорилъ. Вмѣсто этого, императоръ доканчиваетъ равнодушно: «Умерли отъ этой отравы: Іоганъ фонъ-Бергъ, маршалъ моего двора, Іоганъ фонъ-Гохкирхенъ, Симонъ де-Кейля, которые прислуживали у стола, и много другихъ».
Теперь легко понять, что такое неслыханное изобиліе самыхъ черныхъ преступленій, такая глубокая распущенность страстей должны были ослабить и даже совсѣмъ порвать всѣ узды общественной жизни. Мы и видимъ на дѣлѣ, какъ всѣ общественные элементы — духовенство и свѣтскіе люди, которые, связанные до тѣхъ поръ духомъ дисциплины, группировались около двухъ соперничающихъ лагерей папства и имперіи, теперь начинаютъ распадаться и сливаться въ одну хаотическую массу, въ одно испепеленное, обнимающее полсвѣта, пожарище. Разладъ давалъ себя чувствовать повсюду. Папство вступило въ открытую распрю съ прежними своими вѣрными союзниками, помогавшими ему вліять на общество, съ монашествующими рыцарскими орденами: французскимъ — тампліеровъ и нѣмецкимъ — крестоносцевъ. Оба ордена, измѣнивъ своему первоначальному назначенію, открыто сбросивъ съ себя иго папской власти, подвергаются преслѣдованію. Тампліеры поголовно уничтожены, крестоносцы, по польскому дѣлу, прокляты папскимъ престоломъ, вынужденнымъ силою самихъ обстоятельствъ нанести этимъ самому себѣ тяжелый ударъ. Высшія духовныя власти спорятъ другъ съ другомъ; святыя того времени — Бригитта, Катерина Сіенская и Катерина Шведская не скупятся на суровые упреки по адресу духовенства; народъ, предоставленный самому себѣ, пренебрегая церковными обрядами, придумываетъ новые, уродливые. Въ Италіи секта «братцевъ» (Fratricelli), проповѣдующая общность имущества и отрицающая бракъ, образуетъ въ горахъ «лагерь братской любви» подъ властью своего вождя Дульчино и уступаетъ только послѣ долгой осады правительственнымъ войскамъ. Послѣ этого «братцы» разсѣяны, а Дульчино разорванъ на куски раскаленными щипцами. Въ это время въ Германіи и Франціи распространилась другая секта, такъ называемыхъ «бичующихся»; многолюдные города начинаютъ пустѣть, населеніе присоединяется бъ сектантамъ. Тысячи кающихся, всякаго пола, званія и состоянія, богатые и бѣдные, калѣки и рыцари, даже знатныя дамы, украсивъ себя красными крестами, съ закрытою головою, обнаженные по поясъ, проходятъ изъ страны въ страну, изъ города въ городъ, не останавливаясь нигдѣ больше одного дня, распѣвая на разныхъ языкахъ и бичуя себя плетьми съ заостренными желѣзными концами. «Но такъ какъ оказалось, что упомянутая секта, — говоритъ Длугошъ, — погрязла въ грубыхъ грѣхахъ и кающіеся исповѣдуются другъ другу въ страшныхъ преступленіяхъ, а также существуетъ сильное подозрѣніе, что среди нихъ царитъ грубый тѣлесный развратъ… то бичующіеся были прокляты папой и погибли».
Но и въ политическомъ мірѣ, въ имперіи, въ отношеніяхъ между старой феодальной монархіей и вассалами, совершенно также, какъ и въ духовномъ, царила не меньшая неурядица. Римская имперія, уже раздѣленная на два враждебныхъ лагеря Людвига Баварскаго и Фридриха Австрійскаго, послѣ смерти послѣдняго подвергшаяся проклятію въ лицѣ императора Людвига, терзаемая различными могущественными претендентами, была, наконецъ, распродана люксембургцами въ розницу богатымъ князьямъ и обратилась въ кучу независимыхъ государствъ. Точно также мы видимъ, что и феодальная монархія, именно французская, побѣждена своимъ бывшимъ вассаломъ, королемъ Эдвардомъ. (1340—1360 гг.). Дворянство Франціи въ это время соединяется въ конфедерацію (1314 г.), чтобъ противиться домогательствамъ королевской власти; блестящее рыцарство измѣняетъ своему отечеству при Креси (1346 г.) и, вопреки военному искусству, терпитъ позорное пораженіе отъ стрѣлъ простыхъ англійскихъ стрѣлковъ, предводительствуемыхъ 13-ти лѣтнимъ сыномъ англійскаго короля, Чернымъ принцемъ. Подобно тому, какъ разладъ въ церковной сферѣ вызываетъ въ народѣ дикія проявленія въ области нравственности, такъ и паденіе феодализма, разрушеніе имперіи и королевства не могли не вызвать соотвѣтственныхъ явленій въ рыцарствѣ. Въ то время, когда «фратричелли» и «бичующіеся» даютъ полную волю своему разнузданному уму и болѣзненному воображенію, рыцари, какъ люди не духовные, также сбрасываютъ съ себя всякую узду и предаются неслыханному разврату, а больше всего ненасытимой жадности. Владѣтельные князья, въ силу своей власти, вводятъ впервые несправедливые поборы, чеканятъ фальшивую монету, торгуютъ, какъ французскій король Людовикъ X, свободою рабовъ или, какъ императоръ Карлъ IV, дворянскими грамотами, а чаще и охотнѣе всего обираютъ жидовъ. Филиппъ IV, напр., выгналъ ихъ изъ всего государства, чтобъ воспользоваться оставшимся послѣ нихъ имуществомъ; сынъ его, Людовикъ X, вновь призываетъ ихъ, чтобъ подѣлиться съ ними долгами, числящимися съ давнихъ поръ за французскимъ дворянствомъ. Король вдругъ потребовалъ немедленной уплаты, причемъ ему достались двѣ трети, а жидамъ одна. Рыцарство, въ свою очередь, разбойничаетъ по дорогамъ, грабитъ купцовъ и, ради выкупа, задерживаетъ проѣзжающихъ. Трудно представить, до какой неслыханной степени были распространены эти грабежи. Даже короли, и тѣ не стѣснялись поступать другъ съ другомъ подобнымъ образомъ. Король французскій Филиппъ VI Валуа въ 1339 г. приказалъ задержать римскаго короля Людовика, проѣзжавшаго въ Италію, потому что онъ вступилъ въ союзъ съ врагомъ его, Эдвардомъ III англійскимъ. Около того же времени венеціанскіе морскіе «capitani» захватили союзника Венеціи, маркграфа Моразскаго, позже короля чешскаго и императора римскаго Карла IV. Вотъ что гласитъ его автобіографія: "Прибыли мы къ морю и сѣли на корабль. А когда "капитани* венеціанскіе узнали объ этомъ, то захотѣли насъ всѣхъ захватить, хотя мы ихъ союзники. И они окружили нашъ корабль своими кораблями, такъ что мы никоимъ образомъ не могли скрыться. Прибывши же 9 числа къ городу Градо, мы послушались совѣта графа Бартоломео, и приказали сказать капитанамъ такъ: "Мы отлично видимъ, господа, что уйти отъ васъ не можемъ, а потому будьте такъ добры, вышлите кого-нибудь въ городъ сговориться о нашемъ пріемѣ. А когда наши мирно и вѣжливо договаривались съ ними, « я съ упомянутымъ Бартоломео и синьоромъ де-Липпа вылѣзли боковымъ люкомъ нашего корабля въ ладью нѣкоего рыбака и, скрытые подъ сѣтями, проскользнули межъ ихъ караблями прямо къ порту. И такъ избѣгнувъ плѣна, мы шли пѣшкомъ до самой Аквилеи». Черезъ два мѣсяца послѣ того тотъ же самый маркграфъ Карлъ, какъ союзникъ, посѣтилъ Венецію и былъ принятъ съ высочайшими почестями. Очевидно, всѣ эти рыцарскіе разбои и жалобы стали дѣломъ обыденнымъ, которое чаще награждалось рукоплесканіями, чѣмъ заслуживало порицанія. Для болѣе обильной жатвы собирались (въ особенности тотчасъ послѣ окончанія какой-нибудь войны) во едино цѣлыя банды рыцарей и нападали на замки, города и даже на тогдашнюю столицу папы, причемъ папа одного изъ такихъ начальниковъ рыцарей, синьора Арнольда де-Керволь, долженъ былъ пригласить на обѣдъ, дать ему 40,000 талеровъ выкупа и вдобавокъ еще разрѣшеніе грѣховъ. Замѣтьте, что эти бандиты были не простые, низкорожденные люди, а дворянство, даже иногда аристократія. Братъ короля наваррскаго разбойничалъ наравнѣ съ другими. Въ своихъ охранныхъ граматахъ, продаваемыхъ французскимъ купцамъ, онъ постоянно переименовывалъ предметы, пригодные только для рыцарства, какъ-то: касторовыя шляпы, страусовыя перья и стальные клинки. Нѣкто сиръ д' Обрикуръ разбойничалъ и грабилъ все, что попадалось ему подъ руку, и все для того, чтобъ понравиться своей дамѣ, Изабеллѣ де-Жюльеръ, племянницѣ англійской королевы. «Потому что, — говоритъ тогдашній лѣтописецъ Фруассаръ, — онъ былъ молодъ и крѣпко влюбленъ» (et estoit amoureux durement). Мы не можемъ удержаться, чтобъ не привести маленькой выдержки изъ неоцѣненнаго Фруассара. Онъ былъ духовное лицо и пишетъ для того, «чтобъ благороднымъ и храбрымъ мужамъ указать примѣры, достойные подражанія». Вотъ съ какимъ удовольствіемъ описываетъ онъ эти разбойничьи похожденія: «И очень удобно было этимъ плутишкамъ разбивать замки и города… Высмотрятъ себѣ какой-нибудь городъ позажиточнѣе, замокъ въ недалекомъ разстояніи, нападутъ на этотъ городъ на разсвѣтѣ и подожгутъ домъ или два. Жители думали, что это, по крайней мѣрѣ, войско, закованное въ желѣзо съ ногъ до головы, испугались и убѣжали… А плутишки забирались въ дома и ну разбивать сундуки, ящики и т. п. И завладѣли такъ нѣсколькими замками, а потомъ стали продавать ихъ. И былъ тамъ одинъ плутишка, который высмотрѣлъ себѣ сильно укрѣпленный замокъ, Комбурнъ въ Лимузенѣ, подкрался съ 30 товарищами и влѣзъ но лѣстницѣ въ замокъ, схватилъ хозяина внутри дома и посадилъ его въ собственный погребъ; его держали тамъ до тѣхъ поръ, пока онъ не выкупился за 24,000 дукатовъ. А замокъ тотъ плутишка оставилъ за собою. А такъ какъ онъ былъ очень храбръ, то король Франціи хотѣлъ имѣть его при себѣ во что бы то ни стало и далъ ему за замокъ 20,000 дукатовъ, а его самого сдѣлалъ своимъ оруженосцемъ (huissier d’armes). А звали его Баконъ».
Свободный, веселый тонъ повѣствованія Фруассара кажется въ тогдашнемъ хаосѣ, въ тогдашнемъ хорѣ тысячи спорящихъ голосовъ, проклятій и стоновъ желаннымъ голосомъ утѣшенія, простодушнымъ смѣхомъ довольства. Но этотъ смѣхъ при видѣ безправія и убійства, смѣхъ, который позже преобразовался въ теорію Маккіавелли, это смѣшеніе въ человѣческой душѣ всякихъ понятій о добрѣ и злѣ, является страшнымъ знаменіемъ тогдашней, деморализаціи, отвратительнѣйшимъ признакомъ отсутствія свѣта и совѣсти, признакомъ тогдашняго мрака и смерти. Мы говоримъ совсѣмъ не въ переносномъ смыслѣ, не о моральной смерти, нѣтъ! о смерти тѣла, о мучительной смерти отъ голода, которою за одного изъ тѣхъ «плутишекъ» умирали тысячи невинныхъ людей. Простодушный смѣхъ веселаго лѣтописца выкупался отчаяніемъ цѣлыхъ поколѣній, блестящія дѣла рыцарей превратили страну въ пустыню, а людей въ дикихъ звѣрей. Убѣдительнѣе тысячи восклицаній будетъ слѣдующая выписка изъ хроники аббата Auloe regiae, который такъ описываетъ послѣдствія рыцарскихъ ссоръ и грабежа, собственно говоря послѣдствія распрей чешскаго дворянства съ королемъ Іоанномъ Люксембургскимъ: «Аппо 1318… Миръ заключенъ и объявленъ; людъ точно воскресъ, утѣшается. Погибли неисчислимыя тысячи народу. Ибо во время предъидущихъ ссоръ между королемъ и рыцарствомъ начался такой великій голодъ, что въ одной Сѣдлецкой церкви, какъ я самъ знаю, погребено въ одинъ годъ 30,000 труповъ. Такой же голодъ свирѣпствовалъ во всѣхъ городахъ, селеніяхъ, и вездѣ, по цѣлому свѣту. Въ каждомъ селеніи выкапывали глубокія ямы, которыя потомъ наполнялись людскими тѣлами. И до такой степени усилился голодъ отъ неурожаевъ и этихъ разорительныхъ войнъ, что впослѣдствіи, когда запасы пищи изсякли, а моръ все больше распространялся, многіе жители побросали свои жилища и съ женами убѣжали въ лѣса, гдѣ убивали людей, попадавшихся имъ, и ѣли ихъ. И до сихъ поръ между Мухой и Гречемъ скитаются 24 такихъ звѣроподобныхъ существъ, словно волки, ищущіе кого бы схватить и пожрать. Двухъ поймали недавно; одного, который обѣщалъ исправиться, выпустили на волю, а другаго, который не признавалъ за собой никакого грѣха и не хотѣлъ впредь отказаться отъ ужаснаго образа своей жизни, сожгли». Такой порядокъ, какъ говоритъ намъ лѣтописецъ, существовалъ во всѣхъ краяхъ. Повсюду города, деревни и села пустѣли. Такъ, напр., безъ всякаго особаго повода, въ одной Нарбоннѣ въ теченіе 4—5 лѣтъ (1339 г.) опустѣли 500 домовъ. Наконецъ, люди начали сами удивляться этому и принялись изслѣдовать причины непомѣрной смертности. Оказалось, что корень всего зла составляли жиды и прокаженные, которые, какъ мы упоминали раньше, жили въ громадномъ количествѣ вдали отъ другихъ. «О томъ существуютъ различныя мнѣнія, — говоритъ другой тогдашній лѣтописецъ. — Самое вѣрное то, что мавританскій король Гренады, видя себя такъ часто побѣждаемымъ христіанами, рѣшился при помощи жидовъ отомстить всему христіанству. Но жиды, какъ находящіеся сами въ большомъ подозрѣніи, обратились къ прокаженнымъ… и при помощи дьявола уговорили ихъ. Тогда набольшіе прокаженныхъ составили, такъ сказать, четыре совѣта, гдѣ дьяволъ устами жидовъ внушилъ имъ, что такъ какъ прокаженные повсюду считаются за людей нечистыхъ и подвергаются различнымъ гоненіямъ, то лучше, чтобы всѣ христіане или повымерли, или также заразились бы проказой: тогда всѣ будутъ одинаковы, и ихъ не за что будетъ презирать». Такое подозрѣніе родило приказъ короля — всѣхъ прокаженныхъ переловить, а признавшихся въ винѣ сжечь. Приводить же въ признанію было тѣмъ легче, что все имущество прокаженныхъ переходило къ королю. И вотъ тысячи прокаженныхъ были, сожжены; уцѣлѣли только беременныя женщины. Съ жидами, впрочемъ, и къ такимъ церемоніямъ не прибѣгали. Въ одномъ мѣстечкѣ Шинонъ сожгли 160 человѣкъ. «Въ одинъ день, — говоритъ тогдашній очевидецъ, — выкопали тамъ глубокую яму и разложили большой огонь, гдѣ сгорѣло 160 жидовъ. Многіе изъ нихъ, мужчины и женщины, вскакивали въ огонь съ веселыми пѣснями, словно шли на пиръ. Не одна вдова бросала въ огонь прежде своего ребенка, изъ опасенія, чтобъ его не окрестили. Въ Парижѣ сожгли только виновныхъ…» Къ довершенію несчастія появилось еще моровое повѣтріе. Оно появлялось два раза, сначала въ 1347—1348 г., когда такъ называемая черная смерть, появившаяся въ Провансѣ на праздникѣ Всѣхъ Святыхъ, обошла оттуда почти всю Европу, оставляя по себѣ повсюду груду непогребенныхъ тѣлъ, опустѣвшіе дома, осиротѣвшія семейства; потомъ въ 1362 и 1363 г., когда громадная комета такъ же поражала умы, какъ зараза жизнь человѣческую. Умирала по большей части молодежь, цвѣтъ поколѣнія. «Въ нарочно выкопанныя глубокія ямы бросали трупы безъ разбора, какъ тюки въ корабельный трюмъ… Всякій носилъ съ собою сильно пахучія травы, ибо вся атмосфера была заражена смрадомъ гніющихъ труповъ… Все значеніе божескихъ и человѣческихъ законовъ исчезло; не было никого, кто бы помышлялъ о нихъ… Поселяне, ожидая смерти съ минуты на минуту, не заботясь о будущемъ, спѣшили поскорѣе доѣсть то, что было. Волы, ослы, козы, даже псы, покинутые хозяевами, шли одни въ поля, гдѣ стояли неубранные хлѣба, паслись тамъ и вечеромъ безъ пастуха сами возвращались домой». Нашъ веселый Фруассаръ упоминаетъ о всеобщемъ бѣдствіи только однимъ словомъ, правда, довольно вѣскимъ: «Въ тѣ времена по всему свѣту свирѣпствовала болѣзнь, подъ названіемъ эпидемія, отъ которой, я не солгу, если скажу, что вымерла третья часть всего населенія». Бѣдствіе казалось еще горше въ нѣкоторыхъ мѣстахъ. Благодаря ссорѣ папства съ имперіей, почти на всей Германіи тяготѣло проклятіе, церковное служеніе прекращалось, всѣ умершіе, — въ одномъ только Страсбургѣ 16,000 чел., — переходили въ вѣчность безъ причастія, въ страхѣ подвергнуться адскимъ мученіямъ.
Такое количество страданій, столько горя и преступленій поразили человѣческій умъ какимъ-то тревожнымъ, мертвымъ оцѣпенѣніемъ. Паденіе вѣры, уничтоженіе надежды, полное господство мрака губительно дѣйствовали на всѣ моральныя проявленія. Душевныя болѣзни свирѣпствовали наравнѣ съ тѣлесными. Кромѣ ежедневныхъ примѣровъ дикаго звѣрства, проявленій бѣшеной фантазіи, уродливыхъ религіозныхъ ересей, мы видимъ повсюду, во всѣхъ странахъ, во всевозможныхъ положеніяхъ — за тронахъ, во главѣ народовъ — сумасшедшихъ. Убійца императора Альбрехта, убійца великаго магистра Вернера, римскій трибунъ Ріенци, кастильскій король Педро, Джіанъ Висконти, французскій король Карлъ VI Бѣшеный, англійскій Ричардъ II, низвергнутый императоръ Владиславъ, великій магистръ крестоносцевъ Конрадъ Валленродъ, — всѣ выказываютъ явные признаки сумасшествія. Остальные люди, свидѣтели паденія всѣхъ основъ существованія, слыша вокругъ себя неистовый ревъ бури хаоса и взывая понапрасну съ Петраркой: «Мира! мира! мира!» видятъ, что на развалинахъ прошлаго, «гдѣ все доброе умираетъ, а только злое живетъ и главенствуетъ», — «время умереть» {«I’vo gridundo: Pace! pace! pace!»
«…prigion dira
ove l’ben more е l’mal ei nutre e circa?..
„Tempo é ben di morire“.
Petrarc. Canz. XVI, CVII. XXII.}, — время, чтобъ все умерло, весь міръ бы умеръ». И вотъ распространяется вѣра, что конецъ свѣта близокъ. Нѣкоторые предвѣщаютъ его въ 1356 г.
Но міръ, какъ душа человѣка, живетъ собственною смертью и дышетъ въ огнѣ («Di mia morte mi pasco е vivo in fiarame… inirabal salamandra!» Petrarc. Canz. XX). Но надъ тѣмъ потопомъ всеобщаго уничтоженія, какъ голубь съ вѣтвью оливы, какъ радуга вѣчнаго, никогда непорываемаго союза человѣчества съ божествомъ, возносится память чистѣйшей, какою когда-либо билось человѣческое сердце, любви, вѣчный символъ юнаго, романическаго вѣка человѣчества, образъ Петрарки и Лауры. А тамъ, среди этого потопа, начинается актъ новаго творчества. Подъ волнами историческаго хаоса, несмотря на бурное обличье его поверхности, поднимается основаніе новаго общества, возносятся краеугольные камни новаго фундамента.
Отъ французскаго короля Людовика X исходитъ первый голосъ, призывающій людей къ свободѣ и пробуждающій ихъ отъ долгаго сна. Чувствуя крайнюю нужду въ деньгахъ, сынъ побѣдителя Бонифація VIII придумываетъ продавать свободу своимъ подданнымъ и объявляетъ (1314 г.), что «по праву природы всякій человѣкъ долженъ родиться свободнымъ и хотя, благодаря беззаконію прошлыхъ вѣковъ, многіе отъ нашихъ поданныхъ попали въ оковы рабства, что насъ весьма огорчаетъ, мы… собравши совѣтъ, повелѣли и повелѣваемъ, чтобъ отнынѣ въ королевствѣ нашемъ рабство было уничтожено и водворена личная свобода, которая будетъ продаваться всякому желающему за сходную цѣну». Къ сожалѣнію, никто не хотѣлъ покупать свободу за деньги. Народъ былъ настолько убогъ, что не могъ купить пергаментной грамоты, нне обращалъ вниманія на напоминаніе о своихъ прирожденныхъ правахъ, пока, наконецъ, невыносимый гнетъ не вывелъ его изъ летаргіи. Приблизительно въ то же время, когда въ Чехіи люди пожирали другъ друга, въ Италіи народъ бросилъ свои нищенскія жилища и, собравшись въ громадныя толпы такъ называемыхъ «пастушковъ» (Pastorelli. 1320 г.), началъ блуждать по всей странѣ, какъ будто отыскивая святую землю, на самомъ же дѣлѣ безъ всякаго намѣренія и цѣли, точно гонимый бурею своего времени. «Пастушки» безъ особаго сопротивленія войскамъ разсыпаются въ разныя стороны, но за то вскорѣ вспыхиваетъ новое народное возстаніе, такъ называемое «Жакерія» (1358—1384 гг.). Единовременно съ французской «Жакеріей», народъ возсталъ и въ Англіи, провозглашая подъ предводительствомъ горшечника Уота всеобщую свободу и равенство. Въ Германіи поднялись швейцарцы, фризы и начали долголѣтнюю войну съ своими верховными князьями. Швейцарцы, защищенные неприступными горами, фризы — болотами и трясинами, послѣ побѣды подъ Маргартеномъ и Земпахомъ (1315, 1380 г.) одолѣли своего рыцарскаго противника и на долгое время сохранили полнѣйшую независимость. Остальныя народныя возстанія повсемѣстно были подавлены.
На Западѣ народонаселеніе дѣлилось на сельское и городское. Въ этомъ кроется главная разница между европейскими государствами и, Польшей. Всѣ главныя государства — Франція/Италія, Испанія, Англія (1066), а отчасти и Германія образовались вслѣдствіе великихъ народныхъ порабощеній, угнетенія первоначальнаго населенія края иноплеменными пришельцами. Всѣ эти страны когда-то составляли части всемірной римской имперіи, главнымъ основаніемъ которой были городскія общества, муниципіи, наслаждавшіяся полной свободой, въ то время какъ сельское населеніе проживало въ тяжкой нуждѣ и гнетѣ. Въ этихъ муниципіяхъ римскихъ сохранялась вся цивилизація древняго міра, фундаментъ новой цивилизаціи — христіанство и римское право. Когда же римскія провинціи были завоеваны варварскими германскими дружинами, земли побѣжденныхъ были раздѣлены между побѣдителями, а жители, все равно, горожане ли, или сельчане, попали въ неволю. Тогда наступило, съ одной стороны, усиленіе побѣдителей, рыцарскаго дворянства, съ другой — уравненіе побѣжденнаго городскаго населенія съ населеніемъ сельскимъ.
Волна варваровъ залила цивилизованныя, христіанскія римскія провинціи, но сама поневолѣ подчинилась вліянію этой цивилизаціи. Побѣдители принимаютъ религію побѣжденныхъ, папскій Римъ вновь дѣлается столицею міра, римское право вводится повсюду. Такое оживленіе стараго порядка неминуемо повлекло за собой возстановленіе городовъ, муниципій, возникающихъ тѣмъ скорѣе, чѣмъ больше расла безурядица въ варварскомъ лагерѣ, чѣмъ больше королевская власть спорила съ своими вассалами, и, принужденная искать помощи, вступала въ союзъ съ городами и помогала ихъ усиленію. Такимъ образомъ возникли новыя городскія общества сначала въ Италіи, потомъ во Франціи, наконецъ, во всѣхъ другихъ странахъ, и вездѣ по образцу римскихъ городскихъ обществъ. Новый порядокъ вещей, прежде всего, вселилъ въ горожанъ глубокую ненависть во всему феодальному рыцарству, узурпировавшему ихъ первенствующее значеніе въ государствѣ, и затѣмъ уже, напомнивъ имъ, что когда-то они стояли выше населенія деревень, заставилъ презрительно относиться къ этимъ послѣднимъ. Рыцарство же, косо смотрѣвшее на усиленіе городовъ, ничѣмъ не отличало горожанъ отъ сельчанъ, считая тѣхъ и другихъ за завоеванное племя, и дѣлило все государство на рыцарство и нерыцарство, т.-е. народъ.
Образовались, такимъ образомъ, три лагеря, враждебныхъ другъ другу. Движеніе, о которомъ мы говорили выше, проявилось и въ городахъ, и селахъ, но такъ какъ вся сила тогда тяготѣла въ городамъ, то движеніе сельскаго, крестьянскаго населенія не принесло никакого результата. Крестьянство, подъ двойнымъ гнетомъ рыцарства и горожанъ, остается на долго въ самомъ ужасномъ положеніи рабства, тогда какъ города начинаютъ мало-по-малу собираться съ силами.
Въ настоящее время, когда численныя отношенія различныхъ влассовъ общества болѣе или менѣе уравновѣсились, трудно себѣ представить, какъ широко разрастались тогдашніе города Европы. Организованные внутри на старый, римскій ладъ отдѣльныхъ республиканскихъ обществъ, окруженные извнѣ всевозможными врагами, они не могли разсчитывать ни на чью постороннюю помощь и, дѣйствительно, въ концѣ-концовъ, выработали изъ себя типъ отдѣльныхъ, болѣе или менѣе сильныхъ, но всегда независимыхъ республикъ. И такъ какъ въ Италіи, этой колыбели римскаго государства, нѣкоторые города, въ силу различныхъ соображеній, допустили и дворянство въ свои чисто-антидворянскія общества, — изъ этихъ городовъ образуются могущественныя республики: Венеція, Пиза, Генуя. Остальные города современемъ подчинились вліянію напирающаго на нихъ рыцарства и сдѣлались отдѣльными же монархіями. Но тѣмъ болѣе поднялись и усилились, среди хаоса XIV столѣтія, города другихъ европейскихъ государствъ — Англіи, Франціи и Германіи. Больше всѣхъ гремѣла слава фламандскихъ городовъ, лежащихъ между Франціей, Англіей и Германіей, густо населенныхъ представителями этихъ трехъ національностей, — городовъ, находящихся въ счастливомъ торговомъ положеніи, людныхъ, сильныхъ, надменныхъ. Напримѣръ, Брюгге владѣлъ 24 второстепенными городами, съ населеніемъ не менѣе ста тысячъ въ каждомъ. Сами жители Брюгге, всѣ эти 17 разноплеменныхъ націй, обуянные въ то феодальное время всѣми страстями общественно-республиканской жизни, уже и тогда раздѣленныя на три партіи, были богаты до такой степени, что королева французская, жена Филиппа IV, при видѣ украшенныхъ золотыми цѣпями мѣщанокъ Брюгге, вышедшихъ на встрѣчу къ ней, воскликнула съ неудовольствіемъ:
«До сихъ поръ я думала, что я тутъ единственная королева; теперь же вижу ихъ 600». Въ военное время военачальники избирались изъ мѣстныхъ жителей: кривой ткачъ Петръ Кёнигъ (1302 г.); пивоваръ Яковъ Артевельде (1337 г.) со свитою содержимыхъ имъ 800 платныхъ алебардистовъ, почти полный хозяинъ всей Фландріи; наконецъ, нѣсколько лѣтъ спустя его сынъ, Филиппъ, избранный военнымъ диктаторомъ (1382 г.), благодаря челяди своего предшественника. Торговые города то и дѣло бунтовали противъ своихъ графовъ и ихъ суверена, короля французскаго.; Противъ пышныхъ гербовъ короля и знаменъ рыцарства жители осажденнаго Касселя (1328 г.) выставили на своихъ стѣнахъ намалеваннаго пѣтуха съ надписью: «Когда этотъ пѣтухъ запоетъ, тогда король возьметъ городъ».
А когда подъ Куртрэ (1302 г.) буйные купцы и ремесленники разбили на голову цвѣтъ французскаго рыцарства, въ городской соборъ поступило, какъ пожертвованіе, 4,000 золотыхъ рыцарскихъ шпоръ. Спокойнѣе, хотя съ такимъ же блескомъ, развивались города въ Англіи, гдѣ нѣкій лондонскій купецъ однажды принималъ у себя на пиру пятерыхъ королей. О богатствѣ этихъ купцовъ, о размѣрѣ ихъ торговли уже въ XV столѣтіи говорилось такъ: «О, Англія, что значатъ прославленные въ св. писаніи тирскіе карабли въ сравненіи съ твоими? Пиза, Генуя и Венеція доставляютъ тебѣ сапфиры и смарагды, выловленные въ райскихъ рѣкахъ. Тебѣ служатъ Азія пурпуромъ, Африка бальзамами, Испанія золотомъ, Германія серебромъ; Фландрія — твой ткачъ, который выткалъ тебѣ изъ своей шерсти драгоцѣнныя одежды. Гасконія льетъ тебѣ свои вина. Всѣ острова на сѣверѣ ли, на югѣ ли, — твои слуги». Эти могущественные города добывали безо всякаго соперничества, почти задаромъ, богатства и продукты странъ, только имъ однимъ извѣстныхъ (правда, нужно было эти сокровища зорко оберегать отъ разныхъ «плутишекъ», за то тѣмъ дороже платило за нихъ богатое и щедрое духовенство и расточительное дворянство). Эти города придерживались въ своихъ торговыхъ конторахъ величайшаго порядка и экономіи; въ то время какъ весь остальной свѣтъ былъ охваченъ анархіей, эти города притягивали къ себѣ все золото своими гигантскими ярмарками, своими торговыми факторіями, своимъ неслыханнымъ лихоимствомъ такъ называемыхъ ломбардскихъ банковъ. Нужно ли имъ было дрожать передъ папскими буллами, передъ оружіемъ рыцарей, передъ величіемъ королей? Нѣмецкіе города обладали еще большей силой. Подъ покровительствомъ разныхъ богатыхъ городовъ, какъ Кёльнъ, Любекъ, Бременъ, Киль, Гамбургъ, образовались многочисленные городскіе союзы или такъ называемая «Ганза». Первою цѣлью этихъ союзовъ была оборона противъ ихъ исконнаго врага — рыцарства и потомъ уже полюбовное разрѣшеніе взаимныхъ споровъ и расширеніе торговли въ далекихъ краяхъ. Особенно процвѣтала «великая.нѣмецкая Ганза», со своими главными станціями въ Новгородѣ, Лондонѣ и Брюггѣ, раздѣленная на три отдѣла городовъ: вендско-саксонскихъ, вестфальско-прусскихъ и готландскихъ, — Ганза, ведущая нескончаемыя войны съ сосѣдними князьями, собирающая соединенные сеймы городовъ или въ Любекѣ, или Кёльнѣ. Въ послѣднемъ городѣ, наир., въ 1367 г. была рѣшена война городовъ съ норвежскимъ и датскимъ королями. Мѣщане начинаютъ воевать, а начальники ихъ избирались изъ ихъ-же среды: любекскій бургомистръ Бруно, генералъ сухопутныхъ войскъ, городскіе совѣтники Эверардъ и Готшалькъ, предводители морской силы. Храбро должны были сражаться эти люди; не забыли они, что 5 лѣтъ тому назадъ кители Любека публично казнили на рынкѣ своего бургомистра Іоганна Виттенберга за неудачный морской походъ въ Данію. Они и сражаются, какъ могутъ, берутъ непріятельскія крѣпости, разрушаютъ замки, опустошаютъ побережье Даніи, грабятъ острова, пока, наконецъ, непріятельскіе короли не начинаютъ просить мира. Если уже тяжелые, солидные нѣмецкіе города такъ расходились, что-жь тогда оставалось дѣлать Риму — «вѣчному городу»? Но столица цезарей и святыхъ отцовъ — не резиденція бургомистровъ и совѣтниковъ. Риму нужны не богатство и выгоды; Римъ, если поднимется когда нибудь, то сразу до идеала.
Выразитель подъема римскаго духа, Кола — сынъ прачки, убогій римскій уличникъ, но онъ римлянинъ. Онъ жаждетъ прежней славы, прежняго величія Рима. Съ вдохновенной поэмой Петрарки въ карманѣ, съ роемъ мечтаній въ головѣ, онъ идетъ въ Авиньонъ, къ папѣ Клименту VI, чтобы склонить его возвратиться въ Римъ. Папа не хочетъ; ему хорошо въ Авиньонѣ; авиньонскій дворъ считали въ XIV вѣкѣ самою роскошною столицею Европы. Ріенци возвращается въ Римъ, становится во главѣ правительства и объявляетъ себя трибуномъ. Въ одну прекрасную весеннюю ночь (19 мая 1347 г.) новый трибунъ созываетъ весь римскій народъ и, отслуживъ 8Ö обѣдней св. Духу, утромъ, въ Капитоліи, подъ сѣнью трехъ знаменъ свободы, справедливости и мира, объявляетъ учрежденіе «республики счастья» (il buono stato). Весь Рймъ рукоплещетъ трибуну; собирается совѣтъ «справедливости и мира»; убійцы, воры, развратницы изгоняются вонъ; всѣ города и государства призываются къ союзу съ республикой счастья; всѣ города и королевства, императоръ Людвигъ баварскій, предшественникъ Казиміра Великаго, Людвигъ венгерскій, и королева неаполитанская Іоанна высылаютъ къ нему пословъ съ хвалами и благословеніемъ его начинаній. Римъ, управляемый простымъ мѣщаниномъ, снова великъ, какъ при цезаряхъ, снова уважаемъ, какъ при папахъ! У римлянъ, у самого Ріенци голова закружилась. Въ цѣлой Европѣ надменное мѣщанство взираетъ съ презрѣніемъ на безпорядочное, убогое рыцарство. Каждый городъ долженъ принадлежать къ какому-нибудь союзу; каждый городишко жаждетъ имѣть своего трибуна, своего короля. Идя по стопамъ Рима, жители Руана (1382 г.) принудили поневолѣ какого-то толстаго суконщика объявить себя королемъ города, посадили избранника на роскошно убранную телѣгу, торжественно провезли его по всему городу и объявили себя свободными отъ всѣхъ налоговъ.
Это было уже чистѣйшимъ безуміемъ, тѣмъ болѣе печальнымъ, что оно овладѣло самымъ разумнымъ классомъ тогдашняго времени, городскимъ сословіемъ, которое, видя свою возрастающую силу и могущество, потеряло всякое чувство мѣры и увлеклось до крайней степени. Непомѣрный ростъ городовъ, тревожа одинаково духовенство, монархію, рыцарство и даже народъ, однимъ словомъ, всѣ слои общества, мало-по-малу приводитъ ихъ къ сознанію своей безпорядочности, которая единственно и породила силу городовъ. «Замѣтьте, господа, — говоритъ Фруассаръ, — что была бы за дьявольщина, еслибъ французскій король былъ побѣжденъ фландрскими городами! Нѣтъ сомнѣнія, что все французское дворянство и рыцарство погибло. бы и пропало; то же самое случилось бы и въ другихъ краяхъ. Ибо и въ Реймсѣ, и въ Шалонѣ-на-Марнѣ, и въ Орлеанѣ, и въ Блуа, и въ Руанѣ, — вездѣ дьяволъ внушилъ имъ уничтожить все дворянство. Они и уничтожили бы, еслибъ самъ Богъ не помѣшалъ имъ». И вотъ повсюду, во Франціи, въ Германіи, въ Италіи, духовенство, дворянство, короли, — все соединяется противъ городовъ. Буйное рыцарство перестаетъ ссориться съ королемъ и наскоро мирится между собою. Славный нѣмецкій рыцарь «Свѣтлый Волкъ», возвращаясь обогащеннымъ добычей изъ экспедиціи въ земли своего врага, графа Эверарда Виртембергскаго, слышитъ, что послѣдній дерется теперь съ нюренбергскими мѣщанами и утратилъ уже въ битвѣ своего сына. «Волкъ» бросаетъ свою добычу, т.-е. стадо откормленныхъ быковъ, спѣшитъ на помощь врагу, разбиваетъ вмѣстѣ съ нимъ на голову одинаково обоимъ ненавистныхъ мѣщанъ и потомъ, не желая даже увидаться со спасеннымъ имъ графомъ, удаляется и уводитъ съ собою новое стадо изъ его владѣній. Такимъ образомъ, общая тревога соединила, сплотила въ одно противуположные элементы. Вслѣдствіе этого всѣ города по очереди падаютъ побѣжденными. Всѣ ихъ вожди — Артевельде, Ріенци, Марсель — гибнутъ въ разразившейся бурѣ. Во Франціи подъ Росбевомъ (1382 г.), въ Германіи послѣ такъ называемой великой прусской войны (1388—1389 гг.), въ Италіи послѣ паденія Ріенци, (1354 г.), — всѣ города уступаютъ непріятельской силѣ. Жители Куртрэ дорого заплатили за пожертвованіе 4,000 золотыхъ шпоръ: они были перебиты, а городъ совершенно разрушенъ.
Но это не уничтожило жизни въ городахъ. Ихъ только прижали къ стѣнѣ^ поставили на надлежащее мѣсто, но не могли отнять У нихъ ихъ прошлаго, ихъ опыта, ихъ славы. Лишенные надежды на главенство въ политикѣ, они тѣмъ съ большимъ усердіемъ обратились къ торговлѣ, къ наукамъ и искусствамъ. Еще въ концѣ прошлаго вѣка (1298 г.) венеціанскій купецъ Марко Поло открылъ неизвѣстныя до тѣхъ поръ страны Востока, Китай и Японію, и тѣмъ первый направилъ человѣческую мысль на поиски новыхъ земель, на болѣе близкое ознакомленіе людей съ землею, съ природою. Посреди самыхъ страшныхъ сумятицъ XIV вѣка (1321 г.) другой венеціанскій мѣщанинъ, Сануто, написалъ первое сочиненіе о политической и коммерческой экономіи, подъ названіемъ: Тайны поклонниковъ креста (Secreta fidelium crudel, — сочиненіе во славу Троицы и, соотвѣтственно тремъ, необходимымъ для тѣлеснаго здоровья вещамъ, т.-е. лекарственнымъ травамъ, медицинѣ и діэте, на три книги раздѣленное. Въ сочиненіи Сануто заключаются, прежде всего, отрывки изъ св. писанія, трактующіе о будущей жизни, потомъ полный реестръ разныхъ кореньевъ и травъ Востока, а въ концѣ точное исчисленіе стоимости перевозки и разныя торговыя и административныя замѣчанія. Тотъ же самый промышленный духъ натолкнулъ вскорѣ майнцскихъ мѣщанъ на изобрѣтеніе печатанія, а генуэзскаго мѣщанина Колумба на открытіе Америки. Установленіе же болѣе нормальнаго порядка въ отношеніяхъ людей между собой, примѣненіе печатанія къ наукѣ, открытіе новыхъ горизонтовъ для человѣческаго ума, — все это знаменуетъ начало эпохи новаго времени и новой исторіи.
На такомъ-то фонѣ всеобщей бури и хаоса дѣятельность польскаго «короля мужиковъ» представляется въ настоящемъ свѣтѣ. Его постоянныя заботы объ участи сельскаго населенія, его защита интересовъ народа отъ алчности мощныхъ притѣснителей, его близкая связь съ простыми людьми, какъ, напримѣръ, богатый мѣщанинъ Вѣжинекъ, — все это стоитъ въ тѣсной зависимости отъ изображенной нами эпохи. Что заграницей усиливается и возникаетъ само по себѣ, вызрѣваетъ на собственной почвѣ, изъ своего корня, то старательная королевская рука хочетъ пересадить къ себѣ и уберечь отъ пагубныхъ противныхъ вліяній. Но разница географическаго положенія, наконецъ, духа польскаго народа сравнительно съ народами Запада парализируетъ всѣ усилія короля. Помимо извѣстнаго пира Вѣжинка[1], помимо крупной роли, какую играли города при Казимірѣ и Ягеллонахъ, ни самые города, ни сельскія общины не поднимались очень высоко. Все значеніе, вся суть исторической жизни соединялась въ сословіи военномъ, рыцарскомъ «Король мужиковъ» былъ только одинъ; остальные, волей-неволей, принуждены были быть королями шляхетскими. Дѣятельность «короля мужиковъ», его изумительные труды по организаціи края еще ожидаютъ изслѣдованія, оцѣнки. Въ настоящее время появилась масса матеріаловъ, которые дадутъ возможность будущему историку Казиміра Великаго ясно и рельефно обрисовать его эпоху. Въ теперешнемъ очеркѣ мы хотѣли только указать, что симпатіи короля Казиміра лежали на сторонѣ сельскаго населенія, въ то время какъ нея Западная Европа находилась подъ обаяніемъ возрастающей силы городовъ.