Весенние морозы (Неизвестные)/ДО

Весенние морозы
авторъ неизвѣстенъ

Опубл.: 1873. Источникъ: az.lib.ru

Это произведение было опубликовано до 7 ноября 1917 года (по новому стилю) на территории Российской империи (Российской республики), за исключением территорий Великого княжества Финляндского и Царства Польского, и не было опубликовано на территории Советской России или других государств в течение 30 дней после даты первого опубликования.

Поскольку Российская Федерация (Советская Россия, РСФСР), несмотря на историческую преемственность, юридически не является полным правопреемником Российской империи, а сама Российская империя не являлась страной-участницей Бернской конвенции об охране литературных и художественных произведений, то согласно статье 5 конвенции это произведение не имеет страны происхождения.

Исключительное право на это произведение не действует на территории Российской Федерации, поскольку это произведение не удовлетворяет положениям статьи 1256 Гражданского кодекса Российской Федерации о территории обнародования, о гражданстве автора и об обязательствах по международным договорам.

Это произведение находится также в общественном достоянии в США (public domain), поскольку оно было опубликовано до 1 января 1929 года.

ВЕСЕННІЕ МОРОЗЫ

РОМАНЪ ВЪ ДВУХЪ ЧАСТЯХЪ.

ЧАСТЬ I.

I.

Мѣстность Акуловка, имѣнья Любови Петровны Акулиной, была довольно красива. Барскій домъ, дѣдовской архитектуры, возвышался на горкѣ, нѣсколько поодаль отъ деревни. Ветхость его нескромно проглядывала, несмотря на всѣ усилія хозяйки придать ему новый, щеголеватый видъ. Напрасно выкрасила она его въ модный, свѣтло-коричневый цвѣтъ, а на крышу, со ставнями, употребила цѣлый пудъ муміи: домъ оставался старъ попрежнему. Подавшійся впередъ мезонинъ, не симметрическій видъ отъ разновременныхъ построекъ, все изобличало лѣта почтеннаго зданія и придавало ему сходство съ нѣкоторыми стариками, у которыхъ изъ-подъ рыжеватаго парика пробиваются сѣдины.

То же самое впечатлѣніе производилъ и садъ: проявлялась въ немъ безсильная борьба современности со стариной. Онъ окружалъ домъ съ двухъ сторонъ и спускался уступами къ рѣчкѣ. Любовь Петровна затѣяла на этихъ уступахъ клумбы, мечтая о петергофскихъ царскихъ садахъ съ террасами. Но врожденный духъ экономіи и скудныя средства запрещали ей дѣлать лишніе расходы. Она надѣялась осуществить свои мечты не развязывая кошелька, съ помощью старика-садовника Емельяна. Но тотъ мало понималъ толку въ прелестяхъ террасъ и англійскихъ садовъ, а потому только сердито выслушивалъ приказанія своей госпожи и дѣйствовалъ по собственному благоусмотрѣнію. Такимъ образомъ изъ сада Любовь Петровны вышло ни то ни сё. Прямыя, скучныя, дѣдовскихъ временъ аллеи вовсе не шли къ неправильнымъ англійскимъ клумбамъ, и какъ ни старалась Любовь Петровна копировать Петергофскій паркъ, но кривыя, безобразныя насыпи ея сада, носившія названіе террасъ, гораздо ближе подходили по вкусу къ покривившемуся старому барскому дому.

Однако садъ этотъ имѣлъ свою прелесть. Въ жаркіе дни можно было пріютиться подъ тѣнь вѣковыхъ деревьевъ. Веселая рѣчка крутыми изгибами пробѣгала черезъ садъ, прыгала у береговъ съ камня на камень, въ срединѣ же текла плавно въ довольно глубокомъ руслѣ. Старыя ветлы постоянно глядѣли на ея чистыя воды, точно хотѣли видѣть что тамъ скрывается во глубинѣ. Немного выше шумѣла мельница, и напудренныя фигуры мельника, засыпки и помольщиковъ часто возились у входа съ огромными кулями на спинѣ.

Службы отличались первобытною простотой своей постройки; до нихъ не коснулся духъ современности. Къ тому же онѣ увидали свѣтъ вмѣстѣ съ дѣдушкой покойнаго Акулина и еле-еле держались на ногахъ, точно сгорбившаяся старуха. Тутъ не было претензій ни на Монплезиръ, ни на Царское Село. Любовь Петровна, несмотря на строгую экономію, любила принимать у себя сосѣдей и очень удачно разыгрывала роль любезной хозяйки. Она давно уже овдовѣла. Послѣ мужа у нея осталось двое дѣтей: сынъ Александръ и дочь Наденька.

Покойный мужъ Любови Петровны, Иванъ Антоновичъ, былъ человѣкъ безъ всякаго образованія, но добрый и хорошій хозяинъ. Онъ сумѣлъ очистить Акуловку отъ долговъ, сдѣланныхъ недобросовѣстными опекунами во время его дѣтства, и значительно увеличилъ доходы со своего небольшаго помѣстья. Но, несмотря на всѣ старанья, ему не удалось разбогатѣть, а потому онъ долженъ былъ довольствоваться самымъ необходимымъ количествомъ лошадей, коровъ и овецъ, и только свиней держалъ довольно много, такъ что продавалъ штукъ по двадцати въ годъ.

Онъ всегда самъ наблюдалъ за полевыми работами, и нужно отдать ему справедливость что нигдѣ по сосѣдству не пахали такъ тщательно, не сѣяли, не косили и не жали такъ вовремя какъ у него. Сосѣди всегда у него справлялись когда начинать работы.

Онъ женился на бѣдной дѣвушкѣ съ аристократическою родней. Ея родители имѣли нѣсколько десятинъ и десять душъ крестьянъ въ двухъ верстахъ отъ Акуловки. Еслибы богатые родственники не позаботились придать ей нѣкоторый наружный лоскъ, то Любовь Петровна выросла бы, вѣроятно, какъ Агашка, дочь скотницы, неразлучная подруга ея дѣтства. Но какой-то богатый дядя ея случайно заглянулъ къ своимъ бѣднымъ родственникамъ и выпросилъ позволеніе у родителей Любочки взять ее съ собой и воспитывать съ родною дочерью подъ руководствомъ Француженки, отличной музыкантши, какъ онъ увѣрялъ. Вскорѣ Любочка выучилась бренчать на фортеліанахъ и коверкать французскій языкъ; далѣе свѣдѣнія ея не простирались, потому что Mlle Caroline сама не могла похвалиться большими познаніями и безжалостно путала понятія своихъ ученицъ. Но Любочка довольно нахватала верхушекъ чтобъ имѣть высокое понятіе о своей образованности, всегда вмѣшивалась въ политическіе споры и бойко перемѣщала Швейцарію на Скандинавскій полуостровъ, а Мексику въ африканскія пустыни. Она также не совсѣмъ ясно сознавала царствовалъ ли во Франціи Наполеонъ III или Наполеонъ II. Такія не точныя понятія объ императорѣ Французовъ не мѣшали ей однако имѣть о немъ очень дурное мнѣніе и бранить его при всякомъ удобномъ случаѣ.

Иванъ Антоновичъ женился на Любови Петровнѣ только потому что она жила въ его близкомъ сосѣдствѣ; ему можно было за ней ухаживать безъ малѣйшихъ упущеній въ хозяйствѣ. Другіе же помѣщики у которыхъ были дочери-невѣсты жили не ближе десяти верстъ. «А какъ тамъ еще откажутъ!» приходило на умъ предусмотрительному хозяину. Любовь Петровна по собственной волѣ вышла за Акулина, хотя и желала казаться жертвой неумолимой судьбы. Она знала что онъ считался всѣми мелкопомѣстными барышнями прекрасною партіей. Но такая образованная дѣвица какъ она не могла же охотою выходить за такого полуварвара. Въ первое время замужества она старалась перевоспитывать своего невѣжественнаго супруга; нѣжными ласками убѣждала она его выучивать наизусть французскія слова. Иванъ Антоновичъ, при такихъ упорныхъ усиліяхъ, изворачивался какъ могъ, но никогда не гнѣвался, точно терпѣливая дворовая собака которую дѣти хотятъ припречь къ салазкамъ. Когда Любовь Петровна увидѣла что усилія ея безуспѣшны, то она рѣшилась предоставить своему супругу оставаться въ прежнемъ невѣжествѣ. За то она при всякомъ удобномъ случаѣ давала чувствовать и мужу и гостямъ своимъ какая разительная противоположность между грубостью Ивана Антоновича и ея изящнымъ направленіемъ.

Добрякъ не сердился, а смиренно сознавалъ что супруга его идеалъ свѣтской и образованной дамы. Онъ высоко цѣнилъ ея вкусъ и знаніе приличій; но больше всего цѣнилъ онъ то что его Любовь Петровна была воспитана родителями въ правилахъ умѣренности и экономіи, которая, впрочемъ, въ иныхъ случаяхъ доходила до скупости. Это вполнѣ согласовалось съ его собственными склонностями и сблизило супруговъ несмотря на различіе образованія, какъ намекала Любовь Петровна въ бесѣдахъ со знакомыми.

Когда Надѣ минуло два года, Иванъ Антоновичъ вдругъ сильно простудился, схватилъ горячку и умеръ. Любовь Петровна была глубоко огорчена смертью супруга, исправно заказывала паннихиды и выстроила въ саду бесѣдку съ французскою надписью: temple de doul. Но тутъ, къ несчастію, вкралась буква s въ концѣ слова, и многіе изъ Акулинскихъ гостей едва могли удержаться отъ смѣху, при видѣ такой забавной ошибки.

Саша и Надя росли какъ трава въ полѣ. Оба дѣлали быстрые успѣхи въ изученіи энергическихъ выраженій. Учителями и образцами ихъ были: кучеръ Карпъ и скотница Устинья. Вскорѣ дѣти превзошли грубостью крестьянскихъ ребятишекъ, какъ всегда бываетъ если воспитаніе дѣтей помѣщиковъ предоставляется простолюдину. Нѣтъ той строгой дисциплины которою по временамъ обуздываются дѣти изъ простаго званія, а между тѣмъ никто не вселяетъ въ нихъ такихъ чувствъ которыя могли бы подавлять дикія начала человѣческой природы. Наконецъ Любовь Петровна поняла что нужно позаботиться о воспитаніи дѣтей; они уже совсѣмъ выбились изъ рукъ. Но вмѣсто того чтобы передать ихъ опытной особѣ, она взяла въ домъ восьмнадцатилѣтнюю гувернантку, за сто рублей въ годъ.

Вопреки ожиданіямъ, авторитетъ молоденькой гувернантки подѣйствовалъ гораздо сильнѣе на Сашу чѣмъ на сестру его. Мальчикъ почувствовалъ влеченіе къ хорошенькой воспитательницѣ своей и сдѣлался ея ревностнымъ поклонникомъ. Не то чтобъ онъ догналъ своихъ однолѣтковъ (одиннадцатилѣтнему мальчику не легко начинать съ азбуки), но онъ по силамъ старался, и повиновался охотно наставницѣ своей. Къ сожалѣнію, она сама такъ мало была развита что не умѣла разумно пользоваться расположеніемъ къ ней юнаго питомца: ея наставленія касалась только наружной полировки, до нравственнаго же развитія не доходили.

Съ Надей труднѣе было сладить; она попрежнему оставлялся разсѣянна и лѣнива. Не проходило урока безъ слезъ, такъ что молодая наставница рѣшительно не знала что съ ней дѣлать. Когда Саша поступилъ въ первый классъ губернской гимназіи, то Любовь Петровна порѣшила что лучше всего отдать Надю въ институтъ и, послѣ долгихъ колебаній, отправилась съ этою цѣлью въ Петербургъ. Многіе изъ богатыхъ родственниковъ ея жили въ столицѣ, предоставляя хитрымъ управляющимъ изъ дворовыхъ раззорять ихъ имѣнія; радовались что имъ аккуратно присылали доходы и не заботились о томъ что основнымъ правиломъ ихъ сатраповъ грабившихъ крестьянъ служила поговорка Людовика XV: après moi le déluge.

Вотъ къ этимъ-то богатымъ родственникамъ Любовь Петровна отправилась съ визитомъ, въ лучшемъ своемъ шелковомъ платьѣ, хотя, правда, нѣсколько узкомъ и короткомъ, но за то съ огромными красными клѣтками по бѣлому фону. Коричневая шляпка съ поблекшими розами довершала ея изящный нарядъ. Она не побоялась хлопотъ на желѣзной дорогѣ и привезла нѣсколько пудовъ деревенскихъ лакомствъ въ подарокъ своей роднѣ: кадки съ груздями и мочеными яблоками, орѣхи въ меду и всевозможныя варенья.

Нѣкоторые изъ аристократическихъ родственниковъ Любови Петровны приняли ее довольно холодно; другіе же такъ были внимательны и предупредительны что Акулина совершенно растаяла и до самой старости своей разказывала о своемъ двоюродномъ братѣ, камергерѣ К., и о княгинѣ С., которые сумѣли ее оцѣнить. Бѣдняжка не знала что служила потѣхой цѣлаго кружка. Княгиня С., напримѣръ, написала записку къ графу, когда ждала къ обѣду Любовь Петровну: «Графъ, пріѣзжайте непремѣнно! Я васъ угощу рѣдкимъ куріозомъ: нѣкою кузиной изъ деревни. Одинъ туалетъ ея чего стоитъ! Пріѣзжайте, и вы убѣдитесь что я забочусь о вашемъ удовольствіи.»

Роскошная обстановка новыхъ коварныхъ друзей восхитила Акулину. Зависть внушила ей желанье не отставать отъ нихъ. Вотъ съ чего началась эпоха преобразованій въ Акуловкѣ, перекраска дома въ модный цвѣтъ, англійскій садъ и террасы. Результатъ однако далеко не соотвѣтствовалъ желанію; прежде никому не колола глаза скромная, старинная усадьба въ Акуловкѣ; по крайней мѣрѣ въ ней все гармонировало. Теперь же насмѣшники находили обильную пищу потѣшаться ея нововведеніями.

Нѣтъ ничего смѣшнѣе неразумныхъ подражаній, безъ малѣйшаго сознанія того что хорошо и что дурно, изящно или уродливо.

Такъ, напримѣръ, Любовь Петровна заказала себѣ бѣлый визитный капотъ, съ розовыми бантами, совершенно по образцу утренняго неглиже княгини С., но забыла что княгиня была молода, красива, стройна, сама же она, Акулина, сорокалѣтняя, массивная, неуклюжая женщина, съ краснымъ, обрюзглымъ лицомъ. Этотъ бѣлый неглиже надѣвала она при всѣхъ выѣздахъ и довершала костюмъ чепцомъ необыкновенной формы, на который будто не хватило ни кружевъ, ни лентъ.

Любови Петровнѣ наскучило наконецъ быть одною, и она порѣшила взять дочь изъ института раньше окончанія курса. Она желала чтобы дочь дома кончила воспитаніе.

Задумано — сдѣлано. Въ одно прекрасное утро она собралась въ Петербургъ. Тутъ, по рекомендаціи знакомаго ей доктора, она предложила бѣдной и одинокой дѣвушкѣ отправиться съ нею и съ Наденькой въ деревню. Эта дѣвица, Анна Курбинская, въ то время рѣшительно не знала гдѣ ей пріютиться, а потому съ радостью приняла невыгодныя условія Любови Петровны и сдѣлалась наставницей и компаніонкой семнадцатилѣтней Наденьки.

II.

Недѣли двѣ по пріѣздѣ Акулиныхъ, Наденька и Анна, въ одинъ изъ теплыхъ апрѣльскихъ дней, сидѣли на балконѣ и вели оживленную бесѣду. Предъ Наденькой лежала раскрытая книга, англійскій романъ во французскомъ переводѣ, а Анна работала.

— Охота вамъ, Анна Николаевна, рекомендовать мнѣ такія скучныя книга, сказала Наденька, съ маленькою капризною гримасой; — терпѣть не могу читать про людей которые мучатъ себя изъ-за какого-то непонятнаго чувства долга. Вотъ здѣсь, напримѣръ, зачѣмъ Артуру уѣзжатъ отъ Фанни если онъ ее любитъ? Что за бѣда что родители не хотятъ ихъ брака! Ну, онъ бы ее увезъ, и дѣло съ концомъ!

— Не говорите такихъ ужасовъ, отвѣчала улыбаясь Анна, — неужели бы вы, на мѣстѣ Фанни, рѣшились огорчить такъ вашу мамушку? Да изъ уваженія къ себѣ вы бы этого не сдѣлали!

— Я васъ не понимаю; за что мнѣ себя уважать? Я себя люблю, конечно; желаю чтобы мнѣ хорошо жилось, а потому, если я кого полюблю и онъ меня полюбитъ, то я непремѣнно, за него выйду, несмотря ни на что.

— Ну, а если вамъ нельзя будетъ надѣяться на прочное счастіе?

— То-есть какъ напримѣръ?

— Если тотъ кого вы любите не самостоятеленъ и находится въ совершенной зависимости отъ родныхъ; они же, положимъ, не желаютъ его брака съ бѣдною дѣвушкой и грозятъ лишитъ его всѣхъ средствъ къ существованію…. Неужели вы тогда предадитесь увлеченію, имѣя въ виду что съ самаго начала супружества вы сдѣлаетесь тяжелою обузой для мужа и заставите его трудиться не по силамъ? Я бы и тогда отказалась отъ своей любви еслибъ увидала малѣйшее сопротивленіе со стороны родителей любимаго человѣка. Для меня было бы невыносимо видѣть холодное презрѣніе къ себѣ и заискивать смиренно милостиваго расположенія такихъ людей которые стоятъ, можетъ-быть, гораздо ниже меня.

Курбинская говорила съ увлеченіемъ и гордо подняла головку. Ея большіе, сѣрые глаза съ темными рѣсницами заблистали; тоненькія губы ея закрылись еще плотнѣе обыкновеннаго. Наденька не могла не замѣтить что въ эту минуту компаніонка ея была очень хороша, хотя обыкновенно наружность ея ничѣмъ не поражала. Поверхностные наблюдатели рѣдко удостоивали ее вниманія. Въ глазахъ ея не было живости; иногда они блестѣли, но не на долго, и вскорѣ опять принимали какое-то холодное выраженіе. Иногда случалось что она окидывала своихъ собесѣдниковъ полнымъ, глубокимъ, пытливымъ взглядомъ, который многихъ смущалъ. Тогда она, какъ бы испугавшись, быстро опускала рѣсницы и затѣмъ снова глядѣла холодно и спокойно. Иногда лицо ея вдругъ совершенно измѣнялось: легкій румянецъ являлся на блѣдномъ лицѣ, глаза блестѣли; ротикъ закрывался плотнѣе, грудь замѣтно приподымалась и опускалась отъ ускореннаго дыханія; она глядѣла и страстно и величаво. Не многіе, очень не многіе видѣли ее въ такія минуты; тѣ одни только и понимали ее. Они не обманывались холоднымъ взглядомъ Анны, ея неподвижными чертами, они отгадывали что нервный, страстный темпераментъ этой дѣвушки безпрерывно сдерживался сильною волей.

Наденькѣ было всегда неловко съ Курбинскою. Не то чтобъ она слыхивала отъ нея неласковыя слова, но она знала что Анна никогда не будетъ ей сочувствовать и вѣчно останется для нея чужою. Она стѣснялась ея присутствіемъ и инстинктивно сознавала умственный перевѣсъ своей компаніонки. Эти глубокіе глаза и этотъ плотно закрытый ротъ наводили на нее невольный страхъ.

Въ настоящую минуту она немного смѣшалась отъ словъ Анны; она стыдилась что не могла понять этой благородной гордости. Въ то же время самолюбіе вселяло въ ея сердце недобрыя чувства, похожія на зависть, и она съ досадой проговорила:

— Не думаю чтобы вы могли любить такъ сильно какъ я. Оттого вы и разсуждаете такъ.

Слова эти оскорбили Анну. Она много мечтала о высокой, идеальной любви, доступной только немногимъ избраннымъ. Конечно она и себя присчитывала къ числу ихъ и была увѣрена что если она когда-нибудь полюбитъ, то полюбитъ глубоко и неизмѣнно, не такъ какъ дюжинныя женщины… И вотъ, неопытная, неразвитая дѣвушка, настоящій ребенокъ, прямо говоритъ ей что она неспособна любить!

— Какими же качествами долженъ обладать тотъ счастливецъ для котораго вы всѣмъ пожертвуете? спросила Анна съ улыбкой.

— Онъ долженъ меня любить такъ чтобы все сдѣлалъ чего бы я ни пожелала. Потомъ, конечно, я бы желала чтобъ онъ былъ красивъ, молодъ, уменъ и ловокъ, образованъ….

— Какой длинный списокъ! Доживемъ ли до того чтобы въ Акуловку пріѣхалъ такой фениксъ?

— Посмотрите, Анна Николаевна, ужь не женихъ ли къ намъ катитъ! воскликнула Наденька весело, указывая на дорогу за мельницей. Она подбѣжала къ периламъ балкона, встала колѣномъ на табуретку и въ этой дѣтской лозѣ пристально и любопытно глядѣла въ даль на черную точку въ облакѣ пыли.

Наденька казалась еще ребенкомъ. Внезапный переходъ въ нѣжномъ возрастѣ отъ свѣжаго деревенскаго воздуха и полной свободы въ спертой атмосферѣ института повредилъ ея развитію и придалъ ей нѣсколько болѣзненный видъ; черные быстрые глаза и бѣлые, ровные какъ жемчугъ, зубки придавали нѣкоторую прелесть ея смуглому личику и заставляли забывать что лобъ ея былъ слишкомъ крутъ и низокъ, носъ немного вздернутый и ротъ слишкомъ великъ. Особенно мила была живая грація въ ея движеніяхъ, и пріятно звучалъ ея серебристый дѣтскій смѣхъ.

— Такъ и есть, Анна Николаевна, кто-то ѣдетъ къ намъ!… Мамаша! мамаша! закричала она въ растворенную дверь гостиной; быстро соскочивъ съ табуретки, — къ намъ гости! Ахъ какъ я рада, прибавила она обращаясь къ Аннѣ, — такая смертная тоска сидѣть все однѣмъ! Вотъ ужъ цѣлыхъ пять дней какъ никто къ намъ не заглянулъ.

Возгласъ Наденьки несказанно взволновалъ Любовь Петровну. Она вдругъ вспомнила что утренній капотъ на ней былъ грязный, съ оборванными петлями, что голова ея была повязана платкомъ, потому что въ хлопотахъ она забыла причесаться и надѣть чепецъ или куа, какъ она выражалась послѣ своего втораго путешествія въ Петербургъ; притомъ она вспомнила что кромѣ соленой баранины у нея ничего не было припасено мяснаго, что птица теперь худая, колоть нельзя, что надо будетъ за десять верстъ послать верховаго за мясомъ. «Да еще найдутъ ли?» Любовь Петровна, хотя и налагала иногда лишенія на себя и на своихъ домочадцевъ, но гостей всегда угощала причинно, чтобы не считали ее какою-нибудь Пелагеей Калистратовной, которая гостямъ подавала пустыя щи съ лукомъ.

Любовь Петровна то бросалась къ гардеробу за платьемъ, то звала по имени всѣхъ своихъ подвластныхъ духовъ:

— Параша! Машутка! Прошка! Куда вы, негодные, всѣ разбѣгались?… Скорѣй вынь мое коричневое платье, приказала она вбѣжавшей Парашѣ, — да нѣтъ, бѣги лучше въ кухню, скажи повару….

Курбинская показалась въ дверяхъ. Замѣтивъ тревожное состояніе Любови Петровны, она вызвалась исполнить порученіе къ повару. Она поняла что безъ ея помощи не обойдутся и боялась что ей второпяхъ отдадутъ приказаніе какъ-нибудь рѣзко и повелительно, а потому предупредила Любовь Петровну.

— Ахъ, merci, ma chère ашіе! Скажите повару чтобъ онъ послалъ кого-нибудь за говядиной, да только не Степку, — тотъ долженъ помогать садовнику, да не кучера, — тотъ долженъ возить песокъ, да скотникъ чтобъ не отлучался….

Любовь Петровна совсѣмъ забыла что кромѣ этихъ трехъ, рѣшительно некого было послать. Анна отправилась въ кухню, а тарантасъ между тѣмъ въѣхалъ на дворъ.

Наденька выбѣжала на крыльцо; но радостныя надежды ея мгновенно исчезли какъ только узнала она экипажъ и лошадей. Это были тощія клячи и ветхій, ободранный тарантасъ сосѣдки Палагеи Калистратовны. Изъ тарантаса выползла сморщенная, безобразная старушка съ совиными глазами и клювомъ вмѣсто человѣческаго носа. Къ счастью она тотчасъ же осыпала молодую дѣвушку привѣтствіями и лобзаніями, такъ что Наденькѣ удалось скрыть свое неудовольствіе. Она привела немилую гостью въ гостиную, усадила ее на диванъ и начала придумывать что бы ей сказать. Тутъ на выручку явилась Любовь Петровна, въ коричневомъ платьѣ, но растрепанная попрежнему. Параша уже успѣла ей доложить кто пріѣхалъ, и тревога ея въ мигъ унялась. Мысль что карманъ избавленъ отъ лишней издержки окончательно успокоила ее. Она приказала Парашѣ отмѣнить ея распоряженія на счетъ говядины и велѣла сказать кучеру чтобъ онъ не смѣлъ давать овса чужимъ лошадямъ, а накормилъ бы ихъ сѣномъ.

Послѣ этого она съ любезною улыбкой вошла къ своей гостьѣ.

— Палагея Калистратовна, васъ ли это Богъ привелъ? Утѣшили меня, ужь именно утѣшили! (Лобзанія.) Анна Николаевна, обратилась она къ вошедшей Курбинской: — прикажите, душечка, поставить самоваръ, поподчивать чаемъ дорогую гостью.

— Ахъ, да зачѣмъ это, помилуйте-съ! возразила было старушка.

— Ничего, Пелагея Калистратовна, и мы съ вами напьемся.

Когда Анна ушла, старушка обратилась къ Любови Петровнѣ:

— Чай, матушка, экономку изъ Петербурга привезли? Что молоденькую какую взяли?

Любовь Петровна не сочла нужнымъ объяснить положеніе Курбинской въ домѣ, а просто объявила:

— Это чтобы Наденька не скучала все со мной, старухой.

— Грѣшно вамъ, Любовь Петровна, старухой себя называть! Еще на вашей свадьбѣ потанцуемъ! Не вѣкъ же вамъ жить горькою вдовой.

— Куда! махнула Пелагея Калистратовна. Нѣтъ, ужь я моего Jean никогда не забуду. Ужь если бывать свадьбѣ въ домѣ, то конечно не моей, а Наденькиной. Дай Богъ ей хорошаго жениха! О себѣ ужь я не забочусь, прибавила она съ видомъ смиренной жертвы материнской любви.

Пелагея Калистратовна преобразилась, ея маленькіе сѣрые глазки заблистали и все лицо просіяло. Ей представилась неисчерпаемая тема разговора.

— Ужь конечно всѣ желаютъ хорошаго жениха Надеждѣ Ивановнѣ, начала она, — да и я-то сама ужь думала, думала… вѣрите ли, даже по ночамъ не спится, все въ умѣ перебираю: кто бы ей пара? Помѣщики-то тутъ все народъ избалованный, ухаживаютъ все за богатыми, другихъ знать не хотятъ. Ну вотъ, хоть бы Ѳедоръ Петровичъ Еничаевъ, въ прахъ раззорилоя! Ужь какой онъ женихъ! Мужики-то у него какъ живутъ! смотрѣть не хочется! А слышали? вѣдь онъ имѣнье свое продалъ. Новаго помѣщика ждутъ на дняхъ сюда; человѣкъ, говорятъ, холостой…. Вотъ, матушка, посмотримъ мы съ вами какой онъ будетъ…. а можетъ-быть и свадьбу намъ Богъ дастъ раньше рождественскаго заговѣнья.

Пелагея Калистратовна очень любила быть какъ бы провидѣньемъ дѣвицъ, она усердно заботилась о ихъ судьбѣ, и не безъ успѣха, нему служили доказательствомъ нѣкоторыя платья и платки въ ея красномъ, расписанномъ сундукѣ, дань благодарности счастливыхъ родителей невѣстъ, а также и жениховъ, что, впрочемъ, случалось не часто.

Подали самоваръ, и Анна стала разливать чай. Она не безъ любопытства глядѣла на совиную физіономію старушки. Между своими петербургскими знакомыми она не встрѣчала ничего подобнаго. Ей интересно было знать какъ разсуждаетъ и думаетъ такая личность, а потому она вмѣшалась въ разговоръ и спросила ее, не скучно ли ей бываетъ одной?

— Ничего, матушка, не скучно…. Хозяйство, знаете…. И если есть свободное время, такъ позову которую-нибудь изъ дѣвокъ своихъ, да играю съ ней въ дурачки, или гадаю для барышень молоденькихъ…. Такъ у меня время уходитъ.

Анна взглянула на нее въ недоумѣніи. Она никакъ не понимала возможности такого препровожденія времени. Пелагея Калистратовна замѣтила что чѣмъ-то не понравилась своей собесѣдницѣ и, желая скорѣй загладить непріятное впечатлѣніе, прибавила:

— А главная радость моя и услада — храмъ Божій! ужъ ни одной заутрени, ни одной вечерни не пропущу. Такая ужъ, матушка, съ дѣтства была богомольная. Никакого дѣла безъ молитвы не начинаю.

Это неудачное хвастовство еще менѣе понравилось Аннѣ. Ей было невыносимо скучно. Сначала она старалась принимать участіе въ разговорѣ, но потомъ, увидавъ что кромѣ пошлостей ничего не добьешься, начала думать о другомъ и занялась исключительно своимъ рукодѣльемъ. Такъ прошелъ день; послѣ вечерняго чая, Пелагея Калистратовна подумала наконецъ объ отъѣздѣ, начала прощаться, и тутъ только вспомнила что привезла два письма къ Любови Петровнѣ.

— Ахъ я дура, дура! воскликнула она, вынимая письмо изъ ридикюля; — совсѣмъ изъ головы старой вышло! А вѣдь какъ Павелъ Анисимовичъ меня просилъ вамъ ихъ отдать!… Нынче изъ города привезъ.

Старуха не переставала восклицать и кряхтѣть покуда не вошла, перекрестясь, въ тарантасъ и клячи не вытянулись чтобы тронуться съ мѣста.

— А одно-то письмо къ вамъ, Анна Николаевна, замѣтила Любовь Петровна по отъѣздѣ сосѣдки, когда успѣла прочесть адресъ, съ помощью очковъ на засаленной тесемочкѣ.

Анна прочитала адресъ и покраснѣла отъ удовольствія когда узнала почеркъ любимой тетки своей.

Она поспѣшно отправилась на верхъ въ свою комнату и прочла слѣдующее:

"Другъ мой Анюта! Пользуюсь ночною тишиной чтобы побесѣдовать съ тобою и поздравить тебя съ исходомъ изъ твоего безотраднаго положенія. Да, ты права: тяжело быть тамъ гдѣ нами тяготятся и гдѣ, въ добавокъ, хозяйка дома ревнуетъ мужа ко всѣмъ хорошенькимъ. Конечно и новое положеніе твое не блестящее: двѣсти рублей въ годъ для дѣвушки съ твоимъ образованіемъ плата очень скудная. Но у тебя много будетъ свободнаго времени, и я знаю что оно у тебя не пропадетъ безъ пользы. Впрочемъ и то выгода для тебя что ты узнаешь людей другаго круга, ихъ мысли, ихъ бытъ, вникнешь въ ихъ чувства и научишься снисхожденію къ ихъ слабостямъ. Я знаю что у тебя твердая воля и проницательный умъ; всѣ твои мысли и поступки подвергаются строгому анализу; тебѣ не опасно то что служитъ подводнымъ камнемъ для большинства другихъ дѣвицъ твоихъ лѣтъ. Имъ бы я сказала: не увлекайтесь, не вѣрьте всѣмъ и каждому. Тебѣ же скажу: не будь слишкомъ строга и самолюбива. Твой покойный отецъ сумѣлъ дать тебѣ рѣдкое образованіе: онъ развилъ твой умъ, вселилъ въ сердцѣ твоемъ самыя благородныя стремленія, но онъ не научилъ тебя смиренію. Напротивъ, онъ мнѣ часто отвѣчалъ на мои замѣчанія: «я считаю что благородная гордость есть сильная опора въ борьбѣ съ людьми и стараюсь развить въ моей Аннѣ самоуваженіе. Пусть она сумѣетъ во всѣхъ превратностяхъ жизни держать голову высоко.» Гордость конечно есть надежный кормчій въ морѣ жизни, хотя не самый надежный. Покойный братъ не набивалъ тебѣ голову познаніями ни къ чему не ведущими, которыя только обременяютъ память и не обогащаютъ новыми идеями. Онъ не сѣялъ слишкомъ часто, за то каждое сѣмя всходило и приносило обильный плодъ. Отецъ твой и его сотрудники-друзья научали тебя любить поэзію, живопись, музыку, все изящное и прекрасное. Всѣ они были люди высоко развитые, писатели, мыслители; вліяніе ихъ на тебя было прекрасное; въ одномъ только я не соглашаюсь съ покойнымъ братомъ; зачѣмъ онъ все повторялъ тебѣ, что ты выходишь изъ ряда обыкновенныхъ дѣвушекъ? «Посмотри на всѣхъ знакомыхъ тебѣ дѣвицъ», повторялъ онъ тебѣ часто, «что онѣ тебѣ за подруги? Все дѣвушки дюжинныя, неразвитыя; у нихъ одинъ вздоръ въ головѣ.»

"Кончилось тѣмъ что ты сдѣлалась холодна и неприступна. Я одна въ мірѣ знаю какъ глубоко ты въ состояніи любить. Какъ бы ты выиграла еслибы ты была менѣе богиней и болѣе женщиной! Но ты растешь не какъ цвѣтокъ, благоухающій любовью и снисхожденіемъ, но какъ высокая пальма безъ тѣни, безъ прохлады, гордая, одинокая посреди песковъ. Глядя на нее путешественникъ еще болѣе чувствуетъ свое одиночество посреди безотрадной пустыни. Въ тебѣ много силы воли и энергіи, пусть онѣ послужатъ въ пользу тебѣ и другимъ, а это не будетъ безъ теплой, неугасаемой любви. Какже ты хочешь чтобы люди тебя цѣнили когда все хорошее въ тебѣ ты хранишь какъ скупой свой кладъ? Многіе даже не подозрѣваютъ въ тебѣ ничего возвышеннаго. Говорить съ другими о мысляхъ и чувствахъ имъ недоступныхъ, конечно, неразумно, это значило бы упрекать ихъ въ невежествѣ; непріятно также когда насъ не понимаютъ, искажають смыслъ нашихъ словъ. Но твой долгъ — вникать въ бытъ людей, судить снисходительно о тѣхъ которые по образованію и природнымъ дарованіямъ стоятъ ниже тебя, и согрѣвать теплымъ участіемъ твоимъ. Сколько бурь и непогодъ предвижу я для моей гордой, одинокой пальмы! Иногда меня подавляетъ чувство безсилія что я ничего не могу для тебя сдѣлать, устранить отъ тебя горечь жизни и сласти отъ очерствѣнія и злобы на людей. Ты, бѣдная, лишена всякой опоры со стороны родныхъ; я только могу за тебя молиться. За одно только я искренно благодарю Бога что все же я не безъ пользы для тебя живу на свѣтѣ. Еслибы меня не было, то бабушка потребовала бы тебя къ себѣ, а ты бы не отказалась, я знаю: нельзя же бросить одну убогую старуху, самую близкую твою родственницу, мать твоего отца. Ты знаешь меня, я много могу вынести; притомъ она меня любитъ, насколько способна вообще любить, даже иногда мнѣ удается имѣть на нее вліяніе; но сердце мое сжимается когда я воображу тебя на своемъ мѣстѣ: что бы ты перечувствовала, моя бѣдная Анюта! Сколько униженій пришлось бы тебѣ вынести въ продолженіе дня. Какъ ни тяжело для такихъ какъ ты жить въ чужомъ домѣ, съ людьми необразованными, но вспомни, другъ мой, что тебя могла бы постигнуть еще худшая участь еслибы меня не было на свѣтѣ. Вотъ почему мнѣ не хочется умирать, какъ ни тяжела моя доля. Не слѣдовало бы мнѣ такъ писать, но сердце переполнено горечи, а ты вѣдь для меня самая близкая и милая. Прощай, дай Богъ тебѣ дойти до душевнаго спокойствія, хоть бы даже путемъ тяжелыхъ испытаній. Обнимаетъ тебя другъ твой

"Елена Курбинская."

Анна съ волненіемъ прочла это письмо и долго безсознательно держала его въ рукахъ. Прошедшее мелькало предъ нею въ безчисленныхъ образахъ, а настоящее томило ее.

«Бѣдная, бѣдная тетя Леля», думала она, и образъ старой дѣвицы, горбатой, съ безпредѣльно добрымъ и кроткимъ выраженіемъ лица, представился ея воображенію. «И я не могу спасти ее отъ этой фуріи!» думала она.

Вспомнила она высокую, костлявую фигуру бабки, съ вѣчно безпокойными, зеленовато-сѣрыми глазами, ея затаенное шипѣніе, когда злоба въ ней кипѣла; какъ трепетали предъ нею крѣпостные и какъ ея сынъ, отецъ Анны, всегда отвѣчалъ уклончиво когда кто-нибудь разспрашивалъ его про мать. Вся эта семейная драма снова сжала ей сердце, и ей стало грустно, несказанно грустно….

Вдругъ на лѣстницѣ послышались скорые шаги Наденьки.

— Анна Николаевна! воскликнула она весело: — Братъ Саша пишетъ что онъ пріѣдетъ сюда на лѣто. Какъ я рада его видѣть! Я едва помню его маленькимъ.

Анна была еще подъ впечатлѣніемъ совѣтовъ тетки, а по-тому сдѣлала усиліе надъ собой чтобы холодною встрѣчей не испортить радости Наденьки. Хотя она въ эту минуту рѣшительно не могла радоваться пріѣзду Акулина, но постаралась улыбнуться, протянула ей руку и поздравила ее съ пріятною вѣстью.

Когда она сошла внизъ съ Наденькой, то застала и барыню и прислугу въ весьма возбужденномъ состояніи.

— Надобно будетъ приготовить ему кабинетъ покойнаго Ивана Антоновича, говорила мать, — комната въ сторонѣ, никто не помѣшаетъ ему тамъ заниматься когда вздумаетъ…. А куда дѣвались его удочки?… Онъ, мой голубчикъ, вѣдь прежде такой былъ охотникъ рыбу удитъ. Пошлю въ городъ, велю ему тамъ вычиститъ ружье покойника.

— Ахъ, маменька, какъ я рада Сашину пріѣзду! Мы теперь съ нимъ можемъ вездѣ побывать, верхомъ ѣздитъ, на лодкѣ кататься, ѣздить къ сосѣдямъ. Какъ будетъ весело!

Наденька скакала по комнатѣ и схвативъ неповоротливую Парашу за талію начала съ ней кружиться. Прошка и Машутка засмѣялись. Подали ужинъ. Анна, подъ впечатлѣніемъ наставленій тетки, старалась принимать участіе въ общей радости. Она навела Любовь Петровну на разказъ изъ дѣтства Саши, чувствуя что матери хотѣлось говорить о сынѣ, и что въ эту минуту ничего не могло быть для нея пріятнѣе какъ посвящать новое лицо въ геніальныя проказы Александра Ивановича. Курбинская слушала, повидимому, внимательно, но въ сущности очень разсѣянно.

Послѣ ужина она простилась съ обѣими Акулиными и ушла въ свою комнатку. Какъ любила она этотъ часъ отдыха и одиночества! Цѣлый день она должна была жить для другихъ, и эта зависимость тяготила ее очень.

Когда мысли ея успокоивались отъ впечатлѣній дневныхъ дрязгъ, она брала какую-нибудь завѣтную книгу изъ маленькой своей библіотеки и читала съ часъ или болѣе.

Сегодня она дольше обыкновеннаго просидѣла у окна.

«А что бы я сдѣлала на мѣстѣ тети Лели? думала она. — Неужели эта злая старуха и меня бы такъ мучила? Я не понимаю откуда у ней берется столько терпѣнія! Зачѣмъ ей, этой ангельской душѣ, выносить такую ежедневную пытку? Такъ она и умретъ не узнавъ счастья. Нѣтъ, я бы не вынесла всѣхъ этихъ изысканныхъ оскорбленій…. Я такъ любила только въ жизни отца, тетю Лелю и доктора Гертнера, моего стараго друга. Вѣрно я бы и мать любила всею душей еслибы знала ее. О, зачѣмъ она такъ рано умерла!»

III.

Не мудрено что въ Акулинской усадьбѣ не было другихъ разговоровъ какъ о пріѣздѣ юнаго представителя рода Акулиныхъ. Наденькѣ казалось что съ пріѣздомъ брата наступитъ для нея цѣлый рядъ праздниковъ, и мечтамъ ея не было конца. Аннѣ надоѣли эти вѣчные разговоры объ Александрѣ, хотя она и старалась слушать не безъ участія, а потому она съ особеннымъ удовольствіемъ согласилась на предложеніе Наденька пойти съ нею въ лѣсъ, за три версты отъ деревни. Это было спустя два дня по полученіи письма Александра.

Сначала дорога ихъ шла по межѣ, покрытой сочною молодою травой. Апрѣльское солнце пекло не хуже іюньскаго, такъ что вскорѣ щеки молодыхъ дѣвицъ покрылись яркимъ румянцемъ. Поля жаждали влаги. Щетины озимей едва придавали зеленый оттѣнокъ сѣрымъ кочковатымъ бороздамъ. Анна указала Наденькѣ на черныя тучи.

— Какъ бы насъ не застала гроза, замѣтила она.

— Это далеко, пройдетъ мимо; вѣтеръ въ другую сторону, отвѣчала Наденька и нагибалась безпрестанно за каждымъ жучкомъ.

Наконецъ онѣ пришли въ лѣсъ. Здѣсь пахнуло на нихъ сильнымъ ароматомъ отъ распускавшихся березовыхъ почекъ.

— Присядемте, Анна Николаевна. Здѣсь такъ хорошо! воскликнула Наденька. — Нечего торопиться домой…. Или нѣтъ, пойдемте дальше. Мы скоро выйдемъ на большую дорогу по которой чрезъ мѣсяцъ пріѣдетъ нашъ Саша.

Не успѣли онѣ дойти какъ небо надъ ними покрылось черными тучами и раскаты грома послышались явственно.

— Надо скорѣй домой, сказала Анна. — Посмотрите вверхъ.

Наденька испугалась.

— Намъ не миновать грозы, Анна Николаевна. Мы въ четырехъ верстахъ отъ дому…. Что намъ дѣлать? Вѣдь мы промокнемъ до послѣдней ниточки.

— Въ самомъ дѣлѣ, мы не успѣемъ уйти отъ дождя…. Но здѣсь гдѣ-то стояла караулка…. по этой тропинкѣ кажется….

И Анна взяла за руку дрожавшую Наденьку и побѣжала съ ней пока онѣ не очутились предъ крошечною избой съ плетеными сѣнями. Пора имъ было пріютиться: крупныя капли начинали падать на нихъ. Старикъ караульщикъ встрѣтилъ ихъ въ сѣняхъ. Сначала онъ глядѣлъ на нихъ съ недоумѣніемъ, потомъ поклонился имъ въ поясъ и привѣтливо засмѣялся отрывистымъ старческимъ смѣхомъ.

— Чай васъ, барышни, дождь напужалъ! Сюда пожалуйте, въ избенку, а то васъ здѣсь дождь зальетъ.

Дѣвицы вошли, задыхаясь Отъ быстраго бѣга, и усѣлись въ углу тѣсной, темной избы, съ дымнымъ, удушливымъ запахомъ. Дождь началъ бить и плескать о миніатюрныя стекла. Убѣжище ихъ показалось Наденькѣ очень неуютнымъ.

— Ты, дѣдушка, одинъ тутъ живешь? спросила она, поглядывая на полъ и лавки, покрытыя толстою корой грязи.

— Одинъ, матушка барышня; вотъ ужь пятый годъ какъ хозяйка у меня умерла. — Старикъ закашлялся и закряхтѣлъ; потомъ прибавилъ: — Съ ней будто все не такъ скучно было. А теперь у меня только котъ вонъ остался, да пчелы около избенки, все твари неразумныя.

Послышался сильный раскатъ грома, почти совпадавшій съ яркимъ блескомъ молніи. Старикъ пробормоталъ: «Господи Іисусе Христе!» и перекрестился. Наденька перепуганная прижалась къ Аннѣ, какъ ребенокъ къ матери.

Вдругъ громъ раздался съ такою силой что обѣ дѣвушки невольно вскочили съ мѣста. Большое дерево, шагахъ въ двадцати отъ избы, пошатнулось и рухнуло о земь.

— Ударило! Съ нами крестная сила! могъ только проговорить старикъ.

Наденька заплакала со страху. Анна зачерпнула красною деревянною чашкой воды изъ ведра и уговорила ее выпить и успокоиться.

Въ эту минуту общей тревоги никто не замѣтилъ какъ отворилась дверь и въ избу вошелъ человѣкъ въ каучуковомъ плащѣ и высокихъ сапогахъ. Наденька первая увидѣла незнакомца и слегка крикнула отъ удивленія.

— Виноватъ, я васъ кажется напугалъ, сказалъ чужой, снимая мокрый плащъ. — Позвольте себя рекомендовать: я новый помѣщикъ Благовѣщенскаго, Краснопольскій.

Дѣвицы отвѣтили на почтительный поклонъ, и новый ихъ знакомый обратился къ старику:

— Лошадь моя стоитъ у тебя въ сѣняхъ, старикъ; обожду грозу. Вы позволите мнѣ присоединиться къ вашему обществу? прибавилъ онъ, любезно обращаясь къ дѣвицамъ. — Нужно поблагодарить грозу за такую пріятную встрѣчу.

Сказавъ это, онъ сѣлъ у противоположной стѣнки, испросивъ на то позволеніе взглядомъ. Пріемы его были такъ любезны и почтительны что Анна въ знакъ согласія слегка поклонилась, а Наденька до того оправилась отъ перваго испуга что вступила съ нимъ въ разговоръ.

— Мы живемъ въ Акуловкѣ; насъ застала гроза въ лѣсу, во время прогулки; молнія ударила тутъ совсѣмъ близко, ужь такъ я перепугалась!

— Конечно, отвѣтилъ онъ съ тонкою улыбкой; — всѣ дѣвицы любятъ пугаться; онѣ знаютъ какъ это имъ къ лицу. Что можетъ быть пріятнѣе какъ явиться защитникомъ слабой, пугливой женщины, поддержать ее храбрость и быть ея опорою! А вы не испугались? прибавилъ онъ, обращаясь къ Аннѣ.

— Къ несчастію, нѣтъ. Вамъ не представляется случая поддерживать мою храбрость, отвѣчала она улыбаясь.

Къ Аннѣ удивительно шла улыбка, и въ рѣдкія минуты веселости она была обворожительна. Краснолольскій взглянулъ на нее глубоко и пытливо, какъ будто разомъ желая ее разгадать. Странные были у него глаза! Трудно было сказать положительно какого они были цвѣта; въ нихъ только виднѣлся общій блескъ. Взглядъ этотъ смутилъ Анну; она почувствовала что тутъ дѣйствуетъ не простое любопытство, а желаніе проникнуть ей въ душу. Однако впечатлѣніе произведенное на Анну этимъ взглядомъ было довольно пріятное, хотя краска и выступила слегка на ея блѣдномъ лицѣ.

«Что жъ, думала она, пусть изучаетъ. Я отъ этого не проиграю.»

Ей хотѣлось, съ своей стороны, узнать его тайныя мысли, и когда онъ снова занялся разговоромъ съ Наденькой, она старалась прочесть на лицѣ его какой у него характеръ и темпераментъ.

Краснопольскій былъ лѣтъ тридцати, выше средняго роста, строенъ. Густые темные волосы его были зачесаны кверху и падали съ темени на затылокъ. Лобъ былъ не высокій, но сильно развитъ въ ширину. Надъ густыми черными бровями виднѣлась горизонтальная морщина. Носъ былъ прямой, довольно правильный; густая черная борода очень шла къ его ослѣпительно бѣлымъ зубамъ и къ краснымъ, нѣсколько толстымъ губамъ. Сильный загаръ придавалъ его энергичному лицу еще болѣе мужественности. Вообще наружность его не представляла ничего необыкновеннаго, хотя онъ былъ красивъ и выраженіе лица его было умное. За то въ манерахъ его высказывался человѣкъ хорошаго общества. Улыбка была тонкая, пріятная, располагающая въ его пользу.

Такъ должно-быть думала и Наденька, потому что забыла всякую робость и весело болтала. Она призналась ему какъ рада она была кончить скучное ученье, съ какимъ нетерпѣніемъ ждетъ брата. Краснопольскій видимо забавлялся ея дѣтскою наивностью; онъ шутилъ съ ней и дразнилъ ее какъ ребенка. Изрѣдка его пристальный взоръ устремлялся на Анну.

«Что ему надо?» думала она.

Разговаривая съ Наденькой, Краснопольскій часто обращался и къ Курбинской. Отъ Анны не ускользнуло что голосъ и выраженіе лица его тогда совершенно мѣнялись. Улыбка исчезала; въ голосѣ слышалась мягкая, кроткая нота. Въ такомъ тонѣ говорятъ обыкновенно съ людьми претерпѣвшими недавно горестную потерю. Тутъ видно желаніе развлечь и вмѣстѣ опасеніе какъ-нибудь не оскорбить чувства неумѣстнымъ словомъ.

Когда гроза прошла, Краснопольскій предложилъ отправиться въ Акуловку и увѣдомить Любовь Петровну гдѣ ея дочь и куда послать экипажъ, плащи и калоши.

— Благодарю васъ, вы очень добры, отвѣчала Наденька. Пока онъ одѣвался, она прибавила: — Надѣюсь маменька васъ не отпуститъ и мы съ вами еще увидимся.

Она покраснѣла сказавъ эту фразу вѣжливости; ей было пріятно что она сумѣла выразиться такъ любезно, и вмѣстѣ стыдно, потому что вѣжливый тонъ ея прикрывалъ искреннее желаніе, и она еще не привыкла хитрить.

Молодой человѣкъ отвѣтилъ поклономъ; потомъ онъ почтительно поклонился Аннѣ и снова устремилъ на нее свой особенный взглядъ. Она однакоже не выказала ни малѣйшаго ощущенія отъ этого взгляда, холодно, но вѣжливо ему поклонилась и по уходѣ его равнодушно начала говорить о немъ съ Наденькой, не сообщая ей никакихъ своихъ тайныхъ предположеній. Когда онѣ чрезъ часъ вернулись домой, Аркадій Ѳедоровичъ Краснопольскій сидѣлъ съ Любовью Петровной за чайнымъ столомъ, съ оживленіемъ разговаривая съ ней о хозяйствѣ. Онъ хвалилъ ея коровъ и лошадей, которыя возвращались домой мимо ея оконъ, и любовался удобнымъ расположеніемъ ея комнатъ. Акулина съ пріятною улыбкой выслушивала его похвалы, и будто заведенная табатерка съ музыкой, сыграла съ начала до конца всѣ свои піесы: о поѣздкахъ въ Петербургъ, о знатной роднѣ и т. д. Были также грустные, тоскливые напѣвы, а именно: о нѣкоторыхъ затруднительныхъ дѣлахъ со становымъ.

Молодой помѣщикъ выказывалъ необыкновенный тактъ: выслушивалъ, одобрялъ, совѣтовалъ, объяснялъ такъ дѣльно и толково что даже Любовь Петровна начинала понимать въ чемъ дѣло, и когда новый знакомый, напившись чаю, распростился съ ней, она въ самыхъ теплыхъ выраженіяхъ высказала ему желаніе видѣть его почаще у себя.

— Venez demais sur une assiete de soupe, приглашала она очень любезно.

Къ счастію, Аркадій Ѳедоровичъ былъ уже на крыльцѣ и успѣлъ вовремя сѣсть на лошадь и ускакать, а то бы едва ли ему удалось скрыть впечатлѣніе произведенное на него забавнымъ руссицизмомъ Любови Петровны.

«А непремѣнно нужно выражаться на французскомъ діалектѣ, думалъ онъ. — Забавная барыня!… Очень ужь наивная. Воображаю какъ потѣшалась надъ ней знатная родня въ Петербургѣ. А дочка миленькая…. Но тою, другою интересно было бы позаняться; ее стоитъ изучить…. Кажется я началъ не дурно. Надо обращаться съ ней иначе чѣмъ съ Наденькой и брать покорностью, благоговѣніемъ…. Тогда можетъ-бытъ эта богиня сойдетъ съ своего Олимпа чтобъ утѣшить бѣднаго смертнаго. Наденька та сама набѣжитъ безъ особенныхъ стараній съ моей стороны.»

Еслибъ Анна съ Наденькой могли угадать мысли этого красиваго, привлекательнаго молодаго человѣка, то это бы ихъ спасло въ послѣдствіи отъ многихъ тяжелыхъ минутъ. Онъ удивительнымъ чутьемъ сразу разгадалъ двѣ совершенно противоположныя натуры и расположилъ ихъ въ свою пользу. Наденька уже глядѣла на него глазами покорной ученицы. Разговоръ его съ матерью далъ ей высокое мнѣніе о его умѣ и она съ благодарностью помнила какъ такой необыкновенный человѣкъ весело и снисходительно болталъ съ ней объ институтѣ.

«Что онъ обо мнѣ думаетъ?… Вѣрно онъ находитъ что я ужасно неразвита!… размышляла она. — Ужъ не наговорила ли я ему какого-нибудь страшнаго вздора? Онъ такой умный, образованный человѣкъ, а я съ нимъ болтала какъ съ мальчишкой!»

«Хотѣлось бы мнѣ его разгадать, думала Анна. — Онъ снисходитъ къ чужимъ пошлостямъ, но въ глазахъ его таится что-то. Желала бы я чтобъ онъ высказался…. Какую онъ дѣлаетъ разницу между Наденькой и мной… Кажется онъ умѣетъ распознавать людей.»

Въ этомъ по крайней мѣрѣ Анна не ошиблась.

IV.

Когда на слѣдующее воскресенье Аркадій Ѳедоровичъ обѣдалъ у Акулиныхъ, ему удалось побѣдить несообщительность Анны и вовлечь ее въ очень оживленный разговоръ. Рѣчь шла о будущей карьерѣ Александра Акулина; Любовь Петровна желала узнать о томъ мнѣніе гостя.

— Не могу дать вамъ безпристрастнаго совѣта, отвѣчалъ Краснопольскій. — Мои желанья и стремленья всегда клонятся больше къ независимости нежели къ блистательному положенію въ свѣтѣ. Какую карьеру въ гражданской службѣ я бы ни выбралъ, мнѣ пришлось бы проходить годы несамостоятельнаго, одуряющаго бюрократическаго труда, быть смиреннымъ исполнителемъ чужихъ плановъ, часто для меня неясныхъ. Первыя ступени нашей гражданской службы точно фабричная работа. Человѣкъ по цѣлымъ годамъ принужденъ подкладывать брусья подъ молотъ, машинально, безъ участія его лучшихъ силъ: такъ и наши служаки сидятъ по цѣлымъ годамъ за извлеченьями изъ разныхъ дѣлъ, отношеніями и друга мы обращиками бюрократической литературы. Я чувствовалъ что такая дѣятельность мнѣ слишкомъ надоѣстъ, а потому бросилъ надежду на чины и награды, жилъ сначала управляющимъ у одного изъ нашихъ крупныхъ землевладѣльцевъ и, послѣ нѣсколькихъ годовъ лишеній и труда, самъ наконецъ сдѣлался помѣщикомъ. Теперь я обезпеченъ на всю жизнь и не обязанъ слушаться чужихъ приказаній. Конечно первые годы моей дѣятельности были не легки; я долженъ былъ работать какъ волъ, вставать съ пѣтухами и поспѣвать всюду. За то я съ самаго начала былъ самостоятеленъ; никто не мѣшалъ мнѣ развернуться. Мои планы, пріемы, соображенія, не подвергались постоянному контролю какой-нибудь тупоумной особы. Только бы я посылалъ хорошіе доходы, а все прочее предоставлялось моему собственному благоусмотрѣнію.

— Вы, кажется, очень любите независимость, замѣтила Курбинская.

— Скажите лучше что она служить непремѣннымъ условіемъ моего существованія. Могу сказать безъ самохвальства что мои желанья умѣренны и вовсе не противны общему благу; зато я не хочу чтобы мнѣ мѣшали дѣйствовать какъ я считаю полезнымъ. Роль администратора, хотя въ самой тѣсной рамкѣ, для меня гораздо пріятнѣе роли подчиненнаго съ самыми блестящими надеждами. Но если другіе не раздѣляютъ моихъ взглядовъ, то я ихъ за то не осуждаю. Понятно что для многихъ канцелярская служба вовсе не безотрадна и что они охотно соглашаются ждать у моря погоды.

— Я вамъ сочувствую, сказала Курбинская задумчиво. — На вашемъ поприщѣ легче осуществить то что составляетъ лучшую часть нашей внутренней жизни. Вы можете многое сдѣлать для вашихъ крестьянъ.

— Конечно, вы совершенно правы…. Время дорого… Скорѣе я позволю себѣ какое-нибудь упущеніе въ полевомъ хозяйствѣ чѣмъ быть равнодушнымъ къ такому священному дѣлу. Я уже началъ подготовлять умы къ открытію школы.

Тутъ Краснопольскій, на вопросъ Анны, началъ объяснять ей всѣ затрудненія которыя грозятъ его плану со стороны родителей-поселянъ.

— Конечно я могъ бы просто приказать, прибавилъ онъ, — но мнѣ кажется что въ такихъ вещахъ не слѣдуетъ поступать слишкомъ круто. Лучше убѣдить. Я достаточно ознакомился съ характеромъ русскаго мужика, и не отчаиваюсь въ успѣхѣ.

Слова Краснопольскаго, въ которыхъ слышалось спокойное сознаніе собственной силы, его гордое стремленіе къ независимости, нашли живой отголосокъ въ душѣ Анны.

«Вотъ настоящій дѣятель, думала она: сколько въ немъ ума, силы, практическаго знанія жизни и благородства.»

Послѣднее качество она ошибочно приписывала своему ловкому собесѣднику. Но кто же въ состояніи съ перваго взгляда отличить искусную позолоту отъ настоящаго золота? А Аркадій Ѳедоровичъ былъ искусный игрокъ и отлично изучилъ всѣ пріемы благомыслящихъ людей. Зашла рѣчь о чтеніи. Краснопольскій обѣщалъ привезти недавно вышедшій романъ, надѣлавшій много шуму, и дѣйствительно на слѣдующій вечеръ привезъ его и сталъ самъ читать его вслухъ.

Голосъ его былъ пріятный и интонація правильная, такъ что дѣвицы слушали его съ удовольствіемъ. Сначала подъ предлогомъ окончить книгу, потомъ по праву привычки, онъ началъ пріѣзжать очень часто въ Акуловку. Съ каждымъ разомъ онъ выигрывалъ все больше во мнѣніи своихъ трехъ собесѣдницъ. Всѣ слова его такъ и дышали доброжелательствомъ, умомъ, энергіей и скромностью истинно достойнаго человѣка. Онъ владѣлъ искусствомъ всѣмъ угождать, никогда не показывая вида что заискиваетъ чье-нибудь расположеніе. Онъ казался внимательнымъ ко всѣмъ только вслѣдствіе врожденнаго добродушія. Но въ чемъ онъ особенно хорошо успѣвалъ, это — ухаживать за обѣими дѣвицами разомъ. Каждая имѣла полное право думать что она одна причиной его частыхъ посѣщеній. Когда ему удавалось быть пять минутъ наединѣ съ Анной, онъ всегда умѣлъ пуститъ какой-нибудь тонкій намекъ который подтверждалъ въ ней увѣренность что онъ для нея только терпитъ общество Акулиной и ребенка Нади. Наденьку опять ему удавалось убѣдить что она одна ему нравится. Но все это не высказывалось ясно, а ловко намекалось. Онъ зналъ что если мущинѣ удастся занять въ своемъ отсутствіи мысли женщины собою, то онъ уже много выигралъ. Поэтому онъ любилъ задавать загадки, разчитывая что разгадкою ихъ займутся дѣятельно въ его отсутствіи. Эта уловка не отличается новизной; многіе сердцеѣды даже стараются въ началѣ знакомства возбуждать ненависть къ себѣ единственно чтобы занять собою мысли той которую желаютъ побѣдить. Какъ скоро этотъ результатъ достигнутъ, успѣхъ бываетъ несомнѣнный при сколько-нибудь искусной игрѣ. Какъ ни ловокъ былъ Аркадій Ѳедоровичъ, однако не вполнѣ остался собою доволенъ. Прошли четыре недѣли со дня встрѣчи въ караулкѣ, а Анна еще ничѣмъ не показала что интересуется имъ. Онъ добился только того что она съ нимъ говорила, а съ другими молчала. Ни слрва надежды, ни одного нѣжнаго взгляда, ни одного теплаго, дружескаго пожатія руки. Наденька — другое дѣло: та мигомъ въ него влюбилась такъ наивно, откровенно, довѣрчиво что онъ считалъ для нея дальнѣйшую подготовку лишнею. Оставалось только терпѣливо выждать случая.

Дождались наконецъ пріѣзда студента Александра Акулина, красиваго блондина съ женоподобнымъ лицомъ. Мать и сестра были внѣ себя отъ удовольствія и въ первые дни просто не знала чѣмъ бы его побаловать. Аннѣ показалось что онъ холодно отвѣчалъ на всѣ ихъ ласки; въ немъ видна была принужденность и неискренность. Случалось ли спросить его мнѣнія насчетъ устройства его комнаты или объ обѣдѣ, онъ всякій разъ замѣчалъ равнодушно: «Какъ хотите, мнѣ все равно.» А когда приставали, онъ нетерпѣливо отвѣчалъ: «Ахъ, оставьте меня въ покоѣ! Это такіе пустяки что и говорить не стоитъ; дѣлайте какъ знаете!» «У него все науки въ головѣ», говорила Любовь Петровна. Но Наденька не на шутку огорчалась что такъ жестоко ошиблась въ братѣ. Ей никакъ не удавалось довести его до откровенной, родственной болтавни, и она ясно увидала что ей не приведется съ намъ гулять, кататься верхомъ и навѣщать сосѣдей. Досада ея часто доходила до слезъ, и не желая огорчить мать, она прибѣгала къ Аннѣ и разказывала ей все свое горе и разочарованіе. Курбинская, послѣ двухъ-трехъ дней, успѣла разгадать характеръ Александра. Она не раздѣляла мнѣнія матери чтобъ его угрюмость и равнодушіе были слѣдствіемъ его ученыхъ занятій. Ни одна черта въ лицѣ его не выражала твердой воли и серіозной мысли. Несмотря на свои двадцать два года, онъ скорѣе походилъ на милаго мальчика чѣмъ на взрослаго юношу. Онъ былъ средняго роста, худенькій; походка его была не твердая, онъ слегка переваливался съ боку-на-бокъ; мягкія черты лица его заслужили ему между товарищами прозвище барышня.

Изъ словъ матери и людей Анна заключила что апатичность и разсѣянность вовсе не лежали въ характерѣ молодаго Акулина, а потому она старалась угадать причину такой внезапной въ немъ перемѣны. «Должно-быть его что-нибудь мучитъ, о чемъ онъ боится говорить», думала она.

Бывали между ними разговоры о разныхъ современныхъ вопросахъ. Александръ судилъ очень рѣзко и выражалъ большое негодованіе на людей вообще и на женщинъ въ особенности, называлъ ихъ пустыми, скучными, отвергалъ ихъ семейныя обязанности и между нимъ и Курбинской затѣвался горячій споръ. Иногда, вслѣдствіе ея доводовъ, онъ неясно сознавалъ что наговорилъ страшный вздоръ; но это его не слишкомъ безпокоило. Онъ утѣшался тѣмъ что преклонялся предъ необыкновеннымъ умомъ Анны. Онъ началъ благоговѣть предъ ней и — остерегаться ея.

За то къ матери и къ сестрѣ онъ относился съ пренебреженіемъ и мнѣніе его объ умѣ и пониманіи жизни Любови Петровны было самое невыгодное. Когда она съ немъ о чемъ-нибудь толковала, презрительная мина его всегда выражала: «Какое бабьё! Хоть бы это имѣло какой-нибудь смыслъ!» Наденька въ его глазахъ казалась какою-то дурочкой, съ которою ни о чемъ нельзя поговорить. Онъ былъ еще на той ступени развитія когда человѣку недоступно удовольствіе изучать другаго человѣка, хоть бы и ребенка; онъ требовалъ отъ людей только того чтобъ они дали ему случай порисоваться.

— Тебѣ бы слѣдовало съѣздить къ Аркадію Ѳедоровичу, объявила Акулина вскорѣ по пріѣздѣ сына. — Онъ съ нами очень сблизился… не ловко у него не быть. Ты бы кстати заѣхалъ и къ Кутасовымъ; пригласи ихъ у насъ въ воскресенье отобѣдать. Какъ бы тебя не приняли за какого-нибудь мовежанръ, если ты не окажешь имъ этого маленькаго вниманія.

— Увольте, маменька, объявилъ Александръ, — я пріѣхалъ въ деревню не для визитовъ; мнѣ хочется отдохнуть, пожитъ на свободѣ, а тутъ изволь заниматься туалетомъ и натягивать лайковыя перчатки!

— Важность какая, разсмѣялась Наденька; — ужь ты черезчуръ нѣжничаешь! Извольте-ка идти въ свою комнату, пригладить волосы, переодѣться и явиться сюда прелестнымъ молодымъ человѣкомъ. Я побѣгу и велю заложить маленькій тарантасъ.

Александръ, вмѣсто отвѣта, развалился въ креслѣ и вытянулъ ноги впередъ, а руки закинулъ назадъ, уперевъ на нихъ затылокъ, будто собирался спать. Наденька принялась изо всѣхъ силъ приподнимать его со стула, но безуспѣшно.

Вошла Анна; Александръ выпрямился какъ ученикъ когда учитель входитъ въ классъ.

— На какой это васъ подымаютъ подвигъ? спросила улыбаясь Курбинская.

— Ему надо ѣхать къ Аркадію Ѳедоровичу, отвѣтила за него Наденька, — а онъ ни за что!….

— Конечно, слѣдуетъ ѣхать; неловко у него не побывать, замѣтила Анна. — Притомъ вы его здѣсь ужь видѣли и знаете что онъ очень умный и любезный человѣкъ.

— Удостоился всемилостивѣйшаго вниманія, счастливецъ! проговорилъ Александръ сквозь зубы. Потомъ, долго не думая, вскочилъ съ кресла и исчезъ въ свою комнату, безъ дальнѣйшихъ объясненій.

— Куда это онъ пропалъ? спросила Наденька въ недоумѣніи.

Минутъ черезъ двадцать Александръ явился очень прилично одѣтый, но видимо избѣгалъ взглядовъ матери и двухъ дѣвицъ. Онъ началъ расхаживатъ взадъ и впередъ по комнатѣ съ кислымъ лицомъ и храня глубокое молчаніе.

Наденька не вытерпѣла и расхохоталась.

— Какъ это торжественно, воскликнула она.

Александръ остановился предъ ней, руки въ карманѣ, и поглядѣлъ на нее вопросительно и строго.

Прошка пришелъ доложить что лошади у подъѣзда. Нечего дѣлать, пришлось ѣхать! За то Александръ выбранилъ предъ отъѣздомъ всю прислугу, каждаго порознь и всѣхъ вмѣстѣ, за разныя неисправности въ упряжи и въ экипажѣ, что весьма огорчило Любовь Петровну; «это бы все мнѣ слѣдовало сказать этимъ дуракамъ, а я и не замѣтила! винила она себя. Теперь мой бѣдный Саша сердится и портитъ себѣ кровь, а ему бы надо отдохнуть отъ всѣхъ трудовъ!»

По словамъ великаго писателя, та женщина стоитъ выше всѣхъ которая по смерти отца ея дѣтей въ состояніи заступить у нихъ его мѣсто. Но какъ мало такихъ женщинъ! Даже самыя развитыя большею частію грѣшатъ слишкомъ большою снисходительностью къ дѣтямъ, и матушкины сынки долго не выведутся.

— Что это ему вдругъ вздумалось ѣхать, а прежде все нѣтъ да нѣтъ, дивилась Любовь Петровна послушанію своего Саши. Она и не догадывалась что ея непокорный сынъ незамѣтно и невольно поддался вліянію блѣдной компаньйонки ея дочери. Курбинская рѣдко высказывала свое мнѣніе, да и то нехотя.

Она никогда не настаивала чтобы непремѣнно исполняли ея волю; но мало-по-малу она стала въ домѣ какимъ-то авторитетомъ. Чуть какое-нибудь затрудненіе — всѣ къ ней. То Любовь Петровна придетъ къ ней и спроситъ куда дѣвать мясо отъ только-что зарѣзанной коровы: — время жаркое, какъ бы не испортилось….

— Да я бы оставила для дома пуда два, посолила бы столько же въ прокъ, а остальное послала бы продать на базаръ, отвѣчала Анна, и совѣтъ ея исполнялся буквально.

То прибѣгать горничная: — барышня, не знаете ли какъ вывести пятна отъ ягодъ? — Посовѣтуйте, Анна Николаевна, куда мнѣ поставить диванъ въ моей комнатѣ, приставала Наденька. И Анна на всякій вопросъ давала отвѣтъ. Она одна казалась только взрослою въ домѣ, а всѣ прочіе — дѣтьми.

Въ характерѣ ея не было той мелочности которая такъ часто оскорбляетъ чужое самолюбіе. Никогда на лицѣ ея не выказывалась та самодовольная улыбка которая такъ ясно выражаетъ: — вотъ я какая умница, что всѣ ко мнѣ прибѣгаютъ; ужь безъ меня никогда ничего дѣльнаго не уладятъ! — Она такъ строго наблюдала за собой, такъ боялась проявить какую-нибудь мелкую страсть, что никто и не думалъ остерегаться ея слишкомъ большаго вліянія въ домѣ. Она умѣла оставаться скромною комланьйонкой, исполняла все о чемъ ее просили и что могло входить въ составъ ея обязанностей, была со всѣми вѣжлива, предупредительна безъ фамильярности, и никогда не вмѣшивалась непрошенно въ чужія дѣла. Она вела себя такъ осторожно не потому чтобъ очень дорожила расположеніемъ своихъ домашнихъ, но гордость ея возмущалась при одной мысли что ей могли бы сдѣлать оскорбительный упрекъ; а потому она насколько могла щадила чужое самолюбіе.

Александръ вернулся поздно вечеромъ. Про Кутасовыхъ онъ едва упомянулъ, но отъ Краснопольскаго былъ въ восторгѣ.

— Вотъ ужь хозяинъ на славу! повторялъ онъ. — Порядокъ у него вездѣ какой! Да какой дѣятельный! Тутъ онъ предполагаетъ устроить прудъ для винокуреннаго завода, тамъ строится у него прекрасная овчарня для мериносовъ. А коровъ какихъ онъ накупилъ!… да какъ дешево!

— Oui, c’est un homme très distingué, согласилась мать. — А propos, chère Nadine, что ты завтра надѣнешь? Надѣнь свое голубое шелковое платье. Неправда ли, Анна Николаевна, оно ей будетъ очень къ лицу?

— Къ Наденькѣ очень идетъ ея розовое полубатистовое платье. Кажется было бы приличнѣе надѣть его лѣтомъ, въ деревнѣ, отвѣтила Анна.

— Да, въ самомъ дѣлѣ; я о немъ и позабыла… Ну, а какъ вы думаете, мнѣ хорошо надѣть мой бѣлый шитый капотъ и куафюру съ розовыми лентами?

— Наденька ужь будетъ въ розовомъ; не лучше ли вамъ надѣть вашъ чепчикъ съ зелеными лентами?

Вечеромъ, когда Анна уже легла спать, Наденька вошла къ ней на верхъ и сѣла къ ней на постель.

— Какъ бы я желала взглянуть когда-нибудь на хозяйство Аркадія Ѳедоровича! оказала она. — Александръ увѣряетъ что у него тамъ такъ хорошо.

— Жаль что онъ не женатъ, тогда бы ничто не помѣшало намъ съѣздить къ нему и удовлетворить наше любопытство, отвѣчала Анна.

— А какъ вы думаете, Анна Николаевна, на какой онъ женится дѣвушкѣ? спросила Наденька какъ-то нерѣшительно.

— Я думаю на той которая будетъ въ состояніи его понять, отвѣтила Курбинская. Хорошо что не было огня въ комнатѣ и никто не видѣлъ какъ Анна покраснѣла при этихъ словахъ.

— А мнѣ кажется что онъ женится на той которая его больше всѣхъ полюбитъ.

— Умному человѣку не довольно одной любви, ему нужна полная симпатія.

Наденька вздохнула, встала и отправилась въ свою комнату.

Анна была встревожена. До сихъ поръ Наденькины чувства къ Краснопольскому казались ей ребячествомъ, институтскимъ обожаньемъ. Теперь же они показались ей совсѣмъ въ другомъ свѣтѣ.

— Что жь такое? ну, выйдетъ за него…. что ей мѣшаетъ? Очень буду за нее рада, хитрила она сама съ собою.

Какъ бы то ни было, а радости она никакой на чувствовала; напротивъ, при одной мысли о возможномъ бракѣ Наденьки съ Краснопольскимъ что-то щемило ей грудь, и сердце ея билось тревожно.

— Что это со мной сегодня вечеромъ? вѣрно душно здѣсь…

Она встала, накинула на себя легкій пеньюаръ и отворила окно. Но душевная тревога ея не унималась… Долго сидѣла она предъ окномъ, и гордое сердце ея всѣми силами боролось съ тѣмъ что она называла глупыми грезами. Наконецъ усталость взяла свое, и она къ утру заснула тревожнымъ сномъ.

V.

Нельзя сказать чтобы сонъ Наденьки былъ спокойнѣе. Она такъ бросалась по постели что уронила подушку на полъ и, вѣрно, вслѣдствіе низкаго положенія головы, видѣла во снѣ страшную дичь. Разъ она даже громко вскрикнула; ей представилось что всѣ коровы Аркадія Ѳедоровича погнались за ней. На другое утро было воскресенье, то самое въ которое Акулина ждала гостей. Барышни отправились къ обѣднѣ, немного блѣднѣй обыкновеннаго. Обѣ молились усердно. Анна искала силы побѣдить то странное, волновавшее ее чувство въ которомъ она еще не умѣла отдать себѣ отчета, а Наденька прибѣгала ко всѣмъ святымъ чтобъ они ей помогли тронуть сердце Аркадія Ѳедоровича. Потомъ вдругъ ей казалось что этому не бывать, и слезы выступали на глазахъ ея.

Когда онѣ вернулись, Любовь Петровна сидѣла съ Александромъ за чайнымъ столомъ. Заботливая хозяйка на этотъ разъ не рѣшилась уѣхать изъ дому когда ждала гостей, и ей нужно было распорядиться насчетъ обѣда. Она, какъ ни охала, ни каялась, но все же не поѣхала къ обѣднѣ.

Александръ же просто проспалъ. Онъ съ большимъ аппетитомъ, безъ всякихъ вздоховъ и раскаянія, распивалъ свой чай и равнодушно выслушивалъ упреки матери о недостаткѣ въ немъ набожности.

Но некогда ей было терять времени. Въ домѣ всѣ суетились, какъ пчелы предъ роеніемъ; но дѣло не подвигалось, потому что главный полководецъ, Любовь Петровна, не составила себѣ опредѣленнаго плана кампаніи. Она безтолково звала людей то въ одинъ конецъ, то въ другой, отрывала ихъ отъ нужной работы чтобы занять пустяками, суетилась, бранила, такъ что люди хватались за голову желая удержать хоть остатокъ присутствія духа. Конечно Любовь Петровна была разбита на всѣхъ пунктахъ: случились остановки, недоразумѣнья; поваръ изготовилъ три блюда изъ капусты, а картофелю въ супъ не положилъ; часть крема вылилась на бѣлый капотъ хозяйки, и Параша должна была замывать его, вмѣсто того чтобы помогать злополучному повару.

Притомъ случилось непріятное столкновеніе лба Любови Петровны съ ручкой кострюли, нескромно высунувшейся со своей полки. Этотъ послѣдній горестный случай чуть не довелъ жертву до нервнаго припадка. Къ счастью, Анна принесла еще вовремя сахарной воды.

Любовь Петровна принадлежала къ числу тѣхъ женщинъ которыхъ называютъ хорошими хозяйками только потому что гости видятъ ихъ въ постоянныхъ хлопотахъ. Но суетня Акулиной ни къ чему не вела, а только замедляла ходъ хозяйственнаго механизма.

Сначала она торопилась отдавать приказанія; потомъ ей приходило на умъ что эти приказанія неудобоисполнимы, и она съ такою же поспѣшностью торопилась ихъ отмѣнить.

Ordre, contre-ordre, désordre! и самое непріятное впечатлѣніе на гостей отъ бѣготни и суматохи.

Гости начинали уже собираться, а никто еще не подумалъ о завтракѣ, до того всѣ увлеклись приготовленіями къ обѣду. Къ счастію, Анна скоро поняла что нужно дѣйствовать, а не спрашивать, и, придумавъ вкусный завтракъ изъ наличныхъ припасовъ, сообщила свои мысли хозяйкѣ, которая съ радостью благословила ее на подвигъ. Раньше всѣхъ прикатила знакомая намъ Пелагея Калистратовна.

Послѣ первыхъ привѣтствій она обратилась къ хозяйкѣ съ таинственнымъ видомъ:

— Нельзя ли переговорить съ вами, матушка Любовь Петровна?

Любовь Петровна увела ее въ свою спальню, гдѣ въ перемежку лежали снятыя платья, заготовленныя тарелки, блюда, чашки и закуски. Кромѣ того у Любови Петровны было въ обычаѣ развѣшивать мѣшки съ сушеными грибами по стѣнамъ и украшать окна огромными бутылями съ какимъ-то красноватымъ настоемъ.

Снявъ съ одного стула ночную кофту и чепчикъ сомнительной бѣлизны, а съ другаго — ситцевый старый капотъ, хозяйка любезно пригласила гостью присѣсть, и сама опустиласъ на стулъ вздыхая отъ усталости.

— Я, Любовь Петровна, насчетъ жениха-съ для Надежды Ивановны, начала таинственнымъ шепотомъ старуха, причемъ лицо ея приняло выраженіе какой-то сдержанной торжественности. — Ужъ какъ всѣ хвалятъ Аркадія Ѳедоровича! Такой, говорятъ, разсудительный, хозяинъ…. да и богатъ должно-быть. Давно ли пріѣхалъ, а ужь какъ обзавелся…. любо смотрѣть!… Остановила вчера его скотницу…. Куда, говорю, Акулина Андреевна, торопишься? Ты лучше разкажи-ко мнѣ что новый вашъ баринъ? Да какой онъ? да какъ хозяйничаетъ? да какъ живетъ? Ну и утѣшила она меня, разказала все, все что только знала…. Ну, матушка, ужь подлинно женихъ, женихъ хорошій. И образованный, знаете, книгъ ему цѣлый ящикъ привезли, пудовъ съ пять, да на разныхъ языкахъ…. Чай, французскія у него также будутъ. И ужь бѣлья-то, я вамъ скажу…. всего по дюжинѣ…. ей Богу! Коровъ, теперича, у него пятнадцать, а быкъ огромный, страсть какой.

— Аркадій Ѳедоровичъ у насъ бываетъ, Пелагея Калистратовна. Ничего, кажется человѣкъ хорошій. Но вы однако не торопитесь ему говорить про Наденьку. Съ образованнымъ, знаете, не легко устраивать такія дѣла…. станешь навязываться, а онъ, пожалуй, на попятную. Надо дать срокъ; пусть сначала узнаютъ другъ друга.

Любовь Петровна очень желала отклонить услуги Пелагеи Кадистратовны не потому чтобы считала посредничество наемныхъ свахъ неприличнымъ, но изъ экономическихъ видовъ. Ея воображенію рисовалось какое-то платье, по шестидесяти копѣекъ аршинъ, которое ей придется подарить Пелагеѣ Калистратовнѣ въ награду за неусыпныя заботы о счастіи Надежды Ивановны. «Можетъ-быть Наденька и такъ ему понравится, подумала она, — тогда семь рублей восемьдесятъ копѣекъ въ карманѣ», разчитала она довольно быстро.

— Ужь какъ Богу угодно, прибавила она вслухъ, со смиреннымъ взглядомъ на образа; — да будетъ Его святая воля! Однако пора мнѣ къ гостямъ.

Она встала и вошла со старухой въ гостиную. Пелагея Калистратовна не совсѣмъ осталась довольна результатомъ своихъ дипломатическихъ переговоровъ, сердито пожевывала и усѣлась въ уголокъ, за огромнымъ плющомъ. Оттуда сѣрые глазки ея быстро бѣгали отъ одного къ другому; она ловила каждое слово и жадно набирала матеріалъ для бесѣдъ съ сосѣдними помѣщицами.

Любовь Петровна застала въ гостиной довольно многочисленную толпу гостей. Тамъ же въ углу былъ накрытъ столикъ съ завтракомъ. Наденька съ Анной угощали всѣхъ и старались занимать гостей. Наконецъ и Александръ рѣшился покинуть свое убѣжище и явиться къ гостямъ. Онъ вошелъ не совсѣмъ развязно, поклонился дамамъ немного бокомъ и подошелъ къ группѣ мущинъ, стоявшихъ около стола съ завтракомъ, и былъ тутъ встрѣченъ радостными восклицаніями.

— Александръ Ивановичъ, мое почтенье-съ, произнесъ съ полнымъ ртомъ сухощавый старикъ, протягивая ему лѣвую руку (въ правой онъ держалъ вилку съ соленымъ груздемъ, облитымъ сметаной). — А какъ вѣдь похожъ на покойнаго батюшку своего! Ей Богу, вылитый Иванъ Антонычъ. Время-то какъ летитъ…. Будто сегодня помню какъ мы покойнаго съ Любовью Петровной къ вѣнцу провожали.

То былъ Кутасовъ, добрякъ, хотя и нѣсколько запальчивый старичокъ, отставной поручикъ, поселившійся въ деревнѣ послѣ Турецкой войны. Онъ хромалъ на одну ногу, а на лбу у него былъ большой рубецъ; это внушало къ нему уваженіе, потому что всѣ считали его раненымъ на войнѣ, между тѣмъ какъ это было только слѣдствіемъ ушибовъ по его близорукости и нетерпѣливому характеру.

Супруга его, Арина Тимоѳеевна, была женщина дородная и чрезвычайно болтливая. Съ самаго пріѣзда своего въ Акуловку она начала нескончаемый разказъ о своемъ пьяномъ поварѣ, и только за завтракомъ немного пріумолкла.

Тутъ же, за столомъ, сидѣла молоденькая блондинка, невѣстка Кутасовой, хорошенькая, одѣтая не безъ кокетства.

Она была бойка, вертлява, жила со свекровью какъ кошка съ собакой и подавала поводъ къ сомнѣніямъ въ ея супружеской вѣрности молодому Кутасову, глуповатому, откормленному тельцу, съ широкимъ лицомъ и толстыми губами. Интересная блондинка шумно разговаривала съ Наденькой; она поддразнивала ее, громко хохотала и старалась втянуть въ бесѣду молодаго землемѣра. Но тотъ никакъ не рѣшался говорить. Отъ времени до времени онъ открывалъ ротъ, но еотомъ опять закрывалъ его, не рѣшившись вымолвить слова. Казалось, ему не часто случалось бывать въ обществѣ такихъ очаровательныхъ женщинъ. Когда вошелъ Александръ, Софья Васильевна Кутасова и его не оставила безъ вниманія. Она поражала его лучами изъ своихъ красивыхъ глазъ, пока онъ стоялъ далеко и разговаривалъ съ мущинами, а потомъ ловко улучила минуту когда онъ разсѣянно глядѣлъ предъ собой и позвала его:

— Александръ Ивановичъ! я съ нетерпѣніемъ жду отъ васъ извѣстій изъ Казани, моего роднаго города. Сядьте-ка сюда, и разказывайте, я буду слушать.

И Софья Васильевна очень граціозно улеглась въ кресло и уперла головку о пухленькую, бѣленькую руку; въ другой она держала закуренную папироску. Александръ смутился не менѣе землемѣра; онъ очень покраснѣлъ и пробормоталъ что-то невнятно. Въ эту минуту старуха Кутасова, Арина Тимоѳеевна, кончила жалобы на повара и замолкла на минуту по необходимости, чтобы набраться воздуху для новаго упражненія легкихъ и языка, какъ скрипачъ иногда останавливается во время игры чтобы наскоро натянуть какую-нибудь струнку. Она взглянула на Александра, на изящную позу невѣстки, и тутъ же порѣшила не допустить чтобы Софья Васильевна свела съ ума этого бѣднаго молодаго человѣка и помѣшать ихъ разговору.

— Скажите, Александръ Ивановичъ, вы кажется знаете въ Казани Драницына? начала она.

Александръ покраснѣлъ еще больше и ничего не могъ выговорить. Софья Васильевна взглянула на свекровь съ укоромъ. Старуха вдругъ пріостановилась, будто съ разбѣгу, и немного сконфузилась. Анна все это видѣла и слышала. Она мигомъ поняла что Кутасовы знаютъ о тайнѣ Александра, и что онъ самъ теперь ни живой, ни мертвый. Жалкій видъ молодаго студента возбудилъ въ ней состраданіе, и она захотѣла дать ему случай скрыться на время отъ общества чтобъ оправиться.

— Принесите же свой альбомъ, Александръ Ивановичъ, сказала она ему; — можетъ-бытъ у васъ тамъ отыщутся общіе знакомые.

Александръ быстро удалился въ свою комнату. Тамъ онъ бросился на диванъ и закрылъ лицо руками.

«Все пропало!» шепнулъ онъ; «сосѣди все знаютъ, узнаетъ скоро и мать…. Господи, какой она подыметъ шумъ!…. Не открыться ли ей во всемъ, прежде нежели она узнаетъ отъ постороннихъ?…. Нѣтъ, порѣшилъ онъ, — языкъ не пошевельнется…. Пусть ужь отъ другихъ узнаетъ.»

Стыдъ и досада совершенно измѣнили его лицо, онъ чуть не рыдалъ. Наконецъ онъ убѣдился что нужно будетъ преодолѣть свое волненіе.

— Зачѣмъ это я пришелъ сюда? спросилъ онъ себя. — Ахъ да, спасибо Курбинской, выручила меня.

Онъ схватилъ альбомъ и вернулся къ дамамъ.

Мѣсто его около стола занялъ, между тѣмъ, Краснопольскій. Онъ весело шутилъ съ молодою Кутасовой, которая въ эту минуту забыла и Александра, и землемѣра. Анна съ Наденькой занимали, нѣсколько въ сторонѣ, молодыхъ дѣвицъ, двухъ дочерей приходскаго священника. Обѣ однако прислушивались къ словамъ Краснопольокаго, и бесѣда ихъ съ молодыми подростками шла довольно вяло. Сашенька и Машенька, дочери священника, были очень застѣнчивы и считали признакомъ хорошаго воспитанія какъ можно больше молчать. Наконецъ Наденька устала отъ напрасныхъ усилій завязать разговоръ съ этими членами молчаливой академіи и предложила всѣмъ пройтись по саду и, несмотря на свою молодость и неопытность, сумѣла устроить такъ что очутилась вмѣстѣ съ Краснопольскимъ. Всѣ, кромѣ стариковъ, отправились въ садъ. Молодая Кутасова съ Анной отстали, потому что замѣшкались отыскивая зонтикъ Софьи Васильевны. Она съ нѣкоторою досадой замѣтила что всѣ молодые кавалеры ушли впередъ и пропалъ случай пококетничать съ кѣмъ бы то ни было, хоть бы даже съ землемѣромъ. Она не сумѣла скрыть своего неудовольствія и искала случая выместить его на комъ-нибудь.

— Замѣтили вы, начала она, — какъ моя belle mère, по обыкновенію своему, оплошала? Можете сами посудить что это за безтактная женщина! Хорошо что сама Акулина суетилась какъ угорѣлая и ничего не замѣтила, а то бы жестоко лопался бѣдный Александръ Ивановичъ.

— Я поняла что тутъ скрывается какая-то тайна Александра Ивановича, замѣтила Анна, — но онъ мнѣ ее не довѣрялъ; прошу васъ, не разказывайте мнѣ ничего.

— Не понимаю вашей щепетильности, возразила Кутасова, — а мнѣ кажется что вамъ нужно узнать въ чемъ дѣло; вѣдь и такъ скоро все сдѣлается извѣстнымъ. Пусть же лучше отъ меня узнаете. Александръ Акулинъ проигрался въ карты; онъ занялъ восемьсотъ рублей у Драницына, а ужь какъ онъ расплатится съ нимъ, одинъ Богъ вѣдаетъ.

Анна была поражена. Она не могла себѣ объяснить ни поступка Александра, ни его малодушнаго молчанія.

— Хорошъ, нечего сказать! проговорила она въ сердцахъ. — Бѣдная матъ все воображаетъ что его тяготятъ ученые труды, а онъ ей готовитъ вотъ какую радость.

— Что это, какъ вы строги, Анна Николаевна! Вѣдь всѣ почти молодые люди увлекаются игрой или кутежомъ, входятъ въ долги и разоряются. Я даже не вспомню ни одного молодаго человѣка между своими знакомыми съ кѣмъ бы не было такихъ похожденій.

Анна вздохнула.

— Можетъ-быть это и въ духѣ времени, возразила она, — но я никакъ не могу извинять дурнаго поступка только потому что онъ часто повторяется. Все же черное остается чернымъ, а бѣлое бѣлымъ, что ни говори. Какая тутъ разница, взялъ ли Александръ Ивановичъ эти деньги изъ бюро матери безъ позволенія, или проигралъ ихъ? Конечно онъ можетъ раскаяться, и тогда было бы жестоко попрекать его прошедшимъ, но оправдать его нельзя. Удивляюсь какъ общественное мнѣніе такъ снисходительно относится къ подобнымъ дѣламъ.

Софья Васильевна не знала что отвѣтить, но искала случая прервать разговоръ. Она начинала робѣть въ присутствіи такого строгаго судьи. «Пожалуй и меня также казнятъ», думала она. — Ахъ посмотрите, воскликнула она вдругъ, обрадованная случаемъ перемѣнить разговоръ, — Аркадій Ѳедоровичъ съ Надеждой Ивановной собираются кататься на лодкѣ. Пойдемте къ нимъ.

«Какъ мнѣ эта дѣвушка не симпатична!» думала Кутасова, когда спускалась по террасѣ къ рѣкѣ. «Мнѣ такъ неловко съ ней будто мадемуазель Жофруа тутъ со мной (это бывшая гувернантка Софьи Васильевны, дѣвица весьма требовательная). Просто не знаю что сказать…. того и гляди разбранятъ или поставятъ въ уголъ.» На половинѣ спуска онѣ встрѣтили Машеньку съ Сашенькой, отъ которыхъ кавалеръ ихъ давно отказался. Онѣ боялись кататься на лодкѣ и не знали куда имъ дѣваться. Анна почла долгомъ заняться ими, а потому только проводила Кутасову до лодки и вернулась домой съ обѣими барышнями.

Софья Васильевна между тѣмъ забыла про мадемуазель Жофруа какъ только очутилась въ виду всей компаніи и почувствовала что всѣ взоры обращены на нее. Съ рѣзвостью ребенка она пустилась, какъ стрѣла, бѣжать внизъ.

— Возьмите меня! возьмите меня! воскликнула она такимъ тономъ какъ будто счастіе жизни зависѣло отъ этой прогулки. Ее усадили не безъ нѣкоторыхъ взвизговъ съ ея стороны когда лодка покачнулась отъ ея прыжка. Она старалась не напрасно. Молодой землемѣръ и Александръ оба глядѣли съ большимъ участіемъ на всю эту маленькую комедію разыгранную въ честь ихъ, и очень жалѣли что лодка не могла вмѣстить и ихъ. Они, въ обществѣ безсловеснаго мужа Кутасовой, рѣшались идти берегомъ по тому же направленію которое взяла лодка.

— Какъ мило, закричала имъ Софья Васильевна, — что вы остаетесь вблизи. Вы насъ спасете когда будемъ тонуть.

Отправились. Краснопольскій взялся за весла, Кутасова — за руль; но не услѣди они отъѣхать полверсты какъ она начала раскаиваться что поѣхала. Въ увлеченіи своемъ она забыла до какой степени боится воды. Сначала она не хотѣла поддаваться безотчетному страху, рѣзвилась, брызгала водой въ Краснопольскаго, но потомъ вдругъ смолкла и не знала какъ сознаться въ такой смѣшной и непонятной слабости. Тутъ ей вздумалось что было бы не безъэфектно сыграть маленькій обморокъ.

— Ахъ! воскликнула она вдругъ: — мнѣ дурно.

Краснопольскій и Наденька сперва думали что она шутитъ, но, взглянувъ на поблѣднѣвшее лицо ея, ислугались оба.

— Высадите меня, произнесла она умирающимъ голосомъ. Ея просьбу исполнили тотчасъ же.

Краснопольскій вынесъ ее на берегъ и кое-какъ усадилъ на траву, поддерживая ее все время. Вскорѣ явилась пѣшая компанія. Всѣ очень перепугались, особенно мужъ Софьи Васильевны совсѣмъ растерялся. Онъ метался во всѣ стороны и не зналъ что ему дѣлать.

— Воды! воды! кричалъ Краснопольскій.

Всѣ опрометью бросились къ рѣкѣ. Землемѣръ завязъ въ глинистой береговой почвѣ и на нѣсколько секундъ приросъ, пока отчаянное усиліе не освободило его. Александръ не зналъ въ чемъ принести воды. Сдѣлалась общая суматоха. Наденька разумѣется заплакала.

— Скорѣй, достаньте ковшикъ изъ лодки, закричалъ опять Краснопольскій.

Александръ бросился къ лодкѣ, зачерпнулъ ковшикомъ воды и мигомъ вернулся. Онъ сталъ на колѣни предъ больной и принялся смачивать ей виски.

Софья Васильевна поняла что минута выздоровленія настала; она подняла томный взоръ на окружавшихъ и такъ быстро начала приходить въ сознаніе что минутъ черезъ десять на лицѣ ея не осталось никакихъ слѣдовъ дурноты. Краснопольскій подалъ ей руку чтобы довести ее обратно въ лодку, но она съ негодованіемъ отказалась отъ этого предложенія и отправилась домой съ мужемъ, Александромъ и землемѣромъ. Послѣдній тоже не принялъ приглашенія сѣсть въ лодку, потому что боялся оставить неизящный отпечатокъ на розовомъ платьѣ Наденьки своими въ глинѣ испачканными сапогами. Итакъ Краснопольскій съ Наденькой отправились вдвоемъ. Аркадій Ѳедоровичъ сложилъ весла и пустилъ лодку по теченію.

— Какъ хорошо такъ ѣхать! сказалъ онъ, взглянувъ на Наденьку ласкающимъ и вмѣстѣ съ тѣмъ приковывающимъ пронзительнымъ взглядомъ.

Она покраснѣла и нагнулась къ водѣ, какъ будто хотѣла отыскать на днѣ ея какое-нибудь скрытое сокровище.

— О чемъ вы призадумались, Надежда Ивановна? спросилъ онъ мягкимъ голосомъ.

— Какъ хорошо такъ ѣхать! проговорила она, рѣшительно не зная что сказать, въ такомъ она была смущеніи. Сердце у нея сильно билось; ей казалось что теперь онъ ей скажетъ что-то роковое…

— Неужели эта прогулка такъ скоро кончится? Какъ бы я хотѣлъ замедлить теченіе рѣки! замѣтилъ Краснопольскій съ чувствомъ. Потомъ, немного помолчавъ, онъ прибавилъ тихимъ голосомъ: — Надежда Ивановна, вы не въ состояніи понять того что чувствую теперь я. Всю жизнь свою я мечталъ о встрѣчѣ съ существомъ невиннымъ, любящимъ, добрымъ, съ которымъ бы я могъ подѣлиться всѣмъ лучшимъ что таится въ моей душѣ; и вотъ, я вижу предъ собою то чего искалъ: счастливый случай дозволяетъ мнѣ побыть полчаса наединѣ съ вами, и я могу хоть на это короткое время вообразить что я счастливѣйшій человѣкъ въ мірѣ.

Будь Наденька пятью годами старше, она бы вѣрно не приняла напыщенныя фразы этой декламаціи за выраженіе глубокаго чувства. Она бы или оскорбилась или разсмѣялась. Но Краснопольскій былъ искусный ловецъ: онъ умѣлъ для всякой рыбки подобрать и приманку. Одну онъ обманывалъ поддѣльною мухой, для другой просто прикрѣплялъ къ удочкѣ кусочекъ чернаго хлѣба на булавкѣ. Бѣдная рыбка лопалась! Она повѣрила благородной личинѣ лукаваго обольстителя, и доброе, мягкое сердце ея подпило его власти. Она безотчетно повѣрила ему, взглянула на него какъ на существо высшее, ни съ чѣмъ несравнимое и полюбила его со всею пылкостью первой любви.

— Развѣ вамъ пріятно быть со мною? спросила она едва слышно.

Краснопольскій пожалъ ей руку и бросилъ на нее взглядъ полный нѣжности. Въ эту минуту приближались гуляющіе на берегу, и рѣзкій голосъ Софьи Васильевны заставилъ Наденьку опомниться и выйти изъ оцѣпенѣнія въ которомъ она была отъ избытка радости.

— Я вамъ не завидую! кричала имъ Кутасова. — Здѣсь гораздо пріятнѣе и безолаонѣе. Смотрите, берегитесь кораблекрушенія!

Наденька тутъ въ первый разъ замѣтила что у Софьи Васильевны былъ непріятный, крикливый голосъ, и она охотно желала чтобъ они всѣ опять скрылись въ чащѣ березоваго лѣсочка.

— Прогулки въ лодкѣ также имѣютъ свои пріятныя стороны, закричалъ въ отвѣтъ Краснопольскій; онъ при этомъ такъ радостно улыбнулся Наденькѣ что и ей стало очень весело и она подумала: «Какъ онъ меня любитъ! Какъ все лицо его просіяло съ тѣхъ поръ какъ онъ прочелъ на моемъ лицѣ что и я его люблю. Зачѣмъ я такъ глупа что ничего не въ состояніи ему сказать?»

Когда они подъѣзжали къ пристани, Красно польскій шепнулъ Наденькѣ: — Обѣщайте мнѣ, дорогая Наденька, что никто не узнаетъ о томъ что у меня сегодня нечаянно вырвалось; мнѣ бы слѣдовало молчать и устроить сначала свои дѣла въ новомъ имѣніи, а потомъ открыто просить вашей руки. Но я не вытерпѣлъ, хотѣлъ убѣдиться въ вашихъ чувствахъ ко мнѣ, а то бы мнѣ пришлось ждать нѣсколько мѣсяцевъ и томиться неизвѣстностью.

— Я вамъ обѣщаю, отвѣчала Наденька въ полголоса, — если вы этого желаете. Но надѣюсь, мы будемъ часто видѣться.

— Конечно, я воспользуюсь всякимъ случаемъ, радость моя! отвѣчалъ Аркадій Ѳедоровичъ, и взглядъ его горѣлъ любовью и нѣжностью, между тѣмъ какъ сердце оставалось холодно.

Его только волновала страсть побѣдить женщину; будь теперь предъ нимъ Кутасова или Анна, онъ почувствовалъ бы то же самое непреодолимое желаніе.

Когда Краснопольскій причалилъ къ берегу, онъ проворно выскочилъ изъ лодки, привязалъ ее, протянулъ обѣ руки Наденькѣ чтобы помочь ей выдти на берегъ, и въ ту минуту когда она прыгнула на землю, принялъ ее въ свои объятія, прижалъ къ груди и поцѣловалъ ее. Это дерзкое движеніе вызвало яркій румянецъ молодой дѣвушки; она боялась что замѣтятъ ея смущеніе, но страхъ ея былъ напрасенъ. Гуляющіе на берегу разговаривали съ Любовью Петровной, которая отправилась къ нимъ на встрѣчу со стариками Кутасовыми и Пелагеей Кадистратовной. Жалкій видъ землемѣра, конечно, тотчасъ обратилъ на себя вниманіе новопришедшихъ.

— Что это вы, никакъ раковъ ловили? смѣялась старуха Кутасова.

Сынъ ея взялся объяснить все событіе, объяснялъ, впрочемъ, такъ неясно и сбивчиво что никто ничего не понялъ. Но очевидный фактъ заставилъ Любовь Петровну посовѣтовать сыну чтобъ онъ подѣлился съ пострадавшимъ гостемъ чистыми доспѣхами, и какъ можно скорѣй, а то жаркое подгоритъ.

— Скорѣй идите, торопила она Краснопольскаго съ Наденькой, которые не спѣша подымались въ гору.

Обѣдъ обошелся не безъ маленькихъ тревогъ для Любови Петровны. Параша не знала кому подавать первому и неоднократно нарушала этикетъ обнося молодаго Кутасова въ честь землемѣра, который почему-то казался ей важнѣе. Подлива отзывалась горькимъ масломъ, а кремъ лукомъ; но вообще большихъ промаховъ не было. Само собой разумѣется что мущины сидѣли отдѣльно отъ дамъ.

Случилось однако что Краснопольскій очутился возлѣ Анны, такъ какъ онъ заканчивалъ рядъ мущинъ, а она сидѣла послѣднею дамой. Наденька помѣстилась съ Софьей Васильевной противъ нихъ.

— Вы обѣщали выбрать что-нибудь занимательное для общаго чтенія, обратилась Курбинская къ своему сосѣду. — Жаль было бы еслибы наши литературные вечера прекратились.

— И мнѣ бы это было очень прискорбно по многимъ причинамъ, но я затрудняюсь въ выборѣ. Нужно чтобъ оно было и привлекательно, и умно, и съ содержаніемъ, и съ нравственнымъ направленіемъ, а у насъ мало такихъ литературныхъ произведеній, да и тѣ знакомы дѣвицамъ ужь съ институтской или пансіонской скамьи. Нынѣшнее время у насъ не создастъ долговѣчныхъ литературныхъ памятниковъ; это можно предсказать навѣрное.

— Изъ чего вы это заключаете? спросила Анна.

— Для насъ наступило время великихъ реформъ; онѣ такъ сильно займутъ умы и воображеніе нашихъ передовыхъ людей что они всецѣло отдадутся требованію времени, и не дойдутъ до спокойнаго созерцанія, непремѣннаго условія творчества. Общество, притомъ, настоятельно требуетъ современности; оно хочетъ чтобъ ему разъяснили то, чего оно не понимаетъ, освѣтили бы проживаемое имъ время. Настоящее наше такъ полно новизны и нерѣшенныхъ задачъ.

— Неужели наше время, гдѣ совершается столько переворотовъ, гдѣ у всѣхъ патріотовъ является радостное сознаніе что мы растемъ, что скоро не будетъ рабовъ на Руси, образованіе станетъ доступнымъ всѣмъ, неужели такое время не можетъ породить какого-нибудь прекраснаго литературнаго произведенія?

— Можетъ, но нѣсколько лѣтъ спустя. Тогда только явится спокойный, ясный, критическій взглядъ на нашу эпоху.

— Да развѣ всѣ принимаютъ участіе въ теперешнихъ реформахъ? Вѣдь есть и спокойные, безучастные зрители.

— Конечно есть; но не отъ нихъ намъ ждать безсмертныхъ литературныхъ памятниковъ; мнѣ кажется что живой человѣкъ долженъ непремѣнно отдаться требованіямъ нынѣшней великой эпохи, и нельзя ему отъ нихъ уклониться.

— А вы какъ намѣрены исполнить эти требованія? спросила Анна, улыбаясь.

— А вы думали застигнуть меня врасплохъ: такъ вотъ же нѣтъ! Имѣю часть извѣстить васъ что съ завтрашняго дня открывается у меня школа для мальчиковъ, изъ которой, надѣюсь, выйдетъ поколѣніе разумное, понимающее свои права и положеніе, употребленіе носоваго платка….

— Прекрасно. Но что же вы объ однихъ мальчикахъ подумали, а дѣвочекъ забыли?

— Боюсь приступиться, какъ бы не испортить дѣло съ самаго начала. Тутъ нужна умная, развитая женщина. Я, впрочемъ, не совсѣмъ уклоняюсь отъ этого дѣла, но примусь за него не иначе какъ подъ руководствомъ дамы.

Софья Васильевна слѣдила за разговоромъ и вдругъ неожиданно вмѣшалась своимъ крикливымъ голосомъ:

— Если могу вамъ быть полезною своими совѣтами, Monsieur Краснопольскій, то я къ вашимъ услугамъ.

Краснопольскій очень вѣжливо поблагодарилъ ее, но въ голосѣ его былъ едва замѣтный оттѣнокъ ироніи, говорившій Аннѣ и Наденькѣ: «не Софью Васильевну мнѣ нужно; я подразумѣваю совсѣмъ другихъ». Потомъ онъ съ тонкою улыбкой взглянулъ на обѣихъ дѣвицъ, и тѣ также едва замѣтно улыбнулись въ знакъ совершеннаго пониманія.

Претензія Кутасовой устроить сельскую школу была дѣйствительно очень забавна: стоило поговорить съ ней полчаса, и всякая надежда услышать отъ нея какой-нибудь мудрый совѣтъ исчезала на вѣки.

— Софья Васильевна предупредила васъ въ готовности мнѣ помочь, обратился Краснопольскій къ Курбинской и къ Наденькѣ. — Однако я прошу о вашемъ содѣйствіи чтобы надоумить меня.

Наденька покраснѣла отъ удовольствія что такой умный человѣкъ готовъ выслушивать ея совѣты; она впрочемъ чистосердечно отвѣчала:

— Боюсь что не могу вамъ быть полезною; но вотъ Анна Николаевна другое дѣло. Она наша общая совѣтница.

Анна благосклонно взглянула на нее; такое смиреніе нравилось ей въ другихъ.

— Дайте намъ съ Наденькой осмотрѣться, ознакомиться съ крестьянскимъ бытомъ, а то мы только напортимъ, отвѣчала она.

Для нея было ясно что обращеніе Краснопольскаго къ женскому такту относилось прямо къ ней, и это было ей пріятно.

Послѣ обѣда Наденька попросила мать сыграть вальсъ на ветхомъ клавикордѣ, и вскорѣ почти всѣ стали танцовать.

Лишь старуха Кутасова съ Пелагеей Калистратовной довольствовались наблюденіемъ изъ угла, куда загнали ихъ вальсирующія лары. Старикъ Кутасовъ тоже какъ вихрь закружился со своею дамой. Случалось что музыка останавливалась на нѣсколько секундъ; эта пауза приводила всѣхъ въ нерѣшительное колебаніе, но потомъ все опять шло какъ по маслу. Даже очень полныя Машенька и Сашенька уступили общему желанію и начали вертѣться, точно мельничные жернова, такъ что, глядя на нихъ, иной хозяинъ-помѣщикъ призадумался бы куда примѣнить такія богатыя силы: къ мельницѣ или къ молотилкѣ?

Однако между старикомъ Кутасовымъ и его больною ногой вышло недоразумѣніе. Ему хотѣлось въ одну сторону, а она упрямилась въ другую, и произошло значительное уклоненіе отъ орбиты. Онъ столкнулся съ неистово кружившимся землемѣромъ, и бѣдный старикъ со всего размаха ударился въ окошко и продавилъ стекло. Мгновенно музыка умолкла. Любовь Петровна мысленно негодовала на злополучнаго Кутасова; она сейчасъ вспомнила что придется послать за шестъ верстъ за стекольщикомъ. Однако она пересилила свою досаду и съ милою заботливостью освѣдомилась всѣ ли члены Кутасова остались цѣлы послѣ паденія. Оказалось что, кромѣ стекла, ничего не пострадало. Но неудачная попытка навела уныніе на старика, и онъ рѣшился лучше оставить юношескія забавы и усѣсться за преферансъ съ Пелагеей Калистратовной и своею благовѣрною супругой.

Танцы, между тѣмъ, продолжались, какъ вдругъ, совершенно неожиданно, явились еще два кавалера. Это были: знатный родственникъ Любови Петровны, помѣщикъ Ладовъ, и молодой сынъ его. На обоихъ былъ общій отпечатокъ людей хорошаго общества. Отецъ вполнѣ обладалъ веселою привѣтливостью баръ стараго времени; онъ умѣлъ наслаждаться настоящимъ, не слишкомъ задумываясь о будущемъ; за то сынъ его былъ часто озабоченъ мыслью чѣмъ бы предупредить неминуемое раззореніе. Съ тѣхъ поръ какъ отецъ ему довѣрилъ часть администраціи своего имѣнія, предъ нимъ открылась пропасть куда во весь духъ несся его папаша.

Прекрасное имѣніе было совершенно разстроено, и забота эта такъ тяготила молодаго человѣка что даже выраженіе лица его отъ этого измѣнилось, и приняло серіозный, задумчивый характеръ. Въ прекрасныхъ голубыхъ глазахъ его выражалась грусть. Онъ говорилъ мало, но если считалъ нужнымъ сказать что-нибудь, то звукъ голоса его былъ кротокъ и мягокъ. Онъ былъ пріятной наружности, высокъ, строенъ; движенія его были спокойны. Не было въ немъ ни тѣни нахальства. Здѣсь у Акулиной, въ ея смѣшанномъ обществѣ, онъ держалъ себя такъ же скромно какъ въ какомъ-нибудь изъ первыхъ столичныхъ салоновъ. Онъ былъ слишкомъ добродушенъ чтобы позволить себѣ насмѣшку или иронію.

Софья Васильевна начала очень развязно задѣвать его, навязываться на любезности, жалѣла что онъ теперь такъ скучаетъ въ деревнѣ, между тѣмъ какъ въ Петербургѣ у него, вѣроятно, остался кто-нибудь близкій сердцу. Молодой Ладовъ отвѣчалъ учтиво, но такъ мало входилъ въ фамильярный тонъ хорошенькой блондинки что Она почувствовала всю безуспѣшность своихъ стараній. Такой мущина былъ ей не по силамъ; тутъ требовалось совсѣмъ инее умѣнье, иныя средства, которыми она не обладала. Папа Ладовъ мигомъ отгадалъ ея тайныя страданія. «Зачѣмъ не потѣшить?» думалъ онъ, и началъ ухаживать за нею такъ откровенно какъ свѣтскіе люди позволяютъ себѣ обращаться только съ женщинами сомнительной репутаціи. Кутасову это привело въ совершенный восторгъ, да и старикъ потѣшался; никогда еще онъ не встрѣчалъ такой откровенности въ выраженіи женскаго кокетства. Все было безыскусно, сшито бѣлыми нитками, ни тѣни лицемѣрія. Онъ, впрочемъ, и съ другими дамами былъ любезенъ, но въ другомъ родѣ, и очень всѣхъ обрадовалъ тѣмъ что сѣлъ за фортепіано и сталъ играть разные танцы, а Любовь Петровна воспользовалась свободною минутой чтобы похлопотать объ угощеніи.

Краснопольскій танцовалъ кадриль съ Анной; они имѣли vis-à-vis Наденьку съ Ладовымъ. Нельзя было не полюбоваться находчивостію Аркадія Ѳедоровича, какъ онъ умѣлъ то одной, то другой сказать что-нибудь пріятное. У него съ Курбинской шла рѣчь объ оцѣнкѣ характеровъ, при чемъ онъ высказалъ какого онъ высокаго мнѣнія о ней; портретъ былъ лестный, но такъ похожъ что Анна не безъ удовольствія замѣтила какъ прилежно ее изучали. Но Аркадій Ѳедоровичъ не совсѣмъ достигъ желаннаго результата: когда онъ началъ шутя разспрашивать ее какого она мнѣнія о немъ — то она только отвѣтила: «я думаю что вы очень умны». Больше она не высказалась. Наденька, однако, не могла ревновать своего vis-à-vis къ Курбинской: лишь только Краснопольскій сходился съ ней во время кадрили, какъ нѣжное, ласкательное словечко, слышное ей одной, заставляло сердце ея биться сильнѣе. Она приходила въ такое смущеніе что давала своему кавалеру самые разсѣянные отвѣты.

Александръ между тѣмъ молчаливо и угрюмо танцовалъ съ одноюизъ дочерей священника. Ноги его ходили машинально подъ тактъ, а въ головѣ его неутѣшительныя мысли смѣняла одна другую. Онъ боялся взгляда Анны, ея упрековъ: предчувствіе говорило ему что Кутасова непремѣнно повѣрила ей его тайну. Но Анна вовсе не думала о немъ. Хотя разговоръ съ Краснопольскимъ былъ не продолжителенъ, но пріятное впечатлѣніе осталось на весь вечеръ, и тѣмъ кто видѣла ее въ первый разъ она могла показаться очень веселою и общительною.

Послѣ чая начали разъѣзжаться. Прежде всѣхъ раскланялись оба Ладова. Старикъ, по праву родства, поцѣловалъ Надю въ лобъ.

— Соберитесь къ намъ нынче лѣтомъ, ma cousiue, сказалъ онъ Акулиной на прощанье, — и возьмите съ собой вашихъ милыхъ дѣвицъ. Дайте знать заранѣе, я тогда устрою танцы въ честь молодыхъ барышень; музыку выпишемъ изъ города.

Несмотря на запутанные финансы, Ладовъ не могъ жить безъ барскихъ затѣй.

Когда мягкая, рессорная коляска ихъ удалялась, отецъ спросилъ:

— Что, Nicolas? Какова наша кузина! Ты что опять задумался?

— Какая красавица эта компаніонка! У нея манеры какъ у царицы. Это должно-быть необыкновенная женщина, и тамъ совсѣмъ она не на мѣстѣ.

— Не говори, Nicolas, не думай о безприданницахъ. Тебѣ надо искать богатую невѣсту, а то мы никогда не поправимъ своихъ дѣлъ. Притомъ мнѣ показалось что твоя царица не совсѣмъ равнодушна къ этому загорѣлому красивому мущинѣ. Онъ, кажется, малый не глупый. Мнѣ довелось съ нимъ поговорить: онъ судитъ очень здраво.

«Не нравится мнѣ этотъ господинъ», думалъ молодой человѣкъ; «онъ, кажется, мишурный и далеко ему до нея…»

Когда проводили послѣднихъ гостей, обѣ дѣвицы пожелали покойной ночи Любови Петровнѣ (Александръ уже раньше исчезъ) и съ особенно радостнымъ чувствомъ вошли въ свои дѣвичьи покои. Имъ хотѣлось еще разъ мысленно пережить счастливый день. Обѣ думали о Краснопольскомъ, обѣ любили его, но любили его различно. Бѣдная Наденька отдалась ему всецѣло, безъ борьбы, безъ критики (этому не научаетъ институтское воспитаніе); у нея не было никакой поддержки въ собственной семьѣ, потому что ни мать, ни братъ не внушали ей довѣрія. Но невинное сердце ея не чуяло никакой опасности. Ее, напротивъ, волновали самыя отрадныя мысли, безъ малѣйшей примѣси сомнѣнія въ благородныхъ чувствахъ любимаго человѣка.

Анна, напротивъ, волновалась тысячью вопросовъ которые старалась себѣ уяснить. Она хотѣла составить себѣ полное понятіе о характерѣ Краснопольскаго, но это ей никакъ не удавалось; все оставались пробѣлы. «Зачѣмъ онъ мнѣ нравится?» допытывалась она. «Да развѣ онъ мнѣ нравится? Конечно мнѣ очень пріятно бесѣдовать съ человѣкомъ который обо всемъ умѣетъ здраво и умно разсуждать… Дѣйствительно, вотъ настоящая причина почему мнѣ такъ пріятно съ нимъ встрѣчаться.» Но воображеніе ея, на зло благоразумнымъ мыслямъ, разрисовывало ей картины полнаго семейнаго счастія. Она ужь видѣла себя обожаемою супругой, совѣтницей мужа. Между нею и избраннымъ ея все было общее: мысли, стремленія, труды. Владѣніе Краснопольскаго представлялось ей какъ оно будетъ чрезъ нѣсколько лѣтъ образцомъ для всей губерніи по благоустройству и благоденствію крестьянъ. Потомъ она всѣми силами старалась разогнать такія незваныя мечты: «Какъ глупо!» бранила она себя: «Я даже не знаю любитъ ли онъ меня?» — «А зачѣмъ онъ тогда такъ старательно тебя изучаетъ? Значитъ онъ принимаетъ въ тебѣ участіе!» шепталъ опять настойчивый голосъ. «Вѣдь ты не изъ тѣхъ надъ которыми потѣшаются, какъ напримѣръ надъ Кутасовой.» — «Мечтать такъ безъ положительныхъ данныхъ простительно только пансіонеркѣ», строго отвѣтила Анна на нашептываніе тайнаго голоса, и чтобы вполнѣ заглушить его, взяла въ руки книгу и старалась читать.

VI.

Прошло дня три послѣ Акулинскаго обѣда, когда Аркадій Ѳедоровичъ сидѣлъ вечеромъ у себя въ кабинетѣ и казалось соображалъ что-то съ напряженнымъ вниманіемъ. Кто привыкъ видѣть Краснопольскаго въ обществѣ былъ бы пораженъ перемѣной въ выраженіи его лица и наружномъ видѣ. Глаза его глядѣли безпокойно; движенія были торопливы. Одѣтъ онъ былъ какъ ключникъ, въ полиняломъ, изорванномъ халатѣ, изъ котораго проглядывало бѣлье сомнительной чистоты.

Аркадій Ѳедоровичъ былъ сынъ мелкаго чиновника служившаго въ уѣздномъ городкѣ. Матери онъ лишился при рожденіи, а отца — когда ему минуло десять лѣтъ. Богатый помѣщикъ, Чертаковъ, бывшій тогда уѣзднымъ предводителемъ, услыхалъ о бѣдномъ сиротѣ и взялъ его къ себѣ. Сначала его держали съ прислугой и очень мало о немъ заботились. Мальчику отъ всѣхъ доставалось. Вездѣ онъ былъ не на мѣстѣ; вездѣ его толкали. Но Аркадія не легко было пришибить. Ему достались по наслѣдству отъ отца упругость характера и хитрость. Мало-по-малу онъ обезоружилъ своихъ гонителей покорностію и чрезвычайною услужливостію. Часто въ его сердцѣ накипала злоба, но онъ усиленно и умѣючи сдерживался, а когда ужь злоба одолѣвала его, то онъ принимался пускать волчокъ и немилосердно хлесталъ его кнутомъ. Это упражненіе облегчало его, такъ что онъ опять могъ смиренно встрѣчать нападки неугомонной ключницы Авдотьи Васильевны. Онъ ласкался къ ней, льстилъ ей, и взялъ свое. Кончилось тѣмъ что онъ сдѣлался любимцемъ старухи, и всѣ гоненія прекратились. Авдотья Васильевна была важная особа въ домѣ, и всѣ боялись ея вражды и заискивали ея расположенія, а потому Аркашу стали баловать и прикармливать. Но уже мальчика занимали другіе замыслы; еслибъ онъ не хитрилъ такъ не по лѣтамъ чтобъ осуществить ихъ, то они дѣлали бы ему честь. При жизни отца онъ считался первымъ ученикомъ въ уѣздномъ училищѣ; тутъ же, въ чужомъ домѣ, онъ жилъ въ людской; его кормили, одѣвали, а больше о немъ богатый помѣщикъ не считалъ нужнымъ позаботиться. Это очень огорчало Аркадія, тѣмъ болѣе что покойный отецъ его бывало постоянно твердилъ ему: «учись, учись, Аркаша: тогда и въ люди выйдешь, и деньжонки наживешь». У Чертакова были три молоденькія дочери. Изъ нихъ старшая, баловень отца, кончила недавно воспитаніе въ пансіонѣ. Ее-то Аркадій избралъ себѣ въ заступницы. Онъ замѣтилъ что старикъ Чертаковъ никогда не перечилъ желаніямъ дочери, и постарался заслужить ея благосклонность. Когда они переѣхали на зиму въ Москву, бѣдный пріемышъ сдѣлался для нея необходимымъ человѣкомъ. Барышня пошлетъ его то съ запиской, то съ картонкой, и онъ съ величайшимъ усердіемъ исполнялъ всѣ ея приказанія. Мало-помалу Аркаша началъ пускаться въ откровенность: высказалъ свое желаніе учиться, свое неудовольствіе на прислугу и на положеніе свое въ домѣ, и сумѣлъ добиться полнаго успѣха. Его молодая покровительница выхлопотала у отца чтобъ его помѣстили въ гимназію, и изъ казачка онъ мало-по-малу попалъ въ члены семейства. Учился онъ отлично, но ни умъ, ни память, ни прилежаніе не доставили ему расположенія товарищей. У него ни въ гимназіи, ни послѣ въ университетѣ не было ни одного друга. Онъ сумѣлъ, однако, устроиться такъ ловко что никто не обижалъ его. Какъ только онъ поступилъ въ гимназію, первою заботой его было ужиться съ главными сорви-головами и тѣмъ застраховать свою физіономію отъ шишекъ и синяковъ. Но сильные защитники его вступались за него не даромъ: Аркадій дѣлалъ за своихъ физически-вліятельныхъ товарищей письменныя работы. Въ свободное время онъ сидѣлъ уже не въ людской, а въ гостиной Чертаковыхъ, гдѣ часто собирались люди хорошаго общества, которыхъ привлекали умъ и любезность трехъ барышень. Часто шли разговоры умные и занимательные. Аркадій ко всему прислушивался, изъ всего извлекалъ себѣ пользу. Такъ онъ мало-по-малу достигъ тонкаго распознаванія людей, въ особенности женщинъ; забылъ онъ только изучить самого себя. Ни воспитаніе, ни общество не могли измѣнить въ немъ того слишкомъ положительнаго и чисто матеріальнаго стремленія которое еще покойный отецъ его возбудилъ въ немъ своими первыми совѣтами. Онъ тайно потѣшался надъ честными людьми, какъ надъ добродушными дураками созданными для того чтобы быть жертвами умныхъ людей. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ замѣтилъ какъ дѣйствуютъ благородныя идеи на людей не совсѣмъ испорченныхъ, а потому порѣшилъ что необходимо во всемъ казаться благороднымъ человѣкомъ, и игралъ эту роль такъ удачно что самъ себя обманывалъ и считалъ себя вполнѣ таковымъ, причемъ не забывалъ что самъ умнѣе другихъ, а потому совершенно въ правѣ пользоваться чужими промахами и тупоуміемъ. Уже въ гимназіи онъ успѣшно слѣдовалъ этому правилу: онъ никогда не тратилъ подаренныхъ денегъ, а пускалъ ихъ въ оборотъ, подъ залогъ. Однихъ только сильныхъ защитниковъ своихъ онъ одолжалъ безкорыстно; давалъ онъ также безпроцентно мальчикамъ изъ знатныхъ семействъ. За то, будучи студентомъ, онъ былъ принятъ въ лучшихъ московскихъ домахъ. Онъ не участвовалъ въ попойкахъ товарищей; его слабою стороною былъ прекрасный полъ, за которымъ ухаживалъ не безъ успѣха, но скромно таилъ свои побѣды и берегъ репутацію дамъ. При выходѣ изъ университета онъ предложилъ свои услуги Чертакову, и тотъ назначилъ его управляющимъ одного изъ своихъ имѣній. Аркадій Ѳедоровичъ предпочелъ для своихъ цѣлей частную службу. Онъ хотѣлъ поскорѣе нажить себѣ состояніе. Ему была знакома лѣнивая безпечность Чертакова, и потому онъ сообразилъ что съ такимъ человѣкомъ не дурно имѣть дѣла. Пріѣхалъ онъ въ имѣніе со всѣми нужными полномочіями, но четыре мѣсяца ихъ не предъявлялъ, а жилъ тамъ подъ предлогомъ что хочетъ изучить хозяйство и предоставлялъ старому управляющему вести дѣла попрежнему. Такъ было у него условлено съ Чертаковымъ. Краснопольскій употребилъ этотъ срокъ на дѣятельное изученіе предстоявшихъ ему обязанностей, ѣздилъ по сосѣдямъ, разузнавалъ, разспрашивалъ мужиковъ, читалъ агрономическія книги и, собравъ всѣ нужныя свѣдѣнія, объявилъ старику Богданычу, отъ имени помѣщика, отставку. Пошло все на новый ладъ, какъ въ баснѣ о лягушкахъ просившихъ о царѣ: послѣ чурбана явился журавль. Не то чтобъ онъ былъ жестокъ, но лѣниться не позволялъ; отъ его надзора ничто не ускользало. Мужики закрехтѣли; за то какъ обрадовался Чертаковъ когда вдругъ, по продажѣ хлѣба, получилъ четырьмя тысячами больше противъ прежнихъ годовъ. Онъ тотчасъ же прибавилъ жалованья новому управляющему и возымѣлъ къ нему безусловное довѣріе.

Хорошія отношенія между помѣщикомъ и управляющимъ продолжались лѣтъ восемь. Ударъ который разлучилъ его съ Чертаковымъ нанесла ему слабая рука женщины, которая не могла простить ему жестокой игры съ ея сердцемъ и приложила всѣ старанія и всю хитрость чтобы развѣдать о его грѣхахъ по управиленію имѣніемъ. Она представила всѣ доказательства его недобросовѣстности Чертакову, и тотъ былъ такъ взбѣшенъ что немедленно разчиталъ Краснопольскаго. Но хитрый управляющій успѣлъ обезпечить свою будущность: онъ купилъ себѣ имѣніе за тридцать тысячъ и сдѣлался сосѣдомъ Акулиныхъ. Въ тотъ вечеръ когда мы его застали за стаканомъ чая, одно особенное обстоятельство сильно занимало его мысли, «Не понимаю», думалъ онъ, «какъ это Акулина не воспользуется тѣмъ что прудъ Кутасовской мельницы на ея землѣ. У нихъ тамъ какія-то условія. Глупая баба ничего въ толкъ не возьметъ: ей бы стянутъ сотень пять, а не то спустить прудъ; что бы сдѣлалъ тогда Кутасовъ?»

Размышленія Краснопольскаго были прерваны появленіемъ мальчика, который торопливо доложилъ что какой-то баринъ завернулъ на дворъ. Краснопольскій поспѣшно скрылся въ спальню, вмигъ сбросилъ съ себя халатъ и надѣлъ довольно приличный домашній сюртукъ, застегнутый до верху. Едва окончилъ онъ свой туалетъ какъ вошелъ Александръ Акулинъ.

— А, это вы, милый сосѣдъ! Радъ васъ видѣть. Какъ поживаютъ всѣ ваши милыя дамы? спросилъ Краснопольскій съ участіемъ.

— Ничего, благодарю, отвѣчалъ отрывисто Александръ, усаживаясь на диванъ.

— Не могу забыть какъ пріятно провелъ я у васъ прошлое воскресенье, продолбалъ Краснопольскій любезно.

— Да развѣ можетъ быть весело въ такой глуши? замѣтилъ презрительно Александръ.

— Полноте, пожалуста, хандрить! Позволительно ли въ ваши годы глядѣть на все такъ мрачно? Вотъ мнѣ бы скорѣе можно было насупиться: здѣсь такъ все запущено, такъ много заботъ обо всемъ. Предшественникъ мой такъ сумѣлъ запутать себя и другихъ что прелесть; артистъ настоящій.

— Это дѣло не мудреное, всякій сумѣетъ.

— Вы говорите какъ человѣкъ опытный, поддразнивалъ Краснопольскій.

Александръ смутился немного и молчалъ.

Догадка мелькнула въ умѣ Аркадія Ѳедоровича: надо разъяснить это дѣло, подумалъ онъ.

— А сознайтесь, Александръ Ивановичъ, сказалъ онъ весело вслухъ, — вѣдь студенческіе нравы раззорительны для кармана? Я по крайней мѣрѣ горестно ощущалъ это когда былъ студентомъ.

Краснопольскій напрасно на себя клеветалъ: онъ всегда умѣлъ беречь копѣйку и отказывался отъ удовольствій какъ скоро они были раззорительны.

— А у васъ бывали долги? спросилъ Александръ съ большимъ участіемъ.

— Еще бы! Да я изъ нихъ не выходилъ! продолжалъ клеветать на себя Аркадій Ѳедоровичъ. — Непріятная штука, не правда ли? Разъ я чуть не утопился….

— Вы вѣрно въ карты проигрались? спросилъ Александръ быстро.

«Вотъ оно что!» подумалъ Краснопольскій и сказалъ вслухъ: — Да, вы правы. Съ тѣхъ поръ ужь я зарекся и никогда не играю. А вы счастливы въ картахъ? повернулъ онъ ловко.

— Нѣтъ, напротивъ. Въ прошлую зиму меня познакомили въ домѣ гдѣ играютъ въ крупную игру; такъ вообразите, восемьсотъ рублей въ одинъ вечеръ спустилъ!

— Что жь, расплатились? спросилъ Краснопольскій.

— Не удалось еще.

У Краснопольскаго разгорѣлись глаза.

«Кутасовская мельница моя!» подумалъ онъ. — Однако ваше положеніе не завидное, замѣтилъ онъ вслухъ. — Вѣроятно съ васъ взяли вексель.

— Да, взяли, отвѣчалъ уныло студентъ.

— А матушка знаетъ?

— Не рѣшался сказать ей. Да вотъ посовѣтуйте что мнѣ дѣлать. Мнѣ бы лучше хотѣлось ничего ей объ этомъ не говорить. Быть-можетъ, найдется еще добрый человѣкъ готовый повѣрить мнѣ эту сумму.

«Ужъ не я ли этотъ добрый человѣкъ?» подумалъ Краснопольскій.

— Я бы понемногу расплатился тѣми деньгами которыя мать мнѣ посылаетъ. А жить буду уроками…. Вѣдь живутъ же такъ люди.

— Нѣтъ, извините, эта жизнь вамъ покажется слишкомъ тяжелою. Вы опять соблазнитесь попытать счастье въ картахъ и хуже еще запутаетесь.

Въ эту минуту мальчикъ вошелъ съ чаемъ для Александра. Разговоръ прекратился, и во время паузы Аркадій Ѳедоровичъ успѣлъ обдумать цѣлый планъ. Когда мальчикъ ушелъ, Краснопольскій всталъ, положилъ руку на плечо Александра и сказалъ внушительно, съ благородствомъ:

— Соберитесь съ духомъ, и скрѣпя сердце сознайтесь во всемъ матери. Повѣрьте, такъ честнѣе и лучше. Подумайте какой ей будетъ ужасный ударъ если она обо всемъ узнаетъ случайно, со стороны.

— Это самое совѣтовала и Анна Николаевна вчера, сказалъ Александръ въ раздумьи. — Она узнала все отъ Кутасовыхъ и начала ко мнѣ приставать: «Сознайтесь матери и просите у нея прощенья; вотъ одно чѣмъ вы можете уменьшить свою вину». Она такъ настойчиво этого отъ меня требуетъ что я боюсь показаться ей на глаза.

— Женщины ея разбора строго судятъ о нашихъ маленькихъ грѣшкахъ. Мущина смотритъ на нихъ снисходительнѣе; однако и я совѣтую вамъ, какъ искренній другъ вашъ, открыться во всемъ Любови Петровнѣ.

— Знаете что, проговорилъ Александръ нерѣшительно, — объясните вы ей это дѣло. Терпѣть не могу сценъ….

— Вы отнимете у вашего признанія все нравственное достоинство если заставите говорить другихъ за себя. Развѣ повѣрятъ тогда вашему раскаянію? Одинъ звукъ вашего голоса, одинъ видъ вашъ можетъ обезоружить гнѣвъ вашей матушки.

Александръ молчалъ.

— Вотъ что, продолжалъ Краснопольскій, — поговорите съ ней завтра утромъ, а я пріѣду послѣ обѣда; можетъ-быть я буду въ состояніи сказать ей слова два въ утѣшеніе.

— То-есть что же именно? спросилъ Александръ съ любопытствомъ.

— Хочу предложить ей выгодную сдѣлку. Надо сознаться вамъ, прибавилъ онъ вполголоса, — что охотно далъ бы вамъ тѣ деньги въ которыхъ вы нуждаетесь, но сохрани Богъ если объ этомъ узнаютъ! Мнѣ тогда отбою не будетъ отъ просителей. Я человѣкъ мягкаго нрава, не устою, я это ужь знаю. Стало-быть я вамъ денегъ взаймы не дамъ. Но я имѣю другое предложить вашей матушкѣ, о чемъ, впрочемъ, позвольте еще подумать немного… Утро вечера мудренѣе… Мнѣ нужно представить ей дѣло такъ чтобъ она не могла сомнѣваться въ моихъ добрыхъ намѣреніяхъ. А то, прибавилъ онъ смѣясь, — иногда у васъ сердце болитъ о чужомъ горѣ, вы хотите помочь, предлагаете выгодный исходъ, и васъ же заподозрятъ въ корыстныхъ видахъ.

Александръ протянулъ ему руку.

— Благодарю васъ, вы меня спасаете. Вашъ совѣтъ хорошъ… Вы правы, и я готовъ васъ послушаться, проговорилъ онъ въ волненіи.

Краснопольскій ловко перемѣнилъ разговоръ; онъ началъ разказывать про одинъ мнимый случай когда онъ былъ въ такомъ же затрудненіи. Начались разказы о студенческихъ продѣлкахъ, и Александръ повеселѣлъ. Было уже поздно когда онъ простился съ хозяиномъ и уѣхалъ въ восторгѣ отъ него. Но на слѣдующее утро онъ чуть снова не забылъ всѣ свои благія намѣренія. Одно только опасеніе что Краснопольскій могъ упрекнуть его въ безхарактерности заставило его исполнить свое рѣшеніе.

— Я хочу поговорить съ матушкой вы знаете о чемъ, шепнулъ онъ Курбинской: — займите Наденьку чтобъ она тутъ не вмѣшалась.

— Я уведу ее гулять если хотите. Но, кажется, и ей бы не мѣшало объ этомъ сказать…

— Не сегодня, Анна Николаевна. На дняхъ я ей все разкажу, ей Богу!

— Какъ знаете. Прощайте. Благословляю васъ на доброе дѣло.

Обѣ дѣвицы отправились на сѣнокосъ. Александръ съ матерью остались наединѣ.

Любовь Петровна была внѣ себя. Но къ счастію дѣвицы вернулись съ прогулки. Благодаря Аннѣ, Наденька знала что между ея братомъ и матерью идетъ объясненіе, и потому она воздержалась отъ вопросовъ когда замѣтила взволнованное состояніе Любови Петровнѣ. Такимъ образомъ Любовь Петровна успѣла немного успокоиться, и когда послѣ обѣда пріѣхалъ Краснопольскій она могла принять его съ обычнымъ радушіемъ.

— Позвольте удивить васъ неожиданнымъ извѣстіемъ, сказалъ Краснопольскій Наденькѣ когда вернулся съ Акулиной изъ сада.

Наденька очень покраснѣла; она ничего не отвѣчала, но съ трепетомъ ждала объясненія загадочныхъ словъ Краснопольскаго.

— Ваша маменька завтра уѣзжаетъ въ городъ, продолжалъ онъ.

— Зачѣмъ это? воскликнула Наденька, не въ силахъ скрыть своего разочарованія.

— А такъ нужно. Дѣтямъ не все можно знать что дѣлаютъ большіе, поддразнивалъ онъ.

VII.

— Imaginez-vous, ma chère, говорила Любовь Петровна Аннѣ, — въ какое ужасное положеніе поставилъ меня мой вѣтреный сынъ! Проигралъ восемьсотъ рублей! Какъ онъ мнѣ это сказалъ, просто у меня ноги подкосились. Но что за дивный человѣкъ Аркадій Ѳедоровичъ! Еслибъ не онъ, то право не знаю какъ бы я уладила дѣло. Пріѣзжаетъ; «Что, говоритъ, вы, Любовь Петровна, такія разстроенныя?» — Да такъ, говорю, вотъ у меня какія дѣла…. и чуть истерика не сдѣлалась. «Знаете что, Любовь Петровна, уступите мнѣ вашъ лугъ около мельницы; я вамъ дамъ за него по восьмидесяти рублей съ десятины. Вѣдь вамъ эта земля не нужна, сѣна у васъ и такъ довольно, а продавать хлопотно, далеко возить. У вашихъ близкихъ сосѣдей луговъ довольно». Не могу сказать вамъ какъ я обрадовалась. Это тотъ самый лугъ на которомъ всегда потрава отъ Кутасовскихъ гусей и лошадей съ мельницы. Ѣду послѣ обѣда въ городъ съ Сашей и съ Аркадіемъ Ѳедоровичемъ совершить купчую. Вотъ ужь благороднѣйшій человѣкъ! Онъ это сдѣлалъ для того только чтобы помочь мнѣ въ бѣдѣ.

— Какое счастіе что вы напали на добраго человѣка! сказала Анна.

Мысленно она удивлялась какъ Любовь Петровна могла воспользоваться такимъ великодушіемъ Краснопольскаго. Ей казалось что онъ просто подарилъ ей эти деньги. Сердце ея радостно торжествовало. Ей казалось что она нашла въ поступкѣ Аркадія Ѳедоровича оправданіе своего влеченія къ нему, и перестала бороться съ своею любовью. Теперь у нея одна только была забота скрыть отъ всѣхъ это чувство.

Наденька между тѣмъ узнала обо всемъ отъ Александра. Поступокъ Краснопольскаго привелъ ее въ неописанный восторгъ; «Вотъ доказательство какъ онъ меня любитъ», думала она. — «Ужь какъ ему нужны деньги чтобъ устроиться, а онъ жертвуетъ такою значительною суммой для моего брата!» Ей очень хотѣлось разказать о катаньи на лодкѣ, но данное слово удержало ее. «Нѣтъ, докажу ему что я его стою и буду ему послушною женой.»

Послѣ обѣда тарантасъ наконецъ увезъ Любовь Петровну и ея сына, въ виду всей собравшейся дворни. Обѣ барышни остались однѣ.

Скучно прошло для нихъ время одиночества, и та, и другая всѣми силами старалась скрыть свою сердечную тайну, а потому каждое слово взвѣшивалось, разговоръ былъ натянутый и безсвязный.

Если между этими двумя соперницами не было враждебныхъ чувствъ, то это потому что каждая считала себя счастливѣе другой и боялась выразить торжество которое могло бы возбудить ревность собесѣдницы. Наконецъ, на третій вечеръ, дождались пріѣзда Любови Петровны и Александра. Но обыкновенный домашній порядокъ, или, лучше сказать, безпорядокъ, не успѣлъ установиться, какъ Акулина снова оставила родную обитель, чтобы поѣхать съ Наденькой на богомолье, за двѣсти верстъ. Письмо Курбинской къ теткѣ лучше всего опишетъ что было съ ней во время этого втораго ея одиночества въ Акуловкѣ. Вотъ оно:

"Мой лучшій другъ,

"Меня влечетъ писать къ тебѣ и высказать все отрадное и тяжелое что лережила я со вчерашняго дня. Я уже писала тебѣ про Краснопольскаго, но я не говорила тебѣ что я его люблю… Да, люблю, какъ никогда не думала любить. Вотъ что вчера было между вами:

"Я осталась почти одна въ домѣ… Любовь Петровна съ дочерью уѣхала на нѣсколько дней на богомолье и мѣсто почтенной особы въ домѣ занимаетъ одна противная старуха мелкопомѣстная; она мнѣ очень надоѣла, и я гляіку на нее какъ на неизбѣжное зло. Не могу же я остаться одна съ балованнымъ сынкомъ, о которомъ ты уже знаешь нѣсколько подробностей. Это значило бы отдать себя на съѣденіе злымъ языкамъ всего сосѣдства. Вотъ почему я терплю общество Пелагеи Калистратовны, и даже любезна съ ней. Въ первый день послѣ отъѣзда Наденьки и ея матери, то-есть вчера, я сидѣла на балконѣ одна съ своею старухой, которая дремала за чулкомъ. Александръ Ивановичъ уже до обѣда уѣхалъ къ Кутасовымъ.

"Пріѣзжаетъ Краснопольскій. Я приняла его вѣжливо, но холодно; мнѣ не хотѣлось чтобъ онъ прочелъ на лицѣ моемъ желанье оставаться съ нимъ наединѣ. Онъ остановился у входа, поклонился мнѣ и проснувшейся Пелагеѣ Калистратовнѣ и проговорилъ тихо, даже съ замѣтною робостью: «Я пріѣхалъ навѣстить Александра Ивановича, но слышу что онъ уѣхалъ. Не знаете ли вы когда онъ вернется?»

"Я поздоровалась съ нимъ и отвѣчала что Акулинъ хотѣлъ вернуться къ чаю. Тутъ же я предложила ему посидѣть съ нами и дождаться его. Аркадій Ѳедоровичъ казалось колебался. Эта черта мнѣ понравилась. Въ ней такъ мило высказывались твердыя правила этого благороднаго человѣка. Другой, увидавъ себя наединѣ, или почти наединѣ, съ молодою дѣвушкой, въ особенности же съ беззащитною комланіонкой, принялъ бы самоувѣренный тонъ и началъ бы разсыпаться въ пошлыхъ любезностяхъ. Но я съ перваго взгляда чувствовала что опасаться нечего, что Краснопольскій слишкомъ хорошо умѣетъ отличать порядочныхъ женщинъ, и всякое чувство неловкости у меня исчезло. Я начала о чемъ-то спокойно разговаривать и съ удовольствіемъ замѣтила что и его робость понемногу исчезаетъ. Онъ сталъ разспрашивать меня съ участіемъ о моихъ занятіяхъ, спросилъ люблю ли я музыку, и почему онъ никогда не слыхалъ моей игры. Я созналась что мнѣ не доставляетъ удовольствія играть на такомъ плохомъ инструментѣ, хотя я и люблю музыку. «Кажется можно будетъ устроить это», сказалъ онъ послѣ нѣкотораго молчанія. «Вчера мнѣ сказали что здѣсь въ уѣздѣ продаютъ порядочное фортепіано. Я хотѣлъ его купить для себя, потому что люблю поиграть въ свободные часы. Но скоро у меня въ домѣ пойдутъ перестройки и некуда будетъ дѣвать ихъ; а потому я попрошу Любовь Петровну взять фортепіано къ себѣ. Надѣюсь что вы меня не лишите удовольствія иногда послушать васъ.» Мы разговорились о музыкѣ. Ему не нравятся легкіе мотивы, онъ болѣе любитель серіозной музыки. Въ ней, говоритъ онъ, открывается для истиннаго любителя цѣлый волшебный міръ, и вездѣ, въ чудныхъ аккордахъ и переходахъ, является ему душа человѣческая съ ея страданіями и радостями, воплями и ликованіями.

"Мы такъ увлеклись разговоромъ что даже не замѣтили какъ заснула наша старуха. Мы пошли съ Краснопольскимъ въ садъ и продолжали разговаривать гуляя взадъ и впередъ все по одной аллеѣ.

" — Какое счастье для меня, сказалъ между прочимъ Краснопольскій, — что я могу хоть изрѣдка поговорить съ вами. Но сознаюсь, мнѣ всегда тяжело видѣть какъ вы тутъ не на мѣстѣ въ этой жалкой средѣ. Пріѣзжаю я всякій разъ въ надеждѣ отвести съ вами душу, но напрасно: вся семья какъ нарочно старается мѣшать нашему разговору и лишаетъ его всей занимательности. Неужели вы, Анна Николаевна, съ вашимъ умомъ, не въ силахъ выйти изъ такого невыносимаго положенія? Каково же вамъ молча выслушивать всякія нелѣпости. Вы не повѣрите какъ я страдаю за васъ.

" — Благодарю за участіе! Но кромѣ терпѣнія тутъ, кажется, ничего не поможетъ.

" — Не говорите такъ, прошу васъ. Терпѣніе, это философія слабыхъ. Неужели вы не стараетесь найти средства какъ бы освободиться отъ такой зависимости?

" — Не спорю что было бы пріятнѣе жить хозяйкою, но если судьба назначила мнѣ смиренную долю, то моею заботой должно быть такъ строго исполнять всѣ свои обязанности чтобы нельзя было отказать мнѣ въ уваженіи.

" — Уважаю вашъ образъ мыслей, но жалѣю что вы такъ слѣпо повинуетесь разнымъ общественнымъ условіямъ, придуманнымъ вовсе не для васъ, а для женщинъ дюжинныхъ.

" — Что вы хотите сказать?

" — Прежде чѣмъ разъяснить вамъ свою мысль, я позволю себѣ одинъ вопросъ. Я бы его не сдѣлалъ еслибы не зналъ что вы во всякомъ случаѣ сумѣете отвѣчать съ полною искренностью.

" — Говорите, я лгать не стану.

" — Смѣю ли я надѣяться что разговаривать со мной вамъ не слишкомъ непріятно?

" — Замѣтили ли вы когда-нибудь чтобъ я старалась избѣгать обмѣна мыслей съ вами?

" — Нѣтъ, вы такъ были вѣжливы что всегда старались поддерживать разговоръ.

" — Я не стѣсняюсь настолько свѣтскими приличіями чтобы выражать удовольствіе тамъ гдѣ не чувствую его. Вотъ вамъ мой отвѣтъ.

"Глаза Краснопольскаго блеснули радостью. Онъ молча поклонился и продолжалъ:

" — Теперь я въ правѣ сказать что хотѣлъ. Вы не может те вообразить, Анна Николаевна, какъ безцѣненъ для меня обмѣнъ мыслей съ вами! Послѣ каждаго нашего разговора будто оживаетъ часть утраченныхъ хорошихъ чувствъ моей молодости. Мнѣ такъ становится хорошо, отрадно, будто старые друзья опять ко мнѣ вернулись. Какъ же послѣ этого не пожалѣть что вы такъ строго подчиняетесь свѣтскимъ приличіямъ что даже ни разу не дали мнѣ случая встрѣтить васъ одну во время прогулки? Подумайте, можетъ ли въ такихъ встрѣчахъ быть что-нибудь предосудительнаго? Можетъ ли совѣсть ваша возстать противъ добраго дѣла? Не смѣю вамъ говорить всего что у меня на душѣ; я еще не чувствую себя достойнымъ вашего расположенія. Но протяните мнѣ свою руку, помогите мнѣ смыть съ сердца всю эту плесень, всѣ эти мелкія эгоистическія стремленія, тогда можетъ-быть я сдѣлаюсь достойнѣе….

"Онъ говорилъ съ жаромъ; его прекрасные глаза горѣли любовью и нѣжностью. Съ какимъ чувствомъ слушала я его признаніе! Сердце мое сильно билось…. мнѣ хотѣлось вскрикнуть отъ радости, броситься ему на шею…. Но вдругъ нашло на меня раздумье. Чего онъ отъ меня требуетъ? тайныхъ свиданій? Могу ли я на это согласиться?… Послѣ минутной паузы, я оправилась настолько что могла отвѣтить ему:

" — Мнѣ кажется что роль учителя принадлежитъ не мнѣ…. Не стану скрывать что ваше общество для меня большая отрада, и если намъ представится случай поговорить съ вами о томъ что намъ близко, я этому очень буду рада. Но я никогда не соглашусь на поступокъ который нужно будетъ скрывать отъ свѣта. Могу ли я открыто сказать здѣсь въ домѣ: сегодня я встрѣчусь въ полѣ съ Аркадіемъ Ѳедоровичемъ? Согласитесь что это покажется страннымъ, насъ никто не пойметъ. Моя гордость возмущается при мысли что меня могли бы принять за легкомысленную женщину. Зачѣмъ мнѣ обманывать людей, краснѣть предъ ними и предъ собою? Я иногда не прочь идти наперекоръ общепринятому. Но поступать такъ чтобы меня могли заподозрить въ дурномъ, этого я не желаю.

"Должно-быть мои слова очень оскорбили его самолюбіе. Лицо его мгновенно приняло такое нехорошее выраженіе что я испугалась. Онъ весь вспыхнулъ и съ минуту помолчалъ. Потомъ чуждое ему непріятное выраженіе исчезло, и онъ грустно, съ легкимъ оттѣнкомъ горечи, сказалъ:

" — Простите меня, я былъ слишкомъ дерзокъ. Я наказанъ за свою нескромность и самонадѣянность… Я разчитывалъ на большее расположеніе съ вашей стороны….

"Онъ замолчалъ, потомъ поклонился и хотѣлъ идти.

" — Аркадій Ѳедоровичъ, воскликнула я, — мы такъ съ вами не разстанемся! Вы оскорбились моими словами, но скажите что же въ нихъ обиднаго?

" — Я надѣялся видѣть въ васъ хоть немного теплаго чувства, но ошибся…. Вы дали урокъ моему самолюбію. Онъ снова поклонился и вышелъ прежде чѣмъ я успѣла что-нибудь возразить.

"Я была поражена…. Мнѣ стало ясно что онъ хотѣлъ испытать до чего доходитъ мое расположеніе къ нему. Моя холодность оскорбила его. Онъ думалъ что я рѣшусь на жертву, и былъ глубоко пораженъ моимъ отказомъ. Сколько счастья и сколько горя въ нѣсколько минутъ! Неужели я лишилась его навсегда! думала я съ невыразимою горестью. Мнѣ хотѣлось громко зарыдать, но я не легко нахожу слезы; за то я страдаю можетъ-быть больше другихъ которыя могутъ выплакать свое горе. Потомъ меня брала досада какъ онъ могъ разсердиться когда я поступала какъ слѣдуетъ честной дѣвушкѣ? Я не могла себя ни въ чемъ упрекнуть. Еслибъ онъ и теперь мнѣ повторилъ свою просьбу, я бы отвѣчала точно такъ же. Я сознавала себя правою, и это меня поддерживало. Можетъ-быть онъ опомнится когда въ состояніи будетъ спокойно обдумать мои слова и лучше понять меня. А если онъ не сдѣлаетъ ни одного шага къ нашему примиренію, тогда что?… О, когда я подумаю что это возможно, я даже жалѣю что была права! Будь я виновата, я могла бы сдѣлать первый шагъ и мы бы снова стали друзьями. Теперь же я должна томиться и ждать опомнится ли онъ, или между нами уже все кончено…. Ты одна только, милый другъ мой, останешься моею отрадой. Отвѣчай мнѣ скорѣй. Я такъ желаю знать твое мнѣніе…. Увы, отвѣтъ твой дойдетъ до меня только черезъ три недѣли, а сколько тяжелыхъ минутъ могу я еще пережить въ это время! Помолись за меня, безцѣнный другъ! Мнѣ самой что-то теперь тяжело молиться…. я больна душой!

"Обнимаетъ тебя
"Твоя Анна."

VIII.

Былъ теплый іюльскій вечеръ. Уже совсѣмъ стемнѣло. Въ окнахъ Акулинскиго дома свѣтились огоньки. Безмолвная тишина покрывала деревню. Крестьяне, утомленные жнитвомъ, спали и только около господскаго дома продолжалась у воротъ бесѣда дворовыхъ людей. Изрѣдка раздавался лай собаки. Вдали звонко кричалъ коростель. Свѣжій запахъ спѣлой ржи разносился въ тепломъ воздухѣ. Изъ открытыхъ дверей балкона долетали чистыя ноты довольно хорошаго инструмента. Вотъ вдали послышался конскій топотъ; онъ вдругъ замолкъ. Въ то же самое время кто-то въ свѣтломъ платьѣ вышелъ на балконъ, спустился въ садъ и направился къ рѣкѣ. Что-то торопливо дѣтское въ походкѣ изобличало очень молодую дѣвушку. Она робко оглядывалась на всѣ стороны. Наконецъ она была на берегу рѣки, отвязала лодку, сѣла въ нее и отталкиваясь однимъ весломъ переѣхала къ другому берегу. Около самаго мѣста гдѣ она пристала, поднялась изъ-за куста высокая фигура мущины. Дѣвушка вздрогнула и слегка вскрикнула, но тотчасъ опомнилась и проговорила поспѣшно:

— Скорѣй въ лодку, здѣсь насъ увидятъ!

На этотъ разъ мущина взялся за весла, и чрезъ полминуты они снова пристали къ берегу сада, привязали лодку и пошли по крытой зеленымъ сводомъ липовой аллеи.

— Милая Наденька, прошепталъ Аркадій Ѳедоровичъ, обнявъ дрожавшую дѣвушку, — благодарю тебя за твою любовь. Какъ я радъ что наконецъ намъ удается побывать вмѣстѣ безъ свидѣтелей! А ты навѣрное знаешь что намъ никто не помѣшаетъ?

— Маменька заперлась въ свою комнату съ прикащикомъ и пишетъ счеты, а Анна Николавна только-что сѣла за фортепіано и раньше часа ужь вѣрно не перестанетъ играть.

Краснопольскій нѣжно поцѣловалъ ея руку:

— И ты не побоялась придти ко мнѣ въ потьмахъ?

— Боялась, Аркадій. Мнѣ было очень страшно когда тебя не было; но теперь я ничего не боюсь. Да если кто и застанетъ, что за бѣда? Вѣдь мы женихъ съ невѣстой…. Скоро намъ можно и предъ людьми показать что мы другъ друга любимъ.

Головка Нади склонилась къ его плечу. Въ позѣ и словахъ ея столько было дѣтской довѣрчивости что обольстителя будто что-то остановило; но совѣсть въ немъ не надолго заговорила.

— Да, безцѣнный другъ, скоро ничто насъ не разлучитъ. Но зачѣмъ намъ все мечтать о будущемъ когда намъ теперь такъ хорошо? Зачѣмъ желать знойнаго дня когда утренняя зоря такъ прекрасна? Не находишь ли ты особенной прелести въ свиданьяхъ нашихъ именно потому что никто про нихъ не знаетъ?

— Нѣтъ, Аркадій, по мнѣ бы лучше не прятаться. Мнѣ все кажется что я дурно поступаю.

— Дитя, сказалъ Краснопольскій, цѣлуя ее. — А что подѣлываетъ Анна Николавна? спросилъ онъ вдругъ.

— Да ничего особеннаго. Такая же важная и рѣшительная какъ всегда.

«Неужели она не жалѣетъ о нашемъ мнимомъ разрывѣ? думалъ Краснопольскій. Неужели я въ ней ошибся и она совершенно равнодушна? Нѣтъ, не думаю; ея умоляющій взглядъ въ тотъ день при прощаніи моемъ говорилъ другое.»

— А знаешь что, Аркадій, сказала вдругъ Наденька, какъ бы въ отвѣтъ на его мысли, — мнѣ кажется что Анна Николавна въ тебя влюблена.

— Что ты, моя голубка! Ты воображаешь всѣхъ влюбленными въ меня, потому что я нравлюсь тебѣ.

Въ голосѣ Краснопольскаго строгій наблюдатель замѣтилъ бы сдержанное волненіе. Глаза его устремились пытливо на Наденьку.

— Она тебя любитъ, это вѣрно, повторила настойчиво Наденька. — Не сумѣю сказать почему именно это я угадала. Но напримѣръ, когда говорятъ про тебя, ей будто дѣлается неловко, она краснѣетъ и все избѣгаетъ тебя называть. О, я вовсе не такой ребенокъ! Меня не такъ легко провести.

Глаза Краснопольскаго блеснули надеждой: что ежели она права? Вѣдь у женщинъ тонкое чутье, думалъ онъ.

— А что, сказала Наденька весело, — вдругъ ты измѣнишь мнѣ? А?

Она лукаво взглянула на него и положила ему на плечи свои маленькія руки.

Поза ея была такъ граціозна и кокетлива что Краснопольскій могъ только отвѣтить нѣсколькими поцѣлуями.

— Какъ бы мнѣ не запоздать, проговорила вдругъ Наденька. — Кажется пора отвезти тебя обратно. А завтра ты сюда будешь?

— Непремѣнно, душа моя, сокровище мое! Но если мнѣ что помѣшаетъ, то я днемъ къ вамъ пріѣду и опять положу записку въ твой рабочій ящикъ. А ты сжигаешь мои записки? спросилъ онъ вдругъ съ безпокойствомъ.

— Да, какъ только можно это незамѣтно сдѣлать. Но мнѣ жаль уничтожать ихъ…. Вотъ видишь, однако, какая я послушная! Я такъ увѣрена что ты лучше меня знаешь какъ поступать… Вѣдь я еще такъ глупа и неопытна.

— Ты мила и прелестна! Такъ ты меня гонишь? Ну, нечего дѣлать, надо повиноваться!

Они спустились внизъ къ лодкѣ и вскорѣ пристали къ противоположному берегу. Тутъ послѣдовало нѣжное прощанье. Наденька вернулась съ лодкой и начала прислушиваться. Минутъ чрезъ пять раздался отдаленный конскій топотъ, потомъ все стихло. Дѣвушка въ раздумьи направилась къ дому, вошла въ комнату и усѣлась за работу, какъ будто ни въ чемъ не бывало. Анна все еще играла, а Любовь Петровна занималась своими счетами.

Между тѣмъ гнѣдая лошадь со стройнымъ красивымъ всадникомъ скакала въ направленіи къ Благовѣщенскому, имѣнію Краснопольскаго.

Любопытно заглянуть въ сердце человѣка который такъ хладнокровно и искусно, какъ опытный шахматный игрокъ, сводилъ съ ума бѣднаго ребенка. Онъ это дѣлалъ безо всякаго увлеченія, такъ, по старой привычкѣ. Онъ хотѣлъ любоваться милыми наивными выходками влюбленной дѣвушки, видѣть ее нѣжною, заботливою, любящею. Это его забавляло какъ забавляютъ скачки, охота, рыбная ловля. Мысли его теперь, впрочемъ, были заняты не Наденькой. Онъ думалъ о томъ что Наденька ему сказала про Анну. Неужели это справедливо? думалъ онъ. Какъ она ловко умѣетъ скрывать свои чувства! А какою она глядитъ мраморною статуей. О, еслибъ она любила!… Что жь тогда?… Ну, хорошо, любитъ; такъ развѣ она поддастся какъ Наденька? Онъ вспомнилъ разныя хитрыя уловки удавшіяся съ другими женщинами, но все это было непримѣнимо къ Аннѣ. Какъ въ самомъ дѣлѣ приступиться къ такой женщинѣ которая не соглашается ни на какой обманъ?

«Буду съ ней холоденъ еще нѣсколько дней, потомъ вдругъ явлюсь влюбленнымъ рыцаремъ. Она такъ обрадуется что, вѣроятно, забудетъ осторожность. Только бы довести ее до небольшаго уклоненія отъ ея строгихъ правилъ, тогда она моя, не вывернется! Признаюсь, съ такою щепетильною барышней не приходилось еще имѣть дѣла. А вѣдь очень привлекательна когда оживляется… Мнѣ скучно безъ нея.»

Несговорчивость Анны сильно его задѣла. Послѣ свиданія ихъ, въ отсутствіи Акулиныхъ, онъ былъ оскорбленъ и раздосадованъ. Потомъ понемногу онъ понялъ всю твердость характера молодой дѣвушки и почувствовалъ непреодолимое желаніе переломить ея упорство. Онъ съ самаго того дня былъ самъ не свой. Мысли его безпрестанно были заняты странною дѣвушкой которая не слушалась голоса любви.

Переписка съ Наденькой служила ему только развлеченіемъ. Онъ почти жалѣлъ о томъ что затѣялъ съ ней одну изъ своихъ привычныхъ любовныхъ интригъ, потому что опасался неосторожности съ ея стороны.

«Только бы мнѣ удалось съ нею развязаться вовремя и безъ скандала, думалъ онъ. — Да что я впрочемъ хлопочу? Что мнѣ до этой дѣвицѣ? Богъ съ ней, съ ея восторженными чувствами!»

Но онъ не могъ отдѣлаться отъ постоянныхъ мыслей о холодной красавицѣ которая ему такъ досадила.

«Странная дѣвушка», размышлялъ онъ, «стоитъ посмотрѣть на нее чтобы понять что по достоинству она занимаетъ первое мѣсто въ домѣ. А кажется положеніе компаньйонки довольно скромное, и она никогда не уклоняется отъ разныхъ мелкихъ обязанностей которыя на нее возложены. Но чѣмъ бы она ни занималась, она въ каждомъ движеніи остается царицей, и будто только изъ милости исполняетъ такія неподходящія къ ней обязанности. Нужно много ума и такту чтобы такъ себя поставить. Всѣ предъ нею благоговѣютъ и ее слушаются. Какъ бы она расцвѣла еслибъ была поставлена на своемъ мѣстѣ! Это была бы одна изъ первыхъ красавицъ. Худоба и блѣдность все портятъ. Придайте ей полноты и свѣжести, и это была бы восхитительная женщина!»

Волнуясь такими мыслями, Краснопольскій погонялъ лошадь и самъ не замѣтилъ какъ прискакалъ къ себѣ на дворъ. Долго ходилъ онъ взадъ и впередъ по комнатѣ, все придумывая какъ бы повидаться съ Анной наединѣ. Она была такъ поставлена въ домѣ что малѣйшее отсутствіе ея могло быть замѣчено. Притомъ свиданье это должно казаться ей случайнымъ.

Краснопольскій много ждалъ отъ этой встрѣчи. Открытіе Наденьки, которому онъ повѣрилъ, представляло ему возможность дѣйствовать рѣшительно. Мало-по-маду всѣ его сомнѣнія исчезли, и онъ все болѣе убѣждался что гордая красавица любила его. Наденька, впрочемъ, подтвердила только собственныя его догадки. Еслибъ ему удалось довести Анну до признанья, это была бы самая трудная и блистательная изъ его побѣдъ, Одна мысль о такой возможности ускоряла его пульсъ.

«Сдастся», порѣшилъ онъ. «Ты будешь моею, потому что я въ самомъ дѣлѣ люблю тебя!»

Да любовь, любовь страстная незамѣтно овладѣла всѣмъ существомъ его. Оттого ли она явилась что вдругъ онъ встрѣтилъ неудачу, вмѣсто легкаго торжества, но только дикій звѣрь проснулся въ немъ. Яростно, неугомонно рвался онъ изъ клѣтки и требовалъ жертвы.

IX.

Не удивительно что Краснопольскій спалъ дурно. Но не спалось также и бѣдной Наденькѣ: она была слишкомъ счастлива! «Какъ долго еще до вечера!» вздыхала она. «Боже мой, дождусь ли я девяти часовъ?» Подчасъ ей становилось не ловко. Стыдно какъ-то было обманывать лгать и домашнихъ. Но этого внутренняго голоса она не слушалась и заглушала его разными софизмами: «онъ не станетъ требовать отъ меня дурнаго», утѣшала она себя. «Если онъ хочетъ чтобъ я молчала и таилась, то видно такъ нужно.»

Утромъ, когда обѣ дѣвушки занимались вмѣстѣ чтеніемъ, пріѣхалъ старикъ Кутасовъ. Онъ глядѣлъ угрюмо и поклонился разсѣянно.

«Мамаша дома?» спросилъ онъ отрывисто Надю. — «Мнѣ непремѣнно нужно съ ней поговорить».

Любови Петровнѣ тотчасъ же доложили о его пріѣздѣ.

— Ужь не взыщите, милый сосѣдъ, обратилась она съ ужимкой къ Кутасову, — что я къ вамъ являюсь въ своемъ утреннемъ неглиже.

Кутасовъ отвѣчалъ только сухимъ поклономъ.

— Давно ли вы вернулись, батюшка мой? Вѣдь вы, говорятъ, ѣздили въ имѣніе князя Ветлыгина для описи….

— Вчера пріѣхалъ. А вы тутъ безъ меня какія дѣла творите? А? Ну, признаюсь, не ожидалъ, надѣялся что по крайней мѣрѣ вспомните нашу долголѣтнюю дружбу.

Любовь Петровна такъ и обомлѣла.

— Что вы, Христосъ съ вами! За что это вы такъ сердитесь на меня?…

— А вотъ за что, сударыня; вы продали безъ моего вѣдома луга около моей мельницы, отдали меня во власть этого франта? Кто его знаетъ зачѣмъ ему такъ понадобился этотъ клочокъ земли? Не даромъ же онъ такъ дорого за него далъ. Вѣдь кажется ясно что онъ хочетъ какъ-нибудь прижать меня.

Нельзя описать глубокаго негодованія всѣхъ присутствовавшихъ.

— Что вы, что вы! опомнитесь, Никаноръ Семеновичъ! воскликнула Любовь Петровна: — Какъ это можно заподозрить такого человѣка какъ Аркадій Ѳедоровичъ! Да это просто святой! Еслибы не онъ, то Саша бы ввелъ насъ въ такую бѣду что не приведи Господи!

— Полноте пожалуста, Любовь Петровна! Я бы вамъ далъ столько же за эту землю еслибы вы сказали мнѣ что хотите ее продать. Только бы она не доставалась этому мерзавцу.

Анна поблѣднѣла какъ полотно.

— Вы не имѣете права такъ оскорбительно отзываться о человѣкѣ о которомъ мы ничего кромѣ хорошаго не знаемъ, проговорила она голосомъ дрожавшимъ отъ волненія.

— Вы, сударыня, слишкомъ молоды: гдѣ вамъ судить людей? А мнѣ такъ разные попадались на своемъ вѣку, и говорю вамъ, вотъ помяните слова мои, это пройдоха! Я встрѣтился у князя Ветлыгина съ однимъ помѣщикомъ О…ской губерніи, гдѣ Краснопольскій прежде былъ управляющимъ, такъ тотъ знаетъ про него исторіи такія что уши вянутъ.

Наденька вскочила съ мѣста.

— Не можетъ быть! Это самый благородный, честный человѣкъ! воскликнула она: — Кто вамъ это сказалъ, тотъ вѣрно какой-нибудь завистникъ или самъ обманщикъ!

— Ахъ вы барыни, барыни! Ну есть ли въ васъ послѣ этого хоть на каплю здраваго смысла! продолжалъ старикъ. — Пріѣзжаетъ сюда какой-то смазливый франтъ, Богъ вѣсть откуда, Богъ вѣсть кто, наговоритъ вамъ разныхъ любезностей, обморочитъ васъ, а вы и рады — и такой-то онъ голубчикъ, и совершенство, и благодѣтель! Тьфу ты пропасть. — И старикъ даже плюнулъ съ досады.

— Послушайте, Никаноръ Семеновичъ, начала важно Любовь Петровна, — что вы, право, какъ расходились? Развѣ у васъ есть какія доказательства что Аркадій Ѳедоровичъ хочетъ васъ прижать?

— Да чего вамъ еще? Какія вамъ еще доказательства? Я какъ услыхалъ вчера о вашей продажѣ проклятой, сейчасъ къ нему, предлагаю ему купить у него за ту же цѣну и заплатить за купчую. Нѣтъ, отвѣчаетъ онъ, — я продавать не намѣренъ, а впрочемъ, если дадите тысячу, такъ извольте. Вѣдь вотъ натура какая жидовская.

— Если онъ не хочетъ продавать этихъ луговъ, такъ вѣрно у него свои хозяйственные разчеты, вотъ и все!

— Въ томъ-то и бѣда что онъ хочетъ меня обобрать. Вотъ у него какіе хозяйственные разчеты! Спасибо вамъ, Любовь Петровна: отдали долголѣтняго друга въ его когти! А вы развѣ забыли какое у насъ было условіе съ вашимъ покойнымъ мужемъ насчетъ тѣхъ самыхъ луговъ? У меня его письменное обѣщаніе что ни онъ, ни наслѣдники его не станутъ продавать этой земли безъ моего дозволенія. Я непремѣнно разстрою все это дѣло, уничтожу эту незаконную купчую и подамъ прошеніе на васъ въ судъ. Я не успокоюсь пока вы не вернете Краснопольскому денегъ, а онъ вамъ не отдастъ луговъ. Да еще за купчую заплатите, вотъ что!

Слова эти сильно подѣйствовали на Любовь Петровну. Она вдругъ вспомнила что дѣйствительно было какое-то условіе насчетъ этого клочка земли. Это обстоятельство совершенно вышло у нея изъ головы. Ей не приходило на умъ что продажа луговъ могла касаться кого бы то ни было, кромѣ нея и покупщика. Пока она считала себя правою, запальчивость старика не нарушала ея хладнокровія; но когда она поняла что онъ въ правѣ быть недовольнымъ и ей представились въ перспективѣ расходы, кротость ее покинула, и она отвѣтила раздраженнымъ тономъ:

— Покорно васъ благодарю! Затѣять тяжбу!… Этого еще не доставало! А изъ-за чего, спрашиваю васъ? Вѣдь забралъ же себѣ въ голову что непремѣнно хотятъ его обидѣть. По себѣ, видно, стали всѣхъ судить, батюшка Никаноръ Семеновичъ. Вамъ ничего не стоитъ придти къ безпомощной вдовѣ да наговорить ей Богъ вѣсть чего! Вотъ на что вы спосббны.

Старикъ вскочилъ въ изступленіи и хотѣлъ что-то сказать, но не могъ, и бросился вонъ изъ дверей. Отступленіе это совершилось не совсѣмъ удачно, потому что онъ чуть не упалъ, споткнувшись черезъ вышитую скамейку и опрокинулъ столикъ. Выбѣжавъ на крыльцо, онъ кликнулъ кучера и уѣхалъ безъ проводовъ. Такъ поссорились давнишніе друзья и сосѣди. Любовь Петровна долго не могла придти въ себя. Она, красная какъ ракъ, ходила по комнатамъ, отъ времени до времени выпивала стаканъ воды и бранила Кутасова съ ожесточеніемъ.

Анну тяготила вся эта сцена до нельзя. Негодованіе ея главнымъ образомъ пало на Кутасова, за то что онъ могъ высказать такія нелѣпыя обвиненія на человѣка, по ея мнѣнію, достойнаго всякаго уваженія, и пятнать его доброе имя.

Тысячи доводовъ приходили ей на умъ для оправданія Краснопольскаго. Нѣтъ такого искуснаго адвоката какъ любящая женщина. Если ей хотятъ открыть глаза и показать несовершенства любимаго человѣка, то она и слѣпа, и глуха, и упорна, такъ что доводитъ до отчаянія добраго человѣка кто хочетъ вразумить ее.

Негодовала также и Наденька, но она глядѣла на все это какъ на забавное происшествіе. Она смѣялась когда вспомнила опрокинутый столъ и удачно представляла какъ Кутасовъ горячился и выбѣжалъ точно сумашедшій.

Пришелъ Александръ съ прогулки и, узнавъ о случившемся, очень жалѣлъ что его тутъ не было, въ полной увѣренности что онъ сумѣлъ бы непремѣнно задобрить старика. Онъ боялся какъ бы эта ссора не лишила его удовольствія бывать у Кутасовыхъ и увиваться около Софьи Васильевны, которая благосклонно выслушивала его влюбленныя рѣчи. Онъ храбро защищалъ претензіи Кутасова, и чуть не подвергся гнѣву барышень когда сталъ оправдывать и объяснять недовѣріе старика къ Краснопольскому. Однакожь Александръ добился того что мать приняла его посредничество.

— Поѣду сегодня же къ Кутасовымъ, объявилъ онъ положительнымъ токомъ дѣловаго человѣка. — Не дурно было бы Наденькѣ и Аннѣ Николаевнѣ ѣхать со мною. Онѣ бы помѣшали дамамъ тутъ вмѣшаться, а то съ этою старою трещеткою Кутасовой ничего не подѣлаешь; она все будетъ молоть свое, говори ей что хочешь.

Александръ и тутъ остался побѣдителемъ; предложеніе его было принято; только рѣшили что лучше отложить поѣздку до другаго дня и дать Кутасову время поуспокоиться.

— Не съѣздить ли мнѣ къ Аркадію Ѳедоровичу? Надо же узнать что у него на умѣ, зачѣмъ онъ не хочетъ продавать свои луга, продолжалъ Александръ. Онъ съ нѣкоторымъ удовольствіемъ прислушивался къ собственнымъ словамъ; онъ любовался своимъ тонкимъ дипломатическимъ тактомъ. Впрочемъ соображенія эти оказались лишними; послѣ обѣда Краснопольскій пріѣхалъ самъ.

Любовь Петровна разказала ему, со всѣми необходимыми ménagements, о непріятной ссорѣ съ Кутасовымъ и о странномъ заблужденіи его насчетъ какихъ-то коварныхъ замысловъ Краснопольскаго.

— Что ему въ голову пришло! воскликнулъ тотъ со смѣхомъ. — Надо будетъ успокоить старика, а то съ нимъ, пожалуй, сдѣлается желчная горячка. Я сдѣлаю ему предложеніе которымъ онъ непремѣнно останется доволенъ. Мнѣ хочется на десять лѣтъ взять въ аренду эту же самую мельницу за которую онъ такъ дрожитъ; я дамъ ему такую цѣну что онъ съ радостью согласится.

— Какая же вамъ будетъ выгода такъ дорого платить? спросила простодушно и очень разумно Любовь Петровна.

— А вотъ видите: все зависитъ отъ того какъ кто хозяйничаетъ. Я надѣюсь устроить эту мельницу такъ что она дастъ мнѣ вдвое, увеличу число поставовъ, буду держать тамъ побольше птицы, которой кормъ мнѣ ничего почти не будетъ стоить, а главное не стану чинить плотины въ то время когда больше всего помолу, какъ дѣлается у Кутасова. У насъ все откладываютъ въ долгій ящикъ; еслибы кто потрудился написать сколько отъ этого бываетъ ежегоднаго убытку въ Россіи, то сумма привела бы всѣхъ въ ужасъ.

— Вотъ человѣкъ! восторгалась Любовь Петровна. — Счастлива мать которая выдастъ за васъ свою дочь!

Любовь Петровна была такъ наивна что считала эту послѣднюю фразу необыкновенно тонкою дипломатическою выходкой, хотя намекъ былъ не въ бровь, а въ глазъ.

Наденька покраснѣла, а Аннѣ такъ сдѣлалось совѣстно какъ будто она сама чѣмъ-нибудь провинилась.

— Я еще не могу думать о женитьбѣ, отвѣчалъ Краснопольскій, — пока не приведу въ порядокъ своихъ дѣлъ. Прежде всего надо свить себѣ гнѣздо. — Онъ глядѣлъ при этомъ прямо предъ собою, опасаясь взглянуть какъ-нибудь невольно на одну изъ дѣвицъ и этимъ возбудить подозрѣніе другой. — Сознаюсь что жениться было бы не только счастіемъ для меня самого, по и необходимо для моего имѣнія, которое требуетъ доброй, разсудительной хозяйки. Сколько предстоитъ ей разныхъ обязанностей! Теперь, напримѣръ, одинъ изъ моихъ лучшихъ работниковъ лежитъ въ горячкѣ: нашъ уѣздный лѣкарь въ разъѣздѣ, его и не застанешь, а я, сами посудите, могу ли я удѣлять время на уходъ за больнымъ? Будь тутъ по близости женщина нѣсколько знакомая съ простымъ лѣченіемъ домашними средствами, она бы призрѣла больнаго….

— Да пошлите же его къ намъ, мы его станемъ лѣчить! воскликнула Любовь Петровна.

— Благодарю васъ за доброе желанье, но къ сожалѣнію онъ такъ плохъ что его нельзя везти за десять верстъ.

— Такъ я сама поѣду къ нему.

Краспопольскій горячо поблагодарилъ Любовь Петровну и вызвался послать за ней лошадей на другое утро.

— Возьмите и меня съ собой, маменька, просила Наденька.

Молодая дѣвушка хотѣла воспользоваться случаемъ чтобы посмотрѣть гдѣ живетъ ея кумиръ. Краснопольскій зналъ это напередъ. Оставалось самое трудное, вызвать Анну на дальнюю прогулку. Онъ свелъ разговоръ на свои разнообразныя занятія, какъ бы въ оправданіе того что самъ не берется лѣчить своихъ крестьянъ, и мимоходомъ замѣтилъ:

— Сегодня утромъ я всталъ рано чтобъ объѣхать свою лѣсную дачу, смежную съ вашего. Что это за восхитительное мѣсто! Помните тамъ, гдѣ просѣка? Будь я художникъ, непремѣнно срисовалъ бы его.

Онъ хорошо зналъ что Анна любила рисовать съ натуры ландшафты и всегда досадовала когда гуляла съ Наденькой и та не давала ей времени кончать эскизъ. Но лицо его выражало полное равнодушіе когда Анна начала разспрашивать подробно о направленіи дороги къ просѣкѣ; мысленно же онъ себя поздравлялъ съ полнымъ успѣхомъ своихъ хитрыхъ затѣй.

Предъ отъѣздомъ онъ особенно церемонно и холодно поклонился Аннѣ и пошелъ отыскивать на балконѣ Наденьку, которая побѣжала туда будто бы за забытою книгой, въ сущности же чтобы проститься съ Аркадіемъ Ѳедоровичемъ безъ свидѣтелей.

— Сегодня вечеромъ въ девять часовъ, шепнулъ онъ, — Потомъ онъ крѣпко и быстро пожалъ ей руку и черезъ нѣсколько минутъ уже скакалъ по дорогѣ къ Благовѣщенскому и вскорѣ исчезъ за горой.

X.

Анна надѣялась что прогулка въ лѣсъ и рисованіе съ натуры разсѣютъ ея грусть и успокоятъ ее. Она была изъ тѣхъ натуръ для которыхъ нѣтъ ничего невыносимѣе какъ томиться неизвѣстностью. Тутъ нужно терпѣливо ждать; энергическія же усилія ума и воли ни къ чему не ведутъ.

Но что такъ омрачило ея душу? Глупое недоразумѣніе между ею и любимымъ ею человѣкомъ…

Погода была чудесная, ночью шелъ дождь и освѣжилъ всю растительность. Анна шла своимъ легкимъ, быстрымъ шагомъ мимо полей покрытыхъ снопами. Около дороги крестьяне пахали подъ озимь. Терпѣливо и медленно тащились они взадъ и впередъ за сохой. Во время прогулокъ своихъ съ Наденькой, Анна обыкновенно заговаривала съ мужиками. Ее возмущала мысль о крѣпостномъ состояніи: ей казалось постыднымъ и жестокимъ держать въ угнетеніи другихъ людей, и позорнымъ находиться въ полной зависимости отъ барскаго произвола. Иногда она сомнѣвалась что въ этихъ несчастныхъ есть еще душа и разумъ. Результаты ея бесѣдъ съ крестьянами не могли ее разубѣдить въ томъ, потому что они ее дичились: отвѣчали почтительно, но коротко и сухо на ея разспросы. Въ ея манерахъ не было того веселаго простодушія которое вызываетъ простолюдина на непринужденность и возбуждаетъ его довѣріе.

Теперь она молча отвѣчала на поклоны крестьянъ и прошла мимо нихъ не останавливаясь. «Неужели онъ никогда не будетъ тѣмъ чѣмъ прежде былъ!» думала она; «неужели я оттолкнула его навсегда! Неужели онъ не хочетъ понять что доброе имя женщины можетъ пострадать отъ самыхъ простыхъ причинъ. Ахъ, тетя Леля, гдѣ ты? Какъ мнѣ нуженъ твой ясный умъ! Ты бы меня научила какъ все это разъяснить и уладить.»

Вдругъ предъ ней открылся дѣйствительно прелестный видъ.

«Вотъ должно-быть мѣсто о которомъ онъ говорилъ», думала она. «Какъ здѣсь кстати вырубили эту широкую просѣку! Безъ нея не было бы вида ни на береговой лугъ, съ этими живописными группами деревъ, ни на рѣку, ни на тѣ далекіе холмы. И какія тутъ, на переднемъ планѣ, великолѣпныя липы, по обѣ стороны просѣки! Точно рамка для этого очаровательнаго пейзажа.»

Анна сѣла на траву, подъ тѣнью высокаго дуба, развернула альбомъ, вынула карандаши и принялась скоро и старательно рисовать, какъ будто вся участь ея зависѣла отъ окончанія этой картины. Ей хотѣлось отдѣлаться отъ своихъ безплодныхъ думъ. Она не принадлежала къ числу сентиментальныхъ дѣвъ которыя считаютъ душевную скорбь непремѣнною принадлежностью поэтической натуры, и искусственно поддерживаютъ себя въ болѣзненномъ настроеніи. Здоровая натура ея вступала въ борьбу со всѣми впечатлѣніями и тревогами которыя могли ослабить ея энергію.

Анна такъ углубилась въ свое занятіе что не услыхала близкихъ шаговъ.

— Анна Николаевна! раздался голосъ Краснопольскаго рядомъ съ ней.

Молодая дѣвушка быстро оглянулась, и этотъ взглядъ смутилъ Краснопольскаго…. Столько тутъ было радости, любви, опасенія! Она молча протянула ему руку.

— Я проѣзжалъ тутъ верхомъ, началъ онъ оправдывать свое присутствіе; — нужно было отдать кое-какія приказанія лѣсному караульщику. Но когда я увидѣлъ васъ здѣсь, то привязалъ лошадь и пришелъ подвергнуться вашему гнѣву, докончилъ онъ съ ироніей.

— Отчего вы думаете что я на васъ сержусь? спросила Анна.

— Вы могли подумать что я иду наперекоръ вашему приказанію. Вы не желали дать мнѣ случая бесѣдовать съ вами наединѣ, и вотъ я пришелъ, и никого тутъ нѣтъ съ нами.

— Послушайте, Аркадій Ѳедоровичъ, сказала Анна съ едва слышнымъ дрожаніемъ въ голосѣ, — вы должны мнѣ разъяснить чѣмъ я васъ такъ оскорбила. Сядьте сюда! — и она указала рукой на лежавшее тутъ срубленное дерево. Лучъ надежды мелькнулъ предъ ней…. все еще могло кончиться хорошо, тучи могли еще разсѣяться.

— Анна Николаевна, проговорилъ Краснопольскій все еще холодно и церемонно, — я мечтатель и человѣкъ съ чувствительнымъ самолюбіемъ. Вашъ рѣзкій отказъ въ томъ что казалось мнѣ легко и естественно оскорбилъ меня потому что я надѣялся найти въ васъ хоть искру того чувства которое вы возбудили во мнѣ. Но я очевидно ошибся, въ противномъ случаѣ вы бы не задумались принести мнѣ маленькую жертву.

— Я не знаю по какому праву требуете вы отъ меня жертвы: дѣло касается тутъ моей совѣсти, моего добраго имени. Я бы не дала никогда иного отвѣта даже нѣжно любимому мною человѣку… И вамъ бы слѣдовало уважать мои чувства, а не огорчать меня понапрасну.

— Неужели, Анна Николаевна, вы были бы и тогда такъ строги еслибы считали меня достойнымъ вашей любви?

— Да, Аркадій Ѳедоровичъ.

— Простите меня, я очень виноватъ предъ вами, Анна Николаевна. Я не могъ понять вашего положенія и вашей благородной твердости. Когда я получилъ такой рѣшительный отказъ, я думалъ что всѣ мои надежды рушились…. я сталъ несправедливъ къ вамъ. Да и какъ вдругъ отказаться отъ такихъ сладкихъ мечтаній! Я воображалъ возможнымъ что женщина какъ вы, съ необыкновеннымъ умомъ и возвышеннымъ характеромъ, согласится раздѣлить мою долю, мои стремленія, мои труды… Скажите, умоляю васъ, ошибся ли я, или нѣтъ?

Онъ сказалъ это со всѣмъ жаромъ неподдѣльной страсти, стоя предъ Анной, которая сидѣла попрежнему на травѣ. Вмѣсто отвѣта, она протянула ему руку, которую Краснопольскій покрылъ пламенными поцѣлуями, припавъ на одно колѣно.

— Анна, неужели ты любишь меня? неуже.ш это правда?

Въ это мгновеніе одно только чувство наполняло душу Анны, любовь къ тому кто такъ нѣжно и съ трепетомъ на нее глядѣлъ… Ни тѣни сомнѣнія въ его честности; ей и въ голову не приходило чтобы признаніе Краснопольскаго могло имѣть какой-нибудь оскорбительный для нея смыслъ, — такъ твердо полагалась она на его глубокое уваженіе къ ней. Она покорилась минутному увлеченію: обвила руками шею Краснопольскаго и поцѣловала его. Но въ слѣдующее мгновеніе ей такъ сдѣлалось совѣстно за свое увлеченіе что она вскочила, наскоро собрала альбомъ и карандаши, и только сказала Краснопольскому:

— Теперь, Аркадій, вамъ незачѣмъ отыскивать меня на уединенныхъ прогулкахъ. Вы знаете что хотѣли знать… Прощайте! До свиданья!

Краснопольскій хотѣлъ ее проводитъ, но она остановила его рѣшительнымъ жестомъ и, не оглядываясь, быстро удалилась.

Слѣдовало ожидать что Краснопольскій весь просіяетъ радостнымъ торжествомъ. Развѣ поцѣлуй который горѣлъ еще на его щекѣ не былъ самымъ краснорѣчивымъ признаніемъ? Но Аркадій Ѳедоровичъ не выказывалъ никакой радости, а былъ, напротивъ, сильно озабоченъ.

«Если я теперь замедлю явиться предъ всѣмъ свѣтомъ ея объявленнымъ женихомъ, то все кончено, она навсегда отъ меня откажется. Отъ нея я не дождусь никакой уступки пока я не женихъ ея… А какъ же быть съ Наденькой? Она такой крикъ подыметъ что бѣда!… Если Анна объ этомъ узнаетъ тогда все пропало…. Нѣтъ, съ Наденькой надо объясниться, покончить съ ней эту глупую комедію…. Отказаться отъ Анны? Нѣтъ, это невозможно!… Еслибъ даже пришлось жениться на ней, бѣдной безприданницѣ, я и на эту глупость способенъ… Надо придумать какъ бы уладить все это безъ шума… А пока нельзя показываться Аннѣ на глаза… вѣдь она ждетъ отъ меня рѣшительнаго шага. Обмануть ея ожиданія было бы очень неосторожно….» у Сильно озабоченный, Аркадій Ѳедоровичъ вернулся домой и даже ничего не могъ ѣсть за обѣдомъ. Одно только у него выяснилось что съ Наденькой нужно осторожно объясниться.

Размышленія его были прерваны приходомъ мальчика:

— Пелагея Калистратовна васъ спрашиваютъ, доложилъ онъ.

— Проси.

— Мое почтеніе, сосѣдочка. Какому счастливому случаю обязанъ я удовольствіемъ видѣть васъ у себя? привѣтствовалъ онъ гостью фамиліарно шутливымъ тономъ.

— Пришла поговорить съ вами объ одномъ дѣлѣ, батюшка Аркадій Ѳедоровичъ. Не прогнѣвайтесь на меня, старуху, что вхожу въ ваши дѣла, да такъ ужь больно сердце лежитъ къ вамъ. Думаю услужить.

— А что же вы придумали хорошенькаго, почтеннѣйшая Пелагея Калистратовна?

— Да вотъ, батюшка, замѣтила я что ужь очень вамъ приглянулась Надежда Ивановна…. Что же, батюшка, дѣло хорошее; я знаю что и она и Любовь Петровна очень васъ хвалятъ. Кажись, ничего не мѣшаетъ, анъ тамъ вонъ робость иногда такая находитъ на жениховъ что бѣда. Хочется заговорить о свадебкѣ, да духу не хватитъ. Видно и вы такіе деликатные. Да самому-то конечно не такъ ловко: вы бы мнѣ, батюшка, позволили уладить это дѣло. Ужь мнѣ не разъ приходилось устраивать партіи. Да какъ ужь меня и благодарили! И теперь благодарятъ: вотъ знаете можетъ-быть Жировыхъ….

— Спасибо вамъ, Пелагея Калистратовна; вы кажется женщина очень добродѣтельная; ни себя, ни ближнихъ не забываете! Ну а Любовь Петровна знаетъ о вашемъ намѣреніи устроить судьбу ея дочери?

— Какъ же ей знать, батюшка? Ни слова съ ней не говорила, ей Богу нѣтъ.

Аркадій Ѳедоровичъ призадумался, а старуха пока съ нетерпѣніемъ вперила въ него свои совиные глаза.

— Жениться мнѣ теперь нельзя, началъ Краснопольскій, — сперва нужно устроить дѣла. Надежда Ивановна знаетъ о моей любви къ ней и знаетъ почему мнѣ не хочется просить теперь ея руки. Но мнѣ необходимо имѣть съ ней продолжительное свиданіе. Надо о многомъ переговорить. Дайте намъ случай встрѣтиться у васъ въ домѣ, и вы заслужите мою полную признательность. Конечно ваши хлопоты не пропадутъ даромъ.

Глаза Пелагеи Калистратовны запрыгали отъ алчности.

— Ну, а люди-то что скажутъ? спросила она для приличія, чтобы не слишкомъ ужъ скоро склониться на щекотливое предложеніе.

— Да ужь конечно надо будетъ благовиднымъ образомъ объяснить посѣщеніе Надежды Ивановны и побудить мать ея на то чтобъ отпустить ее къ вамъ. А я приду къ вамъ черезъ крестьянскіе огороды. Никто меня тамъ не увидитъ, всѣ на работѣ.

Искушеніе было велико; старуха была вполнѣ убѣждена что ей предлагаютъ дѣло нечистое, но она не долго боролась съ совѣстью.

Достойная старушка хитро подмигнула Краснопольскому и сказала:

— Попрошу Любовь Петровну чтобъ она отпустила ко мнѣ Надежду Ивановну почитать мнѣ, слѣпой старухѣ, божественныя книги.

Краснопольскій расхохотался.

— Молодецъ! Мастерица! воскликнулъ онъ. — Видно дѣло не новое. А вѣдь деньжонки чай есть накопленныя, подъ спудомъ тамъ гдѣ-нибудь?

— Да что тутъ накопишь, батюшка! жалобно проговорила она: — не много придется оставить церкви чтобы служили за упокой моей души грѣшной.

Старуха вздохнула и перекрестилась.

— А молчать умѣете?

— Какъ же, какъ же, батюшка! Да развѣ отъ меня когда-нибудь что узнавали такое? А вѣдь много могла бы разказать, такъ что уши бы развѣсили. Будьте спокойны.

Дружеская бесѣда ихъ длилась еще нѣсколько времени. Красибпольскій угостилъ посѣтительницу чаемъ съ коньякомъ, и когда она уходила онъ проводилъ ее до крыльца съ шуточками и прибауточками, такъ что старуха совершенно растаяла. Она тутъ же отправилась въ Акуловку чтобы подготовить успѣшный исходъ своему дѣлу.

— Что вы, Надежда Ивановна, обратилась она въ разговорѣ къ Наденькѣ, — никогда у меня не побываете? А я бы такъ была вамъ благодарна еслибъ вы у меня посидѣли, да подольше. У меня, знаете, книга есть божественная, хорошая такая, по-церковному написана, о святыхъ мученикахъ. У меня глаза такіе стали плохіе что ничего не разберу.

— Что же, Надя, поѣзжай! соглашалась Любовь Петровна. — Вотъ моя кузина, графиня Орголинская, какъ прекрасно читала по-славянски! Разъ, за границей, она даже читала въ церкви Апостолъ, вмѣсто дьячка, такъ что всѣ удивились.

Очевидно Любовь Петровна считала чтеніе славянскихъ книгъ дѣломъ плебейскимъ, и ей нужно было вспомнить примѣръ сіятельной родственницы чтобы примириться съ мыслью объ умѣніи дочери читать по-славянски. Хитрая старуха не проронила ни полслова о томъ чтобы Наденькѣ пріѣзжать одной.

«Когда узнаетъ кого у меня встрѣтитъ, то сама пусть устроится какъ знаетъ. Меня по крайней мѣрѣ нельзя будетъ обвинить; ужь тогда она сама за все отвѣтитъ.»

На слѣдующій день, въ ту самую пятницу когда Акулины условились съ Краснопольскимъ ѣхать къ Кутасовымъ, Аркадій Ѳедоровичъ написалъ Наденькѣ записку слѣдующаго содержанія:

"Мнѣ надоѣло видѣть тебя все урывками, другъ мой безцѣнный! Завтра, въ четыре часа послѣ обѣда, постарайся быть у вашей почтенной сосѣдки, которая тебя вчера приглашала. Ты знаешь что лѣсъ очень близокъ отъ ея жилища. Ты можешь отправиться туда какъ будто для прогулки, оставить подъ какимъ-нибудь предлогомъ общество свое въ лѣсу и придти въ деревню пѣшкомъ.

"Съ нетерпѣніемъ ждетъ тебя
"твой А."

Эту записку Краснопольскій хотѣлъ тайно передать Наденькѣ послѣ обѣда, у Кутасовыхъ.

XI.

Имѣнье Кутасовыхъ было гораздо больше смиренной Акуловки. Барскій домъ, съ неизбѣжными четырьмя колоннами въ фасадѣ, такимъ же неизбѣжнымъ мезониномъ и двумя флигелями, широко покоился на возвышеніи, поодаль отъ большаго села. Въ одномъ изъ флигелей жила молодая чета, и часто слышались оттуда, въ открытое окно, брань и крики неугомонной Софьи Васильевны. Нерѣдко доставалось отъ нея тупоумному супругу и прислугѣ. Иногда она сопровождала брань тяжелыми доводами въ видѣ летавшихъ по воздуху ящиковъ или книгъ и падавшихъ кому-нибудь на голову. Впрочемъ, не всегда гремѣла гроза; иногда проглядывало и ясное солнышко, особливо когда удавалось чѣмъ-нибудь очень раздосадовать свекровь или произвести впечатлѣніе на кого-нибудь изъ окрестной молодежи. Она тогда весело шутила съ супругомъ, называла, его своимъ безцѣннымъ Нинишкой (сокращеніе отъ Леонидъ), а дѣвушекъ своихъ сажала за партію въ дурачки. Той которая оставалась, она сама дѣлала жженою пробкой страшные усы. Иногда она имъ дарила платки, ситцу; дѣвушки, конечно, принимали все очень охотно и доказывали свою благодарность маленькими услугами, о которыхъ Софья Васильевна не считала нужнымъ сообщать кому-либо изъ семьи, а напротивъ хранила въ большой тайнѣ.

Въ домѣ у стариковъ также не всегда господствовали миръ и спокойствіе. Въ послѣдніе дни, послѣ непріятнаго объясненія съ Любовью Петровной, старикъ былъ особенно раздраженъ и прерывалъ длинныя безсвязныя рѣчи своей супруги нетерпѣливыми возгласами: «Да полно тебѣ, матушка, точить все зубы объ губы!» или: «хоть бы разъ въ день умное слово сказала, а то несетъ все вздоръ, несетъ безъ конца!»

Въ пятницу послѣ ссоры съ Акулиной, все семейство сидѣло послѣ обѣда на балконѣ выходившемъ въ садъ. Конечно разговоръ шелъ о продажѣ злосчастныхъ луговъ и о низкомъ характерѣ Любови Петровны.

— Помяните мое слово, объявилъ старикъ Кутасовъ, — она по уши влюблена въ этого Краснопольскаго. Замужъ за него собирается старуха, а обѣ барышни хотятъ у нея отбить голубчика ненагляднаго. Какъ онѣ на меня напустились когда я имъ объявилъ свое мнѣніе объ этомъ господинѣ! Чуть мнѣ глаза не выцарапали!

— Посмотрите, воскликнулъ вдругъ молодой Кутасовъ: — Акулинскій тарантасъ ѣдетъ къ намъ. Мущина на козлахъ, а двѣ барыни въ экипажѣ.

Молодые Кутасовы отправились на дворъ принимать гостей у подъѣзда. Въ другое время и старики отправились бы туда же, по гостепріимному обычаю, но при теперешнихъ обстоятельствахъ они не чувствовали желанія оказать лишнюю любезность. Впрочемъ, когда дѣвицы съ Александромъ вошли, они успокоились, убѣдившись что главная виновница ссоры не пріѣхала. Анна осталась на балконѣ со стариками Кутасовыми, а Софья Васильевна увлекла Наденьку съ Александромъ въ садъ. При поворотѣ въ главную аллею, ведущую къ дому, они увидѣли Аркадія Ѳедоровича, который шелъ къ нимъ на встрѣчу. Наденька такъ покраснѣла что Кутасова значительно переглянулась съ Александромъ.

— Нечего сказать, отважный-же вы господинъ! обратилась Софья Васильевна къ гостю съ очаровательною улыбкой. — Развѣ вы не боитесь что васъ тутъ совсѣмъ заѣдятъ?

— Всякое зданіе не имѣющее основанія должно рушиться. Такъ, надѣюсь, и несправедливыя обвиненія. Я пришелъ въ полной надеждѣ все разъяснить и покончить къ общему удовольствію.

— Очень пріятно это слышать. Тогда можетъ-быть и папаша станетъ добрѣе. Теперь онъ пренесносный, прибавила она съ комическою таинственностью.

Пока она говорила, Аркадій Ѳедоровичъ ловко, передалъ свою записку Наденькѣ, которая быстро спрятала письмецо въ карманъ, горя нетерпѣніемъ скорѣй прочесть его. Она совершила искусное фланговое движеніе къ ягодамъ, какъ будто желала убѣдиться въ хорошемъ вкусѣ Кутасовскаго крыжовника, и вынула записку изъ кармана. Прочитывая ее въ десятый разъ, она вдругъ услыхала подходившую Кутасову. Она хотѣла поспѣшно сунуть письмецо въ карманъ, но въ торопяхъ попала рукой только въ прорѣзъ верхняго кисейнаго платья, такъ что записка проскользнула на землю между платьемъ и юпкой; но ни она, ни Софья Васильевна не замѣтили этого.

Анна между тѣмъ была жертвой Арины Тимоѳеевны. Кончилось тѣмъ что она перестала слушать свою собесѣдницу. Послѣ краткаго свиданія съ Краснопольскимъ мысли ея занялись совсѣмъ другимъ. Она была удивлена его обращеніемъ съ нею. Когда онъ прошелъ и поклонился старикамъ Кутасовымъ, онъ и къ ней обратился съ такимъ же церемоннымъ поклономъ и будто боялся взглянуть ей въ глаза, между тѣмъ какъ она и не думала скрывать свое удовольствіе завидѣвъ его въ дверяхъ. Она встрѣтила его напротивъ полнымъ, блестящимъ взглядомъ и ясною улыбкой, и тѣмъ болѣе была поражена такою непонятною холодностью.

«Что это значитъ, думала она, почему онъ такъ притворяется предъ посторонними, когда все между нами выяснилось? Кажется наши отношенія нечего скрывать.» И она начала теряться въ догадкахъ, очень далекихъ отъ истины.

Отъ нея не ускользнуло и то что онъ съ нѣкоторою поспѣшностію отправился отыскивать гуляющихъ въ саду, какъ бы обрадовавшись случаю уйти. Старикъ Кутасовъ проводилъ его сердитымъ взглядомъ и послалъ ему вслѣдъ съ полдюжины нелестныхъ прозвищъ, въ полголоса, не отрываясь глазами отъ своей газеты, такъ что всякій непосвященный могъ думать что онъ въ газетѣ своей нашелъ всѣ эти сильные эпитеты и только читаетъ ихъ вслухъ для большаго эффекта. Но Анна очень хорошо понимала къ кому относились слова старика и вспыхнула…

— Одолжилъ насъ, нечего сказать, этотъ господинъ, начала опять Арина Тимоѳеевна. — Какъ ему не совѣстно къ намъ показываться!

— Аркадій Ѳедоровичъ на мой взглядъ совсѣмъ не виноватъ, начала было Анна, но собесѣдница ее прервала для того чтобы пуститься въ подробности о совершенно незнакомомъ ей Ѳомѣ Лукичѣ который когда-то занималъ у Кутасовыхъ деньги. Аннѣ становилось невыносимо скучно и съ нетерпѣніемъ ждала она избавленія. Къ счастію ей пришлось ждать не долго: Краснопольскій возвратился изъ саду съ Александромъ для переговоровъ съ Никифоромъ Семеновичемъ. Краснопольскій началъ съ того что представилъ Кутасову какъ невыгодно теперь имѣть мельницы, когда ихъ столько настроили, и довелъ старика до того что тотъ сталъ горько жаловаться на мельника и на плохіе доходы.

— Вы говорите что мельница дала вамъ въ прошломъ году не болѣе двухсотъ рублей? прервалъ его Краснопольскій: — а я бы вамъ предложилъ четыреста рублей ежегодно, еслибы вы мнѣ отдали ее въ аренду на десять лѣтъ, и тѣмъ бы избавились отъ всѣхъ хлопотъ и непріятностей.

Кутасовъ, съ удивленія, не нашелъ что отвѣтить.

— Да какъ же вдругъ отдать мельницу? началъ онъ: — у насъ тамъ птица кормится…. въ иной годъ, при хорошемъ мельникѣ, когда нѣтъ капитальныхъ поправокъ, она даетъ и восемьсотъ рублей….

— Даетъ, конечно. Но вѣдь хлопотъ сколько съ ней!

Краснопольскому было не по сердцу что Анна могла слышать эти переговоры, а потому онъ прибавилъ: — Нѣтъ ли у васъ плана вашего имѣнія? я бы вамъ показалъ гдѣ поставить ледорѣзы чтобъ уберечь плотину въ многоводіе весной. Придется и плотину передѣлать. На это конечно понадобятся деньги, но если вы согласитесь сдѣлать контрактъ на десять лѣтъ, то я обезпеченъ.

— Планъ есть, пойдемте, отвѣчалъ Кутасовъ, и мущины пошли въ кабинетъ. Тамъ пренія продолжались часа два, и наконецъ Краснопольскій взялъ свое: старикъ долженъ былъ согласиться. Онъ съ самаго начала зналъ что долженъ будетъ уступить, потому что Аркадій Ѳедоровичъ могъ лишить его всякаго дохода съ мельницы еслибы захотѣлъ. Итакъ дѣло уладилось, и старикъ немного успокоился когда узналъ положительно какіе замыслы таилъ его сосѣдъ. Неизвѣстность болѣе всего пугала его. Онъ понималъ конечно что сдѣлка для него невыгодна, но барская лѣнь нашептывала ему въ утѣшеніе какъ пріятно будетъ отдѣлаться отъ всѣхъ хлопотъ и получать четыреста рублей въ годъ безъ малѣйшаго труда. Эта мысль разогнала у него злобу на Краснопольскаго, такъ что когда они вернулись на балконъ, разговоръ у нихъ шелъ довольно спокойный. Александръ торжествовалъ; хотя онъ очень мало имѣлъ случаевъ вставить словечко и ничего замѣчательнаго не сказалъ, но это не мѣшало ему приписывать себѣ благополучное окончаніе ссоры.

Самоваръ уже былъ поданъ, и Софья Васильевна разливала чай.

— Когда же вы къ намъ соберетесь? спросила Наденька.

— Ахъ, Надежда Ивановна, не браните насъ! Мы скоро будемъ…. Да всѣ эти дни насъ задерживали гости. Вы не повѣрите сколько сосѣдей на насъ въ претензіяхъ что мы ихъ забываемъ.

— А гдѣ Леонидъ Никаноровичъ? прервала ее Наденька: — Какъ мило съ его стороны прятаться когда у него гости! Вы бы ему внушили, Софья Васильевна, что это неучтиво.

— Извините моего супруга: у него такая страсть ловить карасей что ничто не въ состояніи его удержать. Александръ Ивановичъ, будьте такъ добры, сходите къ нему и скажите что я очень недовольна его поведеніемъ и жду его къ чаю. Ближе всего идти черезъ садъ и перепрыгнуть черезъ заборъ, да вы кажется знаете уже эту дорогу. Да только прошу не увлекаться разговоромъ, а то я васъ накажу холоднымъ чаемъ.

— Не безпокойтесь, возразилъ Александръ вставая, я только представлю ему что онъ варваръ. — И Александръ быстрыми шагами отправился за Леонидомъ Никаноровичемъ.

Случай повелъ его по той самой аллеѣ въ которой Наденька уронила записку. Александръ замѣтилъ ее, поднялъ и не задумался ни на минуту прочесть ее. Содержаніе его поразило какъ нельзя болѣе. Съ перваго взгляда онъ узналъ почеркъ Краснопольскаго, но ему и въ голову не приходило чтобы записка эта принадлежала кому другому кромѣ Софьи Васильевны. Ревность всѣми своими острыми когтями вонзилась въ сердце влюбленнаго юноши.

«Такъ вотъ къ кому она благосклонна! Вотъ кто мѣшаетъ моему успѣху! Не ожидалъ я этого…. а я все думалъ что онъ женится на Наденькѣ! Однако оба мастерски притворяются!… Кто бы могъ подумать что у нихъ зашло такъ далеко…. Правда что она съ нимъ кокетничала, но онъ казался совершенно равнодушенъ.»

Александръ продолжалъ свой путь внѣ себя отъ гнѣва, потомъ онъ остановился и взглянулъ на записку. «Совершенно новенькая, чистенькая…. вѣрно только-что получена, размышлялъ онъ. Кто это почтенная сосѣдка у которой они хотятъ встрѣтиться? Конечно, Пелагея Калистратовна!.. Непремѣнно эта подлая старуха тутъ впутана. Отъ нея это станется.» Александръ дрожащими руками спряталъ записку въ потаенный отдѣлъ своего бумажника. Ему видно хотѣлось сберечь доказательство очевиднаго коварства хорошенькой блондинки. Никогда въ жизни Софья Васильевна не была такъ невинна въ возникшихъ противъ нея подозрѣніяхъ.

Мысли безпорядочно толпились въ головѣ Александра; насилу вспомнилъ онъ что долженъ былъ исполнить порученіе. Онъ перескочилъ черезъ заборъ и вскорѣ очутился рядомъ съ Леонидомъ Никаноровичемъ. Разсѣянно передалъ онъ ему желаніе Софьи Васильевны, и пока тупоумный супругъ предательницы собиралъ свои доспѣхи, Акулинъ молча глядѣлъ куда-то вдаль, заложивъ руки за спину. На возвратномъ пути видъ Леонида Никаноровича и его глупаго, расплывшагося лица возбудилъ въ немъ состраданіе.

«Какъ онъ спокоенъ», думалъ молодой студентъ, съ умиленіемъ глядя на невозмутимое спокойствіе обманутаго мужа: «о, еслибъ онъ зналъ!»

Какъ удивительно различно представляется намъ одинъ и тотъ же поступокъ, смотря по тому мы ли его совершаемъ, или кто другой! Еще за четверть часа тому назадъ, когда Александръ надѣялся на успѣхъ въ любви, мысль обмануть тупоумнаго супруга не возбуждала въ немъ никакого раскаянія. Теперь же, когда другой, по его мнѣнію, предупредилъ его, поступокъ этотъ показался ему гнуснымъ. Лицо Александра, когда онъ снова усѣлся за чайный столъ, было мрачно какъ октябрьская ночь. Такая быстрая перемѣна поразила всѣхъ, и начались безчисленные разспросы. Но отвѣта не добились.

— Ничего, это такъ только, право ничего! вотъ все что онъ произнесъ гробовымъ голосомъ.

Послѣ чая Акулины и Курбинская простились съ Кутасовыми, которые долго еще сидѣли на балконѣ и толковали о новыхъ замыслахъ Краснопольскаго и о странномъ поведеніи Александра.

— Точно его кто-нибудь обидѣлъ, замѣтила Софья Васильевна. — Ужъ навѣрное ты, Леонидъ, отпустилъ по обыкновенію какую-нибудь глупость!

— Я? Да право, я ничего не говорилъ. Онъ пришелъ, сказалъ что меня зовутъ чай пить, и я собрался.

— Ну, такъ ты ему какую-нибудь рожу глупую скорчилъ…. Онъ вѣдь пошелъ къ тебѣ веселый, а вернулся угрюмый, растерянный. Ужь вѣрно что-нибудь да было между вами!

Вдругъ ужасная мысль представилась Софьѣ Васильевнѣ: она почему-то вообразила что между Александромъ и мужемъ ея было крупное объясненіе изъ-за нея, и что непремѣнно они другъ друга вызвали. Она поблѣднѣла и замолчала. Результатомъ ея тревожныхъ думъ было рѣшеніе не выпускать мужа изъ виду.

XII.

На другой день Александръ отправился на охоту съ ранняго утра. Онъ слишкомъ былъ встревоженъ чтобы сидѣть спокойно дома. Притомъ же онъ задумалъ кое-какіе планы для своей мести. Ему хотѣлось вывести все на чистую воду, сдѣлать скандалъ, а потому его влекло къ театру его будущихъ дѣйствій. Любовь Петровна съ удовольствіемъ услышала о мирномъ исходѣ конгресса, и панегирикамъ ея Краснопольскому не было конца. Изъ всего семейства она одна только пользовалась въ тотъ день хорошимъ расположеніемъ духа. Наденька безпокоилась о потерянной запискѣ, въ особенности же о предстоявшемъ свиданіи.

«Когда это онъ разрѣшитъ мнѣ наконецъ разказать обо всемъ своимъ, думала она, — какъ тяжело хитрить, лгать, придумывать какъ бы не проговориться!…»

Анна была недовольна поведеніемъ Краснопольскаго у Кутасовыхъ. Она надѣялась что всѣ недоразумѣнія между ними кончились послѣ свиданія въ лѣсу; но вчерашнее обращеніе его съ ней такъ было странно что сердце ея чуяло новую бѣду и билось безпокойно.

— Не хотите ли ѣхать въ лѣсъ, Анна Николаевна? предложила Наденька. — Возьмите съ собой вашъ альбомъ, карандаши, мы останемся тамъ подольше, до чаю.

Анна согласилась; она въ тайнѣ надѣялась увидѣться съ Краснопольскимъ и узнать отъ него причины его загадочнаго поведенія.

Дорога въ лѣсъ показалась обѣимъ дѣвушкамъ безъ конца. Онѣ были другъ другу въ тягость, разговоръ между ними не клеился. Наконецъ онѣ доѣхали, оставили экипажъ съ кучеромъ у опушки лѣса и отправились къ самому красивому мѣсту гдѣ Анна хотѣла срисовать большую липу.

— Пока вы тутъ заняты, я пойду, навѣщу старика караульщика; это отецъ нашей скотницы, объявила Наденька.

Анна обрадовалась этой мысли: стало-быть Наденька не будетъ тутъ скучать и торопить ее домой, какъ она боялась. Да и въ томъ случаѣ что Краснопольскій ее тутъ увидитъ, удобнѣе бы было ему высказаться когда Наденьки тутъ нѣтъ.

Только-что Наденька успѣла скрыться изъ глазъ своей компаньйонки, какъ пустилась бѣгомъ по знакомой тропинкѣ ведущей въ деревню Лисовку, къ усадьбѣ Пелагеи Калистратовны. Лисовка составляла какъ бы продолженіе села Благовѣщенскаго и принадлежала одному помѣщику, служившему въ Петербургѣ; а двѣнадцать душъ тутъ считались за Пелагеей Калистратовной.

Едва молодая дѣвушка скрылась въ переулкѣ, какъ со стороны Кутасовской усадьбы показались шарабанъ запряженный парой и вслѣдъ за нимъ телѣга чѣмъ-то нагруженная и покрытая сверху ковромъ. Въ шарабанѣ сидѣли молодые Кутасовы и молчаливый землемѣръ, одинъ изъ робкихъ поклонниковъ Софьи Васильевны.

Хорошенькая блондинка долго не могла заснуть наканунѣ, такъ ее мучила мысль что мужъ ея будетъ драться съ Александромъ. Воображеніе разыгралось у нея до того что это предположеніе представилось ей несомнѣннымъ фактомъ. Но какъ помѣшать ихъ встрѣчѣ? Вотъ что не давало Софьѣ Васильевнѣ спать, вотъ почему она ворочидась съ боку на бокъ, между тѣмъ какъ виновникъ ея безсонницы храпѣлъ съ самыми разнообразными варіаціями. Наконецъ послѣ самыхъ странныхъ проектовъ, она успѣла составить себѣ цѣлую программу для слѣдующаго дня, какъ бы удержать мужа при себѣ. Все утро Леонидъ Никаноровичъ долженъ былъ читать своей супругѣ вслухъ Графа Монте-Кристо, такъ что онъ подъ конецъ осипъ. Послѣ обѣда Софья Васильевна вздумала отправиться въ рощу, и всѣ его возраженія были приняты такъ не любезно что оставалось только повиноваться своенравной головкѣ его дражайшей половины. Поѣхалъ съ ними и случайный гость ихъ, молодой землемѣръ. Выбравъ въ лѣсу мѣсто для столики, Софья Васильевна предоставила остальныя хлопоты о чаѣ людямъ своимъ, а сама отправилась съ мужемъ и гостемъ за грибами. Они застали на полянѣ рисовавшую Анну. Послѣ первыхъ привѣтствій, Софья Васильевна пригласила Анну выпить съ ними чаю. Молодая дѣвушка не отказалась, но объявила что пока Наденька не вернется изъ караулки она должна остаться на прежнемъ мѣстѣ, и тогда уже съ ней вмѣстѣ придетъ если не будетъ поздно. Кутасова описала мѣсто гдѣ стояла телѣга и пошла дальше со своими двумя кавалерами, а толстая экономка между тѣмъ страшно хлопотала около телѣги. Оказалось что забыли взять сливки и чайникъ, двѣ весьма необходимыя потребности. Буфетчикъ сваливалъ вину на экономку, а та на буфетчика. Нужно было кого-нибудь послать въ Помгачинское чтобы привезти все забытое. Кучеръ упорно уклонялся отъ этого порученія и увѣрялъ что ему никакъ нельзя оставить лошадей. «Шалятъ больно», объяснялъ онъ, «никого не подпускаютъ. Да вонъ, кажись, кто-то сюда идетъ, должно-быть изъ Благовѣщенскихъ, или Помгачивскихъ, вотъ его бы послать на сивкѣ.»

Но предположенія кучера оказались невѣрными. Изъ чащи вышелъ Александръ съ ружьемъ на плечѣ.

— Здравствуй, Петровна! здравствуй, Иванъ и ты, Сидоръ! Что вы тутъ дѣлаете? спросилъ онъ людей.

— Да вотъ, начала Петровна, — у насъ вѣдь все затѣи! Барыня опять вздумала тутъ чай пить, ну и подняла возню.

— А куда пошли господа?

— Да въ лѣсу, чай, гдѣ-нибудь шляются, отвѣчала не совсѣмъ почтительно экономка.

Александръ не разспрашивалъ болѣе; онъ узналъ довольно.

«Все такъ какъ я полагалъ», думалъ онъ, «свиданье назначено у Пелагеи Калистратовны. Мужа и гостей она оставитъ подъ какимъ-нибудь предлогомъ въ лѣсу, а сама отправится къ милому.» Досада и гнѣвъ душили ревниваго влюбленнаго; онъ ускорилъ шаги въ направленіи къ Лисовкѣ. У околицы онъ своротилъ направо и пробрался огородами до самаго дома Пелагеи Калистратовны. Два окна ея жилища выходили на огородъ, остальныя же на дворъ; оттуда былъ и входъ. Александръ только-что собирался отворить калитку и незамѣтно пройти на дворъ, какъ вдругъ замѣтилъ на крыльцѣ маленькую, сухощавую фигуру старухи. Какъ видно, она стояла тамъ на часахъ и такъ зорко оглядывалась на всѣ стороны что Александръ счелъ нужнымъ отыскать себѣ убѣжище за кустами смородины. Онъ самъ не зналъ зачѣмъ пришелъ, чего добивается; онъ повиновался ревности, злобѣ, а отчасти и любопытству. Позиція которую онъ избралъ оказалась отличнымъ обсерваціоннымъ пунктомъ. Онъ могъ видѣть и старуху на крыльцѣ и нѣсколько заглядывать въ отворенныя окна. Правда, это были окна кухни гдѣ никого не было, потому что осторожная Пелагея Калистратовва услала своихъ двухъ прислужвицъ съ разными порученіями. Александръ уже съ полчаса ждалъ, а старуха все не уходила. Вдругъ послышалось движеніе въ домѣ, стукъ шаговъ въ кухнѣ, и Александръ увидалъ какъ Краснопольскій спустился изъ окна въ огородъ, шагахъ въ десяти отъ него. Сердце ревниваго наблюдателя сильно забилось; что если его увидятъ? Тогда остается одно…. и Александръ схватилъ ружье и принялъ оборонительную позу. Нельзя предвидѣть всѣхъ несчастій которыя могли бы произойти отъ встрѣчи двухъ враговъ, но обошлось безъ кровопролитія. Краснопольскій повернулъ въ другую сторону, даже не подозрѣвая въ какой онъ находился опасности. Александръ долго глядѣлъ ему вслѣдъ, дрожа отъ злобы и произносилъ сквозь зубы самыя крупныя ругательства, до того его душа возмущалась мыслью что какой-то человѣкъ коварно разстраиваетъ супружеское счастье невинной четы, и что этотъ человѣкъ не онъ самъ.

Когда Краснопольскій исчезъ за заборами, Александръ взглянулъ на крыльцо и увидѣлъ что старухи тамъ ужь не было. «Проглядѣлъ, птичка улетѣла!» думалъ онъ съ досадой. «Но все равно, постараюсь ее догнать…. Вѣдь я знаю куда она отправилась. Ужь этого я ей никакъ не пропущу». Однако его дорога чрезъ огороды была гораздо затруднительнѣе и длиннѣе той по которой Наденька торопилась въ лѣсъ, и когда братъ ея дошелъ до околицы, онъ увидѣлъ только издали женскую фигуру, въ розовомъ платьѣ, съ темнымъ зонтикомъ, исчезающую за деревьями. Нечего было и думать догонять ее. Онъ пошелъ тише, направляясь къ лѣсу, и размышлялъ какъ бы чувствительнѣе отомстить за себя. То онъ хотѣлъ обо всемъ разказать мужу, то убить Краснопольскаго какъ собаку; но сильное волненіе не привело ни къ какому результату. Вдругъ послышался за деревьями смѣхъ, говоръ, и онъ очутился въ Кутасовской компаніи. Его видъ съ ружьемъ такъ страшно поразилъ молодую женщину что она крикнула и совершенно инстинктивно бросилась между мужемъ и Александромъ. Но тотъ стоялъ неподвижно, пораженный не менѣе ея…. На Софьѣ Васильевнѣ было бѣлое платье, а не розовое, которое промелькнуло предъ нимъ издали!

Леонидъ Никаноровичъ залился громкимъ смѣхомъ:

— Ха, ха, ха! вотъ испугались-то другъ друга! Даже поблѣднѣли оба! Что жь вы думали что медвѣдь на васъ идетъ? Ай да охотникъ!

— Да полно пожалуста! У тебя всегда такія шутки глупыя, сказала Софья Васильевна, оправившись отъ перваго испуга.

Веселость мужа ее надоумила: невозможно такъ отъ души хохотать когда дѣло идетъ о жизни и смерти.

«Зачѣмъ же Акулинъ такъ странно на меня глядитъ, точно предъ нимъ призракъ какой-нибудь?» удивлялась она.

— Ужь какъ вы меня напугали! обратилась она къ нему уже совсѣмъ оправившись: — я вообразила что это бѣглые хотятъ на васъ напасть. Пойдемте съ нами, надо запить этотъ испугъ чаемъ.

— Кто еще съ вами пріѣхалъ? спросилъ Александръ быстро.

— А вотъ, какъ видите, мы всѣ тутъ налицо. Только ваши барышни еще можетъ-быть придутъ сюда. Мы встрѣтились съ Анной Николаевной на полянѣ; она рисовала; хотѣла пить чай съ нами, если не будетъ поздно.

— А сестра была съ ней? спросилъ Александръ съ замираніемъ сердца.

— Нѣтъ; Анна Николаевна говорила намъ что Надежда Ивановна пошла навѣстить караульщика, но теперь она, конечно, уже вернулась.

— Извините меня, Софья Васильевна, я очень усталъ, цѣлый день охотился…. пора домой!

Александръ поклонился и отправился поспѣшно, не выслушавъ возраженій обоихъ Кутасовыхъ.

— Какой онъ опять странный, замѣтила Софья Васильевна, — ужь не надѣлалъ ли онъ опять долговъ?

Александру казалось что онъ видитъ сонъ…. Бѣлое платье перепутало всѣ его мысли. Что же это такое? Кто же это могъ быть? и онъ не рѣшался отвѣтить на этотъ вопросъ. Онъ шелъ такъ скоро что почти бѣжалъ, желая поскорѣй выйти изъ томительной неизвѣстности и убѣдиться въ чемъ дѣло. Вотъ и поляна; Анна сидитъ и рисуетъ…. На ней палевое платье, а тамъ…. да, онъ не ошибался…. вотъ розовое платье и темный зонтикъ. Надо сказать, къ чести Александра, что это послѣднее открытіе поразило его несравненно болѣе всѣхъ прежнихъ. Въ первую минуту онъ не могъ сдѣлать шага: ноги подкашивались подъ нимъ. Оправившись немного, онъ подошелъ къ Наденькѣ.

— Гдѣ ты была? спросилъ онъ ее отрывисто, дрожащимъ голосомъ и крѣпко, судорожно, сжалъ ей руку.

Наденька не отвѣчала, но покраснѣла и испуганно посмотрѣла на него.

— Я тебѣ скажу гдѣ ты была! Ты была на любовномъ свиданіи съ Краснопольскимъ у Пелагеи Калистратовны! — Голосъ Александра усилился до крика. — Онъ, мерзавецъ, тебя обманываетъ! Я убью его какъ собаку!

— Ты не смѣешь такъ говорить, Александръ, отвѣчала запальчиво Наденька, — я его такъ люблю, и онъ меня любитъ и хочетъ на мнѣ жениться. Ужь мы давно тайно помолвлены.

— Какъ, онъ хочетъ жениться на тебѣ? воскликнулъ Александръ. — Отчего же семейство твое объ этомъ ничего не знаетъ?

— Онъ мнѣ сказалъ что хочетъ сперва устроиться въ имѣніи, и чтобъ я до тѣхъ поръ ничего не говорила. Можетъ ли такой человѣкъ, какъ онъ, потребовать отъ меня чего-нибудь дурнаго?

Но что было съ Анной? Когда Александръ пришелъ и крикнулъ на сестру, она невольно вскочила съ мѣста. Слова бѣдной дѣвушки поразили ее въ самое сердце, и она въ полуобморокѣ опустилась на землю.

Все кончено! Она любила недостойнаго человѣка! Даже самой любви этой мигомъ не стало. Лучше видѣть смерть любимаго человѣка чѣмъ такъ ужасно разочароваться въ немъ. Она чувствовала что все живое, теплое, отрадное въ ея жизни погибло безвозвратно….

Александръ не зналъ что отвѣчать на слова сестры. Ея довѣріе сдѣлало на него сильное впечатлѣніе; уже онъ начиналъ успокоиваться когда вдругъ Анна встала, выпрямилась и произнесла глухимъ голосомъ, безъ всякаго ударенія, тихо, во внятно:

— Наденька, этотъ самый человѣкъ который обѣщалъ вамъ на васъ жениться, два дня тому назадъ на колѣняхъ цѣловалъ мнѣ руку и увѣрялъ меня въ своей любви. Остерегайтесь его, не вѣрьте ему, онъ безчестный человѣкъ.

Александръ опять взялъ руку Наденьки; слезы навернулись у него на глазахъ.

— Наденька, другъ мой, проговорилъ онъ, — неужели поздно?

Наденька плакала. Всѣ трое молча отправились къ экипажу..

Во всю дорогу домой они не говорили ни слова. Александръ съ трудомъ одерживалъ свою злобу на Краснопольскаго; присутствіе кучера мѣшало ему дать себѣ волю. Когда они пріѣхали, Анна въ передней указала Александру на комнату Любови Петровны и сказала ему:

— Вамъ нужно ее приготовить…. ради Бога осторожнѣе…. Я не въ силахъ этого сдѣлать…. Мнѣ самой нужно время чтобъ оправиться…. Наденька, подите въ свою комнату, постарайтесь успокоиться.

Анна была настолько справедлива что не питала дурнаго чувства къ Наденькѣ; напротивъ, она искренно жалѣла о ней и даже почувствовала теперь что любитъ ее.

Лишь только Анна очутилась одна въ своей комнатѣ, она опустилась на диванъ и долго сидѣла неподвижно. Ненависть и злоба кипѣли въ глубинѣ ея сердца… Краснопольскій палъ въ ея глазахъ такъ низко что она даже не считала его достойнымъ своей мести; она не имѣла никакого желанія дѣлать ему упрекъ. «Зачѣмъ еще больше унижать себя? Онъ можетъ подумать что я его еще люблю… Надо бѣжать отсюда, бѣжать подальше. Я не могу его видѣть, слышать его имя.. И онъ могъ надѣяться на мою слабость. Какой ужасный позоръ!.. Но куда же мнѣ бѣжать? Надо рѣшиться… время дорого. Завтра онъ можетъ сюда пріѣхать… Я не вынесу его присутствія… Онъ не долженъ болѣе застать меня здѣсь.»

Она начала ходить взадъ и впередъ по комнатѣ, въ лихорадочномъ волненіи достала чемоданъ и начала укладываться. «У меня нетронутыхъ двадцать пять рублей жалованья, потомъ часы и серьги которыя можно продать. Это составитъ болѣе ста рублей. Поѣду къ тетѣ Лелѣ. Тяжело будетъ съ бабушкой, но все же легче чѣмъ здѣсь.»

Какъ перемѣнились ея взгляды! Прежде жизнь съ бабушкой казалась ей величайшимъ несчастіемъ, а теперь она являлась ей якоремъ спасенія. «Что же, наконецъ, бабушка?» разсуждала она, «правда она зла и жестока, но по крайней мѣрѣ она откровенна; всѣ знаютъ чего отъ нея ждать; есть хуже…» И гнѣвъ снова закипалъ въ ней. Нѣтъ болѣе опаснаго и убійственнаго яда какъ тотъ который невидимо истекаетъ изъ сердца злаго, развратнаго человѣка; онъ дѣйствуетъ какъ апрѣльскій морозъ на поляхъ, убиваетъ самые лучшіе зародыши въ сердцахъ людей которыхъ судьба сводилъ съ ними. И Анна чувствовала это холодное, смертоносное дуновеніе. Машинально занялась она укладкою своихъ вещей. Часто руки ея падали въ изнеможеніи, но къ одиннадцати часамъ она кончила приготовленія, собралась съ духомъ и сошла внизъ. Ее пугала предстоящая сцена; она знала что понадобится весь запасъ ея твердости.

Никто не думалъ спать. Любовь Петровна сидѣла пригорюнившись въ своей комнатѣ, Александръ былъ съ ней.

— Я пришла вамъ сказать что должна уѣхать отъ васъ, начала Анна съ неестественнымъ спокойствіемъ, — и оставаться у васъ я не могу. Не требуйте отъ меня подробныхъ объясненій. Я теперь не въ состояніи ихъ дать, потому что еще не опомнилась отъ ужаснаго удара. Умоляю васъ дать мнѣ возможность завтра на разсвѣтѣ уѣхать отсюда въ городъ; надѣюсь еще вовремя поспѣть на пароходъ. У меня все уложено.

Любовь Петровна долго молчала; наконецъ она хотѣла что-то сказать, но заплакала.

— Вотъ, произнесла она рыдая, — вотъ я думала что дала дочери хорошее образованіе… Никакихъ средствъ не пожалѣла… прочила ее за хорошаго жениха… а теперь дожила до какого срама! Всѣ пальцемъ на насъ укажутъ… ни одинъ порядочный человѣкъ на ней не женится!.. Глупая, дура я что отдала ее чужимъ людямъ на воспитаніе! Лучше бы росла неученою, да скромною бы осталась… Она меня въ могилу сведетъ!.. Ей бы на колѣняхъ просить прощенія, а она меня же укоряетъ что я любовника ея подлецомъ назвала… Воображаетъ все что онъ на ней женится!..

Аннѣ стало невыразимо жалко Наденьку.

— Любовь Петровна, начала она, — не судите строго Наденьку! Ее обманули какъ насъ всѣхъ. Пожалѣйте о ней, пощадите ее, она нуждается въ вашей любви.

— Не нужно ей моей любви. Еслибы нужно было, она бы не стала потихоньку отъ меня имѣть тайныхъ свиданій. Какъ мнѣ показаться въ люди? Что мнѣ дѣлать когда обо всемъ узнаютъ, а узнаютъ непремѣнно.

— Можетъ-быть онъ женится на ней, сказала Анна, и тутъ же досадовала на себя что не сумѣла ничего сказать утѣшительнѣе.

— Я заставлю этого подлеца на ней жениться! воскликнулъ Александръ. — Я завтра же къ нему поѣду, а если онъ не захочетъ, то заставлю его. Пусть всѣ узнаютъ что это за человѣкъ.

— Неужели же чтобъ отомстить ему, вы пожертвуете репутаціей вашей сестры? Ради Бога, не дѣлайте этого. Позвольте мнѣ лучше написать ему. Если онъ послѣ этого не пріѣдетъ просить руки Наденьки, то не подымайте шуму. Пока горе ея не уймется, лучше увезти ее куда-нибудь подальше… У васъ вѣдь много родныхъ…

— Вы бы пошли къ Наденькѣ, поговорили бы съ ней, попросила Любовь Перовна.

Анна повиновалась, скрѣпя сердце, вошла къ Наденькѣ. Свѣча на столѣ тускло горѣла. Анна увидала что молодая дѣвушка лежала на постели и подошла къ ней.

— Не подходите! закричала Наденька дикимъ голосомъ, быстро приподнявшись, и такими испуганными, блуждающими глазами посмотрѣла на Анну что та отшатнулась. Она поняла что душевныя страданія вызвали физическую болѣзнь и что съ больною разсуждать невозможно. Она вернулась къ Любови Петровнѣ.

— Наденька серіозно занемогла, сказала она матери; — пошлите за докторомъ.

Всѣ засуетились. Черезъ три часа пріѣхалъ и докторъ. Наденька лежала въ безпамятствѣ; у нея открылась горячка. Всю ночь никто не спалъ. Между прислугой ходили толки очень близкіе къ истинѣ. Рано утромъ маленькій тарантасъ выѣхалъ со двора; онъ везъ Анну. Предъ отъѣздомъ она написала Краснопольскому:

"Я уѣзжаю. Загладьте свою вину и женитесь на Наденькѣ если она останется въ живыхъ.

"Анна Курбинская."

Эту коротенькую записку она поручила Александру доставить по адресу нѣсколько часовъ послѣ ея отъѣзда. Она боялась что Аркадій Ѳедоровичъ отправится вслѣдъ за ней и застанетъ ее въ городѣ.

При прощаніи съ Анной Любовь Петровна выразила сожалѣніе что разстается съ ней и прибавила:

— Я не виню васъ въ томъ что случилось съ Наденькой.

Эти слова больно кольнули Анну; она чувствовала въ нихъ скрытый упрекъ.

— Еслибъ я имѣла малѣйшее подозрѣніе, отвѣчала она, — конечно я бы всѣми силами старалась удержать вашу дочь. Но тутъ дѣйствовалъ мастеръ своего дѣла: онъ даже обманулъ зоркій глазъ матери, а потому я себя ни въ чемъ не могу упрекнуть.

Послѣ этихъ словъ онѣ довольно холодно разстались. Когда Анна прощалась съ людьми, она встрѣтила любопытные взгляды, и чуткое самолюбіе ея столько прочитывало оскорбительнаго въ ихъ удивленныхъ лицахъ что она вспыхнула отъ негодованія.

«Развѣ они поймутъ зачѣмъ я уѣзжаю?» подумала она, — «конечно они думаютъ что меня гонятъ за какую-нибудь важную вину.» И еще тяжеле стало ей на душѣ.

XIII.

Около полудня усталая тройка медленно втащилась въ губернскій городъ и подъѣхала прямо къ конторѣ пароходства. Но Анна опоздала и должна была ждать до другаго утра. Она оставила свои вещи въ конторѣ и отослала Акулинскаго кучера съ лошадьми на постоялый дворъ, сама же пошла въ ближнюю гостиницу, рекомендованную ей агентомъ пароходнаго общества. Тутъ она немного прилегла; безсонная ночь утомила ее. Когда она проснулась, ей показалось что прошло уже нѣсколько лѣтъ, въ продолженіи которыхъ она вела скучную, безотрадную жизнь. Она нечаянно взглянула въ зеркало и удивилась что у нея еще молодое лицо и волосы не посѣдѣли. Ей казалось невыносимо долѣе оставаться одной, и потому она рѣшилась уйти изъ мрачнаго, грязнаго нумера и разсѣяться прогулкой по городу. «Пойду на почту, думала она, можетъ-быть пришло письмо отъ тети Лели». Она надѣла на себя дорожную сумку и вышла на улицу. Около нея все было въ движеніи: тянулись длинныя вереницы ломовыхъ, тысячи людей занимались нагрузкой судовъ кулями и тюками. Все это заняло бы своею новизной молодую дѣвушку, но теперь она едва замѣчала что находится посреди кипучей торговой жизни. За день предъ тѣмъ она бы съ наслажденіемъ посмотрѣла на величественную рѣку, на поля и села по ту сторону широкаго водянаго пространства; сегодня она и не взглянула на красивую панораму.

«Всѣ мнѣ здѣсь чужіе, думала она: когда-то я увижу милую тетю Лелю?» Она ускорила шаги; надежда получить хоть письмо отъ любимой тетки нѣсколько оживила ее, и она поспѣшила на почту. На ея вопросъ ей сказали что есть на ея имя письмо съ деньгами. Анна вынула изъ сумки свой видъ, и чиновникъ, послѣ нѣсколькихъ взглядовъ, заключилъ что рискнуть пожалуй можно, и вручилъ ей письмо со вложеніемъ ста рублей.

«Откуда это?» думала Анна, возвращаясь въ свой нумеръ. Адресъ былъ написанъ писарьскимъ почеркомъ, совершенно ей незнакомымъ. Возвратившись она поспѣшно раскрыла письмо и увидѣла подпись прикащика бабушки. Прикащикъ увѣдомлялъ ее о кончинѣ тетки, единственнаго человѣка близкаго ея сердцу, и о томъ что бабушка посылаетъ ей деньги на дорогу и приглашаетъ ее къ себѣ. Это новое несчастіе переполнило чашу страданій. Анна судорожно зарыдала.

Даже и этого утѣшенія судьба лишала ее. Никогда болѣе не увидитъ она добраго, умнаго, задумчиваго лица милой тети Лели, не услышитъ отъ нея слова утѣшенія! Горе ея было совершенно эгоистичное, потому что для самой Елены Курбинской смерть явилась избавительницей отъ невыносимой жизни. Но Анна такъ нуждалась въ ея поддержкѣ именно теперь. Благодѣтельное вліяніе глубокой привязанности на человѣческую натуру обнаружилось и здѣсь. Злоба которая кипѣла въ сердцѣ дѣвушки уступила мѣсто глубокой печали; воспоминаніе объ ангельской душѣ умершаго друга вытѣснило тѣхъ демоновъ которые мучили ее. Ненависть и презрѣніе ко всему человѣчеству утихли на время.

Подали обѣдъ, но она не могла ѣсть. Такъ она сидѣла одна-одинешенька съ своею печалью. Начинало уже смеркаться, вдругъ дверь ея отворилась, и предъ ней стоялъ Краснопольскій. Внезапный приходъ его заставилъ Анну вскрикнуть отъ испуга, но она ничего не могла сказать ему. Онъ взялъ стулъ и сѣлъ рядомъ съ ней.

— Я былъ глубоко пораженъ сегодня утромъ извѣстіемъ о вашемъ отъѣздѣ, началъ онъ, — не хорошо такъ покидать друзей не предупредивъ ихъ.

— Вы письмо мое получили? спросила Анна. Все доброе, мягкое исчезло изъ ея сердца при появленіи врага. Голосъ ея звучалъ сухо, рѣзко, твердо.

— Нѣтъ не получилъ, отвѣчалъ онъ. — Я узналъ о вашемъ отъѣздѣ случайно, чрезъ людей, и тотчасъ же отправился сюда просить васъ чтобы вы объяснили мнѣ что это значитъ?

— Мнѣ было слишкомъ тяжело оставаться тамъ гдѣ я получила такой ужасный урокъ. Я вѣрила вамъ, вѣрила въ ваше благородство, въ вашу любовь, и все это оказалось на повѣркѣ одною мечтой. Я знаю какъ вы поступили съ Наденькой, этимъ неопытнымъ ребенкомъ; она во всемъ созналась и теперь лежитъ въ горячкѣ. Если она не вынесетъ болѣзни, то совѣсть должна сказать вамъ кто ея убійца. Считаю лишнимъ еще что-нибудь прибавить (она отвернулась), между нами все кончено.

Черты Краснопольскаго совершенно измѣнились. Куда дѣвались его ласковые взоры, его любезная улыбка!

— Я понимаю, вы меня презираете, сказалъ онъ мрачно, — вы меня гоните отъ себя, но я остаюсь. Да, это правда, я обманулъ Наденьку; положимъ, строгіе моралисты меня за это осудятъ, да вѣдь и другіе такъ поступаютъ, и никто имъ этого не ставитъ въ упрекъ.

— Но кромѣ свѣта есть судья который въ насъ самихъ.

— Вы правы, этотъ судья говоритъ мнѣ что я поступилъ дурно. Прежде я легко себѣ все прощалъ, но съ тѣхъ поръ какъ я до безумія люблю, я понимаю что сердцемъ шутить не слѣдуетъ…. Анна, милая Анна! спасите меня!…. Я жалкій человѣкъ, я васъ недостоинъ, но если вы будете моею женой, я сумѣю изгладить все прошлое!…

Глаза его горѣли страстью, онъ схватилъ руку Анны и хотѣлъ ее обнять, но она съ гнѣвомъ оттолкнула его и отошла на нѣсколько шаговъ. Съ холоднымъ презрѣніемъ и гордымъ достоинствомъ она отвѣчала:

— Я никогда не буду вашею. Вы искусно притворялись, превосходно лицемѣрили и выказали долголѣтній навыкъ. Вліяніе женщины не простирается на такіе пороки и склонности которые глубоко вкоренились въ сердце человѣка, а потому, какъ бы вы меня ни любили, все-таки вы никогда не можете сдѣлаться истинно правдивымъ и честнымъ человѣкомъ; да и вліяніе мое не можетъ быть такъ сильно, такъ какъ я васъ больше не люблю. Я любила не васъ, а того добраго, благороднаго человѣка какимъ вы умѣли казаться. Съ той минуты какъ я потеряла къ вамъ уваженіе, любовь моя исчезла…. любовь къ призраку, прибавила она съ горькою усмѣшкой.

Краснопольскій въ изступленіи бросился къ Аннѣ. Глаза его сверкали, онъ былъ внѣ себя.

— Ты не хочешь, воскликнулъ онъ, и блѣдныя губы его дрожали отъ злобы, — а я тебѣ говорю что ты отъ меня не уйдешь…. ты должна быть моею, а то я за себя не ручаюсь… я въ состояніи совершить преступленіе!…

Анна хотѣла бѣжать къ дверямъ, но онъ удержалъ ее за руку и такъ крѣпко стиснулъ ее что дѣвушка вскрикнула отъ боли.

— Оставьте меня, закричала она, — я позову на помощь и всѣ въ домѣ сбѣгутся!

Въ эту минуту дверь отворилась. Краснопольскій бросилъ руку Анны и отошелъ къ окну. Въ комнату вошли оба Ладовы, аристократическіе родственники Любови Петровны. Отецъ подошелъ къ Аннѣ, не обращая никакого вниманія на Краснопольскаго.

— Я прочелъ тутъ вашу фамилію, сказалъ онъ, — и обрадовался встрѣтить знакомую. Можетъ-быть и вы не забыли какъ мы случайно попали на вашъ балъ въ Акуловку. Моя сестра здѣсь съ нами, и очень желаетъ съ вами познакомиться. Она васъ приглашаетъ раздѣлить съ ней ея нумеръ.

Анна съ благодарнымъ взглядомъ протянула руку старику, но такъ была встревожена что не могла отвѣтить.

— Позвольте предложить вамъ руку, а ты Николай, собери всѣ вещи и пойдемъ! Monsieur, je vous souhaite le bonjour, обратился онъ къ Краснопольскому слегка насмѣшливымъ тономъ. Но тотъ продолжалъ внимательно смотрѣть на улицу, будто ничего не слыхалъ.

Анна вздохнула свободнѣе когда вышла изъ нумера; объясненіе съ Краснопольскимъ отняло у нея послѣднія силы, она изнемогла. Къ счастію, сестра Ладова была женщина съ сердцемъ и тактомъ. Она мигомъ вошла въ положеніе молодой дѣвушки, дала ей успокоительныхъ капель, и не сдѣлавъ ей ни одного вопроса уложила ее спать.

Появленіе Ладовыхъ было не такъ случайно какъ могло казаться. Они ужь прежде знали что Анна остановилась въ гостиницѣ рядомъ съ ними; заслуга этого открытія принадлежала сыну. Такъ какъ ихъ отдѣляла тоненькая стѣна, съ безчисленными щелями заклеенными только бумагой, то они не проронили ни одного слова изъ объясненія Анны съ Краснопольскимъ, и явились къ ней на выручку какъ нельзя болѣе кстати.

На другое утро Анна отправилась со своими покровителями на пароходъ. Ей можно было оставаться въ ихъ обществѣ до Москвы. Хотя она теперь не была ужь такъ одинока и беззащитна, но мысль снова встрѣтиться съ Краснопольскимъ приводила ее въ ужасъ. Предчувствіе ее не обмануло: вотъ онъ стоитъ въ толпѣ на пристани и непремѣнно надо будетъ пройти близь него. Старикъ Ладовъ, который велъ ее подъ руку, почувствовалъ какъ въ эту минуту она крѣпко уперлась на него и задрожала. Какъ только они взошли на пароходъ, Анна торопливо сошла въ дамскую каюту, между тѣмъ какъ Николай Ладовъ охранялъ входъ. Тутъ она бросилась на диванъ и трепетно ждала отъѣзда парохода.

Наконецъ раздался третій звонокъ, сняли трапъ, колеса начали медленно рыться въ водѣ, капитанъ съ помощникомъ засуетились чтобы ловко и красиво совершить поворотъ, не задѣвая за сплошную массу судовъ. Съ берега махали платками и зонтиками.

Одинъ только высокій красивый мущина, съ блѣднымъ лицомъ, стоялъ неподвижно и мрачно глядѣлъ на отъѣзжавшихъ. Долго провожалъ онъ пароходъ глазами, пока онъ не скрылся вдали, оставивъ по себѣ тонкое облако.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I.

У графини Бѣловой былъ вечеръ. Гости начинали съѣзжаться и наполнять покои ея изящно убраннаго, истинно барскаго помѣщенія. Графиня любила роскошь, удобства и общество. Въ ея домѣ, на Литейной, собирался зимою довольно разнородный кружокъ. Центромъ его были старые, заслуженные военные, товарищи ея покойнаго мужа, которыхъ она принимала всегда особенно любезно и радушно. Потомъ навѣщали ее еще многочисленные родственники ея и нѣкоторые сосѣди по имѣнію изъ К--ской губерніи, которые, какъ она, веселились зимой въ Петербургѣ, и только по наступленіи Великаго Поста, уѣзжали въ свои помѣстья. Всѣ охотно у нея собирались потому что со всѣми она была ласкова, предупредительна, радушна, какъ настоящая русская помѣщица; вмѣстѣ съ тѣмъ она была женщина съ умомъ, тактомъ и образованіемъ.

— А, это вы, mon cousin, воскликнула она въ привѣтъ нашему знакомому, Андрею Матвѣевичу Ладову, который съ сыномъ своимъ только-что вошелъ. — А сестрица ваша будетъ? Я ее ужъ давно у себя не видала.

— Сестра все нездорова, ревматизмъ одолѣваетъ, отвѣчалъ старикъ: — да это еще ничего…. она болѣе всего больна тѣмъ что слишкомъ вѣритъ докторамъ; вотъ что сведетъ ее въ преждевременную могилу.

— Берегитесь, возразила смѣясь старушка графиня, — вы не знаете что съ вами рядомъ сидитъ служитель Эскулапа: рекомендую вамъ доктора Гертнера. Докторъ, прошу не гнѣваться на моего родственника, Андрея Матвѣевича Ладова; онъ не такой злой какъ кажется и, если самъ заболѣетъ, то посылаетъ не за однимъ, а за двумя врачами.

Мужчины смѣясь пожали другъ другу руку. Гертверъ, маленькій, толстый, веселый старичокъ, понималъ и любилъ шутку, и разговоръ продолжался въ шутливомъ тонѣ, но вдругъ общее вниманіе обратила на себя вошедшая молодая красавица въ богатомъ нарядѣ, величавая, стройная, граціозная. По лицу молодаго Ладова пробѣжало изумленіе. «Не можетъ быть», подумалъ онъ.

— Не знаете ли вы, спросилъ онъ доктора, — кто эта красавица?

— Какже! Это моя добрая пріятельница, я былъ другомъ ея отца и носилъ ее маленькою на рукахъ. Это Анна Николаевна Курбинская, одна изъ самыхъ выгодныхъ партій въ Петербургѣ. Ей бабушка оставила года три тому назадъ милліонное состояніе.

— Странно! воскликнулъ Ладовъ: — Думалъ ли я, когда видѣлъ ее въ послѣдній разъ несчастною, одинокою, бѣдною, что встрѣчу ее такою блестящею звѣздой большаго свѣта! Какъ она похорошѣла, какъ разцвѣла въ эти три года!

— Много значитъ выйти изъ зависимаго положенія и быть себѣ господиномъ, отвѣчалъ докторъ. — Природа создала ее повелительницей, а потому она теперь и развернулась: она совершенно въ своей сферѣ.

— Какія же это двѣ дамы вошли съ ней?

— Это ея тетка съ дочерью; онѣ живутъ у нея въ домѣ. Анна Николаевна взяла ихъ къ себѣ для приличія. Нельзя же молодой, красивой дѣвицѣ жить одной и выѣзжать безъ пожилой почтенной особы.

Анна дѣйствительно похорошѣла; она пополнѣла, цвѣтъ лица ея сталъ свѣжѣе. Только этого прежде не доставало чтобъ ужъ и тогда можно было назвать ее красавицей. Ея большіе сѣрые глаза, съ задумчивымъ, холоднымъ выраженіемъ, ея тонкія черныя брови, маленькій, плотно закрытый ротъ, все это было какъ прежде, но вмѣсто впалыхъ щекъ и блѣднаго, болѣзненнаго вида, свѣжесть и здоровье придали очаровательный колоритъ ея наружности. Она была одѣта богато и просто, въ бѣлое платье тяжелой шелковой ткани, почти безъ всякой отдѣлки. На головѣ золотая діадема сдерживала ея роскошные темные волосы, спереди приподнятые и падавшіе на затылокъ локонами. Брилліантовыя серьги и брошка были единственнымъ блестящимъ украшеніемъ ея наряда. Николай Ладовъ не могъ отвести отъ нея глазъ, изучилъ всѣ перемѣны въ ея лицѣ и жадно ловилъ ея взгляды. Едва успѣла она сѣсть, какъ около нея образовался кругъ. Она говорила со всѣми просто, безъ ужимокъ, съ холодною вѣжливостью, иногда улыбалась слегка, но напрасно нашъ наблюдатель искалъ на лицѣ ея выраженія счастія и удовольствія. Наконецъ онъ рѣшился къ ней подойти. Анна тотчасъ узнала его и протянула ему руку. Подошелъ и старикъ Ладовъ, и послѣ дружескаго привѣта, присѣлъ къ ней.

— Какъ это мы съ вами раньше не встрѣчались? спросилъ онъ.

— Я только первую зиму провожу здѣсь. Я долго не могла найти надежнаго управляющаго для своего имѣнія, а оставить все на произволъ случая мнѣ не хотѣлось. Для насъ, помѣщиковъ, наступили трудныя времена, не правда ли?

— Не говорите, Анна Николаевна! Бѣда! Ничего теперь не смыслю. Вижу что не по силамъ мнѣ, я и отдалъ все сыну на распоряженіе, пусть справляется какъ знаетъ. А какъ вѣдь въ наше время легко и весело жилось!

— Да, но большинству жилось не очень весело, сказала Анна серіозно и задумчиво. — Слава Богу что это веселое время прошло и настали другіе порядки…. Да, много различныхъ чувствъ породило 19е февраля! Моя бабушка была помѣщицей стариннаго закала. День когда читался у ней въ имѣніи Высочайшій манифестъ былъ днемъ ея смерти. Видъ неистовой радости всей ея дворни убилъ ее; съ ней сдѣлался ударъ, и она умерла почти мгновенно.

— Самое лучшее что только она могла придумать, замѣтилъ хладнокровно докторъ. — По крайней мѣрѣ она промучила васъ всего только полгода. Я ей, впрочемъ, прощаю многое за то что она сдѣлала васъ своею наслѣдницей. Такое предпочтеніе говоритъ нѣсколько въ ея пользу.

Музыка заиграла вальсъ il baccio, и молодой Ладовъ открылъ балъ съ Анной. Общіе разговоры прекратились и начались частныя бесѣды, большею частью безсвязныя, увлекательныя своей игривостью, которыя, несмотря на свою ничтожность, нерѣдко творятъ счастіе и несчастіе всей жизни. Николай Ладовъ дождался наконецъ въ кадрили случая поговорить съ Анной безъ постороннихъ слушателей. Странная судьба молодой дѣвушки сильно занимала его; ему хотѣлось узнать какъ перемѣна обстоятельствъ отозвалась въ ея внутреннемъ мірѣ.

— Вы счастливы? спросилъ онъ ее между прочимъ.

— Всѣ это находятъ.

— Но вы сами?

— Нѣтъ. Я слишкомъ хорошо узнала людей, особенно съ тѣхъ поръ какъ обстоятельства мои перемѣнились. Столько я вижу низости и алчности, обмана и лицемѣрія что для меня нѣтъ счастья. Я нахожусь въ постоянномъ раздраженіи, ничто меня не занимаетъ; даже желаніе мое быть полезною остываетъ. А что дѣлается въ тѣхъ мѣстахъ гдѣ я имѣла несчастіе прожить нѣсколько мѣсяцевъ? Какъ поживаютъ Акулины? Я только первое время переписывалась съ Любовью Петровной, пока не узнала что Наденька выздоровѣла.

— Мы были у нихъ осенью. Любовь Петровна выдала дочь за землемѣра…. помните, онъ былъ въ Акуловкѣ въ тотъ день когда я имѣлъ счастье видѣть васъ въ первый разъ. Кажется, бѣдняжка вышла не по любви, а по желанію матери за этого совершенно ничтожнаго человѣка. Она какая-то грустная, убитая, жаль на нее глядѣть.

Анна слушала задумчиво; она вспомнила потрясающія минуты прошедшей жизни, все что заставилъ ее выстрадать Краснопольскій, ея послѣднее свиданье съ нимъ.

— А что Александръ Ивановичъ? спросила она, не желая показывать своего волненія.

— Онъ не считалъ нужнымъ кончить курса въ университетѣ, поселился въ деревнѣ, хозяйничаетъ, и, какъ говорятъ, очень ухаживаетъ за молодою Кутасовой.

У Анны былъ готовый вопросъ, но она какъ-то не рѣшалась его сдѣлать. Наконецъ, помолчавъ немного, она спросила равнодушно, избѣгая однако встрѣтить взглядъ своего кавалера:

— А что ихъ сосѣдъ Краснопольскій?

— Всѣ говорятъ что онъ очень перемѣнился. Онъ мало показывается у сосѣдей и превратился въ какого-то Плюшкина. Про его скупость разказываютъ по губерніи анекдоты.

— Grand rond, s’il vous plait! раздался крикъ дирижера танцевъ, молодаго корнета. Всѣ разговоры прекратились, и послушныя пары принялись съ оживленіемъ выполнять эволюціи придуманныя изобрѣтательною фантазіей ловкаго танцора; впрочемъ не всѣ равно успѣшно могли слѣдить за его смѣлыми идеями; иные путались, терялись, снова встрѣчались. Раздалось «promenade! saluez vos dames!» и Ладову пришлось разстаться съ Анной, которую окружила толпа молодежи. Каждый хотѣлъ напомнить о себѣ, и Ладовъ радовался что вовремя пригласилъ ее на мазурку. Онъ могъ спокойно смотрѣть на этихъ толпящихся танцоровъ, какъ путешественникъ запасшійся заранѣе билетомъ злорадостно глядитъ на давку у кассы послѣ втораго звонка. Николай даже забылъ что до мазурки будутъ танцовать еще нѣсколько кадрилей, и что онъ не на всѣ еще имѣетъ дамъ. Разсѣянность его была наказана графиней Бѣловой, которая хлопотала доставить кавалеровъ нѣкоторымъ незнакомымъ въ обществѣ дамамъ. «Avez vous une dame, Nicolas?» спросила она, и, получивъ отрицательный отвѣтъ, поспѣшила подвести его къ непривлекательной родственницѣ Курбинской, Прасковьѣ Матвѣевнѣ Корзининой. Дѣвица эта имѣла въ себѣ что-то отталкивающее; выраженіе лица ея показалось Николаю неоткровеннымъ и манеры слишкомъ заискивающими. Но дѣлать было нечего, нельзя было отступиться. Онъ началъ разспрашивать свою даму о томъ что было съ Анной въ послѣдніе три года, хотя и зналъ что собесѣдницѣ его было бы пріятнѣе поговорить о себѣ чѣмъ о кузинѣ. Полина дала ему это почувствовать, жеманилась, сентиментальничала, но безуспѣшно. Ладовъ все снова наводилъ разговоръ на Анну.

— Вѣрно тяжело было вашей кузинѣ ладить съ бабушкой, замѣтилъ онъ между прочимъ. — Мнѣ сказали что покойница была не совсѣмъ кроткаго нрава.

— Напротивъ, кузина отлично съ ней ужилась; старуха повидимому боялась ея и даже позволяла ей довольно смѣло вступаться за людей. Попробовалъ бы кто другой! Мы съ maman такъ всегда бывали почтительны къ ней и предупреждали всѣ ея желанія, но намъ она никогда не позволяла того что прощала Аннѣ, и наконецъ она оказала ей такое явное предпочтеніе, сдѣлала ее своею главною наслѣдницей….

Полина не могла скрыть въ голосѣ досаду которую всегда возбуждала въ ней мысль что все богатство бабушки перешло къ Курбинской.

— Анна Николаевна много выѣзжаетъ? продолжалъ допытываться Ладовъ.

— Да, нельзя сказать чтобъ она засиживалась дома. Она очень безпокойная, любитъ быть въ движеніи. Теперь у насъ большое знакомство, но прежде мы знали только графиню, сосѣдку нашу по имѣнію. Я рада что мы переѣхали сюда; вы не повѣрите какъ скучно иногда въ деревнѣ, когда снѣгъ кругомъ, деревья безъ листьевъ….

— Какъ же Анна Николаевна проводила время въ своемъ имѣніи?

— У ней были разныя затѣи; да, кажется, подъ конецъ ей все надоѣло. Завела школу, устроила больницу, а какъ узнала что крестьяне непріязненно глядятъ на ея нововведенія, то и охота у ней прошла….

— Очень понятно, замѣтилъ Ладовъ: — развѣ можно оказывать людямъ благодѣянія противъ ихъ воли?

Во время мазурки Ладовъ получилъ приглашеніе отъ Анны бывать у нея въ домѣ.

— Я увѣрена что ваше знакомство будетъ очень пріятно моей тетушкѣ Корзининой съ которою я живу, прибавила она.

Ладовъ улыбнулся.

— Вотъ что значатъ наши общественныя приличія! замѣтилъ онъ. — Вы не отваживаетесь сказать откровенно «приходите ко мнѣ», вы не смѣете господствовать въ домѣ подъ собственнымъ именемъ, а должны, какъ Юлій Цезарь, скрывать свою самодержавную власть. У него былъ для большой публики призракъ власти — сенатъ; а у васъ гжа Корзинина.

— Вы коснулись именно одной изъ фальшивыхъ нотъ моего существованія. Неправда ли, какъ это смѣшно и нелѣпо? Вѣдь я каждый день принуждена разыгрывать дома маленькія комедіи, предоставлять всю видимую власть теткѣ, а между тѣмъ должна быть на сторожѣ чтобы ничего не дѣлалось вопреки моей волѣ. Вы не повѣрите какъ это скучно…. но одной жить никакъ нельзя. Тогда бы наши новаторы и стриженыя барышни не дали мнѣ покоя. Примутъ меня, пожалуй, за овцу своего стада и начнутъ меня вербовать въ свои коммуны, а лучшіе люди моего знакомства отъ меня отступятся. Нѣтъ, ужь пусть лучше останется этотъ сенатъ, какъ бы онъ мнѣ ни надоѣдалъ.

Николаю очень хотѣлось узнать почему Анна еще не выбрала самаго естественнаго исхода изъ такого положенія, но разспрашивать объ этомъ было бы неумѣстно; вообще онъ былъ недоволенъ тѣмъ что разговоръ далеко не удовлетворялъ его желанію — узнать какъ можно больше про интересующую его личность. Едва успѣвали они заговорить какъ даму его или его самого выбирали дѣлать фигуру.

Анна танцовала граціозно и легко, но безъ увлеченія; глаза ея не оживлялись, лицо не краснѣло, и никогда она не задыхалась. Но къ концу вечера усталость проглянула въ ея взглядахъ и движеніяхъ и она уѣхала до конца бала.

— Весело тебѣ было, Анюта? спросила ея тетка когда онѣ возвращались домой.

— Веселѣе обыкновеннаго, отвѣчала Курбинская; — мнѣ было пріятно встрѣтиться со старыми знакомыми. Кстати, я пригласила молодаго Ладова. Надѣюсь что вы ничего противъ этого не имѣете?

— Конечно, нѣтъ; ты знаешь что я всегда хорошо принимаю всѣхъ твоихъ гостей.

Корзинина сказала это со вздохомъ; она не могла скрыть что тяготилась быть въ гостяхъ у Анны и не могла переварить что мать обошла ее въ своей духовной. Анна не продолжала разговора. Свиданіе ея съ Ладовымъ и разговоръ о прежнихъ знакомыхъ занимали ея мысли. «Бѣдная Наденька! подумала она; куда ты зашла съ твоею милою, дѣтскою довѣрчивостью! Воображаю, сколько слезъ тебѣ стоило рѣшиться на этотъ глупый бракъ, безъ симпатіи, безъ уваженія….»

Потомъ ей представлялся Краснопольскій-Плюшкинъ, и стыдно ей становилось за себя, что она могла такъ увлечься этимъ низкимъ и пошлымъ человѣкомъ.

«Ничего нельзя ждать хорошаго отъ людей Теперь я никому не вѣрю, зато и не ошибаюсь; это умнѣе», заключила она. Но что-то щемило ей сердце. Она не имѣла гордаго сознанія что права; напротивъ, безотвязная грусть томила ее. Въ ней являлось сожалѣніе что она утратила прежнюю довѣрчивость; теперешнія эгоистическія, холодныя воззрѣнія не обѣщали ей никакого счастія въ будущемъ; безотрадно было смотрѣть впередъ.

II.

Карета остановилась на Мойкѣ, у подъѣзда ярко освѣщеннаго газовымъ свѣтомъ двухъ фонарей. Дамы поднялись до бельэтажа по лѣстницѣ устланной великолѣпнымъ ковромъ. Домъ былъ всего въ два этажа, и Курбинская занимала весь верхъ, съ отдѣльнымъ подъѣздомъ. Квартира ея была свѣтла, просторна, удобна, но убранство не поражало ни затѣйливостью, ни роскошью. Комнаты ея не напоминали выставки лотерейныхъ розыгрышей, какъ многія гостиныя свѣтскихъ барынь, но отпечатокъ вкуса и комфорта замѣчался во всякой мелочи. Убранство всякой комнаты соотвѣтствовало ея назначенію. Мебель была удобна и изящна, обтянута матеріей отличнаго качества и прочнаго цвѣта. Будуаръ Анны имѣлъ нѣсколько строгій видъ; сѣрые обои съ золотыми арабесками, бархатная темно-малиновая мебель готическаго фасона, такого же вкуса шкафы для книгъ и большой письменный столъ, придавали комнатѣ видъ наряднаго мужскаго кабинета. Только великолѣпныя южныя растенія указывали на дамскія прихоти.

— Ты, кажется, очень устала, милая Анюточка, сказала тетка ласковымъ, заискивающимъ голосомъ. — Покойной ночи, мой другъ, и она очень нѣжно поцѣловала ее.

Анна старалась скрыть непріятное впечатлѣніе произведенное неискренними ласками тетки, простилась съ ней и съ кузиной, и удалилась въ свою спальню, между тѣмъ какъ родственницы ея пошли на свою половину, состоявшую изъ гостиной, спальни матери, комнаты дочери и помѣщенія для женской прислуги.

Когда они вошли къ себѣ, мать, утомленная, бросилась на диванъ: — Мученье какое эти вечера! Какъ мнѣ надоѣли выѣзды! воскликнула она.

— Что вы, maman, такъ себя утомляете? замѣтила дочь. — Вѣдь кузина объявила вамъ что если вамъ не охота провожать ее на балы, то она можетъ очень хорошо выѣзжать съ другими дамами ея знакомства. Она даже назвала нѣкоторыхъ.

— Ахъ, Полинька, ты этого не понимаешь! сказала шепотомъ мать. — Мнѣ нужно самой видѣть съ какой стороны грозитъ вамъ опасность…

— Какая опасность, maman? я не понимаю.

— Вотъ видишь, душа моя, я рѣшилась поговорить съ тобою откровенно. Ты у меня умная, разсудительная и можешь быть мнѣ помощницей… Вѣдь я забочусь о твоемъ же счастіи… Скажи, о чемъ говорилъ съ тобой молодой Ладовъ когда ты съ нимъ танцовала? Онъ говорилъ что-то много.

— Ахъ, maman, не думайте, пожалуйста, ничего такого… Онъ вовсе за мной не ухаживалъ, а разспрашивалъ все время про Анну.

— Я такъ и думала, сказала Корзинина сухо и отрывисто, и сѣрые глаза ея быстро заморгали.

— Зачѣмъ же это васъ тревожитъ, chère maman? Ему, кажется, Анна очень нравится… въ этомъ я большой бѣды для насъ не вижу. Вѣдь Анна вамъ выплатила такой капиталъ что совершенно насъ обезпечила; вы же сами сказали что намъ довольно съ него процентовъ чтобы прилично существовать…

— Вотъ первый молодой человѣкъ который меня пугаетъ, прервала съ озабоченнымъ видомъ мать: — до сихъ поръ вамъ еще не угрожало опасности, она никого еще не удостаивала вниманія. Но съ Ладовымъ она говорила очень оживленно и съ первой же встрѣчи пригласила его бывать у насъ. Смотри, Полинька, держи ухо востро! Когда онъ станетъ сюда пріѣзжать, ты не давай имъ разговаривать наединѣ, когда мнѣ самой нельзя будетъ слѣдить за ними. Да, мой другъ, я хочу чтобы ты, или дѣти твои, могли жить богато и счастливо. Вы должны когда-нибудь владѣть тѣмъ состояніемъ которое покойница мать такъ несправедливо отняла у насъ, а для этого нужно чтобъ Анна не выходила замужъ.

— Но что же намъ дѣлать, maman? Какъ же намъ помѣшать браку Анны съ Ладовымъ если они захотятъ?

— Одно только средство и есть: надо чтобъ Анна этого не захотѣла, а это очень легко устроить. Онъ, какъ и всѣ молодые люди его кружка, конечно не безъ увлеченій, будь увѣрена. Если Анна узнаетъ что онъ кутитъ, проживаетея, содержитъ любовницъ, то можешь себѣ представить какъ это на нее подѣйствуетъ. Вѣдь она у насъ такая строгая… Вѣрно какого-нибудь святаго поджидаетъ. Ну, тѣмъ лучше, Полинька, пусть себѣ до конца жизни выбираетъ и отправляетъ съ носомъ своихъ жениховъ! Въ Ильинскомъ ее ужь и сватать перестали; напугала всю молодежь своими отказами. Но здѣсь городъ большой, придется намъ глядѣть во всѣ глаза.

— А я вовсе не пойму, maman, какъ вы надѣетесь разузнать про Ладова такія дѣла которыя бы повредили ему въ глазахъ Анны?

— Ахъ ты ребенокъ! Не безпокойся! Утро вечера мудренѣе. — И мать нѣжно поцѣловала дочку въ лобъ. — Покойной ночи, Полинька! спи спокойно! вѣдь у тебя мать, которая пока за тебя думаетъ и о тебѣ зоботится.

— Добрая maman! Какъ я васъ люблю за вашъ умъ и за вашу любовь ко мнѣ.

Подина поцѣловала руку матери, взяла свѣчу и отправилась въ свою комнату, куда пошла за ней старая горничная Корзининыхъ.

— А гдѣ же Дуняша? спросила Полина старуху. — Ужь не ты ли, Катерина, вздумала меня раздѣвать? Вѣдь ты совсѣмъ слѣпая; я не хочу чтобы ты меня тутъ пытала. Позови Дуняшу.

— Извините, барышня, Дуняши нѣтъ. Ее барыня отпустила до утра.

— Такъ мнѣ тебя не нужно. Отправляйся, ступай! И безъ тебя справлюсь. Ты такая слѣпая что терпѣнія съ тобой нѣтъ. Не понимаю зачѣмъ такихъ держатъ.

Катерина грустно посмотрѣла на Полину, хотѣла что-то сказать, но голосъ прервался, и она вышла изъ комнаты утирая глаза передникомъ.

— Какъ ужь пришла старость, проговорила она почти вслухъ, — такъ умирай поскорѣй, а то каждый день попрекать станутъ. И за что бранятъ-то? Глаза-то плохи? Да я и безъ глазъ лучше всякаго услужу. Вотъ теперь хоть… охъ ты, Господи! Что еще барыня скажетъ! Только бы она не увидала его безъ меня, да не испугалась бы.

Катерина тихо отворила дверь въ спальню и проговорила шепотомъ:

— Барыня, Марѳа Васильевна! Петръ Филипповичъ тутъ, хотятъ васъ видѣть.

— Зачѣмъ ты его пустила, Катя? Вдругъ кто-нибудь изъ людей узнаетъ и скажетъ Аннѣ Николаевнѣ….

Марѳа Васильевна измѣнилась въ лицѣ, и голосъ ея задрожалъ.

— Я привела его потихоньку. Дуняшу я услала: ступай, говорю, въ тіатеръ, барыня позволила, а ночевать можешь у матери, а то придешь поздно весь домъ разбудишь; я безъ тебя господъ раздѣну.

— Ужь если онъ здѣсь, такъ веди его сюда въ спальню; да смотри чтобы Полинька не узнала…

Корзинина проводила ее тревожными взглядами. Она видимо вздрогнула, когда въ комнату вошелъ молодой человѣкъ, съ правильными чертами лица, но съ отпечаткомъ разгульной жизни, разврата и нахальства. Онъ внесъ кабакъ съ собою въ комнату.

— Не запретила ли я тебѣ являться ко мнѣ на глаза? спросила его Корзинина строго. — Ты хочешь чтобы меня отсюда выгнали изъ-за тебя?

— Соскучился по васъ, драгоцѣнная мамаша. Дайте насмотрѣться на ваши милыя черты дышащія состраданьемъ къ блудному сыну.

Все это было сказано съ дерзкою веселостью. Краска гнѣва выступила на лицѣ Корзининой.

— Ты знаешь что ты мнѣ не сынъ больше. Ты опозорилъ имя покойнаго отца. Ты заставилъ меня проклинать день твоего рожденія. Спрашиваю тебя опять, зачѣмъ ты здѣсь?

Онъ съ тою же нахальною улыбкой выворотилъ карманы своей жакетки, тряхнулъ ими и повелъ руками по воздуху въ знакъ отрицанія.

— Промотался! Я такъ и знала, а работать не хочешь. Ты все убилъ въ себѣ проклятымъ виномъ. Что жь ты не обратился къ своимъ товарищамъ?

— Развѣ отъ нихъ можно ждать такого богатаго сокровища любви какое таится въ материнскомъ сердцѣ! воскликнулъ молодой человѣкъ съ шутовскимъ паѳосомъ. — Мамаша, материнька, не будьте жестоки! бросьте кроху съ вашего стола вашему несчастному сыну! Не заставьте меня заложить мои послѣдніе доспѣхи и явиться предъ публикой въ костюмѣ жителя Полинезіи.

— Я уже говорила тебѣ что отъ меня ждать тебѣ нечего, что я ничего тебѣ болѣе не дамъ; тебѣ извѣстно что сюда являться тебѣ не слѣдуетъ. Анна поставила условіемъ чтобы ноги твоей тутъ не было. Если она узнаетъ о твоемъ посѣщеніи, то не захочетъ болѣе жить съ нами и всѣ планы наши рухнутъ.

— Умница, мамаша! Задумала должно-быть какую-нибудь важную штуку. Зачѣмъ мнѣ природа не дала такого отважнаго полета мыслей? Отчего я, горемычный, ничего не придумаю? Вотъ вѣдь она тутъ какъ устроилась! Точно восточная царица. А я-то на кого похожъ…

Онъ всталъ предъ трюмо, захватилъ кончиками пальцевъ полы своей истертой, засаленной жакетки и сдѣлалъ дамскій реверансъ пьяному лицу которое явилось предъ нимъ въ зеркалѣ; потомъ онъ съ жалобнымъ покачиваньемъ головы провелъ по худымъ мѣстамъ своей одежды.

— Мозги у тебя не годятся, Петруша, прибавилъ онъ, указывая на лобъ. — Не въ маменьку уродился!

— Теперь пошелъ вонъ. Я сказала послѣднее слово, произнесла Корзинина, задыхаясь отъ гнѣва.

— Chère maman! отвѣчалъ сынъ, посылая ей воздушный поцѣлуй на кончикѣ пальцевъ; — вы слишкомъ милы и снисходительны. Это впрочемъ такъ и слѣдуетъ, а то я могу вѣдь вамъ насолить немножко. Стоитъ только неловко уйди, такъ что лакеи моей дорогой кузины меня замѣтятъ, и я не ручаюсь будете ли вы завтра здѣсь. Eins, zwei, allez marche! Дорогая кузина долго не думаетъ и придется поздравить васъ съ новосельемъ гдѣ-нибудь на Пескахъ. А вѣдь здѣсь, у васъ, чортъ возьми какъ хорошо! прибавилъ онъ, оглядываясь и поглаживая бархатъ на мебели.

Корзинина приходила въ бѣшенство. Милый сынокъ протянулъ ей руку какъ набожные люди просятъ благословенія священника, и произнесъ нѣжно:

— Не оставьте своею милостью! Дайте рубликовъ двѣсти. Долго ли. подойти къ бюро и вынуть двѣ радужныя бумажки, развѣ у васъ ихъ тамъ мало?

Мать не отвѣчала, но о чемъ-то призадумалась. Потомъ немного успокоившись, она сказала;

— Если ты хочешь чтобъ я тебѣ помогла, то и ты долженъ помочь мнѣ въ одномъ дѣлѣ. — И прибавила, взглянувъ на него съ глубокимъ презрѣніемъ; — Знаю я что отъ тебя нельзя ждать ничего путнаго, но и такой человѣкъ какъ ты можетъ иногда сослужить службу. Смотри же, жди моихъ приказаній! Я дамъ тебѣ знать черезъ Капо чего я отъ тебя хочу.

Она подошла къ бюро, но взглядъ ея встрѣтилъ такой выразительный взглядъ сына что она вдругъ остановилась, потомъ вернулась, подошла къ двери и позвала Катю. Ужасная мысль пришла на умъ несчастной матери.

«Кто его знаетъ? Я здѣсь одна.» — Катя! сказала она вошедшей, — принеси изъ буфета въ твою комнату чего-нибудь поѣсть Петру Филипповичу; а если спросятъ кому несешь, скажи что мнѣ, что я проголодалась послѣ бала.

— Милая Катя, голубушка! А если найдешь чего-нибудь эдакого…. — Петръ Филипповичъ приложилъ кулакъ ко рту въ видѣ рюмки, — то не забудь прихватить, мнѣ хочется знать какимъ виномъ Анна Николаевна угощаетъ своихъ гостей.

Потомъ онъ проговорилъ приторно, обращаясь къ матери:

— Какъ вы всегда добры ко мнѣ! Какъ вы угадываете малѣйшія мои желанія! Ручку дайте поцѣловать…. Что же? не хотите? Ну Богъ вамъ судья!

— Полно дурачиться, ступай! Катерина сейчасъ вернется.

— Что жь, мамушенька, за здоровье выпить позволите? А тамъ, того, порошокъ не примѣшанъ? Вѣдь вамъ же хуже будетъ когда вдругъ окажется внезапный смертный случай въ домѣ. Нѣтъ, она вѣдь женщина умная! Предъ ней нужно низко кланяться! и онъ сопроводилъ слово жестомъ и нѣсколько разъ глубоко поклонился, помахивая своимъ изношеннымъ картузомъ.

Когда онъ оставилъ комнату, Марѳа Васильевна поспѣшно вынула пачку ассигнацій изъ шкатулки, затѣмъ вышла къ Петру Филипповичу и молча положила предъ нимъ деньги. Онъ хотѣлъ поцѣловать ея руку, но она торопливо отошла и сердито сказала:

— Не нужно мнѣ твоихъ нѣжностей. Отправляйся отсюда какъ можно скорѣй. Да сними сапоги когда будешь идти комнатами: какъ бы тебя кто не услыхалъ…. Катя тебя проводитъ до низу и затворитъ за тобой дверь.

— Какая предусмотрительность! Я горжусь быть вашимъ сыномъ, но благодарю Создателя что Онъ не сотворилъ меня вашимъ мужемъ: я бы ни минуты не былъ спокоенъ.

Марѳа Васильевна задыхалась; она быстро вернулась въ спальню и затворила дверь на задвижку. Потомъ она въ изнеможеніи опустилась въ кресло и схватилась руками за голову. Она была блѣдна какъ смерть и тряслась всѣмъ тѣломъ.

— Мерзавецъ! произнесла она. — Еслибъ я его не боялась, то бы не такъ отсюда отпустила. Охъ, тяжело! простонала она: — меня Богъ наказываетъ за мою вину! Зачѣмъ я бѣжала съ его отцомъ и навлекла на себя проклятіе матери? Теперь бы я была богата и счастлива…. Какъ бы Полина не проснулась: она опять станетъ попрекать мнѣ моимъ первымъ бракомъ…. Охъ, какъ тяжело!

Она закрыла лицо руками и сидѣла неподвижно пока не услыхала что сынъ ея всталъ изъ-за стола. Она подкралась къ двери Катерининой комнаты и долго со страхомъ прислушивалась къ удалявшимся шагамъ. Наконецъ Катя вернулась; Марѳа Васильевна быстро отворила дверь.

— Что, ушелъ? спросила она: — кто-нибудь замѣтилъ?

— Нѣтъ, матушка барыня, ничего, благополучно выпроводила.

— Катя, мнѣ не здоровится, принеси мнѣ воды и капли мои.

— Грѣхъ какой, право! Ужь вы всегда умаетесь съ Петромъ Филипповичемъ.

— Не нужно было его пускать. Вѣдь я тебѣ строго наказывала ни подъ какимъ видомъ не принимать его.

— Да что же дѣлать? Они грозились что пойдутъ ко всѣмъ вашимъ знакомымъ, да скажутъ: вотъ посмотрите, я сынъ Марѳы Васильевны, вотъ де какъ я одѣтъ, а сама ходитъ де въ шелку да въ бархатѣ. Вотъ де какая она мать! Я и пустила его, думала что меньше сраму будетъ.

На другой день у Корзининой сильно болѣла голова отъ безсонной ночи; она не могла занять своего мѣста въ гостиной Анны, но дала дочери надлежащія наставленія на случай если Николай Ладовъ вздумаетъ явиться съ визитомъ. Она уже не такъ тревожилась какъ наканунѣ; ей казалось что то что она придумала должно успѣшно противодѣйствовать замысламъ молодаго человѣка. Притомъ помощница ея была дѣвушка не глупая, вполнѣ раздѣлявшая ея чувства и воззрѣнія.

III.

Анна встала по обыкновенію въ девять часовъ. Отдавъ приказанія повару и ключницѣ, она привела сначала въ порядокъ свои счеты, написала письмо управляющему въ деревню и потомъ принялась распечатывать газеты. Но едва принялась она за чтеніе какъ лакей доложилъ о какой-то бѣдной женщинѣ. Чувство долга говорило Аннѣ что не слѣдуетъ пропускать случая помочь чужой бѣдѣ, и она съ готовностью принимала всякихъ просителей. Явилась нищая въ заплатанномъ платьѣ, въ старомодной смятой шляпѣ. Анна молча выслушала ея разказъ; ни малѣйшее чувство состраданія не шевельнулось въ ней; напротивъ, она была совершенно увѣрена что все ею слышанное есть чистѣйшая выдумка. Ежедневный сонмъ просителей являлся въ глазахъ ея какъ неизбѣжное зло ниспосылаемое богатымъ чтобъ уравновѣсить ихъ преимущество предъ бѣднымъ классомъ людей. У нея въ ежедневныхъ расходахъ была назначена сумма для благотворительныхъ цѣлей, и эту сумму она тратила холодно, безъ разбора, раздавая подаянія случайно, безъ всякаго удовлетворенія для сердца, только чтобъ исполнить долгъ. Просительница и въ этотъ разъ не ушла съ пустыми руками.

Пріемы бѣдныхъ продолжались пока назначенная сумма не была истрачена. Затѣмъ остальнымъ просителямъ приказывали приходить на другое утро пораньше. Къ церемоніалу этихъ пріемовъ принадлежало и то что фамиліи и адресы посѣтителей записывались; когда же одно и то же лицо возвращалось слишкомъ часто, то Анна отдавала лакеямъ приказаніе докладывать о немъ не ранѣе какъ черезъ мѣсяцъ. Такимъ образомъ Анна исполняла дѣло любви какъ въ казначействѣ вручаютъ деньги требователямъ.

Какъ скоро женщина въ измятой шляпѣ вышла на улицу чтобы тотчасъ же исчезнуть въ дверяхъ питейнаго дома, явилась новая посѣтительница, одна изъ знакомыхъ Курбинской.

— Анна Николаевна, какъ пріятно что васъ можно видѣть такъ рано! воскликнула она садясь въ кресло и расправляя свое прекрасное шелковое платье отъ Mme Андре. — Другія дамы которыхъ я навѣстила всѣ еще спятъ, а вѣдь второй часъ. Вы вѣрно удивляетесь что я такъ дѣятельна сегодня и такъ рано поднялась, но я васъ предупреждаю что пріѣхала къ вамъ просительницей. Я обѣщала дѣятельное участіе одному бѣдному артисту который пріѣхалъ сюда давать концерты. Онъ превосходный піанистъ. Мнѣ кажется намъ слѣдуетъ проложить дорогу такому даровитому молодому человѣку.

— Сколько прикажете? спросила Анна холодно, вынимая кошелекъ.

Дама вынула изъ кармана огромную пачку билетовъ.

— Не будете ли вы такъ добры раздать сотню этихъ концертныхъ билетовъ вашимъ знакомымъ? спросила она пріятнымъ голосомъ.

— Позвольте изъ этихъ ста билетовъ взять для себя нѣсколько, отвѣчала она, — но раздавать ихъ я не стану. Просить о чемъ-нибудь для меня невыносимо, у меня на то не хватитъ духу. Обѣщаю только что основываясь на вашей рекомендаціи, расхвалю вашего артиста и разкажу всѣмъ что сама поѣду его слушать; остальное же предоставлю доброй водѣ моихъ знакомыхъ.

Дама не могла скрыть своей досады и произнесла съ любезною ужимкой:

— Вы меня утѣшаете. Это значитъ что ваши знакомые раскупятъ ту же сотню билетовъ только не у васъ въ домѣ. Кому же не пріятно будетъ воспользоваться случаемъ чтобы васъ видѣть? Десять?… Извините!

И она передала Аннѣ маленькую часть той пачки которую надѣялась сбыть разомъ.

Въ эту минуту вошелъ господинъ въ очкахъ, съ длинными, косматыми, рыжевато-бѣлокурыми волосами и бородой. Онъ поздоровался съ Анной и сѣлъ почти спиной къ нарядной посѣтительницѣ. Анна поспѣшила сказать:

— Аделаида Николаевна, позвольте представить вамъ господина Подкурова.

Господинъ въ очкахъ сдѣлалъ полуоборотъ, такъ что дама въ парадномъ платьѣ могла разглядѣть его вздернутый носъ и дерзкіе, сѣрые глаза; типичность лица его довершалась низкимъ лбомъ, выдающимися скулами и толстыми губами.

— Мы только-что говорили объ одномъ піанистѣ, который хочетъ давать здѣсь концерты, сказала Анна, — надо будетъ его послушать.

Аделаида Николаевна начала проворно развертывать свою пачку билетовъ, но Подкуровъ замѣтивъ это угрожающее движеніе поспѣшилъ возразить:

— Я имѣю слишкомъ высокое мнѣніе о вашемъ умѣ, Анна Николаевна, чтобы считать васъ способною ѣхать въ концертъ. По-моему, слушать музыку и давить мухъ, занятія совершенно сходныя.

Аделаида Николаевна очень медленно принялась снова завертывать свои билеты.

— Вы въ большомъ заблужденіи на счетъ моего ума, сказала улыбаясь Анна; — я ѣду въ концертъ, а вамъ предоставляю давить мухъ.

— Этотъ молодой человѣкъ съ большимъ талантомъ; мнѣ кажется что общество должно поощрять русскихъ артистовъ, вмѣшалась Аделаида Николаевна своимъ заискивающимъ голосомъ.

Подкуровъ остановилъ на ней дерзкій взглядъ.

— Общество должно беречь свои деньги для вознагражденія полезнаго труда, произнесъ онъ съ удареніемъ. — Вы тратитесь на артиста, а сколько людей полезныхъ съ прекраснымъ направленіемъ принуждены бѣдствовать.

— Я гляжу на артиста такъ же какъ на человѣка полезнаго, возразила Анна. — Если искусства не дѣйствуютъ на васъ, то сѣтуйте на себя, а артистъ тутъ не виноватъ. Ужь конечно наслаждаться музыкой гораздо благороднѣе чѣмъ жечь папироски и сигары, а мнѣ однако и въ голову не приходитъ считать табачнаго фабриканта существомъ презрѣннымъ, хоть я сама и не курю. Но вы просто фанатикъ въ своемъ родѣ….

— Напротивъ, я всегда за свободу, перебилъ ее Подкуровъ.

— Да можетъ-быть вы и не любите стѣснять свою свободу, но чуть что не по васъ, вы такъ горячитесь что противники ваши принуждены замолчать во избѣжаніе крупной ссоры.

— Я не виноватъ что у меня голосъ такой.

— А вотъ, берите уроки пѣнія у артиста, вы будете лучше владѣть своимъ голосомъ, отвѣчала Анна шутливо.

Между тѣмъ Аделаида Николаевна въ большой нерѣшимости вертѣла свои билеты въ рукахъ; кончилось тѣмъ что она ихъ разсыпала по ковру. Подкуровъ нѣсколько отодвинулъ стулъ чтобы дать больше простору, но не сдѣлалъ никакого движенія чтобы показать свою готовность услужить. Анна вспыхнула, встала и принялась подбирать билеты вмѣстѣ съ Аделаидой Николаевной, Подкурову же она шепнула: — Мнѣ стыдно за васъ!

Покровительница искусства не переставала восклицать о своемъ несчастіи, бранить свою неловкость и извиняться, пока билеты не были подобраны. Тогда она простилась съ Анной, не удостоивъ циника взгляда. Анна проводила ее до передней и выразила сожалѣніе что гость ея показалъ себя такимъ невоспитаннымъ.

— Удивляюсь что вы принимаете такихъ людей, отвѣчала Аделаида Николаевна запальчиво.

— Успокойтесь, вы его больше у меня не встрѣтите. Я не могу принимать у себя человѣка который оскорбляетъ моихъ гостей. Да и мнѣ самой онъ надоѣлъ. Я нахожу что онъ съ каждымъ днемъ становится все грубѣе и несноснѣе.

Когда Анна вернулась въ гостиную, она спросила Подкурова очень серіозно и холодно: — Съ какихъ это поръ мущины не считаютъ обязанностью быть вѣжливыми съ дамами?

— Она уронила, она пусть и подымаетъ. Еслибъ я уронилъ платокъ, развѣ она подняла бы его? Я не признаю авторитетомъ общественные предразсудки: какіе-то Нѣмцы или Французы выдумали что предъ женщинами нужно преклоняться, кадить имъ, но это пустяки. Мущины и женщины должны имѣть совершенно равныя права. У васъ совсѣмъ отсталые взгляды, позвольте вамъ сказать. Вотъ, напримѣръ, Витковская не то что вы: это дѣвушка вполнѣ развитая; когда я съ ней сижу, я могу и ногу положить на стулъ, и говорить совершенно свободно, выражаться естественно. Если она уронитъ свою папиросницу, то уже напередъ знаетъ что я не подыму, и на это не претендуетъ. Нѣтъ въ ней тѣхъ глупыхъ вычуръ какъ въ нашихъ свѣтскихъ барыняхъ. За то какое удовольствіе быть съ ней! Можно обо всемъ говорить чего коснуться при другихъ дѣвицахъ — Боже сохрани… Пора вамъ привыкать! Какъ вы тутъ ни спорьте, а я знаю что вы будете изъ нашихъ. Вы слишкомъ умны чтобъ идти по избитой колеѣ. Вы понимаете что въ нашъ вѣкъ женщина не должна быть тѣмъ пустымъ, безполезнымъ существомъ, какимъ была по сію пору. Помилуйте, что означаетъ все это рыцарство, это благоговѣніе предъ женщинами? Въ сущности это больше ничего какъ подражаніе собакамъ и нѣкоторымъ другимъ животнымъ…. Посмотрите какъ они деликатно обходятся съ самками: неужели же человѣку походитъ на звѣря?

— Неужели же человѣку бытъ хуже звѣря? возразила Анна съ негодованіемъ. Цинизмъ Подкурова ее раздражалъ. — Не думайте что я осуществлю ваши мечты: никогда я не поддамся вашимъ воззрѣніямъ! Никогда я не позволю чтобы въ моемъ присутствіи клали ноги на столъ и выражались цинически. Я хочу чтобы во мнѣ уважали женщину. Я вовсе не требую отъ васъ уваженія ко всему моему полу: бываютъ и такія которыя не хотятъ бытъ женщинами. Въ наше время особенно много такихъ которыя стараются превосходитъ мущинъ въ цинизмѣ и презрѣніи ко всѣмъ приличіямъ. Не только я ихъ не считаю передовыми, но нахожу что онѣ портятъ общество.

— Экая идеалистка! сказалъ насмѣшливо Подкуровъ: — Кажется пора бы броситъ такой вздоръ; пора бы выкинуть изъ головы всѣхъ этихъ Шиллеровъ и Ламартиновъ и сдѣлаться дѣльною женщиной. Подумайте съ какою пользой вы могли бы употребить ваши доходы, а вы что дѣлаете, осмѣлюсь спросить? Скучаете, да со скуки отправляетесь слушать какого-нибудь жалкаго артиста. Вотъ посмотрите какъ полезно заняты тѣ женщины о которыхъ я вамъ твержу. Вы бы могли быть членомъ нашего общества распространенія полезныхъ книгъ. У насъ для этого устроилась особенная типографія. Мы позаботимся чтобы разносчики распространяли наши книги по всей православной Руси. Я принесъ вамъ одну маленькую повѣсть чтобы познакомить васъ съ нашимъ направленіемъ.

И Подкуровъ вынулъ изъ кармана брошюрку и положилъ ее на столъ.

Анна принялась перелистывать ее и на первой страницѣ прочла описаніе какого-то очень честнаго, хорошаго мужика, а на послѣдней — горькія жалобы этого самаго мужика на людскую несправедливость, на то что для бѣднаго человѣка нѣтъ ни закона, ни оправданія, что правы одни только богатые и знатные.

— Не стану вамъ помогать класть дурманъ въ питье бѣднаго люда, сказала Анна строго, отдавая ему брошюру. — Извините что я въ первую минуту серіозно думала что вы затѣваете полезное; но это было только минутное заблужденіе. Прошу васъ уволить меня отъ вашей пропаганды. Вообще вы очень меня обяжите если прекратите ваши посѣщенія. Я васъ знала въ дѣтствѣ, и мы тогда довольно дружно играли вмѣстѣ, но теперь наши пути идутъ слишкомъ врозь… Лучше разстаться мирно, я ссориться не люблю. Прощайте, я еще не здоровалась сегодня съ тетушкой.

Она встала съ дивана, гордо и холодно поклонилась Подкурову и отправилась на половину гдѣ нашла Корзинину.

Подкурову оставалось только спрятать злосчастную брошюрку и ретироваться. Лицо его выражало недоумѣніе и досаду. Негодовалъ онъ также на себя что не сумѣлъ подѣйствовать на убѣжденія Анны и стянуть съ нея порядочную сумму. Досадно ему было что товарищи его, знавшіе его планы, узнаютъ о его пораженіи и подымутъ его на смѣхъ.

Физіономія его была такая кислая, что лакей, подавшій ему шубу, спросилъ его: — Видно у васъ, сударь, зубъ занылъ? Мнѣ, намедни, Анна Николаевна пожаловали капли, такъ вотъ разомъ будто рукой сняло. Не угодно ли посмотрѣть?

Лакей съ другими гостями никогда не осмѣливался вступать въ разговоръ, но съ Подкуровымъ онъ позволялъ себѣ фамильярничать, потому что не признавалъ его настоящимъ бариномъ.

— Молчи, дуракъ, самъ лѣчись, отвѣчалъ сердито Подкуровъ и поспѣшно сбѣжалъ съ лѣстницы. Не успѣлъ лакей еще опомниться какъ позвонилъ знакомый нашъ докторъ Гертнеръ.

Онъ приказалъ о себѣ доложить и отправился въ будуаръ съ готическою мебелью ждать Анны Николаевны. Вскорѣ она явилась, морщинки на лбу ея не успѣли еще изгладиться.

— Что вы, доченька, меня какою Медеей встрѣчаете? Право точно Ристори въ этой роли, сказалъ онъ цѣлуя Анну въ лобъ.

— Ахъ, Густавъ Ивановичъ, еслибъ вы знали какъ мнѣ надоѣдаютъ!

— Тѣ тамъ? спросилъ докторъ шепотомъ, указывая на половину Корзининыхъ.

— Нѣтъ, сегодня другіе. Сядьте сюда, я вамъ все разкажу. Вѣдь вы привыкли слушать жалобы. Знаете что вы меня избаловали: для меня теперь потребность высказать вамъ все то что меня огорчаетъ.

— А курить можно?

— Вамъ позволяется.

— Ну-съ, доченька, разказывайте, что у васъ болитъ? голова или сердце?

— Докторъ, если я теперь еще не страдаю желчью, то навѣрное буду. Меня съ утра до вечера все сердитъ и раздражаетъ. Мнѣ назначено быть мученицей особаго рода: всѣ ко мнѣ пристаютъ изъ-за денегъ.

Анна разказала о своихъ трехъ посѣтителяхъ.

— Браво! Поздравляю! Вамъ надо отмѣтить нынѣшній день въ календарѣ и праздновать его ежегодно! воскликнулъ докторъ, потирая руки, — А если вы сами не хотите праздновать то мнѣ позвольте. Какое счастіе что не встрѣчусь больше здѣсь съ противною рожей этого Подкурова!

— Я еще слишкомъ взволнована непріятнымъ разговоромъ чтобы радоваться съ вами; но знаете что этотъ человѣкъ сказалъ мнѣ горькую истину и коснулся больнаго мѣстечка. Меня постоянно мучитъ этотъ вопросъ Докторъ, я безъ дѣла… и это меня тяготитъ.

— Полноте говорить вздоръ. Вы заняты съ утра до вечера. Анна Николаевна, вы знаете что я фразъ говорить избѣгаю, но скажу вамъ по правдѣ, вы молодецъ барышня! Вы не лежите на мягкомъ диванѣ и не кушаете конфетъ съ утра до вечера, а строго исполняете свой долгъ. Гдѣ только вы услышите о бѣдномъ семействѣ, вы сейчасъ туда спѣшите, и всегда рука ваша готова подать помощь. Прикажете насчитать вамъ сколькимъ изъ моей практики вы помогли?

— Нѣтъ, нѣтъ, не говорите объ этихъ бѣдныхъ! Я ихъ ненавижу.

Докторъ съ недоумѣніемъ взглянулъ на нее.

— Да, продолжала она, — не пугайтесь пожалуйста того что я вамъ скажу. Чѣмъ больше я ихъ вижу, тѣмъ больше я убѣждаюсь что это самый дерзкій и развратный народъ. Каждый изъ нихъ меня обманываетъ. Я бы могла обличить ихъ на каждомъ шагу, но молчу и продолжаю помогать попрежнему, а то бы совѣсть упрекала меня въ нарушеніи долга. Говорятъ что исполненіе долга даетъ человѣку самыя чистыя наслажденія, но я этого не чувствую: напротивъ, тоска и отвращеніе меня не покидаютъ. Когда мнѣ досталось Ильинское, я желала сдѣлаться благодѣтельницей моихъ крестьянъ. Но едва замѣтили они мою готовность помогать имъ какъ начали пользоваться самымъ наглымъ образомъ моею щедростію. Всякій пѣлъ Лазаря, завидовалъ тому кто получалъ пособіе, клеветалъ на другихъ, и всѣ единодушно бранили меня же. Мнѣ опротивѣли эти люди. Я думала что встрѣчу большую развитость, но въ городѣ всѣ тѣ же низкія, мелкія страсти. Повѣрите ли, я открываю свой кошелекъ совершенно машинально; но иногда у меня рука будто опускается и отказывается подавать помощь, а разумъ говоритъ что я вовсе не дѣлаю добраго дѣла и не исполняю своего долга. Кто разрѣшитъ мои сомнѣнія? Кто мнѣ покажетъ исходъ изъ этого состоянія? Неправда ли, докторъ, вѣдь это болѣзненное состояніе?

— Знаете ли что, Анна Николаевна, вы терпите наказаніе за то что идете противъ природы. Еслибъ у васъ была своя семья, свои дѣти, все это прошло бы непремѣнно.

Анна сдѣлала нетерпѣливый жестъ.

— Выслушайте меня и поймите какъ слѣдуетъ, продолжалъ Гертнеръ. — Я обращаюсь къ вамъ не какъ врачъ, а какъ человѣкъ опыта. Повѣрьте что мнѣ много приходилось практиковаться въ психологіи.

— Докторъ, не говорите мнѣ о бракѣ. Я никого не могу полюбить.

— И не нужно, душа моя. Выбирайте только такого человѣка который бы не былъ противенъ вамъ; для перваго начала и того довольно, потомъ привычка возьметъ свое. Если Богъ дастъ вамъ дѣтей, вы легко поймете свой долгъ и перестанете себя на этотъ счетъ безпокоить. Пониманіе это является у самыхъ простыхъ женщинъ: какъ же бы оно вамъ не открылось? жизнь ваша тогда наполнится.

— И вы серіозно думаете что для меня тутъ спасеніе? и большіе, глубокіе глаза Анны задумчиво устремились въ пространство.

— Непремѣнно; подумайте хорошенько, и если вамъ нуженъ мой совѣтъ, то вы знаете что я всегда вашъ старый другъ. Ну, теперь прощайте.

Гертнеръ погладилъ Анну, поцѣловалъ ее въ лобъ и вышелъ, оставивъ свою молодую пріятельницу въ задумчивомъ настроеніи. «Я даже не знаю кто бы не былъ мнѣ противенъ», разбирала она въ умѣ своемъ. «Даже этотъ Ладовъ, и тотъ мнѣ кажется такимъ пустымъ барченкомъ. Можетъ-быть изъ него и вышелъ бы хорошій человѣкъ еслибъ онъ получилъ не такое глупое воспитаніе…. Но въ его годы перевоспитываться поздно.»

Въ эту минуту вошелъ лакей и доложилъ о Ладовѣ.

— Просить! сказала Анна и покраснѣла невольно, сама не зная почему.

Едва успѣлъ Николай раскланяться и обмѣняться съ Анной первыми вступительными фразами какъ въ гостиную влетѣла Полина. Корзинины тотчасъ узнали чрезъ Катю о прибытіи предмета ихъ тайныхъ опасеній, и немедленно начали приводить въ исполненіе планъ наканунѣ сообщенный Марѳой Васильевной своей смѣтливой дочери.

Приходъ Полины дѣйствительно помѣшалъ Ладову разговориться съ Анной; бесѣда шла натянуто, вяло, потому что оба чувствовали принужденіе въ присутствіи третьяго лица, не симпатичнаго обоимъ. Когда Ладовъ уходилъ, Анна пригласила его завтра обѣдать у ней. Принявъ приглашеніе, онъ отправился на половину Корзининыхъ чтобы сдѣлать и тамъ свой первый визитъ.

Корзинина жаловалась что дурно провела ночь, и что вообще выѣзды вредятъ ея здоровью.

— Жаль мнѣ племянницы, прибавила она сентиментальнымъ тономъ, — а то бы я давно отказалась провожать ее на всѣ вечера и въ театры. У меня только одно желанье — передать свою обязанность ея мужу. Но что-то надежда моя долго не осуществляется. Племянница моя холодна какъ мраморъ. Вѣрно она ждетъ какого-нибудь необыкновеннаго человѣка. Да и сама-то она необыкновенная дѣвушка, чрезвычайно умная, мигомъ всѣхъ разгадаетъ и осудитъ.

Слова эти были сказаны съ намѣреніемъ подавить въ сердцѣ Ладова надежды на успѣхъ, и Марѳа Васильевна не безъ тайнаго удовольствія замѣтила какъ онъ сдвинулъ брови и внезапно принялъ серіозный видъ.

Прощаясь она выразила Ладову желаніе видѣть его почаще.

— Я воспользуюсь завтра любезнымъ приглашеніемъ Анны Николаевны, отвѣчалъ Николай, — она пригласила меня обѣдать.

«Вотъ какъ! размышляла Корзинина: — обѣдать! Это высшая степень милости.»

По уходѣ посѣтителя, лицо Марѳы Васильевны приняло озабоченное выраженіе, и она принялась вязать свое шерстяное одѣяло съ нервною поспѣшностію.

IV.

Ладовъ началъ часто бывать у Курбинской; но ему ни разу не удавалось поговорить съ ней откровенно. Вѣрныя своей политикѣ, Корзинины не давали имъ покоя, и едва войдетъ Николай въ гостиную Анны какъ или дочь или мать ужь тутъ какъ тугъ, разсыплются въ любезностяхъ, задаютъ ему тысячи вопросовъ и овладѣютъ имъ совершенно. Это привело Николая къ мысли что онъ имѣетъ несчастіе нравиться Полинѣ. Безо всякой самонадѣяности, каждый молодой человѣкъ на, его мѣстѣ пришелъ бы къ тому же заключенію. Но Анна угадала заднія мысли тетки и кузины. Изъ одного желанія досадить имъ, она становилась ласковѣе и дружественнѣе къ Ладову. Эти легкіе признаки расположенія остались бы незамѣченными въ поведеніи всякой другой дѣвушки, но со стороны Анны они казались явнымъ отличіемъ. Пришлось ей слышать отъ знакомыхъ очень явные намеки и даже поздравленія. Сначала она была поражена такимъ приговоромъ публики; потомъ, когда начала мысленно разбирать все что она говорила съ Ладовымъ, какъ она встрѣтила его желанье сблизиться съ ней, то должна была сознаться въ важной ошибкѣ: не только она никогда не старалась отрезвить его и удалить отъ себя, но напротивъ онъ былъ въ правѣ думать что она желаетъ сблизиться съ нимъ.

«А можетъ-быть онъ меня не любитъ, можетъ-быть онъ только хочетъ сдѣлать выгодную партію», утѣшала она себя: «тогда я ничѣмъ не связана и могу смѣло отступить.»

Пришелъ Николай. Анна принялась внимательно наблюдать за его взглядами, словами и движеніями. «О чемъ я думала? гдѣ были у меня глаза?» мучилась она послѣ его ухода. «Онъ въ меня влюбленъ какъ безумный, а я и не замѣтила этого и допустила чтобы любовь въ немъ разгорѣлась до такой степени. Надо непремѣнно поговорить съ нимъ откровенно, объяснить ему мой образъ мыслей… Хоть бы разъ меня тетушка съ кузиной оставила съ нимъ наединѣ. Я никогда не скажу ему ничего при нихъ; онѣ бы слишкомъ торжествовали.»

Такимъ образомъ, благодаря политикѣ Марѳы Васильевны, время проходило даромъ и надежды Ладова росли съ каждымъ днемъ.

Однажды Ладовъ обѣдалъ у Курбинской, но вмѣсто обыкновенной веселости въ немъ была замѣтна принужденность и разсѣянность; нѣсколько разъ ему случилось отвѣчать совершенно не въ попадъ на какіе-то вопросы Марѳы Васильевны, такъ что всѣ засмѣялись.

Когда же онъ ушелъ, Анна нашла разгадку его страннаго расположенія духа въ книгѣ которую она читала. Тамъ лежало письмо отъ Николая, въ которомъ онъ просто и искренно высказывалъ свою любовь къ ней и просилъ ея руки. Анна этому не удивилась. Давно уже она боялась этой минуты, боялась, потому что совѣсть ей говорила что для нея теперь поздно отступать. Ей было жаль Николая, она чувствовала что когда ему откажетъ, то поступитъ какъ бездушная кокетка. Притомъ она не имѣла никакой полновѣсной причины отказать.

Правда, она не чувствовала къ нему любви, но имѣла къ нему дружеское расположеніе больше чѣмъ къ кому-нибудь изъ другихъ молодыхъ людей. А если она никогда болѣе не полюбитъ, то неужели это уважительная причина чтобы навсегда оставаться съ такими женщинами какъ ея тетка и кузина? Такая будущность пугала ее. Пока она еще стояла въ раздумьѣ съ письмомъ въ рукѣ, вошла къ ней Марѳа Васильевна чтобы спросить ее о чемъ-то по хозяйству. Одного взгляда было довольно чтобы показать ей въ чемъ дѣло. Она знала что почтальйонъ не приходилъ, что стало-быть письмо было передано ей Николаемъ. Но Корзинина была слишкомъ осторожна чтобы показать видъ будто что-нибудь подозрѣваетъ. Получивъ отъ Анны то разрѣшеніе за которымъ она приходила, она тотчасъ вышла.

На другое утро рано Анна получила анонимную записку слѣдующаго содержанія:

"Не отдавайте своей руки недостойному. Л. разчитываетъ на ваше состояніе потому что весь въ долгахъ; кредиторы не даютъ ему покоя. Ради Бога узнайте о немъ поближе; онъ васъ жестоко обманываетъ. Ваша личность внушаетъ мнѣ глубокое уваженіе: вы умны и благородны, а потому я считаю долгомъ отвратить отъ васъ большое несчастіе. Еслибъ я имѣлъ счастіе знать васъ короче, то конечно назвалъ бы себя; но вамъ едва извѣстно мое имя, а потому я подписываюсь вашимъ покорнымъ слугою

"N. N."

Анна ненавидѣла анонимныя письма. Но послѣ перваго чувства омерзенія, она начала обдумывать хладнокровнѣе содержаніе письма и рѣшилась не отвѣчать Ладову пока не посовѣтуется со своимъ единственнымъ другомъ, Гертнеромъ. Она написала ему что желаетъ съ нимъ поговорить о важномъ дѣлѣ и черезъ часъ докторъ уже сидѣлъ у нея въ комнатѣ и выслушивалъ ея признаніе о томъ какого рода, чувства питала она къ Ладову. Онъ раза три прочелъ анонимную записку съ многозначительными: гм! гм! и наконецъ рѣшился высказать свое мнѣніе:

— Дѣло серіозное, доченька! На вѣкъ связаться не легко. Надо поподробнѣе разузнать объ этомъ молодомъ человѣкѣ. При моемъ обширномъ знакомствѣ мнѣ не трудно будетъ навести справки. Впрочемъ, я ужь и прежде о немъ освѣдомлялся, но надо разузнать пообстоятельнѣе. Часа черезъ три я къ вамъ вернусь.

Анну взялъ страхъ когда докторъ ушелъ. «А что если я къ нему никогда не привыкну, и онъ останется для меня чужимъ?» думала она, и вдругъ ей показалось что она отправляется въ дальнее путешествіе на ветхомъ, ненадежномъ суденушкѣ. Представилось ей что она теперь хоронитъ всѣ свои надежды, что она была близка къ какому-то счастью, къ какой-то мирной гавани, а теперь все хорошее скрылось въ туманѣ и опять все пусто и безнадежно кругомъ. Ей даже хотѣлось чтобы докторъ узналъ что-нибудь дающее ей право на рѣшительный отказъ. Ея размышленія были прерваны лакеемъ который доложилъ ей что какая-то дама желаетъ ее видѣть. Посѣщеніе это пришлось какъ нельзя больше кстати, чтобы развлечься отъ тяжелыхъ думъ. Хотя фамилія посѣтительницы была ей совершенно незнакома, но въ эту минуту она бы съ радостью приняла самую наглую просительниницу. Вскорѣ она узнала что визитъ этотъ былъ необыкновеннаго свойства. Вошла дама красивой наружности, одѣтая въ яркіе цвѣта. Тилъ ея лица былъ еврейскій. Она тотчасъ же вступила въ разговоръ съ какою-то непріятною развязностью.

— До меня дошли слухи что вы выходите замужъ за господина Ладова, начала она.

— Я объ этомъ никому не объявляла. Если вы пришли чтобы принимать заказы, то слишкомъ поторопились, отвѣчала Анна сухо.

— Мнѣ сказали мои друзья что господинъ Ладовъ хочетъ на васъ жениться….

— Какое до этого дѣло вашимъ друзьямъ, позвольте васъ спросить? прервала ее Анна, окинувъ ее гордымъ взглядомъ.

— Мои друзья, конечно, не могутъ видѣть равнодушно моего несчастія.

Съ этими словами Еврейка вынула носовой платокъ, закрыла имъ лицо и начала рыдать. Анна была удивлена, но горе плачущей. женщины показалось ей слишкомъ театральнымъ.

— А какое же васъ постигло несчастіе? спросила Курбинская съ ледянымъ спокойствіемъ.

— Я обманута, опозорена! Зачѣмъ я ему повѣрила? продолжала рыдать Еврейка.

— Про кого вы говорите?

— Про того кто теперь хочетъ на васъ жениться. Онъ мнѣ обѣщалъ.

— Понимаю, отвѣчала Анна и поблѣднѣла.

Она не очень вѣрила Еврейкѣ, но одна мысль о возможности которая ей теперь представилась согнала краску съ лица ея.

— Скажите, чего же вы хотите отъ меня? проговорила она, съ трудомъ скрывая свое волненіе.

— Если дѣти мои лишатся отца, то по крайней мѣрѣ не оставляйте насъ въ нищетѣ.

И женщина бросилась ей въ ноги, съ громкими воплями цѣлуя ея платье.

Въ это самое мгновеніе Анна увидала въ анфиладѣ Ладова; она подозвала его знакомъ.

— Встаньте ради Бога, просила она Еврейку, — встаньте Кто-то идетъ.

Плачущая проворно вскочила и замолкла. Вошелъ Ладовъ и съ удивленіемъ, но безъ всякаго смущенія, взглянулъ на женщину которую онъ только-что видѣлъ въ такой униженной лозѣ.

— Повторите, прошу васъ, ваши жалобы, сказала ей Анна повелительно.

— Помилуйте, сударыня, какъ же я стану предъ чужимъ…. вѣдь это дѣла семейныя.

— Такъ этотъ господинъ вамъ чужой.

Еврейка съ недоумѣніемъ взглянула на Ладова.

— Скажите тѣмъ которые васъ подослали что они сдѣлали важную ошибку, произнесла Анна, — не показавъ вамъ раньше того человѣка котораго вы старались оклеветать. Вотъ онъ.

Нельзя описать смущенія Еврейки, она совершенно растерялась; сначала она стояла какъ вкопаная, а потомъ бросилась къ дверямъ, не сказавъ ни слова, между тѣмъ какъ Николай глядѣлъ на нее съ изумленіемъ, ничего не понимая. Развязка этой сцены была не безъ комизма, ro Анна была слишкомъ раздосадована чтобы смѣяться. Не трудно было узнать въ этомъ новую продѣлку тетушки которая, безъ сомнѣнія, и была редакторомъ анонимнаго письма.

Желаніе наказать интриганку было такъ велико что всякое другое соображеніе въ это минуту исчезло изъ головы Анны. Она протянула Ладову руку и сказала:

— Я согласна. Надѣюсь быть съ вами счастливѣе чѣмъ я теперь. Вы мнѣ нравитесь; со временемъ, быть-можетъ, я и полюблю васъ.

Николай въ восторгѣ поцѣловалъ ея руку. Въ эту минуту вошла Марѳа Васильевна.

— Тетушка, рекомендую вамъ моего жениха, обратилась къ ней Анна и устремила на нее взглядъ который довершилъ поражающее дѣйствіе этихъ словъ.

Корзинина явилась съ полною надеждой на успѣхъ, потому что узнала о приходѣ Еврейки; но должна была убѣдиться что нить ея сѣтей прорвана, и что тутъ болѣе нечего дѣлать. Всего страшнѣе было то что Анна, пожалуй, узнаетъ кто такъ заботился очернить репутацію ея жениха. Желаніе отклонить отъ себя подозрѣніе, впрочемъ, быстро вернуло Корзининой ея обычное присутствіе духа. Она обняла Анну, поцѣловала ее нѣсколько разъ и проговорила голосомъ дрожавимъ отъ неподдѣльнаго волненія:

— Пойду, милая Анюта, сообщу пріятную вѣсть Полинькѣ. Какъ она обрадуется!

Пріѣхалъ докторъ. Анна извинилась предъ Ладовымъ и увела своего преданнаго друга въ другую комнату.

— Ну, что? спросила она шепотомъ.

— Узналъ маленькіе грѣшки, но ничего важнаго.

— Что же узнали? спросила Анна поспѣшно.

— Да то что есть векселя его у жида Гольденцвейга на полторы тысячи.

— Еслибъ онъ и болѣе того задолжалъ я бы не обратила вниманія, потому что только очень важныя причины могутъ теперь разлучить васъ. Онъ мой объявленный женихъ.

Докторъ ахнулъ отъ удивленія.

— Въ первый разъ я замѣчаю въ васъ увлеченіе. Зачѣмъ вы не дождались моего возвращенія? Что же случилось такое въ моемъ отсутствіи?

Анна разказала въ краткихъ словахъ о случившемся.

— Все бы хорошо, доченька, да боюсь что вы недостаточно обдумали такой важный шагъ. Ну, впрочемъ сами лучше знаете. Будьте счастливы, дорогая моя.

Старикъ, какъ нѣжный отецъ, обнялъ Анну, и слезы выступили у него на глазахъ. Теперь, когда давнишнее желаніе его осуществилось, его начало тревожить сомнѣніе будетъ ли Анна счастлива.

«Что если вдругъ Ладовъ окажется недостойнымъ ея? Зачѣмъ я уговаривалъ ее!» мучилъ онъ себя.

V.

Прошло нѣсколько дней послѣ помолвки Анны. Уже мысль о предстоящемъ бракѣ начинала представляться ей въ иномъ, болѣе привлекательномъ свѣтѣ. Какъ ни была она холодна и строга, но такая теплая, чистая любовь какую показывалъ ей женихъ не могла бы не тронуть самое безчувственное сердце. Онъ былъ веселъ какъ ребенокъ; прежняя его задумчивость исчезла совершенно. Разъ Анна спросила его:

— Скажите мнѣ что васъ заботило когда я встрѣтила васъ въ первый разъ у Акулиныхъ? Вы мнѣ показались мрачнымъ и задумчивымъ. То же самое замѣтила я въ васъ когда мы ѣхали по Волгѣ.

— А теперь я вамъ не кажусь такимъ?

— Нѣтъ, съ тѣхъ поръ какъ я васъ здѣсь встрѣтила у графини Бѣловой, я этой грусти въ васъ не замѣчаю.

— Это оттого, Анна, что когда я съ вами увидѣлся, я сталъ вѣрить въ возможность счастья. Я глядѣлъ на васъ съ надеждой что вы положите конецъ всѣмъ моимъ колебаніямъ и что я тогда спасусь отъ всѣхъ этихъ постороннихъ вліяній, противъ которыхъ не всегда успѣшно боролась моя натура. Да, вы не повѣрите какія у меня бывали тяжкія минуты. Какъ я досадовалъ на себя что ничего основательно не знаю, и что время у меня проходитъ даромъ!

— Ну а теперь? спросила Анна.

— Теперь, положимъ, я ничего еще не сдѣлалъ путнаго, но я нашелъ себѣ союзницу и поддержку, отвѣчалъ Николай серіозно. — Я чувствую что вы мнѣ укажете почему я такъ недоволенъ собой и чего во мнѣ не достаетъ. Видите, я чувствую въ себѣ призваніе къ дѣятельности. Правда, я служу, но мнѣ эта служба не нравится. Я обязанъ разсматривать въ сенатѣ длинныя дѣла въ которыхъ мало смыслю, между тѣмъ какъ все клонитъ меня къ живой дѣятельности. Я чувствую себя какъ невольникъ скованный въ цѣпяхъ. Трудъ меня не пугаетъ, но за то я хочу видѣть результаты моихъ усилій. Мнѣ жизнь моя кажется пуста и толочь воду мнѣ надоѣло.

— Но, Николай, развѣ вы чувствуете въ себѣ достаточно умѣнія для другаго поприща? Вѣроятно вы не захотите разыгрывать печальную роль пѣшки, а чтобы выступить изъ ряда обыкновенныхъ тружениковъ недостаточно обладать умомъ и доброю волей; нужно спеціально изучить свой предметъ.

— Я еще не такъ старъ чтобы не могъ пополнить пробѣлы въ моемъ образованіи. Я хочу учиться; не правда ли, вѣдь это дѣло хорошее?

— Конечно, но признаюсь вамъ откровенно я…. я не вѣрю въ вашу энергію. Неужели бы вы могли отдѣлаться отъ этого барства которое вошло въ плоть и кровь людей вашего общества?

— Нѣтъ, ужь вы задѣваете меня за живое, смѣялся Николай. — Я очень хорошо чувствую что спорить безполезно; я васъ успѣю убѣдить живыми фактами, а это покажетъ время. Скажу вамъ по крайней мѣрѣ о чемъ я мечтаю: поѣдемте послѣ свадьбы въ Германію, я тамъ стану изучать химію.

— Я не соглашаюсь съ вашей идеей, Николай. Химія — это обширная, трудная наука, къ которой вы очень мало подготовлены. Для прилежнаго изученія ея понадобится слишкомъ много времени, а вѣдь вамъ уже двадцать восемь лѣтъ. Мой совѣтъ совсѣмъ другой.

— А что же? скажите, прошу васъ.

— Вы помѣщикъ, у васъ большое имѣніе; но сознайтесь что каждый простой прикащикъ лучше васъ знаетъ какъ хозяйничать. Вотъ, по-моему, гдѣ слѣдуетъ вамъ пріобрѣсти опытность и познанія. Но чѣмъ же вамъ не нравится ваша служба? Ужь не лѣнь ли это опять, знаете, наша славянская лѣнь?

Анна посмотрѣла на него полу-вопросительно, полу-лукаво.

— Нѣтъ, Анна, я не лѣнивъ, но сидѣть за этими кипами безсмысленныхъ для меня бумагъ не могу. Въ деревнѣ я былъ очень дѣятеленъ…. Но вы совершенно правы, мнѣ нужно изучить хозяйство.

Когда онъ ушелъ, Анна долго сидѣла въ раздумьи. «Онъ ближе къ цѣли чѣмъ я, сказала она тихо. Онъ ничего не утратилъ и все можетъ пріобрѣсти, стоитъ только твердо того захотѣть, а я?… Кто вернетъ мнѣ мою вѣру, мою душевную молодость, мои восторги? Николай лучше другихъ, но и на него я не могу вполнѣ надѣяться. Иногда мнѣ кажется что и онъ не безъ разчетовъ.»

На другое утро старая Катерина, войдя въ комнату своей госпожи, сказала шепотомъ:

— Барыня, Петръ Филипповичъ тутъ и хотятъ съ вами поговорить.

Марѳа Васильевна не такъ испугалась посѣщенія своего сына какъ въ первый разъ. Обстоятельства, увы, измѣнились такъ грустно для нея что ей было почти все равно, узнаетъ ли Анна о присутствіи своего двоюроднаго брата въ ея домѣ или нѣтъ. Одна только причина побуждала осторожную Корзинину принимать сына тайно. Этотъ ненавистный бракъ могъ разстроиться, и тогда все останется по-старому. Она надѣялась что всѣ ея продѣлки неизвѣстны Аннѣ, и что въ присылкѣ анонимнаго письма и въ сочиненіи неудавшейся комедіи съ Еврейкой подозрѣваютъ одного изъ отвергнутыхъ обожателей Анны.

— Какъ же онъ сюда приходитъ среди бѣлаго дня? Вѣдь всѣ въ домѣ узнаютъ! спросила она Катерину.

— Ничего, матушка, не извольте безпокоиться. Онъ пришелъ въ кухню и сказалъ что башмачникъ потерялъ мѣрку отъ вашихъ башмаковъ, и что онъ отъ него присланъ. А чтобы люди не знали какъ долго онъ у васъ останется, такъ мы его выпустимъ съ параднаго крыльца.

— А гдѣ Дуняша?

— Стираетъ тонкое бѣлье въ кухнѣ; она еще долго тамъ останется.

— Впусти его, проговорила Марѳа Васильевна не твердымъ голосомъ.

Катя вскорѣ вернулась съ Долговымъ: такова была фамилія сына и перваго мужа Корзининой. На этотъ разъ онъ былъ одѣтъ довольно порядочно.

— Bonjour, chère maman, сказалъ онъ подходя къ ней.

Марѳа Васильевна не отвѣчала на его поклонъ, а только сдѣлала уклончивое движеніе и спросила сухо:

— Что ты узналъ новаго?

— Ничего, къ несчастью. Хотѣлъ бы угостить васъ цѣлымъ спискомъ продѣлокъ этого простофили Ладова, да ничего не могъ узнать. Такъ я все и толкался по пустому. Была у него знакомая Француженка, да онъ ее бросилъ въ началѣ зимы; ужь она нашла себѣ друга побогаче и никакъ не соглашается чтобы тревожили ея прошедшее. Я предлагалъ ей то, другое, третье, ни за что! Чуть меня помеломъ не выгнали. Видно, мамочка, ужь это дѣло такое несчастное…. Или оно у насъ не клеится что горячо больно за него принялись? Никогда себѣ не прощу этой оплошности съ Еврейкой… Какъ это мнѣ въ голову не пришло показать ей хоть фотографію Ладова! Вѣдь у васъ конечно бы нашлась. Да торопиться ужь очень пришлось. Ха, ха, ха! Даже вспомнить не могу безъ смѣха!

— Чѣмъ бы насъ пожалѣть, а ты вотъ какъ бездушно хохочешь, произнесла Марѳа Васильевна съ упрекомъ.

— Напротивъ, мамаша, еслибы вы знали какъ мнѣ васъ жаль! Я даже слезы проливалъ….

— Могъ бы найти кого-нибудь поумнѣе, сказала она съ досадой, — а ты все по себѣ выбираешь. Вѣрно и письмо ты такъ глупо написалъ что она сейчасъ же догадалась.

— Можетъ-быть, не спорю. Но я только переписалъ точь въ точь вашу черновую.

— Къ чему же пришелъ ты меня тревожить понапрасну если не знаешь ничего новаго? спросила она рѣзко.

— Пришелъ разказать старое, милѣйшая мамушенька, а именно: нуждаюсь въ презрѣнномъ металлѣ, но и ассигнаціями не побрезгаю. Все, до послѣдней копѣечки издержалъ. Въ карманѣ неблаговидная пустота…. Къ комуже обратиться въ такой крайности какъ не къ матери?

— Давно ли ты отъ меня получилъ? Всего три недѣли тому назадъ я тебѣ дала полтораста рублей… Да и къ чему мнѣ съ тобой раззоряться, когда ты рѣшительно никуда не пригоденъ? Ступай на всѣ четыре стороны. Мнѣ нѣтъ до тебя дѣла.

— А вы, мамочка, не слишкомъ ужь того… Вы забыли что у меня осталась ваша черновая анонимнаго письма. А что, если ее показать кузинѣ? Она вѣдь почеркъ вашъ знаетъ.

— Эта черновая меня ни чуть не пугаетъ; напрасно ты только про нее заикнулся. Она писана карандашемъ и очень наскоро, такъ что почеркъ разобрать невозможно. Но если ты мнѣ обѣщаешь что впредь будешь дѣятельнѣе въ своихъ розыскахъ, то я тебѣ, пожалуй, въ послѣдній разъ дамъ сто рублей.

— Нѣтъ, ужь это, маменька, скупо больно. А впрочемъ пока и то пригодится… А тамъ мнѣ представится удовольствіе вскорѣ опять повидаться съ милою мамочкой.

Она подошла къ бюро, торопливо вынула сто рублей и подала сыну.

— Смотри, сказала она строго, — впередъ даромъ ничего не получишь. Ну, теперь уходи пока сестра еще не вернулась изъ магазиновъ.

— А вы мнѣ опишите куда мнѣ отправиться чтобы попасть въ парадную дверь. Какъ бы не удивить тутъ въ домѣ кого-нибудь нечаяннымъ визитомъ!

— Изъ Катиной комнаты ты выйдешь въ корридоръ. Въ концѣ его будетъ дверь, туда и войди, это передняя.

Долговъ вышелъ изъ комнаты Кати въ длинный, темный корридоръ, тускло освѣщенный двумя стѣнными лампами. Корридоръ этотъ отдѣлялъ помѣщеніе Анны отъ комнатъ Корзининой и въ него выходило множество дверей. Петръ Филипповичъ увидалъ на одномъ концѣ дверь съ просвѣтомъ, а на другомъ онъ при тускломъ свѣтѣ лампы не могъ различить была ли то дверь или нѣтъ. Долговъ остановился въ нерѣшимости: «она мнѣ только говорила про одну дверь», припоминалъ онъ: «вотъ она тамъ и есть, а тутъ справа, кажется ничего нѣтъ. Вернусь лучше да спрошу, а то Богъ вѣсть куда попадешь, самъ не обрадуешься.» Но безпечная натура взяла верхъ, и онъ отправился къ дверямъ съ просвѣтомъ и вошелъ въ комнату горничной Анны. Петръ Филипповичъ хотѣлъ было вернуться откуда пришелъ, но когда онъ увидѣлъ что комната эта рядомъ со спальней его кузины, то охота взяла его посмотрѣть нѣтъ ли тамъ чего-нибудь цѣннаго что бы можно было легко припрятать въ карманъ. Тихонько подкрался онъ къ дверямъ спальной и началъ пріискивать глазами надежное мѣстечко для обсерваціоннаго поста гдѣ бы можно было подслушать разговоръ въ сосѣдней комнатѣ и безопасно выждать благопріятнаго случая.

Между стѣною и изголовьемъ Анниной кровати было небольшое пространство куда навѣрное никто не догадается заглянуть. Туда направился онъ и притаился на корточкахъ. Хотя ему оттуда не видно было тѣхъ кто сидѣлъ въ сосѣдней комнатѣ, будуарѣ Анны, но слышно было каждое слово. Сердце незванаго посѣтителя сильно билось; онъ дрожалъ такъ что боялся не выдержать въ своей неловкой позѣ и уже начиналъ проклинать свое любопытство, тѣмъ болѣе что въ комнатѣ горничной онъ услышалъ чьи-то шаги и уже не могъ болѣе вернуться откуда пришелъ. Какъ ни старался онъ поддержать свое присутствіе духа и находить смѣшныя стороны своего теперешняго неловкаго положенія, но хладнокровіе его не вернулось. Чтобы не давать мѣста непріятнымъ опасеніямъ, онъ сталъ прислушиваться къ разговору въ сосѣдней комнатѣ.

«Это вѣрно милыя воркуютъ», подумалъ узникъ и иронически улыбнулся.

— Странный же былъ характеръ у вашей бабушки, сказалъ мужской голосъ. — Просто не понятно какъ она могла видѣть бѣдственное положеніе вашего отца и не помочь ему.

— Она была недовольна его женитьбой, отвѣчалъ женскій голосъ, — потому что прочила ему другую невѣсту и не могла простить его непослушанія. Моя тетка, Марѳа Васильевна, такіе подверглась гнѣву матери за свое бѣгство изъ родительскаго дома съ сосѣднимъ помѣщикомъ, Долговымъ. Тутъ впрочемъ, бабушка имѣла большія причины сердиться потому что человѣкъ этотъ былъ страшный кутила.

— Стало-быть Прасковья Матвѣевна отъ втораго брака? Я этого не зналъ.

— Отъ перваго, къ несчастью, остался сынъ, отъявленный негодяй….

Занавѣска Анниной кровати зашевелилась у изголовья.

Женскій голосъ продолжилъ:

— Когда я предложила тетушкѣ жить со мною, я поставила условіемъ чтобы сынъ этотъ никогда не смѣлъ являться ко мнѣ въ домъ; она обѣщала это и, кажется, сдержала слово. Вы не повѣрите, Николай, какъ странно бабушка прятала свои деньги и драгоцѣнности. Мы находили большія суммы то за какимъ-нибудь портретомъ, то въ клубкѣ нитокъ, то между бѣльемъ. Даже въ кивотѣ, за образомъ, она скрыла прекрасныя серьги которыя я вамъ сейчасъ покажу. Хорошо что всѣ эти суммы были означены въ ея духовной, съ указаніемъ мѣста гдѣ ихъ найти, а то бы мы и не догадались искать. Посовѣтуйте мнѣ какъ бы велѣть отдѣлать эти серьги.

Долгинъ услыхалъ какъ Анна пришла въ спальню, но не могъ ее увидѣть, потому что комната была съ перегородкой изъ тяжелой зеленой шелковой матеріи. Онъ вздрогнулъ и еще усиленнѣе сталъ прислушиваться. Послышалось звяканье ключей, щелканье замка, потомъ снова щелканье и бряцанье. Этотъ легкій шумъ сильно подѣйствовалъ на воображеніе Петра Филипповича. Множество преступныхъ замысловъ возникли въ его головѣ; но ни одинъ не обѣщалъ вѣрнаго успѣха, и потому всѣ они были отвергнуты. Лучше подождать, порѣшилъ онъ, можетъ-быть представится болѣе удобный случай.

— Брилліанты великолѣпные, послышался снова голосъ Ладова. — Я бы ихъ оцѣнилъ въ двѣ тысячи. Совѣтую отдать ихъ хорошему ювелиру.

— Не можете ли вы мнѣ дать мысль, Николай, какъ бы разгруппировать всѣ эти камни.

Николай началъ придумывать; съ помощію карандаша и бумаги онъ составилъ рисунокъ для фермуара, заслужившій полное одобреніе Анны, когда вошелъ лакей и доложилъ что карета подана.

— Не хотите ли ѣхать со мной? предложила Анна. — Я ѣду заказать кое-что для нашего будущаго хозяйства.

— Сегодня, къ сожалѣнію, это невозможно. Я обѣщалъ одному господину быть у него навѣрное въ два часа чтобы заплатить маленькій долгъ.

— А, это уважительная причина, не смѣю задерживать васъ. Прощайте, другъ мой, до свиданія. Вѣдь вы съ нами обѣдаете?

— Съ удовольствіемъ. Но вы еще не сейчасъ ѣдете; я васъ тутъ подожду пока вы одѣнетесь къ прогулкѣ, а потомъ усажу васъ въ карету.

Снова легкіе шаги вошли въ спальню; раздался звонокъ и горничная быстро вошла, прошла мимо мѣста гдѣ таился Долговъ, и началось довольно продолжительное отпираніе и запираніе шкаповъ и коммодовъ.

— Если тетушка спроситъ, то скажите ей что я поѣхала заказывать мебель и вернусь не раньше какъ къ обѣду. Пусть будетъ приборъ для Николая Андреевича, приказала она горничной.

Послѣ ухода барышни, горничная начала безконечныя прибиранія, по крайней мѣрѣ Петръ Филипповичъ думалъ что никогда не дождется ея ухода. Положеніе его было самое критическое: малѣйшее движеніе могло открыть его присутствіе. «Вотъ сунулся», размышлялъ онъ, и крупныя капли пота выступали у него на лбу. Наконецъ горничная удалилась и захлопнула за собою дверь. Долговъ вздохнулъ свободнѣе и началъ приподыматься не безъ труда, потому что члены его совсѣмъ онѣмѣли отъ продолжительнаго неловкаго положенія. Онъ прошелъ осторожно за зеленую штофную перегородку, но обманулся въ своихъ ожиданіяхъ. Ключи были припрятаны; нигдѣ не могъ онъ найти завѣтнаго футляра. Да и кромѣ того ничего тутъ не было укладистаго, что бы можно было спрятать въ карманъ. Анна все любила вещи массивныя, а драгоцѣнности всегда держала подъ замкомъ. «Не взять ли эту шкатулку?» думалъ въ нерѣшимости Долговъ. «Нѣтъ, не хорошо, опасно.» Онъ еще разъ окинулъ жаднымъ взглядомъ всю комнату и вышелъ въ будуаръ, съ одною только мыслью пробраться поскорѣй на улицу. Лучше бы онъ безъ оглядки исполнилъ это намѣреніе; но, къ несчастію, глаза его разбѣгались по сторонамъ и вдругъ остановились на маленькомъ футлярѣ который лежалъ на столѣ, рядомъ съ листомъ бумаги и карандашомъ. Трепетъ пробѣжалъ по всему тѣлу его, вся краска у него исчезла съ лица, глаза его загорѣлись. Предчувствіе его не обмануло: то были злополучныя серьги бабушки, забытыя Анной на столѣ. Убѣдившись въ томъ, онъ поспѣшно сунулъ футляръ въ карманъ и хотѣлъ удалиться какъ можно скорѣй, но вдругъ услыхалъ шаги. Едва успѣлъ онъ спрятаться за группу тропическихъ деревьевъ, какъ мать его вошла въ будуаръ. Онъ вздохнулъ свободнѣе и шепотомъ позвалъ ее. Корзинина оглянулась и чуть не вскрикнула отъ испуга. Петръ Филипповичъ быстро приложилъ палецъ ко рту въ знакъ молчанія.

— Что это значитъ? Зачѣмъ ты здѣсь? спросила она очень встревоженная.

— Да вотъ ошибся дверью, пошелъ отъ васъ налѣво да и привела меня нелегкая въ дѣвственные покои моей прекрасной кузины; долженъ былъ все время прятаться, сидѣть на корточкахъ, ноги устали ужасно.

Долговъ силился придать голосу шутливый тонъ, хотя нервная дрожь все еще не оставляла его.

— Выведите меня отсюда, мамочка, чтобы мнѣ опять не ошибиться и не просидѣть на корточкахъ; я этого хуже всехъ боюсь.

Марѳа Васильевна взглянула на него испытующимъ взі'лядомъ, потомъ молча сдѣлала ему знакъ идти за ней. У дверей передней она закричала ему вслѣдъ:

— Къ какому же дню ботинки мои будутъ готовы?

— Къ пятницѣ непремѣнно-съ, отвѣчалъ лже-башмачникъ и весьма привѣтливо и низко раскланялся предъ лакеемъ.

«Что ему нужно было въ ея комнатахъ?» спрашивала себя съ тайнымъ страхомъ мать. Она по опыту знала на что былъ способенъ ея сынокъ, и никакъ не могла отдѣлаться отъ мучительныхъ опасеній.

VI.

Петръ Филипповичъ ушелъ вовремя, а то бы онъ могъ встрѣтить на лѣстницѣ свою кузину, которая заѣхала домой чтобы привести въ исполненіе пришедшую ей дорогой мысль. Не снимая шубки, она вошла въ свою комнату, взяла со стола рисунокъ Николая, сложила его и положила въ карманъ, окинула взглядомъ всѣ столы, и не увидавъ того что искала, принялась тщательно перебирать всякую вещицу, приподнимать книги, бумаги, но напрасно… «Странно, думала она, я готова биться объ закладъ что оставила ихъ здѣсь на столѣ!.. Вѣрно Натальи ихъ убрала!…» Анна позвонила и спросила вошедшую горничную:

— Скажите, Наталья, вы ничего отсюда не убирали безъ меня?

— Ничего, барышня, ничего. А что же у васъ пропало?

— Не скажу. Вы всегда тревожитесь изъ-за пустяковъ, а я тутъ, кажется, одна только виновата; второпяхъ вѣрно куда-нибудь запрятала… сама и найду. Прикажите кучеру откладывать, я остаюсь дома.

Анна продолжала искать почти до самаго обѣда. Наконецъ она должна была убѣдиться что ея серьги пропали. Но какъ? Кто могъ ихъ взять? Она тревожилась непріятнымъ сознаніемъ что у нея таится воръ. Николай не пріѣхалъ къ обѣду. Онъ письменно извинился что не можетъ быть у нея, потому что сильно повредилъ себѣ ногу, выскочивъ изъ саней въ то время какъ лошадь его понесла. Онъ очень жалѣлъ что нѣсколько дней будетъ лишенъ удовольствія ее видѣть, если она не будетъ такъ добра его навѣстить. На другое утро Аннѣ пришла мысль объѣхать всѣхъ извѣстныхъ ювелировъ. Она начала съ самаго ближняго, вошла въ нарядный магазинъ и вызвала хозяина, почтеннаго старика съ нѣмецкимъ произношеніемъ, который повелъ ее въ сосѣднюю комнату и выслушалъ ее съ большимъ вниманіемъ; но когда онъ взглянулъ на рисунокъ пропавшихъ серегъ, который Анна наскоро набросала, на лицѣ его выразилось большое недоумѣніе. Онъ вынулъ ключъ изъ кармана, открылъ небольшой шкалъ и вынулъ футляръ который Анна тотчасъ узнала и раскрыла дрожащею рукой. Она до того была поражена что даже вскрикнула отъ удивленія.

— Ви долшно-будь коспоша Курбинскій? началъ ювелиръ.

Анна кивнула утвердительно; она ничего не понимала.

— Ви нефѣста Николай Андреевичъ Ладовъ? продолжалъ ювелиръ, взглянувъ въ маленькую записную книжку.

— Да, да! Но окажите скорѣй кто вамъ принесъ мои серьги?

— Вашъ шенихъ!

Анна почувствовала дрожь по всему тѣлу, губы поблѣднѣли и раскрылись, глаза устремились на ювелира.

— Вчера вашъ шенихъ пришолъ и залошилъ ихъ за восемьсотъ рубля. Онъ мнѣ скасалъ што чересъ двѣ недѣль будетъ его свадьба и што тогда онъ ихъ викупаетъ, потому што тогда онъ будетъ богатый, а теперь ему ошень надо деньги. Онъ просилъ мене штобъ я никому нишего не скасалъ, но я долшенъ булъ скасать вамъ. Ви хотите свать полицій, скасать всѣмъ ювелиръ и компромитировайтъ вашъ шенихъ…. Ювелиръ замялся. Ударъ былъ неожиданный и такъ подѣйствовалъ на Анну что она бы упала, еслибы старичокъ не подалъ ей стула. Когда Анна опять была въ состояніи говорить, она убѣдительно стала просить ювелира чтобъ онъ не проронилъ ни слова объ этомъ дѣлѣ. Она хотѣла сейчасъ же прислать выкупъ за серьги. Ювелиръ увѣрялъ ее что отъ него ничего не узнаютъ. Онъ самъ былъ очень пораженъ и сконфуженъ, будто въ чемъ провинился.

Когда Анна немного оправилась, ювелиръ вывелъ ее на улицу и усадилъ въ карету. Анна чувствовала себя какъ въ горячкѣ: мысли ея безпорядочно толпились въ головѣ; ей было невыносимо тяжело…. Но несмотря на душевную тревогу, она успѣла принять два рѣшенія: первое — молчать, второе — отказать Николаю. Немыслимо было для нея отдать руку человѣку который такъ грубо обманывалъ ее. Зачѣмъ онъ не сознался откровенно въ своихъ долгахъ, а дѣйствовалъ такими непозволительными окольными путями? Онъ, конечно, станетъ ее увѣрять что отнесъ серьги къ ювелиру съ намѣреніемъ сдѣлать ей сюрпризъ и велѣть ихъ передѣлать какъ они порѣшили вдвоемъ. Выдумка была удачна…. онъ могъ разчитывать такъ что получитъ отъ молодой жены достаточно денегъ чтобы выкупить серьги и заплатить за ихъ передѣлку.

Нѣтъ, невозможно было ввѣрить свою судьбу человѣку который прибѣгалъ къ такимъ непозволительнымъ средствамъ! Анна ни минуты не колебалась; счастіе съ Николаемъ, какимъ онъ казался ей теперь, было невозможно…. Если онъ предъ свадьбой могъ ее обмануть изъ непростительной трусости, то чего же слѣдовало ожидать послѣ?

Горько было ей припоминать разныя обстоятельства, ускользнувшія отъ ея вниманія: какъ Николай извинился что не можетъ съ ней ѣхать, потому что назначилъ свиданье кредитору, какъ онъ проводилъ ее до передней, а потомъ поспѣшно вернулся въ будуаръ, подъ предлогомъ что забылъ книгу. Болѣзнь Николая показалась ей сомнительною: ему просто стыдно явиться къ ней.

— Вѣрно ужь такая судьба моя жестоко ошибаться въ людяхъ, заключила она съ горькою усмѣшкой; но много ей стоило усилій чтобы совершить роковой шагъ и написать Николаю. Много изорвала она листовъ бумаги, пока не удалось ей написать слово упрека и разрыза. Ей было досадно на себя что это письмо ей такъ трудно давалось, что сердце ея снималось такъ болѣзненно….

— Я могла бы полюбить его еслибъ онъ былъ такимъ откровеннымъ, благороднымъ, какимъ я его считала, говорила она со слезами сожалѣнія на глазахъ.

Вотъ содержаніе ея письма:

"Николай Андреевичъ,

"Случай все раскрылъ; я глубоко оскорблена вашимъ поступкомъ. Зачѣмъ вы не были со мною откровенны, а скрывали что нуждаетесь въ деньгахъ? Такъ не поступаютъ съ любимою женщиной. Вы уничтожили мое довѣріе къ вамъ. Лучше намъ теперь разстаться чтобы послѣ не жалѣть. Предоставляю вамъ объяснить нашъ разрывъ вашимъ знакомымъ какъ вы сами сочтете за лучшее. Ни одно слово съ моей стороны не уронитъ васъ въ общественномъ мнѣніи; обѣщаю вамъ это и прошу васъ не напоминать мнѣ вашими посѣщеньями какъ дурно я распознаю людей.

«Анна Курбинская!»

Въ тотъ же вечеръ Анна получила письмо отъ Николая Ладова:

"Анна Николаевна,

"Ваши жестокія, холодныя слова поразили меня какъ громомъ. Еслибъ я могъ ожидать что вы меня такъ безпощадно осудите, то былъ бы съ вами вполнѣ откровененъ. Но я надѣялся что въ васъ есть хоть капля любви ко мнѣ и. снисхожденія къ моимъ слабостямъ, и что такая пустая причина не въ состояніи насъ разлучить. Не стану оправдываться; я знаю что вы неумолимый судья и если вы меня осудили, то осудили не легкомысленно, но вполнѣ взвѣсивъ всякое обстоятельство. Вы оттолкнули отъ себя любящее сердце, оттого что сама не знаете что значитъ любить. Желаю вамъ не раскаиваться въ вашемъ поступкѣ когда уже будетъ слишкомъ поздно.

"Н. Ладовъ."

Тонъ этого письма изумилъ Анну. Ни тѣни раскаянія! Скорѣе какой-то вызовъ….

— Какъ онъ смѣетъ такъ писать мнѣ? Меня же винитъ! Впрочемъ, онъ знаетъ что я сдержу данное слово и ничего не сдѣлаю ему во вредъ.

Голосъ тетки послышался у дверей:

— Можно войти, Анюточка?

Анна сама отворила ей дверь.

— Мнѣ нужно сообщить вамъ нѣчто важное, тетушка, начала она тихимъ голосомъ, который звучалъ холодно и безстрастно.

— Что же это, мой другъ? спросила тетка съ безпокойствомъ.

— Мой бракъ съ Николаемъ Ладовымъ разстроился.

Тетка была чрезвычайно изумлена и едва могла скрыть свое удовольствіе.

— Я бы никогда не посмѣла сказать тебѣ что-нибудь во вредъ Николаю, отвѣчала она, — положеніе мое у тебя въ домѣ такое ложное что должно уничтожить всякую откровенность между нами, но теперь я тебѣ скажу по правдѣ что онъ не стоитъ тебя и обманывалъ бы тебя на каждомъ шагу.

Анна ничего не отвѣтила, но въ душѣ согласилась съ теткой.

— Какъ же это у васъ вышло? разспрашивала Марѳа Васильевна.

— Позвольте мнѣ, тетушка, объ этомъ не говорить.

— Я еще тебя хотѣла спросить, Анюта, чего ты вчера искала? Ты спрашивала людей, былъ ли кто чужой въ домѣ, стало-быть у тебя что-нибудь пропало…. Мнѣ сегодня Катя объ этомъ говорила.

Марѳа Васильевна не замѣтила того тайнаго трепета который пробѣжалъ по всѣмъ членамъ Анны.

— Я нашла что искала; напрасно люди тревожатся.

Марѳа Васильевна пристально посмотрѣла на Анну; потомъ вздохнула глубоко какъ будто давившая тяжесть отлегла отъ ея груди.

Предъ обѣдомъ Гертнеръ пріѣхалъ навѣстить свою молодую пріятельницу. Онъ вошелъ съ обычною веселою и добродушною улыбкой. Но едва взглянулъ онъ на Анну какъ улыбка его исчезла, и онъ остановился въ недоумѣніи.

— Я отказала Ладову, отвѣчала Анна на его вопросительный взглядъ.

У доктора сдѣлались совершенно круглые глаза.

— Что вы! Какъ же это случилось? воскликнулъ онъ.

— Я убѣдилась что никогда не буду съ нимъ счастлива, потому что не могу его уважать.

Никогда еще добрый Густавъ Ивановичъ не сердился на Анну, но тутъ онъ вспылилъ до того что даже побагровѣлъ.

— Можно ли такъ поступать? закричалъ онъ сердито: — Развѣ порядочная дѣвушка можетъ такъ шутить самыми глубокими чувствами человѣка? Сначала вы его обнадежили, согласились на его предложеніе, сдѣлали все чтобы свести его съ ума, а теперь вы его бросаете какъ старый башмакъ. Анна Николаевна, извините меня старика, но я лгать предъ вами не стану; я нахожу что это безчестно.

Анна сидѣла молча, блѣдная и неподвижная. Она страдала невыразимо что не могла оправдаться предъ лучшимъ своимъ другомъ, но никакія силы не заставили бы ее сказать то что могло очернить доброе имя Николая. Хотя разсудокъ произнесъ уже свой приговоръ надъ нимъ, но былъ какой-то тайный голосъ въ Аннѣ который, противъ воли ея, возставалъ въ пользу бывшаго ея жениха.

— И вѣрно какая-нибудь вздорная причина васъ поссорила, продолжалъ докторъ. — Николай Ладовъ неспособенъ на дурной поступокъ. Такого прекраснаго молодаго человѣка трудно найти. Если, можетъ-быть, онъ проигрался въ картахъ или кое-гдѣ задолжалъ, то это не причина…. Можно ли такъ безчувственно отталкивать любящее, доброе сердце? Я думалъ что вы дѣвушка съ душой, но видно я ошибся.

Анна съ трудомъ одерживалась чтобы не зарыдать.

— Вотъ какъ думаетъ обо мнѣ мой лучшій другъ, чего же ждать отъ другихъ, докторъ? начала она наконецъ дрожащимъ голосомъ: — назовите меня какъ хотите: холодной, бездушной, эгоисткой, злой, но скажите: если я съ другимъ человѣкомъ лечу въ пропасть, неужели мнѣ не удержать себя и его? Виновата ли я если я уцѣплюсь за терновникъ и израню себѣ руки, или гибнущаго со мною человѣка схвачу какъ-никудь больно, желая спасти его? Главное, спастись отъ гибели, а царапины заживутъ. Не думайте чтобы какіе-нибудь долги его могли напугать меня. Когда вы мнѣ назвали фамилію ростовщика, я послала за нимъ и купила у него вексель Николая. Теперь, конечно, его гордость слишкомъ пострадаетъ если я ему пришлю этотъ надорванный вексель. Не можете ли вы, докторъ, подговорить его тетку Долгомірову чтобъ она взяла все на себя, будто она, какъ добрая родственница, хотѣла помочь ему въ денежномъ затрудненіи?

Докторъ такъ былъ раздраженъ что не хотѣлъ сказать Аннѣ добраго слова, а только положилъ вексель въ бумажникъ, и ушелъ не простившись съ своею «доченькой». Аннѣ было это очень больно; ужасная борьба происходила въ ней: прискорбно было оставить стараго друга при дурномъ о ней мнѣніи.

Еще тяжеле ей стало на душѣ когда она на другой день получила сухое церемонное письмо отъ Гертнера, въ которомъ онъ извѣщалъ ее что Долгомірова наконецъ согласилась послѣ долгихъ колебаній, такъ какъ ей не хотѣлось принимать отъ племянника незаслуженной благодарности. Въ заключеніе докторъ объявилъ чтобъ Анна не ждала его къ себѣ какъ друга; какъ докторъ же онъ во всякій часъ дня и ночи къ ея услугамъ.

«Еслибъ онъ только зналъ!» думала Анна, и сердце ея горестно сжималось. «Но вѣдь онъ не въ состояніи долго сердиться…. черезъ недѣлю или двѣ я къ нему поѣду…. можетъ-быть онъ тогда будетъ сговорчивѣе. Неужели я разомъ лишусь двухъ друзей! Ахъ Николай! Что ты со мной сдѣлалъ!… Онъ теперь правъ предъ всѣми, его жалѣютъ, а меня считаютъ жестокою, безчувственною. Вотъ какъ всегда судитъ свѣтъ!»

VII.

Въ тотъ самый день, послѣ обѣда, молодой Ладовъ сидѣлъ съ отцомъ въ своемъ кабинетѣ; онъ былъ очень блѣденъ.

Вошелъ лакей съ письмомъ отъ Долгоміровой, на имя Николая. Онъ распечаталъ его, и къ удивленію своему нашелъ въ немъ свой вексель.

— Добрая тетушка! воскликнулъ молодой Ладовъ, глубоко тронутый. Когда эта глупая нога моя позволитъ мнѣ отправиться къ ней чтобъ ее поблагодарить!

Онъ подалъ отцу разорванный вексель; потомъ, съ помощью палки, добрался до письменнаго стола и написалъ теткѣ письмо полное теплой благодарности, написалъ также росписку и вложилъ ее въ тотъ же конвертъ. Онъ могъ бы и не брать на себя этого труда, потому что Долгомірова тотчасъ же бросила его въ каминъ.

Старикъ Ладовъ былъ въ восторгѣ отъ щедрости сестры.

— Славная, право, женщина! воскликнулъ онъ. — Ужь сколько разъ она и меня выручала.. Вотъ тебѣ, Николенька, маленькое утѣшеніе въ твоемъ горѣ. Ты не повѣришь какъ мое отцовское сердце ныло что я не могъ хоть денежную заботу въ тебя снять.

Николай взялъ руку отца и поцѣловалъ ее.

— Благодарю васъ, сказалъ онъ съ чувствомъ. — Повѣрьте что я высоко цѣню вашу любовь. Другой бы отецъ осыпалъ сына упреками, еслибъ узналъ о его долгахъ, а вы все стараетесь меня утѣшить и ободрить.

— Жаль мнѣ тебя, Nicolas! Вѣдь ты у меня все умницей жилъ…. даже стыдно мнѣ бывало за свою молодость, глядя на тебя, да у меня все съ рукъ сходило, а тебѣ вотъ пришлось пострадать, и еще за такой пустякъ. Впрочемъ, еслибы меня красавица разлюбила, я бы къ сердцу не принялъ. Мало ли хорошенькихъ женщинъ на свѣтѣ!… Не одна полюбитъ, такъ другая. Признаюсь, мнѣ только тебя жаль, а то я душевно радъ что этотъ бракъ не состоится. Она тебя не любила. Но играть такъ сердцемъ непростительно. Ты хорошо сдѣлалъ что послушался отца и написалъ какъ я тебѣ сказалъ…. А то вѣдь вздумалъ сейчасъ къ ней ѣхать, каяться, просить прощенья. Это было бы еще возможно съ другою женщиной; по она вѣдь камень какой-то. Помнишь сцену въ гостиницѣ съ Краснопольскимъ? Развѣ она тутъ хоть немножко смягчилась? А вѣдь какъ онъ ее умолялъ, съ какимъ огнемъ, съ какою страстью…. И она его любила, какъ увѣрялъ меня Александръ Акулинъ.

Николай слушалъ молча, потомъ сказалъ съ глубокою грустью въ голосѣ:

— Папа, я многое передумалъ въ эти дни и знаете до чего дошелъ? Я бы не могъ быть мужемъ этой дѣвушки, я былъ бы только ея рабомъ. Она такъ выше меня что я самъ себѣ кажусь теперь пустѣйшимъ человѣкомъ въ мірѣ. Она раскрыла мнѣ глаза и указала куда направить свои умственныя и нравственныя силы. Всякій человѣкъ долженъ строго исполнять обязанности которыя налагаетъ на него среда и положеніе въ свѣтѣ. Меня Богъ создалъ дворяниномъ и помѣщикомъ: но какъ я исполнилъ свой долгъ?

— Послушай, Николай, сдѣлай милость не вдавайся въ донкихотство. Ты всегда велъ себя какъ слѣдуетъ, не позорилъ своего имени, притомъ я могу тебя похвалить за дѣятельность въ управленіи нашимъ имѣніемъ. Право, душа моя, я бы тутъ ничего не разобралъ безъ тебя.

— Нѣтъ, не хвалите меня понапрасну. Я теперь ясно сознаю сколько времени и силъ пропадало у меня даромъ. Я ничего не знаю. Я прочелъ пропасть книгъ, но читалъ безъ цѣли, стало-быть безъ пользы. Не говорите о моей дѣятельности въ имѣніи. Развѣ я не замѣчалъ постоянно какъ мужики потѣшались на мой счетъ, какъ они подмигивали другъ другу; все что я дѣлалъ казалось имъ дико, и мнѣ не удавалось внушить имъ довѣріе къ себѣ. Они были правы: я набрался теорій изъ нѣмецкихъ и англійскихъ агрономическихъ книгъ, а не зналъ практическихъ пріемовъ, извѣстныхъ всякому крестьянину. Все это я теперь только вполнѣ сознаю, послѣ того какъ Анна раскрыла мнѣ глаза. Ахъ, папа, это великая женщина! Родись она на тронѣ, она заняла бы замѣчательное мѣсто въ исторіи.

Отедъ съ удивленіемъ смотрѣлъ на восторженное лицо сына.

— Добрякъ, добрякъ! проговорилъ онъ; — тебя оскорбляютъ, а ты же извиняешься. Нѣтъ, ужь я бы на твоемъ мѣстѣ далъ себя знать.

— Зачѣмъ ее обвинять когда она права, тысячу разъ права? Да и теперь на кого я похожъ! Мы въ долгахъ, а я живу въ Петербургѣ, веселюсь, трачусь. Нѣтъ, Анна указала мнѣ дорогу; нужно учиться. Я еще молодъ, еще есть у меня запасъ силъ и здоровья.

— Ты бредишь, Николай. Чему тебѣ еще учиться? Стоитъ тебѣ показаться въ людяхъ и всѣ екажутъ что ты человѣкъ хорошаго общества, un homme de bonne compagnie.

Николай видѣлъ что отецъ его не понимаетъ, но въ немъ была потребность высказаться хотя и безъ надежды убѣдить старика.

— Положимъ, папа, возразилъ онъ, — что я умѣю войти въ гостиную, поклониться и поболтать, но все же тѣ кого судьба сдѣлала моими подчиненными, крестьяне нашей Ладовки, издѣваются надъ моею простотой. И что я дѣльнаго устроилъ въ имѣньи нашемъ? Напуталъ, больше ничего. Хотѣлось мнѣ улучшить нашъ конный заводъ, купилъ такихъ лошадей которыя пригодны только для скачекъ, но никакъ не для работы или для ѣзды. Да и для скачекъ онѣ оказались слабоногими. Наши средства не позволяли намъ нанимать для ухода за ними людей вполнѣ свѣдущихъ и опытныхъ: ихъ не уберегли и всѣхъ испортили. Хотѣлъ я испытать превосходство новыхъ плуговъ: вспахали по моимъ указаніямъ и ничего не выросло. Нашъ же староста надо мною потѣшался: «Да ты, баринъ, что хорошую-то землю всю дрянною землею завалилъ?» Оказалось что я пахалъ слишкомъ глубоко и испортилъ поле на нѣсколько лѣтъ.

— Вотъ это я тебѣ всегда говорилъ, Николя, ты слишкомъ горячишься. Далъ бы прикащику распоряжаться; право, было бы лучше.

— А развѣ вы думаете что онъ улучшитъ наше имѣніе? Напротивъ, онъ будетъ только истощать его чтобъ удовлетворять наши требованія. Положимъ, онъ будетъ присылать намъ сначала хорошіе доходы. Лѣтъ черезъ пять онъ откажется отъ своей должности, набивъ себѣ карманы; во всякомъ случаѣ оставаться у насъ ему нельзя, ужь онъ знаетъ почему. Мы пріѣзжаемъ и застаемъ все въ развалинахъ, въ разстройствѣ; запасы хлѣба проданы безъ нашего вѣдома. Нужно истратить большой капиталъ чтобы привести все въ порядокъ, а гдѣ его взять? Нѣтъ, папа, дѣло должно идти впередъ; а не назадъ. Я придумалъ другое.

— Ну объясни, разкажи что ты придумалъ? спросилъ недовѣрчиво съ легкою ироніей Андрей Матвѣевичъ.

— Я хочу сдѣлаться спеціалистомъ.

— По какой же отрасли?

— А вотъ что. Въ нашемъ имѣніи всего выгоднѣе заняться скотоводствомъ. Я хочу изучить эту отрасль экономіи во всѣхъ подробностяхъ. Сначала я отправлюсь на какую-нибудь знаменитую ферму въ Голландію и буду жить тамъ простымъ скотникомъ пока не научусь всей азбукѣ скотоводства. Потомъ поучусь фабрикаціи сыра. По части агрономіи у меня уже есть хорошая подготовка; изучить нѣкоторые практическіе пріемы будетъ для меня не трудно. Для этого я хочу ѣхать въ Англію. Усвоивъ себѣ что необходимо знать я вернусь въ Россію, поживу въ помѣстьяхъ нашихъ лучшихъ скотоводовъ, буду присматриваться и увижу что можно будетъ примѣнить у насъ изъ моей заграничной практики.

Отецъ съ недоумѣніемъ посматривалъ на сына пока тотъ говорилъ. Старикъ не ожидалъ такой рѣшимости отъ тихаго, мягкаго, уступчиваго молодаго человѣка. Онъ не зналъ что отвѣчать Николаю, всталъ и принялся расхаживать по комнатѣ съ необыкновенно серіознымъ лицомъ. Наконецъ онъ всталъ предъ сыномъ, заложилъ руки за спину и произнесъ съ видомъ превосходства:

— Твой планъ довольно странный и сумасбродный. Но если это тебя развлечетъ, разгонитъ твою хандру, то поѣзжай съ Богомъ. Чѣмъ бы дитя ни занималось, лишь бы не блажило.

Съ этими словами Андрей Матвѣевичъ нѣжно обнялъ сына. То же самое сказалъ бы онъ еслибы сынъ сознался ему въ желаніи приволокнуться за танцовщицей. По его воззрѣніямъ тутъ большой разницы не было, развлеченіе больше ничего. Онъ не понималъ выраженія твердой рѣшимости, которая свѣтлѣлась въ глазахъ сына. Эту силу Николай почерпнулъ въ своей любви къ мощной женщинѣ. Пылъ негодованія въ которомъ онъ написалъ ей продиктованное отцомъ письмо вскорѣ прошелъ, и идеальный образъ снова возникъ въ его душѣ высокимъ, чистымъ, полнымъ сокровенныхъ силъ. Смиреніе смягчало его горе. Крѣпкая дума выяснила въ немъ то что давно уже завѣдомо таилось въ его душѣ. Предъ нимъ раскрылась жизнь полезная, трудовая, какую Богъ велѣлъ вести человѣку для здоровья души и тѣла. Онъ хорошо зналъ что не легко будетъ изнѣженному человѣку, привыкшему къ праздности и роскоши, начать суровую жизнь, что мало найдетъ онъ сочувствія къ своимъ планамъ въ своей средѣ. «Что мнѣ до нихъ?» думалъ онъ, «лишь бы она была довольна мною». Сладостная надежда возникла въ его сердцѣ, во Николай не давалъ ей власти надъ собой: «Безумецъ! неужели она станетъ меня ждать? Я такъ мало внушилъ ей уваженія къ себѣ что не смѣю надѣяться.» Потомъ воображенію его рисовалась мрачная картина — Анна жена другаго. Больно сжималось его сердце, во намѣреніе его оставалось непреклонно.

Много тяжелаго пришлось ему вывести до отъѣзда за границу. Многочисленная родня осаждала его съ утра до вечера. Любопытство страшно мучило всѣхъ, нужно было самымъ тонкимъ дипломатическимъ образомъ разузнать почему блистательныя надежды Николеньки Ладова рушились. Каждый начиналъ съ того что обвинялъ Анну, и Николай часто выходилъ изъ себя защищая все еще горячо любимую дѣвушку. Одна только Долгомірова не нападала на нее, а въ немногихъ теплыхъ словахъ выразила Николаю сисе участіе. Когда онъ сообщилъ ей о своемъ рѣшеніи, она его молча обняла и перекрестила. Сборы продолжались не долго: отецъ простился съ нимъ нѣжно, со слезами, а тетка повѣсила ему на шью ладанку и проговорила дрсжащимъ отъ слезъ голосомъ:

— Cela te portera bonheur, mon enfant.

Долгомірова сообщила Аннѣ письменно объ отъѣздѣ Николая и о его благородномъ намѣреніи. Холодный, сдержанный тонъ письма ясно выражалъ неудовольствіе почтенной старушки на бывшую невѣсту ея племянника. Увы, изъ всѣхъ знакомыхъ Ладова, Анна меньше всѣхъ вѣрила въ благородство его побужденій! По ея мнѣнію, онъ только боялся огласки своего непростительнаго поступка и путешествіе его было не что иное какъ бѣгство отъ суда свѣта.

VIII.

Спустя дня два по отъѣздѣ Николая, Анна сидѣла въ своей уборной предъ зеркаломъ. Богато вышитый бѣлый пенюаръ свободно ложился около ея прекраснаго стана. Борничная расчесывала ея роскошные каштановые волосы, между тѣмъ какъ Анна читала. Она теперь по цѣлымъ днямъ занимается чтеніемъ чтобы не имѣть времени думать. Однако прическа что-то все не удавалась: горничная все снова поправляла и перекалывала ее.

— Что съ вами, Наталья? спросили Курбинская: — Вы такая мастерица, а сегодня у васъ никакъ не ладится. — Она взглянула въ зеркало и увидала что на Натальѣ не было лица. — Чѣмъ это вы такъ разстроены? спросила Курбинская съ участіемъ.

— Ахъ, барыня, я всегда такъ была вами довольна…. очень ужь жалко будетъ разставаться съ вами.

При этихъ послѣднихъ словахъ Наталья не выдержала и расплакалась.

— Зачѣмъ же намъ разставаться? Надѣюсь никто не сказалъ вамъ будто я недовольна вами. Напротивъ, я къ вамъ привыкла и очень желаю чтобы вы остались у меня.

Наталья поцѣловала руку Анны.

— Нѣтъ, это не потому, барыня, а потому что ужь очень меня обижаютъ…. Люди выдумали на меня такую напраслину что просто терпѣнія нѣтъ слушать.

— Успокойтесь, милая моя, и рэзкажите въ чемъ дѣло. Можетъ-быть мнѣ удастся ихъ вразумить.

— Да говорить-то барышнѣ не хорошо о такихъ вещахъ.

— Ничего, разказывайте смѣло. Пустыхъ сплетенъ я, правда, не люблю, но всегда готова заступиться если кого понапрасну обитаютъ, да еще въ моемъ домѣ.

— Меня, барышня, люди попрекаютъ любовникомъ….

— Какже они смѣютъ обвинять васъ безъ причины? спросила Анна и пристально посмотрѣла на горничную.

— А вотъ, барышня, все вышло изъ-за этого башмачника….

— Какого это башмачника?

— А вотъ приходилъ намеднись къ Марѳѣ Васильевнѣ…. Вы не изволите помнить? Въ тотъ самый день когда вы что-то искали и не хотѣли маѣ сказать что, а потомъ нашли.

— Помто, отвѣчала Анна блѣднѣя отъ непріятнаго воспоминанія.

— Такъ вотъ, барышня, на дняхъ буфетчикъ и говоритъ: «Когда же это вы, Наталья Тимоѳеевна, опять къ себѣ ждете дорогаго гостя?^-» — «Какого, Мартынъ Ѳедорычъ, гостя? У меня кажется гостей дорогахъ нѣтъ, кромѣ батюшки съ матушкой». — «А Катерина кого же къ вамъ приводила недѣльки съ двѣ тому назадъ? Чай ни батюшку и ни матушку, а кого-то помоложе да по пригожѣй.» И давай, старый чортъ, зубы скалить. Тутъ я, барышня, не вытерпѣла. — «Это вы про кого изволите спрашивать?» спросила я въ сердцахъ. — «Ужь коли обижать, такъ ужь за дѣло. Какого вы свидѣтеля пріищете чтобы сказалъ что кто былъ у меня? Небось сами видѣли?» — «А что же этому башмачнику было у насъ дѣлать два часа битыхъ, говоритъ, поваръ видѣлъ какъ онъ пошелъ съ Катей наверхъ по черной лѣстницѣ, сейчасъ послѣ завтрака, а изъ дому онъ вышелъ когда барышня съ Николаемъ Андреичемъ уже давно уѣхали кататься.» — «Какой, спрашиваю, башмачникъ?» — «Ахъ, батюшки, не знаетъ! Ишь какою святою прикидывается…. А тотъ что былъ у Марѳы Васильевны; вѣдь не снималъ же онъ съ нея мѣрку цѣлыхъ два часа? Видно Катя къ вамъ на службу поступила, Наталья Тимоѳеевна…. Вы ей что платите за услуги?» Ужь такъ онъ меня обидѣлъ, прибавила Наталья всхлипывая, — сама не помню что я ему наговорила, старому дьяволу. Да вотъ и другіе люди меня все этимъ башмачникомъ попрекаютъ…. просто житья мнѣ отъ нихъ нѣтъ. Одна только Катя за меня заступается, да ей не вѣрятъ; говорятъ, заодно со мной.

— А вы этого башмачника совсѣмъ не знаете? спросила Анна.

— Никогда его, барышня, въ глаза не видала, только видѣла когда онъ проходилъ что былъ онъ въ сѣромъ пальтѣ съ большими пуговицами.

— Ну, это мы какъ-нибудь узнаемъ и уладимъ, Наталья; я отъ тетушки узнаю. А Мартыну я сдѣлаю строгій выговоръ когда узнаю какъ все было.

Слова эти очень успокоили Наталью, такъ что она благополучно кончила одѣвать свою барышню. Только-что Анна послала ее узнать встала ли Марѳа Васильевна, какъ ей пришли доложить что какой-то пожилой господинъ непремѣнно желаетъ ее видѣть. Курбинская ожидала видѣть просителя, но къ удивленію ея вошелъ тотъ самый ювелиръ у котораго она нашла свои серьги. Она при видѣ его смутилась. Живо припомнилась ей та ужасная минута когда она узнала о неблагородномъ поступкѣ Николая. Голосъ ей слегка дрожалъ когда она пригласила нежданнаго посѣтителя сѣсть. Старикъ принялъ ея приглашеніе, притворивъ сначала съ таинственнымъ видомъ дверь.

— Исфините пошалуста, но я пришолъ скасайтъ вамъ одинъ ошень вашній вещь, одинъ большой секретъ. Слишитъ сдѣсь кто-нибудь?

— Говорите, мы здѣсь одни.

— Я пришолъ вамъ скасайтъ што этотъ косподинъ, который пришолъ и салошилъ ваши серьги, совсѣмъ не вашъ шенихъ, а одинъ пьяницъ….

— Что вы говорите! воскликнула Анна. — Почему вы это думаете?

Грудь ея скоро подымалась и опускалась, глаза ея устремились на старика въ самомъ нетерпѣливомъ ожиданіи. Старикъ таинственнымъ шепотомъ отвѣчалъ:

— Я имѣю одинъ братъ который всегда шьетъ сапогъ для косподинъ Ладовъ; въ воскресенье мой братъ приходилъ къ моя жена и говорилъ што касподинъ Ладовъ уѣзжалъ за границъ и сакасалъ двѣ пари сапоги.

— Да, онъ уѣхалъ. Ну, а дальше что? Говорите, ради Бога.

— Ну, вотъ вчера я пошелъ къ графиня Ярскій съ одинъ браслетъ съ большой Smaragd, и вотъ я вишу косподинъ Ладовъ, вашъ шенихъ, выходитъ изъ одинъ трактиръ съ два друзья и совсѣмъ пьянъ….

— Да какъ же это? Вѣдь Ладовъ уѣхалъ….

— Ну, это булъ тотъ косподивъ Ладовъ который приходилъ въ мой магасинъ и. залошилъ серошки. Я сичасъ усналъ его сѣрый пальто съ большой пуговицъ и красній лицо.

— У Ладова не было сѣраго пальто съ большими пуговицами, проговорила Анна пораженная какъ нельзя болѣе.

Она взяла со стола альбомъ съ фотографіями, отыскала дрожащими руками фотографію Николая и показала ее ювелиру.

— Вотъ Ладовъ, сказала она ему. — Узнаете вы того самаго человѣка который принесъ вамъ серьги?

— Нѣтъ, нѣтъ. Это совсѣмъ другой косподинъ; ахъ, Боше мой, какой это несчастій! Надо послать полицій штобы поймать этотъ мошенникъ.

— Да, это большое, большое несчастіе, сказала Анна, и слезы брызнули у нея изъ глазъ, слезы раскаянія и сожалѣнія что она такъ легко повѣрила винѣ Николая. Она помолчала съ минуту, потомъ прибавила: — Я вамъ очень благодарна за ваше сообщеніе, хотя оно и пришло, къ несчастію, слишкомъ поздно…. Я употреблю всѣ усилія чтобъ узнать кто этотъ хитрый воръ и онъ не избѣгнетъ наказанія, прибавила она строго.

Ювелиръ считалъ свой визитъ оконченнымъ, всталъ, раскланялся и вышелъ, пробормотавъ еще нѣсколько словъ извиненія и сожалѣнія. Анна просидѣла нѣсколько минутъ закрывъ лицо руками. Ей было невыносимо тяжело…

Но не долго предавалась она безплодной тоскѣ; другая мысль вскорѣ овладѣла ею и пробудила всю ея энергію. Кто былъ тотъ кто запятналъ въ ея глазахъ доброе имя ея жениха, желая скрыть свое преступленіе?

Въ эту минуту вошла Наталья: — Вы, барышня, изволили спрашивать, встала ли Марла Васильевна? Онѣ ужь одѣты и откушали чай.

Анна вопросительно взглянула на нее; она старалась припомнить, зачѣмъ ей нужно было видѣть тетку и отчего это у Натальи были заплаканные глаза? Но едва вспомнила она все случившееся какъ представилась ей странная мысль. Этотъ башмачникъ, пробывшій два часа у Марѳы Васильевны, это былъ ея помощникъ, ея орудіе: онъ укралъ съ ея помощью серьги чтобъ очернить Николая и разстроить ихъ свадьбу.

Анна встала, быстро направилась къ дверямъ тетки, вошла въ ея комнату и тщательно затворила за собой дверь.

— Что съ тобой, Анюта? спросила Марѳа Васильевна съ изумленіемъ.

— Тетушка, проговорила Анна, — вы должны мнѣ сказать имя башмачника который приходилъ къ вамъ двѣ недѣли тому назадъ, когда я искала одну пропавшую вещь; вы разспрашивали меня объ этомъ въ то самое утро когда я отказала Николаю Ладову. Гдѣ служитъ этотъ человѣкъ? Зачѣмъ онъ пробылъ у меня въ домѣ цѣлыхъ два часа?

Марѳа Васильевна поблѣднѣла.

— Затѣмъ ты такъ заботишься объ этомъ башмачникѣ? спросила она нетвердымъ голосомъ.

— Тетушка, въ это утро пропали у меня брилліантовыя серьги бабушки. Прежде я молчала, потому что не имѣла доказательствъ, но теперь я убѣдилась что никто, кромѣ него, не могъ совершить это воровство.

Корзинина не могла тотчасъ отвѣтить; что-то жало ей горло. Наконецъ ей удалось выговорить:

— Какія же у тебя доказательства?

— Я вынула эти серьги изъ бюро чтобы показать ихъ Николаю, забыла ихъ на столѣ и на другой день нашла эти самыя серьги у ювелира, который получилъ ихъ отъ господина въ сѣромъ пальто съ большими пуговицами; по показанію моихъ людей, на башмачникѣ вашемъ также было сѣрое пальто съ большими пуговицами, и онъ былъ въ домѣ когда пропали мои серьги. Я сейчасъ же сдѣлаю всѣ распоряженія чтобы направить полицію по его слѣдамъ. Онъ здѣсь; ювелиръ еще вчера видѣлъ его на улицѣ.

Марѳа Васильевна упала въ кресло, закрыла лицо руками и ничего не въ силахъ была выговорить.

— Тетушка! воскликнула Анна, — Боже мой, что съ вами?

Несчастная отняла руки отъ лица, черты ея страшно измѣнились, блѣдное лицо ея судорожно подергивало.

— Анна… будь великодушна… сжалься надъ нами… надъ твоимъ двоюроднымъ братомъ!… простонала она.

Анна отшатнулась, какъ будто змѣя ее ужалила:

— Какъ! вы его тайно принимали? Знаете ли вы, тетушка, что вы сдѣлали? Вы меня заставили подозрѣвать человѣка честнаго, который меня любилъ до безумія! Этого я никогда себѣ не прощу. Память о моей несправедливости будетъ преслѣдовать меня до конца жизни, до послѣдняго издыханія, и этому виноваты вы….

Грудь Анны отъ гнѣва сильно подымалась; глаза горѣли зловѣщимъ огнемъ, голосъ прерывался… Сильная страстная натура вышла изъ повиновенія; все въ ней кипѣло и бушевало.

Марѳа Васильевна задрожала еще больше прежняго отъ взгляда племянницы. Въ эту минуту она не могла придумать ни оправданія, ни уловки. Все это разразилось надъ ней такъ неожиданно что она чувствовала себя побѣжденною. Въ безпомощности своей, она съ кресла опустилась къ ногамъ Анны:

— Прости… пощади… умоляла она слабымъ, прерывающимся голосомъ.

Еслибъ Корзинина дѣйствовала въ эту минуту по разчету, то не могла бы ничего искуснѣе придумать чтобъ обезоружить Анну. Увидѣвъ несчастную мать у ногъ своихъ, она опомнилась. Неизвѣстно что случилось бы еслибы Марѳа Васильевна вздумала защищать себя и обвинять Анну. У сдержанныхъ натуръ гнѣвъ бываетъ ужасенъ въ своихъ послѣдствіяхъ. Но Анна не могла забыться съ той которая не защищалась, а только униженно молила о пощадѣ.

— Встаньте! воскликнула она. — Поймите что я не хочу покрывать стыдомъ свою родню и затѣять уголовное дѣло которое можетъ повести вашего сына въ Сибирь. Но жить съ вами подъ однимъ кровомъ для меня теперь невозможно. Даю вамъ три дня сроку чтобъ отыскать другую квартиру и переѣхать отсюда… Не ищите видѣться со мной… не ручаюсь за себя; можетъ-быть я не буду въ состояніи владѣть собою… Въ случаѣ необходимости напишите мнѣ чего вы отъ меня хотите.

Анна вышла изъ комнаты, не удостоивъ тетку взгляда. Марѳа Васильевна опять упала въ кресло и судорожно зарыдала.

Дверь въ комнату дочери отворилась, и Полина вошла съ лицомъ искаженнымъ отъ злобы. Взглядъ ея былъ колючій, безпощадный. Она теперь представляла разительное сходство съ бабушкой.

— Вотъ вамъ, мама, и планы ваши. Какъ вы могли впустить этого человѣка сюда! Прощайтесь же навсегда съ этимъ громаднымъ состояніемъ котораго вы меня лишили ни за что ни про что. И подумать что жизнь одного только лица помѣхою между вами и блестящею будущностью…. а вѣдь какъ мало нужно чтобъ эта жизнь прекратилась.

— Ради Бога перестань! воскликнула мать въ ужасѣ. — Ты убьешь меня! Ни слова больше!

— Что вы такъ раскричались? спросила Полина вполголоса, а глаза ея загорѣлись зеленымъ блескомъ. — Люди могутъ подумать Богъ вѣсть что! Я только высказала мысль которая внезапно родилась во мнѣ. Тутъ, кажется, ничего нѣтъ особенно преступнаго.

Тонъ въ которомъ все это было сказано далеко не успокоилъ бѣдную мать.

— Нѣтъ, произнесла она со внезапною энергіей, — мы должны выѣхать отсюда въ самомъ скоромъ времени.

Она позвонила, Катя вошла.

— Катя, обратилась она къ старой горничной, — отправься скорѣй отыскивать для насъ квартиру въ три комнаты, съ дѣвичьей и кухней. Мы оставаться здѣсь не можемъ. Анна Николаевна узнала о посѣщеніяхъ Петра Филипповича.

Катя подошла къ своей барынѣ и вопросительно взглянула на ея блѣдное, разстроенное лицо.

— Каплей вашихъ не принести ли, матушка барыня? Вамъ, видно, не хорошо.

— Пожалуй принеси, отвѣчала Марѳа Васильевна мягко; она была тронута заботливостью своей старой горничной и тѣмъ чувствительнѣе уязвила ее холодность собственной дочери которая въ такую страшную для нея минуту осыпала ее упреками.

Много было на душѣ Корзининой неправды. Всѣ ея заботы и стремленія клонились лишь къ тому чтобы доставить матеріальное благосостояніе себѣ и дочери. Для достиженія своихъ цѣлей она не задумывалась кривить душой. Теперь же въ ней шевельнулось сознаніе что она виновата предъ своими дѣтьми тѣмъ что съ дѣтства дала имъ дурное направленіе. Смѣла ли она усовѣщивать дочь когда сама постоянно подавала ее примѣръ во лжи и лицемѣріи? Горько ей было вспомнить что сама же она все учила дѣтей сызмала скрытничать и обманывать, учила ихъ доносить имъ обо всемъ что могли они узнать о поступкахъ ихъ отца, втораго ея мужа, и платила за ихъ услуги баловствомъ всякаго рода. Теперь она пожинала плоды безумнаго небреженія о священнѣйшихъ обязанностяхъ. Она посѣяла неправду въ сердцахъ своихъ дѣтей, и злое сѣмя взошло и выросло…

IX.

Анна, выдя отъ тетки, заперлась въ своемъ будуарѣ. Какъ бываетъ всегда съ натурами сильными, внутренняя борьба ея стремилась къ дѣлу. Ей нужно было выйти изъ своего зависимаго положенія. Кромѣ этого желанія сохранить свою личность, кипѣло въ ней негодованіе на всю семью Корзининыхъ. Припомнила она какъ постоянно неутомимо мать и дочь преслѣдовали ее своими кознями. Тайные упреки за собственное легковѣріе и подозрительность терзали ее. Она была уязвлена въ самое больное мѣсто — вѣру въ собственную непогрѣшимость. Въ какую-то хорошую минуту ей пришло даже на умъ писать Ладову, каяться предъ нимъ, просить прощенія и примиренія, но гордость ея отвергла эту мысль. «Какъ можно такъ уронить себя въ его глазахъ?» подумала она. «Притомъ я поступкомъ своимъ ясно доказала что не любила его. Можетъ ли онъ простить мнѣ мое подозрѣніе? Я сама вѣдь никогда не простила бы недовѣрія къ себѣ…. Какъ меня страшно подвели!… Какой тяжелый крестъ бабушка наложила на меня своимъ богатствомъ! Легко ли видѣть себя предметомъ самыхъ низкихъ интригъ?… Они должны желать моей смерти…. Этотъ двоюродный братъ можетъ-быть не прочь мнѣ и яду подсыпать… Но какъ мнѣ выдти изъ такого положенія? Отдать имъ свое богатство? Нѣтъ, это будетъ неумѣстное великодушіе. За что вознаграждать ложь и порокъ? Напротивъ, ихъ надо наказать, лишить ихъ навсегда возможности достигнуть своихъ корыстныхъ цѣлей. Но какъ это сдѣлать?» Она призадумалась.

Вдругъ мысль блеснула въ ея головѣ. Кровь бросилась ей въ лицо; она вскочила съ мѣста и съ минуту стояла не, подвижно, между тѣмъ какъ голова ея усиленно работала. Поднялся цѣлый хаосъ разныхъ причинъ, доводовъ, опроверженій, недоумѣній, но у нея была нить которой она придерживалась, и эта нить вывела ее наконецъ изъ лабиринта. Она позвонила горничную.

— Наталья, помогите мнѣ одѣться и прикажите закладывать.

Горничная поспѣшила исполнить приказаніе барышни. Она томилась любопытствомъ: вѣдь дѣло шло о ея собственномъ оправданіи. Ей такъ и хотѣлось обратиться съ вопросомъ къ своей барышнѣ, но лицо Анны выражало такое глубокое раздумье что Наталья не отважилась какъ ни чесался у нея языкъ. Наконецъ Анна будто вернулась къ дѣйствительности и вспомнила что тутъ возлѣ нея дѣвушка которая страдаетъ отъ ея молчанія.

— Я случайно разузнала, Наталья, сказала она, — кто былъ этотъ башмачникъ. Это сынъ Марѳы Васильевны отъ перваго мужа. Она его тайно принимала у себя, потому что я запретила впускать въ домъ этого пьяницу. Онъ пробылъ у нея въ комнатѣ два часа. Можете объявить это Мартыну и всѣмъ въ домѣ. Марѳа Васильевна отъ меня уѣзжаетъ, потому что не хочетъ чтобъ я мѣшала ей видѣться съ сыномъ, а потому всѣ повѣрятъ вашимъ словамъ.

Горничная охотно бы узнала еще кое-какія подробности, но взглянувъ на озабоченное лицо Анны, поняла что дальнѣйшіе разспросы -будутъ неумѣстны.

Окончивъ свой туалетъ, Анна сѣла въ карету и отправилась къ доктору Гертнеру. У него, какъ нарочно, былъ пріемный часъ, такъ что Аннѣ пришлось Ждать его въ гостиной, нарядно убранной разными дамскими работами. Это были благодарности бѣдныхъ паціентокъ которыхъ Гертнеръ лѣчилъ даромъ. Онъ принималъ эти маленькія рукодѣлія чтобы не огорчить тѣхъ кто ихъ работалъ. Принималъ онъ ихъ также охотно по другой причинѣ: глядя на подушку съ пестрою птицей, онъ вспоминалъ радостный взглядъ одной бѣдной матери когда онъ ей объявилъ что сынъ ея внѣ опасности. Вышитыя ширмы предъ каминомъ, разбойникъ со своею невѣстой, съ четырехъугольными глазами и ртами, были трудъ двухъ молодыхъ дѣвицъ, изъ которыхъ онъ вылѣчилъ одну отъ изнурительной лихорадки. Каждая вышивка напоминала ему какой-нибудь хорошій моментъ изъ его тернистаго поприща, на которомъ приходилось такъ много бороться съ безразсудствомъ и невоздержаніемъ и гдѣ такъ чисто самыя большія услуги встрѣчаютъ одну неблагодарность. Гертнеръ былъ врачомъ не по разчету, а по призванію; годы не охладили его теплаго сочувствія къ страждущему человѣчеству; онъ видѣлъ въ своемъ паціентѣ человѣка которому надо помочь, а не матеріалъ для фокусовъ, удивляющихъ публику или ученый міръ. Онъ выбиралъ не то лѣченіе которое поновѣе и поэффектнѣе, а то которое скорѣе облегчало страданія больныхъ и не слишкомъ раззоряло ихъ карманы. Когда за нимъ посылали, онъ вставалъ и съ постели, и изъ-за карточнаго стола. Онъ любилъ свое знаніе, потому что отъ души былъ радъ помочь по мѣрѣ силъ. Еще усерднѣе предался онъ своему дѣлу послѣ того какъ его посѣтило большое горе десять лѣтъ тому назадъ: онъ лишился обожаемой жены, женщины кроткой, любящей, строгой въ исполненіи своихъ обязанностей. Единственный сынъ его былъ тогда въ университетѣ. Теперь онъ уже нѣсколько лѣтъ какъ находился на службѣ въ западныхъ губерніяхъ, былъ женатъ и обнадеживалъ отца что пріѣдетъ скоро въ Петербургъ съ женою и маленькимъ сыномъ. Одиночество иногда тяготило старика, но онъ никогда бы не рѣшился на второй бракъ. Ему слишкомъ были дороги воспоминанія счастливѣйшаго времени его жизни. Замѣчательно было въ Густавѣ Ивановичѣ еще то что у него не было враговъ. Его добродушіе обезоруживало всѣхъ Въ его пріемахъ былъ какой-то комизмъ, до того забавный что на него нельзя было серіозно сердиться. Случалось ему упорно отстаивать свое мнѣніе во время какой-нибудь консультаціи. Выраженіе лица его было тогда удивительно упрямое, волосы были взъерошены, и это такъ странно шло къ его маленькой, кругленькой фигурѣ что всѣ потѣшались надъ нимъ, никто не сердился и часто покорялись его мнѣнію. Иногда онъ кипятился, бранился, но съ такимъ отсутствіемъ всякой желчи что тѣ кому отъ него доставалось умилялись глядя на него.

Анна съ полчаса просидѣла въ гостиной когда докторъ заглянулъ къ ней, торопливо поздоровался и выпросилъ позволеніе отправить сначала остальныхъ своихъ паціентовъ; онъ все еще былъ холоденъ и дулся на нее.

— Не стѣсняйтесь, Густавъ Ивановичъ, я подожду, отвѣчала Анна. — Мнѣ нужно многое вамъ сказать.

— У васъ, надѣюсь, больныхъ нѣтъ? спросилъ докторъ озабоченно.

— Нѣтъ, я пріѣхала по другимъ причинамъ.

Докторъ проворно исчезъ. Анна прогкдала еще минутъ двадцать. Наконецъ послѣдній паціентъ ушелъ, и докторъ вернулся къ ней.

Анна встала.

— Густавъ Ивановичъ, сказала она, — не глядите на меня такъ сурово. Вы на меня сердитесь, осуждаете меня, но вы не знаете какъ ужасно я была обманута. Сядемте, я вамъ все разкажу.

Докторъ взглянулъ на нее молча, со своимъ самымъ упрямымъ выраженіемъ, но любопытство его было сильно задѣто; онъ сѣлъ, и Анна, голосомъ иногда прерывавшимся отъ волненія, начала свой разказъ. Докторъ только изрѣдка прерывалъ ее удивленными возгласами; но когда Курбинская дошла до сцены съ теткой, ему не сидѣлось больше: онъ вскочилъ съ мѣста и началъ ходить по комнатѣ, не удаляясь однако отъ кресла Анны чтобы не проронить ни одного слова.

— Наградилъ же васъ Богъ родней! проговорилъ онъ сквозь зубы.

Анна кончила:

— Неужели вы меня осудите какъ тогда? спросила она умоляющимъ голосомъ.

— Прощаю да не совсѣмъ: слишкомъ ужь вы поторопились развязаться съ Николаемъ Ладовымъ; надо было объясниться сперва какъ слѣдуетъ. Ну, да ужь такъ и быть — помиримся что ли?

Анна протянула ему обѣ руки. Гертнеръ крѣпко стиснулъ ихъ. У него отлегло отъ сердца большое горе при мысли что Анна была обманута, а не сама жестоко обманула надежды любящаго человѣка изъ простаго каприза, что она не играла съ нимъ какъ кошка съ мышкой. Старикъ былъ тронутъ ея геройскимъ молчаніемъ, когда она однимъ словомъ могла бы оправдать себя.

— Ну, сказалъ онъ весело, — надо все это уладить съ Николаемъ Андреевичемъ. Выпишемъ его назадъ въ Россію, не такъ ли?

— Нѣтъ, нѣтъ…. ради Бога… если вы меня любите. Я предъ нимъ слишкомъ виновата…. я не посмѣю взглянуть ему въ глаза…. такого униженія я не снесу.

Анна сильно встревожилась. Докторъ призадумался.

— Пожалуй съ вашею проклятою гордостью лучше будетъ если утечетъ немного воды и вы съ нимъ увидитесь когда все это уже не такъ живо будетъ въ памяти. Притомъ онъ затѣялъ хорошее; пусть покажетъ себя каковъ онъ…. Ну, а вы какъ же будете жить безъ тетки? Вѣдь придется пріискать вамъ какую-нибудь комланьйонку почтенныхъ лѣтъ.

— Увольте, добрый мой Густавъ Ивановичъ! Я боюсь этихъ почтенныхъ компаньйонокъ какъ чумы. У нихъ претензіи и интриги безъ конца; къ тому же всѣ онѣ такъ раболѣпны что тошно глядѣть.

— Но нельзя же молодой дѣвицѣ жить совершенно одной? Вѣдь вамъ не захочется попасть на языки!

— Вы совершенно правы; я бы лишилась своего добраго имени, будь я непорочна какъ ангелъ. Только тогда дѣвушка у насъ можетъ разчитывать на уваженіе когда она подъ карауломъ. Въ глазахъ свѣта мы такъ слабы что рѣшительно не въ состояніи охранять свою добродѣтель если за нами не присматриваютъ какъ за обитательницами гарема. Положеніе дѣвушки въ нашемъ обществѣ невыносимо. Мудрено ли что многія рѣшаются на безумный бракъ, только бы выйти изъ этого ложнаго положенія…

Она остановилась, будто ожидая возраженія доктора, но тотъ былъ слишкомъ занятъ своими мыслями и молчалъ.

— Въ моихъ глазахъ, продолжала она, — замужвяя женщина, кромѣ свободы, имѣетъ еще одно важное преимущество….

— А именно.

— Ее оставляютъ въ покоѣ женихи и тѣ добрыя души которыя горятъ желаніемъ составить счастье двухъ влюбленныхъ какъ онѣ воображаютъ. Еслибы вы знали какъ мнѣ это опротивѣло! Даже вспомнить нн хочется!… Я хочу быть свободна и независима. Докторъ, отыщите мнѣ человѣка который бы избавилъ меня отъ этого невыносимаго положенія.

У доктора было въ эту минуту преглупое лицо. Онъ съ недоумѣніемъ глядѣлъ на Анну и ничего не понималъ.

— Мнѣ нужно человѣка который бы далъ мнѣ названіе замужней женщины, ея свободу, а вмѣстѣ съ тѣмъ не претендовалъ бы на мою любовь.

— Я, кажется, начинаю васъ понимать…. Кто у васъ на примѣтѣ? спросилъ съ озабоченнымъ видомъ докторъ.

— Никто пока; но вѣдь вы мнѣ поможете найти такого человѣка?

— Вы налагаете на меня ужасную отвѣтственность. Вопервыхъ, я ни за что бы не хотѣлъ поставить кого-нибудь преградой между вами и Николаемъ Ладовымъ. Я непремѣнно хочу чтобъ онъ былъ вашимъ мужемъ если окажется человѣкомъ съ энергіей и волей. Вовторыхъ, кто согласится продать свою свадьбу, тотъ можетъ оказаться и настолько безчестнымъ что забудетъ всѣ условія и сдѣлается Вашимъ деспотомъ. Ничто васъ тогда не оградитъ. Всѣ законы и вся власть будутъ на его сторонѣ.

— Я объ этомъ ужь подумала, отвѣчала Анна. — Вы правы что человѣкъ рѣшившійся себя продать способенъ на всякую низость. Но есть вѣдь случаи въ жизни когда и честный человѣкъ можетъ принять такія условія: положимъ что онъ отецъ семейства, вдовецъ, безнадежно боленъ; въ такомъ случаѣ нельзя его осудить если онъ постарается обезпечить будущность своихъ дѣтей такимъ легкимъ для него способомъ и дать имъ мать.

Докторъ снова принялся ходить взадъ и впередъ, ежеминутно взъерошивая свои и безъ того косматые волосы. Наконецъ онъ внезапно остановился предъ Анною:

— Я знаю одного такого больнаго; это святой человѣкъ, вдовецъ съ двумя маленькими дочерьми… ему не прожить и года… неизлѣчимая болѣзнь сердца. Ему я васъ безъ страха могу довѣрить, если вы непремѣнно настаиваете на своемъ желаніи. Но лучше вамъ хорошенько обдумать, подходитъ ли такая роль къ вашему прямому характеру? Бракъ есть дѣло священное, а вы собираетесь шутить обѣтами.

— Другъ мой, я хочу быть свободною женщиной, полною хозяйкой въ своемъ домѣ, но не хочу преклоняться предъ волею мужа; я не создана для такихъ оковъ. Я разбила теперь свое счастіе какъ неразумный ребенокъ игрушку: могу ли я когда-нибудь осчастливить мужа? Во мнѣ слиткомъ мало покорности. Хочу прожить безъ опеки, потому что не уважаю своихъ опекуновъ.

Докторъ покачалъ головой.

— Ишь гордость какая! замѣтилъ онъ. — А то бы ничего, дѣвушка хорошая! Да зачѣмъ же вамъ играть эту комедію съ бракомъ? Не понимаю. Если вы такъ любите свободу, то можете и дѣвушкой жить на свободѣ.

— Нѣтъ, этого нельзя. Вопервыхъ, я уже говорила что мнѣ надоѣли женихи. Вовторыхъ, мнѣ отбою не будетъ отъ нашихъ прогрессистовъ и коммунистовъ; они примутъ меня за свою, а порядочные люди отъ меня отвернутся. Я всю эту братію ненавижу. Они опошливаютъ и сквернятъ всякую идею до того что, каждому честному человѣку становится отъ нихъ и больно, и тошно. Нѣтъ, докторъ, мнѣ нечего болѣе обдумывать. Что же касается моихъ обѣтовъ предъ алтаремъ, то вашъ больной увидитъ во мнѣ самую заботливую сестру милосердія. Но требовать какъ права, онъ ничего не долженъ. Все что я для него сдѣлаю, надо предоставить моему собственному усмотрѣнію.

— Пріятное положеніе вашего супруга, нечего сказать!

— Густавъ Ивановичъ, переговорите съ нимъ, устройте все какъ можно скорѣе. Завтра послѣ обѣда должна быть свадьба; это крайній срокъ; вѣдь наступаетъ постъ, и послѣзавтра, кажется, ужь не вѣнчаютъ.

Докторъ всплеснулъ руками.

— Въ случаѣ если ему понадобится денегъ, я вамъ дамъ что нужно, когда вы ко мнѣ заѣдете съ отвѣтомъ.

Анна встала и протянула руку своему старому другу.

— Благодарю васъ, добрѣйшій Густавъ Ивиновичъ! проговорила она. — Мнѣ теперь уже не такъ тяжело на сердцѣ. По крайней мѣрѣ съ вашею помощью я буду свободна. Можетъ-быть я полюблю этихъ двухъ дѣвочекъ, тогда жизнь моя будетъ отраднѣе.

Гертнеръ съ разсѣяннымъ видомъ проводилъ ее въ переднюю, одѣлся и сошелъ вмѣстѣ съ ней на улицу, гдѣ уже стоялъ его маленькій возокъ. Это былъ обычный часъ его визитовъ. Прощаясь съ Анною, онъ обѣщалъ не оставлять ее долго въ неизвѣстности.

X.

Въ 15й линіи, на Васильевскомъ островѣ, стоитъ домъ вдовы Башмаковой; онъ ветхій, деревянный, съ покосившимся крыльцомъ. Цвѣтъ его сѣрый скорѣе по ветхости чѣмъ отъ стараній маляра. Домъ этотъ имѣлъ нѣсколько жильцовъ, хотя и былъ одноэтажный, небольшой. Одну квартиру занимала сама хозяйка, пожилая купчиха, съ толстымъ лоснящимся лицомъ, точно красное яичко только-что вымазанное масломъ. Она впрочемъ занимала не болѣе двухъ комнатъ. Остальная часть дома дѣлилась на двѣ квартиры. Одна, состоявшая изъ лучшихъ комнатъ, отдавалась двумъ молодымъ жрецамъ науки, кончившимъ недавно курсъ въ университетѣ. Одинъ изъ нихъ, Кошелевъ, занимался частными уроками, а другой, Маланьевъ, служилъ въ одномъ изъ департаментовъ, но мечталъ о томъ чтобы сдѣлаться адвокатомъ. Оба эти жильца вдовы Башмаковой проводили большую часть свободнаго времени въ третьей квартирѣ, состоявшей изъ двухъ крошечныхъ комнатъ. Здѣсь жилъ Викторъ Семеновичъ Горенковъ, предметъ ихъ общаго участія. Давно уже злая болѣзнь заставляла его безотлучно сидѣть дома; часто его мучили приладки, оставлявшіе по себѣ большую слабость. Иногда онъ поправлялся настолько что могъ заниматься письменными работами, которыя доставляли ему друзья. Въ наружности и во всѣхъ пріемахъ Виктора Семеновича выражались доброта и кротость. Друзья его любили въ немъ эти два качества, но рѣдко упоминали о третьемъ, о его обширномъ и образованномъ умѣ, потому что и умъ его принималъ тотъ же характеръ кротости и доброты. Онъ хорошо изучилъ людей и такое изученіе, вмѣсто того чтобы породить въ немъ духъ строгой критики, развило въ немъ только желаніе облегчать по возможности людскія страданія. Никогда не пропускалъ онъ случая ободрить слабыхъ, утѣшить несчастныхъ хоть бы какимъ-нибудь теплымъ словомъ участія. Горенкову довелось жить въ средѣ стоявшей гораздо ниже его. Его прежнія семейныя обстоятельства познакомили его съ людьми совершенно иного круга.

Дѣдъ Горенкова былъ знатный сановникъ; отецъ его былъ плодъ любви этого вельможи и простой дворовой, которая умерла вскорѣ по рожденіи сына. Мальчикъ воспитывался въ семействѣ отца, пользовался всѣми преимуществами законнаго сына, имѣлъ отличныхъ учителей и гувернера весьма развитаго, съ прекраснымъ нравственнымъ направленіемъ. Ученіе его шло также успѣшно когда онъ поступилъ въ университетъ. Но по окончаніи курса, когда онъ поступилъ на службу, началось для него время борьбы и семейныхъ бурь. Онъ полюбилъ племянницу княгини, жены его отца, и два года не могъ добиться согласія родни молодой дѣвицы. Она любила его такъ глубоко и искренно что безъ сожалѣнія промѣняла свою знатную фамилію и богатую обстановку на его любовь и скромное положеніе въ свѣтѣ. Сама она была не богата, но съ солиднымъ образованіемъ. На ея счастіе природа надѣлила ее неприхотливымъ, серіознымъ характеромъ, такъ что она легко снесла въ послѣдствіи то что для другой было бы роковымъ ударомъ. Старикъ князь внезапно умеръ, не сдѣлавъ никакихъ распоряженій чтобы матеріально обезпечить своего побочнаго сына. Родителямъ Виктора Семеновича пришлось существовать почти однимъ скромнымъ чиновничьимъ жалованьемъ, пожертвовать всѣми привычками роскоши и отказаться отъ блистательнаго круга знакомыхъ, довольствуясь обществомъ немногихъ преданныхъ друзей. Единственный сынъ Горенковыхъ выросъ въ атмосферѣ любви, внимательной заботливости и строгаго исполненія долга, что, конечно, должно было дѣйствовать самымъ выгоднымъ образомъ на душевное развитіе его. Современемъ матеріальныя средства семейства улучшились; отецъ Виктора Семеновича получилъ хорошее мѣсто и могъ лучше позаботиться о домашней подготовкѣ сына. Пройдя высшіе классы въ гимназіи, онъ поступилъ въ университетъ, какъ вдругъ постигло его большое несчастіе: возлюбленный отецъ его умеръ; сынъ въ немъ потерялъ лучшаго друга и матеріальную опору. Тутъ начался для молодаго Горенкова рядъ громадныхъ усилій, погубившихъ его здоровье. Нужно было зарабатывать хлѣбъ насущный уроками, помогать матери и вмѣстѣ продолжать ученье. Дни его проходили въ лихорадочной дѣятельности, такъ что иногда опомниться было некогда. Занятія его продолжались до поздней ночи. Онъ былъ не правъ что такъ губилъ свое здоровье, но честолюбіе и желаніе научиться не позволяли ему оставить университетъ и занять какую-нибудь мелкую должность. Онъ еще не кончилъ ученія, какъ мать его умерла. Смерть эта сильно потрясла Виктора Семеновича; онъ обожалъ ее; ея ласки и добрыя слова возвращали ему утраченныя силы и возбуждали въ немъ новую энергію. Онъ занемогъ серіозно, и долго не могъ оправиться. Эта болѣзнь, конечно, вовлекла его въ большія издержки. Онъ спасся отъ долговъ только тѣмъ что продалъ разныя бездѣлушки принадлежавшія покойной матери. Въ этотъ несчастный для него періодъ жизни онъ узналъ какъ безцѣнны добрые друзья. Онъ былъ общимъ любимцемъ товарищей и возбудилъ къ себѣ сочувствіе всѣхъ. Они чередовались у его постели и выказывали ему самое искреннее участіе. Викторъ Семеновичъ выздоровѣлъ, но прежняя свѣжесть молодости не вернулась. Организмъ его былъ слишкомъ потрясенъ. По окончаніи курса ему дали мѣсто учителя гимназіи въ провинціальномъ городѣ. Тутъ онъ не переставалъ идти впередъ въ своемъ умственномъ развитіи, и надѣялся занять со временемъ университетскую каѳедру. Это бы вѣроятно и удалось ему, еслибы мысли и стремленія его не получили новаго направленія. Онъ нанималъ квартиру у одного достаточнаго мѣщанина и познакомился съ его дочерью, прелестнымъ ребенкомъ. Ей было шестнадцать лѣтъ, но она едва умѣла читать; за то у нея были чудные голубые глаза, то блестящіе какъ брилліанты, то мягкіе какъ бархатъ, прелестныя ямочки на щекахъ и такая милая, плутовская улыбка что Викторъ Семеновичъ влюбился въ нее до безумія. Ея наивность и ея дѣтскій веселый смѣхъ казались ему очаровательными, и не прошло трехъ мѣсяцевъ какъ она стала, его женой. Тутъ только онъ открылъ что сдѣлалъ непростительную ошибку. У очаровательнаго ребенка было самое холодное, эгоистическое сердце. Молодая жена его хотѣла наряжаться, нравиться, а для этого нужно было много денегъ. Пришлось Виктору Семеновичу вести снова ту жизнь безъ отдыха которую велъ онъ послѣ смерти отца и взять на себя еще, кромѣ казенной службы, множество частныхъ уроковъ. За то когда у жены его появлялись новыя серьги или новая бархатная накидка, она на нѣсколько дней переставала донимать его своими прихотями и цѣловала его очень нѣжно. Когда же онъ ей отказывалъ въ средствахъ щеголять, она осыпала его упреками, дулась на него и вела себя какъ тысячи подобныхъ ей пустыхъ женщинъ. Кроткій, мягкій характеръ Горенкова не могъ противустоять упрямству жены; онъ слишкомъ страдалъ отъ ея грубыхъ, несправедливыхъ упрековъ, чтобы не стараться по возможности избѣгать пошлыхъ сценъ. Такимъ образомъ онъ сдѣлался ея рабомъ и мученикомъ. Еще при жизни ея онъ почувствовалъ начало той болѣзни сердца которая его изнурила. Однако, несмотря на разстроенное здоровье, онъ продолжалъ службу. Да и что же оставалось ему дѣлать? Его тесть такъ много тратилъ на сыновей своихъ что, кромѣ тряпокъ, ничего не могъ дать дочери. Трудно сказать, почувствовала ли безумная жена раскаяніе: одно достовѣрно что она въ послѣднее время много плакала. Вскорѣ послѣ рожденія дочери, которая у нихъ была уже вторая, губительница Горенкова захватила сильную горячку и черезъ недѣлю ея уже не стало.

Вскорѣ здоровье его такъ ухудшилось что онъ долженъ былъ выйти въ отставку. Всѣ друзья и знакомые совѣтовали ему ѣхать въ Петербургъ. Горенковъ продалъ всѣ вещи своей покойной жены и на вырученныя деньги отправился съ дѣтьми въ Петербургъ. Къ несчастію и столичные доктора не могли ему помочь. За то въ большомъ городѣ легче было найти себѣ занятія по силамъ. А трудиться нужно было, пока представлялась еще какая-нибудь возможность. То приносили ему чужую рукопись на разсмотрѣніе, то писалъ онъ статьи и переводы. Такимъ образомъ тянулъ онъ свое жалкое существованіе въ болѣзняхъ, въ трудѣ, въ вѣчной тяжелой заботѣ объ участи своихъ дѣтей. Положеніе его было такое что могло довести до отчаянія самого энергичнаго человѣка. Но ни съ чѣмъ нельзя было сравнить терпѣніе и покорность этого мученика. Старая няня, единственная его прислуга, не могла этому надивиться.

— Станетъ, родимый, кричать, какъ его боль-то захватитъ, разказывала она хозяйкѣ, въ минуты интимной бесѣды, — а лишь только у него немножко уймется, такъ онъ же утѣшаетъ всѣхъ. Приходятъ все къ нему Лазаря пѣть, а сами глядь какіе здоровые, краснощекіе, Богъ съ ними! А онъ хоть бы когда-нибудь пожаловался! Святая въ немъ душа, матушка Матрена Максимовна!

Горенковъ опять провелъ ночь безъ сна, въ припадкѣ. Слабый и блѣдный сидѣлъ онъ въ старомъ креслѣ; старался читать, но не могъ отъ изнеможенія. Няня съ нетерпѣніемъ ждала доктора чтобъ излить предъ нимъ свое огорченіе, хотя перестала вѣрить въ возможность чтобы безцѣнный баринъ ея когда-нибудь выздоровѣлъ. Наконецъ возокъ доктора заскрипѣлъ по снѣгу. Старуха бросилась отпирать дверь и Густавъ Ивановичъ вошелъ въ крошечную прихожую, тускло освѣщенную дневнымъ свѣтомъ пробиравшимся сквозь маленькое окно со склеенными стеклами.

— Охъ, батюшка Густавъ Ивановичъ, проговорила она слезливо, снимая съ него шубу, — опятъ у насъ такая была ночь что не приведи Господи! Совсѣмъ съ нимъ умаялась!

Докторъ съ участіемъ взглянулъ на нея. — А капель давали? спросилъ онъ.

— Какъ-же-съ, отъ нихъ будто маленько легче стало, да только не переставало схватывать.

На порогѣ показались двѣ дѣвочки лѣтъ восьми и пяти. На нихъ были поблекшія ситцевыя блузы, безъ поясовъ, и довольно грязные фартучки. Узнавъ доктора, онѣ присѣли и дали себя поцѣловать.

Докторъ вошелъ въ комнатку, носившую громкое названіе гостиной.

Воздухъ былъ спертый, наполненный запахомъ табаку и лѣкарствъ. На стѣнахъ были старыя, закоптѣлыя обои; вообще вся обстановка была ветхая и бѣдная. Въ углу стоялъ шкафъ съ книгами, единственная порядочная мебель во всей комнатѣ. Въ немъ красовались за стекломъ произведенія знаменитѣйшихъ писателей на трехъ языкахъ, преимущественно книги серіозныя.

Докторъ обратился къ Горенкову:

— Здравствуйте, Викторъ Семеновичъ, какъ поживаете? Ночь, говорятъ, была у васъ безпокойная. Я слышу, вы и капель поотвѣдали?

— Принималъ, Густавъ Ивановичъ, да кажется, все равно.. Какое тутъ лѣченіе? Раньше ли, позже ли, а дольше года все равно не дотяну.

— Полноте, васъ дѣти могутъ услыхать.

— Ахъ, докторъ, что будетъ съ ними безъ меня? Еслибы не эта мучительная забота, я бы съ радостью разстался съ жизнью.

— Мнѣ нужно поговорить съ вами о ихъ участи, Викторъ Семеновичъ; но нельзя ли намъ остаться наединѣ?

— Послушай, Ильинишна, позвалъ больной слабымъ голосомъ, — сходи-ка съ дѣтьми въ лавочку за свѣчами, у меня послѣдняя ночью догорѣла.

Когда дѣти съ нянькой вышли, докторъ подсѣлъ къ больному и сказалъ ему торжествующимъ голосомъ:

— Для дѣтей вашихъ готовится блестящая будущность. Приготовьтесь услышать самыя удивительныя, невѣроятныя новости и вообразите себя героемъ арабской сказки.

Докторъ разказалъ ему о предложеніи Анны, о ея побудительныхъ причинахъ, все это веселымъ; шутливынъ тономъ, чтобы не слишкомъ поразить неожиданностью нервы своего больнаго.

— Ну что жь вы на это скажите, милѣйшій Викторъ Семеновичъ?

— Докторъ, мнѣ не нравится роль которую на меня налагаютъ; я превращаюсь въ какую-то пустую форму, долженъ разыгрывать какую-то комедію предъ олтаремъ и все это изъ-за денегъ. Сознаюсь вамъ, это меня возмущаетъ.

«Такъ я и зналъ, подумалъ Гертнеръ; ну теперь пора показать приманочку.»

— Вотъ видите, Викторъ Семеновичъ, обратился онъ къ нему уже съ совершенно серіознымъ видомъ, — я имѣлъ свои важныя причины чтобы прибѣгнуть къ вамъ; потому именно что вы не простая форма, а человѣкъ съ душой и сердцемъ. Вы хворы, а моя молодая пріятельница Анна цвѣтущая красавица. Но ее я считаю болѣе опасною больной, нежели васъ. Ея болѣзнь не физическая, а душевная. Она страдаетъ мизантропіей, эгоизмомъ, это Байронъ въ юбкѣ. Но все это напускное. У нея сердце доброе, благородное, великодушное и умна она, разсудительна какъ рѣдко бываетъ женщина. Я не берусь ее лѣчить, не по силамъ мнѣ такая болѣзнь. Ничего не придумаю чтобы ее успокоить, а потому вся надежда моя на васъ; ваша покорность судьбѣ, ваше терпѣніе, ваша теплая, добрая душа, вотъ на что я надѣюсь. Вы возьмете грѣхъ на душу если откажетесь отъ такого добраго дѣла. Судьба какъ будто нарочно такъ устроила чтобы васъ свести, потому что вы ей нужны.

Докторъ остановился чтобы прочесть на лицѣ больнаго какой успѣхъ имѣло его краснорѣчіе. Викторъ Семеновичъ сидѣлъ въ раздумьи. Наконецъ онъ сказалъ:

— Если такъ, докторъ, если она женщина добрая, разсудительная, а не вѣтрнная какая-нибудь салонная дама, то она можетъ быть заботливою матерью для моихъ дѣтей.

— Въ этомъ я вполнѣ увѣренъ, торопливо прервалъ его докторъ; — она исполнитъ свой долгъ какъ нельзя добросовѣстнѣе.

— Докторъ, вы ее такъ рекомендуете что, кажется, я соглашусь.

Все лицо Гертнера обратилось въ улыбку.

— Благодарю васъ, милый человѣкъ, воскликнулъ онъ, — на васъ вся моя надежда. Прощайте; вотъ, кажется, дѣти ваши идутъ. Ждите ее сегодня къ себѣ. А капли мои продолжайте принимать въ случаѣ надобности; только примите пятнадцать вмѣсто десяти. Ну до свиданья! Радъ, очень радъ.

Съ этими вполнѣ искренными словами докторъ вышелъ изъ комнаты больнаго, сдѣлалъ еще нѣсколько визитовъ и потомъ заѣхалъ къ Аннѣ.

— Ну что? Согласенъ?

— Согласенъ, дорогая моя барышня, но не въ состояніи къ вамъ пріѣхать; надо беречь его силы.

— Такъ я тотчасъ же поѣду къ нему; мнѣ обѣдать не хочется.

— Торопится-то какъ замужъ! Даже аппетитъ прошелъ! Слыхано ли это? Признаться сказать, большинство нашихъ барышень радешеньки сцапнуть жениха, но какъ вы — ужь это изъ рукъ вонъ!

Докторъ засмѣялся, Анна не замѣчала его веселости.

— Скажите же мнѣ его имя и дайте адресъ, торопила она.

— Ахъ да, конечно! вѣдь имя нужно звать, это необходимо.

— Перестаньте, прошу васъ! Мнѣ, право, не до шутокъ.

— Ну, ну, не сердитесь, доченька; не буду, не буду. — Онъ подошелъ къ письменному столу, написалъ имя и адресъ Горенкова и передалъ ей. — Теперь прощайте! у меня еще нѣсколько визитовъ.

Анна крѣпко сжала протянутую ей руку.

— Благодарю васъ, мой добрый, мой единственный другъ, сказала она съ глубокимъ, выразительнымъ взглядомъ.

Послѣ своего одинокаго обѣда докторъ усѣлся писать письмо къ Николаю Ладову. Жаль ему было молодаго человѣка, и онъ хотѣлъ сказать ему все что могъ чтобъ его утѣшить. Но объ этомъ письмѣ онъ Аннѣ не сказалъ ни слова. Окончивъ его, онъ опять поѣхалъ къ ней ждать ея возвращенія.

XI.

Дорога въ Пятнадцатую Линію показалась Аннѣ вѣчностью. Она мало думала о томъ съ какою личностью встрѣтится, ей только хотѣлось знать скоро ли и безпрепятственно ли удастся ей исполнить задуманное.

Долго тащилась карета по рыхлому, грязному снѣгу; фонари уже горѣли когда она остановилась предъ лавочкою гдѣ кучеръ подробно разспросилъ про домъ вдовы Башмаковой, и вскорѣ Анна подъѣхала къ знакомому намъ сѣрому дому, съ покривившимся крыльцомъ. Она рѣшительно и спокойно взошла по лѣстницѣ и позвонила. Но когда нянька ввела ее въ комнату и она увидѣла блѣдное, страдальческое лицо Виктора Семеновича, она почувствовала робость, и положеніе ея начало казаться ей не совсѣмъ ловкимъ. Больной привсталъ чтобы поклониться ей, попросилъ ее сѣсть и самъ снова опустился въ свое старое кресло. Замѣтно было что онъ въ этотъ день убѣдительными доводами, подѣйствовалъ на лѣнь и неряшество старой няни, потому что все было прибрано и пыль вездѣ старательно вытерта. Самъ больной замѣнилъ халатъ сюртукомъ. Несмотря на все это, Аана была поражена бѣдностью обстановки. Однако нечего было терять времени въ наблюденіяхъ, нужно было немедленно приступить къ дѣлу.

Послѣ маленькой паузы она начала рѣшительно, съ полнымъ самообладаніемъ:

— Кажется намъ не нужно вступать въ объясненія; докторъ Гертнеръ вѣроятно передалъ вамъ мое желаніе, такъ что недоразумѣній между нами-не можетъ быть.

— Позвольте отъ души поблагодарить васъ за все что вы хотите сдѣлать для моихъ дѣтей, отвѣчалъ больной тихимъ голосомъ. — Послѣ всего что говорилъ мнѣ докторъ Гертнеръ о вашемъ благородномъ характерѣ, я могу спокойно умереть; дѣти мои будутъ въ хорошихъ рукахъ. Вы любите дѣтей? спросилъ онъ вдругъ, глубоко и пристально взглянувъ на нее.

Анна была смущена этимъ вопросомъ; ей не хотѣлось отвѣчать по правдѣ что она никогда особеннаго вниманія на дѣтей не обращала, а сказать ложь ей также не хотѣлось.

— Мнѣ кажется что вашимъ дѣтямъ будетъ у меня хорошо, отвѣчала она уклончиво; — я не позволю себѣ ни малѣйшей несправедливости въ отношеніи къ нимъ и буду добросовѣстно о нихъ заботиться.

— Въ этомъ не сомнѣваюсь, отвѣчалъ больной серіозно. — Видно было что отвѣтъ Анны не вполнѣ его удовлетворилъ. — Прошу васъ только объ одномъ, продолжалъ онъ, — не разлучайте насъ, оставьте ихъ здѣсь жить со мною пока я живъ. — Въ голосѣ его слышалось волненіе когда онъ тихо прибавилъ: — Скоро онѣ будутъ принадлежать вамъ совсѣмъ.

Анна взглянула на него съ удивленіемъ:

— Я никогда не имѣла такого намѣренія, отвѣчала она. — Напротивъ, я хочу вамъ и дѣтямъ вашимъ дать удобное помѣщеніе въ своей квартирѣ.

— Благодарю васъ за ваше предложеніе, но извините если я настаиваю на своемъ желаніи оставаться здѣсь. Я бы лишился единственной своей отрады, общества друзей моихъ. Они побоятся ходить по вашимъ богатымъ коврамъ, сидѣть на вашей бархатной мебели; это имъ будетъ непривычно и стѣснительно. Я боюсь что они перестанутъ меня навѣщать, изъ опасенія что ихъ присутствіе можетъ вамъ не понравиться.

Анна немного помолчала, потомъ спросила тихо:

— А, у васъ есть друзья и этихъ друзей вы боитесь лишиться когда будете жить въ богатой обстановкѣ?

— Боюсь, отвѣчалъ больной.

— Странно, замѣтила Анна; — должно-быть есть еще хорошее на свѣтѣ чего я не видѣла. Мнѣ хочется познакомиться съ вашими друзьями. Повторяю свое приглашеніе и для удобства вашего устрою такъ: я вамъ отдаю отдѣльную половину моей квартиры; постараюсь устроить ее просто чтобы не пугать вашихъ друзей; бархатной мебели и дорогихъ ковровъ тамъ не будетъ. Друзья ваши могутъ бывать у васъ съ другаго входа, если имъ непріятенъ видъ моихъ лакеевъ. Постараюсь стѣснять васъ какъ можно меньше, хотя и предупреждаю васъ что буду заходить къ вамъ и дѣтей вашихъ буду брать на свою половину. Уходъ за вами будетъ хорошій, вообще приложу всѣ старанія чтобы вы были довольны вашею новою жизнью…

— Благодарю васъ за всѣ ваши добрыя слова, но человѣку больному трудно привыкнуть къ совершенно новой обстановкѣ.

— Напротивъ, я думаю что эта перемѣна благопріятно на васъ подѣйствуетъ. Мѣняя квартиру, вы оставляете здѣсь часть вашихъ прежнихъ грустныхъ мыслей. Видъ этихъ обоевъ, этой мебели долженъ постоянно напоминать вамъ рядъ тяжелыхъ думъ, минуты физическихъ и моральныхъ страданій. Не увѣряйте меня что вамъ здѣсь хорошо; я вѣдь чувствую какъ здѣсь дуетъ отъ оконъ и съ полу. Притомъ войдите въ мое положеніе: могу ли я быть спокойна хоть на минуту зная что вамъ тутъ такъ неудобно? Когда надъ вами совершится священный обрядъ, мы будемъ людьми близкими, и совѣсть положительно не позволитъ мнѣ бросить васъ здѣсь, въ этомъ жалкомъ помѣщеніи. Не лишайте меня возможности доставить вамъ нѣкоторыя удобства и облегчить ваше положеніе насколько могу.

Голосъ Анны выражалъ искренность, а не холодную простую вѣжливость. Больной поклонился.

— Приходится уступить, проговорилъ онъ съ слабою улыбкой. — Вы умѣете убѣдить людей.

— Я просила доктора заняться всѣми формальностями, продолжала Анна. — Объ этомъ вамъ нечего хлопотать. Согласны ли вы чтобы насъ вѣнчали завтра? Это послѣдній срокъ предъ постомъ.

— Съ моимъ ненадежнымъ здоровьемъ откладывать нечего; я слабѣю съ каждымъ днемъ, а потому чѣмъ скорѣе тѣмъ лучше, отвѣчалъ Горенковъ.

— Я бы желала видѣть вашихъ дѣтей, сказала Анна. — Гдѣ они?

Горенковъ позвалъ дѣтей изъ сосѣдней комнаты гдѣ они притаились. Дѣвочки вошли очень робко, остановились у дверей и присѣли довольно неловко. Анна подозвала ихъ и поцѣловала.

— Хочешь пріѣхать ко мнѣ? спросила она старшую. — Я приготовлю для тебя красивую куклу.

Дѣвочка смутилась еще больше и отвернулась въ сторону закинувъ верхнюю часть корпуса назадъ, какъ застѣнчивыя дѣти вообще выражаютъ неловкость при гостяхъ.

— Что же? развѣ не хочешь?

— Хочу остаться съ папой, отвѣчала дѣвочка едва слышно.

— Папа также ко мнѣ пріѣдетъ.

— Неправда, сказала дѣвочка, — онъ нигдѣ не бываетъ въ гостяхъ, онъ боленъ. Зачѣмъ вы говорите неправду?

И дѣвочка съ упрекомъ устремила свои блестящіе глаза на Анну. Эта вспышка болѣе всякой ласки породнила ее съ будущею мачихой.

— Ты не любишь когда говорятъ неправду? спросила Анна.

— Это очень грѣшно лгать, отвѣчала дѣвочка рѣшительно.

Анна обняла ее; на этотъ разъ она сдѣлала это по искреннему влеченію къ ребенку; ей понравилось что дѣвочка мгновенно забыла всю свою робость чтобы вступиться за правду.

— Нѣтъ, дружокъ мой, я не лгу; вотъ спроси папу. Вы всѣ переѣдете ко мнѣ жить, и я буду твоею мамашей.

Дѣвочка вопросительно взглянула на отца.

— Да, Сонечка, это правда, подтвердилъ тотъ: — завтра же мы переѣдемъ къ этой барышнѣ.

— А я также переѣду? спросила меньшая сестра озабоченно.

— Какъ же, и ты переѣдешь съ нами.

— И няня переѣдетъ? спросила она опять.

— И няня также.

Малютка запрыгала.

— Переѣдемъ! переѣдемъ! повторяла она: — и папа, и няня и Соня, всѣ переѣдемъ къ новой мамѣ!

— А будешь ты любить новую маму? спросила Анна.

— Буду, отвѣчала дѣвочка, и весело-плутовски взглянула на свою новую знакомую.

Анна поцѣловала дѣтей на прощанье, встала и протянула руку Горенкову.

— До свиданья! сказала она: — Не забывайте моей просьбы и не тревожьтесь приготовленіями. Все устроятъ безъ васъ.

— Какъ благодарить васъ, произнесъ Гореиковъ, поднося ея руку къ губамъ. — Теперь я вижу что вы будете любить моихъ дѣтей; я могу умереть спокойно.

Его отцовское сердце чувствовало что первое впечатлѣніе произведенное двумя дочерьми его было благопріятное. Съ той самой минуты какъ дѣвочки вошли, онъ съ замираніемъ сердца наблюдалъ за каждымъ движеніемъ въ лицѣ Анны. Ничто не ускользнуло отъ него; а когда его будущая жена съ чувствомъ обняла Сонечку, онъ понялъ ходъ ея мыслей, и радостная надежда его озарила. «Богъ призрѣлъ моихъ дѣтей», повторялъ онъ мысленно.

Личность Анны заняла его воображеніе; наружность и пріемы ея были для него такъ необыкновенны, такъ выразительно говорили о силѣ воли, о внутренней борьбѣ, о тайныхъ страданіяхъ, что умъ его занялся догадками; ему хотѣлось знать сокровенныя мысли величавой красавицы. Многое въ ней непріятно поразило его, особенно холодный, дѣловой взглядъ Анны на ихъ предстоящій союзъ. Она показалась ему безпощадною съ ея сухими разчетами на его смерть, и предстоящая роль его тяготила.

«Что за положеніе!» подумалъ онъ: — «ужь я теперь не человѣкъ, а вещь какая-то. Хоть бы она оставила меня здѣсь, чтобы мнѣ не тяготиться въ ея домѣ своимъ отвратительнымъ положеніемъ. Ахъ, еслибы не бѣдность и будущность дѣтей!… Ну, какъ Богу угодно. Потерплю за нихъ; больше вѣдь я ничего не могу сдѣлать.»

Анна возвратилась домой совершенно въ иномъ настроеніи. Она вынесла столько впечатлѣній изъ скромнаго пріюта Горенкова что почти забыла гнѣвъ свой на тетку; совѣсть начала ее мучить; она чувствовала что неделикатно поступаетъ съ Горенковымъ, но не могла себѣ уяснить въ чемъ именно она виновата предъ нимъ. Вся его личность совершенно противорѣчила ея прежнему представленію о немъ. Его черты не только носили отпечатокъ физическихъ, но и глубокихъ душевныхъ страданій. А вмѣстѣ съ тѣмъ во взглядѣ и голосѣ его было столько добраго, кроткаго. Анну больше всего удивляло его терпѣніе. Ни ропота, ни жалобы она отъ него не услыхала. Воображая себя на мѣстѣ этого страдальца, она чувствовала что такая доля была бы для нея невыносима. «По крайней мѣрѣ ему теперь будетъ легче умирать, когда участь дѣтей его обезпечена», унимала она свои тайныя угрызенія.

Дома ее уже ждалъ Гертнеръ. Она ему передала всѣ свои впечатлѣнія.

— Благодарю васъ, мой другъ, прибавила она, — что вы навели меня на такого человѣка. Мнѣ любопытно будетъ изучать его характеръ; онъ меня очень заинтересовалъ.

— Доченька, берегите ваши пальчики, чтобы не обжечь. Онъ не отъ міра сего… Его мѣсто тамъ, и онъ здѣсь не долго останется, даже еслибы вы пролили всѣ слезы вашихъ прекрасныхъ глазъ. Имѣйте это постоянно въ виду.

Анна сдѣлала нетерпѣливое движеніе:

— Довольно, докторъ, вы напрасно это говорите.

— А что подѣлываетъ тетушка?

— Не знаю, я ее цѣлый день не видала, да и видѣть не хочу. Кстати, будьте такъ добры, докторъ, передайте ей отъ меня что я не хочу лишить ее мебели. Пусть она перевезетъ на новую квартиру все что стоитъ въ ея комнатахъ.

Черезъ нѣсколько минутъ докторъ вернулся: — Благодарность, слезы, сожалѣніе, оправданіе на счетъ другихъ, все какъ слѣдовало ожидать, передалъ онъ. — Ну, прощайте же, доченька, отдохните хорошенько; завтра предстоитъ вамъ много заботъ.

X.

Дѣйствительно, на слѣдующій день у Анны съ утра начались хлопоты. Нужно было отправить людей къ Горенкову за его книгами, меблировать назначенныя ему комнаты, которыя прежде занимала тетка. Корзинина выѣхала очень рано утромъ и оставила пустыя стѣны. Анна выбрала мебель отличной работы и въ строгомъ вкусѣ. Въ остальномъ убранствѣ Анна старалась чтобъ общее впечатлѣніе было веселое, велѣла повѣсить свѣтлыя занавѣски на окна, картины на стѣнахъ, поставить цвѣты, а когда все было готово, ей показалось что больному это понравится. Подумала она также и объ экипировкѣ своего будущаго мужа и его дѣтей, послала къ вечеру наряды купленные для нихъ и сама закупила множество другихъ необходимыхъ предметовъ, въ которыхъ не могла разчитывать на вкусъ людей. Дѣтскія кроватки поставила она въ бывшей комнатѣ Полины. Насилу успѣла она кончить всѣ эти приготовленія какъ уже настало время одѣваться къ вѣнцу.

Горькое чувство овладѣло ею. Она представила себѣ какъ все это могло бы быть иначе, какъ бы она могла вступить въ бракъ полная надеждъ на прочное счастье… А теперь она выходила за призракъ, котораго вскорѣ должна была лишиться. Представлялось ей какъ бы весело она могла праздновать свадьбу съ Ладовымъ еслибъ умѣла лучше цѣнить его. «Кто могъ думать чтобъ онъ былъ способенъ на большія усилія, съ этою почти женственною мягкостью», размышляла она. «Я никогда не считала его способнымъ выказывать столько силы и энергіи. Но доведетъ ли онъ еще дѣло до конца? У него можетъ быть эта вспышка пройдетъ когда ближе познакомится съ трудностями своего предпріятія.» Анна такъ много пережила со вчерашняго дня и находилась въ такой лихорадочной дѣятельности что теперь въ первый разъ мысль о Ладовѣ явилась въ полной силѣ и безотрадности. Она должна была сознаться что была вполнѣ виновата и въ первый разъ въ жизни самоувѣренность ея пошатнулась до основанія. Пока Наталья прикалывала ей подвѣнечный вуаль съ бѣлою гирляндой, она разсѣянно глядѣла въ зеркало на свое печальное, прекрасное лицо, и милая, симпатичная фигура Ладова все живѣе и живѣе рисовалась предъ ней. Съ какимъ восторгомъ онъ бы встрѣтилъ ее въ церкви, вмѣсто этого больнаго, полуживаго человѣка! Что бы сказалъ теперь ея отецъ, что тетя Леля? Сожалѣніе, раскаяніе такъ наконецъ одолѣли ее, что, несмотря на присутствіе горничной, она горько заплакала.

— Барышня, а барышня! воскликнула испуганная Наталья, — что вы плачете? Не идите за него, коли онъ вамъ не нравится. Вотъ Мартынъ Ѳедоровичъ къ нему ѣздилъ, говоритъ что чуть живъ, что ему скорѣе въ гробъ ложиться чѣмъ идти подъ вѣнецъ. Господи! зачѣмъ это вы не вышли за Николая Андреевича? Вотъ ужь баринъ былъ на славу! Красавецъ, добрый такой что чудо. Ужь это, видно, все Марѳа Васильевна тутъ напортила.

Къ счастію для Анны, пріѣхалъ докторъ. Она позвала, его въ свою уборную, обняла его и продолжала плакать склонивъ голову на его плечо. Онъ понялъ ея порывъ по-своему:

— Это молодость и здоровье у васъ возстаютъ противъ такого союза, сказалъ онъ. — Неестественно, конечно, очень неестественно такъ выходить замужъ.

Онъ только-что хотѣлъ прибавить: «Не долго вы будете связаны, не плачьте», но удержался.

— Пора ѣхать, напомнилъ онъ когда замѣтилъ что рыданія Анны утихаютъ. — Нельзя заставлять больнаго человѣка ждать; онъ и то едва на ногахъ. — Желая перемѣнить разговоръ, онъ прибавилъ: — Прошу покорно чтобы кромѣ меня никто другой не объявлялъ вашей тетушкѣ о вашей продѣлкѣ. Непремѣнно хочу видѣть какое она скорчитъ лицо. Ха, ха, ха! И ваша кузина. Мнѣ она всегда напоминаетъ одну изъ злыхъ сестеръ въ сказкѣ о царѣ Салтанѣ.

Анна не слушала его, а только старалась пересилить свое волненіе. Всю дорогу до госпитальной церкви она не говорила ни слова. Когда она вошла и хоръ встрѣтилъ ее словами: Гряди отъ Ливана, это радостное пѣніе показалось ей горькою ироніей. У дверей ждалъ ее Горенковъ, очень прилично одѣтый, но глядѣлъ онъ мертвецомъ вставшимъ изъ могилы. Ей вдругъ пришла на умъ баллада Жуковскаго и Горенковъ показался ей страшнымъ женихомъ Людмилы, обитателемъ кладбища, а поступокъ ея — кощунствомъ, оскорбленіемъ таинства. Но минута слабости прошла, черты опять приняли обычную холодную нелодвижность, ничего нельзя было по нимъ узнать, какъ ни страдала она отъ каждаго слова священнаго обряда. Вотъ она, эта честная дѣвушка, которая не въ состояніи была сказать слова неправды, а дошли до того что должна солгать предъ алтаремъ. Какъ это она вдалась въ такой обманъ! До этой минуты ей все казалось что она совершенно права во всемъ…. Но развѣ можно дойти до такого ложнаго положенія безъ собственной вины? Чѣмъ же она провинилась? Эти вопросы такъ ее мучили что она едва сознавала происходившее около нея. Машинально глядѣла она на свѣчу которая теплилась у нея въ рукѣ, едва замѣчала она двухъ незнакомыхъ которые держали вѣнцы, едва сознавала она какъ ее и этого страшнаго мертвеца вели вокругъ налоя и какъ она пила съ нимъ изъ одной чаши. Только глубокій смыслъ этихъ обрядовъ поражалъ ее какъ упрекъ. Она старалась не глядѣть на того кто стоялъ по ея правую сторону, а еслибъ и взглянула, то наврядъ ли успокоилась бы. Лицо его выражало страданіе физическое и моральное. И его чувства возставали противъ комедіи которая тутъ разыгрывалась. Онъ глядѣлъ на эту красивую, гордую женщину, съ которою связывала его церковь и разъединяла цѣлая пропасть. Какъ она была хороша въ ея спокойной задумчивости! Она походила на царицу, которую коронуютъ. Какая подвижность и грація во всѣхъ ея движеніяхъ! Послѣдніе годы Горенкова прошли въ мучительной борьбѣ между желаньемъ жить и разумомъ который все твердилъ что не слѣдуетъ ждать того счастія какого Жаждутъ люди, а должно домогаться другаго которое устояло бы противъ всѣхъ физическихъ страданій. Много одерживалъ онъ побѣдъ надъ непокорными желаньями, не перестававшими возставать все снова; уже онъ надѣялся что ему удалось примириться со своею печальною участью какъ вдругъ встрѣчаетъ онъ на пути своемъ женщину необыкновенную, съ широкимъ полетомъ, какую желалъ встрѣтить и никогда не встрѣчалъ. И эта женщина соединялась теперь съ нимъ узами которыя только одна смерть могла расторгнуть. Ахъ, какимъ бы онъ былъ счастливцемъ еслибы не эта страшная болѣзнь! Онъ предчувствовалъ что теперь наступаетъ для него самое трудное время борьбы, и что тогда только въ немъ все будетъ мирно и тихо когда сердце его навсегда перестанетъ биться.

Когда кончился обрядъ и священникъ сказалъ: «поцѣлуйтесь», то Горенковъ нерѣшительно взглянулъ на Анну. Ему казалось дерзкимъ исполнить приказаніе священника. Анна поняла это колебаніе, и губы ея слегка коснулись его губъ. Этотъ поцѣлуй былъ такимъ уже обманомъ какъ и все остальное. Анна шепнула Горенкову: — Благодарю васъ, не судите меня слишкомъ строго, — и протянула ему руку.

Эти слова оживили страдальца, а еще болѣе благодарилъ онъ Анну за добрый взглядъ которымъ она посмотрѣла на него. Мысли его приняли другое, болѣе отрадное направленіе. «Время которое мнѣ осталось прожить я посвящу этой странной дѣвушкѣ», подумалъ онъ. «Можетъ-быть моя привязанность принесетъ ей пользу, мои совѣты ее вразумятъ. По крайней мѣрѣ я бы тогда не даромъ прожилъ.» Эта мысль его такъ оживила и успокоила что даже ноги его перстали подгибаться отъ усталости.

Послѣ вѣнца докторъ подошелъ къ Аннѣ и протянулъ ей руку. Слова поздравленія засѣли у него въ горлѣ; онъ никакъ не могъ произнести ихъ.

— Будьте добры къ нему, шепнулъ онъ наконецъ, — онъ этого вполнѣ заслуживаетъ.

Шафера подошли и пробормотали поздравленія, странныя поздравленія, одинаково тягостныя и для тѣхъ что принимали и для тѣхъ что произносили. Горенковъ рекомендовалъ ихъ какъ своихъ добрыхъ друзей, бывшихъ сосѣдей, Кошелева и Маланьева. Они извинились что не успѣли побывать у Анны съ визитомъ.

— Я надѣюсь что нынѣшній день ни въ чемъ не измѣнитъ вашихъ отношеній къ Виктору Семеновичу, отвѣчала Анна. — Навѣщайте его, прошу васъ, попрежнему, какъ можно чаще. Онъ у себя дома, а не въ гостяхъ. Мы съ вами постараемся чтобъ ему легко жилось.

Сказавъ это, Анна подошла съ Горенковымъ къ дѣтямъ, которыхъ поцѣловала. «Вотъ кто поможетъ мнѣ искупить мою вину противъ ихъ отца», подумала она. «Онъ, можетъ-быть, примирится со мною когда увидитъ какъ я буду къ нимъ добра.»

Дѣти были одѣты въ бѣлыя кисейныя платьица. Старая няня усердно напомадила и пригладила ихъ. Имъ очень стало неловко когда на нихъ обратили вниманіе, такъ, что ничего не могли отвѣтить, а только ежились будто отъ холоду.

Анна вернулась домой съ Горенковымъ, его дѣтьми и нянькой, свидѣтелей же пригласила отобѣдать у нея на слѣдующій день, потому что хотѣла дать Горенкову возможность отдохнуть вечеромъ послѣ такихъ большихъ усилій.

Когда они вошли въ ярко освѣщенный домъ, дѣти выпучили глаза отъ удивленія: никогда еще не приходилось имъ видѣть ничего подобнаго. Анна взяла ихъ обѣихъ за руку и повела въ комнату которую имъ назначила.

— Вотъ ваша дѣтская, сказала она имъ, — вотъ ваши кроватки, маленькій столикъ съ кресельцами, а вотъ и каждой по куклѣ. Посмотрите какія нарядныя.

Дѣвочки присѣли и поблагодарили вполголоса, глазенки ихъ заблестѣли, и онѣ принялись въ нѣмомъ восторгѣ разглядывать каждая свою куклу и поворачивать ее на всѣ стороны. Но когда онѣ замѣтили что Анна занялась разговоромъ съ ихъ отцомъ и не обращаетъ на нихъ вниманія, языкъ ихъ развязался и онѣ начали обмѣниваться разными замѣчаніями относительно новыхъ куколъ.

— Посмотри, Сонечка, какіе башмаки, сказала Наденька, младшая.

— А у моей шляпка съ перомъ. Няня, посмотри какія у насъ куклы.

— Вижу, вижу, отвѣчала няня, — это вамъ мама подарила? Какая добрая мама.

— А развѣ это мама? спросила младшая.

— Да, это теперь ваша мама. Что жь, вы будете ее любить?

— Буду, она добрая, порѣшила старшая.

— И я буду, повторила младшая.

Анна между тѣмъ пошла съ Горенковымъ въ бывшій салонъ Марѳы Васильевны, который совершенно измѣнился.

— Вотъ гдѣ вы можете принимать друзей вашихъ, сказала она ему: — не правда ли, вѣдь здѣсь роскоши нѣтъ? Я старалась устроить все такъ просто по вашему желанію.

— Правда что здѣсь больше вкуса чѣмъ роскоши бросающейся въ глаза. Какая веселая и уютная комната! Извините, если я присяду, прибавилъ онъ, — мнѣ очень трудно было стоять тикъ долго на ногахъ. — И онъ въ изнеможеніи опустился въ кресло.

Отдохнувъ немного, онъ сказалъ:

— Какъ благодарить васъ? Вы такъ о насъ позаботились! Никогда въ жизни я не смѣлъ мечтать о такомъ прелестномъ помѣщеніи. Признаюсь, роскошь въ вашемъ домѣ пугала меня. Я боялся что буду у васъ какъ въ чужой сторонѣ. Но сердце ваше внушило вамъ все такъ устроить что страхъ мой совершенно исчезъ. Я вижу что мнѣ тутъ будетъ удобно и хорошо.

— Мнѣ очень жаль что я заставила васъ сдѣлать слишкомъ большое усиліе, сказала Анна, глядя на него съ безпокойствомъ. — Вы уже такъ долго не выѣзжали, а сегодня я васъ такъ утомила. Отъ души желаю чтобъ это не ухудшило вашего состоянія.

— А если и хуже будетъ, то я безъ страха увижу приближеніе смерти. Я ея теперь не боюсь, такъ какъ вы взяли у меня заботу о дѣтяхъ.

— Не благодарите меня. Право, я этого не заслуживаю. Мой поступокъ вполнѣ эгоистическій, и я вѣчно вамъ буду обязана за то что вы согласились на мою просьбу. Если вы не слишкомъ устали, то разкажите мнѣ что-нибудь о вашихъ друзьяхъ которые были въ церкви, а вамъ, между тѣмъ, принесутъ люди самоваръ. Этого смуглаго мущину съ рѣзкими чертами лица и густою бородой звали, кажется, Кошелевымъ?

— Да; онъ даетъ частные уроки и вѣчно безъ денегъ, потому что отдаетъ почти все что получаетъ. Онъ принимаетъ самое живое участіе въ дѣлѣ народнаго образованія. Чистая, благородная душа и очень неглупый, только цѣны себѣ не знаетъ и ужь слишкомъ робокъ.

— А господинъ нѣсколько полный, бѣлокурый?

— Это Малавьевъ, тоже добрѣйшая душа, но фразеръ большой, притомъ легко раздражается. Вы на него не сердитесь если онъ станетъ говорить вамъ колкости. Желчи въ немъ нѣтъ, но онъ не умѣетъ выражаться мягко, даже счелъ бы излишнимъ хитрить, какъ онъ выражается. Вообще не ждите отъ моихъ друзей свѣтскаго обращенія и знанія всѣхъ приличій. Это золотыя сердца, но съ ними надо сойтись поближе чтобъ оцѣнить ихъ вполнѣ. Честнѣйшіе люди, могу васъ увѣрить. Кромѣ нихъ, у меня еще есть нѣсколько добрыхъ знакомыхъ въ томъ же родѣ, все люди бѣдные и такіе же добрые и честные.

— Вы богаче меня, отвѣчала ему Анна грустно. — У меня только одинъ другъ, котораго я искренно уважаю, это нашъ докторъ Гертнеръ, а другихъ людей вполнѣ достойныхъ уваженія я не встрѣчала. Кромѣ пошлости и низости я отъ нихъ ничего не видала и оттого я ихъ ненавижу.

— Ненавидите! воскликнулъ Горенковъ; — какъ вы дошли до такого жалкаго результата?!

— Въ другой разъ я разкажу вамъ свое прошедшее и вы увидите что я имѣю нѣкоторое право такъ говорить. Мнѣ такъ опротивѣло все наше общество что охотнѣе всего я бы скрылась гдѣ-нибудь въ лѣсу, и жила бы въ уединеніи, гдѣ бы не доходило до меня все это лживое празднословіе, вся эта суета.

— Вы больнѣе меня, сказалъ серіозно Викторъ Семеновичъ, вспомнивъ слова доктора сказанныя ему вчера, и пытливо и озабоченно взглянулъ онъ на Анну.

— Вы правы, я больна душой; убѣдите меня что у людей бываютъ чистыя стремленія, и я можетъ-быть выздоровѣю.

Разговоръ былъ прерванъ приходомъ двухъ лакеевъ, съ серебрянымъ самоваромъ и большимъ серебрянымъ подносомъ, на которомъ были установлены чашки изъ севрскаго фарфора. Анна позвала дѣтей и велѣла принести ихъ дѣтскій столикъ съ кресельцами чтобъ ихъ удобнѣе помѣстить. Анна подавала имъ разныя вкусныя печенія и ловила каждое ихъ слово, каждую улыбку. «Дай Богъ чтобъ онѣ меня полюбили», молилась она въ душѣ. Она ждала своего спасенія отъ дѣтской привязанности этихъ бѣдныхъ двухъ дѣвочекъ.

Горенковъ съ восхищеніемъ глядѣлъ на нее какъ она была красива въ прозрачномъ бѣломъ, подвѣнечномъ вуалѣ, съ бѣлымъ вѣнкомъ въ волосахъ, и какъ ласково нагибалась къ его дѣтямъ. Она показалась ему прекрасною волшебницей изъ сказки.

Послѣ чая, Анна хотѣла уложить дѣтей и помолиться съ ними, но дѣвочки настоятельно потребовали отца. Присутствіе новой ихъ мамы было для нихъ стѣснительно. Отецъ пришелъ на ихъ зовъ и Анна вышла изъ, комнаты чтобы не мѣшать, но остановилась у дверей, прислушиваясь жадно къ нѣжнымъ дѣтскимъ голосамъ. Ее несказанно обрадовало когда старшая дѣвочка помолилась за нее:

— Господи помилуй новую маму!

Когда Викторъ Семеновичъ вышелъ изъ дѣтской, она съ нимъ простилась, отдавъ приказаніе одному изъ, лакеевъ ночевать въ сосѣдней комнатѣ чтобы помочь больному въ случаѣ припадка. Она приказала также чтобы въ такомъ случаѣ и ее разбудили:

— Отъ души желаю вамъ провести эту ночь спокойно и отдохнуть хорошенько. Простите мнѣ что я васъ такъ утомила, прибавила она, прощаясь съ нимъ.

Пора было отдохнуть и Аннѣ. Сколько пережила она въ эти два дня! Долго не могла она заснуть…. Мысли толпились въ безпорядкѣ. То являлся ей Ладовъ, печально глядѣлъ на нее, упрекалъ ее въ томъ что она погубила и его счастіе и свое собственное; то чувствовалось ей прикосновеніе холодной руки Горенкова; глаза его глядѣли страстно на нее…. онъ какъ будто шепталъ ей слова любви и говорилъ: «ты моя! ты обѣщала предъ Богомъ быть моей! Развѣ такъ держатъ клятвы?» Ужасъ пробѣгалъ по ея жиламъ…. Являлись ей также фигуры тетки и кузины съ лицами искаженными злобой и грозили ей. «Все что ты сдѣлала будетъ безполезно», говорили снѣ: «Мы возьмемъ свое; Петръ, твой двоюродный братъ, намъ поможетъ. Его никто не остановитъ.» Желанный сонъ не являлся, такъ что Анна наконецъ снова зажгла свѣчу и сѣла писать свой дневникъ.

ОТРЫВКИ ИЗЪ ДНЕВНИКА АННЫ.

10го фовраля.

Наконецъ я одна въ своей комнатѣ. Я простилась съ человѣкомъ который называется моимъ мужемъ. Страшно мнѣ! Что я сдѣлала!… Съ кѣмъ связалась неразрывными узами? А кто меня довелъ до такого отчаяннаго шага?! Не могу простить теткѣ того что она заставила меня сдѣлать съ Николаемъ; такъ во мнѣ и кипитъ злоба на нее. Не написать ли ему? Но легче ли ему будетъ отъ этого? Не лучше ли оставить его въ невѣдѣніи? Онъ теперь, какъ видно, покорился своей участи…. Что будетъ съ нимъ когда онъ узяаетъ какъ я оскорбила его ужаснымъ подозрѣніемъ? Нѣтъ, пусть онъ этого никогда не узнаетъ…. пусть онъ думаетъ что думалъ прежде, все равно, а то онъ меня возненавидитъ. Но кто избавитъ меня отъ этихъ тайныхъ упрековъ которые меня жгутъ? Чего бы я ни дала чтобъ услышать отъ Николая доброе слово, видѣть опять этотъ взглядъ безпредѣльной любви? Зачѣмъ не послушалась я того тайнаго голоса который шепталъ во мнѣ что онъ не виновенъ, что онъ не способенъ на низкій обманъ? Я хотѣла слушаться только голоса разсудка, а бѣдный разсудокъ былъ введенъ въ заблужденіе…. О, еслибы Николай былъ здѣсь и я бы могла опять съ чистою совѣстью смотрѣть ему въ глаза…. Еслибъ онъ зналъ какъ я страдаю и какъ жалѣю о немъ…. Но смѣю ли я такъ думать о немъ? Тотъ кто сегодня сдѣлался моимъ мужемъ стоитъ между нами. И я въ сердцѣ своемъ дала обѣтъ быть ему утѣшеніемъ и отрадою пока онъ живъ…. Но достанетъ ли у меня силы на исполненіе этого долга? Вмѣсто того чтобъ облегчить его страданія дружескимъ участіемъ, мнѣ придется отъ него же ожидать утѣшенія, отъ этого несчастнаго съ печальными, впалыми глазами, потому что сердце мое полно тревоги, злобы, ненависти!… Боже, гдѣ счастливое время, когда я могла молиться! Теперь молитва моя превратилась въ простыя фразы, въ которыхъ нѣтъ прежней горячности, тѣхъ слезъ…. То была искренняя бесѣда съ Богомъ, она давала мнѣ силы, поддерживала меня. Съ тѣхъ поръ какъ Аркадій меня обманулъ, я уже такъ не молилась….

11е февраля.

Вчера я долго не могла заснуть; пробило два часа ночи, а мысли, ужасныя мысли, не давали мнѣ покоя. Вдругъ дверь въ мою комнату отворилась и Наташа вощла со свѣчой чтобъ меня разбудить. Виктору Семеновичу сдѣлалось очень дурно. Я поспѣшно кое-какъ одѣлась и пошла къ больному. У него были мучительные припадки сердцебіенія. Нянька уже давала ему безъ меня успокоительныхъ каплей. Я послала за докторомъ и сѣла у постели больнаго. Онъ не могъ говорить и стоны которые старался онъ подавлять иногда невольно превращались въ крикъ. Его состояніе было такъ ужасно что я все остальное забыла и только желала какимъ-нибудь средствомъ облегчить несчастнаго. Я слышала что сильное желаніе помочь больному придаетъ иногда какую-то успокоительную, магнетическую силу прикосновенію руки. Я нѣсколько ризъ погладила больнаго по вискамъ и взяла его за руку. Она была покрыта холоднымъ потомъ; лицо его было искажено страданіями. Опытъ мой удался; чрезъ нѣсколько минутъ онъ сталъ дышать свободнѣе, пересталъ стонать, и когда докторъ пріѣхалъ, онъ уже начиналъ оправляться. Я сдѣлала движеніе чтобы встать, но онъ не выпускалъ моей руки и взглянулъ на меня съ такою мольбою въ глазахъ что я осталась. Такъ я просидѣла неподвижно часа два, пока правильное дыханіе его не убѣдило меня что припадокъ прошелъ и что онъ заснулъ. Тогда только я рѣшилась осторожно высвободить руку. Онъ будто проснулся, застоналъ, но потомъ я снова услышала ровное дыханіе и удалилась въ свою комнату. Было уже къ утру; усталая, измученная, я наконецъ заснула и заснула спокойно; меня утѣшало что присутствіе мое очевидно облегчило страданія больнаго. Встала я поздно. Нѣсколько просителей ждали моего пробужденія. Были тамъ швея просившая работы, женщина съ больнымъ ребенкомъ и какой-то старикъ, который просилъ меня помѣстить его въ богадѣльню общества благотворительныхъ дамъ. Завтра же поѣду къ знакомымъ мнѣ членамъ этого общества чтобы просить о немъ; не то чтобъ онъ особенно возбудилъ мое сочувствіе, но надо поразсѣяться и потомъ мнѣ хочется поговорить съ теткой Николая. Она женщина хорошая и можетъ-быть одна только изъ здѣшнихъ дамъ не чуждается меня и всегда искрення и ласкова со мной. Когда ушли мои просители, я пошла къ Виктору Семеновичу. Онъ былъ такъ измученъ отъ ночнаго припадка что не могъ встать. Дѣвочки играли тихо въ его спальнѣ. Онѣ протянули ко мнѣ свои свѣженькія губки, милыя созданія!

— Васъ потревожили ночью, сказалъ Горенковъ едва слышнымъ голосомъ, протягивая мнѣ руку. — Мнѣ оказали что вы долго сидѣли около моей постели, но я такъ жестоко мучился что ничего не помню; знаю только что была минута когда присутствіе ваше было для меня чрезвычайно отрадно. Благодарю васъ!

Онъ поцѣловалъ мою руку.

— Жестокій былъ припадокъ, но няня говоритъ что онъ продолжался менѣе чѣмъ обыкновенно.

Я не хотѣла утомлять больнаго разговорами, и увела дѣтей на мою половину. Они очень обрадовались книгамъ съ гравюрами, которыя я имъ дала. Старшая разказала мнѣ что отецъ ее учитъ уже два года, и очень бойко прочла мнѣ что-то по-русски. Замѣтивъ въ ней охоту заниматься, я предложила ей поучиться немного у меня; младшей я дала карандашъ и бумагу для рисованья, и мы всѣ занялись. По желанію дѣтей, я объяснила имъ нѣсколько гравюръ изъ сочиненія Нартвига, причемъ я замѣтила что у меня вовсе нѣтъ книгъ приспособленныхъ къ ихъ лѣтамъ и понятіямъ. Надо будетъ составить списокъ дѣтскимъ полезнымъ книгамъ и посовѣтоваться съ ихъ отцомъ. Утро прошло незамѣтно; раза два я заглянула въ комнату больнаго; онъ все время спалъ. Къ обѣду пришли Кошелевъ и Маланьевъ, друзья Горенкова, и Густавъ Ивановичъ. Викторъ Семеновичъ могъ встать къ обѣду, который былъ поданъ на его половинѣ. Настроеніе было натянутое. Признаюсь, эти молодые люди не очень мнѣ понравились. Маланьевъ, въ особенности, городилъ страшный вздорь. Онъ принялъ меня за какую-то личность изъ временъ мрака и варварства, на которую нужно излить благо сворные лучи просвѣщенія. Викторъ Семеновичъ совѣстился за него, старался удержать его добродушными шутками, но напрасно. Злостныя нападки на богатыхъ невѣждъ продолжались попрежнему. Онъ самъ не замѣчалъ какъ повторяетъ только чужія слова, въ убѣжденіи что выражаетъ самостоятельно выработанныя имъ мысли. Кошелевъ почти все молчалъ и только умильно поглядывалъ на Виктора Семеновича, какъ будто ждалъ отъ него небесной манны. Густавъ Ивановичъ подстрекалъ Маланьева говорить вздоръ, дѣлая видъ будто вполнѣ раздѣляетъ его мнѣнія; я очень хорошо згшѣтила что онъ хотѣлъ меня развлечь этимъ споромъ и заставить Маланьева разсмѣшить меня. Кошелеву я очень благодарна за то что онъ назвалъ мнѣ нѣсколько хорошихъ книгъ для моихъ дѣвочекъ. Онъ оживился когда я навела разговоръ на методы преподаванія. По мѣрѣ того какъ Кошелевъ оживлялся, Маланьевъ умолкалъ. Вѣрно въ немъ возникло смутное сознаніе что онъ наговорилъ глупостей, и это заставило его призадуматься. Способъ выраженія этихъ господъ показался мнѣ страннымъ; у нихъ множество любимыхъ оборотовъ которые повторяются кстати и некстати, какъ, напримѣръ: болѣе или менѣе, собственно говоря, нѣкоторымъ образомъ, самымъ положительнымъ образомъ. Пришлось мнѣ раскаиваться въ забывчивости: я не подумала послать за хорошими сигарами, а эти господа курили собственныя, невыносимо дурныя. Нельзя сказать чтобы мнѣ добродѣтель въ лицѣ ихъ показалась особенно заманчивою, и я не слишкомъ сожалѣла что они рано ушли. По ихъ уходѣ, мы съ Густавомъ Ивановичемъ отправились на мою половину чтобы дать Горенкову время отдохнуть. «Были вы у тетки?» спросила я Гертнера. — «Какъ же! Она просила передать вамъ свое искреннее поздравленіе». Добрая Анюта! сказала она, хлопая глазами, ужь какъ я рада что она нашла себѣ хорошаго мужа; дай Богъ ей счастья. Скажу вамъ по правдѣ, доченька, ваша тетушка настоящій Талейранъ въ юбкѣ. И эта Полина такая же. Поздравляю отъ души ея будущаго супруга. «Густавъ Ивановичъ, сказала я, намъ надо постараться чтобъ это тріо навсегда оставило меня въ покоѣ, и привести въ порядокъ мои денежныя дѣла. Вопервыхъ, надо сдѣлать духовное завѣщаніе, потомъ купчую на мое имѣніе, а то я пожалуй умру, пожалуй и мое Ильинское достанется имъ. Нѣтъ, это имѣнье надо продать, хоть на бумагѣ только, а непремѣнно продать. Знаете ли вы кого я выбрала быть фиктивнымъ покупателемъ? Васъ, Густавъ Ивановичъ.» — «Вотъ еще! Вамъ ничего не стоитъ навалить на человѣка цѣлую гору заботъ. Имѣніе въ двѣсти тысячъ: искушеніе-то какое! Получить всѣ законныя права на него, а доходы всѣ изволь-ка отдавать! Вѣдь согласитесь, барышня (виноватъ, барыня!), что вы много требуете отъ слабаго смертнаго. А кто вамъ ручается что я не объявлю вдругъ: нѣтъ, ничего не дамъ. Купчая вѣдь на мое имя, стало-быть и доходы мои.» — «Меня располагаетъ къ довѣрію то что вы докторъ по профессіи, отвѣчала я ему. Вы умѣете цѣнить всю важность здороваго сна. А развѣ съ нечистою совѣстью можно спать спокойно? Тутъ бы вамъ никакой морфій не помогъ.» — «Вотъ какова! А знаете, я отъ души благодаренъ судьбѣ что она не подшутила надо мною и не сдѣлала меня вашимъ мужемъ.» — «Покорно благодарю; объясните же почему бы вы отвергли такое счастье?» — «Я рѣшительно не въ силахъ устоять противъ вашей воли. Подумайте только что вы со мной дѣлали въ эти послѣдніе дни! Если это у васъ пойдетъ все crescendo, то вы пожалуй заставите меня лазить по деревьямъ, какъ то дѣлали прадѣды профессора Фохта.» Я старалась успокоить доктора, и тутъ же вмѣстѣ съ нимъ составила черновую духовной; меня беретъ лихорадочное нетерпѣніе вырвать мой. капиталъ изъ когтей моихъ родственниковъ. Только тогда я успокоюсь когда всѣ формальности будутъ соблюдены.

12е февраля.

Сегодня ѣздила я къ дамамъ, членамъ благотворительнаго общества. Меня нигдѣ не приняли. Что это? Ужь не демонстрація ли? Должно-быть мой бракъ вооружилъ этихъ добродѣтельныхъ дамъ противъ меня. Я знаю что ихъ возмущаетъ; это совсѣмъ не то что возбуждаетъ во мнѣ самой самые жгучіе упреки совѣсти. Не то ихъ смущаетъ что весь мой поступокъ ложь, обманъ, что я разчитывала на смерть человѣка и естественно должна желать ея. Нѣтъ, онѣ не думаютъ объ этомъ. Скажи я имъ все что говоритъ мнѣ совѣсть, онѣ стали бы смѣяться надо мною и нашли бы что я слишкомъ щепетильна. Ихъ сердитъ то что я, на зло ихъ сыновьямъ и братьямъ, которые ухаживали за моими деньгами, выбрала человѣка ничтожнаго, по ихъ понятіямъ, безъ связей и чиновъ, «un homme de rien». Вотъ въ чемъ мое преступленіе…. Успокойтесь, mesdames, вы меня больше не увидите въ вашихъ салонахъ гдѣ господствуетъ такая блистательная скука. Не стану я заискивать вашего милостиваго прощенія или даже жалѣть о вашемъ миломъ обществѣ; напротивъ, я благодарна вамъ что вы мнѣ дали случай разомъ и навсегда разстаться съ вами. Теперь мой собственный домъ болѣе не таковъ чтобы мнѣ надо было развлекаться въ чужихъ гостиныхъ какъ въ тетушкино время. Обойдусь и безъ васъ. Въ одномъ я не ошиблась, — въ искреннемъ расположеніи ко мнѣ старушки Долгоміровой. Она одна меня приняла. Сначала, правда, тонъ ея былъ сухъ, да и понятно что она на меня сердилась: вѣдь Николай ея любимецъ, а бракъ мой съ Горенковымъ, конечно, долженъ казаться ей обидой для ея племянника. Я высказалась ей какъ могла, и старалась убѣдить ее что я теперь болѣе чѣмъ когда-нибудь увѣрена въ благородствѣ Николая, и терплю наказаніе за свое легковѣріе. Конечно, я могла только въ общихъ выраженіяхъ намекнуть на интриги тетушки и ничего не сказала о продѣлкѣ моего двоюроднаго брата. Я никогда не рѣшусь заклеймить имя моихъ родственниковъ. Мое признаніе смягчило ее; она обняла меня прощаясь со мною, и сказала со слезами на глазахъ: «Жаль мнѣ васъ обоихъ. Еслибы вы знали какъ Николенька васъ любитъ!»

22е февраля.

Викторъ Семеновичъ немного оправился послѣ своего перваго припадка. Теперь онъ можетъ опять заниматься съ дѣтьми, и я присутствую на урокахъ и учусь. У него рѣдкія педагогическія способности; онъ мастеръ объяснять и притомъ прекрасно умѣетъ выставлять внутреннюю сторону предмета. Такъ, напримѣръ, маленькая Сонечка теперь уже понимаетъ какая важная наука ариѳметика, и что посредствомъ исчисленія человѣкъ дошелъ до самыхъ важныхъ открытій. Ея любознательность чрезвычайно развита, и она никогда не скажетъ какъ другія дѣти: «Господи, да какое мнѣ дѣло до всего этого!» Викторъ Семеновичъ мнѣ чрезвычайно нравится. Сначала я и не подозрѣвала въ немъ очень высокаго образованія. Въ немъ нѣтъ ни малѣйшаго шарлатанства или желанія выказаться. Его глубокія познанія обнаруживаются случайно. Какими путями дошелъ онъ до такого образованія? Несмотря на короткія отношенія его съ Кошелевымъ и Маланьевымъ, онъ стоитъ несравненно выше ихъ и однимъ своимъ полновѣснымъ словомъ заставляетъ ихъ замолчать. Мнѣ пріятно съ нимъ разсуждать; даже когда я не знаю какъ ему отвѣтить, мнѣ не бываетъ досадно, потому что онъ всегда побѣждаетъ меня своею удивительною добротой, добротою разумною, просвѣщенною, которую можно назвать высшею мудростью. Мнѣ теперь кажется что эти два понятія тождественны.

….Но можетъ ли совершенно здоровый человѣкъ, надѣленный сильнымъ организмомъ, можетъ ли онъ довести себя до такой степени нравственной чистоты? Можетъ ли отрѣшиться отъ всякаго чувства злобы на всѣ несовершенства которыя его окружаютъ? Вмѣсто того чтобы жаловаться на свою горькую долю, Горенковъ исполненъ теплаго чувства и благодарности къ тѣмъ немногимъ кто его не бросилъ, а прочихъ извиняетъ. Нѣтъ, это неестественно; я не понимаю его.

27е февраля.

Вчера Густавъ Ивановичъ, Кошелевъ и Маланьевъ подписали мою духовную, которая теперь хранится у Гертнера. Онъ счелъ также необходимымъ завѣщать мнѣ мое собственное имѣніе которое я ему продала на бумагѣ. Теперь тетушкѣ не зачѣмъ меня преслѣдовать. Дѣти ко мнѣ привыкли; они уже по собственному побужденію приходятъ на мою половину и просятъ совѣта какъ шить новыя платья для куколъ. Сегодня, за урокомъ, Горенковъ заговорилъ съ дѣтьми объ испытаніяхъ которыя Богъ посылаетъ людямъ чтобъ укрѣплять ихъ въ добротѣ. Онъ разказалъ имъ нѣсколько примѣровъ изъ своего опыта. Картины несчастій которыя онъ раскрывалъ предъ нами произвели на меня сильное впечатлѣніе. Я вспомнила свои посѣщенія бѣдныхъ, и теперь только я поняла многое на что тогда не обратила вниманія. Глядя на нищету, я никогда не могла имѣть полнаго состраданія къ несчастнымъ. Мнѣ все казалось что они сами виноваты въ своей нищетѣ, что лѣнь и пороки доведи ихъ до бѣдственнаго состоянія. Когда дѣти пошли играть, я выразила Горенкову свою мысль. «Ахъ, Анна Николаевна», сказалъ онъ грустно, «вы вѣрно читали какъ катятся лавины и заваливаютъ людей. Какъ тутъ несчастный ни силится, ни бьется, а тяжесть остается на немъ, душитъ его, пока не уморитъ. Счастливъ онъ когда узнаютъ о бѣдѣ и добрые люди откопаютъ его. Повѣрьте что и въ жизни такъ случается: вдругъ откуда ни возьмись, бѣда рушится на несчастнаго, рушится безъ конца, пока не задавитъ совсѣмъ. Разкажу вамъ про одного моего университетскаго товарища: онъ былъ человѣкъ молчаливый, ни съ кѣмъ не знался, задумчивый, угрюмый. Встрѣчались мы съ нимъ только на лекціяхъ. Онъ сидѣлъ всегда рядомъ со мной, и во время лекціи лицо его выражало самое напряженное вниманіе. Угрюмое выраженіе исчезало, въ глазахъ свѣтилось разумѣніе. Однажды, послѣ лекціи, я обратился къ нему чтобы пополнить пробѣлъ въ моихъ замѣткахъ. Онъ повторилъ мнѣ мысли сказанныя профессоромъ съ удивительною ясностію и точностію въ выраженіяхъ. Я вступилъ съ нимъ въ разговоръ о какомъ-то очень сложномъ вопросѣ и былъ пораженъ его отвѣтами. Онъ сумѣлъ въ немногихъ словахъ освѣтить предметъ. Когда студенты начали расходиться, я удержалъ его за руку и попросилъ его заходить ко мнѣ. Онъ мрачно посмотрѣлъ на меня и отвѣчалъ отрывисто: „Извините, я нигдѣ не бываю!“' „Но зачѣмъ вы такъ удаляетесь отъ всѣхъ? Не хорошо быть такимъ гордымъ“, проговорилъ я, досадуя на такое упрямство. Я замѣтилъ что губы его какъ-то судорожно подернуло. Онъ молча отвернулся и скрылся въ толпѣ. На другой день мѣсто его возлѣ меня осталось пусто. Напрасно разыскивалъ я глазами молчаливаго товарища, — въ аудиторіи его не было. Прошла недѣля, онъ все не приходилъ. Онъ непремѣнно боленъ, подумалъ я; узналъ въ университетѣ его адресъ и отправился его разыскивать. Анна Николаевна, вы вѣрно такого жилья еще не видѣли въ какомъ нашелъ я своего несчастнаго товарища. Онъ нанималъ не то чтобы комнату, а уголокъ у бѣдныхъ мастеровыхъ гдѣ-то на грязномъ, смрадномъ дворѣ. Я нашелъ его больнымъ, въ горячешномъ бреду. Лицо его ужасно исхудало, глаза блуждали безсознательно. Конечно, онъ меня не узналъ. Около его жалкой постели сидѣла растрепанная женщина въ грязномъ капотѣ. Она что-то шила и вмѣстѣ съ тѣмъ ногой качала люльку; приходилось ей унимать также двухъ-трехъ ребятишекъ которыя тамъ же шумѣли. Я сталъ разспрашивать про больнаго и зачѣмъ онъ не отправленъ въ больницу? „Какже, батюшка, посылать? Кто же извощику заплатитъ? У него, вишь, ничего нѣтъ; все этотъ пьяница проклятый обираетъ его.“ И словоохотливля женщина разказала мнѣ тайну моего бѣднаго товарища. У него былъ отецъ, человѣкъ пропадшій, который нигдѣ не могъ найти службы, вездѣ его гнали за воровство и за пьянство. Онъ-то, какъ вампиръ, высасывалъ сердечную кровь сына и точилъ его жизнь. У меня въ то время карманы были постоянно пусты, однако отыскалось немного мелочи для перваго случая. Когда я описалъ товарищамъ положеніе бѣдняка, они сложились и отправили его въ больницу въ закрытой каретѣ, со всѣми предосторожностями. Но видно помощь наша явилась слишкомъ поздно: онъ умеръ въ больницѣ на пятый день. А сколько молодыхъ силъ, благородныхъ желаній и стремленій ушло съ нимъ въ могилу! Сколько пользы могъ бы онъ принести обществу еслибы злополучная доля не сгубила его! Бѣдный товарищъ! Какъ часто я о немъ вспоминалъ, съ его мрачнымъ, задумчивымъ видомъ, когда пустое мѣсто его занялъ какой-то чрезвычайно аккуратно одѣтый молодой человѣкъ съ веселыми голубыми глазами и звонкимъ смѣхомъ. Да, Анна Николаевна, много бываетъ на свѣтѣ случаевъ гдѣ трудно разгадать пути Провидѣнія.»

Не знаю что больше меня поразило: простой ли, безыскусственный разказъ Горенкова, или его голосъ и выраженіе когда онъ это говорилъ. Что-то есть въ этомъ человѣкѣ особенное: видно, онъ много перестрадалъ и передумалъ. Его тихій, мягкій голосъ и кроткіе глаза какъ-то особенно на меня дѣйствуютъ. Нельзя сказать чтобъ онъ былъ особенно краснорѣчивъ, но есть какая-то привлекательная простота въ его словахъ.

23е февраля.

Исторія бѣднаго студента была причиною замѣчательнаго разговора между нами.

— Какія загадки постоянно задаетъ намъ жизнь! начала я. — Сколько вопросовъ я себѣ ставлю, на которые никогда не получу отвѣта! Глядишь, и недоумѣніе, сомнѣніе невольно одолѣваютъ умъ. Вотъ возьмемъ хоть вашего товарища: зачѣмъ не долженъ онъ былъ совершить ту задачу на которую природа дала ему всѣ средства? А сколько, напротивъ, люей никуда не пригодныхъ живутъ спокойно, ѣдятъ и пьютъ, и отправляются къ праотцамъ въ глубокой старости, никѣмъ не оплаканные?

— Отвѣчать на ваши вопросы я конечно не могу; но можетъ-быть вы съ терпѣніемъ выслушаете какъ я старался разрѣшить ихъ. Вотъ мое убѣжденіе: ни одно существованіе не пропадаетъ даромъ, оно всегда оставляетъ по себѣ какой-нибудь благотворный слѣдъ.

— Неронъ, напримѣръ. Или вы думаете что потомство должно благословлять и Нерона?

— Благословлять, конечно, нѣтъ. Но вотъ что: развѣ онъ не былъ причиною мученическихъ подвиговъ первыхъ христіанъ? Развѣ онъ этимъ не способствовалъ распространенію новыхъ, живительныхъ идей, хотя и противъ воли своей? Вотъ вамъ ужъ одна польза его существованія.

— Но сколько дѣтей умираютъ въ самомъ нѣжномъ возрастѣ! Они только успѣли возбудить въ сердцахъ родителей надежды и покидаютъ землю ничего не осуществивъ.

— Я бы могъ вамъ отвѣтить словами Диккенса сказанными по случаю смерти маленькой дѣвочки въ одномъ его романѣ: когда смерть уноситъ невиннаго младенца, то изъ каждой слезы пролитой на его могилѣ родятся новыя добродѣтели въ сердцахъ скорбящихъ. Я никакъ не допускаю чтобы мой бѣдный молчаливый товарищъ не принесъ своей доли пользы на свѣтѣ. Страданія какія онъ перенесъ должны неизгладимо врѣзаться въ душу каждаго кто о нихъ узналъ, и возбудить мысль что слѣдуетъ съ большимъ стараніемъ разыскивать несчастныхъ и помогать имъ, иногда даже противъ воли ихъ, щадя по возможности ихъ самолюбіе. Скажу вамъ откровенно, Анна Николаевна, меня совѣсть очень мучила насчетъ бѣднаго товарища, и я себя горько упрекалъ въ томъ что мало принялъ въ немъ участія. Не будь я тогда вѣтренымъ мальчишкой, я бы догадался что такъ глядятъ только люди пришибенные горемъ.

— Я начинаю входить въ вашу теорію, Викторъ Семеновичъ, отвѣчала я. — Онъ прожилъ и страдалъ не безъ пользы и для меня.

Странно, какъ мы розно смотримъ на вещи. Гдѣ я вижу пошлость, скуку, безвыходную тоску, тамъ онъ умѣетъ найти отрадную, прекрасную сторону. Онъ можетъ любить людей и вѣрить въ искренность чувства, а я вездѣ только вижу эгоистическій разчетъ. Неужели нужно пройти рядъ страданій чтобы дойти до этихъ воззрѣній? Неужели они останутся для меня недоступны? И этотъ холодъ въ груди, эта невыносимая тоска неужели никогда не пройдутъ?

10е марта.

Сегодня Викторъ разказалъ мнѣ подробно исторію своей прошлой жизни. Какъ любилъ онъ свою мать и какъ возмутительно поступала съ нимъ жена! Нужно же было ему повстрѣчаться съ такою недостойною женщиной….

По крайней мѣрѣ онъ теперь, бѣдный, не борется съ нуждой. Наши отношенія уже вовсе не натянуты. Мы самые искренніе, добрые друзья. Я вижу что онъ всегда радъ моему приходу, что я его не стѣсняю, и мнѣ это очень отрадно. Великое дѣло духъ который живетъ въ человѣкѣ. Викторъ, этотъ слабый, болѣзненный человѣкъ, въ которомъ едва тлѣетъ искра жизни, совсѣмъ подчинилъ меня. Никогда еще я не чувствовала надъ собой такой власти. Все мнѣ теперь представляется съ другой точки зрѣнія. Сначала у меня въ умѣ ясно отдѣлялись его понятія отъ моихъ, теперь же они часто сливаются, и я чувствую что образъ мыслей моихъ измѣняется все болѣе и болѣе. Боже! продли жизнь этого праведнаго человѣка! Отъ него я жду исцѣленія…. Да и ему вѣдь нужно же имѣть на землѣ свою долю счастія!

26е марта.

Вотъ прошло шесть недѣль послѣ переѣзда. Горенкова ко мнѣ. Я тогда не подозрѣвала какого добраго генія я пріютила у себя. Прочитываю въ дневникѣ своемъ то что писала въ ночь послѣ свадьбы. Какая буря потрясала меня! И въ эту роковую минуту онъ явился моимъ избавителемъ; глаза его будто говорили мнѣ: взгляни мнѣ въ душу, какъ все тутъ мирно и свѣтло. Я такъ измѣнилась за это время что даже не понимаю какъ мнѣ все тогда представлялось въ иномъ свѣтѣ. Смертельная тоска моя исчезла. Я спокойна, иногда даже весела. Все что я вижу, слышу или читаю, возбуждаетъ во мнѣ мысль: что скажетъ Викторъ на это? и я невольно вдумываюсь въ его мысли. Для меня такъ легко читать въ его душѣ, точно въ открытой книгѣ; и чѣмъ болѣе вдумываюсь я въ его воззрѣнія, тѣмъ мнѣ отраднѣе и легче. Онъ дѣйствуетъ на меня какъ цѣлебный источникъ на больнаго. Многое я передумала въ это время; его опасная болѣзнь, близость смерти, все это наводитъ на серіозныя мысли. Ахъ, еслибъ онъ могъ прожить со мной, подольше! Онъ мнѣ такъ нуженъ…. мысль о близкой смерти его для меня ужасна…. Неужели я его люблю? Нѣтъ, нѣтъ! это не любовь…. Я всею душой уважаю его, какъ ученица своего учителя, какъ дочь отца, но я его не люблю какъ любила Аркадія. Между нами чувство сродства; мы такъ хорошо другъ друга понимаемъ! Не помню, съ чего это такъ пришлось, но мы говоримъ другъ другу ты. Такъ живо припоминаю я теперь то счастливое время когда покойный отецъ мой былъ еще живъ, мой совѣтникъ, мой идеалъ! Дѣвочки мои любятъ меня. Какъ хорошо когда ихъ рученки обвиваютъ мою шею и онѣ называютъ меня самыми нѣжными именами! Мой день проходитъ въ заботахъ о дорогомъ мнѣ больномъ и дѣтяхъ. Мнѣ даже некогда грустить и хандрить. Прежде моя доля радости и счастья казалась мнѣ такою скудною; я роптала, мучилась, винила всѣхъ…. а теперь мнѣ все равно; я только думаю объ этихъ трехъ близкихъ моему сердцу и чувствую что я стала счастливѣе. Неужели вся тайна счастія состоитъ въ томъ чтобъ любить и забывать себя? Я убѣждена что ясность души Виктора выходитъ изъ этихъ двухъ источниковъ. Судьба ему ничего другаго не оставила…. Но вѣдь этого довольно. Я все ему сказала что пережила и перечувствовала и что думаю и чувствую теперь. Онъ очень интересуется Николаемъ и много про него разспрашиваетъ. Вчера Долгомірова оставила у меня письмо Николая, которое я прочла Виктору. Онъ исполняетъ теперь всѣ обязанности простаго работника. Описавъ свой образъ жизни, онъ прибавляетъ: «Вы знаете, милая тетушка, о комъ вамъ слѣдуетъ писать въ вашихъ письмахъ чтобы доставить мнѣ удовольствіе? Побалуйте меня, какъ всегда баловали и пошлите мнѣ вѣсточку объ Аннѣ. Я бы навѣки остался вялымъ барченкомъ, ничего не смыслящимъ и не понимающимъ ни себя, ни другихъ, еслибы не встрѣтился съ ней. Могу ли я на нее пенять что она не въ состояніи была отдаться душой такому мальчишкѣ какимъ долженъ я былъ ей казаться? Вы писали мнѣ о ея бракѣ съ совершенно незнакомымъ ей человѣкомъ. Не скажу чтобъ она поступила осторожно, — но какъ это рѣшительно и смѣло! Вы знаете, тетушка, какъ мало въ нашей сферѣ характеровъ. Возьмите любую женщину нашего знакомства; каждая изъ нихъ, хотя и со слезами и вздохами, а сдѣлалась бы игрушкой какой-нибудь Марѳы Васильевны, и никогда не сумѣла бы выпутаться. Вотъ на такую-то женщину мужъ можетъ положиться. Скажите ей что я желаю ей счастія и прошу ее иногда съ участіемъ вспоминать обо мнѣ.»

Добрый Николай! какъ онъ мнѣ преданъ и какъ снисходительно обо мнѣ судитъ. Когда Викторъ прочелъ это письмо, онъ взялъ мою руку и сказалъ своимъ кроткимъ, симпатичнымъ голосомъ:

— Вотъ кто долженъ замѣнить меня когда меня не станетъ. Онъ достоинъ тебя.

— Не говори такъ, другъ мой! воскликнула я въ испугѣ: — Не покидай меня! Теперь только я счастлива.

Слезы покатились по его щекамъ:

— Хорошо на землѣ, сказалъ онъ. — Тяжело будетъ разставаться съ тобою.

5е апрѣля.

Съ тѣхъ поръ какъ Викторъ у меня въ домѣ, злые припадки его повторились всего два раза, между тѣмъ какъ прежде они бывали гораздо чаще. Силы его поправляются. Друзья его также это замѣтили. Вчера я заговорила съ Густавомъ Ивановичемъ о его здоровья: нельзя ли, при благопріятныхъ обстоятельствахъ, надѣяться на его исцѣленіе? Докторъ замялся и сталъ перелистывать альбомъ. «Скажите, начала я опять, не отправиться ли намъ въ Италію? Можетъ-быть южный климатъ будетъ для него полезенъ.» Докторъ пристально посмотрѣлъ на меня. «Доченька», сказалъ онъ тихо и грустно, взявъ мои обѣ руки въ свои, «не разлучайте его съ привычною обстановкой, а сами привыкайте къ мысли что у васъ въ домѣ временный гость, котораго послѣдніе дни вы услаждаете.» Гертнеръ всталъ и простился со мной. Мнѣ стало невыразимо грустно.

Когда дѣти вбѣжали сказать что Викторъ желаетъ меня видѣть, я очень боялась какъ бы онъ не замѣтилъ моихъ заплаканныхъ глазъ и не догадался о причинѣ. Къ счастію, пришелъ Кошелевъ. Онъ принесъ новую статью которую прочелъ намъ въ слухъ. Я совершенно примирилась съ нимъ и съ Маланьевымъ. Оба они славные; они никогда не обижаются когда имъ дѣлаютъ замѣчанія, такъ что я ихъ уже отучила отъ многихъ дурныхъ привычекъ. За то и они всегда высказываются когда имъ что-нибудь не по нутру. Мнѣ много отъ нихъ достается и часто у насъ идутъ очень жаркіе споры. Они увѣряютъ что во мнѣ духъ критики заглушаетъ всякое теплое чувство. Часто они бранятъ меня что я ничего путнаго не дѣлаю имѣя на то всѣ средства. Разказывала я имъ о своихъ попыткахъ въ деревнѣ. По ихъ мнѣнію я принялась за все какъ нельзя хуже, не умѣла дѣйствовать на убѣжденіе, словомъ, разбранили меня какъ дѣвчонку. Маланьевъ, особенно, очень безцеремоненъ, легко горячится и теряетъ тогда всякую мѣру, но мнѣ нравится его безхитростность. Иногда я мысленно ставлю параллель между ними и Подкуровымъ котораго я выгнала изъ дому за грубость. Какая разница! Подкуровъ былъ себѣ на умѣ и постоянно старался эксплуатировать въ свою пользу чужіе карманы; эти же безкорыстны до щепетильности. Въ первое время нашего знакомства я приглашала ихъ приходить ко мнѣ обѣдать почаще, но они упорно уклонялись, выражая опасеніе что лакомыя блюда избалуютъ ихъ, и что имъ послѣ не понравится ихъ дешевый обѣдъ. Викторъ уговорилъ меня чтобъ я не настаивала, что друзья его боятся сдѣлаться блюдолизами…

20е апрѣля.

Я какъ во снѣ!… Неужели я все это на яву пережила? Онъ любитъ меня!… Сегодня утромъ послушала я какъ онъ учитъ своихъ дѣтей, а когда дѣвочки пошли играть, мы съ нимъ разговорились о нихъ:

— Я виноватъ предъ дѣтьми, сказалъ между прочимъ Викторъ. — Я послѣднее время меньше о нихъ заботился чѣмъ прежде.

— Да я бы этого и не позволила, отвѣчала я, — вѣдь и мнѣ нужно имѣть маленькую долю заботъ; а то что я имъ за мать?

— Другъ мой, возразилъ онъ и такъ особенно на меня посмотрѣлъ что сердце мое затрепетало онъ этого взгаяда, — о, еслибъ я только не былъ на краю могилы!…

Это былъ вопль души. Ему такъ хотѣлось жить, а предъ нимъ была неминуемая отверстая бездна. Мнѣ стало невыразимо жаль его. Я обняла его, и онъ поцѣловалъ меня нѣсколько разъ горячо и нѣжно.

Мы просидѣли обнявшись, и долго, долго, тихо разговаривали. Ему хотѣлось сказать мнѣ все что у него было на душѣ. А я ловила жадно его мысли и все хотѣлось мнѣ слышать его добрыя слова. Говорилъ онъ о вѣчности, о свиданіи за гробомъ, и такъ мнѣ было отрадно и хорошо отъ его словъ! Мнѣ стало особенно ясно что существованіе наше не прекращается на землѣ. Всѣ мои сомнѣнья исчезли….

Дѣти пришли и сѣли на диванъ рядомъ съ нами, прижимаясь къ намъ. Наше настроеніе будто сообщилось имъ; они забыли свою обыкновенную рѣзвость и сидѣли тихо, лаская то отца, то меня.

— Когда это ты, папа, будешь совсѣмъ здоровъ? спросила Надя. — Неужели ты все такъ будешь сидѣть въ халатѣ?

— Молитесь за меня, мои милые, Богъ внемлетъ молитвамъ дѣтей, сказалъ Викторъ со своею грустною, кроткою улыбкой.

— Да мы за тебя молимся каждое утро и каждый вечеръ, а ты все не поправляешься, сказала Соня.

— Мама, а ты молишься за папу? спросила она меня вдругъ.

— Какъ же, мой дружокъ! Развѣ ты думаешь что я его не люблю?

Какъ близко связаны мы были въ эту минуту!

Вечеромъ, послѣ чая, Викторъ жаловался на большую усталость и слабость. Я ушла рано чтобы не лишить его нужнаго отдыха и дать ему время оправиться отъ сегодняшнихъ впечатлѣній.

Непреодолимое желаніе пережить еще разъ мысленно этотъ чудный день влекло меня писать дневникъ. Нѣтъ, такой день никогда не вернется, онъ слишкомъ хорошъ!

XI.

Анна не предчувствовала съ какою ужасною точностью сбудутся послѣднія слова ея дневника.

— На другое утро рано вбѣжала къ ней нянька и разбудила ее отчаянными криками: «Баринъ умеръ!» Старуха была внѣ себя. Анна вскочила, накинула на себя пенюаръ и въ ужасѣ бросилась въ спальню мужа. Одного взгляда было достаточно чтобъ убѣдиться въ истинѣ. Предъ ней лежалъ холодный трупъ. Она упала на колѣни, и горе высказалось слезами и рыданьями. Итакъ, ихъ вчерашній памятный, чудный разговоръ былъ послѣднимъ. Никогда не услышитъ она больше этого пріятнаго голоса, этихъ добрыхъ словъ! Какъ жить одной безъ него!

Люди между тѣмъ сами распорядились послать за докторомъ. Гертнеръ тотчасъ пріѣхалъ и засталъ Анну въ порывѣ перваго горя.

При видѣ друга, она молча протянула ему руку. Онъ ее обнялъ и потомъ сказалъ мягко:

— Анна, вы закончили доброе дѣло, вы доставили достойному человѣку единственное счастіе которое улыбалось ему въ жизни. Благословеніе праведника принесетъ вамъ миръ и счастіе.

— Вы говорите мнѣ о счастіи, а вѣдь его нѣтъ. Какъ буду я жить безъ него! произнесла Анна, рыдая.

— А дѣти знаютъ уже? спросилъ Гертнеръ.

Этотъ вопросъ вернулъ Анну къ сознанію своихъ обязанностей. Она пошла къ дѣтямъ, про которыхъ всѣ забыли. Дѣвочки уже проснулись и звали няню, но никто ихъ не слыхалъ. Когда Анна къ нимъ вошла, Соня испуганно спросила ее:

— Мама, что съ тобой? Отчего ты плачешь?

— Гдѣ няня? спросила Надя: — мы ее зовемъ, зовемъ…

— Дѣти мои, сказала Анна дрожавшимъ отъ слезъ голосомъ, — станьте на колѣни и молитесь чтобъ Богъ принялъ вашего папу къ себѣ на небо… Его нѣтъ больше съ нами…. онъ пересталъ страдать и мучиться.

Дѣвочки заплакали. Анна цѣловала и утѣшала ихъ.

— Теперь вы совсѣмъ мои. Вѣдь вы меня любите?

Дѣти повисли у нея на шеѣ. Густавъ Ивановичъ, между тѣмъ, взялся за нужныя распоряженія; началась безшумная суетливость какъ бываетъ въ домѣ гдѣ покойникъ.

Анна ушла къ себѣ въ спальню вмѣстѣ съ дѣтьми. Она боялась и на минуту съ ними разстаться, какъ будто безъ нихъ все хорошее что терпѣливый, кроткій страдалецъ излилъ въ ея душу, должно было улетѣть отъ нея вмѣстѣ съ нимъ. Вошелъ докторъ.

— Зачѣмъ я не была тамъ когда онъ лежалъ въ предсмертныхъ мукахъ! воскликнула она. — Ему бы легче было перенести страданія, а то онъ умеръ совершенно брошенный всѣми!

— Смерть была мгновенна, отвѣтилъ докторъ: — ударъ сердца. Должно-быть онъ умеръ въ два часа ночи. Спокойное положеніе его показываетъ что онъ не мучился предъ смертью. Благодарите Бога за это, дѣти. Если отцу вашему было тяжело жить на свѣтѣ, то по крайней мѣрѣ смерть пришла легко.

Черезъ два дня вынесли изъ дому синій бархатный гробъ. Похороны были скромныя; кромѣ друзей покойника никого не было. Сильная натура Анны переработала въ тѣ дни потрясающее впечатлѣніе произведенное внезапною смертью. Скорбь ея приняла другой характеръ: глубокое сожалѣнье о разлукѣ смягчалась самыми отрадными воспоминаньями.

Какая перемѣна произошла въ ней въ это послѣднее время! Болѣзненное ожесточеніе ея исчезло. Отлетѣвшій другъ научилъ ее любить и вѣрить. Жизнь не пугала ее своею безотрадностью и пошлостью; она ничего уже не требовала отъ другихъ, а только хотѣла давать изъ сокровища своего сердца.

Вотъ съ какими чувствами провожала она глазами гробъ дорогаго друга когда его опускали въ могильный склепъ. Она стояла молча, неподвижно, слезы тихо катились изъ глазъ ея, она едва слышно прошептала:

— Благодарю тебя, другъ мой!

Кошелевъ, Маланьевъ и Густавъ Ивановичъ проводили ее домой. Дѣти усѣлись рядомъ съ ней въ карету, прижимаясь къ ней, и грустно молчали всю дорогу.

— Друзья мои, сказала Анна своимъ тремъ гостямъ, когда они собрались въ ея гостиной, — скоро я съ вами прощусь. Я переселюсь въ деревню, здѣсь время мое уйдетъ безъ пользы а я должна чѣмъ-нибудь почтить память покойнаго мужа и жить въ его духѣ.

— Вы правы, Анна Николаевна, сказалъ Гертнеръ, послѣ минутнаго молчанія, — уѣзжайте. Здѣсь вамъ слишкомъ тяжело. Начните новую жизнь, хозяйничайте, устраивайте, будьте провидѣньемъ вашихъ крестьянъ. Мнѣ теперь за васъ не страшно.

Анна протянула ему руку. Она видѣла что этотъ добрый, чистосердечный старикъ любящимъ сердцемъ своимъ угадалъ перемѣну которая въ ней совершилась.

— Анна Николаевна, сказалъ Кошелевъ, — мы съ вами какъ-то сроднились. Мы не можемъ разстаться какъ чужіе и ничего другъ про друга не знать. Позвольте намъ иногда писать къ вамъ, чтобъ узнать отъ васъ какъ вы живете, что дѣлаете, что думаете.

— Благодарю васъ; я хотѣла просить васъ объ этомъ. Мы должны навсегда остаться добрыми друзьями.

— А можетъ-быть намъ удастся и заглянуть къ вамъ когда-нибудь, замѣтилъ докторъ. — Вѣдь теперь строятъ новую желѣзную дорогу.

— Да, да, подхватила Анна, — пріѣзжайте ко мнѣ. Мы будемъ вспоминать о немъ. — Помолчавъ немного она прибавила: — Я не оставлю здѣсь останковъ моего дорогаго Виктора, я повезу ихъ съ собою.

XII.

Прошло болѣе двухъ лѣтъ. Зима тряхнула полой и осыпала всѣ поля, луга и деревья бѣлымъ пухомъ. Сельскіе жители К--ской губерніи говорили что не помнятъ такого снѣга и къ веснѣ пророчили большой разливъ.

Ясный, морозный декабрьскій день клонился уже къ вечеру. Послѣдніе лучи заходящаго солнца освѣщали розовымъ блескомъ бѣлый снѣгъ, и деревья начинали принимать фантастическія формы. По дорогѣ къ селу Ильинскому ѣхали крытыя сани. Медленно тащили ихъ три маленькія крестьянскія лошадки гуськомъ. Снѣгъ скрипѣлъ подъ полозьями, и сани переваливались по буграмъ. Въ саняхъ сидѣло двое мущинъ, закутанныхъ въ енотовыя шубы. Приподнятые воротники мѣшали разглядѣть ихъ лица, но можно было замѣтить что они очень рознились ростомъ. Оба казались нетерпѣливы, потому что часто приподымались чтобы посмотрѣть черезъ плечо кучера, не видать ли села.

— Эй, голубчикъ, закричалъ мужику низенькій сѣдокъ, — эдакъ ты насъ никогда не довезешь, нельзя ли поскорѣй?

— Снѣгу больно много, баринъ.

— А далеко еще? спросилъ другой путешественникъ.

— Да чай верстъ пять еще осталось.

Настало продолжительное молчаніе. Наконецъ маленькій господинъ обратился къ своему спутнику:

— Вы, кажется, трусите? спросилъ онъ полушутливо, полуучастливо. — Не хотите ли успокоительныхъ капель?… Ахъ, да вотъ, кажется, и Ильинское видно.

— Это самое Ильинское и есть, подтвердилъ ямщикъ.

Опять настало молчаніе. Наконецъ они подъѣхали къ околицѣ. уже совсѣмъ стемнѣло. Кое-гдѣ виднѣлись огоньки, когда они въѣхали въ большое село. Наконецъ разглядѣли они барскій домъ на горкѣ, довольно просторный, хотя и одноэтажный. Сани завернули на дворъ и остановились у крытаго подъѣзда. На немъ тотчасъ показались два лакея.

— Мартынъ Ѳедоровичъ, мое почтеніе! весело воскликнулъ маленькій господинъ. — Дома Анна Николаевна?

— Господи!… Густавъ Ивановичъ! радостно воскликнулъ старый буфетчикъ. — Какъ барыня вамъ обрадуется! Побѣгу доложить.

— Стойте! закричалъ повелительно докторъ. — Только не говорить кто пріѣхалъ. Доложите только: гости, молъ, какіе-то тутъ.

Очень ужь Мартыну хотѣлось разсмотрѣть лицо втораго пріѣзжаго, но напрасно: онъ стоялъ слишкомъ далеко. «Кто это можетъ быть?» спрашивалъ онъ себя, «чай также изъ нашихъ прежнихъ питерскихъ». Въ залѣ онъ встрѣтился съ Анной.

— Гости пріѣхали, прохрипѣлъ онъ въ попыхахъ.

Анна съ удивленіемъ посмотрѣла на него. У нея такъ часто бывали гости что она не понимала изъ-за чего Мартынъ такъ волновался.

— А кто это? спросила она съ нѣкоторымъ любопытствомъ.

— Не могу знать-съ.

Анна пожала плечами.

— Просить, конечно, отвѣчала она.

Мартынъ Ѳедоровичъ бѣгомъ пустился назадъ, несмотря на старость и ревматизмъ въ ногахъ. Анна была сильно заинтересована. Она догадывалась что должно-быть старые знакомые къ ней пріѣхали. Наконецъ показалась въ дверяхъ маленькая фигура доктора.

— Доченька, вотъ и я! воскликнулъ онъ весело.

Анна вскрикнула отъ радости. Оба со слезами обнялись. Прошло нѣсколько секундъ въ радостныхъ привѣтствіяхъ, такъ что Анна и не замѣтила присутствія третьяго лица въ залѣ.

— А посмотри-ка, доченька, кого я вамъ привезъ! спохватился вдругъ докторъ.

Анна взглянула, и яркая краска выступила на ея лицѣ.

— Неужели вы захотѣли видѣть меня послѣ того какъ я недостойно поступила съ вами? проговорила она дрожащимъ голосомъ. — Вѣдь вы знаете какъ я виновата?

— Не безпокойтесь, онъ все знаетъ. Браните меня какъ хотите, а я все выболтнулъ по старческой привычкѣ, сказалъ докторъ скороговоркой, какъ упрямыя дѣти иногда просятъ прощенія у родителей.

— И вы все-таки пріѣхали? Благодарю васъ, добрый, добрый Николай, сказала Анна тихо; слезы душили ее.

— Гдѣ же ты, мама? послышался голосокъ, и Соня вбѣжала въ залу, но увидавъ чужихъ вдругъ остановилась.

— А, Соня! Старый пріятель! Да какъ она выросла! Помнишь меня?

— Помню, отвѣчала дѣвочка съ полурадостною, полустыдливою улыбкой.

Докторъ не вышелъ изъ ея дѣтскихъ воспоминаній. Анна вѣдь часто говорила о немъ, а между тѣмъ время прошло; онъ опять сталъ для нея будто чужимъ.

— Мы васъ сейчасъ согрѣемъ чаемъ, пойдемте, пригласила Анна, побѣдивъ свое волненіе, и увела гостей въ уютную угловую комнату.

— Какъ у васъ тутъ славно устроено, доченька! воскликнулъ докторъ.

— Все что вы тутъ видите работало мое юное поколѣніе въ Ильинскомъ. Неправда ли что рѣзьба очень не дурная? Конечно рисунки и трафареты мои, во все же работа довольно чистая. А вышивали это у меня въ школѣ. Я хотѣла поощрить моихъ учениковъ и ученицъ, давая имъ возможность заработать кое-что. Теперь и сосѣднія барыни всѣ захотѣли имѣть такую же мебель, и у меня въ Ильинскомъ развивается новая промышленность. Завтра я вамъ все покажу что у меня тутъ устраивается.

Анна была радостно возбуждена. Глаза ее блистали и краска играла на щекахъ. Николай съ восхищеніемъ слѣдилъ за каждымъ ея словомъ, за всѣми ея движеніями. Что сдѣлалось съ нею? Онъ долженъ былъ сознаться что никогда еще она не казалась ему такою привлекательною, милою. Это не была болѣе мраморная богиня; это была вполнѣ женщина съ любящею душой, ласковая, снисходительная. Эти тоненькія губы улыбались теперь такъ кротко и мило. Эти глубокіе глаза глядѣли такъ ясно; голосъ и тѣлодвиженія были такъ мягки.

«Полюбитъ ли она меня теперь?» думалъ Николай. «Откуда у нея эта улыбка, этотъ кроткій, свѣтлый взглядъ? Когда я ее зналъ, она глядѣла строго и задумчиво. Она полюбила безъ меня, это ясно: только любовь можетъ такъ преобразить человѣка. Если она полюбила своего покойнаго мужа, то неужели его тѣнь станетъ между нами?» Нехорошее чувство ревности зашевелилось въ немъ.

— Что, дѣти, какъ вамъ живется тутъ въ деревнѣ? спросилъ докторъ.

— Ничего, весело, отвѣчала Соня. — А я тутъ въ школѣ учу читать, прибавила она, съ дѣтскою довѣрчивостью прислоняя головку къ плечу доктора.

— Ей мама тогда только позволяетъ учить когда она была прилежна, объяснила Надя.

— А ты что дѣлаешь? Также учишь?

— Нѣтъ, мнѣ только восемь лѣтъ, я еще маленькая, сама ничего не умѣю. — Всѣ разсмѣялись. — Только вотъ немного читаю и пишу, да шью шапочки крестьянскимъ дѣтямъ.

Наденька съ другой стороны усѣлась возлѣ я ктора и взяла его за руку.

— А у насъ будетъ скоро елка для крестьянскихъ дѣтей, тамъ въ залѣ. Тогда тутъ много собирается народу. Мама закупаетъ пряниковъ, рожковъ, яблокъ, игрушекъ, и мы все это раздаемъ. Мы теперь съ Соней шьемъ одѣяла, кофточки, рубашечки и шапочки, и все это также даримъ. Я сейчасъ вамъ покажу что у насъ тамъ приготовлено.

Обѣ соскочили проворно съ дивана и побѣжали за своими работами.

— Счастливыя дѣти! замѣтилъ докторъ: — Какъ имъ тутъ привольно и хорошо рости и развиваться! Какъ здраво складывается ихъ жизнь! Не то что у этихъ бѣдныхъ куколокъ, которыя, въ пухъ и прахъ разнаряженныя, гуляютъ по Невскому проспекту и такъ вяло и тоскливо слушаютъ своихъ гувернантокъ, силящихся между тѣмъ на иностранномъ діалектѣ развивать ихъ умственныя способности. Съ какою дѣтскою граціей эти двѣ милашки подсѣли ко мнѣ, и какъ довѣрчиво ввели меня въ свой бытъ! А посмотрите-ка на нашихъ столичныхъ маленькихъ барышень, какъ подходятъ онѣ съ низкимъ реверансомъ, натянутыя, принужденныя, и когда подойдешь съ ними поздороваться, то милостиво подадутъ вамъ кончики пальцевъ. Ихъ нельзя и дѣтьми назвать.

— Благодарю васъ что вы такъ снисходительны къ моимъ дикаркамъ, отвѣчала мать. — Боюсь только что они вамъ скоро надоѣдятъ.

У Анны это была чисто материнская уловка чтобъ услышать еще что-нибудь пріятное о своихъ дочеряхъ, и она не ошиблась.

— Эти дѣти вѣрно очень васъ любятъ, сказалъ Николай. Взглядъ его дополнялъ: «иначе и быть не можетъ».

— Кажется, а впрочемъ не знаю, отвѣчала Анна съ лукавою улыбкой.

Дѣти вернулись съ цѣлою рукодѣльною выставкой въ передникахъ. Николай воспользовался случаемъ чтобы пріобрѣсти ихъ доброе расположеніе; онъ чувствовалъ что ихъ хорошо имѣть союзниками. Онъ началъ разспрашивать съ большимъ участіемъ кому назначался поясокъ и кому кофточка. Дѣвочки отвѣчали непринужденно и весело глядѣли на него своими ясными глазками.

Соня очень походила на отца глазами и улыбкой, была смугла, съ яркимъ румянцемъ и полнымъ личикомъ. Темные глаза ея были восхитительны: въ нихъ уже таилась дѣвическая скромность и стыдливость, смѣшанныя съ чисто дѣтскою веселостью и беззаботностью. Наденька рѣзвая, игривая, сдѣлалась общимъ баловнемъ. Ее было труднѣе воспитывать чѣмъ Сонечку; она была склонна къ своенравію, но Анна умѣла ее сдерживать.

За чаемъ Анна выказала въ угощеніи своихъ гостей привѣтливую заботливость настоящей русской помѣщицы. Какъ всѣ ея движенья были просты и граціозны! Николай не могъ наглядѣться и налюбоваться на нее. Онъ терялся съ догадкахъ о томъ что Анна думаетъ о его пріѣздѣ… Еслибъ я пріѣхалъ некстати, она не была бы такъ весела", порѣшилъ онъ наконецъ. «Но когда же эти дѣти лягутъ спать? Они, пожалуй, съ веселья просидятъ тутъ до полуночи.»

— Завтра я приглашу Кошелева съ женой сюда обѣдать, объявила Анна.

— Ахъ, да! Ну, какъ вы имъ довольны? спросилъ докторъ.

— Чрезвычайно! Одного я только боюсь что онъ превратитъ мою молодежь въ такихъ ученыхъ что всѣ они бросятъ плугъ и борону и отправятся по слѣдамъ Ломоносова. Начало положено, онъ довелъ до осмысленнаго чтенія. Въ полтора года и то хорошо. Говоритъ что дѣти берутъ у него много книгъ изъ сельской библіотеки, которую я завела, но онъ, кажется, немного сангвиникъ.

— А кто этотъ Кошелевъ? спросилъ Николай.

— Это былъ другъ моего покойнаго мужа (Анна сказала это не твердо, потому что чувствовала что упоминаніе о покойномъ мужѣ должно быть непріятно Николаю). — Я его пригласила сюда завѣдывать школой. Вы себѣ представить не можете, Густавъ Ивановичъ, сколько мнѣ стоило хлопотъ его женить.

— Ба! Да вы тутъ деспотомъ стали, людей заковываете въ брачныя узы противъ желанія!

— Ну, не совсѣмъ противъ желанія. Онъ только чужими руками жаръ загребалъ. Вы представить себѣ не можете какая робкая натура! За то теперь меня каждый день благодаритъ… покуда! прибавила она лукаво.

— Ну, а жонка какая ему попалась? Ничего?

— Ничего, умная, гувернанткой была у сосѣдей помѣщиковъ; нельзя сказать чтобы красавица, но очень хорошая женщина. Мы съ ней сошлись. Они почти каждый день бываютъ у меня. Иногда мы по вечерамъ читаемъ.

— А я вамъ еще не разказалъ какими судьбами мы теперь здѣсь…. Скажите пожалуста, когда дѣти у васъ ложатся? спросилъ Густавъ Ивановичъ вдругъ ни къ селу, ни къ городу. Николай не могъ не улыбнуться этой безцеремонной, безхитростной выходкѣ. Да и Анна должно-быть не даромъ спрятала лицо свое за самоваръ.

— А въ самомъ дѣлѣ, вамъ пора, дѣти! сказала она очень серіозно. — Сонечка, погляди на часы. Кажется ужь пробило половина девятаго.

— Мама, позволь намъ дольше оставаться, просила Надя.

— Нѣтъ, барышни, не совѣтую! отвѣтилъ докторъ самымъ внушительнымъ тономъ. — Это совсѣмъ не здорово.

Рѣшительный тонъ доктора такъ подѣйствовалъ на дѣвочекъ что онѣ только посмотрѣли на него большими глазами, встали и распростились съ гостями. Наденька подошла къ матери, взяла ее за руку и многозначительно взглянула на нее.

— Иду, иду! отвѣчала Анна на этотъ взглядъ. — Вы меня извините, милые гости, если я васъ на минутку оставлю. — Она всегда молилась вмѣстѣ съ дѣтьми когда онѣ отходили ко сну.

Когда она вышла изъ комнаты, докторъ обратился съ самодовольною улыбкой къ Ладову:

— Ну, батюшка, теперь у насъ сейчасъ начинается пятое дѣйствіе.

— Ахъ, докторъ! Повѣрите ли: у меня просто лихорадка, какъ предъ сраженіемъ.

Анна между тѣмъ проводила дѣтей въ свою спальню, гдѣ стояли ихъ двѣ кроватки. Соня встала предъ кивоткой и прочитала вечернюю молитву, помолилась за упокой души отца, за живыхъ ей близкихъ.

Анна стояла на колѣняхъ, но не слушала дѣтской молитвы. Она творила другую. Съ самаго пріѣзда Николая она знала зачѣмъ онъ пріѣхалъ и какой разговоръ ей предстоитъ. Рѣшеніе ея было принято; она встала, перекрестилась и крѣпко обняла своихъ падчерицъ, затѣмъ вернулась къ гостямъ.

— Я хотѣлъ вамъ разказать какъ мы сюда собрались съ этимъ молодымъ человѣкомъ, началъ докторъ. — Меня послали въ вашу губернію для ревизіи по дѣламъ врачебной управы. Этотъ молодой человѣкъ долженъ былъ ѣхать во свояси, я и предложилъ ему заѣхать по дорогѣ къ вамъ.

Анна улыбнулась; по дорогѣ значило сдѣлать объѣздъ въ восемьсотъ верстъ.

— А вы теперь только вернулись изъ-за границы? спросила она Николая.

— Да, Анна Николаевна. Многому пришлось учиться. Я вѣдь отправился туда очень наивнымъ молодымъ помѣщикомъ.

— Разкажите мнѣ что вы дѣлали? спросила Анна мягко и задумчиво. — Прошедшее воскресло предъ ней съ удивительною живостью; ей представились тысячи воспоминаній.

— Анна Николаевна, я учился! Я прошелъ трудную школу, отвѣчалъ Ладовъ. — Выучился ли я чему-нибудь или остался попрежнему никуда не пригоднымъ, это окажется въ послѣдствіи.

— Вотъ что было, доченька, вмѣшался докторъ, — этотъ юноша, котораго вы тутъ видите, работалъ какъ негръ. Сперва онъ въ Голландіи познакомился съ уходомъ за рогатымъ скотомъ, былъ простымъ работникомъ и началъ съ азбуки. Теперь онъ изъ любаго Фильки или Митьки сдѣлаетъ отличнаго скотника. Потомъ побылъ въ Англіи и изучилъ примѣненіе разныхъ земледѣльческихъ орудій и тутъ ему пришлось знакомиться съ молотомъ, наковальней и даже столярнымъ ремесломъ. Чтобы держать машины нужно умѣть ихъ чинить! Посмотрите какія у него стали руки! Точно терки! Слушалъ лекціи, читалъ, соображалъ, словомъ, трудился какъ только въ состояніи трудиться человѣкъ который любитъ строгую красавицу и хочетъ заслужить ея уваженіе. Надежда поддерживала его и энергія не ослабѣвала; Онъ вернулся въ отечество съ познаніями, съ любовью къ труду, пониманіемъ, но все это погибнетъ въ немъ, пропадетъ даромъ какъ скоро живительная надежда исчезнетъ.

Анна все время слушала съ потупленными глазами и задумчивымъ выраженіемъ.

— Выслушайте меня, Николай, сказала она тихо, — и сами посудите, можете ли вы найти во мнѣ то счастіе котораго вы жаждете? Я буду говорить откровенно, ничего не утаю…. Когда вы были моимъ женихомъ, я васъ не понимала и не любила. Ваша мягкость и любовь ко мнѣ нравились мнѣ, но сознаюсь вамъ, были минуты когда вы мнѣ казались пустымъ человѣкомъ и я раскаивалась въ своемъ рѣшеніи.

— Это понятно, Анна! Я самъ сознавалъ это.

— Вы знаете что было потомъ, какъ я ужасно стала виновата предъ вами своимъ непростительнымъ подозрѣніемъ. Самоувѣренность и презрѣніе къ людямъ довели меня до того что я потеряла мѣрило распознавать людей. Я стояла въ собственныхъ глазахъ такъ высоко что прочіе люди казались мнѣ ничтожными. Моя ужасная ошибка свергла меня съ этой высоты, но тогда я еще до того была ослѣплена что все еще не узнавала главной виновницы всѣхъ недоразумѣній, а все осуждала другихъ. Я чувствовала себя недостойною подать вамъ руку для примиренія и отчаивалась чтобы вы когда-нибудь могли мнѣ простить, а потому и рѣшилась отказаться отъ всѣхъ надеждъ на семейное счастіе и вышла замужъ за полуживаго. Такъ поступить было не легко для меня, потому что я начинала сознавать какое сердце я отъ себя оттолкнула. Ваше благородное рѣшеніе и твердость которую вы высказали произвели на меня глубокое впечатлѣніе…. Я начала уважать васъ и это дѣлало меня несчастнѣйшею женщиной, возбуждало во мнѣ жгучіе упреки, совѣсти; но, Николай, я и тогда еще васъ не любила. Надо мной должно было свершиться другое. Я полюбила этого живаго мертвеца котораго дни были сочтены. Онъ сдѣлался моимъ наставникомъ, моимъ исповѣдникомъ, полнымъ властителемъ надъ мыслями и чувствами моими. Я черезъ него перерождалась, и послѣ каждой бесѣды съ нимъ что-то новое, хорошее, живительное пробуждалось во мнѣ будто послѣ долгаго сна. Я никогда его не забуду. При каждомъ важномъ рѣшеніи, при каждой возникающей идеѣ, я мысленно спрашиваю его мнѣнія. Я думаю о немъ безпрестанно и чувствую что онъ и тамъ гдѣ онъ теперь старается меня поддерживать. Вотъ что я хотѣла вамъ сказать. Теперь рѣшайте, можете ли вы надѣяться на счастье со мною когда другая привязанность еще такъ сильна въ моемъ сердцѣ.

— Анна, отвѣчалъ Николай съ жаромъ, — вотъ какъ я понимаю вашу любовь къ покойному вашему мужу: онъ былъ для васъ воплощеніемъ доброты, разума, кротости, благородства, терпѣнія. Любите его! Не старайтесь изгнать его изъ вашей памяти и изъ вашего сердца. Если вы обязаны ему своимъ возрожденіемъ, то пусть память о немъ подкрѣпитъ васъ, мы вмѣстѣ станемъ благодарить его за то что онъ изъ васъ сдѣлалъ. Мы будемъ чтить память его какъ святаго. Послѣ того что вы мнѣ сказали, я никогда не стану васъ ревновать къ нему; напротивъ, я надѣюсь что вы полюбите меня совершенно иначе. Сознаюсь что я бы даже не хотѣлъ отъ васъ такого рода любви какую питали вы къ вашему покойному мужу. Я не святой, а потому роль Горенкова была бы для меня стѣсненіемъ. Я не требую чтобы вы меня любили какъ наставника и образцоваго человѣка, но полюбите меня хоть ради того что я искренно вамъ преданъ, много перенесъ горя изъ-за васъ и только съ вами могу найти счастіе.

— Николай, будете ли вы любить моихъ дѣвочекъ?

— Анна! Могу ли я не любить того что тебѣ дорого! воскликнулъ Ладовъ и взялъ ее за руку. Онъ оглянулся на доктора чтобы подѣлиться съ нимъ радостью, но тотъ исчезъ какъ призракъ. Вѣроятно онъ нашелъ что дѣло пошло на ладъ и что онъ тутъ лишній. Николаю пришлось одному нести все бремя радостныхъ ощущеній и тутъ онъ совершенно вышелъ изъ роли благовоспитаннаго, скромнаго молодаго человѣка. Пребываніе за границей положительно испортило его манеры, а то бы онъ не охватилъ такъ смѣло Анну за талію и не сталь бы ее цѣловать, какъ можетъ-быть голландскій сыроваръ цѣлуетъ свою невѣсту, а не какъ человѣкъ хорошаго общества. Анна, въ свою очередь, доказала какъ пагубны дурные примѣры. Прискорбно сознаться что она даже не думала наказать дерзкаго, принять строгую мину и торжественно указать на дверь, какъ слѣдуетъ благовоспитанной женщинѣ въ ея положеніи; нѣтъ, она осталась спокойно, улыбаясь глядѣла на Николая и даже… но нѣтъ, это слишкомъ невѣроятно чтобъ она отвѣчала на такіе тяжело-калиберные, фермерскіе поцѣлуи. Въ дверяхъ показался докторъ, съ самымъ безмятежнымъ лицомъ.

— Какія у васъ, Анна Николаевна, прекрасныя картины въ залѣ! произнесъ онъ невиннымъ голосомъ, какъ будто около него не совершалось ничего особеннаго.

— А эта картинка лучше всѣхъ! воскликнулъ Николай, взявъ Анну за плечи и повернувъ ее лицомъ къ доктору. (Хорошо что тутъ не было ни тетушки Долгоміровой, ни графини Бѣловой: что бы онѣ подумали объ этомъ бывшемъ образцѣ изящныхъ манеръ!)

Анна и тутъ не выразила гнѣва какъ бы подобало благовоспитанной женщинѣ; напротивъ, она разсмѣялась и протянула доктору обѣ руки.

— Ага, Николай Андреевичъ! Теперь небось весело? А что было съ вами когда мы подъѣзжали? воскликнулъ докторъ. — Ну поздравляю, отъ души поздравляю! Теперь все какъ слѣдуетъ.

Ладовъ былъ внѣ себя отъ радости. Онъ былъ веселъ какъ школьникъ послѣ сдачи послѣдняго экзамена. Веселость его сообщилась и другимъ, такъ что вечеръ прошелъ въ шуткахъ, планахъ для будущаго и еще нѣкоторыхъ проявленіяхъ фермерскихъ, заморскихъ манеръ со стороны Николая который видно сильно разчитывалъ на снисхожденіе Анны, и не ошибся. Веселость его ей нравилась; тутъ высказывалась сила его глубокой привязанности къ ней. Это была реакція всего что онъ перестрадалъ изъ-за нея. Но еще другое что-то проявлялось въ этой веселости, неудержимой какъ потокъ который прорываетъ плотину и бушуетъ, увлекая съ собою все что на пути его: тутъ высказывались юныя силы, жизненность, энергія, и Анна сознала что предъ нею новый человѣкъ, что Николай испыталъ процессъ перерожденія посредствомъ труда и усилій надъ собою. Было поздно когда они разстались.

Анна долго не могла придти въ себя. Николай такъ быстро и рѣшительно положилъ конецъ всѣмъ ея сомнѣніямъ… и она чувствовала что лучше не могло устроиться. Она подошла къ кроваткамъ дѣтей. Глядя на ихъ спокойныя личики, она дала себѣ обѣтъ что не измѣнитъ чувствъ къ нимъ и будетъ заботиться о нихъ такъ же внимательно какъ прежде. «Николай такъ добръ!» думала она. «Онъ ихъ полюбитъ. Я обезпечу ихъ будущность.»

Радостно и свѣтло было у нея на душѣ. Она открыла кивотъ и вынула небольшой футляръ; въ немъ хранилась фотографія Горенкова, снятая съ покойника. «Другъ мой, твое желаніе сбылось», прошептала она. «Ты сказалъ, прочитавъ письмо Николая: Вотъ кто долженъ заступить мое мѣсто! Если ты можешь видѣть меня, то вѣрно радуешься за меня. Благослови меня!» Горячо молилась она предъ кивотомъ; молитву ея можно было назвать благодарственнымъ гимномъ.

XIII.

Когда Анна на слѣдующее утро пришла съ дѣтьми завтракать въ угловую комнату, она застала тамъ уже своихъ гостей. Она указала дѣтямъ на жениха своего и сказала имъ:

— Вотъ кто будетъ теперь вашимъ отцомъ.

Николай поднялъ сначала одну дѣвочку, поцѣловалъ и поставилъ ее на ноги, потомъ повторилъ съ другой то же самое и въ видѣ финала взялъ обѣихъ за руки и пустился съ ними въ круговую пляску, припѣвая: «Ого! Какъ мы заживемъ весело!» Такъ-то онъ вступилъ въ свои отцовскія обязанности. Дѣвочки остались очень довольны что этотъ красивый, веселый гость будетъ ихъ папашей. Круговая пляска успѣшнѣе покорила ихъ сердца чѣмъ бы цѣлый пудъ конфетъ. Послѣ завтрака Анна пригласила гостей пройтись съ ней по хозяйству. Ей хотѣлось немного щегольнуть своею дѣятельностью, но это совершенно не удалось, потому что зоркій глазъ Николая всюду открывалъ безпорядки которые Анна никогда не успѣвала замѣтить, несмотря на все свое вниманіе и аккуратность.

— Какія у васъ земледѣльческія машины? спросилъ Ладовъ управляющаго.

— У насъ молотилка очень хорошая, отвѣчалъ Никита Савельичъ, управляющій, — да только попорчена что-то. Должно-быть въ нее что попало; нашъ кузнецъ въ толкъ не возьметъ что съ ней случилось.

— А покажите.

Николай быстрымъ шагомъ направился къ молотильному сараю. Анна съ докторомъ медленно пошли за нимъ и застали Николая въ полной дѣятельности какъ онъ отвинчивалъ ключомъ разныя части машины, послѣ чего онъ приказалъ двумъ работникамъ отнести разобранное въ кузницу. Минутъ черезъ десять онъ былъ уже тамъ, показывалъ кузнецу въ чемъ дѣло, и когда тотъ принялся ковать и, какъ водится у самоучекъ, испортилъ кусокъ желѣза, Николай сбросилъ полушубокъ и въ короткое время уладилъ все, такъ что въ тотъ же день весело застучала молотьба.

Управляющій и кузнецъ были озадачены. Гертнеръ ликовалъ и все твердилъ Аннѣ: — Посмотрите что за молодецъ! Славнымъ будетъ помѣщикомъ!

Послѣ святокъ праздновалась свадьба, съ участіемъ всѣхъ крестьянъ Ильинскаго. Докторъ пріѣхалъ на этотъ день изъ губернскаго города, гдѣ все еще производилъ ревизію, и былъ посаженымъ отцомъ жениха.

Николай остался въ имѣніи жены. Никита Савельичъ сдѣлался усерднымъ исполнителемъ приказаній Николая, безъ оппозиціи и мудрованій. Преобразованія шли не вдругъ; они требовали много времени и терпѣнія. Главное — не было людей пріученныхъ и свѣдущихъ. Николай первымъ дѣломъ обратилъ на это вниманіе и для того не вдругъ увеличилъ размѣры своей хозяйственной дѣятельности. Онъ сумѣлъ удобно и дешево привести въ порядокъ всѣ службы, не разрушая стараго, а только дѣлая нѣкоторыя полезныя поправки.

— Надо избѣгать лишняго соренья деньгами, говорилъ онъ часто. — Что можетъ простоять, то нужно поддерживать, а ломать только то что потребуетъ слишкомъ дорогихъ и частыхъ поправокъ.

Всѣ новые планы Николай обсуждалъ съ женой. У обоихъ день проходилъ въ полезныхъ трудахъ. Стремленіе ихъ содѣйствовать по мѣрѣ силъ процвѣтанію своего околотка было такъ благородно что мелкія будничныя заботы не могли ихъ опошлить. Притомъ болѣе обширные интересы находили въ нихъ самое живое сочувствіе, и дни въ которые привозили имъ почту съ газетами, журналами, книгами, считались у нихъ праздниками. Являлся тогда Кошелевъ и съ жадностью бросался на педагогическія статьи. Николай любилъ слегка поддразнивать его. Иногда онъ увѣрялъ въ его присутствіи что считаетъ просвѣщеніе народа дѣломъ чрезвычайно невыгоднымъ для помѣщика, и что онъ бы конечно объ этомъ не старался еслибъ Анна не устроила раньше школу съ библіотекой и разными мастерскими. Такія фразы ужасно возмущали педагога. Начинались споры, пока Ладовъ не признавалъ себя побѣжденнымъ. Когда случалось ему слишкомъ помучить бѣднаго педагога, Анна старалась успокоить Кошелева насчетъ воззрѣній своего Николи. Любовь Анны къ мужу росла съ каждымъ днемъ; она гордилась имъ и чувствовала самую искреннюю симпатію къ его честному, вполнѣ выработанному характеру. Глядя на ихъ ровную, добродушную веселость, никто не узналъ бы безцвѣтнаго, меланхолическаго юношу и озлобленную дѣвушку, холодную и гордую.

Весной они получили приглашеніе отъ отца Ладова пріѣхать къ нему на лѣто.

«Утѣшьте мое одиночество, дѣти мои», писалъ онъ, — «я непремѣнно жду васъ. Привезите также вашихъ двухъ сироточекъ; онѣ вѣрно хорошо воспитаны и не будутъ мнѣ мѣшать отдыхать послѣ обѣда и мучить меня разспросами (чего я ненавижу). Сестра также пріѣдетъ наслаждаться природой и набираться силами для своихъ скучнѣйшихъ jours fixes. Она предобрая, но отъ нея пахнетъ лампадкой. Я уже достаточно знаю что значитъ проводить съ ней лѣто en tête à tête. Надѣюсь я также на тебя, Никоденька, что ты мнѣ найдешь порядочнаго арендатора для Ладовки. Эти мужики и мелкопомѣстные платятъ такъ мало, que j’ai été obligé de m’empêtrer jusqu’aux oreilles.»

Ладовъ, прочитавъ это письмо женѣ, взглянулъ на нее многозначительно. Анна совершенно поняла этотъ взглядъ.

— Поѣдемъ, мой другъ, сказала она. — Не думай чтобы мнѣ теперь было тяжело пожить въ тѣхъ мѣстахъ гдѣ я столько настрадалась.

Она обвила руками его шею.

— Я теперь такъ счастлива что мнѣ даже отрадно вспомнить о прошломъ, знаешь, какъ человѣку въ чинахъ и орденахъ пріятно заглянуть въ то училище гдѣ его мальчикомъ ставили на колѣни и мучили горькимъ корнемъ науки.

— Такъ ты счастлива, Анна?

— А развѣ ты этого не видишь?

— Ну, а Горенковъ что же?

— Я его не забыла, Николай, вспоминаю его часто, съ глубокою, теплою благодарностью. Но ты тутъ ничего не теряешь! онъ подготовилъ меня къ тому чтобъ я съумѣла тебя вполнѣ оцѣнить и была съ тобой счастлива.

— Прекрасно! отвѣчалъ Николай весело: — Люби его какъ высокую, прекрасную идею, а меня какъ воплощеніе, очень несовершенное, правда, однако не противорѣчащее твоему идеалу. А если ты думаешь что больнаго мужа пріятнѣе имѣть чѣмъ здороваго, то скажи только: я постараюсь захватить какую-нибудь нешуточную болѣзнь.

— Полно говорить вздоръ, прервала его нетерпѣливо Анна.

— Такъ ты находишь что мое цвѣтущее здоровье не мѣшаетъ моимъ нравственнымъ достоинствамъ?

— Николай, перестань, и Анна закрыла ему ротъ поцѣлуемъ и принялась за повѣрку счетовъ.

Андрей Матвѣевичъ Ладовъ принялъ нашихъ молодыхъ съ большимъ почетомъ. Старикъ и сестра его не могли скрыть пріятнаго удивленія узнавъ теперь въ Аннѣ совсѣмъ другую личность, свекоръ безпрестанно цѣловалъ у нея ручки и все твердилъ о счастіи de ce vaurien de Nicolas.

Въ тотъ же вечеръ между супругами былъ совѣтъ, и и рѣшили что оставлять бѣднаго старика въ когтяхъ Краснопольскаго нельзя.

На другой день Николай уѣхалъ съ отцомъ на винокуренный заводъ и на мельницу. Дорогой старикъ разговорился о своихъ денежныхъ дѣдахъ, и сынъ самымъ дипломатическимъ образомъ довелъ его до полнаго признанія.

— Мы съ Анной постараемся освободить Ладовку отъ самыхъ раззорительныхъ долговъ; у насъ съ собой больше чѣмъ нужно для путешествія.

— Merci, Nicolas, mon ami! Твоя жена прелесть что за женщина; я ее прежде совсѣмъ не звалъ. Въ мое время женщины были другія: чувствительныя, поэтичныя, готовыя любить и играть любовью, я и думалъ что твоя Анна, pardonnez l’expression, деревяшка какая-то. Боже мой, какъ все теперь измѣнилось! Даже растеряешься совсѣмъ…. Прежде я всегда умѣлъ сказать дамамъ что-нибудь пріятное. Меня даже называли le beau et spirituel Ladoff, а теперь я положительно затрудняюсь что говорить. Ну о чемъ, напримѣръ, вамъ толковать съ твоею женой? Какой ей интересъ когда начну разказывать ей о вашихъ московскихъ и петербургскихъ родныхъ? Она, вѣроятно, также не любитъ пикантныхъ анекдотовъ. А если говорить про литературу, то, признаться, я не очень знакомъ съ современными писателями. Je les trouve impossibles.

Нѣсколько дней спустя пріѣхали въ Ладовку Любовь Петровна Акулина съ сыномъ, Наденькой и двумя внучатами.

Они были очень удивлены когда узнали Анну въ лицѣ молодой жены ихъ родственника. Когда старикъ Ладовъ сообщилъ имъ письменно о бракѣ сына, онъ написалъ: «Николай женится на дѣвушкѣ которую давно любитъ», а имя забылъ назвать.

Любовь Петровна съ полдюжины разъ обняла Анну, наговорила ей любезностей съ три короба и вообще мало измѣнилась. Но бѣдная Наденька! Какъ пожалѣла о ней Анна, когда увидѣла ее! Трудно было узнать прежнюю живую, веселую дѣвушку въ этой блѣдной, худой, изнуренной женщинѣ. Тусклые глаза ея глядѣли апатично. Она оставалась почти безъ участія въ разговорѣ. Одѣта она была небрежно, въ какое-то старое, пестрое тряпье; видно было что ничто ее больше не занимало. Старшій сынъ обходился съ ней не почтительно и рѣшительно не слушался ея; да она почти и не унимала его. Анна поняла драму этой разбитой жизни; грустно ей стало за бѣдную Наденьку. Она вышла съ ней въ садъ и предложила прогуляться. Ей хотѣлось вызвать несчастную на откровенный разговоръ, въ надеждѣ что это доставитъ ей облегченіе.

— Какъ я рада, Наденька, сказала она, — что у васъ есть дѣти. Вы, вы конечно очень нѣжная мать, неправда ли?

Наденька молчала. Анна взяла ея руку и взглянула ей въ лицо ласково и съ участіемъ.

— Зачѣмъ вы молчите, другъ мой? Скажите мнѣ лучше что васъ такъ мучитъ: вамъ станетъ легче на душѣ.

Наденька заплакала и долго не могла успокоиться. Потомъ, обнявъ Анну, она начала разказъ грустный, раздирающій. Анна плакала вмѣстѣ съ ней когда въ подробности узнала всѣ тайныя мученія несчастной женщины. Ее безпрестанно мучили упреками за прежнія сношенія ея съ Краснопольскимъ; ее язвили на каждомъ шагу самымъ оскорбительнымъ образомъ, заставили ее выйти за человѣка который, въ свою очередь, сдѣлался ея мучителемъ. Онъ былъ съ ней суровъ, требователенъ, нетерпѣливъ, когда она, по неопытности своей, дурно справлялась съ хозяйствомъ, даже билъ ее въ нетрезвомъ видѣ.

— Вы видѣли какъ сынъ мой дерзокъ и не послушенъ: мудрено ли, когда въ его присутствіи мнѣ постоянно выказываютъ презрѣніе? Нѣтъ, я не могу найти отрады даже въ материнскихъ чувствахъ. Одна надежда моя на скорую смерть…. Я сильно кашляю и каждый припадокъ меня радуетъ; кажется, у меня развивается чахотка. О, когда, когда освобожусь я отъ этой жизни! Я такъ много страдала на землѣ что Богъ, можетъ-быть, проститъ мнѣ въ чемъ согрѣшила; одни только люди никогда не прощаютъ. Они безпощадны.

— Наденька, утѣшала ее Анна, — не плачьте! Я выпрошу у вашего мужа позволеніе увезти васъ къ себѣ съ дѣтьми. Поживете у меня нѣсколько мѣсяцевъ, Богъ дастъ, поправитесь здоровьемъ. Вашихъ дѣтей мы научимъ слушаться васъ, и когда вы опять вернетесь къ вашему мужу, вы будете имѣть сознаніе что у васъ есть друзья. Въ ихъ глазахъ вы только были жертвой своей неопытности и чужаго разврата.

— Ахъ, еслибъ это могло состояться! воскликнула Наденька: — но мужъ не отпуститъ….

— Я сама пріѣду къ вамъ и уговорю его.

Наденька крѣпко обняла Анну.

— Благодарю васъ, добрая, милая! Отъ чего я васъ тогда боялась? Еслибъ я была съ вами откровенна, я бы еще могла смотрѣть людямъ въ глаза.

Анна почувствовала упрекъ въ этихъ словахъ. «Всему причиной былъ мой эгоизмъ! подумала она, на мнѣ лежитъ не малая доля вины въ несчастій этого бѣднаго существа.»

Она старалась разрисовать Наденькѣ веселыми красками какъ хорошо ей будетъ въ Ильинскомъ, и когда возвращались онѣ домой, Аннѣ показалось что бывшая ея ученица глядитъ уже не такъ уныло.

Онѣ застали Николая въ спорѣ съ Александромъ Акулинымъ. Этотъ послѣдній отвергалъ науку называемую агрономіей.

— Наши лучшіе учителя, говорилъ онъ, — это крестьяне. Ихъ изъ поколѣнія въ поколѣніе наставлялъ опытъ, стало-быть ихъ воззрѣнія и пріемы самые раціональные.

— Отчего же отвергать опытъ ученыхъ и умныхъ людей, и только придерживаться первобытной рутины? горячился Николай.

— Оттого что я знаю куда ведутъ всѣ эти нововведенія: къ полному раззоренію, помяните мои слова. Нѣтъ, я у себя фокусовъ дѣлать не стану, и пойдетъ все лучше, прибавилъ Александръ очень самоувѣренно.

— Конечно лучше, согласился Николай, — я и самъ не стану дѣлать пороха, потому что пожалуй взлечу на воздухъ.

— Да я не потому чтобы не умѣлъ, возразилъ обиженно Александръ, — мудренаго тутъ, пожалуй, нѣтъ ничего; на столько и у меня хватитъ мозговъ, да только не хочется мнѣ попасть въ лапы Краснопольскаго и компаніи.

— Alexandre! воскликнула Любовь Петровна, только-что вошедшая съ Прасковьей Матвѣеввой, — молчи пожалуста. Ты знаешь что я не могу слышать этого имени.

Бѣдная Наденька опять потупилась и поблѣднѣла. Она вѣдь должна была вспомнить почему мать не терпѣла чтобы при ней говорили о Краснопольскомъ.

Анна заговорила о своемъ предположеніи увезти Наденьку съ дѣтьми въ Ильинское на нѣкоторое время и бросила при томъ умоляющій взглядъ на мужа.

Николай понялъ его и выразилъ Наденькѣ свое удовольствіе что увидитъ ее въ Ильинскомъ. «Анна замышляетъ доброе дѣло, подумалъ онъ, надо ей помочь; послѣ узнаю всю суть». Ему и въ голову не приходило сомнѣваться въ справедливости жены. Такое довѣріе имѣла, впрочемъ, и жена къ нему. Въ дѣлахъ соображенія они иногда расходилось мнѣніями и верхъ одерживалъ тотъ мнѣніе котораго было основательнѣе. Во влеченіяхъ же сердечныхъ такого несогласія никогда не было; тутъ каждый, не понимая еще въ чемъ дѣло, заранѣе соглашался на желаніе другаго, увѣренный въ благородствѣ его побужденій. Когда Анна передала мужу разговоръ свой съ Наденькой, онъ очень обрадовался ея хорошей мысли.

— Прекрасно, Анюта! Мы вѣдь въ глазахъ Акулиныхъ съ ихъ кружкомъ люди съ вѣсомъ, а потому расположеніе наше къ Наденькѣ возвыситъ ее въ глазахъ всей родни. Ты прекрасно придумала. Пойдемъ къ отцу, попросимъ его чтобъ онъ тебѣ далъ на дняхъ возможность съѣздить къ Наденькѣ.

Поѣздка къ Наденькѣ имѣла полный успѣхъ. Землемѣръ шаркалъ предъ Анной безъ конца и въ вычурныхъ выраженіяхъ благодарилъ за честь оказанную его семейству. Анна назначила день отъѣзда, и Наденькинъ мужъ обѣщалъ непремѣнно доставить жену и дѣтей вовремя въ контору пароходства чтобы имъ ѣхать вмѣстѣ.

Николай не безъ пользы побылъ въ отцовскомъ имѣніи. Онъ отыскалъ добросовѣстнаго арендатора, привелъ въ порядокъ счеты и уплатилъ множество мелкихъ долговъ отца. Старикъ жалѣлъ что дѣти не могли дольше гостить у него, но присутствіе Николая было необходимо въ Ильинскомъ.

Анна совершенно обворожила своего свекра. Не только у нихъ было о чемъ поговорить, но старикъ даже совсѣмъ помолодѣлъ отъ воспоминаній молодости которыя онъ ей передавалъ. Ладовы съ особенно радостнымъ чувствомъ подъѣхали къ родному гнѣзду.

Молодая хозяйка привела Наденьку въ назначенную для нея комнату, которую велѣла при себѣ устроить какъ можно удобнѣе.

Дѣти отправились въ садъ, а немного позже и молодые супруги за ними. Все было въ пышномъ цвѣту; особенно роскошно цвѣли розы всѣхъ сортовъ. На яблоняхъ было множество завязей.

Подошелъ къ нимъ садовникъ Еремеичъ.

— Не ожидала я такого множества плодовъ, обратилась къ нему Анна. — Въ прошломъ году у насъ ихъ совсѣмъ не было.

— А въ прошломъ году, чай помните, какъ морозъ побилъ весной весь цвѣтъ на деревьяхъ. За то ноньче больно много завязалось. Сила, значитъ, въ деревѣ осталась.

Анна задумалась и молча пошла съ мужемъ дальше.

— Ты что, Анюта, притихла? спросилъ ее Николай.

— Я думала о томъ, другъ мой, что и у насъ съ тобой были весенніе морозы.

— Да, были. Но наступила другая весна и силы не убавились, слава Богу. Грустно мы съ тобой пожили; за то теперь счастье наше въ полномъ цвѣту.

На балконѣ показалась Наденька.

— Оправится ли и она какъ наши яблони? подумала Анна вслухъ.

— Нѣтъ, Анюта. Это нѣжный тепличный цвѣтокъ; ее весенній морозъ пришибъ навсегда.

Анна вздохнула; она чувствовала что мужъ ея правъ.

М. ВАСИЛЬЕВА.

"Русскій Вѣстникъ", №№ 10—12, 1873