Взгляд назад (Вернер)/ДО

Взгляд назад
авторъ Михаил Антонович Вернер

Опубл.: 1911. Источникъ: az.lib.ru • Повесть Михаила Строгова.

ВЗГЛЯДЪ НАЗАДЪ.

ПОВѢСТЬ Михаила Строгова.

ГЛАВА I.

Не помню хорошенько, что заставило меня однажды взяться за перо и стряхнуть пепелъ съ едва тлѣвшихъ воспоминаній. Повинуясь какому-то безотчетному чувству, я, въ одинъ изъ длинныхъ зимнихъ вечеровъ, сѣлъ за работу и незамѣтно для самого себя описалъ самую яркую эпоху своей молодости.

Мнѣ было тогда двадцать пять лѣтъ. Я только-что вступилъ въ жизнь. Завѣщанное отцомъ большое состояніе перешло въ мое полное владѣніе. Я былъ силенъ, здоровъ, но, несмотря на все это, крайне несчастливъ.

Я былъ слѣпъ. Кто въ состояніи измѣрить глубину подобнаго несчастья? Кто, читающій эти строки, можетъ понять муки, которыя я испыталъ вечеромъ, ложась въ постель и представляя себѣ десятки лѣтъ мрака впереди?

Если бы я родился слѣпымъ, если бы я не зналъ, какое великое благо человѣческое зрѣніе, — вѣроятно, мои муки были бы не такъ велики. Слѣпота моя надвигалась тихо, постепенно. Казалось, что демонъ тьмы игралъ со мною, не желая сразу покрыть меня своимъ чернымъ крыломъ… И наконецъ все исчезло предъ моими глазами. Все, кромѣ мрака, вѣчнаго мрака!

Какъ живо вспоминается мнѣ первое появленіе моего врага — слѣпоты. Я былъ тогда въ школѣ. Сидя въ классѣ и слѣдя за урокомъ, я вдругъ почувствовалъ, какъ слезы, безъ всякой причины, потокомъ хлынули у меня изъ глазъ, и какая-то молочная пелена на нѣсколько мгновеній закрыла ихъ. Испуганный отецъ на другой же день повелъ меня къ доктору. Знаменитый окулистъ долго разсматривалъ мои глаза посредствомъ маленькаго зеркала и мочилъ ихъ какою-то жидкостью, потомъ зажегъ свѣчу и посадилъ меня спиной къ окну.

— Держите свѣчу вотъ такъ, и смотрите внимательно на правый зрачокъ вашего сына, — вымолвилъ наконецъ докторъ, обращаясь къ отцу. — Что вы видите? Вы должны увидать отраженіе моей свѣчи.

Мой бѣдный отецъ взялъ дрожащей рукой свѣчу и приблизилъ ее къ моему лицу.

— Я вижу три отраженія свѣчи, — взволнованнымъ голосомъ произнесъ онъ, — но они повернуты кверху ногами.

— Прекрасно, такъ оно и должно быть. Ну, теперь посмотримъ въ лѣвый глазъ.

Отецъ очень долго присматривался, прежде чѣмъ отвѣтить.

— Я вижу теперь только одно отраженіе, но очень большое, — сказалъ онъ наконецъ.

— Вотъ видите: это, такъ называемый, катоптрическій методъ изслѣдованія зрѣнія. У вашего сына лентикулярный катарактъ.

Это непонятное, но мудреное слово заставило меня содрогнуться.

— Болѣзнь эта излѣчимая? — упавшимъ голосомъ спросилъ отецъ.

— Нужно будетъ сдѣлать операцію, но не раньше чѣмъ болѣзнь поразитъ другой глазъ. Какъ только покажутся признаки ослабленія зрѣнія въ немъ, — приходите.

Консультація была кончена, и мы вышли.

Слова доктора глубоко запали въ мою душу. Много лѣтъ протекло съ тѣхъ поръ, но они звучатъ у меня въ ушахъ, какъ-будто я слышалъ ихъ вчера.

Не прошло мѣсяца, и мой лѣвый глазъ совсѣмъ погасъ. Теперь вся моя надежда на то, что докторъ ошибся, исчезла: я приготовился потерять вскорѣ и правый глазъ. Но прежде чѣмъ это совершилось, прошло нѣсколько лѣтъ.

Я находился въ это время за границей, въ мирномъ Тиролѣ. Взбираясь однажды на гору, я почувствовалъ то же самое, что и въ первый разъ, въ школѣ. Очевидно врагъ приближался, чтобы окончательно ослѣпить меня. Ничего не сказавъ друзьямъ, съ которыми я путешествовалъ, я уложилъ вещи и поспѣшилъ обратно въ Москву.

Я прибылъ домой совершенно слѣпымъ. Первый мой визитъ былъ, разумѣется, доктору. Но онъ былъ въ отъѣздѣ и его ждали не раньше, чѣмъ чрезъ мѣсяцъ. Я мотъ, конечно, обратиться къ другимъ, не менѣе извѣстнымъ, докторамъ, но какой-то внутренній голосъ шепталъ мнѣ, что спасти меня можетъ только этотъ докторъ. Я рѣшился ждать его возвращенія; ждать во тьмѣ, и мракѣ. Прошла недѣля, другая, третья. Я метался въ своей темницѣ, какъ безумный, потерявши всякую надежду на возвращеніе зрѣнія.

Если бы около меня день и ночь не находилась моя старая добрая тетка, я думаю, что я давно покончилъ бы съ собою. Эта старушка, единственная оставшаяся въ живыхъ родственница моя, ходила за мною какъ за груднымъ младенцемъ. Днемъ она ободряла меня, утѣшала какъ могла; ночью же, думая, что я сплю, рыдала надо мною.

Однажды въ жаркую іюльскую ночь мнѣ сдѣлалось невыносимо душно. Я не хотѣлъ будить уснувшую старушку и самъ всталъ съ постели. Ощупью одѣвшись, я подошелъ къ окну и открылъ его; ароматный вѣтерокъ, донесшійся съ бульвара, лишилъ меня всякаго разсудка: я рѣшился выйти прогуляться. Прислушавшись къ дыханію тетки, я еще разъ удостовѣрился, что она спитъ. Затѣмъ, надавивъ репетиторъ у часовъ и запомнивъ, что было три часа, я осторожно вышелъ на улицу.

Было тихо, безлюдно. Я не слышалъ стука колесъ и потому заключилъ, что еще нигдѣ не было экипажей. Научившись за три недѣли слѣпоты ходить ощупью, я не чувствовалъ себя особенно безпомощно. Наоборотъ, въ моемъ сознаніи пробудилась маленькая гордость: въ эту минуту я ничѣмъ не отличался отъ другихъ людей и былъ полнымъ хозяиномъ самого себя.

Подвигаясь впередъ, я отсчитывалъ шаги; затѣмъ, повернувъ назадъ, я аккуратно останавливался у двери своего дома. Эта удача восхищала меня, и я уходилъ все далѣе и далѣе. Теперь мимо меня проходили люди и, кажется, не оборачивались; это показывало мнѣ, что слѣпота моя не была замѣтна. Открытіе это согрѣвало мою душу теплымъ чувствомъ радости: всѣ увѣчные люди любятъ скрывать свои недостатки.

Увлекшись своимъ неожиданнымъ успѣхомъ, я забылъ считать свои шаги и опомнился только тогда, когда отошелъ очень далеко отъ дома. Теперь мнѣ ничего не оставалось, какъ идти ощупью въ надеждѣ, что инстинктъ не обманетъ меня. Можно было такъ же попросить перваго встрѣчнаго довести меня до дому; но отъ этого меня удерживала излишняя гордость.

Повернувшись назадъ, я двинулся въ обратный путь. Вдругъ кто-то сильно толкнулъ меня въ бокъ и наступилъ мнѣ на ногу. Рѣзкое слово готово было сорваться съ моего языка, но въ этотъ моментъ я услышалъ робкій голосъ:

— Простите, баринъ, слѣпенькаго…

Тогда мнѣ пришла въ голову странная идея…

Я попрошу этого человѣка проводить меня домой; во-первыхъ, онъ тоже слѣпой и мнѣ не стыдно просить его, а во-вторыхъ, онъ, какъ нищій, непремѣнно долженъ знать хорошо не только улицу, но и каждый домъ.

— Послушай, мой милый, — обратился я къ нему, — я тоже слѣпой и, кажется, заблудился. Можешь ли ты проводить меня домой?

Я сказалъ ему свой домъ и улицу.

— Э, баринъ, куда вы забрались! Я девять лѣтъ съ мальчикомъ ходилъ, пока улицы распознавать сталъ, а вы сразу захотѣли. Такъ нельзя! Ну, пойдемте, держитесь за меня.

И вотъ мы поплелись, постукивая палками.

Слѣпой повелъ слѣпого. Какая иронія!

Чрезъ четверть часа нищій довелъ меня домой.

Я далъ ему всю мелочь, которая нашлась въ моихъ карманахъ, и бѣдняга осыпалъ мою руку поцѣлуями.

Итакъ я дома. Теперь нужно только отсчитать двадцать четыре ступеньки и я буду въ объятіяхъ моей бѣдной тетушки. Воображаю, какъ она испугалась, не найдя меня въ постели.

Я началъ осторожно подыматься, считая ступеньки. Но что-то странное глухо подсказывало мнѣ, что я шелъ не по своей лѣстницѣ. И перила были какъ-будто не тѣ, и коверъ подъ ногами не тотъ, и самый воздухъ былъ не тотъ, которымъ я дышалъ часъ тому назадъ.

«Можетъ-быть это обманъ чувствъ» думалъ я.

Наконецъ я у своей двери. Но какъ странно: уходя я оставилъ ее запертой — теперь она была открыта. Я хорошо припомнилъ, какъ уходя я повернулъ два раза ключъ въ замкѣ и затѣмъ спряталъ его въ карманъ. Кто могъ открыть ее? Вѣдь второго ключа не было у тетушки. Я остановился въ раздумьи. Не лучше ли позвонить у какой-либо двери и попросить указать мою квартиру? Нѣтъ сомнѣнія, мнѣ не откажутъ, какъ слѣпому.

Въ то время, какъ я стоялъ въ нерѣшительности, изъ комнаты донесся громкій разговоръ нѣсколькихъ человѣкъ. Затѣмъ послытались аккорды фортепьяно и раздалось пѣніе. Пѣвица исполняла трудную арію изъ «Царицы Савской» Гольдмарка. Это чудное пѣніе, раздавшееся въ ночной тиши, очаровало меня; я приложилъ ухо къ замочной скважинѣ и сталъ слушать, притаивъ дыханіе. Музыка всегда производила на меня большое впечатлѣніе, но съ тѣхъ поръ, какъ я ослѣпъ и сталъ терять надежду на возвращеніе зрѣнія, звуки сдѣлались единственными проводниками внѣшняго міра въ мою душу.

Я готовъ былъ простоять вѣчность у этой незнакомой двери, чтобы слушать чудное пѣніе. Но вдругъ блестящая верхняя нота оборвалась, аккордъ замеръ и ночную тишину прорѣзалъ страшный крикъ отчаянія… Но что это былъ за крикъ! Долго спустя, когда я вспомнилъ эту ночь со всѣми подробностями, этотъ крикъ леденилъ кровь въ моихъ жилахъ. Трудно было въ одномъ крикѣ соединить столько ужаса, отчаянія, страха и безумной скорби. Я понялъ, что тамъ, за дверью, совершается что-то ужасное, что я долженъ придти на помощь. Какъ бы ни былъ я жалокъ — оставаться безучастнымъ свидѣтелемъ преступленія, быть-можетъ убійства, невозможно было.

Я бросился какъ вихрь въ квартиру и пробѣжалъ первую комнату. Во второй мои глаза различили сильный свѣтъ лампы. При моемъ появленіи раздалось восклицаніе досады мужского голоса и вслѣдъ за тѣмъ задушенный женскій стонъ.

Казалось, что кто-то боролся съ женщиной, стараясь зажать ей ротъ.

Я бросился по тому направленію, откуда слышался стонъ, но не успѣлъ сдѣлать шага, какъ запнулся о лежавшее на полу человѣческое тѣло и упалъ. Помню, какъ рука моя скользнула по груди и шеѣ лежавшаго, и я сейчасъ же почувствовалъ теплую жидкость, которая смочила мою руку. Инстинктъ подсказалъ мнѣ, что это была кровь…

Я попробовалъ встать, но вдругъ сильныя руки схватили меня и бросили на полъ. Другія руки сжали мое горло съ такой силой, что у меня закружилась голова. Секунду спустя я услышалъ щелканіе курка и почувствовалъ, какъ къ моему виску приставали холодный металлическій кружокъ.

Свѣту, свѣту, на одну только минуту, чтобы увидѣть лица тѣхъ, кто отыметъ у меня жизнь! И я, за часъ до этого равнодушный къ своей жизни во тьмѣ, вдругъ почувствовалъ жгучую потребность жить. Собравъ всѣ силы, чтобыпроизнесть нѣсколько словъ изъ-подъ душившихъ меня рукъ, я простоналъ:

— Пощадите меня… я слѣпъ!..

ГЛАВА II.

Руки, сжимавшія мое горло, на минуту разжались. Я лежалъ недвижимо, хорошо понимая, что малѣйшее движеніе съ моей стороны можетъ стоить мнѣ жизни. Я былъ очень силенъ и при обыкновенныхъ обстоятельствахъ защищался бы противъ нѣсколькихъ человѣкъ. Но бороться во мракѣ, наугадъ — было бы безуміемъ.

Итакъ, я лежалъ безпомощно и недвижимо, ожидая рѣшенія своей участи; каждая минута казалась мнѣ вѣчностью.

Можете ли вы представить себѣ мое состояніе?

Слѣпой человѣкъ, въ чужомъ домѣ, въ рукахъ какихъ-то злодѣевъ, отъ которыхъ зависитъ его жизнь! Невозможность взглянуть на лица убійцъ, невозможность прочесть свою участь на глазахъ своихъ враговъ; ожидать, что каждый моментъ пуля можетъ пронизать вашу грудь.

Я пересталъ вѣрить, что сильное потрясеніе можетъ сдѣлать человѣка сѣдымъ въ нѣсколько минутъ, иначе я долженъ бы былъ посѣдѣть какъ лунь. Даже теперь, много лѣтъ спустя, когда я вспоминаю эту ужасную сцену, мнѣ кажется, что кровь въ моихъ жилахъ начинаетъ течь медленнѣе, а сердце тоскливо замираетъ. Думая, что мои невидимые враги не слышали моего восклицанія, я снова простоналъ:

— Я слѣпъ… пустите меня.

Вѣроятно тонъ моего голоса показался злодѣямъ убѣдительнымъ. Меня перестали душить и приподняли съ полу. Затѣмъ я почувствовалъ, какъ меня подвели и посадили на кресло. Сильный свѣтъ, пронизавшій мои слѣпые глаза, далъ мнѣ знать, что мои слова желали провѣрить: я почувствовалъ жаръ лампы у самой щеки. Минутъ пять, по крайней мѣрѣ, длилось это испытаніе; наконецъ лампу убрали отъ моего лица. Только теперь явилась у меня надежда, что у меня не отымутъ жизнь.

Я слышалъ, какъ люди, окружавшіе меня, совѣщались; судя по шопоту, ихъ было трое. Изъ отдаленнаго угла комнаты доносился задавленный стонъ женщины. Чего бы я ни отдалъ, только бы взглянуть хоть на мигъ и узнать, что происходило вокругъ меня!

Грубый толчокъ въ спину вывелъ меня изъ оцѣпенѣнія.

— Встаньте и сдѣлайте восемь шаговъ впередъ! — раздался повелительный голосъ надо мною.

Я поднялся и едва сдѣлалъ три шага, какъ ударился головой о стѣну.

— Хорошо, теперь мы вамъ вѣримъ. Объясните намъ поскорѣе, какъ вы сюда попали?

Коротко и просто я разсказалъ имъ свою прогулку и ошибку, сдѣланную моимъ проводникомъ.

Я не сказалъ имъ своего имени, а выдумалъ первое пришедшее въ голову.

Во все время, пока я говорилъ, изъ противуположнаго конца комнаты неслись жалобные стоны, сводившіе меня съ ума. Когда я кончилъ, снова послышался шопотъ совѣщавшихся негодяевъ. Наконецъ они рѣшили мою судьбу.

— Къ вашему счастью, мы вамъ повѣрили, — раздался грубый голосъ надъ моимъ ухомъ, — вы скоро будете свободны, если будете повиноваться нашимъ приказаніямъ. Прежде всего сидите смирно и не повертывайте головы, хотя вы слѣпы и ничего не видите.

Послѣ этого я слышалъ, какъ захлопали ящики комодовъ, письменныхъ столовъ, потомъ послышался запахъ сжигаемой бумаги и звонъ какихъ-то металлическихъ вещей. Вслѣдъ за тѣмъ мнѣ показалось, что на полъ былъ поставленъ ящикъ и въ него стали укладывать что-то тяжелое. Наконецъ пахнуло свѣжимъ воздухомъ, и я понялъ, что операція злодѣевъ была окончена и они вышли на улицу. Чрезъ нѣсколько минутъ мимо меня пронесли женщину, стонавшую все слабѣе и слабѣе.

Наконецъ кто-то потрясъ меня за плечо:

— Выпейте то, что я вамъ подаю, — послышалось приказаніе, — это сонныя капли. Не бойтесь — не отрава!

Я колебался нѣсколько мгновеній, но почувствовавъ на вискѣ холодный кружокъ пистолетнаго дула, взялъ въ руку стаканъ и залпомъ проглотилъ какую-то горечь.

— Отлично, вы благоразумный человѣкъ. Ну-съ, теперь покойной ночи!

Это были послѣднія слова, слышанныя мною въ эту ночь.

Много часовъ прошло, пока я открылъ свои слѣпые глаза. Ощупавъ рукой вокругъ себя, я понялъ, что нахожусь у себя дома, въ своей кровати. Это открытіе наполнило мою душу радостью: все ночное приключеніе было, слѣдовательно, не болѣе, какъ болѣзненный кошмаръ; все то, что мнѣ казалось такимъ ужаснымъ, было не болѣе, какъ плохо переваренный кусокъ ветчины или лишняя рюмка выпитаго наканунѣ кларета. Съ какимъ облегченіемъ я вздохнулъ; какъ смѣшны мнѣ показались всѣ мои ночные страхи. Но въ это время у моего изголовья раздались голоса.

— Онъ, кажется, проснулся: посмотрите, докторъ.

Я сейчасъ узналъ голосъ тети Анны Львовны. Ей отвѣтилъ незнакомый мужской голосъ.

— Да, онъ пришелъ въ сознаніе. Теперь нѣтъ ни малѣйшей опасности. Дайте ему кусокъ курицы и рюмку портвейна, а вечеромъ капель, которыя я прописалъ.

— Кто здѣсь, около меня? — спросилъ я.

— Это я, Володя, и докторъ.

— Зачѣмъ вы позвали доктора, развѣ я боленъ?

Отвѣта на это не послѣдовало, и я услышалъ, какъ докторъ сталъ прощаться.

— До свиданія, — обратился онъ ко мнѣ. Докторъ пожалъ мою руку и вышелъ.

— Который часъ, тетя?

— Полдень.

— Что же со мною было?

Вмѣсто отвѣта я услышалъ рыданіе.

— Мой бѣдный мальчикъ, — вымолвила, наконецъ, тетушка, — что съ тобою случилось, что ты рѣшился на такое безуміе? Выйти ночью одному…

Теперь я понялъ, что ночное приключеніе было не плодомъ моего воображенія, не кошмаромъ, а дѣйствительностью. Это открытіе бросило меня въ дрожь.

— Тетушка, дорогая, скажите, какъ вы меня нашли?

— Тебя нашли вчера утромъ на Зубовскомъ бульварѣ въ безчувственномъ состояніи. Я сейчасъ же доставила тебя домой и пригласила доктора,

— Постойте, тетя; дайте мнѣ мой сюртукъ. — Я припомнилъ, что упавши вблизи убитаго человѣка, я выпачкалъ свои руки въ крови. Если только ужасы ночи совершились въ дѣйствительности, то на рукавахъ моего платья должны остаться слѣды крови.

Но едва тетя взяла мой сюртукъ, какъ я услышалъ ея удивленный возгласъ:

— Батюшки, да ему отрѣзали рукава!

Теперь никакихъ сомнѣній не оставалось. Я былъ свидѣтелемъ какого-то злодѣйства.

Мой долгъ, слѣдовательно, сейчасъ же дать знать объ этомъ полиціи.

— Садитесь, тетушка, и слушайте меня только, пожалуйста, не перебивайте!

Я разсказалъ ей приключенія ночи со всѣми подробностями. Каково же было мое удивленіе когда я услышалъ, что тетушка сомнѣвается.

— Полно, дружокъ. Это тебѣ либо приснилось, либо… ты выпилъ лишнюю рюмку съ пріятелями.

Я едва не разсердился на бѣдную женщину, но во-время сдержалъ себя.

Когда пришелъ докторъ, я повторилъ свой разсказъ и снова встрѣтилъ то же недовѣріе.

— Я удвою вамъ порцію бромистаго калія, — невозмутимо произнесъ онъ: — все это пройдетъ дня черезъ три.

Положеніе становились сложнѣе и серьезнѣе, чѣмъ я предполагалъ. Мнѣ не повѣрятъ; вѣдь я не знаю ни улицы, ни дома, гдѣ произошло убійство. Въ силу невозможности повѣрить мои слова, ихъ сочтутъ бредомъ больного человѣка. Наконецъ, какую пользу принесу я правосудію теперь, когда убійцы уже скрылись? Предположимъ даже, что они будутъ отысканы, — чѣмъ могу помочь я, несчастный слѣпой?

Прошло нѣсколько дней въ сомнѣніяхъ подобнаго рода, и я мало-по-малу пересталъ думать о роковой ночи.

Предо мною открылся вопросъ, затмившій всѣ остальные.

Я снова вижу! Мой врагъ — тьма — побѣжденъ. Я снова гляжу на міръ, и онъ кажется мнѣ во сто разъ лучше, чѣмъ прежде!

Мой спаситель, докторъ, превратился въ мучителя: онъ не позволяетъ мнѣ снимать повязку болѣе чѣмъ на два часа въ день.

— Такъ должны протечь мѣсяцы, — говоритъ онъ, — пока глаза мало-по-малу не привыкнутъ къ сильному свѣту.

О, если бы поскорѣй прошелъ этотъ невыносимый карантинъ!…

Никогда, до самой смерти не забуду я момента, когда глаза мои совершенно окрѣпли и я вышелъ впервые на улицу. Видѣть во-очію людей, а не только слышать ихъ! Любоваться красивыми лицами, читать на устахъ улыбки!.. Какое счастье! Сторожить восходъ солнца и его закатъ; видѣть картины, горы, рѣки! Понимать, что такое форма, цвѣтъ, красота. Какое счастье!..

ГЛАВА III.

Черезъ годъ, по совѣту докторовъ, я поѣхалъ въ Швейцарію. Судьба столкнула меня съ однимъ изъ моихъ самыхъ любимыхъ школьныхъ пріятелей, Колесовымъ. Мы страшно обрадовались другъ другу и тотчасъ начертили дальнѣйшій маршрутъ, рѣшивъ путешествовать вмѣстѣ.

Въ Женевѣ мы засидѣлись: родина Жанъ Жака пришлась намъ по душѣ. Отъ времени до времени мы дѣлали экскурсіи въ окрестности, преимущественно въ Веве, лазили по горамъ и катались по озеру.

Чудный горный воздухъ, какъ бальзамъ, лился въ грудь; постоянныя прогулки пѣшкомъ, здоровая пища и полная беззаботность совершили переворотъ въ моемъ душевномъ мірѣ: никогда я не глядѣлъ такъ весело я радостно на свѣтъ, какъ въ это время.

Однажды мы бродили съ Колесовымъ по городу безъ всякой цѣли.

— Зайдемте въ церковь, — предложилъ Колесовъ, остановившись у воротъ храма св. Патрика.

Зная хорошо, что, обыкновенно, моего товарища насильно не затянешь въ церковь, я посмотрѣлъ на него съ удивленіемъ.

— Я замѣтилъ только-что хорошенькую женщину, прошедшую туда; пойдемъ.

Колесовъ бросилъ свою сигару и направился въ церковь. Зная также, что безъ особо уважительной причины мой товарищъ не пожертвуетъ своей гаванной, я послѣдовалъ за нимъ. Церковь была пуста; въ одномъ углу ея только виднѣлось нѣсколько фигуръ.

Прослѣдивъ за взглядомъ Колесова, я увидѣлъ у конфессіонала стоявшую на колѣняхъ старушку и вблизи нея молодую дѣвушку. Я подошелъ къ нимъ настолько близко, насколько позволяло приличіе, и увидѣлъ, что дѣвушка была рѣдкой красоты. Глаза ея нельзя было различить, но, судя по опущеннымъ длиннымъ рѣсницамъ и густымъ бровямъ, они должны были быть черными. Всего поразительнѣе показался мнѣ матовый, почти мраморный, тонъ лица молодой дѣвушки.

Рѣдкая женщина не чувствуетъ на себѣ взгляда мужчины; даже молившаяся старушка и та сердито обернулась на насъ; но ея дочь ни разу не удостоила насъ даже мимолетно скользящимъ взоромъ. Наконецъ молитва дамъ была окончена, и онѣ пошли къ выходу изъ церкви, Старушка оказалась толстой коротышкой, а ея дочь — высокой и стройной дѣвушкой лѣтъ двадцати. Проходя мимо, она совершенно спокойно взглянула на насъ и затѣмъ снова опустила глаза!!

— Я разочарованъ, — довольно громко сказалъ Колесовъ, — въ ея лицѣ чего-то недостаетъ… Какъ-будто мало выраженія и осмысленности.

Я не раздѣлялъ взглядовъ моего друга и, наоборотъ, былъ пораженъ оригинальной красотой дѣвушки. Слѣдуя далѣе, мы увидѣли, какъ къ ней подошли два господина и дружески поздоровались. Одинъ изъ нихъ былъ среднихъ лѣтъ, довольно полный, съ виднѣвшейся изъ-подъ шляпы плѣшью, а другой гораздо моложе, съ лицомъ, обезображеннымъ огромнымъ бѣлымъ шрамомъ.

Мы подошли къ нимъ очень близко и разслышали, какъ они говорили съ матерью пофранцузски. Мнѣ сейчасъ же бросилась въ глаза разница произношенія: старушка говорила какъ природная француженка, подошедшіе же къ ней два господина имѣли то произношеніе, по которому мы, русскіе, несмотря на нашу гордость быстраго изученія языковъ, всегда угадываемъ своихъ соотечественниковъ за границею.

— Ты знаешь, я очень удивленъ! — попрежнему довольно громко произнесъ Колесовъ, — что старушка оказалась француженкой, это я допускаю, но лицо нашей красавицы показалось мнѣ русскимъ лицомъ.

— Да, да, мнѣ тоже почудилось что-то родное въ ея красотѣ, — согласился я.

— И вы не ошиблись, господа, — раздался вдругъ за нами грубый мужской голосъ, — молодая особа ваша соотечественница и поэтому, было бы приличнѣе, если бы вы выражали ваши взгляды нѣсколько потише.

Мы обернулись и увидѣли высокаго, широкоплечаго молодого человѣка, около тридцати лѣтъ, съ черной курчавой бородою и непріятнымъ острымъ взглядомъ. На лицѣ его блуждала злая усмѣшка, а нервная рука пощипывала бороду. Колесовъ вспыхнулъ, я же остановился въ смущеніи.

— Мы очень вамъ благодарны, — началъ мой другъ съ иронической нотки, — что вы насъ предупредили! — Итакъ, прекрасная молодая особа — русская. Быть-можетъ, ваша жена или сестра?

— Ни та, ни другая, просто знакомая.

— А вы, хотя и прекрасно говорите порусски, но, вѣроятно, иностранецъ!

Эту фразу Колесовъ произнесъ такъ просто и наивно, что я, такъ же какъ и нашъ незнакомый собесѣдникъ, взглянулъ на него съ удивленіемъ.

— Почему же вы предполагаете, что я не русскій? — спросилъ задорно этотъ навязчивый господинъ.

— Потому, что иначе вы знали бы, что у насъ въ Россіи въ чужой разговоръ вмѣшиваются только люди нехорошаго тона.

Въ одно мгновеніе лицо нашего собесѣдника побагровѣло. Его глаза забѣгали еще быстрѣе, рука задергала бороду еще нервнѣе, губы совсѣмъ искривились въ гримасу. Онъ хотѣлъ что-то сказать, но остановился. Потомъ, дотронувшись до бортовъ своей шляпы, круто повернулся и пошелъ въ боковую улицу. Когда мы взглянули впередъ, то увидѣли, что дамы, за которыми мы слѣдили, скрылись изъ виду. Вѣроятно они зашли въ какой-нибудь магазинъ.

На другой день, воспользовавшись тѣмъ, что Колесовъ отправился по своимъ личнымъ дѣламъ, я пошелъ въ церковь св. Патрика, смутно надѣясь встрѣтить тамъ вчерашнихъ дамъ. Но надежды мои не сбылись. Въ продолженіе цѣлой недѣли я бродилъ по улицамъ Женевы, заходилъ въ церкви, во всѣ магазины и ни раэу не встрѣтилъ поразившей меня своей красотой дѣвушки. Нѣсколько разъ я сталкивался съ навязчивымъ господиномъ, получившимъ такой хорошій урокъ отъ Колесова. Онъ ядовито улыбался каждый разъ, какъ-будто понимая, чего я искалъ.

Стыдно признаться, но я былъ влюбленъ, безумно влюбленъ въ дѣвушку, которую видѣлъ въ теченіе пяти минутъ. Влюбленъ въ дѣвушку, съ которой не перемолвился ни однимъ словомъ, не зналъ ея имени и даже не зналъ навѣрное ея національности. Судьба сталкивала меня очень часто съ женщинами, красота которыхъ производила на меня большое впечатлѣніе; но, обыкновенно, дѣйствіе этой красоты кончалось, какъ только я переставалъ ее созерцать. Между тѣмъ оригинальное лицо молодой дѣвушки, видѣнное мною въ церкви, такъ глубоко врѣзалось въ мою память, что я не могъ ея забыть. Мои старанія не увѣнчались успѣхомъ: проведя двѣ недѣли въ напрасныхъ поискахъ, я долженъ былъ уѣхать изъ Женевы, потерявъ всякую надежду встрѣтить гдѣ-нибудь чудное лицо, видѣнное мною въ церкви св. Патрика.

Мы отправились на югъ, въ выжженную солнцемъ Сицилію, на золотой берегъ Палермо. Передъ нами замелькали города: Генуя, Пиза, Сіенна, Римъ, Неаполь. Мы осмотрѣли все то, что принято осматривать, и восхищались всѣмъ тѣмъ, чѣмъ принято восхищаться. Я думалъ, что перемѣна мѣста и разнообразіе затушуютъ образъ, запечатлѣвшійся въ моей душѣ. Но чѣмъ болѣе я старался развлечься, тѣмъ болѣе невѣдомое до сихъ поръ чувство любви росло въ моемъ сердцѣ.

Любви — къ кому? Къ дѣвушкѣ, мелькомъ встрѣченной на прогулкѣ.

Когда путешествіе было окончено и мы сѣли въ вагонъ, который долженъ былъ начать возвратное путешествіе; я вздохнулъ съ облегченіемъ.

Когда я пріѣхалъ въ Москву, лѣто было на исходѣ и на холодномъ небѣ стали собираться осеннія тучки.

Моя жизнь потекла своимъ обычнымъ чередомъ, но скоро теченіе ея было снова нарушено.

Однажды, идя по бульвару, я почти столкнулся съ той, которая такъ взбудоражила мой душевный міръ. Она шла рядомъ со старушкой-француженкой, которую я принялъ за мать, но которая, вѣроятно, была гувернанткой. Пройдя мимо и взглянувъ на меня, дѣвушка очевидно не узнала меня и даже какъ-будто не вспомнила моего лица; старушка же пристально посмотрѣла на меня и нахмурила брови, какъ-будто припоминая что-то очень смутное. Я пошелъ за ними въ приличномъ разстояніи и видѣлъ, какъ онѣ вошли въ небольшой домикъ вблизи Зубовскаго бульвара. Теперь я былъ въ восторгѣ. Главное сдѣлано!

Я знаю, гдѣ живетъ любимая женщина, я могу съ ней познакомиться и никакая случайность не можетъ раздѣлить насъ! Всю ночь я промечталъ, какъ мечтаютъ въ двадцать четыре года.

На другой день я отправился съ твердымъ рѣшеніемъ дѣйствовать. Мой планъ былъ поискать себѣ квартиру по возможности поближе къ моимъ, пока еще, незнакомкамъ, а затѣмъ, узнавъ, гдѣ онѣ бываютъ, постараться войти въ ихъ общество.

На этотъ разъ удача благопріятствовала мнѣ. Рядомъ съ ихъ квартирой отдавалась внаймы другая. Насъ отдѣляла только площадка лѣстницы.

Не спрашивая объ цѣнѣ, я тотчасъ же нанялъ эту квартиру и къ вечеру кое-какъ устроился въ ней. Когда я водворился въ новомъ помѣщеніи, скорѣе походившемъ на бивуакъ, чѣмъ на постоянное жилище, мнѣ казалось, что я уже сдѣлалъ самое главное и впереди предо мною было ясное лазуревое небо.

ГЛАВА IV.

Нѣсколько недѣль прошло, пока я познакомился съ Полиной. Какое чудное имя! На другой же день послѣ моего водворенія я узналъ, что ее зовутъ Полиной Николаевной Козновой, и что она живетъ съ своей гувернанткой madame Teresa Hachette. Больше этого я ничего не могъ узнать, да и зачѣмъ мнѣ было знать?

Прослѣдивъ за моими сосѣдками въ теченіе нѣсколькихъ дней, я увидѣлъ, что онѣ никуда не ѣздятъ, ложатся спать очень рано и выходятъ только на прогулку. Такимъ образомъ мысль о знакомствѣ съ ними въ какомъ-либо общественномъ мѣстѣ пришлось оставить. Нужно было искать случая, чтобы познакомиться какъ-нибудь на правахъ сосѣда. Конечно, это гораздо труднѣе. Я началъ съ того, что сторожилъ ихъ выходы и, дѣлая видъ, что выхожу случайно, каждый разъ раскланивался съ ними. Мнѣ отвѣчали вѣжливо, но очень холодно. Я чувствовалъ, что могутъ пройти годы, пока я сведу знакомство въ болѣе широкомъ значенія слова.

Но случай пришелъ мнѣ на помощь. Иногда рано утромъ madame Terese уѣзжала одна и возвращалась около полудня. Однажды она, отправившись въ такую экспедицію, вернулась часа черезъ два. Я стоялъ въ это время у окна и увидѣлъ, какъ гувернантка оступилась, выходя изъ пролетки, и упала на тумбу. Я сейчасъ же выбѣжалъ на улицу и почти на рукахъ донесъ старушку до ея квартиры.

— Souffrez-vous, madame? — спросилъ я ее по дорогѣ.

— Oh, je crois que je me suis foulé le pied… Oh, là làl comme èâ me fait mal!..

Я позвонилъ, и когда Полина Николаевна вышла, успокоилъ ее, какъ могъ. Затѣмъ я поѣхалъ за докторомъ и вмѣстѣ съ нимъ возвратился. Старушка уже была раздѣта и лежала на кровати. Воспользовавшись случаемъ, я могъ поговорить нѣсколько минутъ съ Полиной. Она поблагодарила меня за мою внимательность и два раза пожала мою руку.

Такимъ образомъ ледъ былъ разбитъ. Я познакомился съ моими сосѣдями и получилъ приглашеніе бывать. Несмотря на то, что въ теченіе мѣсяцевъ я рисовалъ образъ Полины, стараясь представить его себѣ въ самыхъ заманчивыхъ краскахъ — дѣйствительность оказалась лучше всѣхъ моихъ ожиданій. Я никогда не представлялъ, что въ жизни можетъ встрѣтиться такая безупречная красота.

На другой день послѣ моего знакомства я увидѣлъ, что Полина вышла одна на бульваръ. Я тотчасъ же надѣлъ шляпу и присоединился къ ней.

— Какъ здоровье madame Hachette? — спросилъ я.

— Merci, кажется, лучше, — отвѣтила Полина съ обычной радостью.

— Вы вышли подышать свѣжимъ воздухомъ?

— Да.

Я замѣтилъ, что она краснѣетъ при каждомъ словѣ и смущается при самомъ невинномъ вопросѣ.

— Помните ли вы, Полина Николаевна, нашу первую встрѣчу?

— Нѣтъ.

— Я встрѣтилъ васъ въ Женевѣ, въ церкви Патрика.

— Да, мы часто тамъ бывали.

— А теперь когда вы разсчитываете побывать за границей?

— Не знаю, это зависитъ не отъ меня.

— Или, быть-можетъ, вы останетесь навсегда въ Москвѣ?

— Этого тоже не могу сказать навѣрное.

Отвѣты Полины были также лаконичны на многіе мои вопросы. Любитъ ли она музыку? Имѣетъ ли она много родныхъ и знакомыхъ? Кто ее любимый авторъ?

Я понялъ, что имѣю предъ собою дѣвушку, выросшую въ одиночествѣ, не видѣвшую ни свѣта ни людей. Но всѣ ея отвѣты и манера держать себя указывали мнѣ, что она изъ хорошей семьи и заботливо воспитана.

Мы прошли нѣсколько разъ по бульвару туда и назадъ мимо нашего подъѣзда, но Полина не возвращалась домой. Изъ этого я заключилъ, что мое общество не тяготило ея, иначе бы она скоро вернулась къ себѣ. Проходя послѣдній разъ мимо нашего дома, я замѣтилъ въ окнѣ подозрительное лицо Терезы: злая старуха съ огромными усиліями сползла съ кровати и добралась до окна, чтобы шпіонить за нами.

Наши прогулки продолжались еще три дня, до выздоровленія гувернантки. На четвертый день ко мнѣ пришла хозяйка дома, прося помочь ей сдать квартиру.

— Какую квартиру? — испуганно спросилъ я.

— Рядомъ съ вами, — невозмутимо отвѣчала она, не догадываясь, какую тревогу вносили въ мою душу ея простыя слова.

— Да развѣ мои сосѣди съѣзжаютъ? — вскричалъ я.

— Да, съѣзжаютъ. Сегодня эта экономка, француженка, предупредила меня.

Это извѣстіе совсѣмъ пришибло меня.

Вѣдь если онѣ съѣзжаютъ, значитъ эта злая старушонка недовольна мною и желаетъ убрать съ моихъ глазъ Полину. Значитъ мнѣ не скажутъ новаго адреса и я рискую потерять то, что стало такъ дорого мнѣ!

Я рѣшился на самый смѣлый шагъ. Не откладывая ни одной минуты, я написалъ записочку гувернанткѣ:

Madame! Faites moi іа grace de passer chez moi pour quelques minutes d’entretien. Il s’agit des choses très graves. Je compte sur vous envoie l’expression de mes sentiments les plus respectueux. Valdemar.

Любопытство взяло верхъ. Она пришла, хотя съ свирѣпымъ видомъ и презрительной улыбк и на тонкихъ губахъ.

— Я надѣюсь, ваше здоровье совсѣмъ оправилось?

— Merci. Чѣмъ могу служить? Пожалуйста, будьте кратки — я занята.

— Хорошо, я постараюсь не утомить васъ. Впрочемъ вы должны были догадаться, почему я побезпокоилъ васъ.

— Нѣтъ, я недогадливая.

— Я люблю Полину и хочу просить ея руки.

Madame Тереза вскочила было, чтобы уйти, но я силой посадилъ ее въ кресло.

— Да, я люблю ее, безумно люблю! Слушайте теперь внимательно. Мнѣ не нужно ни одной копейки Полины. Я принадлежу къ уважаемой въ Москвѣ семьѣ и совершенно самостоятеленъ. Я богатъ, очень богатъ. Если вы устроите мой бракъ, я буду выдавать вамъ пожизненную пенсію въ размѣрѣ, который вы сами опредѣлите.

Старуха задумалась. Очевидно, мой пылъ на нее подѣйствовалъ, а особенно упоминаніе о богатствѣ.

— Что вы называете богатствомъ? — спросила она.

— Plus d’un million de francs, — отвѣтилъ я, перевидя умышленно мое состояніе на франки.

— Daine! c’est joli! — вскричала Тереза.

Ободренный этимъ я сталъ убѣждать. Но вдругъ она рѣшительно сказала мнѣ:

— Pauline n’est pas faite pour le mariage!

Какъ я ни старался добиться разрѣшенія этой загадочной фразы, я ничего не узналъ.

— Скажите, madame Therese, думаете ли вы, что Полина замѣтила мое чувство къ ней? — вкрадчиво спросилъ я.

— Не знаю, она ничего мнѣ не говорила.

— Ну, а думаете ли вы, что мнѣ удасться добиться взаимности?

— Ça dépend, — многозначительно улыбнулась хитрая старушка, — quant à moi je vais écrire tout èa au docteur. Mais n’oublies pas qu’elle n’est pas faite pour le mariage.

Вслѣдъ за этимъ гувернантка ушла, обѣщавъ сейчасъ же написать «à monsieur le docteur».

Все, чего я могъ добиться отъ нея въ теченіе трехъ дней, это намекъ, что «докторъ» — дальній родственникъ Полины и ея опекунъ.

Прошло около недѣли, но вмѣсто того, чтобы допустить меня послѣ объясненія поближе къ Полинѣ, Тереза совсѣмъ забаррикадировала дверь. Я долженъ былъ дожидаться пріѣзда изъ Женевы таинственнаго доктора.

На десятый день, въ то время, когда я еще лежалъ въ кровати, лакей доложилъ мнѣ о приходѣ доктора Кознова. Я вскочилъ съ постели, быстро одѣлся и вышелъ въ гостиную. Предо мною стоялъ тотъ самый плѣшивый и толстый господинъ, который подошелъ къ Полинѣ въ Женевѣ на паперти св. Патрика. Разница заключалась только въ томъ, что раньше онъ не носилъ очковъ, а теперь на немъ были огромныя синія очки, надѣтыя, очевидно, при желаніи быть не узнаннымъ.

— Я имѣю честь говорить съ Владиміромъ Павловичемъ Страховымъ? — началъ онъ непріятнымъ голосомъ. — Я докторъ Козновъ, Иванъ Яковлевичъ.

— Очень пріятно познакомиться.

— Я пріѣхалъ нарочно изъ Женевы, получивъ извѣщеніе madame Therese о вашемъ лестномъ предложеніи. Вы понимаете, что, бросивъ всѣ свои дѣла и пріѣхавъ сюда, я смотрю на рѣшеніе судьбы моей племянницы, какъ на дѣло первой важности.

Я ничего не сказалъ и только наклонилъ голову въ знакъ согласія.

— Извините меня, я пойду прямой дорогой, — продолжалъ докторъ, — безъ всякихъ окольныхъ путей. Вы говорите, что обладаете солиднымъ состояніемъ! Кто можетъ засвидѣтельствовать мнѣ это?

Я назвалъ нѣсколькихъ лицъ, имена которыхъ докторъ Козновъ записалъ сейчасъ же. Видя на моихъ губахъ презрительную улыбку, онъ нисколько не смутился.

— Вопросъ о вашемъ состояніи я считаю очень важнымъ, такъ какъ у Полины нѣтъ ни гроша и она живетъ исключительно только тѣмъ, что я могу удѣлить ей изъ моихъ скудныхъ заработковъ. Между тѣмъ Полина родилась въ роскоши и до восемнадцати лѣтъ жила широко, пользуясь богатствомъ своего отца. Вы хорошо пснимаете, что въ бракѣ она должна найти ту роскошь, къ которой привыкла съ дѣтства.

— Не думаю, чтобы Полина Николаевна вышла замужъ исключительно изъ-за состоянія ея жениха, — сказалъ я довольно ѣдко.

— Что касается чувствъ, то это дѣло ваше. Меня мало интересуетъ эта сторона дѣла. Но думаю, что у Полины не будетъ причинъ, мѣшающихъ полюбить васъ. Вы молоды и должны нравиться женщинамъ…

Я поклонился съ ироніей, но докторъ какъ-будто этого не замѣтилъ и продолжалъ:

— Ахъ, à propos! Гдѣ я видѣлъ ваше лицо?

— Мы встрѣтились случайно въ Женевѣ.

— Быть-можетъ, — задумчиво произнесъ Козновъ, — хотя мнѣ кажется, что я видѣлъ васъ гдѣ-то при другой обстановкѣ. Странно, я хорошо запоминаю физіономіи, а между тѣмъ не могу припомнить, почему ваше лицо мнѣ такъ знакомо… Однако поговоримъ окончательно. Итакъ, вы любите Полину; думаю, что она тоже не безучастна къ вамъ; вы оба молоды и ваше состояніе обезпечиваетъ судьбу васъ обоихъ и вашихъ дѣтей. Значитъ, препятствій къ браку нѣтъ.

— Дайте мнѣ Полину и я готовъ сегодня же повести ее въ церковь.

— Сегодня это будетъ слишкомъ рано, мы сдѣлаемъ это черезъ три дня.

Теперь мнѣ хотѣлось вскрикнуть въ свою очередь: «какъ, такъ рано?!» Но я во-время удержался отъ этого восклицанія.

— Я съ восторгомъ женюсь на Полинѣ черезъ три дня, но я желалъ бы узнать, какъ она смотритъ на этотъ вопросъ.

— О, вы можете быть спокойны, моя племянница знаетъ, что мой выборъ обезпечиваетъ ея счастье!

— Наконецъ, я желалъ бы поговорить съ ней наединѣ о многомъ.

— Хорошо, но съ условіемъ, что вы не станете разспрашивать ее о прошломъ. Оставьте въ покоѣ ея семью, отца, ея дѣтство. Говорите о будущемъ, о вашемъ счастьѣ, о вашемъ брачномъ путешествіи.

— Но почему же я не имѣю права касаться прошлаго? — спросилъ я въ смущеніи.

— Въ прошломъ Полины лежитъ большое горе и доктора запретили, въ виду ея нервности, напоминать ей прошлое горе. Вотъ почему мы возили ее за границу и старались развлечь. Относительно ея рожденія вы можете не сомнѣваться. Она принадлежитъ къ уважаемой семьѣ и вамъ никогда не придется краснѣть за вашу жену. Итакъ, даете вы мнѣ слово честнаго человѣка исполнить мои наставленія?

— Даю вамъ мое честное слово! — произнесъ я искренно, успокоенный объясненіями доктора.

— Позвольте пожать вашу руку!

Докторъ Козновъ стиснулъ мою руку и повелъ меня къ Полинѣ. Въ дверяхъ онъ еще разъ пристально посмотрѣлъ на меня и что-то прошепталъ. Мнѣ показалось, что я угадалъ мысли доктора — его до сихъ поръ безпокоило обстоятельство, что онъ не могъ разгадать причины, почему мое лицо было ему знакомо.

Черезъ нѣсколько минутъ вышла Полина въ сопровожденіи гувернантки. Она улыбаясь взглянула на меня я поотянула мнѣ обѣ руки…

Я осыпалъ ихъ поцѣлуями.

— Полина, моя дорогая, — обратился я къ ней съ дрожью въ голосѣ, — я люблю васъ… Хотите ли вы быть моею женою?

И на эти простыя, но чудныя слова она отвѣтила еще проще.

— Я согласна… берите меня, если вы этого хотите.

— Я не могу требовать отъ васъ любви теперь, но вѣдь вы полюбите меня впослѣдствіи… Не правда ли, Полина?

Но она ничего не отвѣтила, а только опустила глаза.

Три дня, назначенные докторомъ, протекли какъ сонъ.

Полина съ гувернанткой находились цѣлый день въ разъѣздахъ, совершая разныя покупки. По вечерамъ она была такъ разбита, что у меня не хватало духа ее утомлять разговоромъ.

Наконецъ насталъ торжественный день, и я повелъ мою возлюбленную къ алтарю. Какъ радостно билось мое сердце, когда моя дорогая голубка, вся въ бѣломъ, стояла задумчиво возлѣ меня среди церкви, наполненной волнами чуднаго пѣнія,

И вотъ, наконецъ, мы мужъ и жена, сидимъ вдвоемъ въ купэ вагона, летящаго съ поѣздомъ въ Крымъ. Не похоже ли все это на сонъ, на радостный, тихій и несбыточный?

ГЛАВА V.

Мы сидѣли одни въ вагонѣ.

Тереза совершенно для меня непонятнымъ образомъ рѣшилась на разлуку съ Полиной. Она уѣхала вмѣстѣ съ докторомъ Козновымъ въ Женеву. Конечно, я нисколько не горевалъ и радъ былъ въ душѣ, что хитрая старушонка не нарушаетъ нашего уединенія.

Итакъ, я ѣхалъ вдвоемъ съ своей женой. Счастье до того переполняло мою душу, что долгое время я не могъ ничего сказать Полинѣ. Взявъ ея руку, я прижалъ ее къ своимъ губамъ и не отымалъ въ теченіе нѣсколькихъ минутъ. Мнѣ казалось, что этотъ поцѣлуй долженъ былъ перелить избытокъ моего счастья въ душу моей жены. Она тоже хранила молчаніе, опьяненная, быть-можетъ, тѣмъ же восторгомъ.

— Моя дорогая Полина, — прошепталъ я наконецъ, — вѣдь ты моя теперь навѣки…

Я хотѣлъ поцѣловать ее, но она отклонилась отъ меня въ испугѣ; ея лицо выразило такое страданіе, что сердце у меня болѣзненно сжалось.

— Полина, что съ тобой? Ну, скажи твоему мужу. Вѣдь я твой мужъ, не правда ли?

— Да.

— Ну, скажи мнѣ: «мой милый мужъ».

Она повторила тѣмъ безстрастнымъ тономъ, которымъ дѣти повторяютъ заученный урокъ. Ея слова не заставили затрепетать моего сердца, какъ я ожидалъ. Я увидѣлъ ясно, какая трудная задача предстояла мнѣ впереди: заставить полюбить себя эту робкую, почти дикую дѣвушку; заставить учащенно забиться ея юное сердечко.

А если мнѣ не удастся выполнить эту задачу?

Вѣдь тогда мы оба будемъ несчастны. Не безуміе ли было соединить себя навѣки съ женщиной, не спросивъ ея сердца.

— Полина, дорогая, — снова заговорилъ я, — поцѣлуй своего мужа.

Она наклонилась и поцѣловала меня въ лобъ. Ея губы были теплы, но этотъ поцѣлуй бросилъ меня въ холодъ. Рука моя невольно отдернулась, я откинулся въ уголъ и въ продолженіе многихъ десятковъ верстъ не промолвилъ ни слова.

Наконецъ я задремалъ и впалъ въ тяжелый сонъ. Мнѣ снилось, что я снова находился въ страшной комнатѣ, окруженный невидимыми врагами; какая-то женщина стонала, лежа на полу, и я не могъ ей помочь. Потомъ она встала и подошла ко мнѣ; но тутъ я увидѣлъ, что это была Полина. Но не моя Полина, добрая и кроткая, а другая, съ лицомъ, искаженнымъ страшною злобою. Она подошла ко мнѣ и стала цѣловать меня. Отъ каждаго поцѣлуя кровь моя стыла и стыла, и сердце начинало биться все тише и тише.

Наконецъ, съ послѣднимъ поцѣлуемъ Полины, сердце мое совсѣмъ замерло и дыханіе остановилось. Я сдѣлалъ усиліе, крикнулъ и проснулся весь въ холодномъ поту.

Въ вагонѣ было почти темно. Я посмотрѣлъ въ сторону жены и увидѣлъ, что она не спала и не измѣнила своей позы, въ которой была нѣсколько часовъ назадъ. Лицо ея такъ же было холодно, безстрастно, какъ и прежде.

— Полина, дорогая моя, улыбнись же наконецъ своему мужу.

Но лицо моей жены не складывалось въ улыбку.

Тогда ужасъ проникъ въ мое сердце. Тупой, необъяснимый ужасъ…

Мы остановились въ Харьковѣ. Я хотѣлъ дать отдохнуть Полинѣ, такъ какъ у ней не хватило бы силы провести еще двое сутокъ въ вагонѣ.

Управляющій гостиницею посмотрѣлъ внимательно на насъ, но его многолѣтняя опытность была обманута.

Мы совершенно не были похожи на новобрачныхъ.

Полина пошла въ свою комнату, и я послалъ къ ней горничную на помощь. Что же касается меня, то сонъ не шелъ мнѣ на умъ, и я отправился на прогулку.

Такъ вотъ это счастье, котораго я добивался!

Понуривъ голову, съ тоскою на сердцѣ, я бродилъ до утра по безлюднымъ улицамъ, пока смертельная усталость не заставила меня возвратиться въ гостиницу.

На другой день мы сѣли снова въ вагонъ, но не для слѣдованія въ Крымъ, а для возвращенія въ Москву.

Я узналъ, наконецъ, истину. Я понялъ таинственную поспѣшность доктора и Терезы. Само собой все освѣтилось: и многія необъяснимыя дѣйствія, и непонятные намеки, и весь этотъ странный, необычайный бракъ, заключенный въ три дня.

Моя жена была безумная. Все прошлое не существовало для нея. Все то, что уходило изъ сферы настоящей минуты, изглаживалось навсегда изъ ея памяти. Бѣдная Полина! Вотъ почему старуха такъ настоятельно твердила: «elle n’est pas faite pour le mariage».

Я женился на холодной статуѣ съ формами греческой богини, съ лицомъ херувима, съ чудными глазами и бархатнымъ голосомъ. Но это чудное тѣло не имѣло жизни.

Чѣмъ болѣе присматривался я къ Полинѣ, тѣмъ болѣе меня поражала странность ея сумасшествія. Она двигалась, ходила, одѣвалась, ѣла и пила какъ совершенно нормальный человѣкъ. Все то, гдѣ не требовалось разсужденія и памяти, она исполняла такъ естественно, что никому въ голову не могла придти мысль о ея безуміи. Но самый пустой вопросъ сбивалъ ее съ толку и дѣлалъ безпомощной. Теперь для меня стало понятнымъ — почему бѣдная дѣвушка была такъ дика, когда я познакомился съ ней.

Трудная задача представлялась мнѣ. Я любилъ эту безумную дѣвушку, она оставалась такъ же дорогой моему сердцу, какъ была прежде. Но я долженъ былъ спасти ее, призвать ее снова къ жизни, разрушить дѣйствіе того рокового событія, которое, по всему вѣроятію, лишило ее разума. Козновъ что-то говорилъ мнѣ смутное по этому поводу. Онъ упоминалъ о какомъ-то семейномъ несчастьи, которое сильно повліяло на Полину.

О, если бы удалось мнѣ найти этого негодяя, этого изверга, который пожертвовалъ всей жизнью своей племянницы для того только, чтобы сбыть ее съ рукъ!

Я найду его; во что бы ни стало найду! Зная навѣрное, что отъ Полины нельзя ожидать помощи, я все-таки обратился къ ней съ вопросомъ:

— Дорогая моя, знаешь ли ты, гдѣ живетъ твой дядя?

— Нѣтъ.

— Кажется, въ Женевѣ?

— Спросите Терезу, она знаетъ.

— Но вѣдь Тереза уѣхала. Развѣ ты забыла?

— Да, забыла.

— Постарайся припомнить: на какой улицѣ ты жила съ дядей въ Женевѣ?

— Не помню.

На лицѣ Полины выразилось такое страданіе, когда она старалась припомнить, что я понялъ безуспѣшность разспросовъ, и оставилъ ее въ покоѣ.

Наконецъ мы пріѣхали въ Москву. Съ горькимъ чувствомъ я вышелъ на платформу! Три дня тому назадъ, стоя здѣсь, я сжималъ въ своей рукѣ маленькую ручку Полины. Боже! какая разница въ чувствахъ можетъ произойти въ теченіе нѣсколькихъ дней!

Я отвезъ Полину на свою старую квартиру, гдѣ меня поджидала, извѣщенная по телеграфу, тетушка. Я не имѣлъ достаточно присутствія духа, чтобы въ свое время сообщить ей о своемъ намѣреніи жениться. Малодушіе удерживало меня отъ этого. Уѣзжая, я оставилъ ей извинительное письмо.

Добрая старушка простила меня и встрѣтила радушно Полину. Но когда я сообщилъ ей мое несчастіе, она горько разрыдалась.

На слѣдующій день я собрался въ далекій путь. За Полину, находившуюся подъ крылышкомъ тети, я былъ спокоенъ. Когда я сѣлъ въ экипажъ, глаза мои невольно взглянули въ окно. Я увидѣлъ въ немъ заплаканное лицо тети и блѣдное личико Полины. Боже, неужели я ошибся? Ея глаза глядѣли грустно: видно было, что она впервые страдала отъ того, что я ее покидалъ.

Значитъ надежда вернуть ее къ жизни еще не совсѣмъ погасла!

А теперь въ Женеву — свести счеты съ господиномъ Козновымъ!

ГЛАВА VI.

Изъ словъ доктора Кознова я понялъ, что онъ живетъ медицинскою практикою въ Женевѣ. Такимъ образомъ я надѣялся легко найти его. Но, избѣгавъ весь городъ и разспросивъ всѣхъ, кого только представлялось возможнымъ, я убѣдился, что негодяй обманулъ меня, назвавъ себя вымышленнымъ именемъ. Я былъ въ отчаяніи. Какъ найти мнѣ этого ужаснаго человѣка, отъ котораго зависитъ вся моя дальнѣйшая жизнь?

Не зная его настоящаго имени, не зная даже навѣрное городъ, гдѣ онъ жилъ, было бы безуміемъ стараться найти его. Только слѣпой случай можетъ натолкнутъ меня на него. И я какъ ребенокъ схватился за эту слабую надежду. Цѣлые дни я не покидалъ улицъ Женевы, заглядывая во всѣ театры, кафэ, рестораны, пока смертельная усталость не загоняла меня домой.

Въ одну изъ такихъ бѣшеныхъ прогулокъ я натолкнулся на господина, лицо котораго показалось мнѣ знакомымъ. Порывшись немного въ памяти, я припомнилъ, что это былъ тотъ самый господинъ, который вмѣшался въ нашъ разговоръ и получилъ отъ Колесова хорошій урокъ. Едва это воспоминаніе промелькнуло въ моей головѣ, какъ я сейчасъ же почувствовалъ, что напалъ на вѣрный слѣдъ. Вѣдь этотъ субъектъ былъ въ компаніи съ Козновымъ — значитъ, онъ можетъ сообщить мнѣ его адресъ.

— Виноватъ, милостивый государь, — обратился я къ незнакомцу: — позвольте мнѣ побезпокоить васъ…

— Plait-il? Comprends pas! Que desirez vous monsieus? — отрывисто бросилъ онъ нѣсколько французскихъ фразъ мнѣ въ отвѣтъ.

— Позвольте, вѣдь мы уже имѣли случай бесѣдовать съ вами по-русски.

— А, вотъ какъ! Когда же? — при этомъ онъ густо покраснѣлъ, какъ уличенный мальчишка.

— Нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ у воротъ церкви св. Патрика. Вы были тогда съ докторомъ Козновымъ.

— Не имѣю чести знать доктора Кознова. Прощайте.

Очевидно, произнесенное мною имя заставило его поспѣшить прекратить разговоръ.

Но я сейчасъ же понялъ, что онъ хорошо зналъ Кознова.

— Извините меня, — поспѣшилъ я за нимъ, не отставая ни на одинъ шагъ, — но мнѣ необходимо узнать адресъ доктора. Пожалуйста, сообщите мнѣ…

— Не знаю… покорнѣйше прошу васъ оставить меня въ покоѣ… у меня нѣтъ времени…

— Я не оставлю васъ до тѣхъ поръ, пока вы не отвѣтите мнѣ. Отъ этого зависитъ судьба той особы, въ который вы принимали, кажется, участіе.

— Полины?

— Да, моей жены!

— Вы лжете!!

Онъ остановился и въ волненіи поглядѣлъ на меня. Его лицо страшно поблѣднѣло, а черные глаза заблестѣли, какъ раскаленные угли.

— Милостивый государь, — вскричалъ я, — вамъ былъ данъ при мнѣ урокъ вѣжливости, очевидно онъ не подѣйствовалъ на васъ!

— Извините меня. Неожиданная вѣсть вывела меня изъ себя. Скажите, пожалуйста, вѣдь вы женились на Полинѣ Николаевнѣ безъ вѣдома доктора Кознова?

— Онъ самъ устроилъ этотъ бракъ.

Мой собесѣдникъ стиснулъ кулаки и что-то прошептанъ. По складу его губъ мнѣ показалось, что онъ произнесъ: «измѣнникъ, предатель!» Затѣмъ, вдругъ перемѣнивъ тонъ, онъ сказалъ мнѣ съ гадкой улыбкой на лицѣ:

— Поздравляю во всякомъ случаѣ васъ. Вы обладаете чудной женой: она красива, добра какъ ангелъ и… пріятная собесѣдница!

Руки мои сжались, чтобы броситься на негодяя, но я сдержалъ себя. Его насмѣшливый тонъ ясно показалъ мнѣ, что недугъ моей жены былъ извѣстенъ ему.

— Итакъ, вы сообщите мнѣ адресъ доктора?

— Съ удовольствіемъ. У меня кстати есть его визитная карточка. Вотъ она.

Сердце мое радостно забилось, когда я получилъ изъ рукъ этого непріятнаго господина адресъ моего врага,

— Благодарю васъ, — произнесъ я, пересиливъ себя, — прощайте.

— До свиданья… Мы еще увидимся.

Когда мы разстались, первымъ дѣломъ моимъ было нанять фіакръ и отправиться къ доктору Кознову. Онъ жилъ въ трехъ миляхъ за городомъ и этимъ объяснялось почему его никто не зналъ въ Женевѣ.

Мой милый родственникъ обиталъ въ небольшомъ домикѣ, стоявшемъ совсѣмъ одиноко вблизи вѣтряной мельницы. Издали я принялъ его за сторожку при мельницѣ. Вокругъ дома не виднѣлось ни души, и входъ въ него сторожилъ большой косматый песъ. Дверь мнѣ отворилъ самъ Козновъ, и до того смутился, что въ продолженіе нѣсколькихъ минутъ не могъ вымолвить ни слова. Затѣмъ понемногу онъ пришелъ въ себя, хотя того апломба, съ которымъ онъ говорилъ со мной въ первое свиданіе, и въ поминѣ не было.

— Чѣмъ могу служить? — спросилъ онъ.

— Полноте играть комедію! — вскричалъ я: — вы знаете, зачѣмъ я покинулъ Полину чрезъ недѣлю послѣ свадьбы. Вы знаете, зачѣмъ я здѣсь, и знаете хорошо, зачѣмъ вы скрывались отъ меня.

— Хорошо, положимъ, что я знаю причину всего этого; что же вамъ угодно отъ меня?

— Полнаго объясненія вашего поступка.

— Извольте, объяснимся. Вы встрѣтили мою племянницу и полюбили ее. Ваши ухаживанія были встрѣчены враждебно. Отъ васъ даже хотѣли увезти Полину. Вы сами искали ея руки. Вы сдѣлали предложеніе. Вѣдь васъ никто не завлекалъ? На что же вы жалуетесь? Ваша жена хороша, молода, добра, послушна. Поработайте надъ нею, и она будетъ примѣрною супругой, а быть-можетъ, впослѣдствіи, и хорошей матерью.

— Зачѣмъ же вы такъ поспѣшно устроили этотъ бракъ? Почему же вы не дали мнѣ возможности убѣдиться, что жениться на Полинѣ есть преступленіе?

— Я уже сказалъ вамъ, что я бѣдный человѣкъ и что моя обязанность была поступить такъ, какъ я поступилъ.

— Вы дѣлаете видъ, что любите Полину. Какимъ же образомъ вы рѣшились принести ее въ жертву вашимъ коммерческимъ соображеніямъ? Рамъ слѣдовало лѣчить ее, а не выдавить замужъ.

— Лѣчить ее безполезно. Она страдаетъ не умопомѣшательствомъ, какъ вы предполагаете, а полнымъ нервнымъ разстройствомъ. Она можетъ выздоровѣть вдругъ или же въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ постепенно. Полученный ею нервный ударъ лишилъ ее на нѣсколько времени всѣхъ ея способностей и такой же нервный ударъ можетъ ее излѣчить. Ждите, надѣйтесь, и вы увидите, что я не ошибался, предсказывая вамъ это.

— Надѣюсь, вы разскажете всѣ подробности потрясенія, о которомъ вы говорите.

— Къ сожалѣнію, я не въ правѣ вамъ этого разсказать.

— Какъ бы ни была важна тайна, вы очень хорошо понимаете, что для меня это вопросъ жизни и смерти. Умоляю васъ именемъ Полины, разскажите мнѣ, что лишило мою жену разсудка?

— Тайна эта принадлежитъ не мнѣ; не настаивайте, я ничего вамъ не скажу.

Видя, что презрѣнный негодяй запирается, я дѣйствительно не настаивалъ.

— Ну, хорошо, я не буду васъ болѣе спрашивать объ этомъ; но скажите мнѣ, наконецъ, кто такой этотъ подозрительный русскій, который принимаетъ такое живѣйшее участіе въ судьбѣ Полины?

— Чебаровъ? О, это ребяческая исторія! Онъ былъ давно влюбленъ въ Полину и нѣсколько разъ просилъ у меня руки ея. Буду откровененъ съ вами: я не отдавалъ ему племянницу потому, что онъ бѣденъ и былъ бы для меня не такъ удобенъ, какъ вы.

Козновъ произнесъ это съ такимъ цинизмомъ, что я едва удержался, чтобы не ударить его.

— Прощайте, докторъ, Богъ съ вами!

Я повернулся и, не подавая ему руки, вышелъ.

Отъѣхавъ отъ дома немного, я встрѣтилъ Чебарова, который, какъ ни въ чемъ не бывало, прогуливался вблизи. Онъ попросилъ меня довезти его до города; усѣвшись рядомъ со мною, онъ безъ всякихъ уловокъ приступилъ къ разспросамъ.

— Скажите, пожалуйста, — началъ онъ, — вамъ сказалъ Козновъ о причинѣ… болѣзни вашей жены?

— Онъ сказалъ, что этому было причиной сильное нервное потрясеніе и семейное горе.

— Сказалъ ли онъ вамъ, какого свойства было это нервное потрясеніе?

— Къ сожалѣнію, не сказалъ и буду вамъ очень обязанъ, если вы мнѣ разъясните этотъ вопросъ.

— Увы! — я не могу вамъ ничего сказать. Сказалъ ли Козновъ вамъ что-нибудь обо мнѣ?

— Нѣтъ, ничего не сказалъ.

Чебаровъ съ облегченіемъ вздохнулъ.

— Знаете что, — воскликнулъ онъ: — я пріѣду къ вамъ въ Москву; быть-можетъ, тогда я кое-что въ состояніи буду вамъ сообщить относительно вашей жены. Можетъ статься, я добуду кое-какія свѣдѣнія, которыя пригодятся при ея лѣченіи.

— Милости просимъ; во всякое время буду вамъ очень радъ.

И я такъ обрадовался перспективѣ узнать тайну, скрывавшую отъ меня прошлое моей жены, что забывъ мою недавнюю непріязнь къ этому человѣку, горячо пожалъ его руку.

Въ это время мы подъѣзжали къ городу и Чебаровъ выскочилъ изъ экипажа на всемъ ходу.

— До свиданія! — крикнулъ онъ.

— До свиданія, — отвѣтилъ я ему, — пріѣзжайте поскорѣе въ Москву.

Вотъ все, чего я достигъ! Вотъ зачѣмъ я ѣздилъ за тридевять земель и оставлялъ бѣдную Полину; вотъ съ чѣмъ я принужденъ былъ возвращаться домой.

Итакъ, снова въ путь домой!

ГЛАВА VII.

Да, она обрадовалась когда я вернулся!

Что-то туманное выразилось въ ея лицъ, когда она увидѣла меня вблизи себя; потомъ добрая улыбка разлилась по ея дѣтскимъ чертамъ, и наконецъ она обняла меня. Бѣдняжка! Я боялся, что она совсѣмъ меня забудетъ за время моего путешествія.

Мѣсяцы проходили одинъ за другимъ, не принося никакой перемѣны въ положеніи Полины. Если только докторъ Козновъ не ошибался, что выздоровленіе жены моей наступитъ постепенно, то очевидно мнѣ предстояло ждать долго, очень долго…

Всѣ извѣстные доктора одинъ за другимъ были призваны мною и осмотрѣли мою жену. Въ одинъ голосъ они твердили, что для раціональнаго лѣченія необходимо знать причину сумасшествія.

Всѣ одинаково были поражены, когда я не могъ ничего отвѣтить на этотъ вопросъ.

Дни проходили за днями, одинаково монотонные, полные щемящей сердце тоски. Цѣлые часы я сидѣлъ противъ моей бѣдной жены, вперивъ въ ея чудное, но безстрастное лицо взглядъ. Иногда мнѣ казалось, что я смотрю на картину или на статую, и ужасъ охватывалъ меня. Порой отчаяніе забиралось въ мою душу и я проклиналъ тогда Колесова, который втащилъ меня въ церковь св. Патрика, откуда пошли всѣ мои невзгоды. Я былъ глубоко несчастенъ, такъ какъ въ это же время я сильно любилъ Полину.

Вспоминая свой визитъ къ Кознову, я упрекалъ себя въ томъ, что не спросилъ его, гдѣ живетъ Тереза. Впрочемъ, онъ не сказалъ бы мнѣ все равно, прекрасно сообразивъ, зачѣмъ мнѣ это нужно.

Единственнымъ утѣшеніемъ моимъ было сознаніе, что Полина была счастливѣе со мной чѣмъ прежде. Физически она расцвѣтала съ каждымъ днемъ: румянецъ началъ играть на ея блѣдныхъ щекахъ, ея худенькія плечи стали округляться.

Она не отходила отъ меня, какъ маленькій ребенокъ, слѣдуя изъ комнаты въ комнату.

Иногда она брала мою руку и подносила къ своимъ губамъ. Что происходило въ это время въ ея душѣ — одному Богу извѣстно!.. Однажды утромъ, едва я успѣлъ одѣться и выйти, какъ мнѣ доложили, что одинъ господинъ меня спрашиваетъ. По описанію я понялъ, что это былъ Чебаровъ.

Съ какимъ удовольствіемъ, я прогналъ бы этого человѣка, но онъ могъ сообщить мнѣ важныя новости, и я сдержалъ себя. Онъ вошелъ ко мнѣ съ видомъ искренней радости и сильно пожалъ мою руку.

— Видите, я всегда держу свои обѣщанія, — началъ Чебаровъ, развалившись въ креслѣ.

— Очень радъ. Давно ли вы пріѣхали?

— Только вчера.

— Передъ отъѣздомъ видѣли доктора? Какъ онъ живетъ?

— Онъ уѣхалъ ранѣе меня въ Россію, и съ тѣхъ поръ я потерялъ всякія свѣдѣнія о немъ. Я думалъ узнать о немъ отъ васъ, а оказывается, что вы меньше меня знаете. Странно, очень странно!

Я сгоралъ отъ нетерпѣнія узнать, не сообщитъ ли мнѣ Чебаровъ чего-нибудь новаго о Полинѣ, но онъ какъ-будто нарочно мучилъ меня и сталъ разсказывать какое-то дорожное приключеніе на австрійской границѣ.

— Извините меня, — перебилъ я его, — мнѣ хотѣлось бы узнать, нѣтъ ли у васъ свѣдѣній по поводу…

— Вашей жены?

— Да.

— Извольте. Прежде всего скажите мнѣ — сообщилъ ли вамъ Козновъ, почему меня интересуетъ такъ судьба вашей жены?

— Да, онъ сказалъ мнѣ, что вы были одно время влюблены въ нее.

— Какой же онъ шутникъ! Не понимаю, что за цѣль была лгать безъ всякой пользы? Я вѣдь родной братъ Полины.

Увидѣвъ недовѣріе, появившееся на моемъ лицѣ, онъ тотчасъ прибавилъ:

— Вы не вѣрите, конечно. Но вы увидите, что сестра меня сейчасъ же узнаетъ. Вы спросите, почему я ношу имя Чебарова въ такомъ случаѣ? Это объясняется очень просто: у меня была дуэль въ Россіи, окончившаяся очень печально, и мнѣ пришлось скрыться за границу, гдѣ я для удобства перемѣнилъ фамилію.

— Охотно вамъ вѣрю, — сказалъ я, — но скажите мнѣ, ради Бога, какое несчастье произошло въ вашей семьѣ, лишившее вашу сестру разсудка?

— Терпѣніе, дорогой beau frère, терпѣніе! Прежде чѣмъ я отвѣчу вамъ на этотъ вопросъ, мнѣ нужно устроить одно дѣло, для котораго понадобится ваша помощь.

— Располагайте мною, какъ вамъ будетъ угодно.

— Дѣло вотъ въ чемъ. Послѣ смерти отца остался процессъ, который легко можно было бы выиграть, если бы я въ свое время былъ въ Россіи; но мнѣ пришлось бѣжать и перемѣнить фамилію и такимъ образомъ отказаться отъ дѣла, которое могло дать мнѣ и сестрѣ моей около двухсотъ тысячъ рублей. Мой дядя, докторъ Козновъ, нѣсколько разъ предлагалъ мнѣ вести этотъ процессъ, но я отклонялъ всякій разъ это предложеніе, такъ какъ не довѣрялъ ему. Кромѣ того, онъ не могъ вести этого процесса, такъ какъ для начала его нужно было совершить цѣлый рядъ дѣйствій, требовавшихъ большихъ затратъ, а какъ вамъ извѣстно, ни мои средства, ни доктора не позволяли и думать объ этомъ.

— Какъ велики издержки по этому дѣлу? — спросилъ я.

— Тысячъ восемь, десять, — отвѣтилъ Чебаровъ, взглянувъ въ сторону.

— Хорошо, я дамъ вамъ эти деньги. Если выиграете процессъ, отдадите мнѣ.

— Благодарю васъ! — горячо вскричалъ Чебаровъ, вскочивъ и пожимая мою руку. — Съ своей стороны обѣщаю вамъ разсказать всѣ подробности недуга Полины. Ахъ, вотъ и она! Здравствуй, дорогая сестренка!

Моя бѣдная голубка не узнала его. Она не пожелала пожать его протянутую руку и спряталась за меня.

— Бѣдная Полина! — вполголоса произнесъ Чебаровъ.

Видя, что настаивать безполезно, онъ болѣе уже не обращался къ моей женѣ съ вопросами. Онъ просидѣлъ у меня цѣлый день, обѣдалъ, очень много выпалъ вина и разсказалъ цѣлый ворохъ своихъ приключеній весьма анекдотическаго свойства. Чаще всего онъ возвращался къ послѣдней войнѣ въ Испаніи, въ которой онъ будто бы принималъ участіе въ качествѣ волонтера. Все время, пока онъ сидѣлъ у меня, Полина, спрятавшись за меня, глядѣла на него съ испугомъ, что-то шепча и, очевидно, припоминая. Я радовался этому обстоятельству: въ первый разъ въ головкѣ моей бѣдной жены забродило желаніе порыться въ прошломъ.

Чебаровъ, не обращая вниманія на Полину, разсказывалъ съ увлеченіемъ какое-то сраженіе. Описывая одинъ моментъ, онъ съ жаромъ вскочилъ и, дополняя жестомъ разсказъ, убилъ и повалилъ на полъ воображаемаго непріятеля.

Едва сдѣлалъ онъ этотъ жестъ, какъ комнату огласилъ безумный крикъ Полины. Она опрокинулась навзничь на диванъ и истерически разрыдалась. Затѣмъ она умолкла и впала въ глубокій обморокъ. Я хлопоталъ около нея, но случайно мой взглядъ упалъ на лицо Чебарова: оно было еще блѣднѣе чѣмъ лицо Полины…

ГЛАВА VIII.

Я пишу эту главу съ большими колебаніями… Повѣритъ ли читатель тому, что я разсказываю? То, что произошло съ моей бѣдной Полиной, такъ странно, такъ невѣроятно!

Обморокъ, въ который она впала, продолжался около трехъ часовъ. Порой пульсъ совсѣмъ переставалъ биться и грудь дышать. Я холодѣлъ отъ ужаса, думая, что она умерла. Затѣмъ наступила реакція въ припадкѣ, и Полина снова приходила въ себя. Къ вечеру она совсѣмъ оправилась, но очевидно потрясеніе не прошло безслѣдно, такъ какъ она постоянно оглядывалась и безпокойно искала чего-то глазами, нервно вздрагивая.

На утро, чтобъ успокоить жену, я предложилъ ей пройтись со мной. Предлогъ къ этому былъ очень важный. Дѣло въ томъ, что я уже нѣсколько дней былъ занятъ переговорами о покупкѣ небольшого домика. Прежде чѣмъ рѣшиться на покупку, я хотѣлъ хорошенько осмотрѣть его, да кстати показать его Полинѣ. Правда, бѣдняжка была плохой совѣтчикъ, но что же дѣлать! Мы вышли. Полина, немного похудѣвшая за ночь и еще болѣе похорошѣвшая, устало опиралась на мою руку.

«Нѣтъ худа безъ добра», думалъ я, глядя на ея блѣдное личико: «эти нервныя потрясенія приведутъ, быть-можетъ, въ равновѣсіе твой спящій разумъ».

Когда мы подошли къ особняку, который я облюбовалъ, Полина начала безпокойно оглядываться. Она съ любопытствомъ осматривала подъѣздъ дома, заглядывала въ окна и задумчиво смотрѣла на дворника, вышедшаго со связкою ключей, чтобы отворить намъ дверь.

— Давно ли домъ пустуетъ? — спросилъ я.

— Давненько-съ, — отвѣчалъ дворникъ: — какъ выѣхали господа Козновы, такъ съ тѣхъ поръ никто не нанимаетъ.

— Какіе Козновы? — спросилъ я порывисто.

— Жили тутъ господа такіе — братъ съ сестрой. Уѣхали они куда-то не сказавшись. И мебель даже не забрали. Хозяинъ уже разъ десять публиковалъ, да все напрасно.

Я оглянулся на Полину, но она уже вбѣжала въ комнаты.

— Баринъ, вы побудьте здѣсь, а мнѣ надо въ дворницкую не надолго. Когда посмотрите — кликните меня.

Дворникъ ушелъ, а я послѣдовалъ за Полиной. Судьба наталкивала меня неожиданно на узелъ, который я стремился всѣми силами распутать. Боже, что изъ всего этого выйдетъ?

Полина, блѣдная, какъ смерть, лежала на диванѣ во второй комнатѣ и стонала… Этотъ жалобный и леденящій кровь стонъ былъ мнѣ знакомъ…

Вблизи дивана стояло раскрытое піанино. На пюпитрѣ находилась книга съ нотами. Какой-то невидимый голосъ подтолкнулъ меня посмотрѣть на какой страницѣ была раскрыта она.

«Царица Савская» прочелъ я.

Сомнѣній быть не могло! Мы находились въ страшной комнатѣ, гдѣ было совершено преступленіе, гдѣ я безпомощно лежалъ въ рукахъ убійцъ, слыша жалобные женскіе стоны.. И, несомнѣнно, стонавшая женщина была моя бѣдная жена! Вотъ оно ужасное нервное потрясеніе, лишившее ее разсудка!

Въ это время, повинуясь какому-то хаосу мыслей, забродившихъ у меня въ головѣ, я безотчетно подошелъ къ піанино и взялъ нѣсколько аккордовъ изъ раскрытой пьесы. Тотчасъ же жена моя перестала стонать. Она встала и рѣшительно подошла къ фортепьяно. Я уступилъ ей мѣсто. Она привычной рукой повторила эти аккорды и затѣмъ стала пѣть тотъ романсъ, который такъ поразилъ меня въ памятную ночь. Теперь Полина пѣла его съ такимъ же мастерствомъ и душой, несмотря на то, что прошло болѣе года и она не прикасалась все это время къ клавишамъ.

Я стоялъ въ отдаленіи, какъ очарованный. На фонѣ томныхъ, задумчивыхъ аккордовъ ярко рисовалась чудная мелодія. Бархатный контральто моей жены забирался въ мою душу и заставилъ меня забыть всю странность обстановки.

Вдругъ, какъ и тогда, голосъ ея оборвался на высокой финальной нотѣ… Послышался страшный раздирающій душу крикъ. Полина съ искаженнымъ лицомъ, съ глазами, выступавшими изъ орбитъ, бросилась на коверъ.

Она наклонилась надъ невидимымъ лежавшимъ человѣкомъ) она глядѣла на его смертельную рану и изъ глазъ ея лились слезы; она дѣлала жестъ, какъ бы желая вынуть невидимый кинжалъ изъ пораженной груди лежавшаго, но кто-то ее удерживалъ и она боролась… Но вотъ ее схватили и бросили на диванъ… Ей зажимали ротъ и она стонала…

Когда, Полина упала въ конвульсіяхъ на диванъ, я подошелъ къ ней и, желая успокоить, взялъ ее за руку. Но тутъ произошло нѣчто совсѣмъ неожиданное.

Нервная дрожь пробѣжала по всему моему тѣлу, когда я взялъ руку Полины.

Точно гипнотическій токъ прошелъ въ мое существо и та степень сомнамбулизма, ясновидѣнія (назовите какъ хотите!), которой обладала въ эту минуту моя жена, сообщилась мнѣ. Я видѣлъ, какъ пустая дотолѣ комната наполнилась людьми. У окна, въ другомъ концѣ комнаты, сидѣлъ молодой человѣкъ съ потухшими глазами… Около него стояли докторъ Козновъ, Чебаровъ и какой-то господинъ со шрамомъ на лицѣ… Я припомнилъ, что видѣлъ этого господина въ Женевѣ, вмѣстѣ съ Козновымъ, на паперти св. Патрика.

Чебаровъ наклонился къ молодому человѣку съ потухшими глазами и подалъ ему стаканъ съ питьемъ, приставивъ къ его виску пистолетъ…

По срединѣ комнаты лежалъ молодой человѣкъ чудной красоты, съ ножомъ въ горлѣ. Его глаза были закрыты и онъ уже пересталъ дышать…

Картина эта такъ ярко представилась моимъ глазамъ, что я едва не бросился на Чебарова съ тѣмъ, чтобы вырвать у него оружіе. Я выпустилъ руку Полины, и все исчезло. Комната снова опустѣла.

Я опять схватилъ руку моей жены, и снова ужасная картина представилась моимъ глазамъ. Молодой человѣкъ съ потухшими глазами неподвижно сидѣлъ въ креслѣ, а Чебаровъ, Козновъ и господинъ со шрамомъ дѣлали приготовленія для сокрытія своего ужаснаго дѣла. Они приподняли трупъ убитаго красавца и уложили его въ большой дорожный ящикъ…

Въ эту минуту Полина упала въ обморокъ и перестала стонать. Тотчасъ же страшная картина снова исчезла изъ моихъ глазъ, какъ-будто токъ, пробѣгавшій по моему тѣлу, былъ разобщенъ съ источникомъ силы…

Я приподнялъ Полину на руки и вынесъ ее на свѣжій воздухъ. Подозвавъ извозчика, я кое-какъ довезъ бѣдняжку домой я сдалъ на руки тетушкѣ. Та уложила Полину въ постель, и къ вечеру у нея сдѣлался бредъ.

Всѣ позванные доктора, знакомые съ состояніемъ моей жены, выслушавъ мой разсказъ, ободряли меня.

— Она выздоровѣетъ, — говорили они въ одинъ голосъ, — и тѣломъ и душой!

ГЛАВА IX.

Полина металась нѣсколько дней въ ужасномъ бреду. Она говорила то по-русски, то но-французски и даже по-итальянски. Порой она плакала, порой смѣялась. Имя «Сергѣй» не сходило съ ея устъ. Она произносила его съ чувствомъ безграничной любви. Признаюсь, я горько страдалъ въ это время, напрасно падѣясь услышать свое имя. Очевидно, я былъ чужимъ человѣкомъ для Полины, не занимавшимъ ни малѣйшаго уголка въ ея душѣ и сердцѣ. Она плакала и страдала о человѣкѣ, убитомъ предателями Козновымъ и Чебаровомъ.

Кто же онъ, этотъ убитый красавецъ? Это для меня было загадкой. Какимъ образомъ допустить, чтобы докторъ Козновъ убилъ своего племянника? Вѣдь онъ любилъ по-своему племянницу — почему же онъ такъ ненавидѣлъ ея брата, что убилъ его! Да, наконецъ, почему же Чебаровъ такъ упорно выдаетъ себя за брата Полины? Если же допустить, что это правда, такъ кто же этотъ убитый молодой человѣкъ?

Эти вопросы толпой тѣснились въ моей головѣ, путаясь, сбивая другъ друга и не допуская сдѣлать логическій выводъ. Какъ мнѣ ни противно было протянуть руку убійцѣ, но для разъясненія этихъ вопросовъ мнѣ пришлось поговорить съ Чебаровымъ.

Онъ пришелъ на третій день послѣ того, какъ Полина слегла въ постель.

— Дѣло мое подвигается, — радостно началъ онъ, — и я буду очень вамъ благодаренъ, если вы мнѣ вручите обѣщанную сумму денегъ сегодня же.

— Очень хорошо, — какъ можно спокойнѣе отвѣтилъ я, — но предварительно мнѣ хотѣлось бы задать вамъ одинъ вопроса.

— Сдѣлайте ваше одолженіе.

— Скажите, пожалуйста, кто былъ тотъ человѣкъ, котораго въ ночь на 20 іюля 1872 года на Зубовскомъ бульварѣ въ Москвѣ вы убили въ сообществѣ съ Козновымь и господиномъ со шрамомъ на лицѣ?

Трудно описать эффектъ этихъ словъ. Не свое движеніе Чебарова было броситься на меня. Я этого ожидалъ и быстро вынулъ изъ кармана револьверъ. Затѣмъ онъ остановился и собрался съ мыслями.

— Теперь понимаю! — вскричалъ онъ: — вы были тотъ самый слѣпой, котораго мы имѣли глупость пощадить. О идіоты, зачѣмъ мы не расправились съ вами какъ слѣдуетъ! Во всемъ виновата глупая сантиментальность доктора! Однако, вы хорошій актеръ, поздравляю васъ, какъ вы хорошо изобразили слѣпого!

— И вы даже не отрицаете преступленія? — вскричалъ я.

— Къ чему? Вѣдь вы были очевидцемъ его. Да, наконецъ, вамъ нѣтъ ни малѣйшаго интереса доносить на меня. Вѣдь вы мой bear frère. Ха, ха, ха!

— Вы лжете!

— Позвольте, мнѣ нѣтъ никакой пользы быть самозванцемъ! Теперь я вамъ разскажу, почему я сдѣлался убійцей. Вы сами вынудили открыть вамъ эту тайну. Пеняйте же на самого себя! Убитый быль любовникомъ Полины. Соблазнивъ мою сестру, негодяй убѣжалъ съ нею изъ дому. Я, какъ братъ, а Козновъ, какъ опекунъ, отыскали ихъ и убили соблазнителя на глазахъ Полины. Вы довольны теперь, узнавъ тайну ея сумасшествія?

— Ты лжешь, презрѣнный убійца! — вскричалъ я внѣ себя.

— Успокойтесь, мой милый beau frère! До свиданія!

Съ этими словами негодяй ушелъ, бросивши мнѣ дьявольскій взглядъ торжества.

Я тотчасъ же пошелъ въ комнату жены и сѣлъ у ея изголовья. Бѣдная моя Полина! Кого ты призываешь въ своемъ бреду, чье имя не сходитъ съ твоихъ устъ? Неужели негодяй правъ? О, нѣтъ, нѣтъ, тысячу разъ нѣтъ! Это черная безстыдная ложь! Неужели Тереза хотѣла подтвердить слова Чебарова своей загадочной фразой: elle n’est pas faite pour le mariage.

Но кто докажетъ мнѣ, что это ложь? Кто въ состояніи засвидѣтельствовать мнѣ, что братъ Полины не Чебаровъ, а убитый молодой человѣкъ? Быть-можетъ, по выздоровленіи Полина сама въ состояніи будетъ выяснить истину? Но какъ я буду говорить съ ней объ этомъ? Доктора предупредили меня, что, вернувшись къ духовной жизни, Полина не узнаетъ меня, что я для нея буду совсѣмъ чужой. Разумѣется, нечего было и думать приступать къ разспросамъ и снова возвращать ее къ собьніямъ, которыя уже разъ свели ее съ ума. Такимъ образомъ мнѣ не оставалось другого способа узнать правду, какъ снова обратиться къ доктору Кознову. Но гдѣ онъ? Гдѣ? Опасенія мои и предсказанія докторовъ сбылись. Однажды утромъ я вошелъ къ Полинѣ въ комнату и встрѣтилъ взглядъ ея чудныхъ глазъ, который сейчасъ же подсказалъ мнѣ, что жена моя вернулась къ разумной жизни. Она посмотрѣла совершенно равнодушно, принявъ меня за доктора, и отвернулась.

Рыданія сдавили мое горло, и я поскорѣе выбѣжалъ изъ спальни…

Чужой, совсѣмъ чужой для женщины, которую боготворишь и которая принадлежитъ тебѣ только по закону, но не по любви!

ГЛАВА X.

Теперь мнѣ предстояло разрѣшить двѣ задачи. Во-первыхъ, завоевать сердце моей жены я, во-вторыхъ, разсѣять лживыя слова Чебарова, безъ чего ужасныя сомнѣнія могли бы стоять вѣчно между нами.

Первая задача была не легка. Выздоровѣвшая Полина рѣшительно меня не узнавала; я былъ для нея совершенно чужимъ и мнѣ предстояло начать мои ухаживанья за ней, какъ-будто она была моей предполагаемой невѣстой. Я не желалъ ее утомлять послѣ болѣзни и нарочно не показывался цѣлыми днями на ея глаза.

"Пусть окрѣпнетъ бѣдняжка, « думалъ я, „пусть наберется силъ. Сообщать ей теперь, что она моя жена, это будетъ слишкомъ сильной работой для ея утомленной головки“.

Такимъ образомъ само собой вышло, что всѣ мои помыслы направились на разрѣшеніе второго вопроса. Кто могъ разоблачить клевету Чебарова? Одинъ человѣкъ — Козновъ. И я поклялся, что сорву правду съ его устъ!

Случай помогъ мнѣ напасть на его слѣдъ. Я узналъ, что онъ былъ арестованъ въ Кіевѣ, какъ бѣглый, осужденный за подлогъ на поселеніе. Его судили и снова отправили въ Сибирь. Итакъ, мнѣ предстояло для разоблаченія послѣдней страницы тайны ѣхать въ Иркутскъ. Я не колебался ни одной минуты.

Мнѣ казалось, что отлучка на нѣсколько мѣсяцевъ будетъ очень полезна для насъ обоихъ; Полина успѣетъ окрѣпнуть и тетя могла бы подготовить ее исподволь къ мысли о нашемъ чудовищномъ бракѣ; что же касается меня, то я тоже не прочь былъ освѣжиться послѣ пережитыхъ волненій. Мнѣ нужно было собраться съ мыслями и привести свои нервы въ равновѣсіе, а въ этихъ случаяхъ путешествіе всегда вліяло на меня благотворно и я возвращался совершенно обновленнымъ.

И вотъ я снова въ пути. Тетушка благословила меня на дальнюю дорогу и обѣщала беречь Полину какъ малаго ребенка. Было условлено, что письма первое время не будутъ совсѣмъ посылаться, такъ какъ я все равно обгонялъ бы ихъ; но затѣмъ тетя должна была писать мнѣ чрезъ три дня, адресуя во всѣ города по пути, чтобъ на возвратномъ пути я могъ получать на каждой станціи извѣстія о моей женѣ…

Какъ въ чаду доѣхалъ я до Перми и пришелъ въ себя только въ горахъ Урала, у пограничнаго столба, на которомъ съ одной стороны написано: „Азія“, а съ другой: „Европа“. Затѣмъ, послѣ короткаго отдыха въ Екатеринбургѣ, я отправился далѣе и пересѣкъ на паромѣ Иртышъ. Въ Тобольскѣ я узналъ объ участи Кознова. Онъ былъ усланъ въ одинъ изъ самыхъ отдаленныхъ пунктовъ Сибири. Затѣмъ снова кибитка понесла меня по широкому раздолью чрезъ горы, долины, рѣки, болота и степи. Перепряжка лошадей, перемѣна ямщиковъ, чаепитіе на станціяхъ — вотъ всѣ развлеченія, которыя ожидаютъ путешественника по Сибири на протяженіе цѣлыхъ тысячи верстъ.

Чѣмъ болѣе я удалялся въ глубь Сибири, тѣмъ болѣзненнѣе сжималось у меня сердце. Увижу ли я снова милую Полину! Вернусь ли я когда-нибудь въ Москву?

Не буду утомлять читателя описаніемъ мѣстъ, чрезъ которыя я проѣзжалъ. Я не для того предпринялъ свое путешествіе. Тара, Каинскъ, Колывань, Томскъ, Ашинскъ, Красноярскъ, Нижне-Удинскъ — одинъ за другимъ промелькнули предъ моими глазами, и я неутомимо мчался впередъ. Къ счастію, погода мнѣ благопріятствовала: чудные дни стояли съ удивительнымъ постоянствомъ, и я легко дѣлалъ полтораста верстъ въ сутки.

Наконецъ въ одно чудное утро я увидѣлъ въ туманной дали на склонѣ горы двухъэтажное строеніе, обнесенное высокимъ заборомъ.

— Не знаешь ли, мой милый, что это такое? — спросилъ я у ямщика.

— А это, ваше благородіе, X—ая тюрьма.

Сердце у меня безпокойно забилось. Я былъ у цѣли! Чрезъ часъ или два я увижусь съ Козновымъ и онъ разсѣетъ, какъ дымъ, всѣ мои сомнѣнія. А что если?.. Нѣтъ, не буду заглядывать впередъ. Я у цѣли, теперь и надо дѣйствовать, а не колебаться!

Къ счастью моему я запасся нѣсколькими рекомендательными письмами въ Москвѣ, которыя дали мнѣ возможность получить свободный пропускъ въ тюрьму для свиданія съ Козновымъ.

Капитанъ Варламовъ, смотритель X—ской тюрьмы, принялъ меня съ любезностью, которой я никакъ не ожидалъ встрѣтить въ Сибири.

— Надѣюсь, вы не поможете арестанту убѣжать? — спросилъ онъ шутя, но все таки пытливо глядя на меня.

— О, не безпокойтесь, мнѣ нужно только полчаса разговора, не болѣе того.

— Хорошо, пойдемте со мной, терять времени не стоитъ.

Мы вышли изъ канцеляріи и направились къ воротамъ тюрьмы. Часовой открылъ ихъ, и мы вошли въ общую залу.

— Закурите папироску, — посовѣтовалъ мнѣ Варламовъ, — а то вамъ, нѣженкамъ, тюремный воздухъ не по вкусу придется.

Дѣйствительно въ комнатѣ, разсчитанной на двѣсти человѣкъ и гдѣ случайно скопилось гораздо больше, была ужасная духота. Спертый воздухъ свинцомъ легъ на мою непривычную грудь и у меня закружилась на нѣсколько минутъ голова.

Блѣдные люди съ испитыми лицами обступали насъ, съ любопытствомъ глядя на меня. Несчастные! У всѣхъ у нихъ на лицахъ была одна и та же печать тупой тоски, которая свойственна людямъ, потерявшимъ всякую надежду…

Въ самомъ дальнемъ углу камеры лежалъ на нарахъ человѣкъ, лицо котораго было тусклѣе, блѣднѣе всѣхъ другихъ лицъ.

Одинъ мимолетный взглядъ, брошенный на него, убѣдилъ меня, что я вижу предъ собой Кознова.

Онъ приподнялся и тупо поглядѣлъ на меня. Боже, какъ можетъ измѣнить человѣка тюрьма! Мнѣ казалось, что я вижу предъ собой тѣнь прежняго Кознова. Не хотѣлось вѣрить, чтобы цвѣтущій, полный силъ человѣкъ могъ измѣниться такимъ образомъ въ теченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ.

Увидѣвъ и узнавъ меня, Козновъ оживился; очевидно надежда, покинувшая навсегда его, снова вернулась въ его душу. Но это продолжалось ровно одинъ моментъ. Мысль, что я могъ явиться его спасителемъ, тотчасъ же исчезла, и мракъ снова окуталъ его сердце.

— Здравствуйте, докторъ! Вы не узнаете меня? — обратился я взволнованнымъ голосомъ къ Кознову.

— Да, я узналъ васъ… здравствуйте. Зачѣмъ вы здѣсь?

— Я пріѣхалъ изъ Москвы нарочно, чтобы поговорить съ вами. Надѣюсь, вы не откажете мнѣ въ этомъ?

— Это зависитъ не отъ меня.

— Я далъ уже свое разрѣшеніе, — вмѣшался въ разговоръ Варламовъ: — вы можете пройти съ господиномъ Страховымъ въ контору.

Мы тотчасъ вышли изъ острога, къ величайшему изумленію всѣхъ арестантовъ, слышавшихъ происходившій разговоръ.

Пока я былъ въ тюрьмѣ, ямщикъ мой разложилъ въ конторѣ закуску, водку и поставилъ самоваръ.

Эта внимательномъ растрогала до слезъ Кознова. Онъ съ жадностью ѣлъ все бывшее за столѣ и затѣмъ принялся за чай. Сигра, которую я предложилъ ему, обрадовала его какъ ребенка.

— Какое наслажденіе! Какое счастье! — шепталъ бѣдняга съ каждою затяжкою.

Наконецъ, когда я увидѣлъ, что Козновъ насытился, я счелъ возможнымъ приступить къ дѣлу.

— Я пріѣхалъ издалека, чтобъ поговорить съ вами, — началъ я, но Козновъ горько усмѣхнулся и покачалъ головой.

— Если вамъ путь показался длиненъ, то каково же мнѣ! Вѣдь вы всегда можете вернуться назадъ, къ счастью и свободѣ.

— Мое счастье съ вашихъ рукахъ, докторъ! — вскричалъ я.

Козновъ посмотрѣлъ на меня съ любопытствомъ и недовѣріемъ.

— Спрашивайте. Мнѣ нечего бояться, нечего терять, не на что надѣяться.

— Прежде всего скажите мнѣ: кто такое Чебаровъ?

Едва я произнесъ это имя, какъ Козновъ съ яростью вскочилъ на ноги. На его блѣдныхъ щекахъ заигралъ румянецъ, а глаза заблистали какъ угли

— Чебаровъ, это измѣнникъ, злодѣй, предатель! Благодаря ему я погибъ! О, если бь онъ здѣсь былъ на вашемъ мѣстѣ!

— Успокойтесь, ради Бога. Скажите мнѣ: правда ли, будто онъ братъ Полины?

— Ложь. Тысячу разъ ложь! Онъ солгалъ вамъ, чтобъ обмануть васъ, какъ обманулъ уже многихъ и меня въ томъ числѣ.

— Онъ увѣрялъ меня, что онъ родной братъ Полины.

— Братъ Полины! О, мошенникъ! У Полины нѣтъ братьевъ

Сердце мое болѣзненно сжалось. Я смутно надѣялся, что молодой человѣкъ, убитый въ ту страшную ночь, былъ братъ Полины. Теперь эта надежда разрушилась. Но кто же былъ въ такомъ случаѣ этотъ человѣкъ, смерть котораго свела Полину съ ума? Неужели Чебаровъ былъ правъ? Неужели моя дорогая Полина… Нѣтъ, никогда, не можетъ этого быть!..

Не будучи въ состояніи сдержать себя, я задалъ Кознову вопросъ въ упоръ.

— Скажите, докторъ, правда ли, что Полина имѣла до замужества со мной любовника?

— Неужели вы сдѣлали шесть тысячъ верстъ, чтобы задать мнѣ такой странный вопросъ?

— Отвѣчайте мнѣ, пожалуйста, я умоляю!

— Конечно, никогда ничего подобнаго не было! Какъ вы можете сомнѣваться въ этомъ?

— Въ такомъ случаѣ кто же этотъ молодой человѣкъ, убитый въ ночь на 20 іюля 1872 года въ Москвѣ, на Зубовскомъ бульварѣ, въ присутствіи вашемъ, Чебарова и Полины?

Козновъ глядѣлъ на меня въ изумленіи. Онъ былъ такъ пораженъ, что, казалось, навѣки лишился всѣхъ своихъ чувствъ.

— Я припомню вамъ всю сцену, докторъ, — продолжалъ я, — вотъ такъ стоялъ столъ, вотъ здѣсь диванъ, вотъ тутъ окно. Чебаровъ ударилъ ножомъ въ горло молодого человѣка и тотъ свалился возлѣ дивана. Близъ окна сидѣлъ слѣпой молодой человѣкъ, а на диванѣ лежала въ истерикѣ Полина. Припоминаете?

— Но кто же вамъ разсказалъ это?.. Подождите…

Козновъ вскочилъ, схватилъ меня поривисто за плечи и повернулъ лицомъ къ окну,

— Да, да… значитъ вы были тотъ слѣпой! Вотъ почему лицо ваше было такъ знакомо мнѣ. Что же вы хотите знать — вѣдь вы знаете самое важное?

— Да, но кто же убитый? Кто онъ?..

— Сергѣй Козновъ, братъ вашей жены.

Свинцовая гиря сорвалась съ моего сердца и вздохъ облегченія вылетѣлъ изъ груди,

ГЛАВА XI.

— Я неудачникъ, — такъ началъ Козновъ: — это единственное мое оправданіе предъ всѣми, кому я сдѣлалъ зло, и предъ обществомъ. Вся моя жизнь представляетъ цѣпь несчастій и неудачъ, самымъ роковымъ образомъ толкавшихъ меня къ преступленію. Если бы даже на моемъ мѣстѣ былъ человѣкъ съ огромнымъ характеромъ и силой воли, думаю, что и онъ не устоялъ бы при стеченіи несчастныхъ обстоятельствъ, всегда выпадавшихъ на мою долю.

Выросъ я въ семьѣ, гдѣ издавна царствовала вѣчная вражда и ненависть. Причиной этому было маіоратное владѣніе, переходившее къ старшему сыну. Это роковое богатство, постоянно ускользавшее отъ большинства въ нашемъ родѣ и достававшееся одному счастливцу, вѣчно служило яблокомъ раздора въ нашей семьѣ. Я не избѣжалъ общей участи обездоленныхъ, такъ какъ былъ вторымъ сыномъ и въ удѣлъ мнѣ достались жалкія крохи и бездна злобы и зависти. Чѣмъ болѣе я вдумываюсь и припоминаю свою юность, тѣмъ болѣе укрѣпляется моя увѣренность, что ненависть и зависть всосались въ меня вмѣстѣ съ материнскимъ молокомъ.

Уже десяти лѣтъ я глубоко ненавидѣлъ моего брата за то различное отношеніе къ намъ, которое невольно сказывалось у всѣхъ.

„Когда Николай вступитъ во владѣніе Кохановкой“… „Когда къ Николаю перейдетъ имѣніе“… и т. д.» — фразы подобнаго рода сыпались ежедневно безъ конца и доводили меня до отчаянія. Только два года составляли всю разницу между нами, а между тѣмъ какую глубокую бездну создали они въ нашей судьбѣ!

Съ годами и съ развитіемъ сознанія непріязнь увеличилась. Когда родители наши умерли и Николай сдѣлался хозяиномъ рокового богатства, я не въ силахъ былъ себя сдержать и разошелся навсегда съ братомъ. Черезъ два года Николай женился, а еще черезъ годъ у него родился мальчикъ. Моя послѣдняя, слабая надежда рушилась, и съ этого дня мы стали чужими и не видѣлись ни болѣе, ни менѣе какъ пятнадцать лѣтъ.

Не стану васъ утомлять, разсказывая вамъ свою жизнь за этотъ періодъ времени и мое первое паденіе. Преслѣдуемый судьбой и нуждой, я сдѣлалъ преступленіе. Случай какъ-то столкнулъ меня съ богатымъ ростовщиковъ. На всѣ просьбы дать мнѣ денегъ, онъ рѣшительно отказывалъ, но всегда загадочно подмигивалъ при этомъ,

— Вотъ если бы у васъ былъ бланочекъ братца Николая Яковлевича, — говорилъ онъ многозначительно, — тогда бы другое дѣло…

— Послушайте! — вскричалъ я однажды съ досадой; — вѣдь вы знаете, что я съ нимъ въ смертельной ссорѣ. Какъ же вы мнѣ предлагаете?..

— Это ничего-съ, что въ ссорѣ.

— Я васъ не понимаю.

— А между тѣмъ это не трудно понять. Хе, хе, хе! Поставьте сами его бланочекъ.

— Какъ! Вы мнѣ предлагаете денегъ и сами совѣтуете поставить подложный бланкъ? Какая же для васъ будетъ гарантія?

— Гарантія будетъ большая-съ! Во-первыхъ, вамъ самимъ непріятно будетъ прогуляться въ мѣста не столь отдаленныя, а во-вторыхъ, братецъ вашъ заплатитъ, зная, что вамъ предстоитъ такая прогулка… Хе, хе, хе! Поняли-съ?

Три дня я боролся самъ съ собой, но дьявольскій планъ былъ слишкомъ соблазнителенъ, чтобы человѣкъ въ моемъ положеніи могъ устоять. Я выдалъ вексель съ подложнымъ бланкомъ брата на восемьдесятъ тысячъ рублей и получилъ за него только тридцать тысячъ.

Неожиданное богатство, попавшее въ мои руки, отуманило меня совершенно. Я разсчитывалъ на полученныя деньги начать выгодное коммерческое предпріятіе, давно гнѣздившееся въ моей головѣ.

Вексель мой былъ выданъ на десять мѣсяцевъ, и мнѣ казалось, что при удачѣ я могъ во-время, не доводя до протеста, погасить его. Но какъ всегда бываетъ, расчеты на бумагѣ были одни, а на дѣлѣ другіе, — и въ теченіе первыхъ трехъ мѣсяцевъ я потерялъ въ предпріятіи двадцать тысячъ рублей.

Бросивъ начатое дѣло, я накинулся на карты. Теперь только слѣпая удача могла спасти меня! Была минута, когда я отыгрался, когда въ моемъ портфелѣ лежали эти проклятыя восемьдесятъ тысячъ. Но я опять не устоялъ и потерялъ все до послѣдней копейки.

Тогда наступила агонія. Длинная, безконечная агонія! Три мѣсяца я ждалъ, считая день за днемъ, рокового протеста. Наконецъ ростовщикъ явился ко мнѣ съ озабоченнымъ видомъ.

— Нужно дѣйствовать, — сказалъ онъ мнѣ: — идите къ брату и кайтесь во всемъ. Если это не подѣйствуетъ, тогда я самъ пойду къ нему.

— Пощадите! — крикнулъ я дрогнувшимъ, голосомъ. — Вѣдь вы сами создали это преступленіе, вѣдь безъ васъ не было бы этой подложной подписи!

— Полноте, мой другъ! Не говорите равныхъ жалкихъ словъ. Надобно дѣйствовать, а не сантименты разводить.

И я поѣхалъ къ брату. Мы увидѣлись послѣ пятнадцатилѣтней разлуки! Одного взгляда, брошеннаго на насъ, было достаточно, чтобы убѣдиться, что мы были совершенно чужими людьми.

— Чѣмъ могу служить? — холодно и тихо спросилъ меня братъ Николай, указывая на кресло.

Я не могъ продолжать этой пытки и разсказалъ ему прямо, безъ всякихъ смягченій все, что произошло. Закончилъ я просто, безъ театральныхъ эффектовъ:

— Теперь, Николай, отъ тебя зависитъ: буду ли я опозоренъ и сосланъ въ Сибирь или нѣтъ.

Братъ мой, блѣдный какъ полотно, сидѣлъ въ раздумья. Онъ волновался, но видимо все-таки былъ полнымъ хозяиномъ самого себя. Ничего не отвѣтивъ мнѣ, онъ сталъ прохаживаться по кабинету. Я молча сидѣлъ и ждалъ рѣшенія своей участи. Гордость не позволяла мнѣ умолять моего брата. Я легко могъ смягчить его сердце, напомнивъ ему наше дѣтство, наши игры и забавы, но языкъ отказывался служить мнѣ.

— Вотъ что, Иванъ, — вымолвилъ наконецъ братъ, — ты хорошо знаешь, что состояніе, которое я наслѣдовалъ, принадлежитъ не мнѣ, а нашему роду. Можно не соглашаться съ этимъ, находить это несправедливымъ и даже смѣшнымъ. Но тѣмъ не менѣе я далъ честное слово отцу хранить завѣщанное мнѣ богатство и въ цѣлости передать его моему старшему сыну. Такимъ образомъ все то, что я имѣю, находится въ моемъ временномъ владѣніи и я обязанъ передать въ цѣлости моему сыну Сережѣ. Восемьдесятъ тысячъ рублей большая сумма денегъ и я не могу ее выдать безъ согласія Сережи. Порѣшимъ на слѣдующемъ: если Сережа скажетъ да, то я сейчасъ же погашу вексель, если же онъ скажетъ нѣтъ, то ты безпрекословно подчинишься и не будешь болѣе настаивать.

— Хорошо, я согласенъ, — отвѣтилъ я на это.

Братъ позвонилъ и велѣлъ вошедшему лакею позвать къ себѣ сына.

Черезъ нѣсколько минутъ вошелъ мой племянникъ. Я видѣлъ его въ первый разъ и — скажу откровенно — былъ восхищенъ имъ. Рѣдко случалось мнѣ видѣть подобнаго красиваго юношу. Въ его большихъ умныхъ глазахъ свѣтилась доброта и нѣжность. Въ эту минуту я былъ спокоенъ за свою судьбу. Какъ могъ осудить меня этотъ чудный мальчикъ?

— Вотъ, Сережа, твой дядя. Я тебѣ нѣсколько разъ говорилъ о немъ?

Мальчикъ съ удивленіемъ взглянулъ на меня. Очевидно отъ отца онъ слышалъ о нашей смертельной враждѣ.

— Слушай хорошо, Сережа, и постарайся понять. Я нѣсколько разъ объяснялъ тебѣ особенность наслѣдства, которымъ въ настоящее время владѣю я и которое рано или поздно перейдетъ къ тебѣ.

— Я давно уже понялъ это, папочка!

Произнеся эту фразу, Сережа покосился на меня.

— Теперь тебѣ предстоитъ рѣшить важный вопросъ. Твой дядя въ большой бѣдѣ: онъ совершилъ… нехорошій поступокъ, за который ему грозитъ большое наказаніе. Если я ему дамъ восемьдесятъ тысячъ рублей…

— Какая огромная сумма денегъ, папочка!

Признаюсь, это восклицаніе Сережи вселило холодъ въ мою душу — я его не ожидалъ. Неужели деньги успѣли испортить этого мальчика? Неужели это роковое наслѣдство уже успѣло развратить его и сдѣлать черствымъ эгоистомъ?

— Да, мой другъ, — продолжалъ мой братъ, — восемьдесятъ тысячъ рублей очень большая сумма. Мнѣ очень пріятно слышатъ, что ты въ пятнадцать лѣтъ уже трезво относишься къ деньгамъ. Вотъ именно потому, что я самъ считалъ сумму, нужную для покрытія грѣховъ твоего дяди, очень почтенной, я счелъ нужнымъ спросить тебя объ этомъ. Отвѣчай откровенно, Сережа, что бы ты сдѣлалъ на моемъ мѣстѣ — отказалъ бы ты дядѣ или нѣтъ?

— Отказалъ бы, папочка, — твердо отвѣтилъ Сережа.

— Даже если бы твоему дядѣ грозило очень большое наказаніе? — продолжалъ мой братъ.

— Отказалъ бы, папочка.

И маленькій бездушный эгоистъ, какъ-будто понимая, что его роль окончена, вышелъ изъ кабинета…

Вотъ кто осудилъ меня, вотъ кто испортилъ мою жизнь. Правъ ли былъ я, возненавидевши этого мальчика? Правъ ли былъ я, когда осужденный на поселеніе въ Сибирь, я затаилъ въ своемъ сердцѣ ненависть къ нему и поклялся отомстить ему, какъ только случай поможетъ мнѣ бѣжать изъ Сибири?

Если бы вы знали, что пришлось мнѣ перенести за шесть лѣтъ поселенія, тогда бы у васъ не хватило духа обвинять въ томъ, что случилось позднѣе. Но всякое горе, всякое несчастіе, всякую несправедливость и обиду я взваливалъ на плечи моего черстваго племянника, и ненависть къ нему росла въ моемъ сердцѣ.

Прошло четыре года послѣ моего водворенія въ Сибири, когда я узналъ о скоропостижной смерти брата. Я отнесся такъ же равнодушно къ этой смерти, какъ ко всему на свѣтѣ, кромѣ моей ненависти.

На седьмой годъ моего наказанія я познакомился съ поселенцами: Чебаровымъ и Петровымъ. Оба они носятъ другія фамиліи, но вы знаете ихъ подъ этими именами и потому не буду затруднять васъ. Чебаровъ, хотя значительно болѣе молодой, чѣмъ я, былъ энергичнѣе меня. Онъ давно уже собирался бѣжать, но не находилъ товарищей. Познакомившись со мной и Петровымъ, онъ подговорилъ насъ сопутствовать ему.

Мы бѣжали и съ нечеловѣческими усиліями добрались до Москвы.

По дорогѣ я обдумывалъ способъ мести. Но ничего опредѣленнаго не созрѣло въ моей головѣ. Тогда я обратился за помощью къ Чебарову. Онъ съ обычной смѣлостью коротко разрѣшилъ вопросъ: убить моего племянника, увезти мою сестру за границу, запереть ее гдѣ-нибудь и утвердить за ней права наслѣдства. Признаюсь, этотъ планъ казался мнѣ невыполнимымъ первое время, но чѣмъ болѣе я въ него вдумывался, тѣмъ болѣе находилъ возможнымъ…

Здѣсь Козновъ остановился, услышавъ стукъ часового у дверей. Очевидно капитанъ Варламовъ желалъ положить конецъ нашей бесѣдѣ. Козновъ горько улыбнулся и продолжалъ:

— Еще нѣсколько словъ, и вы узнаете всю тайну. Прошло два мѣсяца, прежде чѣмъ мы подготовили все необходимое для удачнаго совершенія преступленія. Прежде всего Чебаровъ познакомился и сталъ бывать у Сергѣя, жившаго тогда вмѣстѣ съ Полиной близъ Зубовскаго бульвара. Онъ очень близко сошелся съ моимъ племянникомъ и просиживалъ съ нимъ до глубокой ночи, играя въ вистъ. Во время этихъ визитовъ Полина обыкновенно играла или пѣла и не ложилась спать, пока гость не уходилъ домой.

Такъ настала та памятная ночь убійства, свидѣтелемъ котораго вы были. Мы спрятались съ Петровымъ въ сосѣднихъ комнатахъ и по сигналу Чебарова бросились на Сергѣя. Онъ защищался и въ борьбѣ получилъ ударъ ножомъ въ нижнюю часть горла отъ руки Чебарова, который уложилъ его на мѣстѣ.

Въ это время въ комнату ворвались вы, и мнѣ стоило большихъ усилій спасти вашу жизнь. Затѣмъ, когда мы завладѣли всѣми документами, мы васъ усыпили и вынесли на бульваръ.

Положивъ тѣло Сергѣя въ чемоданъ, мы перевезли его къ намъ въ гостиницу. Безчувственную Полину мы усадили въ карету и, пока она находилась у насъ, усыпляли морфіемъ. Черезъ два дня мы уѣхали съ Полиной и страшной кладью въ чемоданѣ въ Меранъ. Тамъ мы вынули трупъ и положили его въ постель, увѣривъ сосѣдей, что на рукахъ нашихъ находится умирающій чахоточный.

Черезъ день я, въ качествѣ доктора, написалъ удостовѣреніе о смерти, и мы похоронили тѣло Сергѣя со всѣми формальностями. Рану на горлѣ я выдалъ за операцію трахеотоміи.

Все это время Полина была почти въ бреду и не портила намъ дѣла. Послѣ этого она лишилась разсудка и сдѣлалась послушнымъ орудіемъ въ нашихъ рукахъ.

Мы стали хлопотать объ утвержденіи ее въ правахъ наслѣдства, но намъ это не удалось, такъ какъ для этого являлось необходимымъ ея личное присутствіе въ Москвѣ въ различныхъ учрежденіяхъ, гдѣ могла бы обнаружится ея душевная болѣзнь.

Такимъ образомъ преступленіе не принесло никакихъ матеріальныхъ выгодъ, кромѣ удовлетворенія моей ненависти. Но зато она была напоена кровью досыта!

Не знаю, чувство ли раскаянія или кое-что другое, но я постепенно полюбилъ Полину. Вотъ чѣмъ объясняются мои заботы о ней и отчасти моя поспѣшность съ вашимъ бракомъ…

Все ли я вамъ разсказалъ? Еще два слова. Чебаровъ полюбилъ Полину въ то время, когда мы жили въ Женевѣ и лѣчили бѣдную дѣвушку. Онъ просилъ у меня руки ея. Онъ, бѣглый преступникъ и убійца, хотѣлъ жениться на Полинѣ! Это было бы слишкомъ большимъ преступленіемъ и потому я отказалъ ему, отговариваясь ея болѣзнью. Когда Чебаровъ узналъ о вашемъ бракѣ, онъ страшно разсердился на меня, но какъ хитрый человѣкъ не выдалъ себя. Представивъ мнѣ въ розовомъ цвѣтѣ возможность сдѣлать одно прибыльное дѣло въ Москвѣ, онъ заманилъ меня въ Россію и передалъ меня въ руки властей, а самъ скрылся. Я былъ арестованъ, судимъ за побѣгъ и снова сосланъ въ Сибирь. Чебаровъ горько отомстилъ мнѣ за Полину! Теперь вы видите, какъ низка была ложь этого изверга, оклеветавшаго бѣдную Полину.

Козновъ замолчалъ и утеръ рукавомъ скатившіяся двѣ крупныхъ слезы.

— Благодарю васъ, благодарю! — вскричалъ я, схвативъ исхудалую руку Кознова и тряся ее въ своей. — Вы меня воскресили къ новой жизни. Теперь я дважды счастливъ: во-первыхъ, Полина выздоровѣла, а во-вторыхъ, все ея прошлое для меня ясно какъ день.

— Какъ, Полина выздоровѣла?! — вскричалъ съ удивленіемъ Козновъ.

Я началъ разсказывать ему сцену съ Чебаровымъ и наше посѣщеніе дома, гдѣ совершилось преступленіе, но мнѣ не суждено было кончить, такъ какъ въ комнату вошелъ ефрейторъ и потребовалъ, чтобы Козновъ шелъ за нимъ.

— Прощайте! — дрогнувшимъ голосомъ произнесъ Козновъ, протягивая мнѣ руку.

Никогда это слово не звучало такъ безпощадно, какъ въ устахъ этого несчастнаго.

— До свиданья… — тихо произнесъ я, пожимая его руку.

— Нѣтъ, нѣтъ, скажите: прощайте!

— Въ такомъ случаѣ… прощайте.

Бѣдняга кивнулъ мнѣ головой и вышелъ.

Мой разсказъ конченъ.

Дома меня ожидалъ сюрпризъ. Полина припомнила меня и бросилась ко мнѣ на шею съ безумными ласками. Она ждала и тосковала по мнѣ. Тетушкѣ стоило не малыхъ трудовъ успокоить бѣдняжку. Говорить ли о моемъ счастьи? Разсказывать ли о безмятежныхъ годахъ, проведенныхъ нами до сегодняшняго дня? Подѣлиться ли съ читателемъ нашими радостями?

Нѣтъ, гораздо лучше положить перо и предать все забвенію. За моей спиной стоитъ дорогая подруга, окруженная дѣтьми. Она слѣдитъ за моимъ перомъ и шепчетъ:

— Слишкомъ много обо мнѣ и очень мало о тебѣ, мой малый, и о томъ, что ты сдѣлалъ для меня.

И только съ этой единственной разницей въ нашихъ взглядахъ я оканчиваю мой разсказъ…

Конецъ.