Образовательный уровень Витовта Великаго. Семейное его положеніе. Общая характеристика его личности и бѣглый обзоръ его дѣятельности въ различныхъ областяхъ государственной жизни Великаго Княжества Литовскаго: политической, дипломатической, національной, экономической и религіозной.
Витовтъ Великій по своему времени былъ человѣкъ образованный. Онъ имѣлъ достаточныя научныя свѣдѣнія въ доступныхъ той эпохѣ предѣлахъ. Былъ любознателенъ. Кромѣ литовскаго и русскаго языковъ, зналъ языки нѣмецкій и латинскій, а также, можно думать, отчасти и чешскій. Глубокій умъ его позволялъ ему самостоятельно и быстро разбираться въ обстоятельствахъ и оцѣнивать послѣдствія. (Смирновъ „Ягайла Яковъ-Владиславъ", 1868 г. стр. 115, на основаніи дневника рыцаря Кибурга 1397; Барбашевъ „Витовтъ и его политика", гл. I, стр. 14 примѣч. 52).
Эго тѣмъ интереснѣе отмѣтить, что Ягайла, при избраніи его въ Польскіе короли, зналъ только литовскій и русскій языки и былъ неграмотенъ (Narbut).
На основаніи данныхъ лѣтописей, хроникъ и другихъ документовъ устанавливается, что Витовтъ Великій трижды былъ женатъ. Первая его жена была Юліянія княжна Гольшанская, изъ рода Гедимина Великаго.
Отъ нея Витовтъ имѣлъ дочь Софью, вышедшую въ 1390 году за Великаго Князя Московскаго Василія II Дмитріевича. По свидѣтельству нѣкоторыхъ хроникъ и лѣтописей, отъ нея-же у Витовта было двое сыновей, убитыхъ въ Пруссіи крестоносцами въ 1392 году. Нѣкоторые историки склонны отрицать, что у Витовта вообще были сыновья, такъ какъ въ нѣмецкихъ хроникахъ о нихъ не упоминается Поэтому вопросъ о сыновьяхъ Витовта Великаго пока остается открытымъ и ждетъ точныхъ научныхъ изслѣдованій
Вторая жена Витовта, упоминаемая уже въ 1382 году, была Анна, дочь Смоленскаго князя Святослава. Позже она упоминается въ 1392 году, въ договорѣ Витовта съ Ягайлой; въ 1398 году при Салинскомъ договорѣ Витовта съ Великимъ Магистромъ Прусскаго Ордена Конрадомъ Валенродомъ, еще позже, въ началѣ уже XV вѣка, Великая Княгиня Анна упоминается по поводу постройки ею двухъ православныхъ церквей въ г. Брестѣ ранѣе 1412 года, когда объ этихъ церквахъ впервые упоминается. Дѣтей она не имѣла.
Третья жена Витовта Марія, дочь князя Стародубскаго Андрея, также бездѣтная. („Полное Собраніе Русскихъ лѣтописей , т. III; „Исторія Русской Церкви“ Макарія, т. IV, ч. I, II и V; Балинскій „Starozytna Polska“, t. III, р. 725 и проч.).
Освѣщеніе личности и дѣятельности Витовта Великаго было бы неполнымъ, если не коснуться характеристики эпохи того періода. Жизнь Витовта Великаго протекала именно въ эпоху борьбы двухъ культуръ въ Великомъ Княжествѣ Литовскомъ: Восточно-Византійской и ЕвропейскоПольской. Подъ вліяніемъ Восточно Византійской культуры проникавшей съ давнихъ временъ въ земли, образовавшія Великое Княжество Литовское, въ томъ числѣ и въ глубь Литвы, возникало мощное Великое Княжество временъ Миндовга, Тройната, Войшелга, Тройдена, Витеня, Гедимина, Ольгерда, Кестута и Витовта.
Ягайла, ставши королемъ Польскимъ, открылъ путь на Литву Западно-Польской культурѣ, которая и начала просачиваться сюда. По смерти Витовта, уже при Сигизмундѣ Кестутьевичѣ, подчинившемся польскому вліянію, она заняла въ Литвѣ доминирующее положеніе и наложила печать на дальнѣйшія судьбы Великаго Княжества Литовскаго.
Иные историки хотѣли-бы видѣть въ этой борьбѣ культуръ собственно борьбу двухъ началъ въ Литвѣ: русскаго и польскаго. Но такой взглядъ кажется просто „патріотической" натяжкой и, если могъ-бы быть принятъ, то только съ большой оговоркой. Вѣдь суть культурныхъ началъ жизни нужно искать глубже внѣшнихъ національныхъ вліяній, — она глубоко коренится въ самой природѣ націи, въ основахъ національной души.
Восточно-Византійская культура мирнымъ путемъ стала проникать на Литву очень рано, — съ первыхъ вѣковъ христіанства, а быть можетъ и ранѣе, благодаря торговымъ сношеніямъ Литвы съ Востокомъ, съ Греками и Арабами, по историческимъ „воднымъ путямъ изъ Варягъ въ Греки". Пути эти съ древнихъ временъ шли изъ Чернаго въ Балтійское море по системамъ рѣкъ: Днѣпра, Буга, Нѣмана и Двины съ притоками ихъ Припетью, Пиной, Мухавцемъ, Наревомъ, Березиной, Щарой, Яцольдой, Виліей-Нерисомъ, Швенгой (Святой) и др По берегамъ этихъ рѣкъ греческіе и арабскіе купцы („гости") строили свои городки и факторіи для торговли, склада товаровъ для зимовли. Между Литвой и купцами шелъ оживленный обмѣнъ. Литва сбывала дорогой на Востокѣ Балтійскій янтарь, хлѣбъ (его въ Литвѣ и тогда было много), кожи и разное сырье, а получала главнымъ образомъ желѣзныя издѣлія: серпы, косы, топоры и проч. Само собой происходило взаимное ознакомленіе, — Литовцы присматривались къ высшему быту и обычаямъ Грековъ и Арабовъ и кое-что перенимали. Отношенія были мирныя. Греки — „гости" прокладывали для торговыхъ сношеній даже дороги — „гостинцы" вглубь страны. Такимъ образомъ зачатки Восточно-Византійской культуры въ теченіи многихъ столѣтій проникали мирно въ Литву. Съ принятіемъ Русью христіанства въ концѣ X вѣка, а особенно со времени начавшагося въ XII вѣкѣ объединенія Литовскихъ племенъ въ одинъ государственный организмъ, вліяніе Восточно-Византійской культуры въ Литвѣ усилилось. Этому много способствовало раннее сближеніе и путемъ браковъ родство Литовскихъ князей, а отчасти и бояръ, съ русскими князьями и боярами. Кромѣ того, Литва и Русь вѣками сжились между собой въ одинаковыхъ бытовыхъ условіяхъ, въ территоріальной близости, а иногда и въ сов. мѣстномъ жительствѣ. До принятія-же Русью христіанства, ихъ сближала древняя религія, которая на Литвѣ и въ Руси немногимъ отличалась одна отъ другой. Въ виду всего этого можно лишь сказать, что въ послѣднія столѣтія — въ XI, XII, XIII, XIV вѣкахъ — Восточно-Византійская культура шла въ Литву черезъ Русь. Свободное усвоеніе этой культуры Литвои могло показывать лишь то, что культура эта болѣе сродна національной душѣ Литвы, чѣмъ культура Западно-польская, потому что по самой природѣ своей Литовская душа глубже, цѣльнѣе и многограннѣе души польской. И потому еще, что Прусскій и Ливонскій Ордена пробовали насаживать въ Литвѣ западную культуру такъ болѣзненно, — огнемъ и мечомъ. Очевидно, западная культура принималась такъ болѣзненно не потому только, что она грозила національнымъ чаяніямъ народа, но быть можетъ именно потому, что она не соотвѣтствовала духу народа: замкнутый въ себѣ литовецъ подъ печальный гулъ своихъ вѣковыхъ лѣсовъ искалъ внутри себя разрѣшенія своихъ думъ, — ему противенъ былъ блескъ жестокаго рыцаря, не по душѣ ему была и лицемѣрная любезность словоохотливаго поляка.
Сдвигъ въ борьбѣ культуръ въ пользу Западной обнаружился еще во второй половинѣ великокняженія Витовта Великаго. Не этимъ-ли слѣдуетъ объяснить нѣкоторую нерѣшительность Витовта, проявленную имъ въ послѣдніе годы его жизни въ борьбѣ съ Польшей за независимость Литвы, — онъ въ мысляхъ своихъ какъ будто все прислушивался къ тому, что скажутъ тамъ, въ Европѣ. Поэтому быть можетъ и правъ Батюшковъ, говоря: „Витовтъ понималъ величіе въ западномъ вкусѣ и не могъ отдѣлаться отъ соблазна западной гражданственности съ рыцарствомъ и другими приманками" („Бѣлорусъ и Литва", стр. 98). „Поэтому", говоритъ далѣе Батюшковъ, „великіе силы ума и воли, которыми обладалъ этотъ замѣчательный государь, оказались впослѣдствіи малоплодными". (Бестужевъ-Рюминъ „Русская Исторія", т. II, стр. 37; Проф. Дашкевичъ „Борьба культуръ и народностей", стр. 295).
Проф. Платоновъ („Лекціи по Русск. Исторіи", стр. 137) говоритъ: „Все княженіе Витовта наполнено блестящими дѣлами Литовскй политики, но вмѣстѣ съ тѣмъ Польша все больше и больше пріобрѣтала вліянія на Литву".
Дм. Бантышъ-Каменскій въ „Исторіи Малыя Руси" (ч. 1, гл. VI, стр. 57—58) даетъ такую личную характеристику Витовта Великаго. „Витовтъ, славнѣйшій тогда изъ государей Сѣверной Европы, былъ для Россіи ужаснѣе Ольгерда, своими завоеваніями стѣснивъ предѣлы ея на югѣ и на западѣ. Въ тѣлѣ маломъ вмѣшалъ душу великую; умѣлъ пользоваться случаемъ и временемъ, повелѣвать народомъ и князьями, награждать и наказывать. За столомъ, въ дорогѣ, на охотѣ занимался дѣлами, обогащая казну войною и торговлею, собирая несмѣтное множество серебра, золота, расточалъ оныя щедро, но всегда съ пользой для себя.
Въ пирахъ отличался трезвостью и подобно Ольгерду не пилъ ни вина, ни крѣпкаго меда, но любилъ женъ и не рѣдко, оставляя рать въ полѣ, обращалъ коня къ дому, чтобы летѣть въ объятія молодой супруги. Съ нимъ, по словамъ Длугоша, возсіяла и затмилась слава народа Литовскаго къ счастію Россіи, которая, без сомнѣнія, погибла-бы на вѣки, если бы Витовтовы преемники имѣли его умъ и славолюбіе" (Dlugosz „Historia Poloniae“, 1. XI, р. 559; Карамзинъ „Истор. Госуд. Рос.“, т. V, стр. 152). Профессоръ Любавскій въ „Очеркъ Исторіи Литовско-Русск. Государства" (гл. X, стр. 58) такъ опредѣляетъ Витовта Великаго, какъ политика и дипломата: Внутреннее усиленіе Великаго Князя Литовскаго, предъ которымъ покорно склонились всѣ уцѣлѣвшіе князья, въ свою очередь повело къ значительнымъ успѣхамъ во внѣшней политикѣ и подняло престижъ Великаго Княжества при Витовтіъ на небывалую дотолгъ высоту. Въ 1428 г. Витовтъ объѣзжалъ Великое Княжество. Въ дорогѣ присоединился шутъ его Гейне состоявшій тайнымъ агентомъ Ордена. Съ дороги онъ тайно послалъ Великому Магистру письмо, въ которомъ между прочимъ писалъ: „Знайте еще, что у Великаго Князя были и посольства изъ Великаго Новгорода, Москвы, Смоленска и постоянно все пріѣзжаютъ къ нему послы: отъ Татарскаго хана, отъ Турецкаго султана и отъ многихъ другихъ христіанскихъ и нехристіанскихъ князей. Пріѣзжаютъ они съ богатыми подарками, — трудно было бы всѣ ихъ описать, разскажу о томъ устно, когда возвращусь."
Политическій геній Витовта Великаго успѣлъ такъ высоко поднять значеніе Великаго Княжества предъ лицомъ всей Европы!
Профессоръ Барбашевъ въ своемъ трудѣ „Витовтъ и его политика" (стр. 130) даетъ такую сводку дипломатическихъ ходовъ Витовта: „Вообще, стараясь создать внутреннюю силу Великаго Княжества Литовскаго уничтоженіемъ удѣловъ и уравненіемъ правъ всѣхъ подданныхъ безъ различія національности и вѣры, Витовтъ стремился пріобрѣсти и внѣшнее могущество и перевѣсъ надъ сосѣдями, не допуская ихъ до совмѣстныхъ враждебныхъ дѣйствій противъ Литвы. Поэтому онъ не только успѣвалъ во время примириться съ однимъ сосѣдомъ, чтобы обратиться на другого, но не рѣдко дѣлалъ изъ перваго усерднаго себѣ сс юзника противъ второго. Покончивъ въ послѣднимъ, онъ опять вступалъ въ борьбу съ первымъ только что помогавшимъ ему союзникомъ.
То, что Витовтъ сдѣлалъ съ Орденомъ, поддерживавшимъ его въ войнахъ съ Русью, предстояло ему сдѣлать и съ Польшей, при помощи которой сломлена была сила рыцарей".
Витовту Великому и удалось много сдѣлать съ Польшей, но не все... На время своей жизни онъ далъ Великому Княжеству самостоятельность и силу, но и на будущее время, послѣ себя, обезпечилъ ему особыхъ великихъ князей. Окончательно-же отгородить Литву отъ Польши не успѣлъ.
Этому помѣшали: 1) „Западная гражданственность съ ея рыцарствомъ и разными приманками" и 2) та новая сила моральнаго воздѣйствія, на которую опирался Збигнѣвъ Олесницкій.
Эти двѣ силы по духу того времени связывали могучій геній Витовта Великаго и сдерживали его отъ рѣшительнаго отпора польскихъ притязаній.
Поэтому не во внѣшнихъ препятствіяхъ, которыхъ Витовту Великому нечего было опасаться, а въ духовной его структурѣ и въ духовныхъ переживаніяхъ нужно искать причины того, почему Витовтъ Великій сдѣлалъ съ Польшей не все. Онъ былъ истиннымъ сыномъ благороднѣйшаго рыцаря Кестута не только по плоти, но и по духу. Отвага и скромность иногда уживаются между собою. Кестутъ добровольно уступаетъ великокняженіе старшему брату Ольгерду. Витовтъ, не смотря на вѣроломство Ягайлы, считается съ нимъ, какъ со старшимъ братомъ и съ негодованіемъ отвергаетъ предложеніе поляковъ взять при жизни Ягайлы польскую корону. Во вторыхъ, Витовта связывала та новая моральная сила, которой такъ пользовался Збигнѣвъ Олесницкій. Литовскіе бояре раздѣлены были на двѣ категоріи: со всѣми правами и безъ правъ. Виговтъ стоялъ между двухъ теченій. Сознаніе государственныхъ интересовъ влекло его на путь вѣротерпимости, но вѣротерпимость его была не подуху боярамъ католикамъ, разстраивала планы поляковъ и ставила въ подозрѣніе католическую твердость его самого. По необходимости приходилось дѣйствовать съ особой осторожностью и при томъ полумѣрами. Поэтому-то и получается такое странное противорѣчіе въ оцѣнкѣ національно-политической дѣятельности Витовта Великаго. Нѣкоторые польскіе историки, напримѣръ, Prochazka (въ „Ostatnie lata Witolda"), говоритъ, что „Витовтъ избѣгалъ даже мысли объ отдѣленіи Литвы отъ Польши", а напротивъ, русскіе и нѣмецкіе историки говорятъ, что вся дѣятельность Великаго Князя Витовта направлена была къ этой цѣли".
Витовтъ Великій выявилъ глубокое разумѣніе Литовской національной идеи и съумѣлъ настолько объединить всѣ народности Великаго Княжества, что всѣ считали Витовта „своимъ". Каро говоритъ, что „Витовта считали своимъ и католики и православные, язычники-же думали, что въ немъ не угасъ духъ предковъ" (Проф. Платоновъ „Лекціи"... стр. 137). Тѣсное сплоченіе всѣхъ частей государства безъ различія національнаго происхожденія и вѣры было основнымъ мотивомъ государственной дѣятельности Витовта. Поэтому, напримѣръ, русскіе полки Витовта, какъ въ борьбѣ его съ Ягайлой послѣ смерти Кестута, какъ въ борьбѣ съ Прусскимъ Орденомъ, какъ въ походѣ на Татаръ, — такъ и въ войнахъ его съ Москвой плечо о плечо съ Аукштайтскими и Жемайтскими полками доблестно сражались подъ знаменемъ Литовскаго Витязя, во славу своего Господаря Великаго Князя Витовта.
Вѣротерпимость свою Витовтъ Великій доказывалъ на дѣлЬ. Строилъ и католическіе и православные храмы. Давалъ грамоты и земельныя угодія духовенству тѣхъ и другихъ. Пріютилъ гонимыхъ въ другихъ странахъ евреевъ и дарилъ ихъ правами. Принималъ гонимыхъ въ Чехіи и Польшѣ „гусситовъ" и надѣлялъ ихъ правами и землей, предоставляя имъ свободу вѣры. Также поселилъ въ Литвѣ татаръ магометанъ, давая имъ права и землю (Caro „Geschichte Polens“. t. III, 441; „Архивъ юго-западной Россіи", ч. I, т. IV, 597; „Дополненія къ Актамъ Историч.", т. I, стр. 332. 338; Барбашевъ „Витовтъ и его политика", стр. 9; и др.).
Нѣкоторые русскіе историки говорятъ, что Витовтъ ограничилъ права Литовскихъ православныхъ епископовъ, но это не совсѣмъ такъ.
До введенія въ Литвѣ р.-католичества, православные епископы, кромѣ духовныхъ своихъ дѣлъ, принимали участіе и въ государственныхъ дѣлахъ, а въ судахъ епископъ былъ первенствующимъ членомъ („Исторія Полотска", Ив. Бѣляева, книга IV, ч. I, стр. 191 и дал.). Доказательство находимъ въ „Грамотѣ ХШ вѣка Полоцкаго православнаго епископа Іакова въ Ригу". Въ Грамотѣ епископъ Іаковъ называетъ Великаго Князя Литовскаго Витеня „сыномъ своимъ". Витень жилъ и умеръ язычникомъ, слѣдовательно епископъ называетъ его „сыномъ" не въ духовномъ смыслѣ, а по своему политическому значенію („Ливонскіе Акты", № 38).
Со введеніемъ въ Литвѣ р.-католичества, католическіе епископы заняли государственное положеніе, а православные епископы остались при своихъ духовныхъ дѣлахъ. Слѣдовательно, это вызвано событіемъ крещенія Литвы въ католичество, которое стало здѣсь господствующей религіей, — но вовсе не было мѣропріятіемъ Витовта.
Напротивъ, Витовтъ учредилъ въ Литвѣ православную Митрополію и дважды посылалъ къ Константинопольскому Патріарху кандидата для посвященія въ митрополиты, — сначала Полоцкаго епископа Феодосія, а потомъ племянника митрополита Московскаго Кипріяна — Григорія Цамблака. Подъ вліяніемъ Москвы патріархъ оба раза отказалъ, — тогда только Витовтъ велѣлъ собрать въ Новогрудкѣ Соборъ Православныхъ епископовъ и Соборомъ посвятить Григорія Цамблака въ митрополиты. По этому поводу Витовтъ даже издалъ особую Грамоту, въ которой говоритъ: пусть люди не говорятъ со стороны, — государь не той вѣры, оттого и церковь оскудѣла" (Caro „Geschichte Polens“, t. III, р. 441; Васильевскій „Очерки гор. Вильны", стр. 20). При эгомъ Витовтъ велѣлъ объявить Виленскій Пречистенскій Соборъ „Митрополитальной Кафедрой". По его же повелѣнію Новогрудскій Соборъ епископовъ составилъ церковно-каноническій кодексъ правилъ подъ названіемъ „Ярославовъ Свитокъ", который и былъ утвержденъ Витовтомъ.
Витовту нѣкоторые историки приписываютъ мысль объ уніи православной церкви съ католической, но это говорится безъ основаній и доказательствъ.
Напротивъ, Витовтъ мечталъ о созданіи въ Литвѣ единой независимой національной церкви безъ раздѣленія на православныхъ и католиковъ.
Эта мысль, возникшая, можно думать, подъ вліяніемъ бывшаго въ 1413 году въ Вильнѣ Іеронима Пражскаго (единомышленника Яна Гуса), находилась въ связи съ гусситскимъ движеніемъ, которому Великій Князь готовъ былъ подать руку, и съ вопросомъ о реформахъ римско-католической церкви во главѣ и въ членахъ, къ чему склонялся и Констанцскій Соборъ, куда Витовтъ въ этихъ цѣляхъ и весы лалъ литовскаго митрополита Григорія Цамблака. (Caro, Васильевскій, Макарій (ист. пр. ц.), Мих. Кояловичъ и др.).
Лучшимъ доказательствомъ вѣротерпимости Витовта служитъ свидѣтельство Митрополита Московскаго Св. Іоны, который, спустя уже 20 лѣтъ по смерти Витовта, въ посланіи къ Верейскому князю Михаилу Андреевичу жалуется на Вышеградское Соборное духовенство и горожанъ, обидѣвшихъ митрополичьяго десятника: „Не невѣдомо-же тобѣ, моему сыну, и се, что Князь Великій былъ Витовтъ... и не нашое вѣры, также и княжата и панове тоя вѣры, воспроси, каково береженіе даютъ и какову честь держатъ? А сіи православные христіане будуче, а наругаются и безчествуютъ церковь Божію и насъ" („Акты Историческіе", т. I, стр. 99; Барбашевъ „Витовтъ и его политика", гл. I, стр. 134, I примѣч). Для начала XV вѣка, когда вѣроисповѣдный вопросъ въ Европѣ принималъ очень острыя формы, вѣротерпимость Витовта Великаго была исключительной и потому привлекаетъ къ себѣ особое вниманіе.