ВНУТРЕННЕЕ ОБОЗРѢНІЕ,[править]
Нужна ли народу грамотность?
Этотъ вопросъ считается настолько удовлетворительно разрѣшеннымъ, что одна постановка его можетъ вызвать у многихъ ироническую улыбку вмѣсто отвѣта. Что грамотность полезна — это считается такой же банальной истиной, какъ и то, что «ученье — свѣтъ, а неученье тьма».
Дѣйствительно, если вопросъ поставленъ въ той общей формѣ, въ какой мы его сейчасъ поставили, то о немъ и говорить не стоитъ- Даже въ наше, обильное всякими оригиналами, время — врядъ ли найдется какой нибудь чудакъ, который пытался бы доказывать, что грамота вообще безполезна. И если у насъ существуютъ публицисты, заслужившіе кличку «противниковъ народнаго образованія», то и они нисколько не отрицаютъ пользы грамотности вообще, а не признаютъ ее лишь при извѣстныхъ условіяхъ, прикрывая ими свои настоящія, сокровенныя цѣли.
Но могутъ ли существовать какія бы то ни было условія, при которыхъ общій вопросъ о пользѣ грамотности принимаетъ исключительное направленіе и выходитъ изъ ряда тѣхъ истинъ, которыя признаются таковыми съ незапамятныхъ временъ? Такія условія существуютъ несомнѣнно и они сдѣлаются очевидны для всякаго хоть изъ слѣдующаго примѣра. Положимъ, что въ какой нибудь странѣ народу дозволено учиться грамотѣ, но запрещено прилагать грамоту къ дѣлу, т. е. запрещено читать книги и вообще стремиться къ образованію. Полезна ли и нужна ли въ такой странѣ грамотность? Или, положимъ, что народу даже не запрещено прилагать грамоту къ дѣлу, но самъ онъ находится въ такомъ бѣдственномъ состояніи, его экономическія условія до такой степени плачевны, что образованіе для него недоступно, пока не будетъ измѣненъ его хозяйственный бытъ. Нужна ли такому народу грамотность?
Есть люди, которые во что бы то ни стало хотятъ казаться либералами, хотя въ сущности не имѣютъ ни малѣйшаго права въ такое названіе. Втайнѣ сознавая свою слабость, эти люди обѣими руками держатся за извѣстныя истины, постоянное повтореніе которыхъ можетъ характеризовать ихъ въ глазахъ публики съ либеральной стороны. Эти истины суть: грамотность полезна, судъ присяжныхъ есть судъ самый совершенный, личность должна быть свободна, и тому подобныя. Такіе люди ни при какихъ обстоятельствахъ не отступятся отъ этихъ общихъ истинъ и будутъ повторять ихъ при всякомъ удобномъ случаѣ, изъ боязни, весьма, впрочемъ, основательной, чтобы ихъ не смѣшали съ самыми консервативными элементами общества, отъ которыхъ они только одной внѣшностью и отличаются. Такіе люди, безъ всякаго сомнѣнія, поспѣшатъ отвѣтить утвердительно на сдѣланные нами сейчасъ вопросы. Они будутъ увѣрять, что грамотность полезна вездѣ и всегда, и что не можетъ быть такихъ обстоятельствъ, при которыхъ польза грамотности подвергалась бы сомнѣнію.
Но не такъ посмотрятъ на этотъ вопросъ тѣ, у которыхъ подобной боязни не существуетъ, которые живутъ не мертвыми кличками, а проникаютъ въ «корень» каждаго вопроса. Такіе люди будутъ разсуждать слѣдующимъ образомъ: грамотность сама по себѣ, безъ всякаго приложенія къ жизни, есть безсмыслица; она имѣетъ значеніе лишь настолько, насколько служитъ средствомъ къ дальнѣйшему образованію и развитію народа; внѣ этой цѣли она есть нуль. Поэтому, нѣтъ ни малѣйшей надобности обучать грамотѣ народъ, которому запрещено учиться или для котораго, по его экономической обстановкѣ, ученье недоступно. Слѣдовательно, въ такихъ случаяхъ грамотность для народа по меньшей мѣрѣ безполезна и ненужна.
Такимъ образомъ, если васъ спрашиваютъ вообще, полезна ли грамотность — то вы смѣло можете назвать этотъ вопросъ нелѣпымъ; но если васъ спрашиваютъ, нужна ли грамота такому-то народу, находящемуся въ такихъ-то соціальныхъ условіяхъ, то сперва необходимо хорошенько подумать, а потомъ уже отвѣчать.
Вообще, если разсматривать этотъ вопросъ съ условной точки зрѣнія, то необходимо прежде всего опредѣлить и точно обозначить условія, въ какихъ, съ одной стороны, находится народъ, съ другой — въ какія поставленъ самый вопросъ о грамотности. Мы замѣтили, что если экономическая обстановка народа въ бѣдственномъ положеніи, то для такого народа грамотность, вообще, безполезна. Это, однакожъ, не исключаетъ возможности болѣе развитымъ классамъ заботиться о распространеніи въ массѣ народа образованія, особенно если такія заботы не встрѣчаютъ ни откуда затрудненія и не сопровождаются обложеніемъ народа лишними расходами. Рано ли, поздно ли перейдетъ народъ отъ грамоты къ образованію — во всякомъ случаѣ, со временемъ, оно принесетъ ему свою долю пользы, помогая уяснить свое положеніе и отыскивать средства для измѣненія его къ лучшему. Конечно, и здѣсь образованіе не будетъ имѣть прямаго и непосредственнаго вліянія на улучшеніе экономическаго быта народа; оно будетъ имѣть значеніе только подспорья къ другимъ мѣрамъ, болѣе радикальнаго характера..
Но если распространеніе въ народѣ образованія соединено съ извѣстными препятствіями, если оно стоитъ значительныхъ денегъ народу, если къ тому же оно ограничивается исключительно обученіемъ одной грамотѣ, — то полезномъ его можетъ подлежать величайшему сомнѣнію. Въ этомъ случаѣ слѣдуетъ подумать о томъ, нельзя ли грамотность замѣнить какимъ нибудь болѣе дѣйствительнымъ и болѣе полезнымъ средствомъ для улучшенія народнаго быта. Еще серьезнѣе слѣдуетъ подумать объ этомъ въ томъ случаѣ, когда на грамотность привыкли смотрѣть, какъ на универсальное цѣлебное средство отъ всѣхъ болѣзней, когда въ ней видятъ единственное спасеніе отъ всѣхъ народныхъ пороковъ и бѣдствій и когда, подъ вліяніемъ такого взгляда, не обращаютъ вниманія ни на какія другія средства — хотя, можетъ быть, многія изъ нихъ оказались бы въ тысячу разъ полезнѣе грамотности.
У насъ, въ Россіи, сложилось именно такого рода убѣжденіе о всемогуществѣ грамотности. Не говоря уже о земскихъ собраніяхъ — даже въ литературѣ господствуетъ всеобщая увѣренность, что грамотность можетъ и улучшить экономическій бытъ народа, и избавить его отъ пьянства, и уменьшить число совершаемыхъ въ его средѣ преступленій, словомъ — сдѣлать народъ счастливымъ во всѣхъ отношеніяхъ.
Но несмотря на всѣ усилія, употребляемыя земствомъ и правительствомъ на распространеніе въ народѣ грамотности, въ большинствѣ населенія они кончаются полной неудачей. Можно бы привести множество случаевъ, доказывающихъ, что многолѣтнія хлопоты по распространенію грамоты не увѣнчались даже ближайшими результатами. Есть школы, въ которыхъ мальчики учатся по пяти, по шести лѣтъ, и все-таки не выучиваются читать; есть даже мѣстности, въ которыхъ открытыя, при постороннемъ содѣйствіи, школы закрывались тотчасъ же, какъ только это содѣйствіе прекращалось.
А между тѣмъ, нельзя сказать, чтобы тѣ, которые искренно желали распространенія грамотности и образованія въ народѣ, не употребляли для этой цѣли всѣхъ средствъ, какія только находились въ ихъ распоряженіи. Можно даже привести случаи, совершенно выходящіе изъ ряду, когда люди, желавшіе распространенія въ народѣ грамотности, чуть не приносили себя въ жертву этой цѣли. Были случаи и другого рода, когда за образованіе народа принимались люди, обладавшіе, повидимому, всѣми физическими и нравственными данными, ручавшимися за успѣхъ дѣла. Стоитъ, напримѣръ, вспомнить графа Л. Толстого и его яснополянскую школу, на которую многіе смотрѣли съ такими свѣтлыми надеждами, стоитъ вспомнить множество заявленныхъ въ печати извѣстій о народныхъ учителяхъ, добровольно обрекавшихъ себя на служеніе дѣлу народнаго образованія и вносившихъ въ народную школу самые лучшіе пріемы, какіе только выработала современная педагогика. Говоря откровенно, въ такихъ людяхъ у насъ не было недостатка.
Земскія собранія, съ, своей стороны, дѣлали все, что только могли, для распространенія въ народѣ грамотности.- Вполнѣ убѣжденныя, что успѣхъ или неуспѣхъ этого дѣла находится въ непрерывной связи съ качествами тѣхъ лицъ, которымъ должно быть ввѣрено народное образованіе, и тѣхъ пріемовъ, какими они будутъ руководствоваться — земскія собранія перепробовали почти все, что только предлагалось въ этомъ отношеніи. Народныя школы поручались и духовенству, и спеціальнымъ учителямъ, для чего устраивались учительскія семинаріи, и женщинамъ, и людямъ, вышедшимъ изъ среды самого народа. Вмѣстѣ съ тѣмъ, были подвергаемы серьезному обсужденію и тѣ общіе способы, помощію которыхъ всего удобнѣе распространять народное образованіе. Очень многіе совѣтовали сдѣлать грамотность народною повинностью, введя обязательное обученіе. Крайнія мѣры, къ которымъ прибѣгали сторонники принудительной системы, лучше всего показываютъ, съ какимъ трудомъ соединено распространеніе въ народѣ грамотности. Одни предлагали ввести для этого тѣлесныя наказанія, другіе совѣтовали вводить въ народъ грамотность, «соединяя пользованіе извѣстными гражданскими правами, напримѣръ, вступленіе въ бракъ, съ непремѣннымъ условіемъ грамотности». Третьи спеціально занимались изысканіемъ «поощрительныхъ и понудительныхъ мѣръ» для просвѣщенія народа и приходили къ замѣчательнымъ выводамъ. Такъ, напримѣръ, предсѣдатель евпаторійской земской управы, г. Колосовъ, совѣтовалъ для кончившихъ курсъ въ сельскихъ училищахъ сократить срокъ выслуги на полученіе наградъ: медали съ 9 на 8 лѣтъ и почетнаго кафтана съ 6 на 5 лѣтъ; далѣе, всѣхъ грамотныхъ, достигшихъ 45-лѣтняго возраста, освобождать отъ натуральной подводной повинности; наконецъ, запрещать крестьянамъ, некончившимъ курса въ сельскомъ училищѣ, вступать въ бракъ до 20 лѣтъ, и лишать права участвовать на сходкахъ тѣхъ крестьянъ, у которыхъ дѣти отъ 8 до 14-лѣтняго возраста не будутъ знать грамоты. На многихъ съѣздахъ духовенства также придумывались различныя принудительныя мѣры для распространенія грамотности, которыя часто отличались такою же оригинальностью, какъ и предложенія г. Колосова.
Вообще изъ всѣхъ мнѣній, высказанныхъ и на, земскихъ собраніяхъ. и въ литературѣ, можно вывести то заключеніе, что плохіе успѣхи грамотности въ народѣ приписываются непониманію крестьянами своей собственной пользы; что еслибы по всей Россіи крестьянъ заставили учиться, то отъ этого произошли бы самые благотворные результаты. Однакожъ, несмотря на то, что подобное мнѣніе существуетъ уже съ весьма давняго времени, что на практикѣ испытано множество средствъ заставить народъ учиться-дѣло все-таки нисколько не подвигается впередъ, и крестьяне, въ большей части случаевъ, относятся совершенно равнодушно и къ грамотѣ вообще, и къ учрежденнымъ среди нихъ школамъ въ особенности. Это явленіе можно считать почти общимъ въ нашемъ сельскомъ населеніи. И однакожъ, никому еще не приходило въ голову — подвергнуть это явленіе серьезному анализу.
Въ прошломъ «Обозрѣніи» мы имѣли случай замѣтить, что очень часто самыя энергичныя усилія разныхъ дѣятелей въ борьбѣ съ общественными бѣдствіями пропадаютъ совершенно даромъ отъ того, что эти усилія направляются вовсе не туда, куда нужно. Установившаяся привычка заставляетъ людей бороться съ самымъ явленіемъ, оставляя безъ вниманія его причины, отъ которыхъ это явленіе непосредственно зависитъ.. Проституція, какъ мы показало, можетъ служить однимъ изъ сильныхъ доказательствъ существованія подобныхъ ошибочныхъ взглядовъ. До сихъ поръ и правительство, и общество стараются преслѣдовать самую проституцію, какъ будто она существуетъ какъ самостоятельное зло. Оттого-то, несмотря на продолжительную борьбу съ нею, она не только не уменьшается, но даже положительно увеличивается.
Не примѣнимо ли подобное заключеніе и къ тому вопросу, о которомъ мы теперь говоримъ, то*есть къ вопросу о распространеніи грамотности въ народѣ? Мы видѣли, что грамотность распространяется у насъ весьма плохо: до сихъ поръ въ Россіи одинъ грамотный приходится почти на 300 неграмотныхъ; а если мы возьмемъ только сельское населеніе, то процентъ грамотныхъ окажется еще меньше. Не наводитъ ли это обстоятельство на мысль — подвергнуть разсматриваемый нами вопросъ серьезному обсужденію? Не указываетъ ли оно на необходимость провѣрить то установившееся на этотъ счетъ мнѣніе, которое принято считать безусловной истиной? Словомъ, не заставляетъ ли оно усомниться въ томъ, что грамотность должна быть средствомъ, а не результатомъ улучшенія экономической жизни народа?
Къ счастію, у насъ есть довольно вѣскіе факты для того, чтобы заставить людей, не окончательно испорченныхъ и не безусловно вѣрующихъ въ рутинныя истины, убѣдиться, что грамотность — по крайней мѣрѣ, у насъ въ Россіи — есть не только не всесильное, но даже не вспомогательное средство для улучшенія народнаго быта. Однимъ изъ такихъ фактовъ мы считаемъ мнѣніе, высказанное человѣкомъ, который близко знакомъ съ жизнью крестьянъ въ самыхъ разнообразныхъ мѣстностяхъ Россіи, именно г. Чубинскимъ. Онъ долго былъ секретаремъ архангельскаго статистическаго комитета, будучи въ то же время членомъ географическаго и вольнаго экономическаго обществъ, по порученію которыхъ совершалъ длинныя экспедиціи по всему сѣверному краю Россіи, при чемъ, разумѣется, близко наблюдалъ народную жизнь. Вотъ что говоритъ онъ въ одной изъ своихъ брошюръ о грамотности въ архангельской губерніи: «Чисто-земледѣльческому населенію грамота, въ ея настоящемъ видѣ, не приноситъ никакой пользы, и эта неудовлетворительность способовъ народнаго образованія стала фактомъ общеизвѣстнымъ. Образованіе это не оказываетъ почти никакого вліянія на нравственную и экономическую жизнь народа. Сколько намъ ни приходилось видѣть грамотныхъ крестьянъ, они въ своемъ міровоззрѣніи нисколько не отличаются отъ неграмотныхъ: точно также вѣрятъ въ нанусканіе икоты и порчу, въ домовыхъ и лѣшихъ, въ водяныхъ и вѣдьмъ, хозяйство свое ведутъ также, какъ и неграмотные, также пьютъ водку и бьютъ своихъ женъ» и т. д. Мы нисколько не сомнѣваемся, что всѣ, сколько нибудь знакомые съ современнымъ положеніемъ дѣлъ въ деревняхъ, вполнѣ признаютъ справедливость факта, заявленнаго г. Чубинскимъ. Кромѣ того, этотъ фактъ понятенъ и самъ собою. Въ самомъ дѣлѣ, что можетъ дать человѣку голая грамота, даже преподанная самымъ лучшимъ учителемъ, не говоря уже о тѣхъ изъ нихъ, которые совершенно неспособны для этого дѣла и которыхъ у насъ огромное большинство? Что, въ особенности, можетъ дать она нашему крестьянскому мальчику, который, не имѣя подъ руками никакихъ книгъ для чтенія и не побуждаемый ничѣмъ къ дальнѣйшему образованію, позабудетъ грамоту черезъ годъ, много черезъ два по выходѣ изъ школы, что у насъ и случается постоянно?
Намъ, можетъ быть, замѣтятъ, что тѣ, которые придаютъ важное экономическое и нравственное значеніе распространенію грамотности, считаютъ ее вовсе не цѣлью, а только средствомъ къ дальнѣйшему образованію народа. Такое замѣчаніе было бы несправедливо, потому что большинство убѣждено во всемогуществѣ именно грамоты и считаетъ ее такимъ сильнымъ средствомъ, которое само собою и натолкнетъ крестьянина на хорошія мысли, и дастъ ему возможность понять свои нужды и недостатки. Наши слова ежеминутно подтверждаются фактами: и въ печати, и въ земскихъ собраніяхъ, и вездѣ, гдѣ толкуется о грамотности — постоянно приводятъ въ разныхъ случаяхъ число грамотныхъ, а не число образованныхъ. Сравниваютъ, напримѣръ, число преступленій въ данной мѣстности съ числомъ живущихъ въ ней грамотныхъ, включая въ это число и профессора, и священника, и литератора, и чиновника, и торговца, и, наконецъ, простаго рабочаго, забывая, что, по своему развитію и образованію, всѣ эти лица безконечно отличаются другъ отъ друга. Подобнымъ сравненіемъ стараются прямо указать на то, что число грамотныхъ находится въ обратномъ отношеніи съ числомъ совершающихся преступленій, что чѣмъ больше будетъ распространяться грамотность, тѣмъ меньше будетъ совершаться преступленій. Изъ этого прямо слѣдуетъ, что очень многіе видятъ универсальное спасительное средство не въ степени развитія человѣка, не въ большемъ или меньшемъ его образованіи, а именно въ грамотности, то есть въ механическомъ умѣньи читать и писать.
Но мы можемъ подтвердить справедливость нашихъ словъ и на частномъ примѣрѣ. Мы укажемъ на одного дѣятеля по народному образованію, извѣстнаго, вѣроятно, всей Россіи по горячей и безкорыстной преданности своему дѣлу. Мы говоримъ о баронѣ Н. Корфѣ, бывшемъ членѣ александровской земской управы екатеринославской губерніи. Этотъ почтенный дѣятель, несмотря на скромность принятой на себя задачи, встрѣтилъ уже множество препятствій, съ которыми ему пришлось бороться и которыя во всякомъ другомъ человѣкѣ убили бы всякую энергію, всякую любовь къ дѣлу. Баронъ Корфъ, несмотря на двухлѣтнюю дѣятельность, ни разу не задавалъ себѣ практическаго вопроса, — что будутъ дѣлать его ученики, выучившись грамотѣ? Онъ заботился только объ одномъ — объ устройствѣ возможно большаго количества школъ и объ изобрѣтеніи лучшаго способа обученія грамотѣ. Школъ имъ устроено достаточно, способъ обученія найденъ превосходный, — теперь, и только теперь, всталъ передъ нимъ роковой вопросъ: что будутъ дѣлать ученики со своимъ знаніемъ грамоты? Для письма онъ еще нашелъ какое, нибудь приложеніе; онъ утѣшается тѣмъ, что грамотный мальчикъ можетъ теперь «написать письмо за неграмотнаго отца, подписаться за него на общественномъ приговорѣ, сдѣлать отмѣтку въ податной тетради» и т. д. Хотя самъ г. Корфъ сознается, что «дальше мы врядъ ли подвинемся», но письмо все-таки находитъ себѣ хоть какое нибудь приложеніе. А грамота? Г. Корфъ принужденъ допустить, «что ученики настоящаго времени, возвратясь въ невѣжественную среду, не устоятъ противъ ея напора и мало будутъ пользоваться толковою грамотностью, вынесенною ими изъ школы»; онъ допускаетъ далѣе, «что преподаватели нынѣшняго времени занимаются вливаніемъ капли меда въ бочку дегтя» и утѣшаетъ себя только мыслью, что «продолжительная работа такого рода дастъ прочные результаты». Для того, чтобы случилось именно такъ, какъ желаетъ баронъ Корфъ, онъ считаетъ необходимымъ устроить воскресныя школы для крестьянъ, окончившихъ курсъ въ начальныхъ училищахъ, гдѣ бы они могли не только продолжать нѣкоторыя занятія, но и бесѣдовать съ учителями о разныхъ предметахъ, вынося изъ подобныхъ бесѣдъ «понятіе о собственности, уваженіи къ личности другого и самому себѣ, уваженіи къ закону и т. д.» Но гдѣ взять въ Россіи, спрашиваетъ самъ г. Корфъ, такихъ учителей въ близкомъ будущемъ? «Къ тому же — замѣчаетъ онъ весьма справедливо — при такихъ бесѣдахъ воскресной школѣ угрожаетъ опасность просуществовать недолго; такъ какъ у каждаго изъ лицъ, власть имѣющихъ, свои понятія о томъ, о чемъ бесѣдовать можно и о чемъ слѣдуетъ молчать». Слѣдовательно, съ мыслью о подобныхъ школахъ приходится разстаться; вмѣсто нихъ г. Корфъ совѣтуетъ устроить хоть такія воскресныя школы, въ которыхъ бы сходились ученики для того, чтобы прочесть нѣсколько страницъ изъ книгъ дозволенныхъ, чтобы написать сочиненіе на заданную тему и сдѣлать нѣсколько арифметическихъ задачъ. Для такихъ школъ, по мнѣнію г. Корфа, трудно ожидать какихъ либо «подкоповъ». Но за то, съ другой стороны, «все это очень мало», да къ тому же еще неизвѣстно, «захотятъ ли преподаватели заниматься въ воскресныхъ школахъ съ учениками, окончившими курсъ въ начальныхъ; найдутся ли въ Россіи люди, которые пожелаютъ слѣдить за этимъ дѣломъ въ селахъ; на эти вопросы, сознается г. Корфъ, трудно отвѣчать съ увѣренностью».
Изъ вышеприведенныхъ выписокъ видно совершенно ясно, что г. Корфъ, одинъ изъ самыхъ усердныхъ въ Россіи дѣятелей по народному образованію, ни разу не задавался практическимъ вопросомъ о томъ, какую именно пользу принесетъ народу грамота; онъ до сихъ поръ руководствовался въ своей дѣятельности только общимъ, банальнымъ положеніемъ, что «грамота полезна», на чемъ и основывалъ всѣ свои труды. но какъ только ему пришлось взглянуть на дѣло съ практической стороны-онъ начинаетъ сомнѣваться, колебаться, теряетъ подъ ногами всякую почву, и его успокоиваетъ только традиціонное убѣжденіе, что «грамота полезна», что «со временемъ» она должна принести народу благотворные результаты.
Такимъ образомъ г. Корфъ далъ намъ возможность подтвердить своимъ примѣромъ нашу мысль, что у насъ всѣ вообще ревнители народнаго образованія заботятся исключительно о распространеніи въ народѣ голой грамотности, считая ее всесильнымъ цѣлебнымъ средствомъ, и не простираютъ далѣе своихъ помысловъ. Примѣръ того же г. Корфа и высказанныхъ имъ колебаній доказываетъ, что рано или поздно передъ глазами нашихъ дѣятелей долженъ встать трудный и неразрѣшимый вопросъ — что дѣлать съ грамотными и какъ доказать практически, на самихъ крестьянахъ, что грамотность дѣйствительно полезна и что вопросъ о ней, съ точки зрѣнія народнаго благосостоянія, долженъ быть поставленъ впереди всѣхъ другихъ вопросовъ?
Но если крестьяне, выучившіеся грамотѣ при самыхъ лучшихъ условіяхъ, не находятъ потомъ, что съ нею дѣлать и не внушаютъ своимъ примѣромъ никакого уваженія къ грамотѣ въ средѣ крестьянъ неученыхъ, то чего же можно ждать отъ того громаднаго у насъ большинства школъ, въ которыхъ преобладаютъ люди невѣжественные, способные поселить въ крестьянахъ не довѣріе и уваженіе, а отвращеніе къ школѣ? Чего ждать отъ тѣхъ учителей, которые избиваютъ до крови своихъ учениковъ, или которые въ своемъ невѣжествѣ доходятъ до такихъ нелѣпостей, что заставляютъ крестьянскихъ мальчиковъ учиться латинскому языку, какъ это видно, напримѣръ, изъ извѣстій о нѣкоторыхъ школахъ бѣлевскаго уѣзда, тульской губерніи? Какъ должны относиться крестьяне къ тѣмъ учителямъ, которые, подобно одному учителю чистопольскаго уѣзда, казанской губерніи, вмѣсто обученія дѣтей грамотѣ, занимаются съ ними игрою въ стуколку? Очень естественно, что крестьяне, не видя ни въ чемъ полезнаго примѣненіи грамотности, совершенно равнодушно относятся къ школамъ и даже нерѣдко составляютъ приговоры о закрытіи такихъ школъ, которыя уже существовали по нѣскольку лѣтъ.
Намъ могутъ сказать, что мы беремъ исключительные случаи, Говоря о безполезности для народа грамоты съ точки зрѣнія современныхъ обстоятельствъ, которыя впослѣдствіи могутъ измѣниться, и что, слѣдовательно, нашъ взглядъ страдаетъ односторонностью. Но мы. и не думали разсматривать вопросъ съ общей точки зрѣнія, при которой онъ не можетъ возбуждать никакихъ споровъ; мы разсматриваемъ его именно при извѣстныхъ, существующихъ условіяхъ, на измѣненіе которыхъ-въ скоромъ времени нѣтъ никакого основанія разсчитывать. Мы видимъ, что труды и деньги, употребляемые для распространенія въ народѣ грамотности, пропадаютъ совершенно безбѣдно и въ теченіи многихъ уже лѣтъ не пронесли народу ни малѣйшей пользы; мы заключаемъ, что подобное положеніе дѣла будетъ продолжаться еще неопредѣленное время и отсюда выводимъ заключеніе, что пора бы уже лишить грамотность того значенія въ жизни нашего народа, какое ей обыкновенно придаютъ, и замѣнить ее другомъ, болѣе дѣйствительнымъ средствомъ.
Но мы готовы допустить и совершенно невозможное. Предположимъ, что всякому дано полное право устраивать народныя школы по такимъ программамъ, которыя каждый найдетъ нужными; предположимъ, что всѣмъ желающимъ предоставлено, безъ всякаго правительственнаго контроля, заниматься въ народныхъ школахъ; предположимъ, наконецъ, что всѣмъ крестьянамъ дана полная возможность получать настолько широкое образованіе, что они могутъ поступать въ гимназіи и даже въ университеты. Очевидно, что мы допускаемъ такую смѣлую мысль, шире которой невозможно ничего я придумать. Можно ли было бы и въ этомъ случаѣ считать народное образованіе такой силой, которая способна осчастливить народъ, вывести его изъ современнаго застоя и вообще улучшить его положеніе? Конечно, такое свободное образованіе могло бы принести народу значительную пользу, особенно еслибъ явилось учителя, близко знакомые съ народнымъ бытомъ. Они могло бы разъяснять народу тѣ причины его бѣдствій, которыхъ онъ самъ не понимаетъ, и указывать средства, какъ выйти изъ современнаго незавиднаго положенія. Но собственно грамота при этомъ играла бы все-таки самую неважную роль; крестьяне въ гимназіи и университеты все-таки не пошли бы, потому что не видѣли бы для себя въ этомъ пользы, а съ другой стороны не имѣли бы даже возможности, по своимъ денежнымъ средствамъ, получать среднее и высшее образованіе. Наконецъ, еслибы даже значительное ихъ число и получило образованіе въ этихъ заведеніяхъ, то все-таки отсюда не произошло бы никакихъ практическихъ результатовъ для массы. Развѣ мы не видимъ на нашемъ образованномъ сословіи, что современное образованіе даетъ ему весьма мало, и что молодому человѣку, окончившему курсъ даже въ университетѣ, очень часто приходится совершенно перевоспитывать себя и уже внѣ университета, подъ вліяніемъ счастливыхъ обстоятельствъ, становиться на ту дорогу, но, которой дѣйствительно можно идти съ пользой. Развѣ мы не видимъ, что наши такъ называемые «образованные» классы отличаются поразительнымъ непониманіемъ своихъ собственныхъ выгодъ и несмотря на всю свою «образованность», никакъ не могутъ устроить жизнь сколько нибудь добропорядочно. А между тѣмъ, довести народъ даже до той степени образованія, на которой стоятъ другія сословія — дѣло совершенно невозможное. Опять таки мы никакъ не думаемъ лишать образованіе того значенія, какое оно имѣетъ; мы убѣждены, подобно всѣмъ другимъ, что образованный и развитой человѣкъ несравненно легче необразованнаго можетъ понять неудовлетворительность и ложность нѣкоторыхъ житейскихъ истинъ; но изъ этого, тѣмъ не менѣе, вовсе не слѣдуетъ, чтобы образованіе, даже не въ смыслѣ только грамотности, можно было считать главнѣйшимъ средствомъ для улучшенія народнаго быта. Что же касается того образованія, какое хотятъ навязать нашему народу, и тѣхъ средствъ его распространенія, какія существуютъ въ настоящее иремя, то объ этомъ и говорить не стоитъ.
Нашимъ читателямъ приходилось, вѣроятно, встрѣчать извѣстія, что въ такихъ-то и такихъ мѣстностяхъ крестьяне сами хлопотали объ устройствѣ среди нихъ школъ грамотности. Хотя въ число подобныхъ извѣстій часто попадаютъ такія, въ которыхъ крестьянамъ только номинально приписывается починъ въ дѣлѣ образованія, но мы нисколько не отрицаемъ, что есть случаи, гдѣ крестьяне, дѣйствительно, сами собою хлопочутъ объ учрежденіи школъ. Можно даже указать факты, что крестьяне нѣкоторыхъ исключительныхъ мѣстностей такъ сильно чувствуютъ нужду въ грамотѣ, что за неимѣніемъ школъ отдаютъ своихъ дѣтей на выучку дьячкамъ, отставнымъ солдатамъ и тому подобнымъ вольнопрактикующимъ наставникамъ. Въ такихъ мѣстностяхъ, которыхъ у насъ во всякомъ случаѣ немного, школа можетъ дѣйствительно оказать услугу крестьянамъ, потому что они въ ней положительно нуждаются. Такія мѣстности принадлежатъ къ числу тѣхъ, которыя заселены преимущественно крестьянами-промышленниками, стоящими далеко не на той низкой ступени экономическаго быта, на какой стоитъ масса народа. Но лучшая, сравнительно съ другими, жизнь этихъ крестьянъ создана не школой, не грамотой; она сложилась подъ вліяніемъ разныхъ счастливыхъ случайностей, зависящихъ отъ географическаго положенія мѣстности и нѣкоторыхъ историческихъ условій. Такимъ образомъ, школа и вообще грамотность являются у нихъ не причиной ихъ лучшей обстановки, а непосредственнымъ слѣдствіемъ. Вотъ этотъ-то выводъ и объясняетъ, почему грамотность въ нашемъ народѣ распространяется съ такимъ трудомъ и не приноситъ ни малѣйшихъ полезныхъ результатовъ. Конечно, всѣмъ бы хотѣлось, чтобы русскій народъ сдѣлался болѣе развитымъ и усвоилъ себѣ хотя нѣкоторую степень образованія. Но этой цѣли невозможно достигнуть распространеніемъ грамотности и вообще устройствомъ школъ. Школа, какъ мы сказала, можетъ быть только явленіемъ, вытекающимъ изъ извѣстной экономической обстановки народа, а никакъ не ея причиной. А такъ какъ у насъ господствуетъ именно такое всеобщее убѣжденіе, то необходимо, чтобы оно измѣнилось какъ можно скорѣе. Въ земскихъ собраніяхъ, нѣкоторые гласные высказывали откровенно мысль, что «надо упрочить бытъ крестьянъ въ матеріальномъ отношеніи и тогда они сами найдутъ путь къ образованію», по подобныя въ высшей степени справедливыя мнѣнія встрѣчались, обыкновенно, насмѣшками. Одна газета, перепечатывая на своихъ страницахъ подобное мнѣніе, скромно замѣтила, что оно «было высказано въ присутствіи предсѣдателя управы и тридцати-четырехъ гласныхъ». Смыслъ этого замѣчанія, разумѣется, тотъ, что вотъ есть какіе люди: на такихъ многолюдныхъ собраніяхъ не стѣсняются высказывать такія дикія мнѣнія!
Чтобы нагляднѣе выразить нашу мысль, мы приведемъ слѣдующій примѣръ: въ екатеринославской губерніи есть, какъ мы сказали выше, дѣятель, замѣчательно преданный распространенію въ народѣ грамотности, именно — баронъ Корфъ. Мы внимательно слѣдили за его долгою почтенною дѣятельностію и, признаемся, завидовали той энергіи, какою надѣлила его природа. Сдѣлать по части народнаго образованія что нибудь больше того, что сдѣлалъ и дѣлаетъ баронъ Корфъ — нѣтъ никакой возможности. Въ тверской губерніи, на берегу Волги, въ тѣсныхъ комнаткахъ постоялаго двора, живетъ другой дѣятель, никакъ не меньше барона Корфа преданный народному дѣлу, именно — г. Верещагинъ. Цѣли у этихъ двухъ почтенныхъ личностей совершенно одинаковы: оба желаютъ вывести народъ изъ его оцѣпенѣлаго состоянія, оба желаютъ улучшить его бытъ, оба жертвуютъ для этого удобствами собственной жизни. Но избранныя ими средства совершенно различны. Г. Корфъ началъ съ устройства школъ, разсчитывая этимъ путемъ оказать наибольшую услугу народу; г. Верещагинъ, напротивъ, оставилъ въ сторонѣ школы и взялся непосредственно за экономическую сторону народной жизни. Г. Корфъ съ величайшимъ трудомъ устроилъ нѣсколько народныхъ училищъ, г. Верещагинъ, съ неменьшимъ трудомъ, основалъ нѣсколько артельныхъ крестьянскихъ сыроваренъ. Теперь передъ нами результаты продолжительныхъ трудовъ того и другого, невольно напрашивающіеся на сравненія. Г. Корфъ, какъ мы показали, только теперь прямо взглянулъ на ту цѣль, которую онъ, при началѣ своего дѣла, представлялъ себѣ въ самыхъ общихъ чертахъ. Онъ выучилъ, при содѣйствіи другихъ сотрудниковъ, нѣсколько сотъ крестьянъ грамотѣ — и теперь самъ не знаетъ, что ему съ ними дѣлать и какую практическую пользу извлечь изъ достигнутыхъ результатовъ. Г. Верещагинъ выбралъ для приложенія своего труда нѣсколько деревень, крестьяне которыхъ находились въ самомъ плачевномъ положеніи. Прошло три четыре года — и бывшихъ нищихъ невозможно теперь узнать: каждая корова стала давать крестьянину по пятнадцати рублей чистаго дохода, тогда какъ прежде она только поила его молокомъ; въ виду такого неожиданнаго дохода, крестьяне стали увеличивать у себя количество скота, что повлекло за собою большее накопленіе удобрительнаго матеріала; чтобы дѣвать куда нибудь сыворотку, остающуюся отъ производства масла, крестьяне начали покупать и откармливать, ею свиней, которыя представили имъ также новый источникъ дохода; у крестьянъ, такимъ образомъ, не только явилась возможность легко уплачивать лежащія на нихъ государственныя и земскія повинности, но и оказались значительные денежные остатки отъ ежегодныхъ расходовъ. Владѣя такими остатками, крестьяне устраиваютъ у себя нѣчто въ родѣ банка, предполагаютъ заняться артельнымъ производствомъ патоки, вообще, они уже вышли изъ прежняго неподвижнаго состоянія и, конечно, стоять на одномъ мѣстѣ больше не будутъ. Ихъ настоящее безконечно лучше ближайшаго прошлаго, а будущее принесетъ имъ и новые доходы, и всестороннее развитіе, и, наконецъ, школу. Кому же изъ двухъ названныхъ нами дѣятелей слѣдуетъ отдать предпочтеніе, кто изъ нихъ оказался для народа полезнѣе?
Та громадная разница въ результатахъ, какую мы указали на дѣятельности двухъ отдѣльныхъ личностей, окажется такою же значительною, если мы на мѣсто гг. Корфа и Верещагина поставимъ руководящіе каждымъ изъ нихъ принципы. Еслибы то самое время, тѣ самые труды и деньги, которые истрачены на распространеніе грамотности, были употреблены на непосредственное улучшеніе экономическаго быта крестьянъ, на лучшее устройство ихъ труда, на изысканіе новыхъ средствъ его приложенія — то результаты такой дѣятельности успѣли бы уже проявиться во многихъ свѣтлыхъ фактахъ; тогда какъ въ настоящее время, поставивъ впереди всѣхъ другихъ вопросовъ вопросъ о распространеніи грамотности, мы не только не принесли народу ни малѣйшей пользы, но даже не научили его простому, механическому чтенію и письму.
И странное дѣло: потребность въ грамотѣ, вообще говоря, народомъ не сознается и не заявляется, а между тѣмъ наши «дѣятели» хотятъ ее во что бы то ни стало навязать ему; между тѣмъ потребности чисто-экономическія сами собою бросаются всякому въ глаза — и ими пренебрегаютъ. Въ самомъ дѣлѣ, отовсюду являются извѣстія, изъ которыхъ видно, что экономическое положеніе крестьянъ настоятельно требуетъ поддержки и улучшеній. При обсужденіи всякаго общественнаго вопроса въ земскихъ собраніяхъ, въ нашихъ ученыхъ и экономическихъ обществахъ, наконецъ въ литературѣ, мало-мальски внимательный взглядъ постоянно отыскиваетъ рядъ фактовъ, характеризующихъ съ самой непривлекательной стороны наше народное хозяйство: поневолѣ приходится удивляться, какъ до сихъ поръ не поймутъ, что именно это обстоятельство играетъ самую важную роль въ нашей народной жизни.
Недавно намъ случилось присутствовать въ вольномъ-экономическомъ обществѣ, при чтеніи г. Чубинскимъ доклада «о способахъ обезпеченія народнаго продовольствія» на сѣверѣ Россіи. Читателямъ уже извѣстно наше мнѣніе о пользѣ, приносимой существующими у насъ всевозможными обществами, и если мы интересовались докладомъ г. Чубинскаго, то только съ его фактической стороны, а вовсе не потому, какъ онъ будетъ встрѣченъ членами названнаго общества и какія вызоветъ возраженія. Къ тому же, г. Чубинскій извѣстенъ намъ, какъ человѣкъ, основательно изучившій народныя потребности и вообще близко знакомый съ народною жизнью. Поэтому, мы разсчитывали почерпнуть изъ доклада не мало поучительнаго матеріала. И мы не ошиблись въ нашихъ ожиданіяхъ: докладъ представилъ множество фактовъ, правда, весьма слабо обработанныхъ, которые опредѣляютъ многія черты современнаго экономическаго положенія крестьянъ. Г. Чубинскій подтвердилъ своимъ докладомъ ту печальную истину, что въ средѣ нашего народа остаются неудовлетворенными самыя насущныя потребности, которыхъ не въ состояніи удовлетворить самыя лучшія въ мірѣ школы.
Архангельская губернія представляетъ явленіе, общее почти всѣмъ нашимъ губерніямъ. Мы замѣчаемъ въ ней поразительную разницу между ея производительностью и самымъ производствомъ: послѣднее во много. разъ меньше перваго. Въ докладѣ, о которомъ у насъ идетъ рѣчь, говорилось объ этой разницѣ преимущественно въ отношеніи производства хлѣба, не касаясь другихъ производствъ. Всѣмъ извѣстно, что сѣверъ Россіи постоянно страдаетъ недостаткомъ самаго насущнаго продукта, то есть, хлѣба. Отсюда происходитъ то, что крестьяне нѣкоторыхъ мѣстностей или питаются хлѣбомъ, смѣшаннымъ съ соломой, корой и тому подобными суррогатами, или же покупаютъ хлѣбъ по неимовѣрно-дорогимъ цѣнамъ, давая наживаться кулакамъ промышленникамъ. «Каждая почти деревня, говоритъ г. Чубинскій, въ отношеніи производства и потребленія находится въ рукахъ одного или двухъ зажиточныхъ односельцевъ-кулаковъ. У нихъ населеніе не выходитъ изъ долговъ. Оно въ безвыходной кабалѣ, такъ что крестьянъ слѣдуетъ считать даже не временно-обязанными, а кабальными холопами богатаго односельца. У него они берутъ деньги на подати, забираютъ хлѣбъ и другіе предметы, необходимые въ хозяйствѣ, и за это расплачиваются промыслами. Кулакъ наживается такимъ образомъ и отъ покупокъ, и отъ продажъ, а его кабальные теряютъ два раза, и при покупкахъ, и при продажахъ. Стоитъ зайти въ домъ къ такому кулаку — и вамъ тотчасъ станутъ ясны отношенія ею къ населенію. Домъ его, сравнительно съ другими — палаццо: зеркала, мебель, обитая хорошею матеріей, крашеные полы, хорошіе обои, фарфоровая и серебряная посуда и проч., а рядомъ — десятки дворовъ, въ которыхъ, какъ говорится, хоть шаромъ покати. Грязь и бѣдность. И все-таки кулакъ — кормилецъ бѣдняковъ, какъ они сами его называютъ, выпрашивая что нибудь въ долгъ или даже покупая у него что-нибудь.» Впрочемъ, крестьяне понимаютъ очень хорошо, что такое эти кормильцы; они говорятъ, что кулаки теперь «уже выѣдаютъ мозгъ изъ ихъ костей».
Кромѣ кулаковъ, на населеніи архангельской губерніи тяжело отзывается значительный размѣръ повинностей. Въ этомъ отношеніи не обращено никакого вниманія на условія, среди которыхъ живутъ крестьяне. Возьмемъ, напримѣръ, хоть повинности собственно мірскія. Такъ какъ крестьянская администрація сосредоточена въ волостяхъ, а. многочисленность населенія, разбросаннаго на большомъ пространствѣ, дѣлаетъ необходимымъ большое количество волостей, то содержаніе ихъ тяжело отзывается на крестьянскомъ бюджетѣ. «Ничтожная по числу плательщиковъ волость, говоритъ г. Чубинскій, должна содержать такое же управленіе, какъ и волость съ большимъ населеніемъ. Громадное протяженіе дорогъ дѣлаетъ для населенія обременительными дорожную и въ особенности подводную повинность»; все это въ конецъ истощаетъ крестьянъ, положеніе которыхъ недалеко отъ нищенскаго.
Чтобы яснѣе показать экономическое состояніе архангельской губерніи, г. Чубинскій приводитъ бюджетъ его населенія, выведенный изъ продолжительныхъ наблюденій и статистическихъ данныхъ. Оказывается, что приходный бюджетъ населенія простирается почти до трехъ милліоновъ рублей (или, среднимъ числомъ, до 40 р. на работника); но вся эта сумма прихода поглощается расходами на предметы первѣйшей необходимости, податей, хлѣба и водки, которая на сѣверѣ, какъ извѣстно, составляетъ физіологическую потребность. «Если къ этому прибавить, говоритъ т. Чубинскій, покупку льна и пеньки, металическихъ орудій, необходимыхъ въ хозяйствѣ и прочихъ предметовъ, идущихъ на удовлетвореніе самыхъ насущныхъ, физическихъ потребностей, то окажется, что прихода, даже при равномѣрномъ его распредѣленіи, едва только хватаетъ на эти потребности. Но населенію нужно еще пріобрѣтать множество предметовъ для одежды, содержать до 250 причтовъ и т. д.; отсюда естественна прійти къ выводу о недостаточности производства и о необходимости развитія экономическихъ силъ народа.» Но изъ приводимыхъ г. Чубинскимъ цифръ видно, что даже и при теперешнихъ размѣрахъ производства крестьяне находились бы гораздо въ лучшихъ условіяхъ, еслибъ ихъ не эксплуатировали всякіе промышленники. Такъ, напримѣръ, мурманскіе промыслы даютъ населенію около 350 тысячъ ежегодно; но изъ этой цифры на долю самыхъ рабочихъ приходится только 3 50 тысячъ, то есть, меньше половины; семужій промыслъ доставляетъ 250 тысячъ, а скупщики выручаютъ за него вдвое больше, то есть пол-милліона и т. д.
Нѣкоторые могутъ замѣтить, что архангельская губернія находится въ неблагопріятныхъ условіяхъ относительно производства хлѣба и что недостатку, испытываемому ею въ этомъ отношеніи, помочь весьма трудно. Но г. Чубинскій фактами опровергаетъ подобное заключеніе. Для доказательства противнаго, онъ беретъ самую неблагопріятную полосу, пинежскій уѣздъ, и выводитъ слѣдующее: въ десять лѣтъ тамъ, обыкновенно, бываетъ три совершенно неурожайныхъ года, три посредственныхъ и три хорошихъ; посредственный урожай даетъ самъ-три или самъ-четыре, а хорошій самъ-шесть. Такимъ образомъ, средній урожай все-таки даетъ самъ 3 1/2 или, за исключеніемъ сѣмянъ, самъ 2 1/2. На десятинѣ высѣвается ячменя двѣ четверти, слѣдовательно, собирается пять четвертей или тридцать пять пудовъ. Оцѣнивая всѣ работы по полеводству, то есть, предполагая, что земля обработывается посредствомъ наемнаго труда, окажется, что обработка съ удобрѣніемъ обойдется въ 14 рублей, то есть пудъ хлѣба будетъ стоятъ 40 к. с. — цѣна, по которой въ торговлѣ крестьяне не могутъ пріобрѣсти хлѣба. Но если вспомнить, что крестьянинъ самъ обработываетъ свое поле, и въ особенности, то, что главная масса земледѣльческаго труда падаетъ въ архангельской губерніи, какъ и въ нѣкоторыхъ другихъ, на женщинъ; то окажется, что хлѣбъ крестьянину обходится- даромъ. Слѣдовательно, если бы крестьяне могли засѣять столько хлѣба, сколько имъ нужно въ теченіи цѣлаго года, то этимъ они произвели бы очень значительную экономію въ теперешнихъ своихъ расходахъ, такъ какъ теперь населеніе тратитъ ежегодно милліонъ рублей на покупку хлѣба. Но зачѣмъ же остановка? Остановка за тѣмъ, что у крестьянъ недостаточно пахатной земли. «Хлѣбопашество, говоритъ г. Чубпискій, развивается мало потому, что населеніе возрастаетъ, а количество пахатной земли увеличивается незначительно.» Очевидно, что это обстоятельство нельзя считать такимъ, которое зависитъ отъ географическихъ условій мѣстностиТакимъ же обстоятельствамъ, то есть устранимымъ весьма легко, слѣдуетъ считать и то, что крестьяне находятся во власти кулаковъ. Крестьяне, какъ замѣчено выше, очень ясно сознаютъ неудобства для себя подобнаго крѣпостнаго состоянія. Нѣкоторые даже сами нашли средства, какъ выйти изъ этого состоянія. «Крестьяне Щугарской волости, говоритъ г. Чубинскій, разсказывая свои отношенія къ одному арендатору, отъ котораго они пріобрѣтаютъ все для себя нужное по высокой цѣнѣ, пришли къ мысли о томъ, что ихъ положеніе улучшилось бы только при условіи независимости отъ монополіи единственнаго торговца, снабжающаго ихъ предметами потребленія. У нихъ родилась мысль о необходимости общественнаго магазина, въ которомъ бы продавались предметы первой необходимости. Для этого они хотѣли послать отъ себя повѣреннаго въ Сарапуль и Пермь для закупокъ». Зачѣмъ же остановка? Почему не осуществилась такая превосходная мысль? Остановка за тѣмъ, что «создать такой магазинъ они не въ силахъ; у нихъ не только нѣтъ капитала, но они въ долгу даже у монополиста». Такъ какъ, по словамъ г. Чубинекаго, экономическія условіе всѣхъ вообще крестьянъ архангельской губерніи совершенно тѣ же, среди которыхъ живутъ крестьяне Щугарской волости, и такъ какъ отношенія ихъ къ кулакамъ точно также одни и тѣ же — то всѣ крестьяне чувствуютъ одинаковую потребность освободиться отъ раззоряющей ихъ эксплуатаціи и всѣ одинаково не имѣютъ для этого никакихъ средствъ. «Слѣдовательно, говоритъ г. Чубинскій, они и не могутъ создать торговыхъ хлѣбныхъ магазиновъ или другими словами, образовать общества потребленія: имъ необходима помощь.»
Мы не будемъ входить въ дальнѣйшія подробности интереснаго доклада г. Чубинскаго. Мы воспользовались сообщаемыми имъ фактами единственно для того, чтобы показать, какія явленія въ жизни крестьянъ прежде всего бросаются въ глаза добросовѣстнымъ наблюдателямъ. Изъ нихъ также видно, что нѣкоторыя условія, стѣсняющія экономическій бытъ крестьянина, вовсе не такого свойства, чтобы ихъ невозможно было устранить. И въ то же время, не становится-ли въ виду подобныхъ фактовъ совершенно яснымъ, что грамота для людей, находящихся въ такомъ положеніи, не принесетъ никакой пользы вообще, и въ частности — не замѣнитъ матеріальной помощи, въ которой они прежде всего нуждаются? Не подтверждаются ли этими фактами слова того же г. Чубинскаго, сказанныя въ другое время и въ другомъ мѣстѣ, которыя мы привели выше, именно: что грамотные крестьяне въ своемъ міровоззрѣніи нисколько не отличаются отъ неграмотныхъ и что грамота нисколько не способствуетъ улучшенію ни ихъ нравственныхъ понятій, ни ихъ теперешняго хозяйственнаго быта.
Чтобы покончить на этотъ разъ съ вопросомъ о значеніи и важности для нашего народа грамоты, мы должны еще упомянуть о томъ мнѣніи, которое въ народныхъ школахъ старается видѣть если не экономическое, то воспитательное вліяніе. Это мнѣніе также ни на чемъ не основано. Мы еще очень долго не дождемся того времени, когда народныя школы будутъ организованы такимъ образомъ, чтобы дѣйствительно имѣть какое нибудь воспитательное значеніе для крестьянъ. Давно всѣмъ извѣстно, что не школа воспитываетъ человѣка, а тѣ или другія условія, которымъ въ извѣстной степени подчиняется сама шкода. Выше мы привели нѣкоторые факты, характеризующіе существующія у насъ отношенія между воспитателями и воспитываемыми. Что эти отношенія современенъ измѣнятся, въ этомъ нельзя сомнѣваться; но такое измѣненіе будетъ находиться въ неразрывной связи съ измѣненіемъ вообще экономическихъ условій народа. Справедливость этого мы можемъ наблюдать даже на современныхъ фактахъ. Пронесетъ-ли школа въ теченіи многихъ лѣтъ такую пользу народу въ воспитательномъ смыслѣ, какую приноситъ ему, напримѣръ, одна сессія уголовнаго суда съ участіемъ присяжныхъ засѣдателей? Мы имѣли случай лично наблюдать, что присяжные засѣдатели-крестьяне, явившіеся въ первый разъ въ засѣданіе суда, черезъ двѣ недѣли, то есть, въ концѣ судебной сессіи, дѣлались неузнаваемы. И чѣмъ больше будетъ являться такихъ учрежденій, гдѣ крестьяне увидятъ, что они не номинальные только члены общества, тѣмъ быстрѣе будетъ совершаться ихъ нравственное развитіе.
Такъ называемые «противники народнаго образованія» стоятъ, собственно говоря, на совершенно вѣрной почвѣ и еслибъ они были вполнѣ послѣдовательны, то непремѣнно пришли бы къ тѣмъ выводамъ, которые признаемъ справедливыми и мы. Напримѣръ, они совершенно справедливо признаютъ (см. газету «Вѣсть»), что «воспитаніе народа, въ широкомъ, политическомъ смыслѣ, заключается въ сообщеніи ему понятій о гражданскихъ правахъ и обязанностяхъ и въ усвоеніи нравамъ его тѣхъ свойствъ, которыя дѣлаютъ человѣка полезнымъ гражданиномъ»; но такого рода воспитаніе, по мнѣнію тѣхъ же противниковъ, «не можетъ быть дано ни букваремъ, ни цифирью, ни сельская, ни приходская школа недостаточны для этого». Пока вся обстановка, продолжаютъ они, «въ которой вращается жизнь простолюдина, способна скорѣе развращать, чѣмъ укрѣплять въ немъ гражданскія свойства, до тѣхъ поръ грамотность не принесетъ ему пользы». Далѣе, «пока не измѣнятся къ лучшему настоящія условія сельскаго быта, подрывающія его матеріальное благосостояніе и разслабляющія его гражданскія свойства, до тѣхъ поръ однимъ букваремъ нельзя вывести его изъ этого положенія». Съ обученіемъ народа грамотѣ, онъ не можетъ пріобрѣсти того, «что другіе народы пріобрѣтаютъ путемъ долгаго историческаго труда, подъ вліяніемъ учрежденій, развивающихъ гражданскія свойства». Но основываясь на такихъ справедливыхъ, почти аксіомныхъ положеніяхъ, къ какимъ же выводамъ при ходятъ «противники народнаго образованія»? Къ тѣмъ-ли, которые логично вытекаютъ изъ того, что они сами говорятъ, — къ тѣмъ-ли, напримѣръ, что народу слѣдуетъ предоставлять пользованіе возможно большими правами? Нѣтъ, совершенно наоборотъ: путемъ какихъ-то невѣроятныхъ силлогизмовъ, они приходятъ къ заключенію, что даже тѣ права, которыми пользуются крестьяне въ настоящее время, напримѣръ, право быть гласнымъ или находиться въ числѣ присяжныхъ засѣдателей — слишкомъ для нихъ широки я требуютъ не расширенія ихъ, а ограниченія.
Повторяемъ: полезныя упрежденія, идущія рядомъ съ улучшеніемъ экономической жизни, сдѣлаютъ то, что безсильна сдѣлать самая лучшая въ мірѣ школа. По этому, усилія общественныхъ дѣятелей, истрачиваемыя теперь совершенно непроизводительно, должны радикально измѣнить свое направленіе, чтобъ принести народу ту пользу, какую они имѣютъ въ виду. Наши «дѣятели» на всевозможныхъ поприщахъ должны перестать считать первостепеннымъ вопросомъ то, что имѣетъ значеніе второстепенное, и всѣ свои силы обратить на то, къ чему до настоящаго времени они относились поверхностно. За грамотность и школы бояться нечего: они прійдутъ сами собою, когда въ нихъ окажется дѣйствительная, а не воображаемая надобность. Тогда только онѣ и могутъ быть полезны народу.
Во время празднованія пятидесятилѣтняго юбилея петербургскаго университета было, какъ извѣстно, прочтено «извлеченіе изъ исторической записки объ университетѣ, за первые пятьдесятъ лѣтъ его существованія». Сдѣлавъ краткій обзоръ тѣхъ «треволненій», которыя испыталъ на себѣ петербургскій университетъ, упомянувъ о томъ времени, когда «іезуитскій обскурантизмъ, тяжелымъ гнетомъ налегшій на Россію въ началѣ 1820-хъ годовъ, лишилъ университетъ лучшихъ его профессоровъ и придавилъ энергію остальныхъ», когда «изъ разсадника высшихъ знаній университетъ на нѣсколько лѣтъ обратился въ простую школу, гдѣ половина преподавателей ни на шагъ не смѣла отступать отъ буквы плохихъ учебниковъ, — которыми волей-неволей должна была руководствоваться», когда наконецъ, «живительный духъ науки отлетѣлъ, казалось, отъ университета на вѣки, оставивъ его въ добычу умственному застою и нравственному лицемѣрію»; коснувшись слегка эпохи 1848 года, когда «во Франціи и Германіи произошли извѣстныя печальныя событія», которымъ «суждено было отразиться на судьбѣ русскихъ университетовъ самымъ неблагопріятнымъ образомъ для ихъ развитія», когда общее число студентовъ въ каждомъ университетѣ ограничено было цифрою 300, когда всѣ университеты лишены были права избранія ректора изъ профессоровъ, когда повсюду закрылись кафедры философіи и усиленъ былъ надзоръ за университетскимъ преподаваніемъ и т. д.; наконецъ, упомянувши въ двухъ словахъ о «рядѣ прискорбныхъ и предосудительныхъ явленій осенью 1861 года, которыя повлекли за собою, въ декабрѣ того же года, Высочайшее повелѣніе о временномъ закрытіи университета» — изложивъ въ самыхъ общихъ чертахъ всѣ эти прискорбные моменты университетской жизни, авторъ «записки» перешелъ къ оцѣнкѣ современнаго состоянія петербургскаго университета. Послѣ изданія устава 1863 года, петербургскій университетъ, по словамъ автора, «возродился въ несравненно лучшемъ противъ прежняго видѣ и зажилъ съ такою стройностью всѣхъ отправленій своихъ, какая едва ли когда дотолѣ имѣла въ немъ мѣсто». Университетскому совѣту удалось «съ завиднымъ успѣхомъ» образовать личный составъ профессоровъ. «Съ одной стороны, взялись за преподавательскую дѣятельность извѣстные профессоры прежняго времени, совсѣмъ было покинувшіе дѣло преподаванія, съ другой — университетъ призвалъ къ этому дѣлу лучшія молодыя силы, имъ самимъ возращенныя и приготовленныя. Двумя этими способами, съ присоединеніемъ нѣкотораго числа отличнѣйшихъ профессоровъ изъ провинціальныхъ университетовъ, образовался личный составъ преподавателей, замѣчательный столько же по ученому достоинству, сколько и по благородному единодушію, какимъ отличаются его дѣйствія». Далѣе, въ той же «запискѣ» говорится, что студенты университета получаютъ теперь вполнѣ «основательное» образованіе и что вообще нынѣшнее положеніе петербургскаго университета есть «въ высшей степени утѣшительное».
Такъ рекомендовалъ себя петербургскій университетъ, въ день своего пятидесятилѣтняго юбилея, передъ глазами многочисленной публики. Нѣкоторые находятъ, что подводить итоги тѣмъ событіямъ, среди которыхъ живешь и Характеризовать ихъ съ той или другой стороны неудобно вообще; особенно неудобно это въ тѣхъ случаяхъ, когда извѣстному лицу или учрежденію приходится говорить о самомъ себѣ; на такіе случаи существуютъ даже извѣстныя, установившіяся выраженія, въ родѣ того, что «мы, конечно, стремимся, мы проникнуты наилучшими намѣреніями и т. д., но не намъ оцѣнивать нашу собственную дѣятельность»" и т. п. Говорятъ далѣе, что трудно себѣ представить, чтобы какое либо лицо или учрежденіе, пропитанное даже самыми значительными недостатками, могло сознать эти недостатки и не отозваться о себѣ съ самой превосходной стороны, что если бы взять петербургскій, университетъ даже въ тѣ моменты, когда онъ обращался въ «простую школу» когда отъ него совершенно отлеталъ живительный духъ науки" и т. д., то и тогда наличный составъ профессоровъ, еслибъ ему пришлось говорить о самомъ себѣ, представилъ бы самую утѣшительную характеристику. Но мы не будемъ касаться этого щекотливаго вопроса. Охотно допуская, что петербургскій университетъ достигъ въ настоящее время такого благосостоянія, «котораго онъ врядъ-ли когда нибудь достигалъ», мы, къ сожалѣнію, далеко не можемъ сказать того же о другихъ русскихъ университетахъ. Мы знаемъ, что многіе изъ нихъ находятся не въ блестящемъ положеніи, знаемъ, что, напримѣръ, московскій университетъ лишился въ прошломъ году нѣсколькихъ лучшихъ своихъ профессоровъ, что университетъ харьковскій не знаетъ, откуда ему достать сколько нибудь порядочныхъ преподавателей, что университетъ казанскій замѣщалъ въ минувшемъ году свои кафедры такими профессорами, которые своими вступительными лекціями возбуждали только улыбки; наконецъ, мы знаемъ, что кіевскій университетъ, также страдающій малочисленностью профессоровъ почти на всѣхъ своихъ факультетахъ, — остался въ этомъ году почти совершенно безъ историко-филологическаго факультета. Въ концѣ минувшаго года, кіевскій университетъ, вслѣдствіе выслуги служебнаго срока нѣкоторыми профессорами упомянутаго факультета, сдѣлалъ опредѣленіе, изъ котораго видно, что этотъ факультетъ остался только съ тремя членами, имѣющими право голоса, такъ что въ случаѣ болѣзни одного изъ нихъ, факультетскія засѣданія должны прекратиться, а вмѣстѣ съ тѣмъ должно быть остановлено и «теченіе факультетскихъ дѣлъ.» Вслѣдствіе такихъ стѣснительныхъ обстоятельствъ, кіевскій университетъ принужденъ былъ временно прикомандировать къ историко-филологическому факультету всѣхъ наличныхъ доцентовъ этого факультета, съ предоставленіемъ имъ права голоса по всѣмъ факультетскимъ дѣламъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ пригласить преподавателей по найму для чтенія лекцій по предметамъ выбывшихъ за выслугою срока профессоровъ, и т. д.
Подобныя стѣснительныя обстоятельства всѣхъ нашихъ университетовъ вообще, а кіевскаго въ особенности, обратили на себя вниманіе высшаго начальства. Въ январьской книжкѣ «Журнала министерства народнаго просвѣщенія» появилось извѣстіе офиціальнаго характера, высказывающее взглядъ министерства на причины современнаго запустѣнія университетовъ. Эти причины министерство приписываетъ тому параграфу (78) университетскаго устава, которымъ требуется большинство двухъ третей голосовъ университетскаго совѣта для повторительныхъ избраній профессоровъ, уже выслужившихъ срокъ на пенсію. «Законодатель, говоритъ министерство, постановилъ это требованіе только въ видахъ облегченія университетскимъ совѣтамъ возможности замѣнять старѣющія силы свѣжими и обновлять составъ факультетовъ съ цѣлью возвышенія уровня преподаванія, а отнюдь не въ видахъ предоставленія имъ возможности уничтожать цѣлые факультеты; совѣтъ университета св. Владиміра упустилъ это изъ виду, подвергая забаллотировкѣ прежнихъ профессоровъ въ то время, когда онъ не имѣлъ, кѣмъ ихъ замѣнить.» Такимъ образомъ совѣтъ, «систематически подвергая забаллотировкѣ всѣхъ вообще профессоровъ, выслужившихъ срокъ на пенсію, и въ особенности профессоровъ историко-филологическаго факультета, по какому бы доводу они ни баллотировались, довелъ сей послѣдній до совершеннаго уничтоженія, такъ какъ въ немъ не осталось болѣе ни одного ординарнаго профессора, ни одного экстраординарнаго, а есть только одинъ, исправляющій должность экстраординарнаго профессора, неимѣющій еще ученой степени доктора, соотвѣтствующей этой должности, да нѣсколько доцентовъ.» Въ виду этого обстоятельства, а также основываясь на статьѣ университетскаго устава, г. министръ народнаго просвѣщенія рѣшился сдѣлать слѣдующее: онъ вошелъ съ представленіемъ въ государственной совѣтъ «для измѣненія 78 параграфа университетскаго устава въ томъ смыслѣ, чтобы для выбора на слѣдующія пятилѣтія профессоровъ, выслужившихъ срокъ на пенсію, требовалось не двѣ трети голосовъ, а обыкновенное большинство», я вмѣстѣ съ тѣмъ назначилъ на прежнія кафедры нѣкоторыхъ изъ тѣхъ профессоровъ кіевскаго университета, которые были уже забаллотированы его совѣтомъ.
По этому поводу появились, какъ обыкновенно, передовыя статьи въ нашихъ газетахъ. «Вѣсть» отнеслась вполнѣ сочувственно къ мѣрѣ г. министра народнаго просвѣщенія, рѣшившагося Замѣнить большинство двухъ третей обыкновеннымъ большинствомъ; напротивъ, «Голосъ» и «С.-Петербургскія Вѣдомости» увидѣли въ такой замѣнѣ фактъ весьма невыгодный для университетовъ. Эти газеты, повидимому, вполнѣ раздѣляютъ мнѣніе автора вышеупомянутой «исторической записки» о томъ, что университетскій уставъ есть положеніе, такъ основательно разработанное, что въ немъ не слѣдуетъ мѣнять ни одной буквы. Только одна газета, да и то газета спеціальная — именно, «Судебный Вѣстникъ» — не становясь на сторону ни противниковъ, ни защитниковъ 78 параграфа устава, взглянула на дѣло нѣсколько шире и замѣтила, что наши университеты ничего ни выиграютъ, ни проиграютъ, будетъ-ли эта статья измѣнена или оставлена въ прежнемъ видѣ, и что плохое состояніе университетовъ зависитъ отъ причинъ далеко не такихъ ничтожныхъ, какъ статья о выборѣ тѣмъ или другимъ большинствомъ, а потому и «мѣры» для улучшенія нашихъ высшихъ учебныхъ заведеній должны быть болѣе серьезны и болѣе широки.
Въ самомъ дѣлѣ, статья университетскаго устава, о которой у насъ шла рѣчь выше, подвергаетъ профессоровъ непосредственному контролю со стороны ихъ же товарищей, и то только въ извѣстные періоды. Нормаленъ-ли вообще подобный контроль и можно ли видѣть въ немъ дѣйствительную гарантію годности извѣстнаго профессора? Уваженіе и любовь со стороны товарищей очень часто пріобрѣтаются не одними только способностями человѣка къ своему дѣлу, но и другими качествами, которыми можетъ обладать и самый неспособный, какъ напримѣръ: кротостью и тихостью права, общительностью характера, угодничествомъ и вообще своею «симпатичностью.» Очень легко можетъ случиться, что товарищи не захотятъ удалить изъ своей среды профессора хотя и мало способнаго, но обладающаго перечисленными нами качествами. Точно также могутъ быть случаи и противоположнаго характера: профессора мирнаго свойства имѣютъ полную возможность удалить изъ своей среды человѣка очень дѣльнаго и полезнаго для студентовъ, за то только, что его судьба наградила не податливымъ и упрямымъ характеромъ — какъ это и случилось однажды въ харьковскомъ университетѣ. Къ тому же, мнѣнія членовъ какой-либо корпораціи о своихъ товарищахъ бываютъ очень часто пристрастны вѣсилупхъ корпоративной связи между собою. Выше мы видѣли, что авторъ «исторической записки о петербургскомъ университетѣ» считаетъ нынѣшній личный составъ университета во всѣхъ отношеніяхъ безукоризненнымъ. Но можно ли такое мнѣніе считать вполнѣ безошибочнымъ? Конечно нѣтъ, и вѣроятно никто его такимъ не считаетъ, очень хорошо понимая всю трудность для человѣка вѣрно и вполнѣ безпристрастно отнестись къ самому себѣ. Въ такомъ же точно щекотливомъ положеніи, въ какомъ находился университетъ на своемъ юбилеѣ, долженъ находиться университетскій совѣтъ каждый разъ, сопоставляя себя съ тѣмъ или другимъ отдѣльнымъ профессоромъ. Вообще никто не можетъ контролировать самого себя, поэтому контроль долженъ исходить отъ лица совершенно посторонняго.
Кто же имѣетъ полную возможность и право контролировать профессоровъ? Единственно вѣрнымъ цѣновщикомъ являются здѣсь образованное общество и литература. Въ этомъ отношеніи мнѣніе, высказанное «Судебнымъ Вѣстникомъ», совершенно справедливо. Прежде всего должна быть установлена «публичность профессорской дѣятельности», дающая обществу возможность оцѣнивать профессорскія способности не по слухамъ, или, въ рѣдкихъ случаяхъ, по печатнымъ сочиненіямъ, а по самому ихъ преподаванію; другими словами: университеты изъ закрытыхъ заведеній, каковы они въ настоящее время, должны сдѣлаться открытыми. Далѣе, конкуренція между профессорами, для чего необходимо допустить, чтобы одинъ и тотъ же предметъ могли читать нѣсколько профессоровъ. «Судебный Вѣстникъ» справедливо замѣчаетъ, что забывать коренные недостатки нашихъ университетовъ и упорно держаться за такія несущественныя статьи, какова 78 ст. университетскаго устава — «это все равно, какъ еслибы кто, при прежнемъ нашемъ процесѣ, оставилъ въ сторонѣ необходимость коренной его реформы и убивался бы только за то, напримѣръ, что въ засѣдатели должны назначаться лица чиномъ отнюдь не ниже титулярнаго совѣтника.» Съ этимъ замѣчаніемъ нельзя не согласиться.
Нѣкоторые думаютъ, что университетъ самъ по себѣ есть такое волшебное заведеніе, которое должно давать великолѣпные результаты при самыхъ неблагопріятныхъ условіяхъ. Какъ ни странно подобное мнѣніе, но его раздѣляетъ даже самъ петербургскій университетъ въ лицѣ автора «исторической записки.» «Таково уже, говоритъ онъ, свойство учрежденій, называемыхъ университетами, что въ какомъ бы упадкѣ ни находились они, все-таки образованіе, сообщенное ими воспитанникамъ своимъ, ставитъ послѣднихъ, и по отношенію къ умственному развитію, и по нравственнымъ стремленіямъ, гораздо выше питомцевъ всякихъ другихъ учебныхъ заведеній высшаго разряда» Съ подобной точки зрѣнія, конечно, не особенно важно, если университетъ остается даже совсѣмъ безъ профессоровъ, но простые смертные смотрятъ на дѣло нѣсколько иначе, и вотъ почему имъ хотѣлось бы, чтобы университеты, если не вполнѣ, то хоть отчасти выполняли то назначеніе, для котораго они существуютъ.