«Быть человѣкомъ, отвѣчалъ я.
«Развѣ вы не знаете, сказалъ спросившій, что людей собственно нѣтъ на свѣтъ; это одно отвлеченіе, вовсе ненужное для нашего общества. Намъ необходимы негоціанты, солдаты, механики, моряки, врачи, юристы, а не люди.»
Правда это иди нѣтъ?
Мы живемъ, какъ всѣмъ извѣстно, въ девятнадцатомъ вѣкѣ, «по преимуществу» практическомъ.
Отвлеченія, даже и въ самой столицѣ ихъ, Германіи, уже не въ ходу болѣе. А человѣкъ, что ни говори, есть дѣйствительно только одно отвлеченіе.
Зоологическій человѣкъ, правда, еще существуетъ съ его двумя руками, и держится ими крѣпко за существенность; но нравственный, вмѣстѣ съ другими старосвѣтскими отвлеченіями, какъ-то плохо принадлежитъ настоящему.
Впрочемъ, не будемъ несправедливы къ настоящему. И въ древности искали людей днемъ съ фонарями; но — все-таки искали.
Правда, языческая древность была не слишкомъ взыскательна. Она позволяла имѣть всѣ возможныя нравственно-религіозныя убѣжденія; можно было ad libitum сдѣлаться эпикурейцемъ, стоикомъ, пифагорейцемъ; только худыхъ гражданъ она не жаловала.
Не смотря на все наше уваженіе къ неоспоримымъ достоинствамъ реализма настоящаго времени, нельзя однакоже не согласиться, что древность какъ-то болѣе дорожила нравственною натурою человѣка.
Правительства въ древности оставляли школы безъ надзора, и считали себя не въ правѣ вмѣшиваться въ ученія мудрецовъ. Каждый изъ учениковъ могъ пролагать, въ послѣдствіи, новые пути и образовать новыя школы; только жрецы, тираны и зелоты отъ времени до времени выгоняли, сжигали и отравляли философовъ, если ихъ ученія уже слишкомъ противорѣчили повѣрьямъ господствующей религіи; да и то это дѣлалось по интригамъ партій и кастъ.
Язычество древнихъ, не озаренное свѣтомъ истинной вѣры, заблуждалось; но заблуждалось, слѣдуя принятымъ и послѣдовательно проведеннымъ убѣжденіямъ.
Если эпикуреецъ утопалъ въ чувственныхъ наслажденіяхъ, то онъ дѣлалъ это, основываясь, хотя и на ложно понятомъ ученіи школы, утверждавшей, что «искать по возможности наслажденія и избѣгать непріятнаго значитъ быть мудрымъ.»
Если стоикъ дѣлался самоубійцею, то это случалось отъ стремленія къ добродѣтели и идеалу высшаго совершенства.
Даже кажущаяся непослѣдовательность въ поступкахъ скептика извиняется ученіемъ школы, проповѣдывавшей, что «ничего нѣтъ вѣрнаго на свѣтѣ, и что даже сомнѣніе сомнительно.»
Въ самыхъ грубыхъ заблужденіяхъ языческой древности, основанныхъ всегда па извѣстныхъ нравственно-религіозныхъ началахъ и убѣжденіяхъ, проявляется все таки самый существенный атрибутъ духовной натуры человѣка — стремленіе разрѣшить вопросъ жизни о цѣли бытія.
Правда, и въ древности случалось, точно также какъ и у насъ, что были люди, не задававшіе себѣ никакихъ вопросовъ при вступленіи въ жизнь.
Но сюда относились и относятся только два рода людей.
Во-первыхъ, тѣ, которые получили отъ природы жалкую привилегію на идіотизмъ.
Во-вторыхъ, тѣ, которые, подобно планетамъ, получивъ однажды толчекъ, двигаются по силѣ инерціи въ данномъ имъ направленіи.
Оба эти рода, конечно, не принадлежатъ къ исключеніямъ; но и не могутъ служить правилами.
Ученіе Спасителя, разрушивъ хаосъ нравственнаго произвола, указало человѣчеству прямой путь, опредѣлило и цѣль и средоточіе житейскихъ стремленій.
Найдя въ Откровеніи самый главный вопросъ жизни — «о цѣли нашего бытія» — разрѣшеннымъ, казалось бы, человѣчество ничего другаго не должно дѣлать, какъ слѣдовать съ убѣжденіемъ и вѣрою по опредѣленной стезѣ.
Но протекли столѣтія, а все осталось «яко же бо бысть во дни Ноевы» (Матѳ., гл XXIV, 37).
Къ счастію еще, что наше общество успѣло такъ организоваться, что оно для большей массы людей, само безъ ихъ сознанія, задаетъ и рѣшаетъ вопросы жизни, и даетъ этой массѣ, пользуясь силою ея инерціи, извѣстное направленіе, которое оно считаетъ лучшимъ для своего благосостоянія.
Не смотря однако на преобладающую въ массѣ силу инерціи, у каждаго изъ насъ осталось еще столько внутренней самостоятельности, чтобы напомнить намъ, что мы, живя въ обществѣ и для общества, живемъ еще и сами собою, и въ самихъ себѣ.
Но узнавъ по инстинкту или по опыту, что общество приняло извѣстное направленіе, намъ все таки ничего не остается болѣе дѣлать, какъ согласовать проявленія нашей самостоятельности, какъ можно лучше, съ направленіемъ общества.
Безъ этого мы или разладимъ съ обществомъ и будемъ терпѣть и бѣдствовать, или основы общества начнутъ колебаться и разрушаться.
И такъ, какъ бы ни была велика масса людей, слѣдующихъ безсознательно данному обществомъ направленію, какъ бы мы всѣ ни старались, для собственнаго блага, приспособлять свою самостоятельность къ этому направленію, всегда останется еще много такихъ изъ насъ, которые сохранятъ довольно сознанія, чтобы вникнуть въ нравственный свой бытъ и задать себѣ вопросы: въ чемъ состоитъ цѣль нашей жизни? какое наше назначеніе? къ чему мы призваны? чего должны искать мы?
Какъ мы принадлежимъ къ послѣдователямъ христіанскаго ученія, то казалось бы, что воспитаніе должно намъ класть въ ротъ отвѣты.
Но это предположеніе возможно только при двухъ условіяхъ:
во-первыхъ, если воспитаніе приноровлено къ различнымъ способностямъ и темпераменту каждаго, то развивая, то обуздывая ихъ;
во-вторыхъ, если нравственныя основы и направленіе общества, въ которомъ мы живемъ, совершенно соотвѣтствуютъ направленію, сообщаемому намъ воспитаніемъ.
Первое условіе необходимо, потому что врожденныя склонности и темпераментъ каждаго подсказываютъ ему, впопадъ и не впопадъ, что онъ долженъ дѣлать, и къ чему стремиться.
Второе условіе необходимо, потому что безъ него, какое бы направленіе ни было намъ дано воспитаніемъ, мы, видя, что поступки общества не соотвѣтствуютъ этому направленію, непремѣнно удалимся отъ него и собьемся съ пути.
Но къ сожалѣнію, наше воспитаніе не достигаетъ предполагаемой цѣли, потому что:
Во первыхъ, наши склонности и темпераменты не только слишкомъ разнообразны, по еще и развиваются въ различное время; воспитаніе же наше, вообще однообразное, начинается и оканчивается для большей части изъ насъ въ одни и тѣ же періоды жизни. И такъ, если воспитаніе, начавшись для меня слишкомъ поздно, не будетъ соотвѣтствовать склонностямъ и темпераменту, развившимся у меня слишкомъ рано, то какъ бы и что бы оно мнѣ ни говорило о цѣли жизни и моемъ назначеніи, мои, рано развившіеся, склонности и темпераментъ будутъ мнѣ все таки нашептывать другое.
Отъ этого сбивчивость, разладъ и произволъ.
Во-вторыхъ, талантливые, проницательные и, добросовѣстные воспитатели также рѣдки, какъ и проницательные врачи, талантливые художники и даровитые законодатели. Число ихъ не соотвѣтствуетъ массѣ людей, требующихъ воспитанія.
Не въ этомъ, однакоже, еще главная бѣда. Будь воспитаніе наше, со всѣми его несовершенствами, хоть бы равномѣрно только приноровлено къ развитію нашихъ склонностей, то послѣ мы сами, чутьемъ, еще могли бы рѣшить основные вопросы жизни. — Добро и зло вообще довольно уравновѣшены въ насъ. Поэтому, нѣтъ никакой причины думать, чтобы наши врожденныя склонности, даже и мало развитыя воспитаніемъ, влекли насъ болѣе къ худому, нежели къ хорошему. А законы хорошо устроеннаго общества, вселяя въ насъ довѣренность къ правосудію и прозорливости правителей, могли бы устранить и послѣднее влеченіе ко злу.
Но вотъ главная бѣда :
Самыя существенныя основы нашего воспитанія находятся въ совершенномъ разладѣ съ направленіемъ, которому слѣдуетъ общество.
Вспомнимъ еще разъ, что мы христіане, и, слѣдовательно, главною основою нашего воспитанія служитъ и должно служить Откровеніе.
Всѣ мы, съ нашего дѣтства, не напрасно же ознакомлены съ мыслію о загробной жизни, всѣ мы не напрасно же должны считать настоящее приготовленіемъ къ будущему.
Вникая же въ существующее направленіе нашего общества, мы не находимъ въ его дѣйствіяхъ ни малѣйшаго слѣда этой мысли. Во всѣхъ обнаруживаніяхъ, покрайней-мѣрѣ, жизни практической, и даже отчасти и умственной, мы находимъ рѣзко выраженное, матеріальное, почти торговое стремленіе, основаніемъ которому служитъ идея о счастьи и наслажденіяхъ въ жизни здѣшней.
Выступая изъ школы въ свѣтъ, что̀ находимъ мы, воспитанные въ духѣ христіанскаго ученія? Мы видимъ тоже самое раздѣленіе общества на толпы, которое было и во времена паганизма, съ тѣмъ отличіемъ, что языческія увлекались разнородными, нравственно-религіозными убѣжденіями различныхъ школъ, и дѣйствовали, слѣдуя этимъ началамъ, послѣдовательно: а наши дѣйствуютъ по взглядамъ на жизнь, произвольно ими принятымъ, и вовсе несогласнымъ съ религіозными основами воспитанія, или и вовсе безъ всякихъ взглядовъ.
Мы видимъ, что самая огромная толпа слѣдуетъ безсознательно, по силѣ инерціи, толчку, данному ей въ извѣстномъ направленіи. Развитое чувство индивидуальности вселяетъ въ насъ отвращеніе пристать къ этой толпѣ.
Мы видимъ другія толпы, несравненно меньшія по объему, увлекаемыя хотя также, болѣе или менѣе, по направленію огромной массы, но слѣдующія уже различнымъ взглядамъ на жизнь, стараясь то противоборствовать этому влеченію, то оправдать предъ собою слабость и недостатокъ энергіи.
Взглядовъ, которымъ слѣдуютъ эти толпы, наберется много.
Разобравъ, не трудно убѣдиться, что въ нихъ отзываются тѣ же начала Эпикуреизма, Пиронизма, Цинизма, Платонизма, Еклектизма, которыя руководствовали и поступками языческаго общества, — но лишенныя корня, безжизненныя и въ разладѣ съ вѣчными истинами, перенесенными въ нашъ міръ Воплощеннымъ Словомъ.
Вотъ, напримѣръ, первый взглядъ, очень простой и привлекательный. Не размышляйте, не толкуйте о томъ, что необъяснимо. Это, по малой мѣрѣ, лишь потеря одного времени. Можно, думая, потерять и аппетитъ и сонъ. Время-же нужно для трудовъ и наслажденій. Аппетитъ для наслажденій и трудовъ. Сонъ опять для трудовъ и наслажденій. Труды и наслажденія для счастія.
Вотъ другой взглядъ — высокій. Учитесь, читайте, размышляйте и извлекайте изъ всего самое полезное. Когда умъ вашъ просвѣтлѣетъ, вы узнаете, кто вы и что вы. Вы поймете все, что кажется необъяснимымъ для черни. Поумнѣвъ, повѣрьте, вы будете дѣйствовать, какъ нельзя лучше. Тогда предоставьте только выборъ вашему уму, и вы никогда не сдѣлаете промаха.
Вотъ третій взглядъ — старообрядческій. Соблюдайте самымъ точнымъ образомъ всѣ обряды и повѣрья. Читайте только благочестивыя книги; но въ смыслъ не вникайте. Это главное для спокойствія души. Затѣмъ, не размышляя, живите такъ, какъ живется.
Вотъ четвертый взглядъ — практическій. Трудясь, исполняйте ваши служебныя обязанности, собирая копѣйку на черный день. Въ сомнительныхъ случаяхъ, если одна обязанность противорѣчитъ другой, избирайте то, что вамъ выгоднѣе, или, по-крайней-мѣрѣ, что для васъ менѣе вредно. Впрочемъ, предоставьте каждому спасаться на свой ладъ. Объ убѣжденіяхъ, точно также какъ и о вкусахъ, не спорьте и не хлопочите. Съ полнымъ карманомъ можно жить и безъ убѣжденій.
Вотъ пятый взглядъ, также практическій въ своемъ родѣ. Хотите быть счастливыми, думайте себѣ, что вамъ угодно и какъ вамъ угодно; но только строго соблюдайте всѣ приличія, и умѣйте съ людьми уживаться. Про начальниковъ и нужныхъ вамъ людей никогда худо не отзывайтесь, и ни подъ какимъ видомъ имъ не противорѣчьте. При исполненіи обязанностей, главное, не горячитесь. Излишнее рвеніе не здорово и не годится. Говорите, чтобы скрыть, что вы думаете. Если не хотите служить ослами другимъ, то сами на другихъ верхомъ ѣздите; только молча, въ кулакъ себѣ, смѣйтесь.
Вотъ шестой взглядъ, очень печальный. Не хлопочите, лучшаго ничего не придумаете. Новое только то на свѣтѣ, что хорошо было забыто. Что будетъ, то будетъ. Червякъ на кучѣ грязи, вы смѣшны и жалки, когда мечтаете, что вы стремитесь къ совершенству, и принадлежите къ обществу прогрессистовъ. Зритель и комедіантъ по неволѣ, какъ не бейтесь, лучшаго не сдѣлаете. Бѣлка въ колесѣ, вы забавны, думая, что бѣжите впередъ. Не зная, откуда взялись, вы умрете, не зная, за чѣмъ жили.
Вотъ седьмой взглядъ, очень веселый. Работайте для моціона, и наслаждайтесь, покуда живете. Ищите счастья, но не ищите его далеко, — оно у васъ подъ руками. Какой вамъ жизни еще лучшей нужно? Все дѣлается къ лучшему. Зло — это одна фантасмагорія для вашего же развлеченія, тѣнь, чтобы вы лучше могли наслаждаться свѣтомъ. Пользуйтесь настоящимъ, и живите себѣ припѣваючи.
Вотъ восьмой взглядъ, и очень благоразумный. Отдѣляйте теорію отъ практики. Принимайте какую вамъ угодно теорію, для вашего развлеченія; но на практикѣ узнавайте, главное, какую роль вамъ выгоднѣе играть; узнавъ, выдержите ее до конца. Счастіе — искусство. Достигнувъ его трудомъ и талантомъ, не забывайтесь; сдѣлавъ промахъ, не пѣняйте и не унывайте. Противъ теченія не плывите.
И прочее, и прочее, и прочее,
Убѣждаясь при вступленіи въ свѣтъ въ этомъ разладѣ основной мысли нашего воспитанія съ направленіемъ общества, намъ ничего болѣе не остается, какъ впасть въ одну изъ трехъ крайностей.
Или мы пристаемъ къ одной какой нибудь толпѣ, теряя всю нравственную выгоду нашего воспитанія. Увлекаясь матеріальнымъ стремленіемъ общества, мы забываемъ основную идею Откровенія. Только иногда, мелькомъ, въ рѣшительныя мгновенія жизни, мы прибѣгаемъ къ спасительному Его дѣйствію, чтобы на время подкрѣпить себя и утѣшить.
Или мы начинаемъ дышать враждою противъ общества. Оставаясь еще вѣрными основной мысли христіанскаго ученія, мы чувствуемъ себя чужими въ мірѣ искаженнаго на другой ладъ паганизма, недовѣрчиво смотримъ на добродѣтель ближнихъ, составляемъ секты, ищемъ прозелитовъ, дѣлаемся мрачными презрителями и недоступными собратами.
Или мы отдаемся произволу. Не имѣя твердости воли устоять противъ стремленія общества, неимѣя довольно безчувственности, чтобы отказаться совсѣмъ отъ спасительныхъ утѣшеній Откровенія, довольно безнравственными и неблагодарными, чтобы отвергать все Высокое и Святое, мы оставляемъ основные вопросы жизни нерѣшенными, избираемъ себѣ въ путеводители случай, переходимъ отъ одной толпы къ другой, смѣемся и плачемъ съ ними для разсѣянія, колеблемся и путаемся въ лабиринтѣ непослѣдовательностей и противорѣчій.
Подвергнувъ себя первой крайности, мы пристаемъ именно къ той толпѣ, къ которой всего болѣе влекутъ насъ наши врожденныя склонности и темпераментъ.
Если мы родились здоровыми и даже черезъ-чуръ здоровыми, если матеріальный бытъ нашъ развился энергически, и чувственность преобладаетъ въ насъ; то мы склоняемся на сторону привлекательнаго и веселаго взглядовъ.
Если воображеніе у насъ не господствуетъ надъ умомъ, если инстинктъ не превозмогаетъ разсудка, а воспитаніе наше было болѣе реальное; то мы дѣлаемся послѣдователями благоразумнаго или одного изъ практическихъ взглядовъ.
Если, напротивъ, при слабомъ или нервномъ тѣлосложеніи, мечтательность составляетъ главную черту нашего характера, инстинктъ управляется не умомъ, а воображеніемъ, воспитаніе же не было реальнымъ; мы увлекаемся то религіознымъ, то печальнымъ взглядами, то переходимъ отъ печальнаго къ веселому и даже къ привлекательному.
Если, наконецъ, воспитаніе сдѣлало изъ ребенка старуху, не давъ ему быть ни мущиною, ни женщиною, ни даже старикомъ, или при тускломъ умѣ преобладаетъ воображеніе, или при тускломъ воображеніи тупой умъ, то выборъ надаетъ на ложно-религіозный взглядъ.
Впослѣдствіи, различныя внѣшнія обстоятельства, матеріальныя выгоды, кругъ и мѣсто нашихъ дѣйствій, слабость воли, состояніе здоровья и т. п. нерѣдко заставляютъ насъ перемѣнять эти взгляды и быть, поочередно, ревностными послѣдователями то одного, то другаго.
Если кто нибудь изъ насъ, сейчасъ же при вступленіи въ свѣтъ или и послѣ, переходя отъ одной толпы къ другой, наконецъ остановился въ выборѣ на которомъ нибудь взглядѣ; то это значитъ, что онъ потерялъ всякую наклонность перемѣнить или перевоспитать себя; это значитъ, онъ вполнѣ удовлетворенъ своимъ выборомъ; это значитъ, онъ рѣшилъ, какъ умѣлъ или какъ ему хотѣлось, основные вопросы жизни. Онъ самъ себѣ обозначилъ и цѣль, и назначеніе, и призваніе. Онъ слился съ которою нибудь толпою. Онъ счастливъ по-своему. Человѣчество конечно не много выиграло пріобрѣтеніемъ этого новаго адепта, но и не потеряло.
Если бы поприще каждаго изъ насъ всегда непремѣнно оканчивалось такимъ выборомъ одной толпы или одного взгляда; если бы пути и направленія послѣдователей различныхъ взглядовъ шли всегда паралельно одни съ другими и съ направленіемъ огромной толпы, движимой силою инерціи; то все бы тѣмъ и кончилось, что общество осталось бы вѣчно раз-дѣленнымъ па одну огромную толпу и нѣсколько меньшихъ. Столкновеній между ними нечего бы было опасаться. Всѣ бы спокойно забыли то, о чемъ имъ толковало воспитаніе. Оно сдѣлалось бы продажнымъ билетомъ для входа въ театръ. Все шло бы спокойно. Жаловаться было бы не на что.
Но вотъ бѣда:
Люди, родившіеся съ притязаніями на умъ, чуство, нравственную волю, иногда бываютъ слишкомъ воспріимчивы къ нравственнымъ основамъ нашего воспитанія, слишкомъ проницательны, чтобы не замѣтить, при первомъ вступленіи въ свѣтъ, рѣзкаго различія между этими основами и направленіемъ общества, слишкомъ совѣстливы, чтобы оставить безъ сожалѣнія и ропота Высокое и Святое, слишкомъ разборчивы, чтобы довольствоваться выборомъ, сдѣланнымъ почти по неволѣ иди по неопытности. Недовольные, они слишкомъ скоро разлаживаютъ съ тѣмъ, что̀ ихъ окружаетъ, и, переходя отъ одного взгляда къ другому, вникаютъ, сравниваютъ и пытаютъ; все глубже и глубже роются въ рудникахъ своей души, и, неудовлетворенные стремленіемъ общества, не находятъ и въ себѣ внутренняго спокойствія; хлопочутъ, какъ бы согласить вопіющія противорѣчія; оставляютъ поочередно и то и другое; съ энтузіазмомъ и самоотверженіемъ ищутъ рѣшенія столбовыхъ вопросовъ жизни; стараются, во что бы то ни стало, перевоспитать себя и тщатся проложить новые пути.
Люди, родившіеся съ преобладающимъ чуствомъ, живостію ума и слабостію воли, не выдерживаютъ этой внутренней борьбы, устаютъ, отдаются на произволъ и бродятъ па распутьи. Готовые пристать туда и сюда, они дѣлаются, по мѣрѣ ихъ способностей, то невѣрными слугами, то шаткими господами той или другой толпы.
А, съ другой стороны, удовлетворенные и ревностные послѣдователи различныхъ взглядовъ не идутъ паралельно ни съ массою, ни съ другими толпами. Пути ихъ пересѣкаются и сталкиваются между собою. Менѣе ревностные, слѣдуя вполовину нѣсколькимъ взглядамъ вмѣстѣ, образуютъ новыя комбинаціи.
Этотъ разладъ сектаторовъ и инертной толпы, этотъ раздоръ нравственно-религіозныхъ основъ нашего воспитанія съ столкновеніемъ противоположныхъ направленій общества, при самыхъ твердыхъ политичискихъ основаніяхъ, можетъ все таки рано или поздно поколебать его.
Ha-бѣду еще, эти основы не во всѣхъ обществахъ крѣпки, движущіяся толпы громадны, а правительства, какъ исторія учитъ, не всегда дальнозорки.
Существуютъ только три возможности или три пути вывести человѣчество изъ этого ложнаго и опаснаго положенія:
Или согласить нравственно-религіозныя основы воспитанія съ настоящимъ направленіемъ общества.
Или перемѣнить направленіе общества.
Или, наконецъ, приготовить насъ воспитаніемъ къ внутренней борьбѣ, неминуемой и роковой, доставивъ намъ всѣ способы и всю энергію выдерживать неравный бой.
Слѣдовать первымъ путемъ не значило бы ли искажать то, что намъ осталось на землѣ Святаго, Чистаго и Высокаго. Одна только упругая нравственность Фарисеевъ и Іезуитовъ можетъ поддѣлываться высокимъ къ низкому, и соглашать произвольно вѣчныя истины нашихъ нравственно-религіозныхъ началъ съ меркантильными и чувственными интересами, преобладающими въ обществѣ. Исторія показала, чѣмъ окончились попытки Папизма, подъ личиною Іезуитства, ультрареформаторовъ и энциклопедистовъ, шедшихъ этою тропою человѣческихъ заблужденій.
Измѣнить направленіе общества есть дѣло Промысла и времени.
Остается третій путь. Онъ труденъ, но возможенъ: избравъ его, придется многимъ воспитателямъ сначала перевоспитать себя.
Приготовить насъ съ юныхъ лѣтъ къ этой борьбѣ значитъ именно:
«Сдѣлать насъ людьми»,
то есть, тѣмъ, чего не достигнетъ ниодна ваша реальная школа въ мірѣ, заботясь сдѣлать изъ насъ, съ самаго нашего дѣтства, негоціантовъ, солдатъ, моряковъ, духовныхъ пастырей или юристовъ.
Человѣку не суждено и не дано столько нравственной силы, чтобы сосредоточивать все свое вниманіе и всю волю, въ одно и тоже время, на занятіяхъ, требующихъ напряженія совершенно различныхъ свойствъ духа.
Погнавшись за двумя зайцами, ни одного не поймаешь.
На чемъ основано приложеніе реальнаго воспитанія къ самому дѣтскому возрасту?
Одно изъ двухъ: или въ реальной школѣ, назначенной для различныхъ возрастовъ (съ самаго перваго дѣтства до юности), воспитаніе для первыхъ возрастовъ ничѣмъ не отличается отъ обыкновеннаго, общепринятаго; или же воспитаніе этой школы съ самаго его начала и до конца есть совершенно отличное, направленное исключительно къ достиженію одной извѣстной, практической цѣли.
Въ первомъ случаѣ, нѣтъ никакой надобности родителямъ отдавать дѣтей до юношескаго возраста въ реальныя школы, даже и тогда, если бы они, во что бы то ни стало, самоуправно и самовольно назначили своего ребенка еще съ пеленокъ для той или другой касты общества.
Во второмъ случаѣ, можно смѣло утверждать, что реальная школа, имѣя преимущественною цѣлію практическое образованіе, не можетъ въ то же самое время сосредоточить свою дѣятельность на приготовленіи нравственной стороны ребенка къ той борьбѣ, которая предстоитъ ему впослѣдствіи при вступленіи въ свѣтъ.
Да и приготовленіе это должно начаться въ томъ именно возрастѣ, когда въ реальныхъ школахъ все вниманіе воспитателей обращается преимущественно на достиженіе главной, ближайшей цѣли, заботясь, чтобы не пропустить времени и не опоздать съ практическимъ образованіемъ. Курсы и сроки ученія опредѣлены. Будущая карьера рѣзко обозначена. Самъ воспитанникъ, подстрекаемый примѣромъ сверстниковъ, только въ томъ и полагаетъ всю свою работу, какъ бы скорѣе выступить на практическое поприще, гдѣ воображеніе ему представляетъ служебныя награды, корысть и другіе идеалы окружающаго его общества.
Отвѣчайте мнѣ, положивъ руку на сердце, можно ли надѣяться, чтобы юноша въ одинъ и тотъ же періодъ времени изготовлялся выступить на поприще, не самимъ имъ избранное, прельщался внѣшними и матеріальными выгодами этого, заранѣе для него опредѣленнаго, поприща и, вмѣстѣ съ тѣмъ, серьезно и ревностно приготовлялся къ внутренней борьбѣ съ самимъ собою и съ увлекательнымъ направленіемъ свѣта?
Не спѣшите съ вашею прикладною реальностію. Дайте созрѣть и окрѣпнуть внутреннему человѣку; наружный успѣетъ еще дѣйствовать; онъ, выходя позже, но управляемый внутреннимъ, будетъ, можетъ быть, не такъ ловокъ, не такъ сговорчивъ и уклончивъ, какъ воспитанники реальныхъ школъ; но за то на него можно будетъ вѣрнѣе положиться; онъ не за свое не возьмется.
Дайте выработаться и развиться внутреннему человѣку! дайте ему время и средства подчинить себѣ наружнаго, и у васъ будутъ и негоціанты, и солдаты, и моряки, и юристы; а, главное, у васъ будутъ люди и граждане.
Значитъ ли эго, что я предлагаю вамъ закрыть и уничтожить всѣ реальныя и спеціальныя школы?
Нѣтъ, я возстаю только противъ двухъ вопіющихъ крайностей.
Для чего родители такъ самоуправно распоряжаются участью своихъ дѣтей, назначая ихъ, едва выползшихъ изъ колыбели, туда, гдѣ по разнымъ соображеніямъ и расчетамъ предстоитъ имъ болѣе выгодная карьера?
Для чего реально-спеціальныя школы принимаются за воспитаніе тѣхъ возрастовъ, для которыхъ общее человѣческое образованіе несравненно существеннѣе всѣхъ практическихъ приложеній.
Кто далъ право отцамъ, матерямъ и воспитателямъ властвовать самоуправно надъ благими дарами Творца, которыми Онъ снабдилъ дѣтей?
Кто научилъ, кто открылъ, что дѣти получили врожденныя способности и врожденное призваніе играть именно ту роль въ обществѣ, которую родители сами имъ назначаютъ? — Уже давно оставленъ варварскій обычай выдавать дочерей замужъ по-неволѣ, а невольный и преждевременный бракъ сыновей съ ихъ будущимъ поприщемъ допущенъ и привилегированъ; заказное ихъ вѣнчаніе съ наукой празднуется и прославляется, какъ вѣнчаніе дожа съ моремъ!
И развѣ нѣтъ другаго средства, другаго пути, другаго механизма для реально-спеціальнаго воспитанія? Развѣ нѣтъ другой возможности получить спеціально-практическое образованіе, въ той или другой отрасли человѣческихъ знаній, какъ распространяя его на счетъ общаго человѣческаго образованія?
Вникните и разсудите, отцы и воспитатели!
Еще со временъ языческой древности существуютъ два рода образованія:
Общечеловѣческое и спеціальное или реальное.
Въ Аѳинахъ и Родосѣ философы имѣли право содержать школы для общечеловѣческаго образованія. Не вдалекѣ отъ Аѳинъ, между свѣтлыми источниками, окруженныя садами, размѣщены были самыя главнѣйшія изъ нихъ.
Въ серединѣ стояла школа эпикурейцевъ, къ сѣверу отъ нея жили послѣдователи Платона, а къ югу ученики Аристотеля. Мирты и оливы раздѣляли одно ученіе отъ другаго, и служили границами различныхъ взглядовъ на жизнь и свѣтъ (Pauw). Учители и ученики жили обществами, вмѣстѣ; кромѣ учениковъ и постороннимъ лицамъ входъ былъ открытъ. Со всѣхъ сторонъ и изъ отдаленныхъ земель стекались любознатели слушать мудрости знаменитыхъ наставниковъ. Философія и краснорѣчіе были самыми главными предметами занятія. Не всѣ реальныя науки въ то время были рѣзко отдѣлены отъ философіи: онѣ обыкновенно преподавались вмѣстѣ съ нею, такъ что главнымъ основаніемъ всѣхъ наукъ считалась философія. Богъ, свѣтъ и человѣкъ были главнѣйшими предметами отвлеченныхъ созерцаній. — Краснорѣчіе было въ то время искусствомъ, тѣсно соединеннымъ съ гражданскимъ бытомъ и исторіею народа. Поэтому и философія и краснорѣчіе считались самыми существенными и самыми необходимыми предметами для общечеловѣческаго образованія.
Сверхъ этого, и въ Греціи, и въ Римѣ, и въ Египтѣ существовали еще и спеціальныя школы. Палестры и гимназіи Греціи, находившіяся подъ надзоромъ магистрата (тогда какъ школы философовъ были частныя учрежденія, въ управленіе и ученіе которыхъ греческое правительство не вмѣшивалось), занимались преимущественно приготовленіемъ учениковъ къ Олимпійскимъ и другимъ публичнымъ играмъ; въ Римѣ существовало училище правовѣденія; въ Александріи — училище математическихъ и физическихъ наукъ, и т. п.
Въ средніе вѣка христіанская религія сдѣлалась первая покровительницею и разсадникомъ потухшаго просвѣщенія.
Начало университетовъ и спеціальныхъ училищъ образовалось постепенно изъ монастырскихъ, орденскихъ школъ. Спеціальныя школы Парижа и Оксфорда, назначенныя сначала для обученія философіи и богословію, и находившіяся подъ покровительствомъ и надзоромъ духовенства, постепенно получили особыя права и привилегіи, и возвысились па степень первыхъ, въ то время, университетовъ. Пишутъ, что въ тринадцатомъ столѣтіи въ Парижскомъ Университетѣ было до 10.000, а въ Оксфордскомъ даже до 30.000 студентовъ. Съ этимъ мощнымъ развитіемъ общечеловѣческаго или университетскаго образованія въ Европѣ не могли болѣе состязаться спеціальныя монастырскія школы, и начали съ тѣхъ поръ все болѣе и болѣе приходить въ упадокъ.
Въ новѣйшія времена, наконецъ, вмѣстѣ съ усовершенствованіемъ различныхъ отраслей человѣческаго знанія и гражданскаго быта, университеты и спеціальныя училища достигли постепенно той степени развитія, на которой мы ихъ теперь находимъ. Различіе въ назначеніи и цѣли тѣхъ и другихъ ясно обозначились. Правительства всѣхъ образованныхъ націй, понявъ это болѣе или менѣе ясно, упрочили новыми правами существованіе этихъ разсадниковъ народнаго просвѣщенія.
Въ различныхъ странахъ, по мѣрѣ временныхъ, иногда случайныхъ надобностей, возникало и усвоивалось болѣе то университетское, или общечеловѣческое, то прикладное, или спеціальное направленіе воспитанія.
Но ниодно образованное правительство, какъ бы оно ни нуждалось въ спеціалистахъ, не могло не убѣдиться въ необходимости общечеловѣческаго образованія. Правда, въ нѣкоторыхъ странахъ университетскіе факультеты почти превратились въ спеціальныя училища; но нигдѣ еще не исчезло совершенно ихъ существенное и первобытное стремленіе къ главной цѣли: общечеловѣческому образованію.
Имѣя въ виду этотъ прямой, широко открытый путь къ «образованію людей», для чего бы, казалось, имъ не пользоваться?
Для чего бы не приспособить его еще лучше къ вопіющимъ потребностямъ настоящаго?
Для чего не расширить и не открыть его еще болѣе для насъ, столь нуждающихся въ истинно-человѣческомъ воспитаніи?
Но, общечеловѣческое воспитаніе не состоитъ еще въ одномъ университетѣ; къ нему принадлежатъ и приготовительно-университетскія школы, направленныя къ одной и тойже благой и общей цѣли, учрежденныя въ томъ же духѣ, и съ тѣмъ же направленіемъ.
Всѣ готовящіеся быть полезными гражданами, должны сначала научиться быть людьми.
Поэтому всѣ, до извѣстнаго періода жизни, въ которомъ ясно обозначаются ихъ склонности и ихъ таланты, должны пользоваться плодами одного и того же нравственно-научнаго просвѣщенія. Не даромъ извѣстныя свѣдѣнія изстари называются: «humaniora», то есть, необходимыя для каждаго человѣка. Эти свѣдѣнія, съ уничтоженіемъ язычества, съ усовершенствованіемъ наукъ, съ развитіемъ гражданскаго быта различныхъ націй, измѣненныя въ ихъ видѣ, остаются навсегда однакоже тѣми же свѣтильниками на жизненномъ пути и древняго, и новаго человѣка.
И такъ, направленіе и путь, которымъ должно совершаться общечеловѣческое образованіе для всѣхъ и каждаго, кто хочетъ заслужить это имя, ясно обозначено.
Оно есть самое естественное и самое непринужденное.
Оно есть и самое удобное и для правительствъ, и для подданныхъ.
Для правительствъ, потому что всѣ воспитанники до извѣстнаго возраста будутъ образоваться, руководимые совершенно однимъ и тѣмъ же направленіемъ, въ одномъ духѣ, съ одною и тою же цѣлію; слѣдовательно, нравственно-научное воспитаніе всѣхъ будущихъ гражданъ будетъ находиться въ однѣхъ рукахъ. Всѣ виды, всѣ благія намѣренія правительствъ къ улучшенію просвѣщенія будутъ исполняться послѣдовательно, съ одинакою энергіею и одновѣдомственными лицами.
Для подданныхъ, потому что всѣ воспитанники до вступленія ихъ въ число гражданъ будутъ дружно пользоваться одинакими правами и одинаковыми выгодами воспитанія.
Это тождество духа и правъ воспитанія должно считать выгоднымъ не потому, что будто бы вредно для общества раздѣленіе его на извѣстныя корпораціи, происходящія отъ разнообразнаго воспитанія. Нѣтъ, напротивъ, я вижу въ поощреніи корпорацій средство: поднять нравственный бытъ различныхъ классовъ и сословій, вселить въ нихъ уваженіе къ ихъ занятіямъ и къ кругу дѣйствій, опредѣленному для нихъ судьбою. Но, чтобы извлечь пользу для общества изъ господствующаго духа корпорацій, нужно способствовать къ его развитію не прежде полнаго развитія всѣхъ умственныхъ способностей въ молодомъ человѣкѣ. Иначе, должно опасаться, что это же самое средство будетъ и ложно понято, и некстати приложено.
Есть, однакоже, немаловажныя причины, оправдывающія существованіе спеціальныхъ школъ во всѣхъ странахъ и у всѣхъ народовъ.
Сюда относится почти жизненная потребность, для нѣкоторыхъ націй, въ спеціальномъ образованіи гражданъ по различнымъ отраслямъ свѣдѣній и искусствъ, самыхъ необходимыхъ для благосостоянія и даже для существованія страны, и именно когда ей предстоитъ постоянная необходимость пользоваться, какъ можно скорѣе и какъ можно обширнѣе, плодами образованія молодыхъ спеціалистовъ.
Но, во первыхъ, нѣтъ ниодной потребности для какой бы то ни было страны, болѣе существенной и болѣе необходимой, какъ потребность «въ истинныхъ людяхъ». Количество не устоитъ передъ качествомъ. А если и превозможетъ, то все таки, рано или поздно, подчинится не произвольно, со всею его громадностію, духовной власти качества.
Это историческая аксіома.
Во вторыхъ, общечеловѣческое или университетское образованіе нисколько не исключаетъ существованія такихъ спеціальныхъ школъ, которыя занимались бы практическимъ или прикладнымъ образованіемъ молодыхъ людей, уже приготовленныхъ общечеловѣческимъ воспитаніемъ.
А спеціальныя школы и цѣлое общество несравненно болѣе выиграютъ, имѣя въ своемъ распоряженіи нравственно и научно, въ одномъ духѣ и въ одномъ направленіи приготовленныхъ учениковъ.
Учителямъ этихъ школъ придется сѣять уже на воздѣланномъ и разработанномъ полѣ. Ученикамъ придется легче усвоивать принимаемое. Наконецъ, развитіе духа корпораціи, понятіе о чести и достоинствѣ тѣхъ сословій, къ вступленію въ которыя приготовляютъ эти школы, будетъ и своевременно и сознательно для молодыхъ людей, достаточно приготовленныхъ общечеловѣческимъ воспитаніемъ.
Да и какіе предметы составляютъ самую существенную цѣль образованія въ спеціальныхъ школахъ?
Развѣ не такіе, которые требуютъ для ихъ изученія уже полнаго развитія душевныхъ способностей, тѣлесныхъ силъ, талантовъ и особаго призванія?
Къ чему же, скажите, спѣшить такъ и торопиться съ спеціальнымъ образованіемъ? Къ чему начинать его такъ преждевременно?
Къ чему промѣнивать такъ скоро выгоды общечеловѣческаго образованія на прикладной, односторонній спеціализмъ?
Я хорошо знаю, что исполинскіе успѣхи паукъ и художествъ нашего столѣтія сдѣлали спеціализмъ необходимою потребностію общества; но, въ то же время, никогда не нуждались истинные спеціалисты такъ сильно въ предварительномъ общечеловѣческомъ образованіи, какъ именно въ нашъ вѣкъ.
Односторонній спеціалистъ есть или грубый эмпирикъ, или уличный шарлатанъ.
Отыскавъ самое удобное и естественное направленіе, которымъ должно вести нашихъ дѣтей, готовящихся принять на себя высокое званіе человѣка, остается еще, главное, рѣшить одинъ изъ существеннѣйшихъ вопросовъ жизни: «какимъ способомъ, какимъ путемъ приготовить ихъ къ неизбѣжной, имъ предстоящей борьбѣ?
Каковъ долженъ быть юный атлетъ, приготовляющійся къ этой роковой борьбѣ?
Первое условіе: онъ долженъ имѣть отъ природы хотя какое-нибудь притязаніе на умъ и чувство.
Пользуйтесь этими благими дарами Творца; но не дѣлайте одаренныхъ безсмысленными поклонниками мертвой буквы, дерзновенными противниками необходимаго на землѣ авторитета, суемудрыми приверженцами грубаго матеріализма, восторженными расточителями чувства и воли и холодными адептами разума. — Вотъ второе условіе.
Вы скажете, что это общія, риторическія фразы.
Но я не виноватъ, что безъ нихъ не могу выразить того идеала, котораго достигнуть я, такъ горячо, такъ искренно желаю и моимъ, и вашимъ дѣтямъ.
Не требуйте отъ меня бо̀льшаго; больше этого у меня нѣтъ ничего на свѣтѣ.
Пусть ваши педагоги, съ глубокимъ знаніемъ дѣла, лучше меня одаренные, съ горячей любовью къ правдѣ и ближнему, постараются изъ моихъ и вашихъ дѣтей сдѣлать то, чего я такъ искренно желаю, и я обѣщаюсь никого не безпокоить риторическими фразами, а молчать, и молча за нихъ молиться.
Повѣрьте мнѣ. Я испыталъ эту внутреннюю, роковую борьбу, къ которой мнѣ хочется приготовить, исподволь и заранѣе, нашихъ дѣтей; мнѣ дѣлается страшно за нихъ, когда я подумаю, что имъ предстоятъ тѣ же опасности и, не знаю, — тотъ ли же успѣхъ, — Молитесь и не осуждайте.
Вы не хотите слышать общихъ и отвлеченныхъ положеній; вы хотите имѣть подробное изложеніе всего механизма, которымъ бы можно было достигнуть желаемой цѣли.
Подождите немного! я прежде вамъ представлю въ лицахъ, какъ приготовлялись и приготовляемся мы теперь къ этой борьбѣ, какъ мы ее ведемъ на поприщѣ жизни, и тогда, можетъ быть, вы поймете, безъ риторическихъ фразъ, безъ дальнѣйшихъ объясненій, и мой механизмъ. — Во всякомъ случаѣ онъ не будетъ хуже общепринятаго.
Начнемъ ab ovo. Сначала пусть каждый или каждая изъ васъ представитъ себѣ, что онъ или она принадлежитъ къ числу тѣхъ членовъ нашего общества, которые имѣютъ притязаніе на умъ и чувство. Представьте, что вы, по милости другихъ особъ, которыхъ вы иногда и въ лицо не знаете, родились, какъ водится, на свѣтъ.
Васъ крестили. Вы въ свою очередь выросли.
Понемногу, Богу одному извѣстно для чего, въ васъ родилось желаніе осмотрѣться.
До сихъ поръ вы составляли, съ другими вамъ подобными, на всемъ пространствѣ земли, одинъ общій классъ счастливыхъ существъ, который Самимъ Искупителемъ былъ поставленъ въ образецъ человѣчеству.
Теперь же, подросши и немного осмотрѣвшись, вы видите себя въ одномъ изъ слѣдующихъ, различныхъ видовъ.
Осмотрѣвшись, вы видите себя въ мундирѣ съ краснымъ воротникомъ, всѣ пуговицы застегнуты, все, какъ слѣдуетъ, въ порядкѣ. Вы и прежде слыхали, что вы мальчикъ. Теперь вы это видите на дѣлѣ.
Вы спрашиваете: кто вы такой?
Вы узнаете, что вы ученикъ Гимназіи и со временемъ можете сдѣлаться ученымъ человѣкомъ, — ревностнымъ распространителемъ просвѣщенія: студентомъ Университета, кандидатомъ, магистромъ и даже директоромъ училища, въ которомъ вы учитесь. Вамъ весело.
Вотъ первый видъ.
Осмотрѣвшись, вы видите себя въ мундирѣ съ зеленымъ воротникомъ и съ золотою петлицею.
Вы спрашиваете: что это значитъ?
Вамъ отвѣчаютъ, что вы ученикъ Правовѣденія, будете навѣрное блюстителемъ закона и правды, дѣловымъ чиновникомъ, директоромъ высшихъ судебныхъ мѣстъ. Вамъ весело и лестно.
Вотъ второй видъ.
Осмотрѣвшись, вашъ взоръ останавливается на красномъ или бѣломъ кантикѣ мундира и воротника. Вы тоже спрашиваете.
Вамъ отвѣчаютъ громко, что вы назначаетесь для защиты родной земли, — вы кадетъ, будущій офицеръ, и можете сдѣлаться генераломъ, адмираломъ, героемъ. Вы въ восхищеніи.
Вы осмотрѣлись и видите, что вы въ юпкѣ. Прическа головы, передникъ, талья и все — въ порядкѣ. Вы и прежде слыхали, что вы дѣвочка; теперь вы это видите на дѣлѣ.
Вы очень довольны, что вы не мальчикъ, и дѣлаете книксенъ.
Вотъ четвертый, но также еще не послѣдній видъ.
Узнавъ все это, вы спрашиваете: что же вамъ дѣлать?
Вамъ отвѣчаютъ: учитесь, слушайтесь и слушайте, ходите въ классы, ведите себя благопристойно и отвѣчайте хорошо на экзаменахъ; безъ этого вы ни къ чему не будете годиться.
Вы учитесь, посѣщаете классы, ведете себя прилично и отвѣчаете па экзаменахъ хорошо.
Проходятъ годы. Выросши до нельзя изъ себя, вы начинаете уже рости въ себя.
Вы замѣчаете, наконецъ, что вы дѣйствительно уже студентъ, окончившій курсъ Университета, правовѣдъ, бюрократъ, офицеръ, дѣвушка — невѣста.
На этотъ разъ вы уже не спрашиваете: кто вы такой? и что вамъ дѣлать? Вы это сами уже понимаете и сами должны знать, что теперь дѣлать.
Васъ водили въ храмъ Божій. Вамъ объясняли Откровеніе. Привилегированные инспекторы, субъ-инспекторы, экзаменованные гувернеры, гувернантки, а иногда даже и сами родители, смотрѣли за вашимъ поведеніемъ. Науки излагались вамъ въ такомъ духѣ и въ такомъ объемѣ, которые необходимы для образованія просвѣщенныхъ гражданъ. Безнравственныя книги, остановленныя ценсурою, никогда не доходили до васъ. Отцы, опекуны, высокіе покровители и благодѣтельное правительство открыли для васъ ваше поприще.
Послѣ такой обработки; кажется, вамъ ничего болѣе не остается дѣлать, какъ только то, что̀ пекущимся объ васъ хотѣлось, чтобы вы дѣлали.
Это значитъ, чтобы вы, какъ струна, издавали извѣстный звукъ. А звучать для общей гармоніи, согласитесь, есть высокое призваніе.
Чего, казалось бы, еще не доставало для вашего счастія и для блага цѣлаго общества?
Выходитъ другое.
Вы достигли теперь того періода жизни, въ которомъ и умъ и чувство начинаютъ уже тревожить васъ. Первый, задавая вамъ такіе вопросы, которыхъ вы не въ состояніи рѣшить; второе, поджигая противъ васъ безпрестанно инстинкты и чувственность.
Вы начинаете теперь понемногу вникать и анализировать, чему васъ учили, и что дѣлается вокругъ васъ.
Вы вспоминаете, васъ учили, что когда-то существовалъ другой міръ, въ которомъ люди и мыслили и поступали не такъ, какъ должно. Они жили здѣсь, чтобы жить. Пили, ѣли, ходили въ бани, нѣжились, дрались, кутили на пропалую.
Васъ учили, что между ними были и герои, и именитые граждане, и образцы добродѣтели, и покровители наукъ и искуствъ; но большая часть вообще все таки ходили въ потемкахъ, не зная ничего лучшаго кромѣ здѣшней жизни. Ихъ Аидъ и Элисейскія поля были гдѣ-то тоже на землѣ или подъ землею, да и то не для души, а для тѣней.
Васъ учили, что воплощенное Слово положило конецъ безтолковому разгулу ума и чувства.
Міръ получилъ Откровеніе.
Васъ учили, что Откровеніе, поднявъ таинственную завѣсу, показало отдаленный горизонтъ настоящей жизни и сказало: «стремись туда».
Вы узнали въ школѣ, и должны были узнать, какая бездна отдаляетъ васъ отъ развалинъ того разрушеннаго міра, который только въ самомъ себѣ искалъ препоны страстей, не имѣя будущаго за своими предѣлами.
Благоговѣющіе къ благодатному ученію Откровенія, вы озираетесь вокругъ себя, и что же?
Вы видите, что окружающіе васъ разыгрываютъ тѣ же грязныя вакханаліи паганизма, которыя Оно объявило роковою препоною къ достиженію истиннаго счастія.
Выступивъ на поприще жизни, вы видите, что всѣ бѣгутъ съ него въ Калифорнію.
Видя это ясно, вамъ невольно приходитъ на мысль, что вы мистифированы. Натурально, вы не хотите долго оставаться мистифированными.
Вы начинаете еще глубже вникать въ окружающее васъ, анализировать и, наконецъ, вы ясно замѣчаете предъ собою одну огромную толпу, безсознательно влекомую невидимою силою, и нѣсколько другихъ меньшихъ, но дѣйствующихъ не безъ сознанія.
Вы начинаете знакомиться съ взглядами и поступками этихъ дѣйствующихъ группъ.
Сначала это васъ интересуетъ. Но скоро вы убѣждаетесь, что вамъ предстоитъ безутѣшная алтернатива:
Или заглушить въ себѣ голосъ Завѣтнаго Ученія.
Или пристать къ одной изъ этихъ группъ.
Но вы не атлетъ ни святотатства, ни самоотверженія. Вы начинаете колебаться, сѣтовать, роптать. А время летитъ; нужно дѣйствовать.
Вы бросаетесь въ первую, вамъ попавшуюся толпу, и дѣлаетесь ея ревностнымъ послѣдователемъ.
Не удовлетворенные, переходите къ другой, и къ третьей.
Наконецъ, для васъ наступаетъ самый критическій періодъ жизни.
Вамъ нужно вывести себя положительно на чистую воду; узнать рѣшительно: кто вы такой?
Пристать ли вамъ окончательно къ одной толпѣ, вступить ли въ борьбу со всѣми?
Вы рѣшаетесь на первое. Прощайте. Я съ вами болѣе не имѣю дѣла.
Вы рѣшаетесь на второе. Но готовы ли вы? Гдѣ ваши средства и силы?
Немного разсудивъ объ этомъ, вы ясно убѣждаетесь, что для этой борьбы вамъ нужно сначала перевоспитать себя. Рѣшившись на это, вы бросаете еще взглядъ на вашу прошлую жизнь и мало-по-малу узнаете, что у васъ или внутренній человѣкъ, развившись слишкомъ рано и скоро, пересилилъ черезъ-чуръ наружнаго, ни на минуту не хотѣлъ отдохнуть въ немъ, безпрестанно рвался вонъ, деспотствовалъ; или наружный, распущенный, игралъ по произволу, кутилъ, и внутреннему не подчинялся.
Воспитатели были или слишкомъ близоруки, или слишкомъ заняты, и не замѣтили, что въ васъ происходило.
Такъ прошла юность.
Вашъ внутренній или наружный человѣкъ, убѣдившись наконецъ опытомъ, что дѣйствуетъ противъ себя же самаго, уставъ, мало по малу остепенился.
Пріучившись немного вникать въ себя, вы видите, что вамъ осталось одно изъ двухъ:
Или сказать вѣчное прости отвлеченію, не пытаться далѣе вникать въ себя, закабалить себя въ желѣзный панцырь формы, одѣть жизнь въ мундирный фракъ, въ накрахмаленную юпку, и въ книгѣ вашего бытія разбирать не смыслъ, а мертвую букву.
Или же, съ утра и до ночи, роясь въ тайникахъ души, подстерегая всѣ мгновенія ея нравственной свободы, заставить ее рѣшить вопросы жизни, вступивъ въ борьбу съ собою и съ окружающимъ.
И, вотъ проведя полжизни, испытавъ на себѣ вліяніе различныхъ взглядовъ, предпринявъ, во что бы то ни стало, перевоспитать себя, разобравъ прошедшее, вы остановились на распутьи вашего поприща. Лѣнь и страхъ одолѣваютъ васъ. Наслажденіе подъ сѣнію мірскаго счастія и спокойной формы манитъ васъ на перепутье. Тысячи и тысячи внѣшнихъ обстоятельствъ такъ заманчиво располагаются около васъ, что всѣ ваши предположенія рѣшить вопросы жизни, которые, было, такъ стройно вытянулись предъ вами, послѣдовательною нитью, начинаютъ колебаться и сбиваться.
Вы думали, было, что вы уже убѣждены.
Вы убѣждаетесь, что убѣжденія даются не каждому. Это даръ Неба, требующій усиленной разработки. Прежде, чѣмъ вамъ захотѣлось имѣть убѣжденія, нужно было бы узнать: можете ли вы еще ихъ имѣть.
Только тотъ можетъ имѣть ихъ, кто пріученъ съ раннихъ лѣтъ проницательно смотрѣть въ себя, кто пріученъ съ первыхъ лѣтъ жизни любить искренно правду, стоять за нее горою, и быть непринужденно откровеннымъ какъ съ наставниками, такъ и съ сверстниками. Безъ этихъ свойствъ вы никогда не достигнете никакихъ убѣжденій.
А эти свойства достигаются: вѣрою, вдохновеніемъ, нравственною свободою мысли, способностію отвлеченія, упражненіемъ въ самопознаніи.
Вы дошли теперь до самыхъ первыхъ, самыхъ главныхъ основъ истинно-человѣческаго воспитанія, безъ которыхъ, конечно, можно образовать искусныхъ артистовъ по всѣмъ отраслямъ нашихъ знаній, но никогда настоящихъ людей.
И такъ, вы видите, что вамъ приходится съ неимовѣрнымъ трудомъ пріобрѣтать то, что съ перваго вступленія вашего на поприще жизни должно бы быть вашею неотъемлемою собственностію.
Не лучше ли воротиться назадъ, попробовать опять пристать къ той или другой толпѣ и быть счастливымъ по своему?
Прожить полжизни и не знать себя, это плохо.
Все лучше, однакоже, чѣмъ умереть, не знавъ себя.
Вы принимаетесь опять за дѣло. Вы начинаете развивать въ себѣ способность къ убѣжденіямъ, и скоро убѣждаетесь, что вы тронули этимъ лишь одну струну самопознанія; а чтобы вступить въ борьбу, вамъ нужно владѣть имъ какъ нельзя лучше.
И вотъ, вы становитесь теперь наблюдателемъ у неизмѣримаго кратера души и не умѣете еще подстеречь быстролетныхъ мгновеній, когда затихаетъ изверженіе вѣчно клокочущей лавы, боясь даже украдкою взглянуть въ эту страшную глубину.
Вы пытаетесь начать борьбу и убѣждаетесь, что вы не умѣете ее вести безъ вражды, не умѣете любить безпристрастно то, съ чѣмъ боретесь; не умѣете достаточно оцѣнить того, что хотите побѣдить.
Но чтобы любить, съ чѣмъ вы боретесь, и устоять въ такой борьбѣ — вамъ нужно еще одно свойство.
Вамъ нужна способность жертвовать собою.
Не образовавъ ее въ себѣ, влекомые однимъ неяснымъ, безсознательнымъ ощущеніемъ Высокаго, вы превращаетесь въ искателя сильныхъ ощущеній.
Кто съ изумленіемъ не видитъ, какъ распространена, въ нашемъ вѣкѣ реализма, эта болѣзнь временъ рыцарства. Убѣдитесь же изъ этого, что никакое матеріальное или практическое направленіе въ свѣтѣ не въ состояніи уничтожить вдохновеніе въ человѣкѣ.
Исканіе сильныхъ ощущеній есть одно изъ его ненормальныхъ проявленій.
Грусть или, какъ будто тоска по родинѣ овладѣваетъ вами. Вы чувствуете пустоту, вамъ не достаетъ чего-то.
Вамъ нужны вдохновеніе и сочувствіе.
Свѣтло и торжественно вдохновеніе; оно, какъ праздничная одежда, облекаетъ духъ, устремляя его на небо.
Томно и тихо сочувствіе; оно, какъ заунывная пѣснь, напоминаетъ отдаленную родину.
Какая борьба можетъ совершиться безъ вдохновенія и безъ сочувствія? Какая борьба покажется вамъ нестерпимою, когда вдохновеніе осѣнитъ, когда сочувствіе согрѣетъ васъ.
Если послѣдователи торговаго направленія, въ нашемъ реальномъ обществѣ, намъ съ улыбкою намекаютъ, что теперь не нужно вдохновенія, то они не знаютъ, какая горькая участь ожидаетъ ихъ въ будущемъ, пресыщенныхъ и утратившихъ Небесный даръ, единственную нашу связь съ Верховнымъ Существомъ.
Всѣ, — и тѣ, которые въ немъ не нуждаются, ищутъ вдохновенія; но только подобно дервишамъ и шаманамъ, — по-своему.
Безъ вдохновенія нѣтъ воли; безъ воли нѣтъ борьбы; а безъ борьбы ничтожество и произволъ
Безъ вдохновенія умъ слабъ и близорукъ.
Чрезъ вдохновеніе мы проникаемъ въ глубину души своей и, однажды проникнувъ, выносимъ съ собою то убѣжденіе, что въ насъ существуетъ Завѣтно-Святое.
Нуждаясь въ сочувствіи, вы невольно думаете: можно ли надѣяться, чтобы мнѣ сочувствовали, чтобы другіе взяли на себя трудъ узнать меня, тогда какъ мнѣ самому стоило столько труда, борьбы и усилій вымолить отъ собственной моей души позволеніе взглянуть въ нее, и то украдкою.
Не лучше ли, проживъ болѣе полжизни, прошедъ чрезъ школу самопознанія, узнавъ толпу и толпы, и научившись жертвовать собою, сдѣлаться однимъ холоднымъ и буквальнымъ исполнителемъ моего призванія, сочувствуя другимъ только по долгу, и не призывая никакой взаимности?
Бы вспоминаете невольно, какимъ участіемъ угощало человѣчество лучшихъ друзей своихъ, когда, съ полнымъ сознаніемъ высокаго, они увлекались вдохновеніемъ и сочувствіемъ. Оно искони было однимъ только искателемъ сильныхъ ощущеній. Когда и какое добро принимало оно изъ рукъ своихъ благодѣтелей, не омывъ его багряною влагою жизни?
Не Онъ, не воплощенное Слово любви и мира, а совершитель кровавыхъ дѣлъ, Варрава, былъ подаренъ участіемъ.
Но потомство — безсмертіе земли! Не должны ли мы дорожить его сочувствіемъ?
Да, все, что̀ живетъ на землѣ, животно-духовною жизнью, и въ грубомъ инстинктѣ, и въ идеалѣ Высокаго проявляетъ мысль о потомствѣ и, безсознательно и сознательно, стремится жить въ немъ. О, еслибы самопознаніе хотя бы только до этой степени могло быть развито въ толпахъ, бѣгущихъ отвлеченія! Если бы этотъ слабый проблескъ идеи безсмертія одушевилъ ихъ, то и тогда бы уже земное бытіе человѣчества исполнилось дѣлами, предъ которыми потомство преклонилось бы съ благоговѣніемъ. Тогда исторія, до сихъ поръ оставленная человѣчествомъ безъ приложенія, достигала бы своей цѣли остерегать и одушевлять его.
Не говорите, что не всякій можетъ дѣйствовать для потомства. Всякій въ своемъ кругу. Одна суетность и близорукость ищутъ участія въ настоящемъ.
Вы дошли теперь до убѣжденія, что, живя, здѣсь, на землѣ, вы привязаны участіемъ къ этой отчизнѣ, — должны искать его; но отыскивая должны жить не въ настоящемъ, а въ потомствѣ.
И такъ, когда потребность въ сочувствіи однажды родилась у васъ, гдѣ искать ее, какъ не въ потомствѣ всего человѣчества и вашей собственной семьѣ?
И вотъ, вамъ предстоитъ теперь въ вашей борьбѣ рѣшить еще одинъ вопросъ жизни.
Но, прежде этого, вы еще разъ останавливаетесь и озираетесь опять невольно назадъ. Вы видите, что уже давно истерты мундиръ и юпка, въ которыхъ вы увидѣли себя, когда вамъ вздумалось въ первый разъ въ жизни осмотрѣться. Сбылись и не сбылись тѣ предвѣщанія, которыми вы такъ когда-то восхищались, смотря и на мундиръ, и на вашъ корсетъ, и ощущая, что̀ подъ ними такъ тихо и такъ сладко волновалось.
Вы вспоминаете, какъ наряженные въ мундиръ, затянутые въ корсетъ, вы въ полной формѣ выступили на поприще свѣта; какъ радовались вы, глядя на Божій свѣтъ. Горе съ ранней поры не принуждало слезами нищеты орошать насущный хлѣбъ вашъ; думы заботъ и треволненья, вседневной жизни не тревожили дѣтскаго сна; вамъ такъ и рвалось кружиться и ликовать въ шумныхъ хороводахъ толпы.
Бъ этомъ чаду разгулья вамъ и въ голову не приходило подумать, что вы еще не воспитаны. Какъ это могло быть, когда разноцвѣтный воротникъ мундира, корсетъ и юпка, облекавшіе стройно вашъ станъ, иностранные языки, на которыхъ вы читали и ловко объяснялись, нравственныя и ученыя книги, по которымъ вы учились, клавикорды, на которыхъ вы бѣгло играли, такъ ясно показывали вамъ, что вы воспитаны какъ нельзя лучше?
Прошло нѣсколько счастливыхъ лѣтъ въ этомъ убѣжденіи; вашъ умъ и чувство, которые, благодаря судьбѣ, еще не успѣли совсѣмъ оглохнуть и онѣмѣть отъ шума и ликованья, начали вамъ нашептывать что-то въ родѣ наставленій.
Вы бросили испытующій взглядъ на кружащіяся толпы, съ которыми вы до того такъ безсознательно кружились. Предъ вашими глазами открылась ясно Валпургіева ночь земнаго бытія. Блуждая между очарованными группами вамъ не легко было выбраться па свѣтъ изъ вакханалій чародѣйства. Пытаясь, падая, вы остановились, чтобы, собравшись съ силами, спросить себя: гдѣ вы? куда идете? чего вы хотите?
Теперь-то, наконецъ, началось для васъ то, съ чего бы нужно было давно начать вамъ, — нѣтъ, ошибаюсь я, не вамъ, а тѣмъ, которые пустили васъ въ бушующій разгулъ, — на своевольства пиръ. Сѣтуя на прошлое, въ борьбѣ съ собою, вы начали перевоспитывать себя. Трудясь и роясь въ душѣ, вы дошли до убѣжденій, вы научились жертвовать собою; борьба уже не такъ тревожитъ васъ. Съ трудомъ вы наконецъ, дошли и до извѣстной степени самопознанія. Вотъ и вдохновеніе васъ осѣнило.
Протекло полжизни. Въ минуты вдохновенія, когда вамъ можно было глубоко и проницательно взглянуть въ себя, вамъ открылся таинственный источникъ, котораго струи должны васъ освѣжать на поприщѣ борьбы. Предчувствіе объ отдаленной вѣчности вы перенесли и на земное бытіе. Тоска по отдаленной родинѣ напомнила вамъ искать сочувствія.
Вы убѣдились, что, отыскивая земное участіе, вы хотите проявить мысль о безсмертіи въ семьѣ и обществѣ. Вамъ предстоитъ рѣшить вопросъ: какъ устроить вашъ семейный бытъ и какъ найти сочувствіе въ кругу своихъ?
Но что, если васъ не пойметъ та, въ которой вы хотите найти сочувствіе къ убѣжденіямъ, такъ дорого пріобрѣтеннымъ, въ которой вы ищете сотрудницу въ борьбѣ за идеалъ?
Взглядъ на прошедшее напомнитъ вамъ, что вы не должны предоставлять ни случаю, ни произволу, ни корыстной чувственности произнести приговоръ: его отголосокъ отзовется чрезъ четверть столѣтія на потомствѣ, которое, быть можетъ, будетъ попирать ногами давно забытый прахъ вашъ.
Что, если спокойная, безпечная въ кругу семьи, жена будетъ смотрѣть съ безсмысленною улыбкою идіота на вашу завѣтную борьбу? Или какъ Марфа, расточая всѣ возможныя заботы домашняго быта, будетъ проникнута одною лишь мыслію: угодить и улучшить матеріальное, земное ваше бытіе? Что, если, какъ Ксантипа, она будетъ поставлена судьбою для испытанія крѣпости и постоянства вашей воли? Что, если, стараясь нарушить ваши убѣжденія, купленныя полжизнію перевоспитанія, трудовъ, борьбы, она не осуществитъ еще и основной мысли при воспитаніи дѣтей?
А знаете ли, что значитъ этотъ же вопросъ жизни для женщины, которая была такъ счастлива, что разрѣшила для себя, въ чемъ состоитъ ея призваніе, которая, оставивъ дюжинное направленіе толпы, отчетливо и ясно постигаетъ, что въ будущемъ назначена ей жизни цѣль.
Мужчина, обманутый надеждою на сочувствіе въ семейномъ быту, какъ бы ни былъ грустенъ и тяжелъ этотъ обманъ, еще можетъ себя утѣшить, что выраженіе его идеи — дѣла, найдутъ участіе въ потомствѣ. А каково женщинѣ, въ которой потребность любить, участвовать и жертвовать развита несравненно болѣе, и которой не достаетъ еще довольно опыта, чтобъ хладнокровнѣе перенести обманъ надежды, скажите, каково должно быть ей на поприщѣ жизни, идя рука въ руку съ тѣмъ, въ которомъ она такъ жалко обманулась, который поправъ ея утѣшительныя убѣжденія, смѣется надъ ея святыней, шутитъ ея вдохновеніями и влечетъ ее съ пути на грязное распутье?
Гдѣ средства избѣжать всѣхъ этихъ горькихъ слѣдствій заблужденія?
Гдѣ средства съ полною надеждою успокоить вопіющую потребность къ сочувствію?
Что можетъ служить ручательствомъ въ успѣхѣ?
Ни возрастъ женщинъ, ни наше воспитаніе, какъ видите, ни опытъ жизни — не вѣрныя поруки.
Молодость влечетъ ихъ къ суетѣ. Воспитаніе дѣлаетъ куклу. Опытъ жизни родитъ притворство.
Еще счастлива та молодость, въ которой суета не совсѣмъ искоренила воспріимчивость души, въ которой свѣтъ, съ его мелочными приличіями, не успѣлъ оцѣпенить ее и сдѣлать недоступною къ убѣжденіямъ въ Высокомъ и Святомъ. Еще счастлива та молодость, когда толпы молодыхъ и старыхъ прислужниковъ, послѣдователей шаткихъ взглядовъ, воспользовавшись этой воспріимчивостію, не усыпили ее для высшихъ впечатлѣній, не уничтожили возможности понять, образовать себя.
Пусть женщина, окруженная ничтожествомъ толпы, падаетъ на колѣна предъ Провидѣніемъ, когда положивъ руку на юное сердце, почувствуетъ, что оно еще бьется для святаго вдохновенія, еще готово убѣждаться и жить для отвлеченной цѣли.
Правда, вступая въ свѣтъ, женщина менѣе, чѣмъ мущина, подвергается грустнымъ слѣдствіямъ разлада основныхъ началъ воспитанія съ направленіемъ общества. Она рѣже осуждена бываетъ снискивать себѣ трудами насущный хлѣбъ и жить совершенно независимо отъ мущины. Торговое направленіе общества менѣе тяготитъ надъ нею. Въ кругу семьи ей отданъ на сохраненіе тотъ возрастъ жизни, который не лепечетъ еще о золотѣ.
Но зато воспитаніе, обыкновенно, превращаетъ ее въ куклу. Воспитаніе, наряжая, выставляетъ ее на показъ для зѣвакъ, обставляетъ кулисами и заставляетъ ее дѣйствовать на пружинахъ, такъ какъ ему хочется. Ржавчина съѣдаетъ эти пружины, а чрезъ щели истертыхъ и изорванныхъ кулисъ она начинаетъ высматривать то, что отъ нея такъ бережно скрывали. Мудрено ли, что ей тогда приходитъ на мысль попробовать самой, какъ ходятъ люди. Эманципація, вотъ эта мысль. Паденіе — вотъ первый шагъ.
Пусть многое останется ей неизвѣстнымъ. Она должна гордиться тѣмъ, что многаго не знаетъ. Не всякій — врачъ. Не всякій долженъ безъ нужды смотрѣть на язвы общества. Не всякому обязанность велитъ въ помойныхъ ямахъ рыться, пытать и нюхать то, что отвратительно смердитъ. Однакоже раннее развитіе мышленія и воли для женщины столько же нужны, какъ и для мущины. Чтобъ услаждать сочувствіемъ жизнь человѣка, чтобъ быть сопутницей въ борьбѣ, — ей также нужно знать искуство понимать, ей нужна самостоятельная воля, чтобы жертвовать, мышленіе, чтобъ избирать, и чтобы имѣть ясную и свѣтлую идею о цѣли воспитанія дѣтей.
Если женскіе педанты, толкуя объ эманципаціи, разумѣютъ одно воспитаніе женщинъ, — онѣ правы. Если же онѣ разумѣютъ эманципацію общественныхъ правъ женщины, то онѣ сами не знаютъ, чего хотятъ.
Женщина эманципирована и такъ уже, да еще можетъ быть болѣе, нежели мущина. Хотя ей и нельзя по нашимъ законамъ сдѣлаться солдатомъ, чиновникомъ, министромъ, но развѣ можно сдѣлаться мущинѣ кормилицею и матерью — воспитательницею дѣтей, до 8 лѣтняго ихъ возраста? Развѣ онъ можетъ сдѣлаться связью общества, цвѣткомъ и украшеніемъ его? Только близорукое тщеславіе людей, строя алтари героямъ, смотритъ на мать, кормилицу и няньку, какъ на второстепенный, подвластный классъ. Только торговый матеріализмъ и невѣжественная чувственность видитъ въ женщинѣ существо подвластное и ниже себя.
Все, что есть высокаго, прекраснаго на свѣтѣ, — искуство, вдохновеніе, наука — не должно слишкомъ сродняться съ вседневной жизнію; оно утратитъ свою первобытную чистоту, выродится и запылится прахомъ.
И такъ, пусть женщины поймутъ свое высокое назначеніе въ вертоградѣ человѣческой жизни. Пусть поймутъ, что онѣ, ухаживая за колыбелью человѣка, учреждая игры его дѣтства, научая его уста лепетать и первыя слова и первую молитву, дѣлаются главными зодчими общества. Краеугольный камень кладется ихъ руками. Христіанство открыло женщинѣ ея назначеніе. Оно поставило въ образецъ человѣчеству существо, только что отнятое отъ ея груди. И Марфа и Марія сдѣлались причастницами словъ и бесѣдъ Искупителя.
Не положеніе женщины въ обществѣ, — но воспитаніе ея, въ которомъ заключается воспитаніе всего человѣчества, вотъ что требуетъ перемѣны. Пусть мысль воспитать себя для этой цѣли, жить для неизбѣжной борьбы и жертвованій проникнетъ все нравственное существованіе женщины, пусть вдохновеніе осѣнитъ ея волю, — и она узнаетъ, гдѣ она должна искать своей эманципаціи.
Но если ни возрастъ, ни воспитаніе женщины не служатъ ручательствомъ для разрѣшенія вопроса, то еще менѣе можетъ положиться искатель идеальнаго участія на опытъ жизни.
Если мущину, который не жилъ отвлеченіемъ, холодитъ и сушитъ этотъ опытъ, то пресыщенный, охолодѣвшій, обманутый жизнью, онъ рѣдко скрываетъ то, что онъ утратилъ безвозвратно. А женщина вооружается притворствомъ. Ей какъ-то стыдно самой себя, предъ свѣтомъ высказать эти горькія слѣдствія опыта. Она ихъ прикрываетъ остатками разрушенной Святыни. Инстинктъ притворства и наклонность нравиться ей помогаютъ выдержать прекрасно роль подъ маскою на сценѣ жизни. Подложная восторженность, утонченное искуство выражать и взглядомъ и рѣчью теплоту участія и даже чистоту души, — всѣмъ этимъ, всѣмъ снабжаетъ ее суета въ исканіи побѣды. Ей дѣла нѣтъ тогда, какъ дорого окупится эта побѣда, когда, достигнувъ цѣли, сдѣлается опять тѣмъ, чѣмъ была....
Вы ищете. А жизнь между тѣмъ приближается къ закату. Вопросы жизни еще далеко не всѣ разрѣшены для васъ. Вамъ такъ хотѣлось бы снова начать ее; но что однажды кончилось, тому уже —
Продолженія впредь — нѣтъ.