ВОРЪ.
Арабская повѣсть
Я пріѣхалъ однажды въ Бассору, говоритъ извѣстный арабскій писатель Абу-Саидъ-Асман, и явился прямо къ губернатору сего города, Халеду, сыну Абдаллахову. Я нашелъ его въ пріемной залѣ, окруженной низкими софами; полъ ея покрытъ былъ драгоцѣнными коврами персидскими, стѣны изпещрены золотыми надписями изъ Алкорана и поэмъ, сочиненныхъ въ цохвалу Халеда. Средь залы находился фонтанъ, коего вода съ шумомъ низпадала въ мраморный водоемъ, поддерживаемый четырьмя бронзовыми львами, и прохлаждала знойный воздухъ. Вокругъ водоема стояли именитые граждане въ разноцвѣтныхъ шелковыхъ кафтанахъ, съ богатыми чалмами на головѣ, и сухощавые, смуглые шейхи или начальники бедуинскихъ поколѣній, кочевавшихъ тогда въ окрестностяхъ Бассоры: сіи послѣдніе закутаны были въ просторныя епанчи, съ широкими бѣлыми и черными полосами, и на головахъ имѣли белыя полотняныя фезки, обвязанныя трижды снуркомъ изъ пальмоваго волоса. За ними толпою стояли, въ красныхъ и синхъ ферязяхъ, военные чиновники, клевреты и слуги Халеда, сложивъ руки на брюхо и вывернувъ ноги такъ, что острые носки башмаковъ ихъ вдавались нѣсколько въ середину. Самъ Халедъ сидѣлъ, или лучше сказать, лежалъ въ одномъ углу софы. Два маленькіе Араба стояли возлѣ него на софѣ и отгоняли мухъ огромными позолоченными оппхалами; а въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него стоялъ джеллядъ (палачь), съ огромнымъ кривымъ мечемъ подъ мышкой; онъ безотлучно находился при губернаторѣ и не спускалъ съ него глазъ, чтобы по первону мановенію исполнить его приказанія. Въ семъ-то изнѣженномъ положеніи, Халедъ правилъ дѣлами обширной области, рѣшалъ важнѣншія тяжбы, и хладнокровно отдавалъ приказы — бить виновныхъ по пятамъ въ его присутствіи, или отсѣкать имъ головы противъ оконъ его замка.
— «Селямъ алейкумъ (миръ съ тобою)!» возкликнулъ Халедъ, увидѣвъ меня и не трогаясь съ мѣста.
— «Да сохранитъ Богъ правителя!» отвѣчалъ я, положа руку сперва на грудь, а потомъ коснувшись его чела и слегка поклонясь Халеду (1).
--«Мы давно желали бесѣдовать съ тобою!» сказалъ онъ.
— «Да умножитъ Богъ твое благо!» промолвилъ я, и, къ сему обыкновенному отвѣту, присовокупилъ нѣсколько восклицаній, употребитнльныхъ въ подобномъ случаѣ. Халедъ указалъ рукою на софу, и я сѣлъ на ней, въ нѣкоторомъ отъ него разстояніи, поджавъ подъ себя ноги.
— "Ну, Абу-Саидъ! ты всегда при Халифѣ, сочиняешь стихи да врешь, благословенный (2)! Мнѣ сказывали, что въ одной касидѣ, посвященной повелителю правовѣрныхъ (да сохранитъ его Аллахь!), ты пошучивалъ и на мой счетъ. Я не люблю сердишьея на вашу братью, и потому прощаю тебѣ отъ чистаго сердца, не для того, что ты любимецъ пророка (да благословитъ и ласково привѣтствуетъ его Аллахъ!); но я увѣренъ, что ты будешь говорить обо мнѣ совершенно другое, когда узнаешь меня покорочѣ.
— «Правитель (да исполнитъ Аллахъ всѣ твои желанія)!» возкликнулъ я: "меня оклеветали передъ тобою….
— «Полно, полно, братъ (проклялъ тебя отецъ твой (3)! Ужь я знаю васъ, стихотворцы!» сказалъ Халедъ улыбаясь. «Ваше дѣло — выкинуть острое словцо; а тамъ, правда ли, ложь ли — намъ до того какая нужда? Но кстати: ты здѣсь, благословенный. Ты въ стихахъ своихъ говоришь, что я странно рѣшаю дѣла. Вотъ, рѣши за меня одно дѣло, въ которомъ, признаюсь, я долженъ положить мое упованіе на Бога (4). Увидимъ твою премудрость. На сей разъ, и даю тебѣ власть мою: суди! Подойдите сюда, сыны тяжбы! Ты, отецъ сѣдой бороды, разскажи этому господину твою повѣсть.»
Изъ толпы, стоявшей вкругъ водоема, выступили нѣсколько Аравитянъ, между коими привлекъ мое вниманіе одинъ молодой человѣкъ, отличавшійся дивною пріятностію лица и богатою одеждою: на головѣ у него была пышная чалма изъ зеленой іеменской матеріи; въ складкахъ же оной замѣтилъ я остатки розы, заткнутой туда вѣроятно наканунѣ.
— "Повѣсть наша коротка, « сказалъ Аравитянинъ съ сѣдой бородою. „Сыновья мои, коихъ ты видишь передъ собою, поймали вчерашнею ночью, въ нашемъ саду, вотъ этого брата зеленой чалмы, тогда какъ онъ кралъ съ деревъ апельсины. При немъ нашли мы нѣсколько платковъ и рубахъ, которыя онъ такжс припряталъ, изъ бѣлья, просыхавшаго въ саду. Теперь мы привели его къ правителю (да упрочитъ Аллахъ его правосудіе!), дабы онъ исполиилъ надъ нимъ то, что повелѣваетъ законъ исламскій.
--“Да возвеличитъ Аллахъ праведныхъ и да накажетъ клеветниковъ по мѣрѣ клеветы ихъ!» сказалъ я старику; потомъ, обратясь къ юношѣ, примолвилъ: "ты слышалъ рѣчь отца обвиненія; нѣтъ ли у тебя отвѣта на его повѣсть?
— "Онъ говоритъ правду, " — хладнокровно отвѣчалъ юноша.
--"Однако же, судя по твоему великолѣпному наряду, ты долженъ быть богатый человѣкъ. Твое имя? отечество? ремесло твоего родителя ?
— "Меня зовутъ Зейдъ, сынъ Амру. Отецъ мой принадлежаль къ числу именитыхъ гражданъ здѣшняго города. Онъ умеръ, оставя мнѣ въ наслѣдство довольно значительное состояніе; но я прожилъ его.
— "О Зейдъ, сынъ Амру! клянусь Всевышнимъ Аллахомъ, и его пророкомъ, и головою Алія, и глазомъ Халифа, и моей бородою и твоимъ животомъ! у тебя должна быть другая повѣсть. Ты мнѣ кажешься, о сынъ арабскій (да содѣлаетъ Аллахъ лице твое бѣлымъ)! ты мнѣ кажешься юношею прекрасно воспитаннымъ и умнымъ. Въ глазахъ твоихъ я вижу гордость, несвойственную низкому преступнику. Ты напрасно обвиняешь себя въ воровствѣ, не зная конечно, какое наказаніе священный законъ полагаетъ за подобное преступленіе. Тебѣ слѣдуетъ отсѣчь правую руку по локоть….
— «Только руку?» — возразилъ юноша, горько улыбаясь. «Я думалъ, что за это потеряю голову.»
— «Барахахъ Аллахъ (да благословитъ тебя Богъ)!» возкликнулъ я внѣ себя, положивъ въ уста свои палецъ удивленія. "Ты видно, братъ, наскучилъ жизнію, что нарочно дѣлаешь лице твое чернымъ передъ правителемъ (да возвыситъ Аллахъ санъ его!)
--"Это ужь не ваше дѣло, " отвѣчалъ онъ спокойно. — "Исполняйте надо мною то, что повелѣваетъ законъ исламскій. Мы всѣ Божіи и къ Богу возвратимся! Я готовъ подвергнуть себя суду Всевышняго и Его пророка.
— «Нѣтъ другаго божества кромѣ Аллаха, и нp3;тъ силы, ни крѣпости, кромѣ какъ у Аллаха!» вскричалъ я, обратясь къ Халеду. — "Это дѣло, правитель, удивительнѣе небесной птицы Онка и непостижимѣе камня Кимія (5): признаюсь, я и самъ долженъ тутъ положить упованіе мое на Бога. Здѣсь таится что-то мудреное. Но если юноша сей сознается въ винѣ и просить объ исполненіи надъ нимъ того, что повѣлеваетъ законъ исламскій, то….
— «То и я столько же знаю, сколько ты, благословенный!» сказалъ губернаторъ, перебивъ рѣчъ мою. «Я полагалъ, что ты мнѣ дашь добрый совѣтъ. Отведите сего молодца въ тюрьму, а ты, Сахеъъ-эш-шорта (6), пошли глашатаевъ возвѣстить всему городу, что завтра, въ два часа по возхожденіи солнца, на площади большаго базара будутъ исполнять надъ Зеидомъ, сыномъ Амру, судъ Бога и пророка.»
Всѣ удалились изъ залы; я одинъ остался съ Халедомъ, въ лицѣ коего примѣчалъ смущеніе и горесть.
— «Я вижу, о правителъ (да озаритъ Богъ могилу отца твоего)!» сказалъ я Халеду, "что сердце твое окружено облакомъ печали и на рѣсницы твои упала роса состраданія. Вспомни, что сказано въ книгѣ Безошибочной: знаніе всего, что тайно и что явно въ природѣ, принадлежитъ единому Богу: единъ Онъ Всемогущъ и Всевp3;дущъ, единъ направляетъ, кого хощетъ, на путь истины. Нѣтъ сомнѣнія, что этотъ прекрасный юноша не воръ, и что у него должна быть другая повѣсть; но когда онъ скрываетъ ее нарочно, то тебѣ какая нужда узнавать ее? Однако жь, я подамъ теѣѣ добрый совѣтъ. Отклоняйте вину сомнѣніемъ, сказалъ Аллахъ въ Алкоранѣ; посему и тебѣ, правитель, должно стараться извлечь изъ сего несчастнаго какое-либо показаніе, наводящее сомнѣніе на его извѣты: основываясь же на ономъ, ты въ правѣ освободить его отъ казни, коей онъ ищетъ, вѣроятно, съ отчаянія. Ты слышалъ изъ его устъ, что онъ прожилъ все отцовское наслѣдство. Я не сомнѣваюсь, что долги и недостатокъ довели его до поступка, посредствомъ коего рѣшился онъ избавиться отъ тягостной жизни, не имѣя довольно мужества прекратить ее собственною рукою….
— «Ты правъ, Абу-Саидъ!» отвѣчалъ мнѣ Халедъ. "Дружеская бесѣда, увеселенія, вино, могутъ намъ открыть тайну его сердца. Абу-Саидь! ты поэтъ и сочинилъ столько прекрасныхъ стиховъ въ похвалу вина, что навѣрное и пьешь его порядочно….
— "Въ винѣ заключается благо человѣковъ и наслажденіе, говоритъ книга Безошибочная, " сказалъ я съ улыбкою, постигнувъ мысль Халеда.
--«Умно!» возкликнулъ Халедъ. — «Впрочемъ, лишь самъ Аллахъ знаетъ, что должно думать о семъ предметѣ. Я пью хорошсс вино, а что касается до Алкорана, то возлагаю мое упованіе на Бога. Не правда ли, Абу-Саидъ?»
--«Такъ точно, правитель! Намъ зачѣмъ добиваться истиннаго смысла книги Безошибочной? въ ней же сказано: Эль-хикмету, фитнетонъ! т. е. мудрость человѣковъ есть гордость передъ Богомъ.»
Халедъ захлопалъ въ ладони, и черный, безобразный евнухъ, его любимецъ, вышедъ изъ боковой комнаты, явился передъ нами. Халедъ, посмотрѣвъ ему въ глаза, съ значительною улыбкою сказадъ тихимъ голосомъ: "Мурджанъ! послѣ вечерней молитвы, я желаю отужинатъ съ нашимъ пріятелемъ Абу-Саидомъ-Асмаи и тѣмъ молодымъ преступникомъ, котораго я недавно велѣлъ отвести въ тюрьму. Не пускай къ намъ никого изъ постороиннхъ. Мы хотимъ сдѣлать кейфъ (7). Понимаешь?
— «На мой глазъ и мою голову!» — отвѣчалъ важно старый Арабъ и ушелъ тихимъ шагомъ, переваливаясь на обѣ стороны, какъ гусь, и таща за собою по землѣ длинныя полы красной своей ферязи.
Во второмъ часу по захожденіи солнца, въ одной изъ внутреннихъ комнатъ Халедова замка, великолѣпно освѣщенной, приготовлены были, на низкихъ скамейкахъ возлѣ софы, огромные жестяные подносы, уставленные множествомъ мѣлкихъ блюдичекъ. На нихъ лежали разныя отмѣннаго вкуса яствы, сласти, варенья, миндаль и свѣжій виноградъ различныхъ породъ. Шесть глухонѣмыхъ невольниковъ, подъ предводительствомъ стараго Мурджана, стояли рядомъ для прислуги. Халедъ сидѣлъ на софѣ передъ однимъ изъ подносовъ, а по правую сторону помѣстился я на землѣ, поджавъ подъ себя ноги. Губернаторъ подалъ знакъ евнуху, тотъ вышелъ изъ комнаты и черезъ нѣсколько минутъ возвратился съ молодымъ узникомъ.
— «Миръ съ тобою, сынъ Амру!» Халедъ привѣтливо сказалъ Зейду. «Мы давно желали бесѣдовашъ съ тобою: ты гость у насъ.» — Зейдъ низко поклонился губернатору и положивъ правую свою руку сперва себѣ на грудь, а потомъ поцѣловавъ ее въ знакъ почтенія, по обычаю бассорскихъ Аравитянъ, промолвилъ съ покорностію: «Да утвердитъ Аллахъ могущество правосуднаго правителя!»
— "Садись, о сынъ Амру, и откушай съ нами нашей пищи, " —
Зейдъ приблизился безмолвно къ нашему столику и сѣлъ на землѣ противъ меня. Насъ окропили розовой водою и мы принялись за ужинъ. Каждый изъ насъ отвѣдывалъ по немногу изъ блюдичекъ, стоявшихъ передъ нами; а невольники съ удивительною ловкостью уносили на головахъ подносы и замѣняли оные другими. Безмолвіе господствовало во все продолженіе ужина. Вдругъ три мальчика, прекрасные лицомъ и великолѣпно разряженные, вошли въ комнату, держа въ рукахъ пучки розъ и серебряныя ракве (8), наполнннныя ширазскимъ виномъ. Они подали каждому изъ насъ по пучку розъ и наполнили виномъ поставленные передъ нами серебряные стаканы. Зеидъ посмотрѣлъ сперва на Халеда, потомъ на меня, и послѣ нѣсколькихъ минутъ нерѣшимости, послѣдовалъ нашему примѣру и началъ пить вино.
— "Сынъ Амру! ты вѣрно не знаешь, съ кѣмъ судьба дозволяетъ тебѣ бесѣдовать? Это извѣстный Абу-Сандъ-Асмаи, " сказалъ Халедъ, указывая на меня.
Зеидъ началъ пристально всматриваться въ меня и потомъ возкликнуль: — "Ты Абу-Саидъ-Асмаи? Аллахъ! Аллахъ! я хотѣлъ нарочно отправиться въ Дамаскъ, чтобы посмотрѣть на тебя, послушать твоего нашда (импровизаціи) и твоего пѣнія. Предопредѣленіе исполнило мое желаніе наканунѣ моей казни. Мы всѣ Божіи, и къ Богу возврашимся! Я также нáшидъ (импровизаторъ.) "
Между тѣмъ вошли въ комнату шесть раккáсъ (танцовщицъ), цвѣтъ бассорекихъ гавáзи (9). Лица ихъ были прелестнѣе полной луны, станъ прямѣе стебля пальмы и гибче вѣтви бана. Отъ блеска красоты ихъ помрачились у меня глаза, стрѣлы же очаровательныхъ взоровъ ихъ пронзили мое сердце. Онѣ держали въ рукахъ тамбуры и каманджи (10), и подойдя къ нашему столику, сѣли, поджавъ подъ себя ноги, рядомъ на полу, между мною и Зеидомъ, напротивъ Халеда, который сталъ бросать на нихъ розы изъ своего пучка и шутить съ ними свободно. Имъ подали вина, миндалю и винограду.
— «Нѣтъ божества, кромѣ Аллаха, ни пророка, кромѣ Магомета!» возкликнулъ Зеидъ, надъ которымъ вино уже начинало производить свое дѣйствіе. "Я увѣренъ, что и ты, Абу-Саидъ, въ мáджлесѣ (11) самого повелителя правовѣрныхъ не видалъ прелестнѣйшихъ гавáзи. Мнѣ, въ Бассорѣ, никогда не случалось встрѣтить ничего подобнаго симъ шести чудеснымъ лунамъ.
— «Ты нáшидъ?» сказалъ Халедъ, обратясь къ Зеиду. "Посмотримъ твоето искуства. Не хочешь ли состязаться съ Абу-Саидомъ?
« — Тафáддалъ (изволь)!» — отвѣчалъ Зейдъ торжественно, и взядъ тамбуру у сидѣвшей возлѣ него раккасы. Я также потребовалъ тамбуру у другой раккасы, и импровизировалъ слѣдующія стансы:
Что кроешь въ душѣ, исповѣдай ты мнѣ!
Здѣсь все улыбается счастьемъ тебѣ;
И ласки сихъ гурій, и милость Халеда,
И полная дружбы и пѣсней бесѣда.
Богатъ ты отъ Бога умомъ, красотою,
И доблестью сердца, и чувствъ высотою;
Нѣтъ, Нѣтъ! не возможно быть воромъ тебѣ!
Что кроешь въ душѣ, исповѣдай ты мнѣ.
Едва окончилъ я сіи стансы, какъ Зейдъ, нисколько не останавливаясь, началъ пѣть стихами такой отвѣтъ:
"Честь велитъ мнѣ воромъ быть!
Милость чту Халеда я;
Но невиннаго сгубить
Не проси меня!
Кровь во мнѣ моихъ отцовъ;
Честно мы привыкли жить,
Я на казнъ итти готовъ:
Честь велитъ мнѣ воромъ быть!
Необыкновенная пріятность и чистота голоса, совершенство стопосложенія и замысловатость его отвѣта привели всѣхъ насъ въ восторгъ. — «Аллахъ! Аллахъ!» возклинулъ Халедъ; "ты краснорѣчивѣе Кодáмы и остроумнѣе Локмана (12). Нѣтъ, сынъ Амру! ты напрасно ищешь погубить свою голову; я спасу ее, вопреки твоему упрямству. Я знаю разстройство твоего имѣнія; тебя увлекаетъ неумѣстное отчаяніе. Дарю тебѣ десять тысячь динаріевъ: поправь свои дѣла, но признайся, что ты не воръ, и что у тебя есть другая повѣсть.
— «Да продлитъ Богъ годы твои, о правитель!» отвѣчалъ узникъ. "Я не имѣю нужды въ деньгахъ, и хотя прожилъ наслѣдство моего родителя, но мнѣ остается еще значительное имѣніе послѣ матери моей. Я довольно богать; и когда ты исполнишь надо мною то, что повелѣваетъ законъ исламскій, — прошу тебя, правитель, пожаловать ко мнѣ на домъ и убѣдиться, что мною не руководствуетъ ни скудость, ни отчаяніе.
— «Кто же ты таковъ?» спросилъ Халедъ съ жаромъ. «Я знаю, что ты не Зейдъ, сынъ Амру; что ты скрываешь отъ насъ настоящее твое имя. Разскажи намъ твою повѣсть…. Ты молчишь?… Говори, благословенный; полно, полно упрямиться! Между нами союзъ Бога и пророка! Нѣтъ! я увѣренъ, что ты откроешь намь свою тайну. Эй, сáхи (13)! наливавшіе вино почтенному нашему гостю. Сперва бесѣда, а потомъ разправа, говоришъ пословица.» —
Важный Халедъ началъ самъ произносить на-разпѣвъ стихи въ похвалу вина и красоты, Милыя раккáсы, знавшія на-изусть множество прекрасныхъ газаль (14), читали намъ ихъ наперерывъ и восхищали насъ своими остротами; потомъ пустились онѣ танцовать, подъ звукъ своихъ тамбуръ и кастаньетовъ. Ловкость и волшебство тѣлодвиженій сихъ земныхъ гурій, нѣжность ихъ страстныхъ взглядовъ, ихъ умъ, веселость и ласки приводили насъ въ очарованіе. Вино, острыя слова, импровизаціи, лились у насъ обильнѣе водъ Евфрата и Нила: дружба и любовь управляли наслажденіями. Я не помню, чтобы когда-либо въ моей жизни провелъ ночь веселѣе и пріятнѣе. Между тѣмъ, среди забавъ, Халедъ и я не забывали главнаго предмета — овладѣть тайною любезнаго нашего престунника; нѣсколько разъ настоятельно уговаривали мы его открыть намъ истину, и нѣсколько разъ онъ уже близокъ былъ къ тому, чтобъ удовлетворить наше требованіе; но, не взирая на всѣ наши хитрости, убѣжденія, обѣты, и на самое даже дѣйствіе превосходнаго, хотя ненавистнаго небу напитка, — онъ всегда успѣвалъ опомниться вовремя, и оставался при своей тайнѣ. Наконецъ мы удвоили наши усилія, и Зейдъ въ сильномъ движеніи чувствъ сказалъ намъ: «Ля иляхъ илля ллахъ (нѣтъ Бога кромѣ Аллаха)! Да бухетъ мехду нами союзъ Бога и пророка! Оставьте меня теперъ въ покоѣ: завтра, на площади казни, я разскажу вамъ мою повѣсть.» —
Халедъ приказалъ отвести Зеида снова въ тюрьму. Я легъ спать тутъ же на софѣ, подлѣ остатковъ нашего ужина; уснулъ крѣпко и видѣлъ во снѣ, будто я находился въ раю, гдѣ за мои заслуги былъ мнѣ назначенъ жилищемъ великолѣпный садъ, вокругъ котораго возносились семьдесятъ пышныхъ дворцовь, а въ каждомъ дворцѣ было семдесятъ огромныхъ комнать, а въ каждой комнатѣ семдесятъ богатыхъ постелей, а на каждой постелѣ по одной прелестной гуріи, столь милой, столь очаровательной, что если бъ одна изъ нихъ явилась ночью въ нашемъ земномъ воздухѣ, то блескъ ея красоты озарилъ бы всю землю свѣтомъ, равнымъ свѣту семидесяти солнцевъ. Между сими гуріями узналъ и нѣкоторыхъ изъ вчерашнихъ нашихъ раккасъ. Аллахь! Аллахъ! нѣтъ крѣпости, ни могущества, кромѣ какъ у Аллаха!
Едва стало возходить солнце и правовѣрные принялись за утреннюю молитву, какъ у дверей каждаго дома Бассоры послышался стукъ деревяннаго молотка, и громкій голосъ на улицѣ: «Въ два часа по возхожденіи солнца, на площади большаго базара будутъ исполнять надъ Зейдомъ, сыномъ Амру, судъ Бога и пророка. Кто хочетъ видѣть казнь Зейда, сына Амру? Кто хочетъ видѣть судъ Бога и пророка?»
Къ назначенному времени, толпы народа стеклись отовсюду на площадь, коей одну сторону занимали изключительно женщины, закутанныя въ широкія синія, зеленыя и красныя епанчи, а на лицахъ имѣвшія маленькія волосяныя сита чернаго цвѣта, которыя служили имъ вмѣсто покрывалъ и придавали видъ довольно странный. Халедъ, окруженный своимъ дворомъ и многочисленною стражею, пришелъ также на площадь и сталъ неподалеку отъ столба, находившагося посреди оной и у котораго стоялъ уже Зейдъ въ оковахъ; подлѣ него прогуливался огромный Джеллядъ (палачъ) въ красномъ одѣяніи, играя широкимъ обнаженнымъ мечемъ.
Халедъ приказалъ привести къ себѣ преступника — «Зейдъ, сынъ Амру!» сказалъ онъ ему: "Всевышній Аллахъ говоритъ въ книгѣ Безошибочной: отклоняйте вину сомнѣніемъ. Я усматриваю сомнѣніе въ твоей повѣсти, и посему повелѣваю тебѣ объяснить мнѣ, по всей справедливости, настоящій поводъ твоего преступленія.
— «У меня нѣтъ другой повѣсти, кромѣ той, которую ты слышалъ вчера;» отвѣчалъ Зейдъ. «Прикажи, о правитель, исполнить надо мною то, что повелѣваетъ тебѣ законъ исламскій.
— „Какъ? развѣ ты не далъ мнѣ слова, открыть на этомъ мѣстѣ свою тайну?“ съ гнѣвомъ вскричалъ Халедъ.
— „Не помню!“ отвѣчалъ Зейдъ хладнокровно,
Халедъ пришелъ въ изступленіе. Онъ заревѣлъ, какъ раненый левъ въ глухой пустынѣ Тедморской (15), и бросясь на Зейда, ударилъ его нѣсколько разъ по щекѣ. — „Джеллядъ! джеллядъ!“ возкликнулъ онъ; отсѣки этому сыну пса и ослицы правую руку по локоть: да исполнится надъ нимъ судъ Бога и пророка! и сверхъ того, отрѣжь ему конецъ языка, котораго онъ не умѣетъ употреблять на то, чтобы говорить правду передъ закономъ!» —
Палачъ обнажилъ руку преступника и готовился уже нанести на нее орудіе казни, какъ вдругъ сильное волненіе обнаружилось въ толпахъ зрителей. Видъ прекраснаго юноши возбудилъ общее состраданіе. Женщины, бышвія на площади, подняли столь ужасный вой, что Халеду показалось, будто мятежъ вспыхнулъ въ народѣ. Изъ среды женской толпы опрометью выбѣжала дѣвушка, покрытая джельбабомъ (16), держа въ поднятой на воздухъ рукѣ списокъ бумаги, — «Амáнъ! амáнъ!» кричала она съ плачемъ и воплями. «О пророкъ! о Магометъ! о Али! амáнъ!... Халедъ, правосудный правитель! не губи невиннаго! кровь невиннаго дороже всего міра!»
Халедъ подалъ знакъ палачу пріостановиться, и взявъ свитокъ изъ рукъ дѣвушки, развернулъ оный. Въ немъ заключались слѣдующіе четыре стиха:
«Прости ему невинный сей обманъ!
Въ любви воровъ, ты знаешь, не бываетъ;
Когда жь и есть, — правитель также знаетъ:
Не положилъ имъ казни Алкоранъ.»
Прочитавъ сіи стихи, Халедъ приказалъ окружавшимъ его удалиться на нѣкоторое разстояніе и сталъ разспрашивать дѣвушку.
— «Объясни мнѣ твою повѣсть, о дочь арабская!» сказалъ онъ ей.
— «Правосудный правитель (да умножитъ Аллахъ твои добродѣтели)!», отвѣчала она, заливаясь слезами. «Узникъ сей — мой возлюбленный, а я подруга его сердца. Свѣдавъ о намѣреніи отца моего, выдать меня замужъ за стараго, богатаго кади Хатема, онъ не смѣлъ открыть ему взаимныя наши чувства. Ни отецъ мой, ни братья, лично его не знаютъ; но онъ приходилъ иногда тайно въ нашъ садь, отъ котораго я ввѣрила ему ключь, и мы бесѣдовали другъ съ другомъ о взаимной нашей любви, сквозь рѣшетку окна моего терема. Минувшею ночью, онъ также пришелъ въ нашъ садъ въ условленное время; и, дожидаясь его, я къ несчастью уснула. Не видя меня у окна, онъ рѣшился бросить въ оное камнемъ, чтобъ извѣстить меня о своемъ прибытіи. Стукъ камня разбудилъ собаку; на ея лай, отецъ и братья мои бросились въ садъ, и несчастный мой любовникъ, чтобъ охранить честь мою, притворился воромъ; онъ схватилъ нѣсколько бѣлья и нарочно сталъ рвать апельсины: его поймали. Ты видишь, что онъ великодушно пожертвовалъ своею честью и головою, лишь бы только не допустить, чтобъ лицо мое сдѣлалось чернымъ въ глазахъ народа, а можетъ быть и спасти жизнъ мою отъ гнѣва раздраженнаго родителя….»
Несчастная дѣвушка не могла говорить долѣе: слезы и рыданія подавляли голосъ ея. Самъ Халедъ былъ тропутъ ея разсказомъ и благороднымъ поступкомъ честной и нѣжной любви юноши. --«Нѣтъ божества, кромѣ Аллаха, ни пророка, кромѣ Магомета! нѣтъ крѣпости, ни могущества, кромѣ какъ у Аллаха!» возкликнулъ онъ, вознося руки къ небу, и немедленно приказалъ снять оковы съ великодушнаго преступника. Потомъ призвавъ его къ себѣ, нѣжно поцѣловалъ въ чело, между глазами, и сказалъ: «Благородный юноша! Богъ не допустилъ мнѣ совершить надъ тобою неправый судъ. Чтобъ возблагодарить Его за сію милость, я на себя пріемлю обязанность пещись о твоемъ благополучіи, равно какъ и о счастіи будущей твоей подруги. Я изходатайствую у отца ея прощеніе вамъ обоимъ и соглашу его на вашъ союзъ. Между тімъ, дарю вамъ на сватьбу тѣ 10,000 динаріевъ, которыя предлагалъ тебѣ вчера.» —
Извѣстіе о семъ необыкновенномъ произшествіи разнеслось между зрителями съ быстротою молніи. Восклицанія радости и удивленія раздались со всѣхъ сторонъ, и отецъ дѣвицы тутъ же, передъ столбомъ казни, далъ свое соизволеніе на бракъ любовниковъ.
Молодой человѣкъ, который называлъ себя въ этомъ случаѣ Зейдомъ, сыномъ Амру, былъ Саидъ, сынъ Джаферовъ, прославившійся въ послѣдствіи, какъ поэтъ, риторъ и грамматикъ, подъ именемъ Абу-Иавваса.
1) Слова, напечатанныя курсивомъ и восклицанія, поставленныя въ скобкахъ, суть подлинныя и обще-принятыя выраженія арабскія, сохраненныя здѣсь переводчикомъ для того, чтобы познакомить читателя съ настоящимъ тономъ арабскаго разговора.
2) Привѣтствіе, или ласковое слово Арабовъ.
3) Шуточное выраженіе Аравитянъ.
4) Обыкновенная поговорка у Аравитянъ, когда хотятъ сказать: не знаю, мнѣ неизвѣстно.
5) Такъ называется по-арабски философскій камень. Отъ сего слова произходятъ названіи; химія, и съ членомъ аль, альхимія.
6) Начальникъ тѣлохранителей.
7) Техническое слово на Востокѣ, котораго нельзя перевесть ни на одинъ европейскій языкъ. Оно означаетъ вообще всѣ роды наслажденій восточныхъ.
8) Родъ кружекъ, похожихъ на наши кофейники.
9) Гáзіе или Гавáзи, сословіе танцовщицъ и пѣвицъ въ городахъ арабскихъ.
10) Инструменты музыкальные, похожіе на гитары и балалайки.
11) Увеселеніе, собраніе у восточныхъ.
12) Локманъ, Езопъ восточный -- Кодáма, лице поэтическое, которому Аравитане приписывали необыкновенную силу краснорѣчія.
13) Мальчики, которые на восточныхъ пирушкахъ наливаютъ вино и шербеты собесѣдникамъ.
14) Такъ называются восточныя Анакреонтики.
15) Пальмирской. — Тедморомъ Арабы называютъ Пальмиру.
16) Родъ женскаго покрывала, доходящаго почти до колѣнъ.