1904.
[править]Во снѣ и наяву.
[править]Мы встрѣчали Новый годъ у Анны Николаевны Лубянской. Собрался небольшой, безцеремонный кружокъ, и всѣ чувствовали себя какъ дома. Наша хозяйка была премилая женщина. Она овдовѣла мѣсяцевъ четырнадцать тому назадъ и теперь ужъ сняла свое траурное платье. У нея были двѣ прехорошенькія, молоденькія дочери и сынъ, высокій, блѣднолицый, скромный юноша, замѣтно обижавшійся, если его называли юношей.
Самой Аннѣ Николаевнѣ, вѣроятно, уже исполнилось сорокъ лѣтъ, но никто-бы не могъ сказать этого, — такъ она была моложава, свѣжа и красива. Она принадлежала къ числу тѣхъ счастливыхъ женщинъ, на которыхъ время и жизненный опытъ дѣйствуютъ особеннымъ образомъ, т. е. нравственно развиваютъ, а не старятъ.
Мы всѣ, знакомые Анны Николаевны, рѣшительно не могли передать о ней ничего дурного; на ея счетъ не ходило никакихъ сплетенъ. Всѣ мы знали, что она прекрасная мать своимъ дѣтямъ, была доброй женой мужу, самоотверженно ухаживала за нимъ во время его долгой, мучительной болѣзни и искренно его оплакала.
Это послѣднее обстоятельство дѣлало ей тѣмъ больше чести, что мужъ ея, не тѣмъ будь помянутъ, вовсе не принадлежалъ къ числу примѣрныхъ мужей. Онъ женился на Аннѣ Николаевнѣ, лѣтъ девятнадцать тому назадъ, единственно потому, что пришло ему время жениться, а у нея было порядочное приданое. Во все продолженіе супружеской жизни онъ, главнымъ образомъ, занимался своими дѣлами, а на жену и на дѣтей обращалъ мало вниманія.
Знали мы также, или, вѣрнѣе, догадывались, что и Анна Николаевна никогда не была къ нему страстно привязана. Быть можетъ, еслибъ не было у нея дѣтей, все это и не такъ-бы кончилось; но явились дѣти, и она не только примирилась со своей семейной жизнью, но даже, въ теченіе восемнадцати лѣтъ, сумѣла найти въ ней не мало истинныхъ наслажденій — дѣти ея удались, и она могла гордиться ими.
Однимъ словомъ, Анна Николаевна дѣйствительно была хорошая женщина, и мы съ удовольствіемъ рѣшились на ея приглашеніе встрѣтить съ нею Новый годъ.
Въ ожиданіи ужина и полуночи, мы помѣстились поближе къ хозяйкѣ, въ ея красивой гостиной, у камина…
Изъ сосѣдней залы къ намъ доносились веселый смѣхъ и громкіе голоса молодежи. Тамъ устраивались всякія гаданья: приносился пѣтухъ, лился воскъ… Въ будуарѣ Анны Николаевны ея старшая дочь гадала въ зеркало. Туда были спущены портьеры, и никто не впускался.
Нашъ разговоръ не былъ особенно оживленнымъ, никто не старался искусственно подогрѣвать его, и онъ шелъ себѣ мало-по-малу, обрываясь и начинаясь снова, переходя отъ одного предмета къ другому. Намъ не было ни скучно, ни весело, а просто тепло и уютно. Мягкій свѣтъ лампы, прикрытой узорчатымъ абажуромъ, вспыхивающій огонь въ каминѣ — освѣщали знакомыя лица.
Вотъ блѣдная, стройная madame N. поднялась со своего кресла, подсѣла къ роялю и что-то заиграла. Пронеслись, медленно замирая, тихіе гармоническіе звуки. Мы не знали, что это за пьеса, но прервали разговоръ и стали съ удовольствіемъ слушать.
Прошло нѣсколько минутъ. Madame 'N. все играла; вдругъ портьера зашевелилась, въ комнату вбѣжала Marie, старшая дочь Анны Николаевны. Мы оглянулись на нее. Ея хорошенькое личико поблѣднѣло, глаза были широко раскрыты и какъ-то странно горѣли.
— Что съ тобою? — спросила Анна Николаевна. — Или въ зеркалѣ что-нибудь увидала?
— Да! — прерывистымъ голосомъ отвѣчала Marie. — Увидала, мама. Честное слово увидала… и такъ ясно!..
Очевидно, ея сердце сильно стучало, такъ что она даже приложила къ нему руку и продолжала говорить, все съ возрастающимъ волненіемъ:
— Право, видѣла! Сначала комнату, а потомъ садъ… аллея, и даже липовая… такъ ясно! И кто-то идетъ по аллеѣ… Тутъ я не могла больше вынести!
— Ну, что за пустяки! — съ полуулыбкой сказала Анна Николаевна. — Помилуй! Больше часу сидѣть, такъ поневолѣ въ глазахъ зарябитъ и Богъ знаетъ что будетъ казаться…
— Да нѣтъ-же, мама, право…
— Успокойся, успокойся! А еслибъ и видѣла — что-жъ? Тутъ ничего нѣтъ дурного… Въ такомъ случаѣ напрасно не разсмотрѣла, кто идетъ по аллеѣ…
Но Marie ужъ спѣшила въ залу, къ своимъ, чтобъ передать имъ о случившемся съ нею.
Madame N. перестала играть. Мы невольно заговорили о гаданьи, о зеркалѣ.
— Вы, конечно, не вѣрите этому, — сказала madame N.: — но и я, какъ Marie, даю вамъ честное слово, что въ зеркалѣ можно иногда увидать… Я не вдаюсь ни въ какія объясненія, я не знаю что это такое; знаю только, что родная моя тетка при мнѣ разъ гадала и вдругъ говоритъ намъ: «вижу! вижу». Я подбѣжала къ ней, заглянула черезъ плечо ея и, представьте мое изумленіе, тоже увидѣла и потомъ оказалось, что мы видѣли обѣ большую комнату съ зеленой мебелью, съ дверью, Выходящею на балконъ, на стѣнахъ были картины, и я ясно разсмотрѣла даже рамки, даже цвѣтъ и почти узоръ обоевъ.
— Ну и что-же? Чѣмъ это кончилось? — разомъ спросили всѣ.
— А кончилось тѣмъ, что эта моя тетка ровно черезъ годъ, купила недалеко отъ Москвы имѣніе, переѣхала туда, а на слѣдующее лѣто отправилась я къ ней погостить. Она мнѣ писала, что въ имѣніи прехорошенькій домъ, отлично меблированный, доставшійся ей съ полнымъ хозяйствомъ, и убѣдительно приглашала меня… Пріѣзжаю я; она сейчасъ-же, не дала даже снять шляпу, беретъ меня за руку и ведетъ куда-то. Проходимъ мы комнату, другую, третью, она отпираетъ дверь, и я невольно вскрикнула: — я очутилась точно въ такой комнатѣ, какую видѣла въ зеркалѣ, изъ-за плеча ея. «А, вспомнила?» — спрашиваетъ меня тетушка. — Какъ-же, говорю, не вспомнить! Уйдемте, ради Бога отсюда — мнѣ страшно. — «А мнѣ тоже думаешь, не страшно было въ первое время, — говоритъ она. — Какъ увидала я эту комнату, такъ даже отъ покупки хотѣла отказаться. Цѣлый мѣсяцъ сюда не входила, ну, а потомъ ничего, привыкла». — Даю вамъ слово, что это правда! — закончила madame N.
Затѣмъ у каждаго нашелся свой разсказъ.
Всѣ мы слышали отъ своихъ близкихъ что-нибудь подобное. Разговоръ окончательно сталъ вертѣться на таинственномъ и фантастическомъ, и скоро мы очутились въ томъ жутко-пріятномъ настроеніи, которое такъ подходило къ этимъ святочнымъ минутамъ.
Одна только Анна Николаевна ничего намъ не разсказывала. Она молча слушала и, не отрываясь, смотрѣла на огонь въ каминѣ. Но по мѣрѣ того, какъ наши разсказы шли, оканчивались и замѣнялись новыми, я замѣчалъ, что ея лицо становится все серьезнѣе и серьезнѣе. Я догадывался, что у нея есть что разсказать и что, конечно, непремѣнно нужно, чтобъ она разсказала…
— Анна Николаевна! — обратился я къ ней. — А съ вами не было ничего необыкновеннаго въ жизни?
Она чуть замѣтно вздрогнула и обернулась въ мою сторону.
— То-есть, я никогда ничего не видѣла въ зеркалѣ, никогда не являлись мнѣ никакіе призраки; самое необыкновенное, что было со мною, было наяву, въ дѣйствительности…
— Что-жъ такое? Разскажите, пожалуйста!
— Хорошо, разскажу, — сказала она. — Да! Самое необыкновенное, что со мною случилось, было наяву. Но, впрочемъ — нѣтъ, все-же оно началось сномъ… Я воспитывалась здѣсь, въ Петербургѣ, въ пансіонѣ. Была ужъ въ послѣднемъ классѣ, приготовлялась къ выходу. Мои родные жили тогда въ деревнѣ. Но вотъ пріѣхалъ отецъ на нѣсколько недѣль въ Петербургъ, по дѣламъ, и, конечно, навѣшалъ меня почти ежедневно. Какъ-то онъ объявилъ мнѣ, что у однихъ его старыхъ хорошихъ знакомыхъ будетъ балъ, и что онъ обѣщалъ пріѣхать на этотъ балъ со мною. Я, конечно, ужасно обрадовалась. Весь вечеръ продумала объ этомъ первомъ моемъ балѣ, такъ и заснула съ этой мыслью; конечно, и во снѣ грезила о томъ-же. Мнѣ снилось, что я совсѣмъ ужъ приготовилась къ выѣзду, уже надѣто на мнѣ розовое бальное платье. Я стою передъ зеркаломъ и застегиваю перчатку. Вдругъ входитъ отецъ и съ нимъ двое военныхъ, — но я ихъ не знаю. Я вижу только, что одинъ ужъ пожилой полковникъ, а другой — молодой офицеръ. Мнѣ очень хочется разсмотрѣть этого молодого, но онъ стоитъ ко мнѣ спиною. — "Я не могу съ тобою ѣхать, — говоритъ мнѣ отецъ: а тебя проводитъ полковникъ. — Нѣтъ, я не хочу, — отвѣчаю я: — я хочу ѣхать съ Веригинымъ. — И я указываю на молодого офицера, стоящаго ко мнѣ спиною… и просыпаюсь. Этотъ сонъ поразилъ меня необыкновенно. Въ немъ ничего не было особеннаго, кромѣ того, что я сказала, «я хочу ѣхать съ Веригинымъ». Я никогда не слыхала такой фамиліи, да и во снѣ моемъ лица этого господина я не видѣла. Я взяла бумажку и записала фамилію. Въ то-же утро пріѣзжаетъ мой отецъ и привозитъ мнѣ показать матерію, которую купилъ для моего бальнаго платья. Матерія розовая, — та самая, въ какой я себя видѣла во снѣ. Я очень смутилась, но это смущеніе было ничто въ сравненіи съ тѣмъ состояніемъ, въ которое я была приведена, когда отецъ вдругъ вынулъ изъ кармана бумажку, развернулъ ее и подалъ мнѣ.
— Скажи пожалуйста, знаешь ты эту фамилію?
Я читаю: — на бумажкѣ написано «Веригинъ». Я вскрикнула и дрожащими руками дала отцу мою бумажку, на которой была написана та-же самая фамилія. Тутъ пришла и его очередь изумляться: оказалось, что въ ту-же ночь онъ видѣлъ сонъ, совершенно одинаковый съ моимъ, и тоже въ этомъ снѣ его поразила оставшаяся въ его памяти фамилія «Веригинъ», и тоже не видалъ лица этого молодого офицера — видѣлъ его только въ спину. Можете себѣ представить, съ какимъ сердечнымъ замираніемъ отправилась я на балъ. Балъ этотъ былъ блестящій; народу множество. Хозяйка дома и ея дочери встрѣтили меня необыкновенно любезно. Молодые люди сейчасъ-же на-перерывъ стали приглашать меня на танцы. Я танцовала, но, конечно, была въ сильномъ смущеніи и совсѣмъ не потому, что это былъ мой первый выѣздъ — объ этомъ я и позабыла — а потому, что ждала исполненія нашего необыкновеннаго сна. Но время шло, мы протанцовали ужъ нѣсколько кадрилей и не случилось ничего особеннаго. Только вдругъ я слышу странный крикъ. Въ дальнемъ углу огромной залы какое-то движеніе. Вотъ гости разступаются, и трое людей несутъ какого-то офицера. Его несутъ ко мнѣ спиною. Я не вижу его лица, но узнаю его мундиръ, его затылокъ, волосы. Это онъ!
— И съ чего это онъ упалъ въ обморокъ? — слышу я.
— Кто это?
— Да Веригинъ. Вдругъ вошелъ въ залу, вскрикнулъ и упалъ въ обморокъ!
Тутъ у меня голова закружилась и нѣсколько минутъ я не помню, что со мною было. Когда я очнулась — бросилась разыскивать отца. Онъ былъ въ одной изъ дальнихъ комнатъ и преспокойно игралъ въ карты. Я ему разсказала все, что случилось. Онъ изумился и заинтересовался не меньше моего, постарался всячески меня успокоить, а самъ пошелъ узнавать объ этомъ Веригинѣ. Вотъ онъ вернулся. Веригинъ дѣйствительно существуетъ — это молодой офицеръ, но его ужъ нѣтъ въ домѣ. Онъ едва пришелъ въ себя и немедленно-же уѣхалъ; — такъ моему отцу и не удалось взглянуть на него. Весь конецъ этого вечера прошелъ для меня въ туманѣ. Дня черезъ два отецъ уѣхалъ изъ Петербурга обратно въ деревню, а я осталась въ пансіонѣ, мало-по-малу успокоилась и почти забыла о Веригинѣ…
Анна Николаевна замолчала и снова начала глядѣть на огонь камина. Меня поразило выраженіе ея большихъ, черныхъ глазъ, — глаза эти, обыкновенно ясные и спокойные, теперь странно и вдохновенно блестѣли.
— И этимъ все кончилось? — спросили мы.
— Нѣтъ, было продолженіе, — очнулась Анна Николаевна. — Прошло два года, я совсѣмъ ужъ забыла этотъ странный случай. Мнѣ жилось очень весело и беззаботно. Мои родители намѣревались провести всю зиму въ Петербургѣ, а потому мы рано, въ началѣ августа, выѣхали изъ деревни, чтобъ успѣть нанять квартиру и устроиться. Погода была превосходная, въ городѣ все еще довольно душно, и мы почти ежедневно уѣзжали куда-нибудь на дачу. У насъ было много знакомыхъ, и мы не видѣли, какъ шло время.
Какъ-то поѣхали мы въ Петергофъ, къ одному старому пріятелю моего отца — доктору. Мы долго разыскивали его дачу, наконецъ, вышли изъ коляски и пошли пѣшкомъ. Вотъ намъ растолковали, гдѣ онъ живетъ. Я издали увидѣла карету, стоящую у подъѣзда этого дома. Когда мы ужъ совсѣмъ подошли, вышелъ какой-то офицеръ, крикнулъ кучеру и отворилъ дверцу кареты.
Я безсознательно сдѣлала нѣсколько быстрыхъ шаговъ впередъ и ясно различила фигуру садившагося въ карету офицера. Эта фигура была мнѣ знакома. Это былъ опять онъ — Веригинъ… и опять я не разглядѣла лица его, опять увидѣла только такъ памятные мнѣ затылокъ, волосы и мундиръ.
Карета быстро уѣхала.
— Это онъ, онъ! — крикнула я своему отцу. Я не знаю, что со мной сдѣлалось, я вся дрожала какъ въ лихорадкѣ, я едва держалась на ногахъ. Отецъ и мать перепугались, а докторъ, хозяинъ дачи, вышедшій намъ навстрѣчу, даже заставилъ меня выпить какія-то успокоительныя капли.
Наконецъ, я пришла въ себя. Мнѣ нужно было знать: какой это офицеръ уѣхалъ.
— Это былъ Веригинъ? — прямо спросила я доктора.
— Да, Веригинъ, — отвѣтилъ онъ. — Очень милый молодой человѣкъ. Онъ заѣзжалъ ко мнѣ проститься, — я его лечу, и вотъ отправилъ за границу. У него чрезвычайно странная болѣзнь — сильное нервное разстройство. Ему время отъ времени представляется во снѣ и даже наяву женское лицо, и каждый разъ послѣ этого онъ впадаетъ въ нервный припадокъ, а такъ, — совершенно здоровый человѣкъ. Но я надѣюсь, что морскія купанья, прогулка по Европѣ укрѣпятъ его, и онъ избавится отъ этой странной болѣзни…
Можете себѣ представить, съ какимъ интересомъ и волненіемъ я и мои родители слушали этотъ разсказъ. Докторъ-же, услышавъ исторію нашего фантастическаго знакомства съ фамиліею Веригина, просто вышелъ изъ себя.
— Господи! Какая досада! — повторилъ онъ. — Ну, зачѣмъ вышли вы изъ коляски и пошли пѣшкомъ? Еслибъ доѣхали, застали-бы его здѣсь, и тогда-бы все, можетъ быть, уладилось. Это было-бы весьма интересно, еслибъ оказалось, что моему паціенту представляется именно ваше лицо, — обратился ко мнѣ докторъ: — можетъ быть, тогда-бы обошлось и безъ заграничной поѣздки (онъ при этомъ лукаво улыбнулся). Но нельзя-ли это еще поправить?
Онъ велѣлъ подать нашу коляску и поѣхалъ догонять Веригина. Однако, догнать его не могъ. Вернувшись домой, онъ послалъ къ нему письмо съ нарочнымъ. Посланный вернулся обратно съ этимъ письмомъ: — Веригинъ уже уѣхалъ заграницу…
Мы слушали Анну Николаевну съ возрастающимъ интересомъ. Мы были увѣрены, что она не прибавила въ своемъ разсказѣ ни одного слова, да и, наконецъ, ея родители и этотъ самый докторъ, о которомъ она говорила, были живы, и являлись свидѣтелями.
— Что-жъ случилось съ Веригинымъ? — спросила m-me N. — Неужели онъ погибъ за границей?
— Нѣтъ, не погибъ, — отвѣтила Анна Николаевна: — но не вернулся больше въ Петербургъ. Отъ доктора мы узнали, что поѣздка принесла ему пользу — онъ укрѣпился, затѣмъ получилъ назначеніе на Кавказъ, и съ тѣхъ поръ о немъ ничего не было слышно. Въ ту-же зиму я вышла замужъ, хотя мой дядя, Иванъ Петровичъ — котораго вы всѣ знаете — и уговаривалъ меня подождать. Онъ вбилъ себѣ въ голову, что непремѣнно долженъ явиться снова Веригинъ и сыграть въ моей жизни большую роль. Но я не послушалась дяди и вышла замужъ. Прошло много лѣтъ, я окончательно забыла всю эту исторію. Ни разу ни отъ кого не слыхала фамилію Веригина; не только того самаго офицера, но даже и какого-нибудь его однофамильца не встрѣтила. Только года полтора тому назадъ, мѣсяца за три до смерти моего мужа, снова пришлось мнѣ все вспомнить. Какъ-то мужъ вернулся домой и, во время обѣда, вотъ, при всѣхъ дѣтяхъ, объявилъ мнѣ, что онъ по дѣламъ долженъ познакомиться съ генераломъ Веригинымъ, долгое время служившимъ на Кавказѣ, но теперь переведеннымъ въ Петербургъ, и что этотъ Веригинъ навѣрное будетъ посѣщать насъ.
— Это очень интересно, — сказалъ мужъ: — вѣдь, это, по всѣмъ вѣроятіямъ тотъ самый таинственный Веригинъ, который игралъ какую-то необыкновенную роль въ твоей жизни.
Я очень смутилась отъ этихъ словъ. Это имя снова вызвало всѣ мои позабытыя воспоминанія и привело меня опять въ то странное нервное состояніе, котораго я такъ давно не испытывала. Я почему-то ужасно перепугалась. Это былъ просто паническій страхъ. Я стала уговаривать мужа, чтобъ онъ не приглашалъ къ себѣ этого генерала Веригина и не знакомилъ его со мною. Мужъ началъ смѣяться, хоть мнѣ и казалось, что ему смѣяться вовсе не слѣдовало.
Во всякомъ случаѣ, это знакомство не состоялось. Черезъ нѣсколько дней мужъ мой заболѣлъ и съ тѣхъ поръ не вставалъ съ постели. Веригина я никогда не встрѣчала и опять съ тѣхъ поръ не слыхала даже его имени!..
— Такъ, значитъ, окончаніе впредь? — сказалъ я. — Я думаю, Анна Николаевна, что и вы раздѣляете мое мнѣніе о необходимости и неизбѣжности окончанія этой странной исторіи?!
Красивое, совсѣмъ почти молодое лицо Анны Николаевны вспыхнуло.
— Да, дѣйствительно, мнѣ кажется, что я непремѣнно встрѣчусь съ Веригинымъ и знаете-ли, въ послѣднее время, именно вотъ теперь, эта мысль все чаще и чаще приходитъ мнѣ въ голову. И еслибъ вы только знали, какъ я боюсь этой встрѣчи! Если мнѣ кто-нибудь скажетъ, что Веригинъ здѣсь въ Петербургѣ, что я могу съ нимъ встрѣтиться у кого-нибудь изъ общихъ знакомыхъ, — я, право, совсѣмъ уѣду отсюда. Вотъ какъ силенъ страхъ мой.
— Я не понимаю чего вамъ бояться теперь? — улыбаясь замѣтила madame N, подчеркнувши слово «теперь». — Я понимаю, что два года тому назадъ вы еще могли бояться…
— Ну, полноте! Перестаньте! — тоже слабо улыбнувшись, перебила ее Анна Николаевна. — Мнѣ слишкомъ поздно думать о романическихъ развязкахъ фантастическихъ исторій моей молодости. Еслибъ я была моложе, я, можетъ быть, и не боялась-бы встрѣчи съ Веригинымъ, а напротивъ, искала-бы этой встрѣчи. А теперь — боюсь, именно потому боюсь, что мнѣ все кажется, что наша съ нимъ встрѣча должна какъ-нибудь страшно кончиться, что развязка будетъ вовсе не романическая и не счастливая.
Нервы Анны Николаевны были, очевидно, очень разстроены. Она снова вздрогнула, снова поблѣднѣла.
— Однако, который часъ, господа? Можетъ быть пора, ужинать и встрѣчать Новый Годъ? Только странно, что дяди Ивана Петровича нѣтъ, а онъ непремѣнно обѣщался быть…
Мы взглянули на часы. До полуночи оставалось сорокъ минутъ, и Анна Николаевна велѣла подавать ужинъ.
Но мы не успѣли еще перейти въ столовую, какъ раздался звонокъ.
— Это навѣрно дядя, — сказала хозяйка. — Наконецъ-то!
Дѣйствительно, черезъ минуту мы увидѣли старика Ивана Петровича, съ его вѣчно-веселой улыбкой и густыми, совершенно бѣлыми, коротко остриженными волосами.
— А ужъ я думала, что вы обо мнѣ забыли, дядя! — обратилась къ нему хозяйка.
— Не забылъ, Annete, не забылъ! Напротивъ, только о тебѣ и думалъ все: то время! — какъ-то странно помаргивая и, очевидно, насильно удерживая какую-то особенную веселость, заговорилъ Иванъ Петровичъ, цѣлуя руку племянницы. — Но я не одинъ — я привезъ тебѣ гостя.
На порогѣ гостиной показалась незнакомая намъ фигура. Красивый господинъ, лѣтъ сорока пяти, въ генеральскомъ мундирѣ, входилъ нѣсколько смущенно и неувѣренно.
Вотъ онъ остановился посреди комнаты. Я такъ и впился въ него глазами. Я замѣтилъ, что высокая, широкая фигура Ивана Петровича скрываетъ отъ него хозяйку.
Но вотъ Иванъ Петровичъ сдѣлалъ шагъ назадъ и обернулся.
Вошедшій генералъ взглянулъ на Анну Николаевну, его свѣжее, здоровое лицо покрылось необыкновенной блѣдностью, глаза широко раскрылись, онъ отшатнулся и, очевидно, не будучи въ силахъ совладать съ собою, вскрикнулъ.
Иванъ Петровичъ такъ весь и засіялъ отъ радости.
— Рекомендую тебѣ, Annete, — проговорилъ онъ: — Петръ Владиміровичъ Веригинъ.
Анна Николаевна, смущенная, растерянная, даже не въ силахъ была протянуть руку вошедшему. Она тоже впилась въ него глазами съ выраженіемъ страха, ужаса, смущенія и вмѣстѣ съ тѣмъ чего-то страннаго, чего-то даже похожаго на радость. Мы всѣ смотрѣли затаивъ дыханіе и ждали что будетъ.
Генералъ первый вышелъ изъ оцѣпенѣнія. Онъ вдругъ закрылъ лицо руками, повернулся и почти выбѣжалъ изъ комнаты. Анна Николаевна безумно взглянула ему вслѣдъ, слабо вскрикнула, и безъ силъ опустилась въ кресло. Мы всѣ кинулись къ ней. Ея грудь высоко поднималась. Она хотѣла говорить, но не могла.
— Это онъ! Онъ! — наконецъ разслышали мы ея слабый шопотъ.
Въ это время Иванъ Петровичъ ужъ снова входилъ въ гостиную подъ руку съ генераломъ.
— Прости меня, Annete, я, кажется, черезчуръ напугалъ тебя. Но я напугалъ не тебя одну; не знаю кто изъ васъ больше напуганъ: ты, или Петръ Владиміровичъ! Но онъ ужъ простилъ меня, прости и ты.
Наконецъ, Анна Николаевна кое-какъ совладѣла съ собой и протянула руку генералу. Я ясно замѣтилъ, что оба они вздрогнули въ эту минуту.
Иванъ Петровичъ обратился ко всѣмъ намъ.
— Господа! — весело сказзлъ онъ. — Воображаю, какъ вы изумлены и какъ вы ровно ничего не понимаете изъ того, что здѣсь происходитъ. Но вы будете изумлены еще больше, когда я вамъ дамъ надлежащія разъясненія.
— Мы ужъ все знаемъ, — сказалъ я. — Повѣрите-ли, что передъ самымъ вашимъ пріѣздомъ Анна Николаевна разсказала намъ одну очень странную исторію и закончила ее словами, что она очень боится встрѣчи съ господиномъ Веригинымъ.
Иванъ Петровичъ развелъ руками и опустилъ голову.
— Ну-съ, — продолжалъ онъ: — этого еще не доставало. Впрочемъ, чтожъ? Такъ оно и должно быть: чудное и непонятное во всѣхъ подробностяхъ остается чуднымъ и непонятнымъ. Но всеже мнѣ нужно еще кое-что разсказать вамъ, да и самой Аннѣ Николаевнѣ. Мы всѣ здѣсь ея старые друзья, иначе я-бы и не пріѣхалъ сегодня съ Петромъ Владиміровичемъ.
И онъ разсказалъ намъ, что исторія Анны Николаевны всю жизнь не выходила у него изъ памяти. Онъ зналъ навѣрное, что рано или поздно его племянница непремѣнно встрѣтится съ Веригинымъ. Онъ далъ себѣ слово добыть Веригина и узнать отъ него, какое это лицо его преслѣдовало и чѣмъ окончилась исторія его нервной болѣзни.
— И я успѣлъ съ нимъ познакомиться, — говорилъ Иванъ Петровичъ. — Мы сошлись съ нимъ еще восемь лѣтъ тому назадъ, на Кавказѣ, и при его описаніяхъ того лица, которое онъ увидѣлъ въ первый разъ во снѣ, потомъ на яву на балу (тогда ему показалось, что передъ нимъ не живая дѣвушка, а видѣніе), я не могъ сомнѣваться, что это и есть лицо Анны Николаевны. Но я узналъ, что въ послѣдніе годы это лицо оставило его въ покоѣ, и я не разсказалъ ему ничего про мою племянницу. Не говорилъ и ей, и она такъ и не знала, что мы съ Веригинымъ пріятели. Но мысль о неизбѣжности ихъ встрѣчи меня не покидала. Пріѣзжаю я два мѣсяца тому назадъ въ Петербургъ, встрѣчаюсь снова съ Веригинымъ и рѣшаюсь непремѣнно познакомить его съ нашей милой Анной Николаевной. Но сегодняшняго дня я, конечно, не выбралъ-бы для этого знакомства, еслибы Веригинъ сегодня утромъ не явился ко мнѣ и, совершенно разстроенный, не разсказалъ-бы мнѣ, что всю ночь его снова преслѣдовало женское лицо, въ которомъ онъ узналъ черты своего прежняго видѣнія. Все это до такой степени странно, святочно, наконецъ, что я рѣшился устроить святочный сюрпризъ моему пріятелю и моей племянницѣ. Я почти насильно притащилъ сюда Веригина: — отъ этого такъ и запоздалъ. Я ему даже не объяснилъ куда и зачѣмъ его везу, просилъ только положиться на нашу старую дружбу и увѣрилъ его, что въ смѣшное, фальшивое положеніе его не поставлю. Если я отъ старости впалъ въ дѣтство и весь мой поступокъ — дикость: простите меня, добрые люди, но я, воля ваша, торжествую!
Бѣдная Анна Николаевна употребила весь свой тактъ, всю свою находчивость, чтобы выйти изъ неловкаго положенія, въ которое поставилъ ее дядя. Кромѣ того, она, очевидно, боролась съ глубокимъ внутреннимъ волненіемъ.
Мы всѣ поспѣшили ей на помощь. Мы толковали о всевозможныхъ странныхъ психологическихъ явленіяхъ, однимъ словомъ всячески заговаривали ее и генерала Веригина, тоже глубоко потрясеннаго.
Мы перешли въ столовую ужинать. Это былъ странный ужинъ.
Двѣ хорошенькія дочки нашей хозяйки и ея сынъ давно знали исторію о Веригинѣ и теперь раздѣляли волненіе своей матери. Они просто съ паническимъ страхомъ глядѣли на генерала.
Но вотъ пробило 12 часовъ. Мы высоко подняли бокалы, поздравили хозяйку съ Новымъ Годомъ и отъ души пожелали ей счастья.
— А, вѣдь, вся эта исторія непремѣнно должна хорошо кончиться! — шепнулъ мнѣ Иванъ Петровичъ. — Я не умру покойно, пока не отпирую на свадьбѣ у племянницы. Веригинъ отличный человѣкъ — я его знаю, а отъ судьбы не уѣдешь!
И дѣйствительно, генералъ Веригинъ и Анна Николаевна отъ своей судьбы не уѣхали.
Черезъ полгода мы всѣ пировали на ихъ свадьбѣ. Наша милая Анна Николаевна была въ этотъ день такъ молода и хороша, что никто-бы не могъ назвать ее матерью двухъ прелестныхъ дѣвушекъ, которыя радостно плакали, обнимая и поздравляя своего новаго отца, сумѣвшаго очень скоро, вмѣсто паническаго страха, возбудить въ нихъ къ себѣ самое горячее чувство.
1878 г.