Второй бракъ Наполеона I.
[править]Артуръ Аданъ составилъ интересную книгу о Наполеонѣ I подъ заглавіемъ «Napoléon intime». Первое изданіе этой книги распродано было въ Парижѣ въ первый же день по отпечатаніи ея. И неудивительно: въ ней есть много занимательнаго касательно интимной жизни великаго императора французовъ. Но особенно любопытны страницы, посвященныя разсказу о второмъ бракѣ Наполеона I и сожительствѣ его съ Маріей-Луизой. О томъ, почему и какъ развелся онъ съ первой своей женой, Жозефиной, недавно разсказывалось подробно въ «Вѣстникѣ»[1]. Теперь познакомимся и съ вторичнымъ супружествомъ Наполеона по тѣмъ многочисленнымъ даннымъ, какія собраны въ «Napoléon intime».
Исключительной цѣлью второго брака Наполеона являлось упроченіе династіи, и потому для главы ея было важно, чтобы, по возможности, династія эта была равносильнаго достоинства съ тѣми династіями, какія царствовали тогда въ Европѣ. Въ виду этого послѣдовало сознаніе совѣта министровъ, которые и должны были сдѣлать выборъ между русской великой княжной и принцессами австрійской и саксонской. Большинство членовъ Совѣта подали голосъ за предварительное обращеніе къ Россіи.
Однако русскій дворъ, вполнѣ признавая важность оказанной ему чести, медлилъ выраженіемъ своего согласія. Дѣло объяснялось тѣмъ, что императоръ Александръ Павловичъ вполнѣ соглашался на этотъ бракъ своей сестры, но императрица-мать не рѣшалась выдать дочь свою за императора французовъ.
Скорѣе задѣтый за самолюбіе, нежели истомившійся этой недостаточной поспѣшностью, Наполеонъ направилъ взоры свои на австрійскій дворъ. По дипломатическимъ сношеніямъ, австрійскій дворъ зналъ о предложеніи, сдѣланномъ Россіи. Больше всего опасаясь политическихъ послѣдствій франко-русскаго союза, онъ не задумался дать свое согласіе, и чтобы русскій государь не успѣлъ предупредить австрійскаго, въ Вѣнѣ рѣшено было ускорить осуществленіе брака Наполеона съ эрцгерцогиней Маріей-Луизой.
Когда все было условлено, тогда состоялось рѣшеніе, что маршалъ Бертье отправится въ Вѣну для заключенія брачнаго контракта съ молодой эрцгерцогиней, по довѣренности.
По заключеніи брачнаго контракта въ Вѣнѣ, Наполеонъ, — какъ прежде всего человѣкъ ума, а потомъ уже сердца, — испыталъ невыразимое удовлетвореніе, не безъ примѣси гордаго сознанія, что вотъ онъ, человѣкъ столь низменнаго происхожденія, связанъ брачными узами съ дочерью одной изъ стариннѣйшихъ въ мірѣ царственныхъ фамилій. Но въ то же время, какъ человѣкъ сердца, онъ торжествовалъ при мысли, что по пути изъ Вѣны въ Парижъ ѣхала молодая дѣвушка, которой едва минуло двадцать лѣтъ, хорошенькая собой, свѣженьная блондинка, которую ему предстояло посвятить въ первыя тайны Гименея. И онъ ощутилъ въ себѣ охмѣляющіе приливы первой страсти.
Тогдашнее настроеніе Наполеона вполнѣ обрисовывается въ письмахъ, адресованныхъ къ королю Виртембергскому дочерью его Екатериной, находившейся въ то время при императорѣ: "Вы никогда не повѣрили бы, дорогой папа, — писала она, — на сколько онъ влюбленъ въ будущую свою жену. Онъ совсѣмъ безъ ума отъ нея до такой степени, что я никогда не могла бы себѣ этого представить и просто не въ силахъ этого описать…
…Чтобы показать, до какой степени императоръ занятъ будущей своей женой, скажу вамъ, что онъ призвалъ къ себѣ портного и сапожника, чтобы вырядиться съ особой тщательностью. Кромѣ того, онъ учится вальсировать. Все это такія вещи, которыхъ ни вы, ни я не могли бы себѣ вообразить…
«…Еще одна деликатность со стороны императора, о которой я должна сказать вамъ прежде, чѣмъ окончить свое письмо, — онъ сдѣлалъ распоряженіе снять изъ галлереи Діаны всѣ картины, изображающія его побѣды надъ Австріей. Помимо того, онъ не желаетъ уже теперь учреждать здѣсь орденъ des Trois Toisons, такъ какъ двѣ эпохи, обозначенныя на орденѣ, служатъ напоминаніемъ о двухъ вступленіяхъ въ Вѣну, — легенду эту онъ хочетъ совершенно измѣнить…»
По этимъ свѣдѣніямъ, вполнѣ подтвержденнымъ барономъ Меневалемъ, Наполеонъ призывалъ къ себѣ моднаго портнаго Леже (работавшаго на красавца Мюрата), и съ изрядной угловатостью упражнялся въ вальсѣ.
Политика награждала Наполеона новой супругой, и онъ льстилъ себя надеждой одержать побѣду надъ молодой своей женой. Съ этой цѣлью, чтобы расположить къ себѣ Марію-Луизу съ первой встрѣчи, пустился онъ на романическія измышленія.
Съ точки зрѣнія строгихъ условій придворнаго этикета устройство перваго свиданія новобрачныхъ было не легко.
Наведены были справки во всѣхъ спеціальныхъ трудахъ, трактующихъ отъ этомъ предметѣ, пробуждены отъ ихъ глубокаго сна всѣ запылившіеся указы, покоившіеся въ архивахъ; затѣмъ Шварценбергъ вмѣстѣ съ Наполеономъ основательно обсудилъ всѣ эти формальные вопросы. Въ концѣ концовъ, утверждена была цѣлая масса торжественныхъ постановленій.
Рѣшено было именно, что ихъ величества встрѣтятся подъ шатрами, раскинутыми для этого случая между Компьеномъ и Суасономъ, въ двухъ миляхъ отъ послѣдняго.
Когда же Наполеонъ узналъ, что императрица изъ Витри направилась въ Суасонъ, простой смертный, по обыкновенію, взялъ у него верхъ надъ вопросами чувства, и пренебрегши императорскимъ своимъ саномъ и формальностями церемоніала, онъ немедленно сѣлъ въ коляску вмѣстѣ съ неаполитанскимъ королемъ и поѣхалъ инкогнито, безъ свиты. Императоръ успѣлъ уже сдѣлать пятнадцать лье, когда въ Курселлѣ встрѣтилъ поѣздъ императрицы. Онъ подошелъ къ каретѣ ея величества, не будучи узнанъ. Но конюшій, не предупрежденный на счетъ намѣреній императора, открылъ дверцы кареты и опустилъ подножку, крикнувъ:
— Императоръ!
Наполеонъ бросился на шею Маріи-Луизѣ, которая вовсе не была приготовлена къ такой внезапной и любезной встрѣчѣ; затѣмъ немедленно распорядился во весь духъ ѣхать въ Компьень, куда прибылъ въ десять часовъ вечера.
Галопомъ промчались они мимо торжественно воздвигнутыхъ шатровъ и передъ придворными церемоніймейстерами, которые, держа пергаменты свои въ рукахъ, съ изумленіемъ смотрѣли на происходившее передъ ними нарушеніе условій этикета.
Само собой разумѣется, установленъ былъ также деликатный пунктъ на счетъ отношеній императора и императрицы съ 28 марта — день прибытія въ Конпьень и до 1 апрѣля — число, когда должно было состояться освященіе гражданскаго брака. Точно было выяснено, что императоръ, во время пребыванія въ Компьенѣ, будетъ ночевать въ отелѣ канцлерства, а не во дворцѣ.
И вотъ 28 марта, въ 10 часовъ вечера, послѣ курселльской встрѣчи, императорскій поѣздъ въѣхалъ въ Компьенскій дворецъ. Для ихъ величествъ и для всего двора сервированъ былъ ужинъ въ галлереѣ Франциска I. Подъ покровительствомъ этого любезнаго короля, обращался Наполеонъ къ юной и свѣжей, какъ роза, супругѣ своей съ горячими рѣчами, которыя сопровождались молящими взорами. Марія-Луиза краснѣла въ нѣмомъ удивленіи. Желая разсѣять сомнѣнія той, которая была женой его лишь по довѣренности, императоръ обратился къ авторитету кардинала Феша, сказавъ ему въ присутствіи императрицы:
— Не правда ли, вѣдь мы повѣнчаны самымъ настоящимъ образомъ?
— Да, ваше величество, по гражданскимъ законамъ, — отвѣчалъ кардиналъ, отлично понимая тотъ выводъ, какой желательно было извлечь изъ его отвѣта… Завтракъ, на другой день, по распоряженію Наполеона накрытый въ покояхъ Маріи-Луизы ея фрейлинами, избавляетъ отъ необходимости объяснять, какимъ образомъ была нарушена послѣдняя часть церемоніала и почему покои отеля, занятаго канцлерствомъ, не оказали гостепріимства царственному своему постояльцу…
По словамъ его камердинера, «поговоривъ съ императрицей, Наполеонъ вернулся въ свою комнату, надушился одеколономъ и въ одномъ халатѣ секретно вернулся въ императрицѣ». Въ дополненіе въ своему разсказу, Констанъ прибавляетъ: «на другое утро, во время своего туалета, императоръ спросилъ меня, замѣтилъ ли кто-нибудь скачекъ, который онъ произвелъ въ программѣ».
Этимъ крайнимъ нетерпѣніемъ могущественнѣйшій монархъ Европы только лишній разъ показалъ, что темпераментъ его съ 1796 года нисколько не измѣнился. Любовныя настоянія императора, обращенныя въ Маріи-Луизѣ, не уступаютъ пламеннымъ письмамъ генерала Бонапарта къ Жозефинѣ.
Задавшись цѣлью воспламенить сердце Маріи-Луизы, Наполеонъ не зналъ, какой бы жаркій маневръ пустить ему для того въ ходъ, и, какъ почти всегда случается въ подобныхъ случаяхъ, самъ первый влюбился. Всѣмъ существомъ проникнутый восторгомъ отъ столь лестнаго союза, взволнованный всѣми своими чувствами, при видѣ кроткой и нѣжной молодой дѣвушки, которая ему принадлежала, Наполеонъ положительно переживалъ новую весну. Но, быть можетъ, то было мимолетное чувство, страсть, быть можетъ императоръ спохватился и установилъ сдержанныя отношенія, составляющія обычное правило.
Нисколько. По отношенію въ своей женѣ, онъ всегда желалъ быть хорошимъ мужемъ, желалъ устроить счастливый и мирный семейный очагъ.
При выполненіи этой задачи, въ Маріи-Луизѣ онъ встрѣтилъ болѣе податливую, болѣе кроткую натуру, нежели была натура Жозефины и, что бы ни говорили въ пользу извиненія непростительной измѣны второй императрицы въ дни окончательнаго паденія Наполеона, можно утверждать, что Марія-Луиза была очень счастлива во время сожительства своего съ императоромъ.
Въ данномъ случаѣ всего важнѣе свидѣтельство самой Маріи-Луизы, въ ея письмахъ, адресованныхъ къ наиболѣе интимнымъ ея подругамъ, графинямъ Колоредо и Кренневилль.
По числамъ и отрывкамъ изъ ея писемъ видно, что мнѣніе императрицы не мѣнялось во все время пребыванія ея съ императоромъ:
«… Не могу придумать лучшаго для васъ пожеланія, какъ пожеланіе вамъ такого же счастія, каково мое… Вы можете себѣ представить, что у насъ нѣтъ недостатка въ удовольствіяхъ въ такомъ большомъ городѣ, какъ Парижъ, но для меня всего пріятнѣе тѣ минуты, какія я провожу съ императоромъ».
«… И вы можете себѣ представить то горе, какое причиняетъ мнѣ отсутствіе императора. Оно утолится лишь съ его возвращеніемъ. Я терзаюсь и тревожусь безпрестанно. Одинъ день безъ писемъ можетъ принести меня въ отчаяніе, а когда я получаю письмо, то утѣшаюсь всего на нѣсколько часовъ…»
«… Написала бы вамъ собственноручно, если бы не готовилась къ отъѣзду въ Майнцъ, гдѣ свижусь съ императоромъ. Не говорю вамъ о моей радости, вы сами легко ее себѣ представите…»
Въ это время Марію-Луизу не стѣсняли никакія обязательства. Напротивъ того, въ ея интересахъ было выставить напоказъ враждебныя чувства, которыми единственно она могла извинить недостоинство своего поведенія: она была тогда въ связи съ Адамомъ Адальбертомь, графомъ де-Нейппергъ, скромнымъ австрійскимъ генераломъ, состоявшимъ ея любовникомъ съ 1814 года. Единственное достоинство этого генерала заключалось въ черной повязкѣ, прикрывавшей впадину, объяснявшуюся отсутствіемъ лѣваго его глаза. Прибавимъ, что отъ этой связи у нея былъ сынъ задолго до смерти имнератора. И вотъ, когда эта великая новость стала распространяться по Европѣ, Марія-Луиза писала:
«Императоръ Наполеонъ не только не обращался со мной дурно, какъ всѣ полагаютъ, а напротивъ, всегда оказывалъ мнѣ всякое вниманіе…»
Не будемъ останавливаться на вставкахъ, въ томъ же письмѣ, въ родѣ: «У меня никогда не было горячаго чувства къ Наполеону». Чѣмъ объясняется это опроверженіе, вплетаемое ею во всякое письмо, въ 1821 году, если не пощадой Нейпперга, всеконечно, ревновавшаго ее въ Наполеону?
Выраженія нѣжной привязанности, которыми Наполеонъ не переставалъ осыпать свою вторую супругу, желая во что бы то ни стало сдѣлать ее счастливой, — не подлежатъ никакому сомнѣнію: друзья и враги въ своихъ мемуарахъ открыто свидѣтельствуютъ о нихъ.
«При дворѣ и въ городѣ, — по словамъ Фуше, — дано было распоряженіе угождать молодой императрицѣ, которая безраздѣльно заполонила Наполеона; съ ея стороны это было даже нѣчто въ родѣ ребячества…».
«Императрица Марія-Луиза, молодая и незначительная супруга Наполеона, — говоритъ другой очевидецъ, — была предметомъ горячихъ его заботъ. Счастливый императоръ не сводилъ съ нея влюбленныхъ взоровъ. Видно было, что онъ съ гордостью желалъ показать ее всѣмъ и повсюду…».
«Императоръ, — говоритъ де-Шампаньи, — былъ лучшимъ мужемъ въ мірѣ: невозможно относиться въ женѣ съ большей заботливостью, съ болѣе тонкимъ и великодушнымъ вниманіемъ, чѣмъ онъ…».
Съ удовольствіемъ констатировалъ онъ фактъ, что жена его была экономна, чего никогда не могъ онъ добиться отъ Жозефины. По поводу чрезмѣрныхъ тратъ послѣдней, полтора года спустя послѣ развода, въ одномъ изъ писемъ въ Мольену, императоръ проводитъ параллель, въ пользу второй своей жены:
«…Императрица Луиза располагаетъ тысячью экю. Она никогда не тратитъ этой суммы. Она расплачивается по своимъ расходамъ каждую недѣлю, въ случаѣ необходимости, лишаетъ себя туалетовъ и подвергаетъ себя лишеніямъ, чтобы не имѣть долговъ…»
При наступленіи Новаго года, императоръ, желая сдѣлать денежный подарокъ Маріи-Луизѣ, спросилъ ее, ее намѣрена ли она подарить что-нибудь своимъ сестрамъ. Она отвѣтила, что думала уже о томъ и заказала нѣсколько драгоцѣнныхъ вещей на сумму около двадцати пяти тысячъ франковъ. Онъ нашелъ это нѣсколько недостаточнымъ. Но она возразила, что сестры ея не такъ избалованы, какъ она, и что имъ эти подарки покажутся великолѣпными. Тогда императоръ сказалъ ей, что хочетъ подарить ей на Новый годъ двадцать пять тысячъ франковъ. Затѣмъ онъ передумалъ и обѣщалъ ей пятьдесятъ тысячъ франковъ. Въ концѣ концовъ императрицѣ передали отъ него сто тысячъ франковъ.
Никогда не стремился Наполеонъ къ тому, чтобы къ семейной жизни примѣнять свой непоколебимый авторитетъ, согласно обычнымъ его біографамъ, столь присущій его характеру. Онъ зналъ, что добрыя супружества создаются изъ взаимныхъ уступокъ, и, во избѣжаніе пререканій, охотно подчинялся тому, что не всѣ приказанія его исполнялись, даже передъ персоналомъ его двора.
"Осенью, послѣ свадьбы императора, — свидѣтельствуетъ генеральша Дюранъ, — дворъ нѣкоторое время проводилъ въ Фонтенебло. Повсюду топили, исключая покоевъ императрицы. Привыкнувъ въ печамъ, она увѣряла, что каминъ ее безпокоитъ. Однажды императоръ пріѣхалъ въ ней на нѣсколько дней. Выходя, онъ жаловался на холодъ и приказалъ дежурной фрейлинѣ велѣть затопить. Когда императоръ уѣхалъ, императрица запретила топить. Дежурной фрейлиной была въ тотъ день m-lle Рабюссонъ, молодая особа, только что вышедшая изъ Эвуана, очень откровенная и прямая. Императоръ вернулся два часа спустя и спросилъ, почему не исполнили его приказанія.
" — Ваше Величество, — отвѣчала фрейлина: — императрица не желаетъ, чтобы топили. Она у себя, и я обязана ей повиноваться.
"Императоръ очень смѣялся надъ этимъ отвѣтомъ и, вернувшись въ себѣ, сказалъ находившемуся у него маршалу Дюроку:
" — Знаете ли, что мнѣ сказали у императрицы? Что я тамъ не у себя и что мнѣ тамъ не затопятъ камина.
«Отвѣтъ этотъ забавлялъ дворъ въ теченіе нѣсколькихъ дней».
Конечно, можно бы допустить, что всѣ эти любезности не что иное, какъ придворныя сплетни, но онѣ подтверждаются другими фактами, аналогичными по своему характеру, которые свидѣтельствуютъ о многократныхъ случаяхъ проявленія нерѣшительности и слабой воли Наполеона въ его семейной жизни.
Марія-Луиза не безъ основанія могла сказать австрійскому посланнику: «я не боюсь Наполеона, но я начинаю думать, что онъ боится меня».
Просто поразительно, какъ императоръ нѣкоторымъ образомъ унижался до того, что обратился разъ съ просьбой къ иностранцу, чтобы тотъ сдѣлалъ Маріи-Луизѣ замѣчаніе на счетъ ея поведенія. Предоставимъ князю Меттерниху разсказать объ этомъ любопытномъ инцидентѣ.
"Лѣтомъ 1810 года Наполеонъ, вставши съ постели, какъ-то задержалъ меня въ Сенъ-Клу. Когда мы остались одни, онъ сказалъ мнѣ довольно смущеннымъ тономъ, что я могу оказать ему услугу.
"Дѣло касается императрицы, она молода, неопытна и не знаетъ еще нравовъ этой страны, ни характера французовъ.
"Я приставилъ въ ней княгиню Монтебелло. Это именно то, что ей требуется, но княгиня поступаетъ иногда легкомысленно. Вчера, напримѣръ, гуляя съ императрицей по парку, она представила ей одного изъ своихъ кузеновъ. Императрица разговаривала съ нимъ и была въ данномъ случаѣ не права. Если она допуститъ, чтобы ей представляли молодыхъ людей, разныхъ дальнихъ кузеновъ, она скоро сдѣлается добычей интригановъ. Во Франціи у всякаго всегда найдется просьба о какой-нибудь милости. Императрица попадетъ въ осадное положеніе, а, между тѣмъ, не располагая возможностью удовлетворять просьбы, она будетъ подвергаться тысячѣ непріятностей.
"Я сказалъ Наполеону, что раздѣляю его взглядъ на это дѣло, только не понимаю хорошенько мотива, побудившаго его сдѣлать мнѣ это дружеское сообщеніе.
" — Дѣло въ томъ, — отвѣтилъ мнѣ Наполеонъ, — что я желалъ бы, чтобы вы поговорили по этому поводу съ императрицей.
"Я выразилъ ему свое удивленіе, почему онъ не хочетъ сдѣлать это самъ.
" — Совѣтъ этотъ, — сказалъ я ему, — прекрасенъ, разуменъ, и императрица обладаетъ слишкомъ прямымъ умомъ, чтобы не оцѣнить его.
« — Я предпочитаю, — перебилъ онъ меня, — чтобы вы взяли на себя это порученіе. Императрица молода и можетъ подумать, что это мои причуды, какъ мужа. Вы же министръ ея отца и другъ ея дѣтства: ваши слова произведутъ на нее сильнѣйшее впечатлѣніе, чѣмъ то, что я бы могъ ей сказать».
Тотъ же характеръ носятъ на себѣ нѣсколько строкъ, написанныхъ рукой Наполеона; въ нихъ точно также обнаруживается тревожная осторожность, какою окружалъ онъ особу императрицы. Строки эти адресованы въ начальнику главной полиціи:
«Бюллетень „Gazette de France“ переполненъ сегодня смѣшными подробностями на счетъ императрицы. Дайте хорошій нагоняй автору этой статьи. Онъ говоритъ о чижикѣ, о маленькой собачкѣ, изобрѣтенныхъ нѣмецкой глупостью и перенесенныхъ во Францію. Редакторы нашихъ газетъ порядочное дурачье».
Невозможно описать радость Наполеона, когда три мѣсяца спустя послѣ свадьбы, императрица почувствовала первые симптомы беременности. Счастье это достигло своего апогея, когда она разрѣшилась сыномъ.
Какой дивный сонъ! Воспитанникъ военной школы, голодавшій артиллеристъ теперь становился основателенъ династіи, призванной управлять обширнѣйшей имперіей въ Европѣ, и наслѣдникъ его оказывался внукомъ монарха.
Не могъ-ли онъ считать себя избранникомъ Божіимъ, онъ, который послѣ столь удивительной карьеры, видѣлъ себя предметомъ этого Божественнаго промысла.
Во время родовъ, которые были весьма тяжкими, счастье какъ-будто вздумало оспаривать у Наполеона это несравненное его благополучіе. Когда акушеръ Дюбуа пришелъ доложить, что ребенка можно спасти лишь цѣною жизни матери, — въ этотъ трогательный моментъ предстала жестокая альтернатива. Если бы императоръ былъ такимъ человѣкомъ, какимъ его выставляли, — эгоистомъ, приносящимъ въ жертву все, ради своихъ личныхъ интересовъ, онъ преимущественно просилъ бы спасти жизнь ребенка. Развѣ не ребенокъ былъ единственной цѣлью его брака съ Маріей-Луизой?
Наполеонъ не задумался ни на одну минуту и крикнулъ: «Думайте исключительно о матери». Сердце супруга подавило голосъ императора. Пускай гибнутъ грандіозныя мечты потомства, предвкушавшіяся родительскія радости, безсмертіе его дѣла! Прежде всего хотѣлъ онъ сохранить жену свою, простую, добрую жену, данную ему политикой, но которую законная и горячая любовь его хотѣла сберечь.
Пришлось прибѣгнуть къ щипцамъ. Всего нѣсколько мгновеній могъ выдержать императоръ мучительное томленіе при видѣ этой ужасной операціи, длившейся двадцать минутъ. Онъ выпустилъ руку императрицы, которую держалъ въ своихъ рукахъ, и удалился въ свою уборную, блѣдный, какъ смерть.
Наконецъ, 20 марта 1811 года, въ 8 часовъ утра, родился ребенокъ. Какъ только императору дали знать о томъ, онъ бросился въ своей женѣ и сжалъ ее въ своихъ объятіяхъ. Въ теченіе семи минутъ ребенокъ не подавалъ признака жизни. Наполеонъ поглядѣлъ на него, счелъ его мертвымъ, не произнесъ ни слова и все свое вниманіе сосредоточилъ на императрицѣ. Наконецъ, ребенокъ закричалъ, тогда императоръ подошелъ и обнялъ своего сына.
Въ Тюльерійскомъ саду толпа съ безпокойствомъ ожидала разрѣшенія императрицы. Двадцать одинъ пушечный выстрѣлъ долженъ былъ возвѣстить о рожденіи дочери и сто выстрѣловъ — о рожденіи сына. При двадцать второмъ выстрѣлѣ безумная радость овладѣла народомъ. Наполеонъ, стоя за гардинами у одного изъ оконъ императрицы, наслаждался при видѣ общаго восторга и казался глубоко растроганнымъ: крупныя слезы катились по его щекамъ, а онъ не замѣчалъ ихъ. Подъ этимъ впечатлѣніемъ онъ вторично подошелъ и поцѣловалъ своего сына.
Съ той поры Наполеону не суждено было болѣе переживать слезъ радости, ибо счастье улыбнулось ему тутъ въ послѣдній разъ.
Со времени рожденія его сына стала собираться гроза, которая унесла императора за океанъ, одинокимъ, безъ жены, безъ ребенка, лишеннаго власти и свободы!
Рожденіе римскаго короля вызвало невыразимо восторженный энтузіазмъ. Вся Европа приняла участіе въ этой радости. Самъ Мессія не былъ бы встрѣченъ съ большей восторженностью. Всѣ поэты, знаменитые и малоизвѣстные, присылали свои оды, стансы, кантаты и пѣсни, на всѣхъ языкахъ: по-французски, по-нѣмецки, по-фламандски, по-итальянски, по-гречески, по-латыни и по-англійски!
Послѣ столь естественнаго возбужденія, вызваннаго этимъ всеобщимъ восторгомъ, достигнувъ апогея въ удовлетвореніи своего честолюбія, Наполеонъ вернулся къ свойственному ему настроенію и характеру. Мы видимъ его въ его семьѣ, такимъ же обыкновеннымъ, такимъ же мирнымъ, какъ самый обыкновенный изъ супруговъ. Въ отношеніи этого обожаемаго ребенка онъ былъ тѣмъ же «papa gâteau», тѣмъ же «oncle Bibiche», какимъ Бонапартъ, первый консулъ, былъ по отношенію къ своимъ племянникамъ, дѣтямъ Гортензіи.
Вотъ что говорятъ очевидцы:
«… Входъ въ его кабинетъ былъ воспрещенъ для всѣхъ: онъ не позволялъ входить туда кормилицѣ и просилъ Марію-Луизу приносить къ нему его сына. Но императрица была до такой степени не увѣрена сама въ себѣ, когда брала ребенка изъ рукъ кормилицы, что императоръ, ожидавшій ее въ дверяхъ своего кабинета, спѣшилъ къ ней на встрѣчу, бралъ сына на руки и уносилъ его, покрывая поцѣлуями… Когда онъ сидѣлъ за письменнымъ столомъ, готовый подписать какую-нибудь депешу, въ которой взвѣшивалось каждое слово, его сынъ, лежавшій у него на колѣняхъ или прижатый въ его груди, не покидалъ его… Иногда, отрываясь отъ великихъ думъ, занимавшихъ его умъ, онъ ложился на полъ, рядомъ съ этимъ любимымъ дѣтищемъ, игралъ съ нимъ съ увлеченіемъ, словно самъ былъ ребенкомъ, стараясь чѣмъ-нибудь забавить его и удалить отъ него то, что могло раздражить его… Терпѣніе его и снисхожденіе къ этому ребенку были неисчерпаемы».
«Императоръ страстно любилъ своего сына, — говоритъ Констанъ: — онъ бралъ его на руки всякій разъ, когда видѣлъ, энергично подхватывалъ его съ полу, затѣмъ опускалъ внизъ, затѣмъ снова подымалъ и ужасно радовался его веселью. Онъ дразнилъ его, подносилъ въ зеркалу, часто страшно жеманничалъ передъ нимъ и смѣшилъ его до слезъ. За завтракомъ сажалъ его къ себѣ на колѣни, обмакивалъ палецъ въ соусъ и мазалъ ему этимъ пальцемъ лицо»…
Во время путешествій или военныхъ кампаній Наполеонъ состоялъ въ непосредственной перепискѣ съ m-me де-Монтескье, воспитательницей его сына. 30-го сентября 1811 года онъ писалъ изъ Антверпена:
«…Я желаю, чтобы воспитаніе, быть можетъ, очень тщательное, не шло въ разрѣзъ съ своей задачей и чтобы съ раннихъ лѣтъ озаботились о солидномъ режимѣ для физическаго развитія короля. Впрочемъ, въ этомъ я съ полнымъ довѣріемъ полагаюсь на васъ».
По пути во время похода на Россію, императоръ писалъ снова:
«…Надѣюсь, что вы скоро извѣстите меня о томъ, что прорѣзались четыре послѣдніе зуба. Я пожаловалъ кормилицѣ все, что вы отъ меня требовали; можете ее успокоить на этотъ счетъ».
Ни та масса великаго труда, какую онъ взваливалъ на себя, ни заботы о началѣ страшной войны, ни отвѣтственность командованія арміей въ триста тысячъ человѣкъ, — ничто не было въ силахъ отвлечь мыслей императора отъ колыбели дорогого его малютки.
Портретъ маленькаго римскаго короля, присланный ему императрицей наканунѣ Бородинскаго сраженія, сильно взволновалъ его.
У дверей своей палатки, привѣтствуемый радостными кликами своихъ солдатъ, Наполеонъ любовно разсматривалъ этотъ портретъ. Затѣмъ вдругъ, выдавая тревожившія его опасенія, онъ сказалъ своему секретарю: «Спрячьте его; онъ слишкомъ рано видитъ поле сраженія».
До сихъ поръ мы могли судить о Наполеонѣ лишь въ эпохи, когда фортуна неизмѣнно благопріятствовала ему.
Но пробилъ часъ неудачъ. Онѣ были громадны и такого свойства, что могли далеко отогнать заботы о семейныхъ мелочахъ, — и тѣмъ не менѣе, несмотря на колоссальное усиліе самозащиты противъ страшныхъ катастрофъ, обрушивавшихся на него, — Наполеонъ къ женѣ своей и къ ребенку сохранилъ самое неусыпное вниманіе, ту же деликатность, какими онъ дарилъ ихъ во дни благоденствія.
Въ тотъ моментъ, когда, послѣ надежды на миръ, Наполеонъ увидѣлъ себя вынужденнымъ бороться противъ коалиціи цѣлой Европы, онъ продолжалъ тревожиться о самихъ пустыхъ мелочахъ, касавшихся его жены:
«Съ неудовольствіемъ узналъ я, — пишетъ онъ оберъ-камергеру, — что празднество 15 августа было такъ неудачно устроено и такъ небрежно обставлено, что императрицу безконечно томили плохой музыкой… Наконецъ, никакихъ особенныхъ затрудненій не представило бы нѣсколько раньше увезти императрицу изъ спектакля, гдѣ она задыхалась отъ жары»…
Во время французской кампаніи, когда, давъ волю несравненному своему генію, нечеловѣческими усиліями отбивалъ онъ пядь за пядью землю своей родины и съ тридцатью тысячами человѣкъ держалъ въ страхѣ Европейскія державы, изъ Ножана императоръ писалъ:
«…Не давайте скучать императрицѣ. Она изводится отъ тоски»…
На другой день послѣдовало его распоряженіе, которое имѣло для него высшее значеніе:
«Всячески оберегайте, чтобы императрица и король римскій никоимъ образомъ не могли попасть въ руки непріятеля».
Взвѣсивъ всѣ могущія произойти случайности, онъ воскликнулъ:
«Что касается моего мнѣнія, то я предпочелъ бы лучше видѣть моего сына задушеннымъ, нежели воспитаннымъ въ Вѣнѣ, въ качествѣ австрійскаго принца. Я также достаточно хорошаго мнѣнія объ императрицѣ, чтобы быть увѣреннымъ, что и она раздѣляетъ мой взглядъ, какъ женщина и какъ мать».
Когда Наполеону, загубленному безъ пощады, предлагали поручить его супругу покровительству австрійскаго императора, онъ противился, но не столько изъ чувства гордости, сколько изъ опасенія того, что такое положеніе Маріи-Луизы повредитъ его семейной жизни. Небезъинтересно выслушать заявленіе его неудовольствія:
«Съ огорченіемъ узналъ я, что вы говорили о Бурбонахъ съ моей женой. Это вредно повліяло бы на нее, и поссорило бы насъ… Избѣгайте разговоровъ, которые могли бы навести ее на мысль, что я могу согласиться принять покровительство ея или ея отца… Помимо всего, это можетъ только нарушить ея покой и испортить превосходный ея характеръ»…
И тутъ, въ эти дни безпредѣльнаго горя, какъ и въ самые счастливые дни успѣха, Наполеонъ выше всего ставилъ личное свое достоинство въ домашнемъ очагѣ.
Исчерпавъ чудесные рессурсы военнаго искусства, ежедневно поражавшаго удивленіемъ его враговъ, подавленный силами, которыя въ двадцать разъ превышали численность его войска, покинутый боевыми своими сотоварищами, Наполеонъ долженъ былъ рѣшиться подписать актъ отреченія въ Фонтенебло[2].
Мысль объ его женѣ и ребенкѣ, временно стушевавшаяся въ его умѣ, подъ вліяніемъ страшныхъ терзаній, причиненныхъ ему его друзьями и врагами, явилась ему на помощь для перенесенія послѣднихъ униженій. Онъ согласился отправиться на островъ Эльбу.
— На островѣ Эльбѣ я могу еще быть счастливъ съ женой моей и сыномъ, — говорилъ Наполеонъ.
Послѣ легендарнаго прощанья съ своей гвардіей, онъ писалъ императрицѣ:
«Добрый другъ, я ѣду и буду ночевать въ Бріарѣ. Двинусь далѣе завтра утромъ и остановлюсь лишь въ Saint-Tropez… Надѣюсь, что твое здоровье въ порядкѣ и ты будешь въ состояніи догнать меня…
„Прощай, дорогая Луиза. Ты всегда можешь разсчитывать на мужество, спокойствіе и дружбу твоего супруга“.
Находясь на островѣ Эльбѣ, онъ тревожился въ виду молчанія Маріи-Луизы, далекій отъ подозрѣній насчетъ измѣны своей жены. Онъ предполагалъ, что она арестована и всѣми средствами старался добиться съ ней переписки. Онъ посылалъ письмо за письмомъ, отправлялъ нарочныхъ.
„Полковникъ Лещинскій, — пишетъ онъ 9 августа генералу Бертрану, — отправляется сегодня въ два часа въ Ливорно, откуда поѣдетъ въ Э., для передачи отъ меня письма императрицѣ. Напишите Меневалю, что я жду императрицу въ концѣ августа, что я желаю, чтобы она привезла сюда моего сына, и что удивляюсь, почему не получаю отъ нея никакихъ извѣстій. Это происходитъ оттого, что письма ея задерживаются. Напишите, что къ странному мѣропріятію прибѣгаютъ, по всей вѣроятности, по распоряженію, какого нибудь второстепеннаго министра, не можетъ же оно исходить отъ ея отца. Во всякомъ случаѣ, никто не въ правѣ распоряжаться императрицей и ея сыномъ“.
Все было пущено въ ходъ со стороны Наполеона, чтобы имѣть извѣстіе отъ жены. Измученная душа его не могла успокоиться. Воображеніе измышляло всевозможныя средства. Когда ему казалось, что онъ нашелъ новаго развѣдчика, съ большими шансами на успѣхъ, тогда наставленія его походили на наставленія любовника, занятаго тѣмъ, какъ бы обмануть самый бдительный надзоръ:
„Велите дать мѣсячный отпускъ капитану Гюро, жена котораго находится при императрицѣ. Онъ отправится сегодня вечеромъ на бригѣ. Призовите его и дайте ему инструкціи, чтобы онъ поѣхалъ въ Э. и затѣмъ повсюду, гдѣ только будетъ императрица. Пускай такъ устроится, чтобы его не задержали. Необходимо, чтобы онъ попалъ въ Э. и жилъ у своей жены или у Меневаля, и чтобы никто ничего не подозрѣвалъ о томъ. Онъ заранѣе долженъ запастись инструкціями, какого рода наблюденіе отъ него потребуется…“
Напротивъ, мизерныя усилія, дѣлавшіяся Маріей-Луизой для веденія корреспонденціи со своимъ мужемъ въ первые дни ихъ разлуки, не отличались особой энергіей. Она не попробовала даже возразить противъ мнѣнія своего отца, императора австрійскаго. Кстати прибавить, чтобы сдѣлать болѣе понятнымъ ея равнодушіе, что съ 17 іюля 1814 года стало сказываться на ней вліяніе графа Нейпперга.
Въ октябрѣ, не зная болѣе, къ кому обратиться за извѣстіями, Наполеонъ написалъ великому герцогу Тосканскому, дядѣ императрицы:
…. Прошу ваше королевское высочество извѣстить меня, позволите ли вы мнѣ каждую недѣлю посылать къ вамъ письма для передачи императрицѣ, а также прошу васъ прислать мнѣ въ отвѣтъ извѣстія о ней и письма m-me Монтескье, воспитательницы моего сына. Льщу себя надеждой, что, несмотря на событія, которыя измѣнили отношенія столькихъ лицъ ко мнѣ, ваше королевское высочество сохраняетъ ко мнѣ нѣкоторую дружбу… Если вы пожелаете дать мнѣ въ томъ удостовѣреніе, вы принесете мнѣ тѣмъ значительное облегченіе…»
Каковъ контрастъ! Испытать упоеніе славой и всемогуществомъ, въ теченіе десяти лѣтъ быть осыпаемымъ заискивающими любезностями королей и восторгомъ народовъ и затѣмъ нищенски вымаливать доказательства симпатіи со стороны маленькаго принца, и не ради чего иного, какъ только изъ-за того, чтобы вернуть жену свою къ себѣ!
Когда Наполеонъ покинулъ островъ Эльбу, возможно допуститъ, что въ жаждѣ его снова овладѣть трономъ въ душѣ его примѣшивалась и страстная надежда вернуть любовь своей жены и ласки своего ребенка. Едва успѣлъ онъ прибыть въ Парижъ, какъ уже писалъ австрійскому императору:
«…Мнѣ слишкомъ хорошо извѣстны принципы вашего величества, мнѣ извѣстно, какъ высоко ставите вы ваши семейныя привязанности, чтобы не вѣрить, что каковы бы, во всякомъ случаѣ, ни были дальнѣйшія намѣренія вашего кабинета и вашей политики, — вы поспѣшите содѣйствовать ускоренію минуты соединенія жены съ ея мужемъ и сына съ его отцемъ…».
Австрійскому императору не пришлось производить никакого давленія на свою дочь для возбужденія въ ней презрѣнія къ своимъ обязанностямъ супруги и матери: она преспокойно проживала въ позорной связи.
Были попытки объяснить недостойное поведеніе Маріи-Луизы слабостью ея характера. Но слабохарактерность способна еще внушить состраданіе, циничность же въ чувствахъ не можетъ разсчитывать ни на какое снисхожденіе.
Заговорило ли въ ней сердце, когда супругъ ея окончательно былъ сломленъ этой гигантской борьбой, цѣной которой являлись имперія, его жена и сынъ? Почувствовала ли она хотя проблескъ состраданія къ отцу своего ребенка? Вотъ въ какихъ выраженіяхъ въ одномъ интимномъ письмѣ говорила она объ успѣхѣ и походѣ союзниковъ противъ Франціи:
«…Генералъ Нейппергъ не подавалъ признака жизни въ теченіе восемнадцати дней, такъ что мнѣ извѣстны лишь подробности изъ бюллетеня, но я радуюсь со всѣми добрымъ вѣстямъ, которыя въ немъ приведены…».
Такимъ образомъ, въ виду событій, среди которыхъ разыгрывалась судьба той страны, въ которой она занимала постъ императрицы, гдѣ рѣшались судьбы ея мужа и сына, Марія-Луиза цинично смѣшала себя «со всѣми». Потомство, отмщающее за нарушеніе обыденныхъ законовъ чести и вѣрности, по всей вѣроятности, также точно отведетъ мѣсто этой печальной императрицѣ въ ряду несчастныхъ, къ позору адюльтера примѣшивающихъ низость сердца и подлость характера.
На островѣ Св. Елены Наполеонъ оплакивалъ отсутствіе своего сына и гнусную измѣну той, которую онъ такъ сильно любилъ.
Наполеонъ во всѣ моменты, какъ на вершинѣ славы, такъ и въ омутѣ упадка, всегда сохранялъ въ себѣ высокое супружеское чувство, жившее въ немъ съ юныхъ лѣтъ. У него было двѣ жены: онъ окружилъ ихъ одинаковой привязанностью. Съ любовной, неусыпной заботливостью старался онъ сдѣлать ихъ счастливыми и, тѣмъ не менѣе, обѣ были ему невѣрны, съ тою только разницей, что Жозефина наставила ему рога весьма скоро, а Маріа-Луиза измѣнила ему лишь послѣ многихъ лѣтъ супружества.
Во время обоихъ этихъ несчастныхъ браковъ, какъ водится, густая завѣса покрывала глаза императора. При видѣ явно подтвердившихся подозрѣній, онъ упорно продолжалъ еще сомнѣваться, пока доказательства не исчерпывались до дна. По отношенію въ Жозефинѣ, долгое время признаки ея невѣрности приписывалъ онъ ея легкомыслію. Что же касается Маріи-Луизы, то скорѣе онъ готовъ былъ повѣрить, что она арестована, что она жертва козней, нежели допустить ея измѣну.
Какъ въ томъ, такъ и въ другомъ бракѣ стремился онъ создать образцовый, мирный семейный очагъ, который регулировался самыми заурядными обычаями.
Тотъ, кто могущественнѣйшимъ монархамъ съ страшной гордостью бросалъ перчатку въ лицо, по самому ничтожному поводу, — почти что поступаясь собственнымъ достоинствомъ, шелъ на всевозможные компромиссы, только бы избѣжать малѣйшихъ семейныхъ непріятностей.
Тотъ, кто управлялъ сорока милліонами людей, — противопоставлялъ одну лишь слабость въ отвѣтъ на капризы окружавшихъ его жены и дѣтей.
Ни блескъ дивной его карьеры, ни высшая гордость императорскаго величія, не повліяли на характеръ Наполеона, какъ супруга и отца. Никогда не измѣнялъ онъ принципамъ, привитымъ ему воспитаніемъ подъ руководствомъ той матери, съ личностью которой ознакомлены читатели «Вѣстника»[3].