В. Н. Тяпинский, переводчик евангелия на белорусское наречие (Довнар-Запольский)/ДО

В. Н. Тяпинскій, переводчикъ евангелія на бѣлорусское нарѣчіе
авторъ М. В. Довнар-Запольский (1867-1934)

В. Н. Тяпинскій, переводчикъ евангелія

на бѣлорусское нарѣчіе.
I-II.

_____

Въ Императорской Публичной Библіотекѣ хранится обширный рукописный сборникъ разнообразнаго содержания, в котором между прочимъ вплетено неполное (отъ Матфея и Марки) печатное евангелие съ рукописнымъ предисловіемъ. Изъ начала этого предисловiя явствуетъ, что переводчикъ евангелiя и составитель предисловія называется Василіемъ Тяпинскимъ.

Место изданiя неизвѣстно; не ясно также, вышла ли книга въ свѣтъ, или осталась не допечатанной. Наконецъ совсѣмъ неизвѣстна біографія автора. При такихъ условияхъ и цѣль перевода евангелія на бѣлорусское нарѣмie тоже не ясна, такъ какъ предисловіе не говоритъ прямо о религіозномъ міровозрѣніи переводчика. Загадочная обстановка, которой окружено все Евангелiе Тяпинскаго, дала поводъ ученымъ сдѣлать о немъ разнорѣчивыя предположения.

Первый наиболѣе подробно высказался о Тяпинскомъ архимандритъ Леонидъ, сдѣлавший рядъ широкихъ предположений. По его мнѣнію, Тяпинскiй―протестантъ, покровительствуемый Радивилломъ, жилъ со своею "кочевою типографieю" въ Hесвижѣ; время перевода имъ евангелія архимандритъ Леонидъ относитъ къ 1570 г.^[1]. Но его предположенiя не подтверждены имъ документальными данными.

Проф. П. В. Владимiровъ имѣлъ случай дважды высказаться по интересующему насъ вопросу. Въ своемъ изслѣловашiи о Ф. Скоринѣ онъ ставитъ Евангелiе Тяшнискаго на ряду съ Пересопницкою рукописью въ число памятниковъ православной переводной литературы ^[2]. Изслѣдуя шрифты евангелія Тяпинскаго сравнительно съ Скорининскими изданіями, онъ находитъ ихъ весьма близкими къ краковскимъ изданiямъ послѣдняго: "буквы въ рамкахъ, говоритъ онъ, по всей вѣроятности перешли непосредственно изъ виленской типографіи Скорины въ „убогую друкарню" Тяпинскаго, тогда какъ строчный шрифтъ его заимствованъ изъ Несвижской типографіи, а нѣкоторыя украшенiя изъ Кракова "^[3]. Разбирая тексты евангелія Тяпинскаго сравнительно съ Пересопницкою рукописью, онъ готов высказать догадку объ их общемъ источникѣ―Скоринѣ и др.^[4].

Проф. Е. Ф. Карскій въ одной изъ своихъ работъ спеціально изслѣдовалъ языкъ Евангелія и вслѣдъ за проф. А. И. Соболевскимъ призналъ его бѣлорускимъ (Каратаевъ навалъ его малороссiйскимъ") ^[5]. Оба изслѣдователя въ вопросѣ о годѣ изданiя ссылаются на архим. Леонида. О религіозномъ мiросозерцаніи Тяпинскаго авторъ опредѣленно на этотъ разъ не высказывается, но въ своей позднѣйшей работе о западно-русскихъ псалтиряхъ г. Карскій уже настойчиво доказываетъ, что Тяпинекій антитринитарій; сравнивъ тексты его евангелія съ текстами Буднаго, онъ считаетъ послѣдняго однимъ изъ важнѣйшихъ источниковъ перваго; наконецъ относитъ изданіе Тяпинскаго къ 1580 г. ^[6].

Однако выводы г. Кирскаго неудовлетворили проф. Владимірова. Въ своей рецензии на трудъ перваго г. Владимировъ останавливается и на его выводахъ о пособіяхъ Тяпинскаго, находитъ такое сличение недостаточно полно проведеннымъ, указываетъ общiй источникъ обоих переводовъ―церковно-славянский текстъ и настаиваетъ на своемъ прежнемъ мнѣніи объ источникѣ Тяцинскаго ― Скоринѣ ^[7].

Такимъ образомъ два почтенные ученые, вполнѣ компетентные въ вопросахъ западно-русскаго языка и литературы, коренным образомъ не сходятся въ вопросѣ о религиозномъ міровоззрѣніи Тяпинскато; базисомъ для ихъ сужденій служитъ языкъ Евангелія. Спорный вопросъ об религіозныхъ убежденіяхъ В. Тяпинскаго разрешается компетентными свидѣтельствами Ш. Буднаго, приведенными изъ очень рѣдкихъ его сочинений въ замѣткѣ проф. Брикнера. Такъ Будный въ предисловіи къ кн. "O przedmieyszych wiary christyanskiey artikulech" (1576) говоритъ, что въ 1574 г. былъ синодикъ въ Литвѣ― "zebranie nasze w domu brata milego Wasila Ciapińskiego"; здѣсь Будный излагалъ свое исповѣданіе. Другое свидительство Брикнеръ встрѣтилъ у Буднаго же въ его „Urzad miecza" (1583): разсказывая о съѣздѣ литовскихъ социніанъ въ Лоскѣ, гдѣ обсуждался волновавшій этихъ сектантовъ вопросъ о владѣнии земельною собственностью и о войнѣ, Будный говоритъ: "ozwal się jeden szlachcic, Basil Ciapinski a przy nim i innych kilka, że to nie jest prezciw nauce ewanielskiej. urzad mieczowy, takže imienie szlacheckie trzumać, na wojna jachać, praw używat itd. Sparli sia z nim bracia polscy, ale iz wieszor był, dali cobie pokoj. Nazajutz też rózno sie rozjechali" ^[8]. Этими свидѣтельствами устанавливаются принадлежность Тяпинскаго къ социтіанству, его связь съ Буднымъ, наконецъ то, что владѣтель "убогой друкарни" былъ дѣятельнымъ членомъ секты; вмѣстѣ съ тѣмъ свидѣтельство Буднаго даетъ извѣстную точку опоры для біографическихъ поисковъ, такъ какъ изъ него открывается, что Тяпинский былъ литовскій шляхтичъ, владѣвшій имѣніемъ; документы Литовской Метрики дѣйствительно подтверждаютъ это.

Уже одинъ фактъ перевода Тяпинскимъ евангелія на белорусское нарѣчіе могъ бы вполнѣ оправдать интересъ со сторошы историка и историка литературы къ его біографія; но Тяпинский не только переводчикъ евангелія и дѣятельный членъ социніанской секты; его предисловие къ евангелію представляетъ собою весьма видный памятникъ политической литературы того времени. Давая весьма мало для характеристики религиознаго міровоззрѣнія его автора, предисловіе это въ яркихъ чертахъ представляетъ намъ національныя убѣжденiя самого Тяпинскаго и той среды, выразителемъ которой онъ является; оно не мало также говоритъ намъ о состоянии современнаго общества. Несмотря на высокое значение этого памятника, далеко выходиходящаго за предѣлы обычныхъ предисловій къ современнымъ переводамъ книгъ религиознаго содержанія, на него до сихъ поръ не обращали никакого вниманія въ литературѣ. Правда, что писатель, блестяще справившийся съ техникою перевода евангелія^[9], излагаетъ свои мысли въ предисловии весьма неудобнопонятно, тяжелымъ слогомъ, употребляетъ немало полонизмовъ и пр. Эта литературная особенность предисловiя можетъ быть объяснена только тѣмъ, что мы имѣемъ дѣло съ черновымъ наброскомъ: въ одномъ мѣстѣ рукописи встрѣчаемъ на поляхъ приписку―очевидное дополненіе, которое хотелъ сдѣлать авторъ^[10].

Съ разбора предисловія мы и начнемъ.

I.

Самая важная черта въ міровоззрѣніи нашего автора―это его глубокая любовь къ русскому народу, членомъ котораго онъ себя считаетъ. Онъ много разъ говоритъ объ этомъ: „Рад покажоу мою вѣроу которую маю, а злаща народоу своемоу роускому", начинаетъ Тяпинскiй свое предисловіе. Евангеліе онъ переводитъ "зъ зычливости ку моеи отчизне". Себя онъ называетъ „русиномъ" (стр. 1). О русскомъ народѣ и особенно о его языкѣ Тяпинскій очень высокаго мнѣнія, хотя и скорбитъ о неуваженіи, которыми онъ пользуется въ его время. Русский народъ, говоритъ онъ, „зацный", прежде былъ "Довстинный, ученый"; мудрость въ словѣ Божьемъ была въ народѣ "праве яко врожоная" (стр. 3).

На Русь составляетъ самую близкую вѣтвь славнаго и ученаго народа славянъ, которымъ (т. е. славянамъ) "а што можетъ быт прироженшого одно не рус (стр. 3). Свое предисловіе онъ обращаетъ "к зацнои монархіи словенской". Тѣмъ, кто стыдится письма и слова Божія на русскомъ языкѣ, Тяпинскiй съ гордостью указываетъ на ученость и просвѣтительныя заслуги славянъ и ихъ Первоучителей. "Тутъ быхъ я имъ (хулителямъ) ихже хоть одного з мнозства личбы оных словянъ Иоанна або Григория, которых дле великое нетолко в своемъ, але тежъ и в розныхъ езыкахъ наоуки и для вдячное ихъ вымовы, ажъ золотоустыми звали". Если бы они оба были живы, Тяпинскiй взялъ бы ихъ себѣ "за причину до нихъ въ томъ, а на остатокъ за светка им тое речи": если бы они теперь были, то они увидѣли бы, какъ "окраса и оздоба народу ихъ и потомстве ихъ отнята, а просто загиноула". Достаточно вспомнить о "давныхъ часахъ", чтобы видѣть, какой "то былъ зацный, славный, острій, довстипный народъ; ихъ и умеетности, и яко многокрот посторонніе учоные народы ихъ мудрость мусели похвалять" и даже отъ них учиться. Въ примѣръ такихъ заслугъ онъ приводитъ славянский переводъ четвероевангелія и апостола, ― "которое могу мовить передъ тисячею лѣтъ отъ и которого з словянъ наложоно". Этотъ переводъ употребляется въ церквахъ сербскихъ, московскихъ, волошскихъ, болгарскихъ, хорватскихъ и др. „Тотъ мужъ нашъ милыи словенинъ" такъ самостоятельно ("пластне") перевелъ с греческаго языка, что трудно даже различить, какой языкъ переводчикъ зналъ лучше―греческий или славянский; но еслибъ онъ даже и не лучше зналъ греческий языкъ, чѣмъ славянскій, то все-таки въ этомъ переводѣ мы имѣемъ не малый "знакъ" того, что "людъ" славянский "былъ довстипный" (стр. 3).

Человѣкъ, имѣющій столь высокое представление о древнемъ славянствѣ, его языкѣ, не менее горячо почитаетъ заслуги „славной“ (стр. 1) славянской вѣры. Онъ ссылается въ данном случаѣ на „памятники" и приводитъ въ примѣръ "памети годные" "синоди", которые славяне имѣли не только съ папами римскими, но и съ другими; множество людей къ вѣрѣ изъ блуда "выдвигали", въ разныхъ языкахъ учеными были, "к тому яко животъ светобливыи вели, но тежъ межи собою злыхъ фалшивыхъ и вере братовъ знашали (устраняли), лечили, направляли"; какъ наконецъ учителей своихъ „водле науки слова божего светобливым малженством от иныхъ отдѣлили и ахъ тымъ оздобеных всим народом и верам и понине у прикладу праве, яко свечу чистостю малженства светячую были показали". Много пришлось бы о нихъ говорить, замѣчаетъ авторъ, но рѣшается остановиться только на одномъ примѣрѣ славянской мудрости, которая извѣстна и очевидна для всѣхъ, кто "безъ писма" (т. е. кто не имѣетъ переводовъ Священнаго писанія на родном языкѣ). Славяне "дле такъ великое светобливости своее" были, помимо другихъ народовъ, такимъ гойнымъ даромъ были отъ Пана оздобени", что не говоря уже о папѣ римскомъ, но и другихъ болѣе въ то время "наученшихъ народовъ", какъ то въ Ливіи, Антіохіи, Пентаноліи, Сициліи, Месопотаміи, Палестинѣ, Финикіи, даже и сосѣднихъ народовъ, какъ французовъ, англичанъ, испанцевъ, влоховъ, нѣмцевъ, поляковъ однимъ словомъ, всѣхъ христианскихъ народовъ, они "въ слове божьемъ прозрѣвши, сами одни толко того были доказали, же подлугъ науки апостольское своимъ влосным езыком от так давного часу слово боже выложили и мели и нам зоставили“. Этотъ примѣръ всѣ другіе народы только въ наше время "обачили" и „це безъ малого забуреньи и ображенья" что перевели на свои языки слово божье съ латинского языка.

Таковы были національныя представленія Тяпинскаго. Онъ гордился тѣмъ, что онъ-русинъ, указывалъ на заслуги славянства въ прошломъ и даже не прочь былъ их преувеличивать―можетъ быть, и безсознательно; онъ гордится своимъ русскимъ и славянскимъ происхожденіемъ.

Здесь небезполезно привести два указанія. Происходя изъ Полоцкой земли, какъ увидимъ ниже, Тяпинский могъ себя считать русиномъ по преимуществу. Въ XVI в. Русью, русскими волостями, землями въ Литовско-Русскомъ государствѣ считались именно Подвинье, Поднѣпровье въ отличіе отъ Украйны (Южной), Волыни, Подляхіи, Жмуди и Литвы. Далѣе Тяпинскій даже въ подписяхъ на оффиціальныхъ актахъ употреблялъ русское письмо; не даромъ онъ въ своемъ предисловіи укоряетъ тѣхъ, кто "не смѣетъ" подписываться по-русски (стр. 2, прим.).

Однако авторъ, столь высоко цѣнившій "довстипность", "умѣетность", мудрость, заслуги предковъ, съ прискорбіемъ наблюдалъ глубокое падение этихъ прекрасныхъ національно-религиозныхъ качествъ въ современномъ ему обществѣ. Онъ видитъ передъ собой отступничество отъ національности среди наиболѣе видныхъ его членовъ, грубость и религиозную неразвитость простого народа и находитъ причины этого явленія въ пониженіи въ русскомъ народѣ образованности вообще и въ особенности въ умственномъ и нравственномъ паденiи учителей народа-духовенства.

Вѣра, говоритъ Тяпинскiй, "яко устала, яко загинула; обачиване речей жалосныхъ кгвалтом слова до устъ гонит". Кто из богобоязливыхъ людей "не задержитъ" (т. е. словъ жалостных), глядя на такую "казнь божію", кто не будетъ плакать, видя въ средѣ великих княжатъ, знатныхъ пановъ, столь многихъ невинныхъ дѣтей, мужей и женъ, въ средѣ такого ученаго народа, какъ русскій, занедбане а просто взъгардоу" своего славнаго языка; вслѣдствiе того пренебреженiя "за покараньемъ Панскими оная ясная их в слове божьемъ мудрость", которая была у нихъ врожденной, отошла отъ нихъ и ея мѣсто заступила "такая оплаканная неумеетность... же вжо некоторие и писмом ее своимъ, а злаща в слове божемъ встыдают". Хуже всего то, что духовенство само не изучаетъ русскаго письма, не знаетъ его, не имѣетъ нигдѣ для науки школы, "зачим в польскіе, або въ иные писма за такою неволею, немало и оу себе и дети не безъ встыдоу своего бы се одно почули немалого заправоуют" (стр. 2-3).

Тяпинскаго особенно безпокоитъ падение образованности въ русскомъ смыслѣ. Указавъ на заслуги славянскаго языка, на то, что переводъ Священнаго писанія на славянский языкъ послужилъ примѣромъ для всѣхъ народовъ какъ было раньше приведено, авторъ въ сильныхъ выраженіяхъ обращается къ панамъ, требуя ихъ поддержки въ дѣлѣ поднятія образованія въ томъ же смыслѣ (т.е. при посредствѣ Священнаго писанія на русскомъ языкѣ): онъ совѣтуетъ панамъ быть достойными своихъ славныхъ предковъ и „вступить“ на ихъ мѣста, такъ какъ ни откуда нѣтъ, вслѣдствие нашихъ грѣховъ, иной помощи. Только вы, паны, могли бы притти на помощь изъ любви къ своей отчизнѣ"; "простота чоловека беднаго посполитого на вас очи завжды оудавала и удает и за вами идет". Онъ совѣтуетъ панамъ показать примѣръ, притти на помощь отчизнѣ въ недостаткѣ науки "грубой простотѣ“, братьѣ своей, "если только у васъ есть сколько-нибудь милосердiя" для "богобойнаго" человѣка; „улитоване" есть самое лучшее, ближе всего подходящее къ добротѣ божіей, качество. Онъ даетъ и еще совѣтъ панамъ, какъ помочь "народу вашому неумеетностью заведеному и утрапеному": проситъ митрополитовъ и владыкъ озаботиться о распространении наукъ (стр. 4-5).

Тяпинскiй не щадитъ словъ для характеристики тогдашняго духовенстви, какъ высшато такъ и низшаго. Такъ, непосредственно за приведенымъ выше обращеніемъ къ панамъ мы встрѣчаемъ слѣдующее мѣсто, которое приводимъ въ почти дословномъ пересказѣ: наконецъ ради вѣчной заплаты себѣ отъ Бога, вы бы (т. е. паны), помогая вашему народу "неумеетностью заведеному и утрапеному", "митрополита вашого", владыкъ и учителей вашихъ до того просьбами вашими вели, чтобъ они не предавались подкупамъ, посуламъ "дле поседаня столицъ одинъ перед другимъ, не доживотен и привилеев одинъ надъ другимъ обварованейшихъ", но сами учились бы слову божiю и другихъ „братью вашу" къ тому же побуждали: чтобы они (т. е. духовные) заложили школы и выдвинули науку слова божьяго, такъ много лѣтъ "занедбаню". Онъ указываетъ тутъ же и на средства для заведенія школъ и на то, что эта наука не должна походить на нынѣшнюю; школы должно устроить на средства маетностей и имѣнiй, которыя предки пановъ дали духовенству "не на марнотрацства, не на строй и што такого, але дле наукъ"; эти средства надо употребить на развитие наукъ, но не такихъ, какъ теперь — "яко тепер на вѣчный свой встыд толко прочести и то ледво в своем езыку неболшь учатсе". "Которыхъ (т. е. братью) я, — заканчиваетъ Тяпинскiй свою рѣчь, не одному, которому (изъ пановъ и духовенства, къ которымъ онъ обращается), але всимъ из стою потребою (въ образовании) отчизны вашое богопойнои пилности, ростропности и верности поручаю и зоставую, просечи Пана (Бога), абых был готов, если она (отчизна) до конца згинет (вслѣдствіе паденiя образованія, о чемъ автор выше сѣтуетъ), з нею згинут, або если черезъ вашъ ретунокъ будет выдвигнена, з вами и з нею выбринуть" (стр. 5).

Эти мѣста чрезвычайно важны для характеристики міровоззрѣнія автора. Его снѣдаетъ горячее желаніе придти на помощь своей родинѣ, насадить въ ней науки, сдѣлать ее достойной своихъ предковъ, въ его словахъ звучитъ страстный призывъ къ лучшей и образованнѣйшей части тогдашняго общества; это общество авторъ убѣждаетъ повлiять на митрополитовъ и владыкъ изменить свой образъ жизни и отдать свои средства на поддержание и укрѣпление науки слова божія; самъ авторъ, будучи человѣкомъ незнатнымъ и небогатымъ, очевидно, не надѣется подѣйствовать на духовенство. Самъ онъ отдаетъ свои силы на благо отчизны и готовъ погибнуть вмѣстѣ съ ней, если это и ей суждено, — если общество не придетъ ей на помощь.

При его взглядахъ ничто не мѣшало ему видѣть темныя стороны въ жизни духовенства, ничего не побуждало его щадить духовныхъ, какъ это дѣлали и православнѣйшие люди его времени, въ родѣ К. Острожскаго и др. Правда, духовенства Тяпинскiй не щадилъ. Онъ бросаетъ духовенству упрекъ, что оно не только забыло еврейский языкъ, но плохо понимаетъ и славянский (стр. 5 прим.). Самое печальное, по его мнѣнію, то, что такъ называемые духовные учители письма русскаго и слова божия не знаютъ, не понимаютъ и не изучаютъ" (стр. 3).

Да это и понятно. Онъ принимается за переводъ евангелiя только потому, что духовенство не желаетъ за него взяться: "поневажъ которымъ бы то властнеи учинити пристоело митрополитове, владыки и нихто з учоных через многiи час не хотѣли" (стр. 1). Тяпинскій не скрываетъ, что ему пришлось испытать не мало неприятностей отъ разныхъ лицъ (вѣроятно и отъ духовенства), когда онъ задумалъ свой переводъ: вмѣсто того чтобы "з выкриканіемъ" хвалить и радоваться, что посреди нихъ появился русинъ, поставившій себѣ цѣлью принести пользу своей Руси, многіе оказались совсѣмъ неблагодарными, а нѣкоторые даже, вмѣсто помощи "або дяки и зазростью платити хотѣли". Но, скромно замѣчаетъ Тяпинскій (стр. 2) "не одно ми тое все дли моее повинности, и ку нимъ зычливости не ест прикро, але и овшемъ, за ласкою Пана Бога вдячно". Заботясь о ихъ же спасенiи, онъ стремится ко славѣ божіей достигнуть конца въ своемъ дѣлѣ (стр. 1-2).

Вообще, у Тяпинскаго было не мало враговъ; вѣроятно, что враждебныя отношенія къ нему многихъ возникли какъ разъ на почвѣ задуманнаго имъ перевода. Можетъ быть, какъ человѣкъ недостаточный по своимъ средствамъ, онъ обращался къ кому-нибудь за матерьяльной помощью: какъ человѣкъ "неученый", безъ вліянія, онъ может быть встрѣтилъ насмешки, преграды. Такъ въ концѣ своего предисловiя онъ говоритъ о своихъ врагахъ: обыкновенно бываетъ, что при жизни человѣка "въ дарехъ" (даровитаго), особенно своего или "собе знаемаго люди скромне и без образы зносить не могутъ"; поэтому онъ и не надѣется такихъ людей никакими доводами „спирати", полагая, что Справедливый Судья "реч нашю пофалит, хотя ее такъ неприятели взгаржаютъ и выкадаютъ". Въ заключеніе онъ проситъ всѣхъ „побожныхъ", "абы жадное васни немели противъ тымъ которое насъ щипанемъ огижанем преследуют". Очевидно, у переводчика были широкій кругъ недоброжелателей на почвѣ предпринятого имъ дѣла.

Итакъ, любовь къ родному народу и горячее желание помочь его умственному преуспѣнію проникаетъ все предисловіе Тяпинскаго.

Перейдемъ теперь къ другой сторонѣ убѣжденій автора — къ его религіи. Въ виду свидѣтельства Буднаго о социніанствѣ Тяпинскаго, насъ можетх интересовать не то, къ какому исповеданію принадлежалъ переводчикъ, но лишь вопросъ о томъ, какъ усвоены были имъ ученія секты. Но здѣсь необходимо прежде всего замѣтить, что предисловие не даетъ на этотъ счетъ ясныхъ указаній. Мало того, когда авторъ говоритъ о „славной" славянской верѣ, о духовенствѣ, которое не заботится о переводѣ евангелія на русский языкъ, и о распространенiи образованiя, то у читателя легко можетъ возникнуть представление о принадлежности автора къ православію. Думать, что авторъ и самъ колебался въ своихъ религиозныхъ убѣжденіяхъ, или тѣмъ болѣе, что предисловие написано до перехода его въ сектанство, нѣтъ никакихъ основаній. Послѣднее предположение невозможно уже въ виду указанной г. Карскимъ зависимости переводчика отъ перевода Буднаго: Евангелие поэтому приходится относить ко времени около 1580 г., т. е. къ тому, когда о социніанствѣ Тяпинскаго мы знаемъ со словъ Буднаго. Поэтому, нѣкоторую темноту въ вопросѣ о религiи автора предисловiя можно объяснить иными мотивами. Прежде всего необработанность предисловия въ литературномъ отношенiи несомнѣнно вредитъ ясному пониманію мысли автора. Затѣмъ авторъ не имѣлъ нужды говорить о своей принадлежности къ социніанству, можетъ быть, полагая, что это и такъ извѣстно. Общая цѣль его предисловія―доказать пользу чтенiя евангелія на родномъ языкѣ, какъ "сумы закону божего", ведущей къ лучшему „розсудку“ въ дѣлѣ пониманія религіи; а образованіе съ цѣлью уясненiя религіозныхъ истинъ онъ тѣсно связываетъ съ образоваміемъ вообще. Но, съ другой стороны, предисловіе, может быть, преслѣдуетъ и цѣль полемическую, когда авторъ его говоритъ о неспособности духовенства вести дѣло народнаго образованія. Однако надо помнить, что авторъ принадлежитъ къ весьма умереннымъ социніанамъ; это, конечно, уменьшало полемический задоръ; при его горячей любви къ родному народу, онъ не отдѣлялъ себя отъ грубой простоты" и, быть можетъ, переводилъ евангелие и убѣжденiи, что оно будетъ способствовать распространенію образованности не только среди сектантской братіи, но и среди лицъ, еще не подвергшихся воздѣйствію реформаціонныхъ идей. Въ предисловіи нѣтъ намековъ на исключительно сектантския цѣли перевода. Притомъ, переводчикъ, работавший въ послѣднемъ направленіи, едвали мог бы скорбѣть о томъ, что митрополитъ и епископы сами не перевели евангелія; не могъ бы жаловаться на отсутствіе сочувственнаго отношения къ своему дѣлу со стороны духовенства; странна была бы съ этой точки зрѣнія одна изъ цѣлей перевода— для "цвиченья" тѣхъ, кто не сочувствуетъ переводу, очевидно, духовенства, о которомъ онъ говоритъ нѣсколькими строками выше (конечно, протестанты не отвергали переводовъ Священнаго писанія); незачѣмъ, наконецъ, было бы и оттѣнять съ особою силою того, что переводчикъ издаетъ русский и славянский тексты "такъ яко они вси везде во всих своих церквах чтоут и мают, не одно для лѣпшое их вѣри, жесе не новое што, але их же властное им подает", а также для "лѣпшого розсудку" и „цвиченья " въ ученомъ славянскомъ языкѣ (стр. 2). Высказавши эту цѣль перевода, авторъ говоритъ очевидно о духовенствѣ, но говоритъ о немъ (какъ и въ другихъ мѣстахъ) въ третьемъ лицѣ. Ясно, что онъ предназначаетъ свое евангелие не для однихъ сектантовъ.

Сказанное выше, дополняя вопросъ о цѣляхъ перевода (не только для сектантовъ, но и для православныхъ и даже дли самого духовенства), способно насколько разъяснить то неопредленное положение переводчикасоцинiанина, которое онъ занялъ по отношению къ представителямъ ортодоксальнаго исповѣданія.

Съ другой стороны, если вѣрно предположение о двойственномъ назначеніи перевода евангелія, то этого нельзя не отмѣтить, какъ весьма характерной черты въ міровоззрѣніи нашего автора: религиозная терпимость далеко не была достояніемъ всѣхъ сектантовъ того времени.

Однако нельзя сказать, чтобы въ предисловіи не было нѣкоторыхъ указаній на религиозныя убѣжденiя его автора. Такъ, о правослашомъ духовенствѣ онъ очень часто говоритъ во второмъ и третьемъ лицѣ. Онъ переводитъ евангеліе для лучшей "ихъ" вѣры, указываетъ на падение науки "межи ними", въ средѣ тѣхъ, "што се межи ними зовутъ духовными"; онъ обращается к православнымъ панамъ съ предложенiемъ проситъ "митрополита вашого", владыкъ и учителей „вашихъ" о поднятіи въ народѣ образозанiя и т. п. Таким образомъ онъ отдѣляетъ себя отъ приверженцевъ православія.

Но съ другой стороны, нѣсколько фразъ предисловiя обличаютъ догматическiя представления автора его. Въ этомъ отношении наиболѣе цѣнное указание заключаетъ начало: „Рад покажоу мою вѣроу, которую маю, а злаша народоу своему роускому. Тые ее онымъ давним вѣкомъ славною, предковъ своихъ оумѣетностью, покорне яко довнимаю подтвердятъ, а естли ест в чом блудно, оны то поправят. Ведже держу же (ее)? неиначей, одно зъ евангелiи отъ Бога чрез Христа Пана и его апостоловъ поданое, кторая есть сума закону божего, которая з словенского абы имъ теж их власным езыкомъ роускимъ и дроукоу вышла" (стр. 1). Такъ начинает свою "предмову" В. Тяпинскій. Здѣсь мы встрѣчаемъ указание на то, что вѣра автора отлична отъ господствующей и что основаніемъ ея, "суммой" служитъ одно только евангеліе. И в другомъ мѣстѣ онъ считаетъ евангеліе катехизисомъ; такъ въ надписи на первомъ листѣ передъ "предмовой" читаемь: „Катехисисъ або соума науки детеи въ Христе Исусе" (стр. 2. прим.). Названіе катехизисъ относится только къ переведенному имъ евангелію, такъ какъ Тяпинскiй только его считаетъ основаніемъ вѣры. Наконецъ, встрѣчаемъ и намекъ на то, что нашъ авторъ не признавалъ святыхъ. Такъ, когда ему приходится упомянуть имена Іоанна Златоустаго и Григорія Великаго, то онъ не называетъ ихъ святыми, каковой эпитетъ прибавилъ бы православный писатель. Далѣе два мѣста предисловия обличаютъ въ его авторѣ раціоналистическое отношение к религiи. Онъ дважды повторяетъ, что изучение евангелія должно вести читателя къ "лѣпшому розсоудкоу", Богъ побудитъ читателей "ку статочному розсудку и ку уметности" (стр. 2).

Если приведенныя мѣста обличаютъ догматическiя воззрѣнія автора и раціоналистическое отношение его къ религии, - вполнѣ присущія социніанской доктринѣ, то нѣкоторыя общiя черты его убѣжденій доказываютъ, что Тяпинскій глубоко проникся и нравственнымъ ученіемъ социніанства. Стоитъ только вспомнить, какъ высоко онъ цѣнитъ образование и школы, съ какою силсю онъ говоритъ о высшемъ долгѣ каждаго—объ "улитованіи" къ грубой простотѣ", — во всемъ этомъ легко узнать убѣжденнаго представителя социніанства. Къ этому слѣдуетъ добавить, что Тяпинскій примыкалъ къ болѣе умѣренному направленію исповѣдуемаго имъ ученія, такъ какъ признавалъ совмѣстимымъ съ догматами религии участие въ войнѣ, владѣніе земскими имѣніями (это мы знаемъ изъ свидѣтельства Буднаго и изъ актовъ) и самъ даже владѣлъ невольною челядью; все это, какъ извѣстно, отвергалось крайними послѣдователями ученія, напр. Март. Чеховичемъ и др.

Принадлежа самъ къ одной изъ сектъ, Тяпинскій однако неодобрительно отзывается о развившемся въ его время религиозномъ разновѣріи: онъ говоритъ о немъ, хотя, правда, весьма неопредѣленно. Такъ, въ концѣ предисловія есть мѣсто, въ которомъ, повидимому, Тяпинскій съ сожалѣніемъ говоритъ о существующихъ религиозныхъ распряхъ: "теперь на око видим, и везде вси рѣчи злыми розсудками так сут попсованы, иж не может быт ничого такъ добре поведено, на што бы потваръ не могла быт оучинена, а ни теж жадинъ отъ того, чого се разхвати, отступит нехочет, ибы се здал в чом поблудит" (стр. 5). Такимъ образомъ предисловіе Тяпинскаго вскрываетъ и его религіозныя убѣжденія.

Въ такомъ видѣ представляются намъ религиозныя убѣжденія Тяпинскаго.

Изъ того, что говорилось выше о разныхъ сторонахъ его міровоззрѣнія, можно ясно представить себе и цѣль его перевода евангелія на русский языкъ: любовь къ родинѣ, сознание паденія въ ней образованности, негодность оффиціальныхъ учителей религии и, главное, глубокое сознание пользы Священнаго писанія на родномъ языкѣ — вотъ общіе мотивы, вытекающіе изъ его убѣжденія, побудившие его переводить. Но при этомъ самъ Тяпинскій не разъ высказывается болѣе определеннымъ образомъ о цѣляхъ своего перевода и въ томъ же духѣ. Онъ берется переводить "зъ зычливости ку моеи отчизне" (стр. 1). Онъ переводитъ евангелие и при немъ помѣщаетъ славянский контекстъ слово въ слово такъ, какъ его читают во всѣхъ церквахъ не для лучшей вѣры, такъ какъ это не что-нибудь новое, но "ихъ (его хулителей, о которыхъ онъ, тутъ говоритъ) же властное", "для лѣпшого имъ розсоудкоу, надто для ихъ самихъ цвиченя" въ славянскомъ языкѣ. Таким образомъ нашъ переводчикъ сознаетъ, что на славянском языкѣ евангелие не всѣмъ понятно и чтобы его сдѣлать общедоступнымъ, онъ его переводитъ. Онъ предвидитъ и такихъ читателей, которымъ наиболее нужно Священное писание на русском языкѣ, — дѣтей, не только взрослыхъ: надо, чтобы не только сами (взрослые), не и дѣти "смыслы свои неяко готовали, острили и в вѣре прицвичали тым часомъ тотъ катехисисъ". Когда они познакомятся съ св. писаніемъ, Богъ побудитъ "ку можнейшим наукам в слове своем, ку статочному розсудку и ку оуметности (стр. 2). Тяпинскій, повидимому, весьма заботился о подростающемъ поколѣніи, потому что въ надписи на первомъ листѣ мы встрѣчаемъ приписку: "катехизисъ або сума науки детей въ Христе „Исусе". Очевидно, ставя высоко значеніе евангелія въ дѣлѣ вѣры, онъ хотѣлъ назвать свое изданіе катехизисомъ и, можетъ быть, предназначить его преимущественно для подростающихъ поколѣній: не даромъ онъ такъ скорбитъ объ ихъ ополяченіи.

Указывая на цѣли перевода, Тяпинскій не забылъ оговорить и его способы. Объ этомъ онъ говоритъ дважды. Онъ переводитъ "не смысленым або красомовным выводом, не залецаными а ни часу оугажаючими словы, але яко сприязливыи, простыи а щиріи, правдиве вѣрне, а отвористе". Для перевода онъ съ немалымъ трудомъ добывалъ книги "старые давные" (стр. 1). Онъ самъ сознается, что переводъ и изданіе достались ему не безъ большой трудности (стр. 2). Онъ сознаетъ, что въ его издании могутъ быть ошибки, почему проситъ читателя "побожного" не приписывать его ошибокъ "нашои злости, але люцкои крепкости а неумеетности" (стр. 6).

Если трудно было выполнить переводъ, то не менѣе трудно было для Тяпинскако его напечатать. Ученые, занимавшиеся интересующимъ насъ Евангеліемъ, дѣлаютъ, какъ мы видѣли, различныя предположенія о мѣстѣ типографіи и особенно о томъ, было ли все Евангеліе напечатано. Думается, что въ предисловіи и на этотъ счетъ есть достаточныя указанія. Тяпинскій говоритъ, что онъ "услугуетъ" народу русскому "зъ убогое своее маетности"; такъ какъ "именьечко" его не велико, то ему пришелся "накладъ" не по силамъ: очевидно приходилось занимать средства, пришлось ѣздить въ далекія мѣста, доставая старыя книги и разныя типографскія принадлежности, вслѣдствіе этого печатание, очевидно, шло медленно (онъ ѣздилъ въ „минулые лѣта^[11]" - значитъ, дѣло тянулось нѣсколько лѣтъ — приходилось какъ бы сызнова не разъ начинать ("а праве все до того зачинаючи зновоу", стр. 1). Его затруднило также параллельное печатание славянскаго и русскаго текстовъ. Неудивительно, что при такихъ условіяхъ его "друкарня" являлась "убогой" (стр. 2). Изъ этихъ местъ очевидно, что Тяпинскій владѣлъ собственной небольшой типографіей, находившейся вѣроятно у него в имѣніи.

Относительно того, все ли евангеліе было отпечатано. Тяпинскій говоритъ два раза: онъ говоритъ, что имъ "выдруковано“ "писаня святого Матфея и святого Марка и початокъ Лоуки". Далѣе, объясняя цѣль своето издапія, онъ говоритъ, что читатели узнаютъ слово божье "ест ли не заразъ, вжды з своимъ часомь оузнаютъ, имъ впередъ подаю" (издаю). Такимъ образомъ, Тяпинскій предполагалъ, не ожидая окончанія всего перевода, выпустить уже отпечатанную имъ часть его. Но вышла ли въ свѣтъ и эта часть— неизвестно.

Таковы данныя предисловія, характеризующія міровоззрѣніе его автора и задачи его переводческой дѣятельности.

Перед нами одна изъ свѣтлыхъ личностей эпохи расцвета реформаціоннаго движенія въ Западной Руси. Не получивъ широкаго образованія, Тяпинский однако быстро усвоилъ лучшiя, благороднѣйшія стороны социніанскаго ученія—глубокую любовь къ низшей братіи и сознание пользы образованія. Свои убѣжденія онъ спѣшитъ приложить къ дѣлу и жертвуетъ своимъ трудомъ и своими небольшими средствами для того, чтобы дать своимъ соотечественникамъ наиболѣе полезное, по его мнѣнiю, орудiе образованія — евангелiе на родномъ языкѣ. Онъ проникнутъ національною гордостью, взываетъ къ былой славѣ славянства; въ этомъ отношенiи онъ является однимъ изъ предшественниковъ Ю. Крижанича. Любовь къ своей Руси онъ ставитъ выше религиозныхъ несогласій и свой переводъ дѣлаетъ изъ любви къ отчизнѣ, безъ различія религіозныхъ убѣжденій своихъ соотечественниковъ. Но любовь к родинѣ не мешаетъ Тяпинскому видѣть темныя стороны в состоянии современнаго ему общества; онъ, сектантъ, не радуется умственному и нравственному паденію: оффициальных учителей уже чуждой для него релитіи и, напротивъ, пытается поднять образованность и въ ихъ средѣ. Паденіе православнаго духовенства засвидѣтельствовано исторіею и отзывами современниковъ^[12], и Тяпинскій нисколько этого не преувеличиваетъ. Съ другой стороны, во взглядѣ на значение перевода евангелiя на современный языкъ, онъ сходится съ лучшими людьми вѣка, хотя и противуположныхъ религіозныхъ убѣжденій. Стоитъ вспомнить цѣль переподчика Пересопницкаго евангелія — "для лепшого выразумленія люду христіанскаго посполитого", учительнаго евангелія, изданнаго Гр. А. Ходкевичемъ — "выразумленiя ради простыхъ людей" и дѣятельность Ф. Скорины^[13]. Но важно то, что Тяпинский понимаетъ вопросъ шире: они имѣетъ въ виду не только цѣли религiи, но и поднятие, путемъ образования, національнаго самосознанія. Онъ пишетъ въ то время, когда полонизація края дѣлаетъ первые шаги^[14], первый начинаетъ борьбу съ нею и — что весьма замечательно — не на почвѣ религиозной (какъ это было впослѣдствіи), но на національно-культурной.

Въ заключеніе слѣдовало бы сказать несколько словъ о научномъ образованіи Тяпинскиго. Однако этотъ вопросъ могъ бы быть рѣшенъ только на основаніи изслѣдованiя состава его примѣчаній къ переводу, чего и однако не могли сдѣлать. Что же касается до соотвѣтственныхъ мѣстъ предисловія, то оно даетъ в этомъ отношении весьма много и это немного говоритъ не в пользу нашего автора. Такъ, напр., онъ какъ будто не совсемъ ясно представляетъ себѣ національность Іоанна Златоуста и Григорія Великаго. Его перечень христианскихъ странъ (Пентанолiя, Месопотамія, Финикія) отзывается знакомствомъ съ географическими пособіями, устарѣвшими на несколько вѣковъ. Впрочемъ, нашъ авторъ и самъ говоритъ о себѣ, что онъ "не влох не нѣмецъ або не доктор и ниякій постановеныи межи попы" (стр. 1).

II

Изложивъ содержаніе предисловія Тяпинскаго къ Евангелію, характеризующее мировоззрѣнiе переводчика, обратимся к тѣмъ краткимъ свѣдѣніямъ о его жизни и дѣятельности, которыя удалось найти въ документахъ Литовской Метрики Mоск. Арх. Мин. Юст.^[15] и въ архивѣ Греко-уніатскихъ митрополитовъ^[16]. Документы эти, правда, немногочисленны; притомъ въ нихъ тщетно было бы искать определенныхъ указаній на религиозныя воззрѣнія нашего автора; это судебные акты, мѣновые, вообще документы, рисующіе матерьяльную обстановку Тяпинскаго. Это вполнѣ понятно, так какъ другіе (напр. частная переписка) и не могли бы попасть въ оффиціальныя книги великокняжеской канцеляріи.

Къ сожалѣнію, по нашимъ документамъ нельзя точно опредѣлить времени жизни Тяпинского: первый по времени актъ съ его именемъ помѣченъ 14 іюлемъ 1564 г. (С. Д. Л., 46, л. 859); въ послѣднемъ говорится о тяжбѣ между его сыновьями; актъ записанъ 22 іюля 1604 г., но в немъ сказано, что возникшее между ними дѣло рѣшалось гродскимъ полоцкимъ^[17] судомъ 1 января 1604 г. (С. Д. Л. 76, л. 278). Такимъ образомь, если сыновья спорили о наслѣдствѣ, дѣлили его въ 1603 г., то очевидно Тяпинскій умеръ около этого года, и можетъ быть и въ 1005 г.; въ 1564 г. онъ уже былъ совершеннолѣтнимъ, такъ какъ велъ тяжбу объ имѣніи, бывшемъ у него на залоговомъ правѣ, т. е. ему было по крайней мѣрѣ лѣтъ 20-25.

Изъ нашихъ документовъ мы узнаемъ отчество Тяпинскаго и его полную фамилію: во всѣхъ документахъ онъ называется Василіемъ Миколаевичемъ (Миколая Ивановича^[18]) Тяпинскимъ или В. М. Тяпивскимъ-Омельяновичемъ (эта фамилія въ кн. С. Д. Л. 76, л. 278, Амельяновичъ въ 3. Л. 64, 9 об.). Такимъ образомъ онъ носилъ двойную фамилію.

Тяпинскій принадлежалъ къ шляхетскому сословію; документы называютъ его: земенинъ нашъ (т. е. господарский, С. Д. Л. 47. л. 161, 3. Л. 47, л. 99), земенинъ повѣта Виленскаго (С. Д. Л., 46, л. 859), Минскаго (С. Д. Л. 58, м. 106), Лидскаго (3. Л., 61. л. 1), наконецъ онъ самъ и его сыновья называются земянами воеводства Полоцкаго (С. Д. Л. 76, 278). Это разнообразіе въ названіяхъ повѣтовъ, къ шляхетству которыхъ принадлежитъ Тяпинскій, объясняется тѣмъ, что у него въ разныхъ повѣтахъ были земли, хотя и не въ одно время. Но родовое его имѣніе Тяпино лежало въ предѣлахъ Полоцкой земли.

Женатъ Тяпинский былъ на княжнѣ Софіи Даниловнѣ Жижемской, представительницѣ захудалаго уже въ то время княжескаго рода: она всего одинъ разъ упоминается въ актахъ^[19] подъ 1574 г. (3. Л. 64, л. 9 об.). Наконец, упоминаются два сына В. Тяпинскаго — Аврамъ и Тобіашъ^[20] (С. Д. Л., 76, л. 278). Однако нетъ указаній, одинъ ли разъ былъ женатъ Тяпинскій.

Что касается до другихъ Тяпинскихъ, то о нихъ мало свѣдѣній въ Метрикѣ. Въ одномъ только случаѣ встрѣчаемъ коротенькую запись о пожалованіи кор. Сигизмундомъ Августомъ какому-то Фредриху Тяпинскому въ 1563 г. 10 службъ людей въ Борисовской волости, вслѣдствіе опустошенія неприятелями его имѣнія, очевидно лежавшаго въ Полоцкой землѣ, района военныхъ дѣйствій (С. Д. Л., 53, л. 83 об.); въ другомъ случаѣ встрѣчаемъ замѣтку о дачѣ Матею Тяпинскому с. Головенчи въ Могилевѣ^[21]. Въ ревизии Полоцкаго воеводства въ 1558 г. рядомъ съ Миколамъ Ивановичемъ Тяпинскимъ названъ тоже владѣльцемъ Тяпина (очевидно отдѣльнаго уже двора) Матвѣй Ивановичъ — конечно, братъ его (стр. 24^[22]).

Въ ХVІІ ст. нѣсколько разъ въ витебскихъ и полоцкихъ книгахъ встрѣчается эта фамилія, но не сыновья Василія Миколаевича, — по поводу поземельныхъ споровъ^[23]. Что Тяпинскіе рѣдко встрѣчаются въ документахъ, происходитъ отъ того, что эта мелкая земянская фамилія не играла скольконибудь видной роли ни въ государствѣ, ни въ своемъ повѣтѣ.

Что касается имущественнаго положения В. Тяпинскаго, то его можно опредѣлить по нашимъ даннымъ. О хозяйственном значеніи родсвого имѣнія Тяпина наши свѣдѣнія довольно скудны. Тяпино лело въ нын. Лепельскомъ у. на границѣ съ Сѣннискимъ. При Миколаѣ Ивановичѣ здесь былъ дворецъ съ пашнею; въ имѣніи были: 2 слугъ путных на конной службѣ, ничего не платившихъ владѣльцу; отчизныхъ людей было 12 дымовъ, тяглые люди работали ему по 2 дня въ неделю. Сверхъ того въ Тяпинѣ сидѣло 4 куничниковъ, плативших всего 48 грошей въ годъ, да два огородника служили по одному дню въ неделю. Со всего имѣнія своего Тяпинский обязанъ былъ ставить на службу одного коннаго воина (Ревизія Пол. воев.).

Кромѣ Тяпина Тяпинскій владѣлъ им. Верхоцкимъ въ Лидскомъ повѣтѣ. Это имѣніе принадлежало первоначально его женѣ Софіи Даниловнѣ Жижемской, какъ имѣніе "материстое, которое ся ей правомъ прирожонымы по матце ее з делу достало". Раздѣлъ у Тяпинскихъ съ сестрою Софіи Екатеринею Данальевною и ея мужемъ Василіемъ Михайловичемъ Скипоромъ сопровождался споромъ, о чемъ, въ самыхъ общихъ словахъ, упоминаетъ нашъ документъ: „вед же права которыемъ не заедналъ такъ до еднанья в року отъ нароженья и Сына Божого тисеча пятьсотъ семдесятъ осмомъ месеца апреля дванадцатого дня у Лиде будучого зачатыхъ и ненарушоныхъ, яко и по еднанью, што се кольвекъ оповеданныхъ стало на земенина господарскаго повету Лидского Васильи Михайловича Скипора и жену его Катерину Данильевну княжну Жижемскую, тыхъ правъ я самъ маю на нихъ доходити" — говоритъ онъ въ мѣновомъ актѣ. Софія Данильевна продала Версоку своему мужу за 600 копъ грошей литовскихъ "добровольно по своей доброй воли, уживаючи вольности и поправе в статуте описаное, на вечность". Неизвѣстно, в какомъ году состоялась эта сдѣлка, но изъ ссылки Статутовую поправу слѣдуетъ заключить, что продажа совершена во всякомъ случаѣ послѣ 1565 г.

Имѣние Версока было весьма не велико по своему хозяйственному значенію. Въ немъ, по обычаю того времени, былъ дворъ, расположенный надъ р. Версокою, съ гриднею, свирномъ, стайнею; при домѣ — садъ, ставище, выгонъ, сѣножати, поля и проч. угодія. Дворъ Тяпинскаго находился бокъ-о-бокъ съ двором. В. Скипора, раздѣляясь только-что выстроеннымъ заборомъ. При дворѣ встрѣчаемъ небольшой посолекъ крестьянъ "отчизныхъ и непохожихъ" — всего 5 службъ земли, на которыхъ насчитано 11 крестьянскихъ хозяйствъ. Эти службы силами на дворной землѣ, надѣлы которой были въ разныхъ мѣстахъ. Кромѣ того при дворѣ Версокъ находилось 12 человѣкъ невольной челяди и 2 человѣка „заставных" отъ князя Шуйскаго, заложенныхъ "до отдалья" ихъ еще матери Софiи Данильевны въ 15 копахъ грошей.

По неизвѣстнымъ причинамъ, можетъ быть, вслѣдствіе споровъ съ родственниками-сосѣдями, Тяпинский мѣняетъ свою Версоку съ земяниномъ ошменскимъ Миколаемъ Яновичемъ Братишевскимъ на имѣніе послѣдняго Польковское Ошменскаго повета. Мѣновая слѣлка совершена въ самой Версокѣ 28 февр. 1579 г. въ присутствіи нѣсколькихъ свидетелей — мелкихъ господарскихъ земянъ; но среди подписавшихся нѣтъ родственниковъ продавцовъ — Екатерины и Василіи Скипоровъ. На мѣновом листѣ Тяпинскій подписался "писмомъ русскимъ". 24 марта того же 1579 г. мѣновой актъ внесенъ въ книги Метрики Литовской, въ Вильнѣ.

Тяпинский передаетъ свое имѣніе Братишевскому "зо всимъ отъ мала до велика, пожитки, яко ся вышей поменило и зо всими кгрунты и врощищами... на вечность на вси пришлые часы вечне ему самому, детемъ и потомкамъ и щадкомъ его поступилъ". Впрочемъ, Тяпинскiй из этого имѣнія переводитъ "до иного именья моего" всю невольную челядь — "которихъ я Василій Тяпинскiй вечне при себе и вечне при немъ (имѣнии) быти мають". Въ случаѣ если бы Тяпинскій вздумалъ, подъ какимъ нибудь предлогомъ, вчинить искъ о возвращении ему имѣнія Братишевскимъ, то назначается "зарука" 600 копъ грошей на врядъ и въ 600 копъ грошей Братишевскому. Всѣ судебные иски, споры о владѣнiи, равно какъ и споръ съ Скипорами Тяпинскiй принимаетъ на себя, совершенно устраняя отъ нихъ новаго владельца^[24].

28 марта того же 1579 г. въ Версокѣ же совершонъ мѣновой актъ, которымъ Братишевскій передаетъ свое имѣніе Польковское Тяпинскому. Мѣновой актъ совершенъ почти въ такихъ же выраженіяхъ, передающихъ на вечность Тяпинскому Польковское имѣніе, въ какихъ онъ передавалъ оное

Польковское имѣніе было выслужено Братишевскимъ на вѣчность за женой воеводы витебскаго Станислава Кишки Ганной Яновной, урожд. Радивилловной, въ момент заключенiя акта бывшей уже вторично замужемъ за Криштофомъ Садовскимъ. На Братишевскомъ лежало обязательство ставить въ ея „почотѣ“ коня. Ганна и Криштофъ Садовские дали особый листъ Тяпинскому, которыхъ позволяютъ ему промѣнять это имѣние на свое и освобождаютъ на вѣчность отъ службы въ "почотѣ" Ганны Яновны^[25].

Такимъ образомъ Тяпинскiй сдѣлался владѣльцемъ Польковскаго имѣнія. Оно лежало въ Ошмянскомъ повѣтѣ надъ рѣкой Вельею, среди земель Жидискихъ крестьянъ князей Вишневецкихъ. При имѣніи были поля, сѣножати, два участка сосноваго лѣса и 2 пустовщины; въ центрѣ же находился дворецъ. Земли Польковскаго имѣнія были уже размѣрены на волоки, на 4 волокахъ сидѣло 7 домохозяевъ, да два крестьянина жили отдѣльно въ с. Гординятахъ.

Вот и всѣ небольшія свѣдѣнія объ этомъ имѣніи Тяпинскаго^[26].

Съ документомъ заключенной объ обмѣнѣ имѣніями сдѣлки, у Тяпинскаго произошелъ казусъ, который мы здѣсь и передадимъ для полноты о немъ свѣдѣній. На другой день по совершеніи сдѣлки (30 марта) по приказанiю короля Стефана Баторія въ судныя книги Метрики было занесено слѣдующее заявленіе Тяпинскаго: "Поведутъ передъ его королевской милостью земенинъ повету Меньского Василій Тяпинскiй, ижъ вчинивни з... Братишевскимъ мену на именье", оба контрагента предъявляли королю листы до канцеляреи нашое ку вписанью до книгъ канцеляреи нашое дали, ино въ канцеляреи нашое пригодне тотъ листъ Миколая Братишевскаго менованый на именье Польковское ему данный инъкавустомъ змазалсе; ведже предся въ томъ месцу змазаномъ писмо значно и прочесть его можетъ." Тяпинский "сбавяючися, чтобы эти помарки листу "не вадило", сдѣлалъ настоящее заявленіе, и получилъ эту выпись (С. Д. Л.. 58. л. 108).

Кромѣ, имѣній Польковскаго и Тяпина, Тяпинскій владѣлъ еще на залоговомъ правѣ имѣніемъ Свираны^[27] въ Виленскомъ пов. Это тоже небольшое имѣньице поступило къ Тяпинскому вь залогъ отъ старосты румборскаго п. Миколая Остика до 1564 г. О размѣрахъ имѣнія въ этом году можно судить по жалобѣ Тяпинскаго на наѣздъ и захватъ людей его п. Юріемъ Остикомь. Такъ, въ немъ было 9 службъ людей с тивуномъ, на которыхъ жило 18 домохозяевъ крестьянь. Кромѣ того при Свиранскомъ имѣніи было девять пустовщинъ, на которыхъ тоже жили заставные люди. На пустовщинахъ было засѣяно въ 1564 г. 20 бочекъ жита. 2 бочки пшеницы, 4 бочки ячменя, 4 бочки ярицы, 12 бочекъ ярицы, 8 боч. гречихи, 1 бочка гороху. Кроме того на тѣхъ же пустовщинахъ были посѣвы заставнаго боярина Бобровскаго, впрочемъ ушедшаго ко времени начала тяжбы и оставившаго посѣвъ въ 12 бочекъ жита, 8 бочекъ разной ярины. При тѣхъ же пустовщинахъ были сѣножати на 100 возовъ сѣна (С. Д. Л. 46, л. 85 об.).

Мы не знаемъ, когда и въ какой суммѣ было заложено Тишинскому именіе Свираны; не знаемъ также, было ли оно въ концѣ концовъ выкуплено владѣльцами Остиками, или, по обычаю того времени, что имение было перезаложено Тяпинскимъ. Во всяком случаѣ хозяйственное значение и этого владѣнія было весьма скромно.

Однако Тяпинскому пришлось изъ-за него выдержатъ многолѣтній процессъ съ братомъ покойнаго М. Остика, Юріемъ. Поводомъ къ нему послужилъ уже начинивший входить въ то время въ обычай внезапный наѣздъ Остика на Свираны.

19 iюля 1564 г. Тяпинскiй явился передъ земскимъ виленскимъ урядомъ, на которомъ тогда сидѣлъ намѣстникъ виленский Стан. Гамшей, съ заявленіемъ: "ижъ дей дня вчорашнего во второкъ его милость панъ Юрей Остикъ, староста браславский ротмистра, его королевское милости, наехавши на именье его Свиранское, которое маеть в заставе от брата его милости пана Миколая Остика, старосты румборскаго. моцно кгвалтомъ нетъ ведома для чого отнялъ" (слдуетъ описаніе имѣнія). „Которого онъ именья з людьми тыхъ пустовщинами вышей менеными былъ в зуполномъ а добровольномъ держанью и вживаныю черезъ немалый часъ. То пакъ дей панъ Юрей Остикъ кгвалтовне зобравши яко люди, пустовщины, збоже и сеножати того именья вышей менованого Свиранского привернулъ ку двору своему Оранскому" (С. Д. Л., 46, л. 859 об.).

Это заявление и послужило началомъ продолжительного процесса.

Заявивъ уряду, Тяпинский отправился къ королю въ Парцовъ. Король "моцью звирхности нашое господарское" приказалъ возвратить захваченныя при наѣздѣ пустовшины и посѣвы, для чего посланъ былъ дворянинъ гoсподарский Каспоръ Новоселицкий: послѣднiй возвратилъ Тяпинскому земли^[28]. Тѣмъ не менѣе убытки, причиненные наѣздомъ, возвращены не были потерпѣвшему, почему истецъ, основываясь на первомъ мандатѣ королевской власти, призвалъ въ судъ Ю. Остика по дѣлу о возвращенiи убытковъ. Судебное разбирательство происходило 12 января 1565 г. въ Вильнѣ на вальномъ сеймѣ въ судебномъ засѣданіи маршалковскаго суда. Судъ составляли въ этой сессии слѣдующiя лица: п. Гр. Воловичъ, п. И. И. Сопѣга, п. С. П. Нарушевичъ, п. Матв. Петковичъ и др.

Тяпинскiй предъявлялъ искъ объ учинении ему "нагороды" "за квалт и за шкоды въ онъ часъ ему починеные".

Истецъ явился на судъ лично; въ числѣ его свидѣтелей встрѣчаемъ владѣлицу заставного имѣнья п. Миколаевую Остиковича. Юрій Остикъ поручилъ дѣло вести вмѣсто себя прокуратору Яну Лонскому, хотя и самъ былъ въ судѣ; само место заступилъ плибанъ Бурдынскій — главный виновникъ процесса.

Адвокатъ Лонский указалъ на слѣдующія обстоятельства: Юрiй Остикъ, какъ "подавца" Ворнянской плебаніи отдалъ ее своему служебному плебану Матысу Бурдынскому вмѣстѣ со всѣми ея доходами и фундушами; между этими фундушами наданы отъ его предковъ на плебанію и люди въ Орнянахъ: "прото Тяпинский жадного слушного права до нихъ не маетъ и того яко костельного пристойне держати и вживати не могъ". Однако отвѣтчикъ никакого наѣзда не чинилъ лично, земель и хлѣбовъ не забиралъ; если же самъ Бурдынскій, какъ плебанъ "с тые люди и земли з нимъ починалъ", то истцу предоставляется право вѣдаться съ нимъ самимъ.^[29]

Тяпинскiй прежде всего представилъ письменныя доказательства: залоговой актъ Миколая Остика и его жены, которымъ оба обязывались "отъ братьи и всихъ кревныхъ своихъ" "очыщать" Свираны, листъ п. Миколая въ служебнику о передачѣ дворца въ пользование Тяпинскаго и о составлени реестра, "з людьми и зо всимъ, якъ его первей на него (Остика) держалъ (служебникъ), — реестръ имѣнья съ перечнемъ людей и имущества, переданный ему служебникомъ Мыслькомъ, въ силу приказанія своего пана. Затѣмъ слѣдовало показание п. Миколаевой, заявившей: "ижъ восполокъ з мужомъ своимъ зошлымъ паномъ. Миколаемъ Остикомъ тые люди и земли при томъ дворцу Свиранскимъ, яко свои властныи Тяпинскому зоставили"; если Бурдынскiй имѣетъ какiя-нибудь права на это имущество, онъ долженъ искать ихъ на ней и ея дочери Ганнѣ Миколаевнѣ княгинѣ Львовой Коширской, какъ "дѣдичкѣ" имѣния. Наконецъ, истецъ представилъ еще выписки изъ книгъ, свидетельствующiя о наѣздѣ и „прыверненіи" людей къ имѣнію п. Ю. Остика, предлагая при этомъ допросить и самого Бурдынскаго. Судьи дѣйствительно "неоднокроть пытали" Бурдынскаго доказать: "естли бы якіе иные сбороны ку праву належачые на то в себе мелъ". Однако Бурдынскiй "жадное обороны правное не показалъ", утверждая только, что эти люди — "властность плебанеи своее Ворнянское у Тяпинскаго былъ взялъ, а на то никотораго урядовного и водле права учиненного поступку не показалъ"; но считая, что у него уже начатъ процессъ съ Тяпинскимъ, предлагалъ ему вести дѣло "передъ урядомъ и правомъ духовнымъ о то, яко о речь костельную". На это Тяпинскій представилъ слѣдующій доводъ: такъ какъ Бурдынскій уже выступилъ отвѣтчикомъ передъ свѣтскимъ судомъ, то "подле звычаю права посполитого" долженъ его здѣсь продолжать.

Маршалковскiй судъ, по обычаю, доложилъ королю о результатахъ судоговоренія. Король съ панами радами постановилъ такое решеніе: въ виду сознанія Бурдынскаго въ отнятiи земель и въ виду того, что онъ "заступилъ" въ судѣ мѣсто своего пана, отводъ его въ духовный судъ не признанъ подлежащим удовлетворенію; съ Бурдынскаго присуждено истцу за наѣздъ 12 рублей, а въ скарбъ штрафу 12 рублей. Далѣе суду пришлось опредѣлить размеры убытковъ, понесенныхъ Тяпинскимъ.. Такъ какъ послѣдній въ день наѣзда не былъ въ имѣніи, то реестръ "шкодъ" представилъ бывший при немъ служебникъ его Войтехъ Вырыковский и предлагалъ присягнуть въ вѣрности счета убытковъ. Такъ, как Бурдынскій не имѣлъ „оселости" въ Литвѣ, то Тяпинскiй настаивалъ на взятии тотчасъ же его подъ стражу. Но бывшій тутъ же Ю. Остикъ поручился за плебана, такъ какъ онъ имѣлъ "оселость" въ его имѣнии. Въ день, назначенный для присяги, Бурдынскій не пожелалъ присягнуть. Въ виду этого король вынесъ окончательное рѣшеніе объ убыткахъ въ такой форме, что должны быть уплачены по счету Вырыковскаго, соглашавшагося на присягу, — въ размѣрѣ, по статутовой оцѣнкѣ, 197 копъ грошей; такимъ образомъ съ Бурдынскаго въ пользу Тяпинскаго наложено было взыскание всего въ суммѣ 217 коп грошей (въ томъ числѣ вины за наѣздъ 12 рублей=20 копъ грошей). Срокъ уплаты назначенъ слѣдующій: первые 100 копъ должны быть уплачены черезъ 12 недѣль, вторые 100 копъ черезъ слѣдующія 12 недѣль, а 17 копъ черезъ 4 недѣли послѣ второго срока. Если бы Бурдынский не уплатилъ, то взыскание должно быть обращено на имущество Ю. Остика, какъ поручителя. Если Бурдынскiй имѣетъ какое-нибудь право на Свираны, можетъ ихъ искать на наслѣдникахъ М. Остика (С. Д. Л. 17, Л. 161-163).

Впрочемъ, разсказанное дѣло — только начало процесса. Не было въ обычаѣ пановъ того времени исполнять постановленіе суда, хотя бы и королевскаго. Такъ поступилъ и Ю. Остикъ.

8-го сентября 1566 г. король по просьбѣ Тяпинского, пишетъ "упоминальный листъ Остику объ уплатѣ присужденныхъ на Бурдынскомъ убытковъ. Оказывается, что Бурдынскій въ срокъ не уплатилъ. Мало того, король уже разъ посылалъ упоминальный листъ съ дворяниномъ къ Остику, но послѣдній "яко первей сего выроку нашому досыть нечинячи, такъ и о тое напоминанье и листъ нашъ ничого недбаючы", — платить не хочетъ. Поэтому король, на основании Статута и сеймовой уфалы посылаетъ къ Остику вторично дворянина съ приказаньемъ ввести Тяпинского во владѣнье частью имѣнія Орняны вь суммѣ достаточной для обезпеченія 217 копъ. Остику король приказываетъ: „твоя бы милость о томъ ведалъ и тому дворянину нашому противенъ не былъ подъ закладомъ" 200 копъ грошей. Если же и теперь Остикъ окажетъ сопротивление и неповиновеніе, король угрожаетъ дать приказание виленскому воеводѣ "рушить повѣтъ", согласно Статуту (Зап. Л. 47, л. 99 об. -101 об.).

Надо замѣтить, что за время процесса Остикъ успѣлъ уже изъ ротмистра и старосты браславскаго сдѣлаться воеводой мстиславскимъ, — т. е. получить весьма важный и отвѣтственный урядъ. Какъ мало на него подѣйствовали королевскія угрозы, видно изъ заявленія, сдѣланнаго 6-го декабря 1567 г., т. е. болѣе года спустя послѣ грознаго листа, дворяниномъ господарскимъ Матееемъ Ивановичемъ и занесеннаго въ книги господарскія канцелярейскія. Когда названный дворянинъ явился въ имѣниiе Остика "за онымъ листомъ, господарскимъ Тяпинскому на увязанье выйменье пана Остикова помененое данымъ до пана Остика до именья его Козлишокъ прышолъ, маючи при собе людей стороннихъ, шляхту, хотячыся а той суме водле листу господарскаго увезати, ино дей панъ Юрей Остикъ именья своего за тую суму на служебнину его Матысѣ Бурдынскомъ сказаную, не поступилъ, и еще дей яко на того дворенина, такъ и на Тяпинскаго отповеди вдѣлалъ". И проситъ тотъ дворенинъ записать его „сознанье" въ книги (С. Д. Л., 51, л. 108 об.).

Такимъ образомъ, процессъ осложнился личнымъ оскорбленіемъ, нанесеннымъ Тяпинскому Остикомъ. Къ сожалѣнію наши акты не сохранили намъ конца дѣла: добился ли Тяпинскій возвращенія убытковъ, или нетъ.

Тяпинскому пришлось вести не одинъ этотъ процессъ. Сохранился документъ, указывающій еще на одно дѣло, но, къ сожалѣнию, нельзя выяснить всего хода его.

Въ 1585 г. 20 августа (по Грегоріанскому календарю) занесенъ былъ слѣдующій позовъ В. Тяпнискаго въ гродскiя кіевскія книги: возный Кіевскаго повѣта Янъ Войтковскій положилъ 3 iюля 1585 г. въ с. Воробьевичахъ кіевскому митрополиту Онисифору Петровичу (Дѣвочкѣ) „листъ" „впоминальный“ объ учиненіи „справедливости* Тяпинскому съ атаманомъ Яцком Семеновичемъ Осеемъ и другими Митрополичьими подданными с. Воробьевки, а вмѣстѣ съ тѣмъ и позовъ гродский на судъ 11 сентября. Жалоба Тяпинскаго на Воробьевскихъ крестьянъ и ихъ владѣльца митрополита заключалась "о неучстенья и зсоромотенья слуги его милости Марка Заленскаго, о пограбенья коня из седломъ и о иншеи речи"^[30]. Очевидно, на слугу Тяпинскаго было совершено нападение митрополичьими людьми, можетъ быть, по приказанію самого Онисифора; самъ митрополитъ не удовлетворилъ жалобы Тяпинскаго и не взыскалъ убытковъ съ своихъ подданныхъ, почему жалобщикъ и призываетъ его къ городскому суду. Къ сожалѣнію, мы толыш и обладаемъ этими коротенькими свѣдѣніями о распрѣ Тяпинскаго с Онисифоромъ Дѣвочкою.

Вотъ обзоръ матеріальнаго положенiя Тяпинскаго и пережитыхъ имъ невзгодъ. Не знаемъ, удалось ли ему сохранить свое имущество до смерти и передать его своимъ сыновьямъ. Имѣвшееся у насъ спорное дѣло между послѣдними не выясняетъ этого.

1 января 1604 года между Абрамомъ и Тобіяшомъ Тяпинскими должно было разбираться въ Полоцкомъ гродскомъ судѣ дѣло. Абрамъ жаловался на своего брата за "выбитье" его изъ "спокойнаго держанья" имѣньемъ его Тяпинымъ, на захватъ обидчикомъ "збожья разного и жита“, затѣмъ на неотдачу ему братомъ "садибы старое небощыка отца ихъ" и за неуплату ему положенной въ договорѣ о передачѣ ея неустойки (очевидно, между ними состоялось раньше соглашеніе), наконецъ, "за побранье будованья, заметовъ, плотовъ дворныхъ около того двора его". Вотъ все, что актъ говоритъ о началѣ дѣла, которое повело къ дальнейшимъ спорамъ.

Тобіяшъ, вызванный на судъ гродскій къ 1 январю 1604 г. не явился, почему и былъ осужденъ заочно: съ него присуждено взыскать на его имѣніи Тяпинѣ убытковъ въ пользу брата на сумму 254 копъ грошей литовскихъ и для взысканiя ихъ, съ вводомъ въ имѣніе, судъ отправилъ полоцкаго вознаго Балтромея Банковскаго. Послѣднiй въ положенный срок явился въ Тяпино въ сопровожденіи 3 шляхтичей для "увезанія" въ имѣнье. Но Тобiашъ оказалъ возному и сторонѣ сопротивление, моцно боронилъ и отправы чинить не поступилъ". Тогда отправился въ Тяпино судья гродскій „урожонный" Янъ Рагоза 25 июля 1604 г., на увезанье за тую верху помененую суму и за заруку“. Результатъ былъ тотъ же. Тогда судья отправилъ донесеніе королю о "выволаніи" Тяпинскаго. Въ отвѣтъ на это донесенiе король и издаетъ уже 22 iюля того же года для свѣдѣния всей шляхты Литовской свой листъ о "выволаніи Тобіаша:" выконваючи дальшый и срозшый поступокъ правный его Тобiаша. Тяпинскаго за такового упорного и враду нашого непослушного, сказали есмо его зо всихъ панствъ нашихъ выволати и симъ листомъ нашымъ выволаниемъ чынимъ. Прото прыказуемъ вамъ (шляхтѣ), абысте, з нимъ никоторого сполку, обцованья не мели, въ домахъ своихъ и нигдѣ переховывати не смели подъ винами, в праве, посполитыми опосаными. Што абы всимъ до ведомости прыходило вамъ врадникомъ земскимъ и кродскимъ полоцкимъ приказуемъ, абы сесь нашъ листъ водлугъ звычаю, до книгъ публиковали, и то черезъ возныхъ обволити и копеи з него списуючы на местцахъ звыклыхъ прибивати велели конечно (С. Д. Л. 76, л. 278).

Изъ только-что изложеннаго акта видно, что сыновья Тяпинскаго дѣлили только одно Тяпино между собою: быть можетъ, отецъ ихъ, въ своихъ заботахъ объ изданiи Евангелія, успѣлъ растратить другiя свои имѣнія.

_________

Мы извлекли всѣ данныя, которыя только удалось добыть, для сужденія о личности и о міровоззрѣнiи переводчика бѣлорусскаго евангелія.

Тяпинскiй происходитъ изъ мелкаго земянства Подвинской окраины Литовской Руси. По имущественному своему цензу, онъ является мелкимъ землевладѣльцемъ; его два собственные двора и одинъ закладной весьма мелкiя имѣнія сравнительно съ громадными латифундіями тогдашнихъ землевладѣльцевъ даже средней руки. Въ своей жизни нашему автору пришлось испытать не мало огорченій въ борьбѣ съ сильными людьми: мы отмѣтили три процесса — съ его родственниками по женѣ Скипорами, съ Ю. Остикомъ и митрополитомъ. О второмъ изъ нихъ наши сведения оказались довольно подробными и все дѣло является насиліемъ надъ слабымъ, — впрочемъ это обычное явление того времени; может быть, вы том же родѣ былъ и процессъ съ Онисифоромъ Дѣвочкой, который оставилъ о себѣ нелестную память въ исторiи. Жизненныя передряги, матеріальная недостаточность наложили свою печать и на единственное самостоятельное литературное произведеніе Тяпинскаго — его предисловіе къ Евангелію: въ немъ онъ неоднократно жалуется на паповъ, высших церковныхъ сановниковъ и вообще на духовенство; онъ жалуется на свою матеріальную несостоятельность, мѣшающую ему успѣшно печатать приготовленый имъ переводъ, на траты на типографію — все это прекрасно сходится съ данными о его матеріальномъ положении.

По своимъ религиознымъ убвждениямъ онъ примыкалъ к социніанству. Но Тяпинскiй не порывалъ связи съ роднымъ народомъ. Напротив, онъ глубоко огорченъ паденіемъ національного самосознания и образованности въ средѣ своихъ соплеменниковъ въ виду наступающаго ополчения; онъ гордится плодами древне-русской культуры и въ ея возрождении видитъ спасение русской національности; возрождающаяся русская культура должна быть основана однако на школахъ и наукахъ на русском языкѣ; конечно, первая книга, которая необходима для поддержания и обоснованiя этой русской культуры — должно быть евангелие на вполнѣ понятномъ для всѣх языкѣ. Религия, изучаемая въ національной школѣ и на родномъ языкѣ, послужитъ прочнымъ залогомъ культурной крѣпости русской народности. Основныя мысли Тяпинскаго нѣсколько напоминаютъ идеи, проводившіеся Иваномъ Мелешкомъ въ его извѣстной сеймовой рѣчи; а И. Мелешко, имя котораго напрасно нѣкоторые считаютъ псевдонимомъ, происходилъ изъ той же Полоцкой Руси, былъ сосѣдомъ и современникомъ нашего автора.

Примѣчанія

1. Ж. М. Н. Пр. 1884, V, разборъ "Описанiя" Каратаева.
2. Докторъ Францискъ Скорина, Спб. 1888, стр. 30.
3. Тамъ-же. стр. 213-204.
4. Тамъ-же, стр. 234.
5. Къ исторіи звуковъ и формъ бѣлорусской рѣчи. Варш., 1893, стр. 119.
6. Западно-русскіе переводы псалтири въ XV-ХVI в. Варш. 1891.
7. Научное изученіе бѣлорусскаго нарѣчiя въ посдѣднiя 10 лѣтъ (Оттискъ изъ Кіев. Унив. Изв. 1898 г. стр. 14).
8. Archiv für Slavische Philologie. XVIII, стр. 629.
9. Ср. вѣрную характеристику литературных достоинствъ перевода, сдѣланную А. И. Соболевскимъ: живой, чистый бѣлорусскiй языкъ", Карскiй, „Къ истоpiи звуковъ", стр. 119.
10. См. стр. 5 примѣч. въ изд. П. В. Владимірова (Кіевская Старина, 1889, январь); этимъ изданіемъ мы дальше пользуемся. Знаки препивания разставляемъ согласно ихъ теперешнему употребленію.
11. Это мѣсто о разъѣздах, вѣроятно, подало поводъ архим. Леониду сдѣлать предположение о странствующей типографіи Тяпинскаго: онъ ясно говоритъ, что что ѣздилъ за принадлежностями и книгами; съ типографіею ему, очевидно, не зачѣмъ было путешествовать.
12. Данныя объ этомъ сгруппированы въ ст. г. Прохаски: Z dzejow unii brzeskej. (Kwartalnik Historyczny, 1906. III).
13. П. В. Владимiровъ, Докторъ Францискъ Скорина, стр. 30-31.
14. Вспомнимъ, что Тяпинский жалуется на предпочтение, оказываемое польскому языку и на обучение ему съ дѣтства, отмѣтимъ свидѣтельство Баркулабовской лѣтописи стр. 20 и 22 переиздана мною въ Кіевск. Универс. Изв. 1898 г. дек.).
15. Поиски мои в Метрикѣ были вызваны письмомъ ар. А. И. Соболевского, обратившимъ мое вниманіе на возможность нахожденiя въ ней свѣдѣній о Тяпискомъ.
16. Копія документа изъ архива б. греко-ун. митрополитовъ любезно доставлена мнѣ многоуважаемымъ А. Н. Львовымъ, за что приношу ему глубокую мою признательность.
17. Таким образомъ дѣло должно было бы находиться въ соотвѣтственныхъ полоцкихъ книгахъ; тамъ же могли бы быть и другие документы о Тяпинскомъ. Я весьма обязанъ архиваріусу Витебскаго Центральнаго архива Д. Н. Довгвялло, произведшему, по моей просьбѣ, поиски въ своемъ архивѣ, къ сожалѣнію, въ сохранившихся книгахъ никакихъ упоминаний не встрѣтилось. Однако я считаю себя глубоко обязаннымъ Д. И. Довгвялло за его поиски
18. Scrіptores rerum polonіcarum, t. V, p. 244 (ревизія Полоцкой земли 1558 г.).
19. Въ книгѣ г. Вольфа "Knіazovіe lіt.-ruscy" Cофія не упомянута среди дѣтей Данила Жижемскаго.
20. Замѣтимъ, что оба сына носили библейскія имена, необычныя среди православныхъ того времени, но употреблявшіяся, какъ извѣстно, сектантами.
21. Докум. Моск. Арх. Мин. Ювг., т. І, р. 143
22. Часть Тясина, въ 1591 г. находилась уже въ другихъ рукахъ: Мих. Служка закладываетъ свое имѣніе Тяпино въ Полоцкомъ пов. въ 1591 г. (Акты Вил., ХІV, 41), но тогда еще живъ былъ Василій Миколаевичъ и владелъ своею частью, слѣдов. Служкѣ принадлежала часть Матвѣя; какъ она перешла къ нему — неизвѣстно.
23. Напр., Акты Витебскія, т. XXVІ, р. 138, 477, 497, XXІІІ, 430, XXV, 192 и пр.
24. Зап. Л. 64, л. 9 об.-14.
25. Зап. Л. 64, л. 9 об.—14.
26. Тамъ-же, 14—19 об.
27. Нынѣ въ Свѣнцянскомъ уѣз. Вилен, губ., въ Комелишской волости.
28. Королевскаго мандата, выданнаго въ Парцовѣ, не сохранилось, но объ этомъ говорится при разборѣ нижеслѣдующаго иска.
29. Въ этомъ мѣстѣ въ нашемъ актѣ несомнѣнный пропускъ, но онъ, повидимому, не мѣшаетъ знакомству съ общимъ ходомъ дѣла.
30. Архивъ б. греко-ун. митроп. № 108.