1879.[править]
ВЪ ЛИВАДІИ.[править]
Увеселительный садъ Ливадія. Разношерстнаго народу — гибель. Молчановъ съ русскими «пѣсельниками» привлекъ и нѣсколько чуекъ въ сапогахъ «бутылками». Мелькаютъ глянцевые козыри картузовъ приказчиковъ «съ берегу», артельщиковъ съ биржи. Девятый часъ въ началѣ, а потому еще чинно. Пьяныхъ не видать. Пароходъ подвозитъ публику. На верхнемъ балконѣ ресторана стоятъ длиннополыя «пальты», жилетки «травками», часовыя цѣпочки черезъ шею. Одинъ, молодой, завитъ «въ буклю» и жирно напомаженъ, другой, постарше, съ расчесанной бородой. Они смотрятъ на выходящій съ парохода народъ.
— Главная статья въ томъ, что четыре гривенника съ дармовымъ проѣздомъ отъ Лѣтняго сада, — вотъ оно сюда народъ и претъ, потому лестно, — говоритъ молодой. — Вишь ты, головъ-то внизу сколько! Видимо не видимо! А что, дяденька, ежели на парей идти и бросать отсюда чѣмъ ни есть начать, на мужскія головы больше попадать будешь или на женскія? — обращается онъ къ солидному товарищу.
— Тише ты! Нишкни! Вишь что выдумалъ! — останавливаетъ его тотъ.
— Да я ничего, я только къ слову…
— То-то. Безобразить не слѣдъ. Здѣсь все на солидарности основано: купецъ основательный съ сожительницей, офицеръ, который ежели поскромнѣе. На что вонъ мамзель и та безъ безобразіевъ, а солидарно гуляетъ — Это, дяденька, Меркулъ Захарычъ, пока всѣ въ свѣжести, такъ точно… А погоди, ужо въ голову вступитъ, такъ сейчасъ и альбомы начнутся. Стоитъ только одному колѣно отмочить, а тамъ и пошло! Здѣсь въ буфетѣ за десять серебра во какую отпущаютъ, двухъ-спальную… Опрокинулъ пятокъ, ну и шабашъ!
«Пальты» сходятъ внизъ.
— Чуйка?..
— Что чай! Теплая сырость и больше ничего! А насчетъ собачекъ подождать надо. Ужо загвоздимъ по парочкѣ, а теперь рано. Вонъ пойдемъ на прудъ посмотримъ. Поди карасей держутъ?
— Просто, надо статься, для замоканія бочекъ выкопали. Пьяныхъ хорошо отливать.
«Пальты» подошли, посмотрѣли въ прудъ, поспорили, можетъ ли въ немъ водиться лещъ и судачина, и отошли зѣвая.
— А что, дяденька, развѣ по пунштику дербалызнуть? — снова предлагаетъ молодой.
— Крѣпись, Вуколка, крѣпись! Вишь тебя подмываетъ!
— Нѣтъ, я такъ къ слову… Потому равнодушно ужъ очень на людей смотришь, никакой веселости нѣтъ.
Встрѣчается знакомое семейство: «самъ», «сама» и ихъ дочка… На самой двуличневая косынка на головѣ, въ ушахъ длинныя серьги. Племянникъ и дядя раскланиваются.
— Семенъ Парамонычъ! Какими судьбами?.. Господи! — восклицаютъ они.
— Грызли, грызли у себя въ Ямской орѣхи, инда одурь взяла. Что-жъ, думаемъ вѣдь и мы люди. Взяли, да и поѣхали. Вотъ теперь и осматриваемъ. Ничего, заведеніе знатное!
— Ну, а дамамъ какъ? Нравится вамъ, Дарья Семеновна? — задаетъ дѣвушкѣ вопросъ пальто, завитое «въ буклю».
— Чудесно! А то у насъ въ Ямской одно развлеченіе — Волково кладбище. А здѣсь ужъ даже и сравненія нѣтъ. — отвѣчаетъ та.
— Чашку щиколаду выкушаете, такъ еще будетъ занимательнѣе. Семенъ Парамонычъ, дозвольте вашу дамскую напію щиколадомъ угостить? Сегодня щебенку выгодно продали.
— Вали! Ну, а мы-то какъ-же?
— Мы по благости по рюмочкѣ. Такъ чего-нибудь слабенькаго. Вотъ и столикъ. Пожалуйте! Молодцы! Прислужающіе! Двѣ чашки щиколаду да троичку хересовъ…-- приказываетъ молодое пальто. — На закуску огурчикъ…
— Что хереса! Нацѣди лучше православнаго по стаканчику, да разруби букивротецъ на троихъ, — останавливаетъ лакея отецъ семейства.
— Ловко-ли будетъ съ водки-то начинать, Семенъ Парамонычъ? — ломается завитой «въ буклю». — Вы съ дамскимъ сословіемъ, кругомъ спокойно… Къ тому-же вѣдь одной посудой не ограничимся.
— А ты не считай! Черезъ это люди сохнутъ! Прислужающій! Тащи по стаканчику!
Лакей мелькаетъ фальдами и бѣжитъ въ буфетъ. Молодое пальто подсаживается къ дѣвушкѣ. Та складываетъ губы бантикомъ.
— Изволили смориться въ дилижанѣ?
— Мы на пароходѣ.
— А не пужались?
— Чего-же тутъ пужаться? Я съ тятенькой, и маменькой. Пароходъ не качаетъ. Вотъ ежели съ хмѣльными да на лодкѣ ѣхать…
— У хмѣльнаго человѣка-съ своя звѣзда-съ. А вотъ ежели кто отъ родителевъ за непочтеніе анафему получилъ, съ тѣмъ страшно. Тридцать девять разъ проѣдетъ, а на сороковой навѣрное опрокинется. Только и спасеніе для того человѣка 77 пауковъ убить. За это анафема наполовину снимается.
— Ахъ страсти! А что, можно эту самую анафему видѣть?
— Я видалъ. У насъ на берегу одинъ крючникъ въ лошадиномъ ведрѣ ее закрестилъ. Зеленая такая и изъ себя какъ-бы калачъ… Въ банкѣ у него сидѣла. Кормилъ ее булкой — не жретъ.
— Пищитъ?
— Нѣтъ, какъ-бы мычаніе… Потомъ убилъ. Вѣдь она въ нутро человѣка внѣдряется.
Лакей приноситъ водку.
— Пожалуйте! — предлагаетъ отецъ семейства и берется за стаканчикъ.
«Пальты» глотаютъ.